CC BY
157
современников. «Свой дар знаний, свою способность к работе и творчеству всякий человек получает из двух источников: исторического опыта прежних поколений и личного отношения к действительности посредством труда; последнее - личный труд - идет в конце концов в общую историческую сокровищницу, обогащая наших потомков добавочным опытом и познанием действительности...» [8].
1. Платонов А. 14 Красных Избушек, или «Герой нашего времени» // Платонов А. Живя главной жизнью. М., 1989. С. 321.
2. Платонов А. Котлован // Платонов А. Там же. С. 70.
3. Платонов А. «Труд есть совесть». Из записных книжек разных лет // Платонов А. Там же. С. 409.
4. Платонов А. Впрок// Красная новь. 1931. № 3. С. 14, 17.
5. Платонов А. Джан // Платонов А.П. Собр.
соч.: В 3 т. М., 1985. Т. 2. С. 22.
6. Платонов А. Третий сын // Платонов А.П. Там же. С. 177.
7. Платонов А. Детские годы Багрова-внука // Платонов А.П. Там же. С. 329.
8. Платонов А. О «ликвидации человечества» (По поводу романа К. Чапека «Война с саламандрами») // Платонов А.П. Там же. С. 470.
РУССКИЕ ПОСЛОВИЦЫ И ПОГОВОРКИ: НЕ ТОЛЬКО АНДРОЦЕНТРИЗМ
А.В. Кирилина
Kirilina A.V. Russian proverbs and sayings: Not only androcentrism. The article looks at the character of the woman in Russian proverbs and sayings.
Материал статьи посвящен образу женщины в русских пословицах и поговорках. Паремиология находится на пересечении фразеологии и фольклора, что делает изучение пословиц и поговорок весьма значимым с позиции современного лингвокультурологического подхода. Паремиологический фонд русского языка - важный источник интерпретации, так как большинство пословиц -это «прескрипции-стереотипы народного самосознания, дающие достаточно широкий простор для выбора с целью самоидентификации» [1]. Наличие разных возможностей для самоидентификации неоспоримо, однако только анализ большого количества единиц позволяет сделать обоснованный вывод о доминирующих тенденциях и оценках. Для выявления таких тенденций нами проведена сплошная выборка из Словаря живого великорусского языка В. Даля (репринтное издание 1978 года). Словарь содержит около 30 тысяч пословиц и поговорок. Русский паремиологический фонд не ограничивается этим числом, однако мы не выходили за рамки названного лексикографического труда в целях компактности исследования. Выбор словаря также не случаен, так как этот лек-
сикографический труд - зеркало русских культурных стереотипов. При этом для целей работы не существенно, насколько частотной является та или иная пословица или поговорка, поскольку в центре внимания находится кумулятивная функция языка, благодаря которой возможно наблюдение исторически сложившихся аспектов русской ментальности. На следующих этапах исследования возможно сопоставление с современным состоянием русской паремиологии и выявление наиболее частотных единиц.
Принципы отбора и классификации материала:
1. Рассматривались единицы, имеющие гендерную специфику, то есть касающиеся социальных аспектов взаимодействия мужчин и женщин. Пословицы типа С сильным не борись, с богатым не судись не входят в область исследования, хотя можно рассматривать их как выражение андроцентричности в том смысле, что в суждениях общечеловеческого характера, где пол не имеет значения, все же фигурируют преимущественно мужчины; при этом, однако, большое количество пословиц представляет собой неопре-
деленно-личные предложения и имеют общечеловеческое звучание, относясь ко всем лицам независимо от их пола.
