CC BY-NC-ND
48
М.П. Одесский, Р.С. Спивак
РУССКИЕ ГАЗЕТЫ И «НЕЗНАКОМКА» БЛОКА: УБИЙСТВО ГАПОНА
В статье анализируется стихотворение А. Блока «Незнакомка» и показывается связь этого стихотворения с российской периодикой. В 1906 г. основной темой российских газет стало убийство знаменитого политика Г. Гапона. В статье доказывается, что в стихотворении Блока существует специфический «гапоно-газетный» фон.
Ключевые слова: газета, поэзия, политическое убийство, символизм, А.А. Блок, Г.А. Гапон.
Организация дач в России - продолжительный и сложный процесс, однако можно утверждать, что специфический «дачный текст», отличный, к примеру, от провинциального или усадебного, был освоен культурой только к рубежу Х1Х-ХХ вв. (пьесы А.П. Чехова, «Дачники» М. Горького)1. В том числе - мотив «темной стороны» дачной жизни.
Самое простое выражение этого мотива - (1) криминальное -связано с базовой оппозицией «природа/цивилизация». Дача, которая удалена от цивилизации, есть место блаженного отдохновения и одновременно опасное место, где без городского освещения, без бдящей полиции человек превращается в легкую добычу злоумышленников. Нервозный персонаж «Дачников» бормочет: «...и кажется, что в лесу притаился кто-то <...> недобрый <...> Свистят сторожа и свист такой .насмешливо-печальный. Зачем они свистят?»2 В популярной книге «Преступления, раскрытые начальником С.-Петербургской сыскной полиции И.Д. Путилиным» дачные топонимы то и дело выступают как место совершения преступления (события происходят в 50-80-х гг. XIX в.). Такова новелла, оза-
© Одесский М.П., Спивак Р.С., 2010
главленная «Парголовские черти». Зачин - почти идиллический: «...я частенько навещал мою семью, проводившую лето на даче, в третьем Парголове. Наслаждаться прелестями дачной жизни приходилось, однако, немного. Приедешь, бывало, на своем Серке (о железных дорогах и т. д. тогда еще и помину не было) на дачу часам к пяти, пообедаешь с семьей, погуляешь, а уже часам к 10 вечера спешишь обратно в город ...»3. И - по контрасту - «теплой августовской ночью» дачное шоссе обнаруживает инфернальную изнанку: «Вдруг моя лошадь неожиданно остановилась и затем круто шарахнулась в сторону. Но в тот же момент чья-то сильная рука схватила Серко под уздцы и осадила его на месте. Я растерянно оглянулся вокруг и увидел по обеим сторонам своего кабриолета две самые странные и фантастические фигуры <...> Рожи их были совершенно черны, а под глазами и вокруг рта обрисовывались широкие красные дугообразные полосы. На головах красовались остроконечные колпаки с белыми кисточками. Черти, совершенные черти, как их изображают на дешевых картинках <. > Недостает только хвоста и рогов, подумал я; однако ясное дело - жулики!..»4 И т. п.
Более сложное выражение мотива «темной стороны» дачного текста - (2.1) социально-обличительное - предполагает противопоставление самозабвенной «праздности», которой предаются дачники, тоскливой изнанке их жизни (ср. в «Дачниках» напыщенно аллегорическую реплику человека из народа - ночного сторожа: «Сору-то сколько ... черти! Вроде гуляющих, эти дачники ... появятся, насорят на земле - и нет их <...> А ты после ихнего житья разбирай, подметай .,.»5).
Применительно к Петербургу это противопоставление могло поддерживаться (2.2) привычкой столичных жителей использовать загородные дачи - Шувалово, Озерки - не только для летнего проживания, но для прогулок и всякого рода развлечений. Здесь хрестоматийным может считаться стихотворение А.А. Блока «Незнакомка», при публикации которого автор счел необходимым указать в качестве места создания (и действия) Озерки.
