CC BY
81
ETHNOCULTURAL TRADITIONS OF SLAVIC AND FINNO-UGRES PEOPLES OF URAL-SIBERIAN REGION: INNOVATIONS AND THE ARCHETYPE
O.V. Golubkova
The paper reconstructs some early views their components mostly have universal character this analysis made on structure a mythic ritual complex of both Slavic and Finno-Ugres population of Pre-Ural area and Western Siberia. The author emphasizes, that mythological the recent images, ceremonies and symbols, gain new features and have a general course: they come back to bases of traditional representations.
Keywords: ethnology, Finno-Ugres.
© 2009
А.С. Зуев
РУССКИЕ НА КРАЙНЕМ СЕВЕРО-ВОСТОКЕ СИБИРИ В XVII - НАЧАЛЕ XX В.:
ОТ АДАПТАЦИИ к изоляции и архаизации культуры
Исследуя освоение русскими арктических районов Сибири (от реки Индигирки до реки Анадырь), автор показал, как в результате адаптации к местным природно-климатическим условиям, этнокультурной сепарации и культурного влияния со стороны подчиненных народов русские поселенцы, отказавшись от попыток «русифицировать» окружающее пространство, из культурных доноров превратились в культурных реципиентов. Культура русских старожилов архаизировалась, что способствовало исчезновению конфликтогенных факторов в русско-аборигенных отношениях.
Ключевые слова: этнология, Арктика, Сибирь.
Территориальные рамки нашего исследования ограничены крайним северо-востоком Сибири — арктическим районом от реки Индигирки до реки Анадырь включительно. Объектом исследования стали русские поселенцы, в число которых помимо гражданских лиц мы включили и военнослужащих. Те и другие или оседали в этом районе на постоянное жительство, или длительное время несли здесь службу, или занимались промыслами и торговлей.
Указанный район с середины XVII до середины XVIII в. являлся «театром» масштабных (по сибирских меркам) военных действий, поскольку обитавшие здесь юкагиры, а главным образом чукчи оказали серьезное сопротивление русской власти. С 1727 по 1764 г. на Чукотке действовала специально созданная военная экспедиция — Анадырская партия, состоявшая не только из казаков,
но и подразделений регулярной армии. Длительное русско-чукотское противоборство и последовавшее затем установление и стабилизация мирных контактов дают интересный фактический материал для анализа взаимоотношений представителей «европейской» (русско-православной) цивилизации и «первобытной» (аборигенной) периферии. Нас заинтересовали вопросы: как изменения в культуре русских колонистов повлияли на межэтнические отношения, какая у них сформировалась идентичность и как они воспринимали иноэтнич-ное окружение? Мы охватили период от первых русско-аборигенных контактов в середине XVII в. до эпохи бурных перемен, последовавших за крушением Российской империи в начале XX в.
Анализ фактического материала дает основание выделить два этапа в развитии русско-аборигенных отношений и процессе адаптации русских поселенцев к местной географической и этнокультурной среде.
Первый этап: с середины XVII в. до второй половины XVIII в. Этот этап характеризуется следующими основными чертами:
Война всех против всех. Местные народы оказали активное вооруженное сопротивление русской власти, прежде всего ясачному обложению. Кроме того, они воевали друг с другом (взаимные грабительские набеги). Юкагиры, численность которых значительно сократилась вследствие военных действий и эпидемий оспы, в основном покорились к началу XVIII в. Чукчи сопротивлялись до середины того же века и отстояли свою фактическую независимость, хотя формально в 1779 г. были объявлены подданными империи.
Основание русских поселений и рост численности русских в регионе. К середине XVII в. в низовьях Индигирки, Алазеи, Колымы и на Анадыре русскими землепроходцами и мореходами были основаны первые зимовья и остроги: Ин-дигирский, Алазейский, Нижнеколымский, Анадырский. В этих укрепленных пунктах дислоцировались казачьи гарнизоны. Добыча пушнины и моржовой кости привлекли на «заморские реки» сотни промысловиков-охотников и купцов. В 1640-1650-х гг. на Индигирке, Алазее, Яне и Колыме находилось около 600 человек одних только промысловиков, некоторые из них осели на постоянное жительство и завели семьи. К концу XVII в. вследствие упадка промыслов численность русских сократилась и по весьма приблизительной оценке составила около 100—150 взрослых мужчин (промысловиков и казаков). Активизация военного подчинения чукчей (а также коряков) с начала 1730-х гг. вновь привела к росту численности русских. К концу этого десятилетия только в Анадырском остроге располагалось 350—400 военнослужащих и проживало около 200 гражданских лиц (казачьих и солдатских детей, отставных казаков, разночинцев, посадских). Многие из них имели семьи. Постоянное русское население обитало также в низовьях Индигирки, Алазеи и Колымы.