2. В рамках рассматриваемого материала классификация затруднена семантической многогранностью пословиц и поговорок. Так, пословицу Красота приглядится, а щи не прихлебаются можно отнести по меньшей мере к двум подгруппам - «Внешность» и «Хозяйственность». С проблемой неоднозначной классификации приходилось сталкиваться в большом количестве случаев. Поэтому конкретная семантическая область может быть очерчена достаточно четко лишь на высоком уровне обобщения: женское видение мира - мужское видение мира. В рамках каждой из этих областей просматриваются разные семантические группы, однако они не могут считаться определенными окончательно. Наше исследование не завершено, поэтому изложенные факты можно считать предварительными, так как они представляют собой на данном этапе лишь первые обобщения работы, посвященной сопоставлению образа женщины в немецкой и русской паремиологии.
Из общего количества около 2 ООО единиц относятся к женщине во всех ее ипостасях: баба, жена, девушка, невеста, свекровь, теща, мать и так далее. Таким образом, гендерный фактор не занимает лидирующего положения в общем массиве русских пословиц и поговорок. При анализе гендерно обусловленных единиц установлено:
В общем массиве материала исследования ярко выражены два явления:
1. Андроцентричность (1671 единица):
- Мужчина как адресант или адресат доминирует количественно:
В пословицах и поговорках отражена преимущественно мужская картина мира и мужская власть в нем.
Первую дочь по семье бери, вторую - по сестре.
Жена не стекло (можно побить).
- Величина мужского пространства-реальности значительно больше женского.
- Женщина выступает главным образом в качестве объекта.
Бог бабу отнимет, так девку даст.
- Неполная принадлежность женщины к категории «человек» (18 единиц).
Курица не птица, баба не человек.
Девки не люди, куры не скотина.
В семи бабах половина козьего души.
- Предписывающий характер высказываний, обращенный к женщине.
Не хлопочи, когда нет ничего в печи.
- Наличие оппозиции «мужское - женское» с коннотациями «правильное - неправильное» (левое).
Муж пашет, а жена пляшет.
Смирен топор, да веретено бодливо.
В этой связи мужчине приписывается ответственность за поведение женщины в соответствии с моделью: муж совершает поступок //, жена совершает поступок N, где п и N - некоторые отрицательные действия, причем N интенсивнее п .
Ты от жены на пядень, а уж она от тебя на сажень.
Муж за рюмочку, а жена за стаканчик.
Однако названная модель имплицирует и правила поведения для мужчины, так как отрицательные действия жены совершаются под влиянием дурного примера, подаваемого мужем. Декларируется не только право мужа главенствовать, но и его ответственность. В контексте количественно больших групп «Супружество» (165 единиц) и «Ответственность мужа» (76 единиц) четко проявляется не только подчиненный статус женщины, но и ее важная роль в семье. Кроме того, нами отмечена группа пословиц (правда, немногочисленная - 6 единиц) типа Не женат - не человек. В ряде случаев показана зависимость мужа от жены. Особенно это касается пожилых супругов:
Мужик без бабы пуще малых деток сирота.
Рассыпался бы дедушка, коли его не подпоясывала бабушка.
Бабушка не может, дед семь лет костей не гложет.
Таким образом, не отрицая наличия анд-роцентричности, следует все же заметить, что она не имеет резкого характера, постоянно нейтрализуется встречными тенденциями.
2. Наиболее четкая нейтрализующая тенденция - это наличие в русской паремиологии явственно различимого «женского голоса» (около 15 процентов выборки), отражающего жизнь и взгляд женщины на мир, условия и возможности ее социализации. В женской картине мира выделяются следующие ссмантичсскис области (в скобках указано количество единиц):
1. Замужество (91).
2. Родственные отношения (25).
3. Материнство, деторождение и воспитание (31).
4. Любовь и привязанность (35).
5. Типичная деятельность и самоощущение (26).
6. Проявление своей воли (18).
7. Область, названная нами псевдожен-ским голосом, или имитацией женской речи, которая по сути также отражает андроцен-тричность языка и стереотипное представление женщины как существа нерационального, нелепого, недальновидного и в общем неполноценного (16 единиц).
Продай, муж, лошадь да корову, купи жене обнову.