Как писала З.Г. Минц, «в плане социальной интерпретации пространственных характеристик было бы интересно сравнить образы "дачи" и "дачников" у Блока с их решением в реалистической прозе начала XX в. (М. Горький, А. Куприн, Л. Андреев, И. Бунин и др.)»6. Первоначально «Незнакомка» предназначалась для сатирического журнала З.И. Гржебина «Адская почта» (ср. постоянно цитируемое свидетельство В.Б. Шкловского7) в качестве «произведения комического или сатирического плана»8, вполне соответствуя обличительному дискурсу9. Однако вскоре стихотворение, завоевав широкую популярность, эмблематизировало и обогатило новыми нюан-
сами текст петербургских дач. Григорий Чулков: «... эти "испытанные остряки", этот "крендель булочной" и эти "загородные дачи" -лишь фантомы и призраки . остался лишь призрак быта, лишь темный кошмар ...»10. Вильгельм Зоргенфрей: «Помню, "Незнакомка", недавно написанная и прослушанная нами весенним вечером, в обстановке "загородных дач", после долгой прогулки по пыльным улицам Лесного, произвела на всех мучительно тревожное и радостное впечатление.»11. Борис Садовской: «По пути Александр Александрович указал мне исторический "крендель булочной", воспетый в "Незнакомке". На солнце он действительно золотился»12. Корней Чуковский: «Я часто встречал Александра Александровича там, в Сестрорецке, а чаще всего в Озерках и в Шувалове, которые он увековечил в своей "Незнакомке" и в стихотворении "Над озером"»13. Константин Мочульский: «Таинственное видение включено в пошлую раму сестрорецкого пейзажа: переулочная пыль, крендель булочной, остряки в котелках, сонные лакеи, пьяницы с глазами кроликов»14.
Суммируя наблюдения о «темной стороне», можно сказать, что существенный признак дачного топоса - принципиальная двупри-родность. Вспоминая - в устойчивой связи с блоковской «Незнакомкой» (ср., по Мочульскому, оппозиция «таинственное/ пошлое») - Озерки, В.А. Пяст назвал их (3) «тревожно-будничными»15.
В апреле 1906 г., когда Блок работал над «Незнакомкой», «тревожно-будничная» природа озерковских дач приобрела прямо шокирующий характер: именно в Озерках оборвалась бурная деятельность героя «кровавого воскресенья» - священника Георгия Гапо-на (1871-1906). Вернувшись в Россию в декабре 1905 г., он с женой, Марией Кондратьевной Уздалевой, поселился на территории Великого княжества Финляндского - в Териоках, на даче Питкинен, откуда легко было выбираться в Петербург (где он также снимал квартиру под фамилией Гребницкого). Гапон был очень занят: он стремился восстановить в России функционирование своей рабочей организации, он налаживал контакты с властью - с вице-директором департамента полиции П.И. Рачковским.
Кроме того, с февраля 1906 г. в прессу проникали сведения о его финансовых махинациях. Гапон, борясь за спасение репутации, в числе прочих мер требовал общественного суда, избрав уполномоченным литератора В.М. Грибовского и пригласив в комиссию кадета П.Н. Милюкова, авторитетного журналиста А.А. Столыпина (брата политика) и других. 12 марта в открытом письме он возмущался некомпетентностью и ничтожеством российской журналистики: «Какая жалкая, болезненная подозрительность политических дегенератов и неврастеников <...> О, Феликсы из "Биржевых
ведомостей", Иуды из других газет и всякие мигающие совы на литературном болоте!.. Карлики и кроты! Вы видите только ближайшее, - вид золота вас тревожит и смущает, и вы, как продажная женщина, не в состоянии понять гордое сердце, чувствующее себя выше всяких искушений»16.
Одновременно Гапон затеял ту интригу, которая вскоре обернулась для него гибелью. Встретившись в московском ресторане с П.М. Рутенбергом - ближайшим знакомым в среде эсеров и соратником по событиям 9 января, Гапон неожиданно предложил ему от лица Рачковского сотрудничество с охранкой, то есть оплачиваемую должность полицейского осведомителя. Как известно, пораженный Рутенберг известил о предложении руководство партии (Е.Ф. Азеф, М.А. Натансон, Б.В. Савинков, В.М. Чернов) и получил разрешение на ликвидацию прежнего революционного лидера. Далее Рутенберг самостоятельно работал с группой революционеров, стремясь заручиться свидетелями, готовыми подтвердить факт предательства Гапона перед теми, кто продолжал доверять вождю. Убедив группу в своей правоте, Рутенберг приступил к выработке конкретного плана.