Адаптация к местным условиям при сохранении этнокультурной идентичности. Русские поселенцы, учитывая предшествующий опыт освоения Сибири, адаптируются к суровым природно-климатическим условиям Арктики. При весьма недостаточном снабжении региона русскими товарами и продовольствием они сделали основой своего жизнеобеспечения рыболовство, охоту, собирательство, добычу пушнины, моржовой и мамонтовой кости, в пищевом рационе большое место отвели рыбе и оленине, в холодное время года одевались
и обувались в одежду и обувь «аборигенного» покроя из меха и оленьих шкур, использовали как средства передвижения нарты, запряженные оленями или собаками, учились говорить на языках местных аборигенов, вступали с ними в родственные отношения. Но при этом они сохраняли существенные признаки принадлежности к русскому этносу: владели русским языком, осознавали себя русскими, ощущали свою связь с русской Сибирью и Россией. Они испытывали постоянную и острую потребность в мучной пище и соли, о чем ясно говорят донесения местных администраторов и военных командиров. Ими даже предпринимались попытки земледелия и разведения мясо-молочного скота. Основным типом русского жилого дома в регионе являлась бревенчатая изба срубной конструкции, несмотря на то, что она по теплоизоляции существенно уступала полуземлянке оседлых аборигенов. Летом русские поселенцы предпочитали носить одежду «русского образца» из ткани и сукна. Сохраняя приверженность православию, русские в местах своего проживания строили церкви и часовни.
Стабильность этнокультурной идентичности, а также антропологических признаков принадлежности к русским (в широм смысле — к европейцам) поддерживались постоянным притоком и ротацией кадров поселенцев. В XVII в. основной состав промысловиков и казаков был представлен выходцами из Поморья. В первой половине XVIII в. местное начальство при комплектовании гарнизонов отдавало предпочтение русским и их потомкам, давно живущим в регионе, затем русским — уроженцам Якутии, однако значительное число казаков и солдат прибывало из южных районов Сибири, где шла активная русская колонизация.
Необходимо также отметить, что в первый век своего пребывания на Индигирке, Колыме и Анадыре русские стали оказывать заметное культурное влияние на юкагиров, у которых начался процесс обрусения, выражавшийся в принятии христианства и метисации (вследствие браков, но чаще внебрачного сожительства русских с юкагирками).
Сохранению и поддержанию этнокультурной идентичности русских в значительной степени способствовали военные действия с аборигенами, породившими конфликтную оппозицию «свои—чужие». Вступив в контакт с местными народами, русские по аналогии с прочими сибирскими аборигенами применили к ним общие наименования — «иноземцы», «люди», «народ», «мужики», или соответствующие этнонимы — юкагиры, чукчи, часто дополненные указанием на политический («ясачные», «неясачные», «немирные»), социальный («лучшие», «улусные») и конфессиональный («новокрещены») статус, образ жизни («оленные», «сидячие», «пешие») и привязку к определенной территории («носовые», «речные», «анадырские» и т. д.); в отношении юкагиров использовались также «родовые» наименования (роды анаульский, янгинский, омокский и др.). Однако упорное вооруженное сопротивление чукчей русской власти привело к тому, что в отношении этого народа зазвучали негативные эпитеты («лукавые и злобные», «злопамятные», «своенравные», «немилосердные» и т. п.), и к концу 1740-х гг. у разных инстанций, начиная с местного уровня и заканчивая правительством, сформировался взгляд на непокорных «иноземцев» как на «закоренелых злодеев». Это усиливало враждебное и настороженное вос-
приятие русскими «диких» и «непостоянных» чукчей и коряков, что нашло отражение и в русском фольклоре.