В группах 1-6 просматриваются соответствия общим представлениям о женской речи: отнесенность к эмоциональной сфере, частое употребление уменьшительных форм [2]. Доминируют фатальность и незащищенность. В количественном отношении подгруппа «Замужество» превосходит все остальные. Примечательно преобладание в синтаксисе входящих в эту подгруппу пословиц придаточных уступительных, выражающих готовность мириться с жизненными неурядицами во имя частичного благополучия:
Хоть за лысого, да близко.
Хотя за нищего, да в Татищево.
Высока также частотность противопоставительных союзов, вносящих в пословицу семантику обманутого ожидания.
Приданое в сундуке, а урод на руке.
Общая картина замужества окрашена в минорные тона: оно воспринимается как необходимость и приобретение хотя бы минимальной защищенности, отсутствующей у женщин вне брака:
Когда овдовеешь, тогда-то и мужа помянешь.
С мужем нужа, без мужа и того хуже, а вдовой да сиротой хоть волком вой.
Доминирует образ несвободы, связанности, но и сочувствия:
Покроют головушку, наложат забо-тушку.
Невольное замужество не веселье.
Как наденут венец - всему конец.
Резко разграничены две фазы жизни женщины - девичество и замужество. Замужество воспринимается в большинстве случаев как неизбежная тягость, но и как необходимая метаморфоза:
После Покрова не будешь такова.
Наличие единиц с семантикой метаморфозы и конца позволяет говорить об отражении в русской паремиологии архетипа Коры (по Юнгу), согласно которому свадьба для невесты отождествляется со смертью и последующем воскрешением. Безусловно, на возникновение пословиц этой группы оказал влияние и коллективный опыт, согласно которому замужество - это разлука с близкими и тяжелый домашний труд. Вместе с тем на следы мифологического мышления и пересечение в коллективном сознании семантических полей «Свадьба» и «Смерть» указывает описанный Н.И. Костомаровым обряд: «Брачною комнатою избирался сенник, часто нетопленый. Необходимо было, чтобы на полке не было земли, чтоб, таким образом, брачная спальня не имела никакого подобия с могилой» [3].
Положительно коннотированных пословиц значительно меньше. В них подчеркивается существенная для женщин сторона -защищенность:
Хоть плох муженек, а завалюсь за него -не боюсь никого!
Побереги Бог мужа вдоль и поперек, а я без него ни за порог.
В этой подгруппе отмечен также ряд пословиц, имеющих интенцию предупреждения или рекомендации:
Замуж выходи, в оба гляди.
На красивого смотреть хорошо, а с умным жить легко.
В подгруппе «Любовь, привязанность» констатируется абсолютная необходимость наличия любимого человека («милого»). Лишь в ряде случаев - С милым в любви жить хорошо - возможно предположение о том, что речь идет о замужестве. В пословицах этого типа доминируют готовность к самопожертвованию - Ради милого и себя не жаль; Для милого дружка и сережку из ушка; За милого и на себя поступлюсь - и крепость эмоциональных уз - Забудется милый, так вспомнится; Не мил и вольный свет, когда милого нет.
Замужество и эмоциональная привязанность не являются идентичными, что подтверждает результаты исследований в области гендерной истории [4], на документальном материале показавших, что институт брака имел преимущественно экономический характер и мало соотносился со сферой человеческих эмоций и привязанностей.
Характерно присутствие в подгруппе, описывающей эмоции, большого количества безличных и неопределенно-личных конструкций - Забудется милый, так вспомнится, -отражающих некоторую самопроизвольность событий в русской ментальности (в смысле Вежбицкой) [5].
В группе пословиц, относящихся к родственным отношениям, женщина выступает в нескольких социальных ролях: мать, сестра, дочь, золовка, свекровь, теща, бабка / бабушка, кума. В.Н. Телия предлагает считать родовым понятием концепт «женщина / баба», а все остальные концепты, в том числе и семейный статус, - видовыми [1, с. 261]. На наш взгляд, в картине мира, создаваемой русской паремиологией, присутствуют два неиерархичных по отношению друг к другу концепта - «женщина / баба» и «мать», которые на аксиологической шкале коллективного языкового «Я» находятся на противоположных полюсах.