Прежде всего отвергли идею убить Гапона в Териоках. По воспоминаниям Рутенберга, «сначала, согласно инструкции Азефа, все было мною сорганизовано в Финляндии. Но я вовремя увидел неуместность этого акта на финляндской территории и все отме-нил»17. «Никто, кроме меня», - пояснял Рутенберг, - до смерти Га-пона не знал о даче в Озерках, которая была нанята мной неожиданно, вопреки инструкциям Азефа, поручившего все сделать на финляндской территории. (Может быть, он этим имел в виду скомпрометировать Финляндию)»18 «Обсуждался и вариант ликвидации Гапона на его квартире в Петербурге»19. В итоге остановились на специально снятой даче близ Петербурга. Думали о Шувалове, даже осмотрели помещение, но там дача, согласно анонимному мемуаристу, «не подошла из-за слишком близкого соседства станово-го»20. Потом сняли дачу в Озерках, на углу Ольгинской и Варва-ринской улиц, в глухом месте - в сосновой роще на берегу озера. Рутенберг вспоминал: «Была нанята дача Звержицкой, в Озерках, на имя И.И. Путилина, явившегося туда в сопровождении своего "слуги". Из конспиративных соображений пришлось потребовать, чтобы дачу убрали.»21. Пикантно, что Рутенберг назвался Иваном Путилиным, возможно, игриво напоминая полиции об известном сыщике. Мебель была только в одной комнате, и, как позднее живописал ее эсер-литератор С.Д. Мстиславский, «именно это придавало ей особенно нежилой вид. Стол овальный, с потрескавшейся, горбами скоробленной, ореховой фанерой, два стула, чуть осевший
на одну ногу, розовым пыльным кретоном крытый, диванчик. Со стола чахлым огоньком мигала жестяная лампочка. Два стакана, четыре тарелки, горкой, одна на одну, вилки, столовый нож»22.
Все было готово, Рутенберг вызвал Гапона. На Страстной неделе - 28 марта 1906 г. - Гапон отправился в Озерки с Финляндского вокзала, запасшись обратным билетом. На даче Рутенберг спровоцировал откровенный разговор о полиции, его сотрудники, заранее спрятавшись, услышали все необходимое, и Гапон был ими безжалостно казнен как предатель. П.М. Рутенберг: «Гапон был повешен в 7 часов вечера во вторник 28 марта 1906 года. Я не присутствовал при казни. Поднялся наверх, только когда мне сказали, что Гапон скончался. Я видел его висящим на крюке вешалки в петле. На этом крюке он остался висеть. Его только и укрыли шубой. <...> Все ушли. Дачу заперли»23.
Убийство Гапона в течение некоторого времени оставалось тайной. На следующий день либеральная газета «Русское слово» сообщала: «. Георгий Гапон в настоящее время стал появляться в одном из ресторанчиков на Владимирской улице, где обыкновенно собирается мелкая пишущая братия. Среди этой братии упорно говорят, что Гапон приступает к изданию политико-сатирического журнала»24.
Только 13 апреля 1906 г., пока другая либеральная газета, «Биржевые ведомости», продолжала брезгливо спорить с «гадостью» -открытым письмом Гапона от 12 марта, информированная газета «Новое время» поместила заметку «Убийство о. Гапона»: «По слухам, распространившимся сегодня ночью в городе, в посаде Колпи-но Николаевской железной дороги найден обезображенный труп Гапона, убитого неизвестно кем и неизвестно при каких обстоятельствах. Труп оказался зарытым в кучу мусора. При нем найдено сто рублей. Но правда ли? Те подробности, которые нам переданы, мы не могли проверить за поздним часом. Несколько дней тому назад, в заметке об исчезновении о. Гапона, мы приводили рассказ о свидании его с одной дамой, которая предупреждала его о возможности убийства. Затем говорилось, что его сослали в монастырь, но сегодня это известие опровергнуто. И вдруг сегодня слух об его насильственной смерти. Если это справедливо, то это так же возмутительно, как все эти так называемые политические преступления, эти тайные судилища, напоминающие жестокие нравы средних веков».