В целом, можно говорить, что на данном этапе русская власть и русские поселенцы, вынужденно адаптируясь к местным условиям, стремились все же «русифицировать» окружающее пространство — создать привычную «русскую» среду обитания и включить местные этносы в свою систему социально-политического мироустройства.
На втором этапе, во второй половине XVIII — начале XX в., происходят кардинальные изменения в этнокультурном облике русских поселенцев и межэтнических отношениях в регионе.
Прекращение военных действий привело к резкому сокращению численности военнослужилых людей в регионе. В 1771 г. был ликвидирован Анадырский острог, военнослужащие и гражданское население переведены в Гижигинскую крепость и Нижнеколымский острог. После этого русское население сосредоточилось в низовьях Колымы и Индигирки. К 1820-м гг. здесь насчитывалось не более 200 человек мужского пола, проживавших в 14 поселениях. В первой половине XIX в. наблюдается возвращение русских на Анадырь — по течению реки основываются поселения Марково, Еропол, Усть-Белая.
К концу XIX в. в регионе проживало около 870 человек обоего пола (примерно половина — мужчины), относимых официальными властями к русским мещанам, крестьянам и казакам. Они были рассеяны мелкими группами примерно по 60 поселениям, в которых кроме русских или рядом с ними проживали полностью или в значительной степени обрусевшие «инородцы»: якуты, ламуты, юкагиры, чуванцы, чукчи.
Возникла и со временем укрепилась изоляция местных старожилов от «русского мира». Связь с ним ограничивалась редкими наездами чиновников, миссионеров и сотрудников географических экспедиций, периодическими (обычно ежегодными) посещениями купцов, появлением уголовных и политических ссыльных. Почтовое сообщение сводилось почти исключительно к пересылке официальной документации. Это привело к этнокультурной сепарации небольших групп русских поселенцев, постоянно проживавших в регионе.
Оказавшись в ситуации изоляции от русского мира и в иноэтничном окружении, поселенцы быстро усвоили многие элементы материальной и духовной культуры своих соседей-аборигенов. Из свидетельств современников (чиновников, ученых-путешественников, миссионеров, ссыльных) вырисовывается портрет индигирских, колымских и анадырских старожилов как людей, уже мало похожих на русских. К началу XX в. по своему антропологическому типу они стали ближе монголоидам с более или менее заметными европеоидными признаками. Они сохранили русский язык, но он в результате изоляции законсервировался и одновременно пополнился словами из аборигенных языков, что привело к появлению местных (индигирского, колымского, анадырского) диалектов, имевших чрезвычайно бедную лексику. Передавая из поколения в поколение былины и исторические песни, сами старожилы уже плохо понимали содержание многих из них и даже не знали смысла и значения многих русских слов.
Ревностно выполняя христианские обряды, храня старинные обычаи и тра-
диции, русские обитатели Арктики в то же время в культурном отношении заметно походили на окрестных аборигенов. Они восприняли у них обычаи гостеприимства и дарообмена, элементы фольклора и верований, в том числе поклонение «аборигенным» духам и обращение за помощью к шаманам, а также характерные черты поведения и образа жизни, в частности, чрезвычайное любопытство к неизвестным предметам, стремление съесть как можно больше еды, когда она есть, пренебрежительное отношение к гигиене. В низовьях Индигирки, Колымы и на Анадыре отсутствовал непременный атрубут русского быта — бани. Кругозор старожилов был чрезвычайно ограничен и замыкался преимущественно на проблемах местной жизни. Предпочитая заключать браки в кругу себе подобных, они тем не менее вступали в брачные связи с аборигенами, а их отдельные представители из числа молодежи на время даже уходили жить в тундру к чукчам.
Произошло полное изменение пищевого рациона старожилов: его основой стали рыба и отчасти оленье мясо. Мучные и молочные продукты, а также соль исчезли почти совершенно. Весьма показательно, что одним из способов заготовления рыбы на зиму (помимо замораживания, вяления и копчения) стало ее квашение в земляных ямах, что было характерно для аборигенов, не употреблявших соль, но абсолютно неприемлимо для русских, которые не ели протухшую рыбу.