Концепт «женщина / баба» коннотирован главным образом отрицательно и близок к семантическому полю «зло, опасность».
В особенности это относится к словам баба / жена.
Жена чаще злая, чем добрая (соответственно 61 и 31 единица):
Злая жена сведет с ума.
Всех злыдней злее злая жена.
8 единиц допускают возможность существования добрых и злых жен:
Добрая жена - веселье, а худая - злое зелье.
Андроцентричное «Я» языка наделяет женщину рядом прототипических черт, создающих негативный стереотип:
1. Слабый и нелогичный ум и инфантильность в целом, отнесение к категории не вполне дееспособных лиц:
Бабьи умы разоряют домы.
Волос длинный, а ум короткий.
О деле, требующем рассудка, говорят Это тебе не веретеном трясти (имплицируется понятие «женская работа ума не требует»).
Пословиц, констатирующих недостаточность женского ума, обнаружено нами 35; положительную оценку дают 19 пословиц. Вздорность и взбалмошность как следствие нелогичности, то есть умственной недостаточности, констатируют 66 единиц. Поэтому, несмотря на наличие высказываний, высоко оценивающих женский ум (Кум говорит на-
обум, а кума - бери на ум; Женский ум лучше всяких дум), прототипической чертой является все же ограниченность женского интеллекта. Эта черта показана В.Н. Телия на материале фразеологических сочетаний русского языка [1, с. 267]. В русской паремиологии это не просто констатация факта, но часто и прескрип-ция: женский ум, даже если он есть, - явление нетипичное, и, видимо, нежелательное:
Умную взять - не даст слова сказать.
Грамотницу взять, станет праздники разбирать.
2. Вздорный и непредсказуемый нрав:
Ехал бы прямо, да жена упряма.
С бабой не сговоришь (не убедишь).
3. Опасность, коварство:
Не верь жене в подворье, а коню в дороге.
Жена ублажает, лихо замышляет.
4. Болтливость.
Языком метет, что коклюшками.
Бабья вранья и на свинье не объедешь.
В этой связи процессу женского говорения приписывается малая ценность. Примечательно, что сочетание слов женщина / баба и говорить практически не встречается. Женщины брешут, метут языком, бредят, талдычат, врут, сплетничают:
Не утерпела баба, провралась!
Поехала кума трубить по городу.
Шила и мыла, гладила и катала, пряла и лощила, а все языком.
Не ждет баба спроса, сама все скажет.
5. Женщины и женская деятельность противопоставлены мужчинам и мужской деятельности как правильное и неправильное. Оппозиция «правое - левое» как «правильное и неправильное», «норма и отклонение», свойственная многим культурам, явственно прослеживается и в русской паремиологии. Основная сема здесь - нелепость, неправильность женского поведения:
Пусти бабу в рай, она и корову за собой ведет.
Села невестка прясть, берегите, деверья, глаз!
Испила кума бражки, да хватилась рубашки!
Примечательно, что пословицы этой группы в большинстве случаев выражают вполне логичное намерение в первой части и неудачный результат во второй:
Ладила баба в Ладогу, а попала в Тихвин.
Разголосилась баба по чужому покойнику.
Тетушка Мосевна до всего села милосердна, а дома не евши сидят.
Пошла по масло. а в печи погасло.
Рано встала, да мало напряла.
Присутствует также модель: мужчина / муж совершает действие А, баба / жена совершает действие Б, где А - важное или тяжелое дело, Б - действие или реакция, не соответствующая или прямо противоположная А:
Флор плачет, а жена скачет.
Муж по дрова, а жена со двора.
Муж в бедах, а жена в гостях.
В ряде случаев, однако, муж и жена меняются местами:
Иван в дудку играет, а Марья с голоду помирает.