Газетный сюжет развивался по нарастающей, преимущественно на страницах «Нового времени». 15 апреля - на «ударной» первой полосе - материал «К исчезновению Гапона»: «В четверг 10 апреля о. Гапон тайно повешен четырьмя русскими революционерами,
принадлежащими к рабочим классам. <...> Фигурирует дача <...> А возможно, что все это комедия, или роман во вкусе "Воскресший Рокамболь"». На следующий день - информационный блок: аналитическая статья А.А. Столыпина и статья «К убийству о. Гапона», подписанная «Маска». Это был псевдоним И.Ф. Манасевича-Ма-нуйлова, отчасти журналиста, отчасти сотрудника разведки и контрразведки. Статья, как теперь принято говорить, имела характер «слива» - вброса в общественное сознание достоверных, однако тенденциозно препарированных сведений. Например: «За несколько дней до рокового случая Гапон является к лицу, переговаривавшему с Мартыном (партийный псевдоним Рутенберга. - М. О.), и сообщил ему, что решительный разговор должен произойти на сих днях в окрестностях Петербурга, причем почти с уверенностью можно предсказать успех делу <...> Нет сомнения, что свидание состоялось, и тут-то Мартын решил покончить со своим "демоном-искусителем" <...> Весьма возможно, что они виделись в Озерках <...> Знаменитый Мартын и его товарищи исчезли из Петербурга и находятся теперь за границей ...». В статье «О Гапоне», помещенной в номере «Нового времени» от 18 апреля, «Маска»-Мануйлов дал развернутую характеристику Рутенберга: «Одним из таких типичных жуиров, между прочим, является некий Мартын (Рутен-берг), для которого революция лишь одно сплошное гешефтмахерство. Под предлогом осуществлений разных предприятий революционного характера он выманивает немало денег и тратит их с легкостью гусарского корнета на первоклассные рестораны и девиц легкого поведения».
Наконец, сюжет убийства Гапона перестал быть эксклюзивом «Нового времени» - 17 апреля информация дается в «Русском слове» (почти идентичный текст - в «Биржевых ведомостях»): «... вчера совершенно случайно сыскная полиция получила сведения, что в Териоках в одной из старых запущенных дач найден труп Гапо-на. Немедленно на место происшествия прибыли судебные власти, которыми и удостоверено убийство Гапона. Подробности убийства еще не выяснены, но достоверно известно, что Гапона заманили в Териоки на свидание с одной дамой». Как нетрудно заметить, вто-ричность сведений либеральной прессы привела к тому, что вместо Озерков фигурируют Териоки (возможно, по той причине, что там находилась дача Гапона).
Впрочем, «Новое время» удерживало первенство: 19 апреля убийству Гапона посвящен новый блок, в который входят эссе В.В. Розанова «Пегий человек»; разосланный в газеты текст «суда» рабочих; протесты жены Рутенберга против инсинуаций «Маски». Отсутствие тела, разноречивый характер информации, авантюризм
Гапона наталкивали журналистов на странные подозрения: «В самом деле, люди убили человека и не говорят, где его убили. По-видимому, скрывать это нет никакой причины. Английский корреспондент назвал какую-то дачу в Озерках, где его повесили на лампе (так!). <...> Приходит даже мысль, не сам ли Гапон это проделывает, чтобы навек удалиться из России». 21 апреля некий М.А. также во всем усомнился, аргументируя выводы литературным анализом революционного «приговора»: «Приговор этот фальшив до очевидности. <...> Для революционного приговора он длинен и достаточно глуп. По своим ненужным подробностям о свидании с чиновниками, по фразам вроде "он осквернил память", что-то женское. Cherchez la femme. <...> Но мертвого тела Гапона не существует».