Длительная изоляция от русской культуры и восприятие архаичной аборигенной культуры привели к тому, что старожилы перестали считать себя собственно русскими, называясь «досельными», «индигирщиками» (Русское Устье), «низовыми», «поречанами» (Колыма), «марковцами» (Анадырь) и потеряли интерес к тому, что происходило за пределами их локальных сообществ. Ощущение своей связи с Россией и русским народом они хранили лишь на уровне бессознательных культурных архетипов, отражаемых в устном народном творчестве, и благодаря памяти о том, что их предки когда-то переселились из России. Но при этом они отделяли себя и от окружающих народов и более того относились к ним свысока, хотя и испытывали чувство уважения, настороженности и страха перед чукчами. Свою обособленность старожилы поддерживали тем, что упорно хранили верность оседлому образу жизни и не желали заниматься оленеводством. Несмотря на сложности с приобретением строевого леса, они продолжали возводить наземные, иногда углубленные в землю стационарные жилища — бревенчатые избы (правда, как правило, без традиционных русских печей, с плоской крышей и без пола).
Сближение «русских» старожилов по этнокультурным показателям с местными народами привело к тому, что те и другие из «чужих» все более становились «своими», к исчезновению тех факторов, которые ранее способствовали конфликтам между ними. При этом культурный статус старожилов оказался противоречивым. С одной стороны, они выступили в роли «культуртрегеров», оказав серьезное влияние на живших рядом или вместе с ними якутов и юкагиров, которые к концу XIX в. сильно обрусели. С другой стороны, «индигирщи-ки», «поречане» и «марковцы» в процессе адаптации из культурных доноров все более превращались в культурных реципиентов, подвергаясь аккультурации и ассимиляции со стороны аборигенов. Важно отметить, что нежелание сменить
оседлый образ жизни на кочевой оленеводческий делало всю систему жизнеобеспечения старожилов в местных природно-климатических условиях очень неустойчивой. Обычной была ситуация, когда весной заканчивались запасы продовольствия и население начинало голодать. Если же летне-осенний промысел рыбы или дикого оленя был неудачным, то «русские» оказывались перед угрозой голодной смерти. В таких случаях им на помощь приходили кочевники-оленеводы, безвозмездно или по низким ценам снабжая их оленьим мясом.
Итак, на втором этапе культура бывших завоевателей в результате их этнокультурной сепарации, адаптации и влияния со стороны культуры подчиненных народов фактически архаизировалась, а сами старожилы превратились в этнокультурных маргиналов.
В заключение, сравнивая характер взаимодействия русской культуры (в широком смысле этого понятия) и культур народов Сибири на протяжении XVII — начала XX в., позволим высказать следующее наблюдение. По нашему мнению, применительно к Сибири можно выделить три зоны русской культурной экспансии, протянувшихся с запада на восток: 1) южные районы — степь и лесостепь — характеризуются в целом доминированием русской культуры, здесь многочисленные русские выступают преимущественно в роли культурных доноров и даже навязывают свой образ жизни местным народам; 2) в таежных районах наблюдается примерное равновесие культур редкого русского и аборигенного населения; 3) для севера — лесотундры и тундры — характерно преобладание аборигенных культур, а весьма малочисленное русское население выступает скорее в роли реципиента. Указанные зоны явно соотносятся с масштабами русского земледельческого освоения Сибири. Чем скромнее были успехи земледелия, в первую очередь хлебопашества, и меньше численность русских крестьян, тем менее устойчивыми были элементы, составлявшие русскую культуру и, соответственно, слабее была русская этнокультурная идентичность. Можно сказать, что сила русской культурной экспансии и сохранения русскими своей «русскости» напрямую зависела от масштабов земледельческой колонизации.
RUSSIAN IN EXTREME NORTHEAST OF SIBERIA IN THE 17th — THE BEGINNING OF THE 20th CENTURY: FROM ADAPTATION TO ISOLATION AND ARCHAISM
OF CULTURES
A.S. Zuev
Investigating development by the Russian of the Arctic areas of Siberia (from the river of Indigirka up to the river Anadyr), the author has shown, as as a result of adaptation to local climatic conditions, ethnocultural separation and cultural influence on the part of subordinated peoples Russian inhabitants, refused attempts "to Russify" surrounding space, and turned from cultural donors into cultural recipients. Culture of Russian old residents became archaic, that contributed to disappearance of conflicingt factors within Russian and Native born relations.
Keywords: ethnology, Arctic, Siberia.