Иногда называние женщины и мужчины заменяется переносом их качеств на предметы их деятельности или характерологические признаки внешности:
Коса густая, а чуба нет. Коса - символ девичества. Чуб же носят мужчины. Отсутствие чуба, согласно комментарию В. Даля, означает отсутствие ума.
Семеро топоров под лавкой лежат, а две прялки врозь.
Топор как принадлежность мужского труда и прялка как атрибут женской работы олицетворяют мужчин и их уживчивость и женщин с их вздорностью.
Негативное отношение к женщине переносится и на предметы, и инструменты женского труда: Знай, баба, свое кривое веретено!
Заметим, что веретено не имеет кривизны, и слово кривое выражает не свойство предмета, а отношение к нему и к тому, кто им пользуется.
6. Внешность не существенна, но важна хозяйственность. Работе и хозяйственности как необходимым женским качествам посвящены 184 единицы:
Не та хозяйка, которая говорит, а та, которая щи варит.
Непосредственно внешности посвящены 53 единицы, 11 из них подчеркивают вто-ричность красоты и первичность хозяйственных или нравственных качеств:
С лица не воду пить, умела б пироги печь.
Не пригожа, да пригодна.
Красота приглядится, а щи не прихле-баются.
Собой красава, да душа трухлява.
Не будь красна и румяна, а чтобы по двору проита да кур сочла.
Остальные единицы, относящиеся к этой группе, не столько предписывают женщине
быть красивой, сколько констатируют факт (Хороша, как писаная миска); они могут относиться и к мужчинам: Он красным девушкам во сне снится; или имеют иронический смысл: Не к роже румяна, не к рукам пироги.
Анализ концепта «мать»
Мать - символ положительного, она защищает, оберегает. Отношение к ней принципиально иное. Пословицы, содержащие слово «мать», «матушка», делятся на интроспективные и отражающие позицию коллективного языкового «Я». Интроспективная подгруппа, где высказывания производятся с позиции самой женщины, говорит о тяжести, трудности материнства, заботе и ответственности, связанных с материнством и воспитанием:
Не устанешь детей рожаючи, а устанешь наместо сажаючи.
Детушек воспитать - не курочек пересчитать.
Огонь горячо, а дитя болячо.
Примечательно, что в интроспективной подгруппе четко просматриваются и социальные ограничения на факт деторождения: значительное количество пословиц рассматривает рождение ребенка как раскрытие тайны, неотвратимый выход на свет «греха»:
Как ни таить, а само заговорит (как родится).
И году не протаишь: девятый месяц все скажет.
Материнство, таким образом, связано не только с социальным престижем, но и с девиантным поведением и фатальными для женщины, нарушившей социальные нормы, последствиями.
Материнство с точки зрения коллективного (и андроцентричного) «Я» рассматривается по-иному. Мать выступает как источник комфорта, заботы. Она противопоставляется мачехе и иногда даже кормилице:
Мать кормилица, а кормилица не мать.
Концепт матери связан с понятиями эмоционального тепла, внимания, заботы. Коллективное «Я» находится внутри материнской заботы:
Нет лучшего дружка, чем родная матушка.
От солнышка тепло, от матушки добро.
Учень жену бьет, а баловень мать.
Базой сравнения являются семы тепла и света. На наш взгляд, концепту «мать» также присуща объектность, но мать как объект
коннотирована главным образом положительно.
Нет, однако, противопоставления мать -мужчина, единичны противопоставления мать - отец. Значительно чаще сочетание мать - отец, «сохраняя синтаксическую самостоятельность, выражает одно сложное представление» [6]. A.A. Потебня видел в этом явлении прием обобщения: хотя такие слова-пары «не выходят за объем, определенный их сложением, но тем не менее они обобщают входящие в них частные, рассматривая их как одно и располагая приписывать этим частным как совокупности лишь общие признаки» [7]. Нет также ни одной пословицы, где у матери обнаруживаются стереотипные женские черты: сварливость, отсутствие интеллекта, болтливость, «неправильность» в целом (принадлежность к «левому», то есть отклоняющемуся от нормы).