Тем временем обеспокоенная отсутствием съемщиков хозяйка дачи в Озерках, Звержинская, стала наводить справки; в адресном столе выяснилось, что лже-Путилин отбыл из Петербурга; Звержинская обратилась в полицию; 30 апреля дача - в присутствии урядника, дворников - была вскрыта; труп обнаружили. Опознали Гапона. Было произведено вскрытие (в полицейском архиве сохранилась жутковатая фотография). Собралась пресса. Журналист Н.И. Кравченко сделал карандашный набросок убитого, который позднее был опубликован.
В номере «Нового времени» от 1 мая (отдел хроники) были расставлены точки над «i» - «Гапон найден»: «30 апреля в 5 ч. дня в Озерках нашли тело Гапона. Таинственная история его исчезновения раскрылась неожиданно. Правда, были слухи, циркулировавшие давно, что Гапон повешен в Озерках где-то в пустой даче. Слухи подтвердились буквально. <...> Страшно кончил этот человек, заставивший так много говорить о себе».
Ситуация была настолько одиозной, что 12 мая министр внутренних дел П.А. Столыпин отправил петербургскому генерал-губернатору А.Д. Зиновьеву гневное письмо-выговор: «В целом ряде сообщений, опубликованных в течение прошлого апреля в наиболее распространенных газетах, заключались самые настойчивые и подробные указания, со ссылкою на местные и заграничные источники и на свидетельства очевидцев, относительно убийства Гапо-на, при таких, именно, условиях места и времени, которые впоследствии в точности подтвердились обнаруженными фактами. <...> Не подлежит сомнению, что при большей заботливости достаточно было бы обратиться к своевременной беглой проверке Озерковских дач, и преступление было бы раскрыто, а не оставалось бы безгласным в продолжение целого месяца»25. Генерал-губернатор трогательно оправдывался: в Озерках - до 2000 дач, а полицейских уча-
стковых чинов - двое, однако местного станового пристава уволил от должности26.
4 мая «Русское слово» поведало об итоговых событиях предыдущего дня: «Сегодня на Успенском кладбище состоялись похороны Гапона. Присутствовали представители всех гапоновских организаций. Возложено много венков с красными лентами и надписями на них: "Герою 9-го января", "Дорогому учителю", "Истинному вождю всероссийской революции" и т. д. С госпожой Уздалевой, женой Гапона, несколько раз была истерика. Над могилой произнесено несколько речей». Могила Гапона также оказалась в пределах Петербургского дачного локуса: Успенское городское кладбище расположено недалеко от станции Парголово.
Сторонники Гапона продолжали чтить его могилу и даже совершали паломничества к озерковской даче - своего рода новой Голгофе. По сообщению «Русского слова» (номер от 18 августа), «15-го августа, в день празднования Успения Божией Матери, на Успенское кладбище отправлялось много народа; три поезда были настолько переполнены, что некоторые пассажиры поместились на локомотив. Особенно много народа собралось около могилы Георгия Гапона, которую посетители буквально засыпали цветами. По окончании литургии отцом Захарием, товарищем Гапона по семинарии, была отслужена панихида, причем пел хор последователей Гапона. Тут же находилась г-жа Уздалева и горько рыдала. Один из последователей Гапона хотел произнести речь, но полиция не допустила этого. После этого многочисленная публика посетила могилу павших 9-го января. На обратном пути последователи Гапона посетили дачу в Озерках, на которой Гапон был убит».
Итак, апрель 1906 г. - это прогулки Блока по пригородам, по Озеркам, создание «Незнакомки» и это агрессивное обсуждение в газетах исчезновения Гапона, вероятного убийства, причем в качестве места совершения преступления упорно называются Озерки.
Разумеется, не исключено, что Блок - поэт-символист, к тому же выпускник, занятый университетскими экзаменами, и муж, подавленный семейными неурядицами, - мог попросту игнорировать газетную шумиху или, заметив ее, не обратить внимание на Озерки.
Однако Блок далеко не пренебрегал прессой27. В 1905 г. он (наверное, подобно всем россиянам) увлекался Гапоном28, и если собственно в апреле 1906 г. упустил газетный «сюжет», то спустя некоторое время должен был осознать невольный политико-профе-тический подтекст «Незнакомки». «Тревожно-будничная» природа дачного текста оказывалась мотивированной не только оппозицией «таинственное/ пошлое», но и, так сказать, (4) «внутренне чреватое катастрофами/наружно спокойное».
Возможно, этим объясняется внесение Блоком даты написания стихотворения при работе над «Мусагетовским» изданием «Собрания стихотворений» (1911 г.): к пространственной локализации «Озерки» (как значилось в «Нечаянной радости», 1907 г.) он здесь добавил темпоральную - «апрель 1906». Судя по дате в беловом автографе, Блок написал «Незнакомку» 24 апреля29, так что «апрель» в «Мусагетовском» издании, бесспорно, соответствует биографической летописи поэта (и, кстати, лишний раз доказывает, что стихотворение создано после шумихи с Гапоном). Но - при учете формирующейся общей идеи трехтомника - актуализация даты открывает дополнительный метаисторический уровень в интерпретации стихотворения (ср. общее суждение З.Г. Минц: «Соотнесенность ранней лирики Блока с тем, что "реально" происходило в начале XX в., была очень важна для поэта, и чем дальше, тем больше осознавалась им»30). Получается, что, хотя российское общество, не подозревая (буквально) о «скелете в шкафу», погружено во мнимо спокойное «дачное» существование, поэт-пророк в апреле 1906 г. провидит роковое преступление - убийство Гапона, обнаружившееся только 1 мая, и это убийство - симптом грядущих катастроф, того, «что никто не придет назад» (в стихотворении «Девушка пела в церковном хоре.» (август 1905 г.) - «.плакал ребенок/О том, что никто не придет назад»; в «Незнакомке» - «раздается детский плач»).
Похоже, история Гапона не прошла бесследно и для Андрея Белого, свидетеля гапоновской ажитации Блоков в январе 1905 г. Соблазнительно предположить, что заглавие его последнего романа «Маски» (заключительная часть эпопеи «Москва») среди прочих смыслов содержит аллюзию на псевдоним Манасевича-Мануйлова «Маска», «засвеченный» в апреле 1906 г. Действительно, роман посвящен, в том числе, коррумпированной политической жизни России, ее преступным тайнам, что эффектно обобщалось фигурой Ма-насевича-Мануйлова. Стоит напомнить, что в мемуарной книге «Между двух революций» Белый рассказал о встрече с Манасеви-чем-Мануйловым в Париже в конце 1906 - начале 1907 г. и дал ему нелестную характеристику: «темная личность, провокатор», «журналист, подозрительный делец и охранник»31. А по воспоминаниям П.Н. Зайцева, Манасевич-Мануйлов послужил прототипом Ве-лес-Непещевича, правительственного чиновника, организовавшего в романе «Маски» кампанию по выслеживанию и убийству агента иностранных разведок Мандро32.
В качестве лирического постскриптума - номер «Нового времени» от 5 мая 1906 г., где в очередной раз манифестировалась дву-природность дачного текста. Газета сообщала, со ссылкой на «на-
ших корреспондентов», что в Лондоне «появилась таинственная личность, выдающая себя за Гапона, которого хотела убить полиция, но ошиблась и убила другого. Многие поверили и стали созывать митинги, но самозванец скрылся». С этой информацией соседствовала другая: «Дача, на которой был найден повешенным Гапон, уже снята и ремонтируется. Сюда переселяется какое-то семейство, уже живущее в другом флигеле, в котором много молодежи. Они относятся к вещам без предубеждения и не находят ничего страшного прожить лето в квартире, где было совершено преступление». Замечательный пример отсутствия суеверия и в то же время той социальной и эсхатологической слепоты, с которой полемизировал Блок.
Примечания
1 См.: Лавелл С. Дачники: История житья в России. 1710-2000. СПб.: Академический проект, 2008. Знаменательно, что автор этой основополагающей монографии апеллировал именно к заглавию пьесы Горького. «Дачники».
2 Горький А.М. Дачники // Горький А.М. Собр. соч.: В 17 т. М.: Художественная литература, 1963. Т. 16. С. 155.