Юнг обращает внимание на то, что образ матери неизбежно проявляется в фольклоре: «С этим архетипом ассоциируются такие качества, как материнская забота и сочувствие; магическая власть женщины; мудрость и духовное возвышение, превосходящее пределы разума: любой полезный инстинкт или порыв; все, что отличается добротой, заботливостью или поддержкой и способствует росту и плодородию» [8]. По Юнгу, архетип матери не является единственным женским архетипом. Архетипы анима и анимус определяют два противоположных начала, отождествляемые с мужским и женским. Оба эти начала присутствуют в мифологическом мышлении и в психике отдельного человека. В зависимости от пола происходит попытка бессознательного вытеснения анимы или анимуса. В андроцентричной части корпуса пословиц и поговорок сверхположительно коннотировано понятие «мать» и скорее отрицательно - понятие «женщина / жена / баба». Первое восходит к архетипу матери -«для мужчины мать с самого начала имеет явный символический смысл, чем, вероятно, и объясняется проявляющаяся у него сильная тенденция идеализировать ее. Идеализация -это скрытый антропаизм; человек идеализирует тогда, когда испытывает тайный страх быть изгнанным» [8, с. 244]. Второе (женщина / жена / баба) отражает архетип анимы. Неиерархичность этих концептов подтверждается, на наш взгляд, семантикой нецензурной брани, в частности, распространенной формулой ...твою мать! Святотатственный
характер этого обсценного фразеологизма подробно рассмотрен в работе Б.А. Успенского [9]. Представляется, что одной из причин оскорбительности этого ругательства является произведение над матерью действия, нормального по отношению к женщине, то есть переход от архетипа матери к архетипу анимы. Вербально поступая с матерью адресата высказывания как с женщиной, ее низводят с воздвигутого коллективным «Я» пьедестала, в чем и состоит оскорбление.
Женщины и свобода воли
Последняя из обнаруженных нами семантических групп пословиц относится к проявлению женщинами своей воли. Социально воспроизводимая зависимость и незащищенность женщины, исключение ее из всего многообразия социальных отношений предполагает в первую очередь лишение женщины воли и свободы.
Жене волю дать - добра не видать. Пословицы этого типа весьма многочисленны. Из них явствует, что женское пространство ограничено в прямом и переносном смысле. Не давать женщине воли - это лишить ее возможности принимать решения, а также -ограничить ее в пространстве. Семантика русского слова «воля» включает как понятие личной свободы, так и понятие неограниченности пространства: привольная степь, вольный ветер, то есть ветер, свободно перемещающийся в пространстве.
Замкнутость женского пространства подчеркнута:
Держи деньги в темноте, а девку в тесноте.
Безусловно, здесь находит отражение и теремная культура.
Тем не менее целый ряд пословиц фиксирует наличие воли, самостоятельности женщин и своего взгляда на мир:
Утро вечера мудренее, жена мужа удалее.
Княжна хороша, и барыня хороша, а живет красна и наша сестра.
Моя коса, хочу совыо, хочу распущу.
Особенно интересны пословицы и поговорки типа
Утро вечера мудренее, жена мужа удалее.
Буй ну голову платком покрыть.
Они включают в свой состав прилагательные, которые в народных, фольклорных текстах чаще всего сочетаются с положи-
тельно коннотированными существительными, обозначающими мужчин (ср.: удалой молодец; сложить буй и у голову (на поле брани)) и имплицирующими волю, активность, а не пассивность.
Выводы:
1. Андроцентричность в русской паре-миологии имеет место. Наиболее четко она выражена в пословицах и поговорках, отражающих мужской взгляд на мир, и в пре-скрипциях главенства мужчины. Однако образ женщины на аксиологической шкале коннотирован отрицательно далеко не всегда. Можно говорить скорее о тенденции, чем об однозначно негативном отношении. Четкое неприятие имеет место лишь в отношении процесса женского говорения. Он коннотирован практически только отрицательно.
2. Отрицательные стереотипы-прескрип-ции в русской паремиологии предлагаются для концепта «жена / баба», а не для концепта «мать». Лексема мать обнаруживает иные, по сравнению с лексемой женщина / баба сочетаемостиые, синтаксические и кон-нотативные особенности, что позволяет говорить о неиерархичности этих концептов в русском языковом сознании.
3. Наличие «женского голоса» и женского мировидения в картине мира, создаваемой русской паремиологией, неоспоримо. «Женский голос» выражает сильную антиандро-центричную тенденцию, присущую русскому языку: он аккумулирует наблюдение за бытием «от первого лица», от лица женщины. Картина мира, отражаемая женским языковым «Я», с одной стороны, ограничена социальными рестрикциями, с другой, - являет собой проявление женской воли, самостоятельности. Это тем более значимо, так как русская паремиология весьма отрицательно представляет сам процесс женского говорения. В большинстве случаев глагол говорить замещают его отрицательно коннотирован-ные синонимы: врать, талдычить, болтать. На этом фоне вхождение «женского голоса» в паремиологический фонд русского языка приобретает еще большую значимость. Можно предположить, что фиксация «женского голоса» - самобытная черта русской паремиологии. Этот вопрос нуждается в дальнейшем изучении, однако проведенный нами анализ [10-12] не показал наличия жен-
ской картины миры в немецких пословицах и поговорках.
4. Установленные факты позволяют заключить, что тезис феминистской лингвистики об андроцентричности любого языка, функционирующего в патриархатном или постпатриархатном обществе, на материале русского языка в части его паремиологии подтверждается, однако имеет место выраженная нейтрализующая тенденция. «Женский голос» не является маргинальным и может быть исследован в дальнейшем с точки зрения преодоления общественных стереотипов и фиксации в языке девиантного поведения.
5. Наличие в языке антиандроцентрич-ных тенденций дает основание говорить о неодинаковой степени андроцентризма в разных языках.
1. Телия В.Н. Русская фразеология. Семантический, прагматический и лингвокультурологический аспекты. М., 1996. С. 240.
2. Земская Е.А., Китайгородская МЛ., Розанова H.H. Особенности мужской и женской речи // Русский язык в его функционировании / Под ред. Е.А. Земской и Д.Н. Шмелева. М., 1993. С. 90-136.
3. Костомаров H.H. Домашняя жизнь и нравы великорусского народа. М., 1993. С. 215.
4. Человек в кругу семьи. Очерки по истории частной жизни в Европе до начала нового времени / Под ред. Ю.Л. Бессмертного. М., 1996.
5. Вежбицка А. Язык. Культура. Познание. М., 1996.
6. Аникин В.П. Теория фольклора. Курс лекций. М., 1996. С. 299.
7. Потебня АЛ. Из записок по русской грамматике. Т. З.М., 1968. С. 415.
8. Юнг КГ. Душа и миф: шесть архетипов. Киев, 1996. С. 218.
9. Успенский Б.А. Мифологический аспект русской экспрессивной фразеологии // Избранные тр. Том II. Язык и культура. 2-е изд. М.,
1996. С. 67-161.
10. Кирилина A.B. Категория gender в языкознании // Женщина в российском обществе.
1997. №2. С. 15-20.
11. Кирилина A.B. Развитие гендерных исследований в лингвистике // Филол. науки. 1998. №2. С.51-58.
12. KirilinaA.V Die pliraseologisierte Weiblichkeit: ein deutsch-russischer Vergleich // Thesen der Internationalen Gennanisten- und Deutschlehrerkonferenz «Sprachenpolitik Russlands im europäischen Kontext (am Beispiel DaF) 1.-2. Februar 1999. S. 26-27.