3 Путилин И.Д. Преступления, раскрытые начальником С.-Петербургской сыскной полиции И.Д. Путилиным. М.: Текст, 1990. С. 148.
4 Там же. С. 150.
5 Горький А.М. Дачники. С. 228; см. карикатуры в газетах «Петербургский листок» и «Шут», высмеивающие приобретение имения народным писателем Горьким: Русаков В. Максим Горький в карикатурах и анекдотах. СПб.: Товарищество М.О. Вольф, 1903. С. 20-21.
6 Минц З.Г. Поэтика Александра Блока. СПб.: Искусство - СПб, 1999. С. 483.
7 Шкловский В.Б. К теории комического // Эпопея. 1922. № 3. С. 58.
8 Громов П. А. Блок, его предшественники и современники. Л.: Советский писатель, 1986. С. 159.
9 О благотворном аспекте прогулок Блока как бегства от «узости» и «ужаса» столицы - «на острова, в Удельную, Шувалово, Озерки, Сосновку» см.: Топоров
B.Н. Миф. Ритуал. Символ. Образ: Исследования в области мифопоэтическо-го: Избранное. М.: Прогресс-Культура, 1995. С. 243. См. также замечания о социально мотивированном страхе фабричных «Островов» у бюрократа Аблеу-хова в «Петербурге» Андрея Белого: Там же. С. 235-236.
10 Чулков Г. Покрывало Изиды: Критические очерки. М.: Золотое Руно, 1909.
C. 112-113.
11 Александр Блок в воспоминаниях современников: В 2 т. / Сост. В. Орлов. М.: Художественная литература, 1980. Т. 2. С. 12.
12 Там же. С. 53.
13 Там же. С. 220.
14 Мочульский К.В. А. Блок. Андрей Белый. В. Брюсов. М.: Республика, 1997. С. 84.
15 Александр Блок в воспоминаниях современников. Т. 1. С. 375.
16 Цит. по: Ксенофонтов И.Н. Георгий Гапон: вымысел и правда. М.: РОССПЭН, 1996. С. 245.
17 Рутенберг П. Убийство Гапона. М.: Слово, 1990. С. 71-72.
18 Там же. С. 110.
19 Ксенофонтов И.Н. Указ. соч. С. 250.
20 Там же. С. 251.
21 Рутенберг П. Указ. соч. С. 72.
22 Мстиславский С. Смерть Гапона. М.: Огонек, 1928. С. 17.
23 Рутенберг П. Указ. соч. С. 80.
24 Благодарим Сергея Сокуренко за доброжелательные консультации о прессе начала XX в.
25 Ксенофонтов И.Н. Указ. соч. С. 263.
26 См. резко отрицательную оценку операции Рачковского по заагентуриванию Гапона и Рутенберга руководителем политической полиции: Герасимов А. На лезвии с террористами. М.: Товарищество русских художников, 1991. С. 66-67.
27 См., напр., упоминание «Нового времени» в записных книжках за май 1906 г.: Блок А. Записные книжки: 1901-1920 / Сост. В.Н. Орлов. М.: Художественная литература, 1965. С. 75.
28 Андрей Белый. О Блоке / Сост. А.В. Лавров. М.: Автограф, 1997. С. 131-139.
29 Блок А.А. Полн. собр. соч. и писем: В 20 т. Т. 2: Стихотворения. Книга вторая (1904-1908). М.: Наука, 1997. С. 759; в посмертном «Алконостовском» издании Собрания сочинений (1922 г.) вместо «апрель 1906» поставлено «24 апреля», то есть дата белового автографа, что с тех пор обрело статус публикационного «канона».
30 Минц З.Г. Указ. соч. С. 390.
31 Белый Андрей. Между двух революций. М.: Художественная литература, 1990. С. 131, 155; ср. в записных книжках Блока за 1917 г.: «Омерзительный, малорослый, бритый; "журналист" - из нововременской пивной» (Блок А. Записные книжки. С. 338).
32 Цит. по: Белый Андрей: Проблемы творчества / Сост. Ст. Лесневский, Ал. Михайлов. М.: Советский писатель, 1988. С. 576.
