CC BY
489РУССКАЯ ЯЗЫКОВАЯ КАРТИНА МИРА (Обзор)
Языковая картина мира - исторически сложившаяся в обыденном сознании данного языкового коллектива и отраженная в языке совокупность представлений о мире, определенный способ восприятия и устройства мира, концептуализации действительности. Каждому естественному языку соответствует уникальная языковая картина мира. Понятие языковой картины мира восходит, с одной стороны, к идеям В. фон Гумбольдта и неогумбольдтианцев (Л. Вайсгербер и др.) о внутренней форме языка, а с другой стороны - к идеям американской этнолингвистики, в частности так называемой «гипотезе лингвистической относительности Сепира -Уорфа».
Каждый естественный язык отражает определенный способ восприятия и организации (т.е. концептуализации) мира. Выражаемые в нем значения складываются в некую единую систему взглядов, своего рода коллективную философию. Свойственный данному языку способ концептуализации действительности отчасти универсален, отчасти национально специфичен, отчего носители разных языков видят мир немного по-разному. Языковая картина мира «наивна», ибо во многих существенных отношениях отличается от «научной» картины. Но отраженные в языке наивные представления отнюдь не примитивны, нередко они сложнее и интереснее научных, например - представления о внутреннем мире человека, которые отражают опыт интроспекции десятков поколений на протяжении многих тысячелетий и служат надежным проводником в этот мир. В наивной картине мира можно выделить наивную геометрию, наивную физику пространства и времени, наивную этику, наивную психологию и т.д.
Так, заповеди наивной этики реконструируются на основании пар слов, близких по смыслу, одно из которых нейтрально, а
другое несет какую-либо оценку, например: хвалить и льстить, обещать и сулить, смотреть и подсматривать, свидетель и соглядатай, добиваться и домогаться, гордиться и кичиться, жаловаться и ябедничать и т.п. Анализ подобных пар позволяет составить представление об основополагающих заповедях русской наивно-языковой этики: «нехорошо преследовать узкокорыстные цели»; «нехорошо вторгаться в частную жизнь других людей»; «нехорошо преувеличивать свои достоинства и чужие недостатки». Характерной особенностью русской наивной этики является концептуальная конфигурация, заключенная в слове попрекать (попрек): «нехорошо, сделав человеку добро, потом ставить ему это в вину». Такие слова, как дерзить, грубить, хамить, прекословить, забываться, непочтительный, галантный и т.п., позволяют выявить также систему статусных правил поведения, предполагающих существование определенных иерархий (возрастной, социально-административной, светской): так, сын может надерзить (нагрубить, нахамить) отцу, но не наоборот; и т.п.
Итак, понятие языковой картины мира включает две связанные между собой, но различные идеи: 1) предлагаемая языком картина мира отличается от «научной» (в этом смысле употребляется также термин «наивная картина мира») и 2) каждый язык «рисует» свою картину мира, изображающую действительность несколько иначе, чем другие языки. Реконструкция языковой картины мира составляет одну из важнейших задач современной лингвистической семантики. Исследование языковой картины мира ведется в двух направлениях, в соответствии с названными двумя составляющими этого понятия.
С одной стороны, на основании системного семантического анализа лексики определенного языка производится реконструкция отраженной в данном языке цельной системы представлений, безотносительно к тому, является ли она специфичной для данного языка или универсальной, отражающей «наивный» взгляд на мир в противоположность «научному». С другой стороны, исследуются отдельные характерные для данного языка (лингвоспецифичные) концепты, обладающие двумя свойствами: они являются «ключевыми» для данной культуры (в том смысле, что дают «ключ» к ее пониманию), и одновременно соответствующие слова плохо переводятся на другие языки. Переводной эквивалент либо вообще отсутствует (например, для русских слов тоска, надрыв, авось, удаль, воля, неприкаянный, задушевность, совестно, обидно, неудобно), либо такой эквивалент в принципе есть, но он не содер-
жит именно тех компонентов значения, которые являются для данного слова специфичными (например, русские слова душа, судьба, счастье, справедливость, пошлость, разлука, жалость, собираться, добираться, как бы). В последние годы в отечественной семантике развивается направление, интегрирующее оба подхода; его цель - воссоздание русской языковой картины мира на основании комплексного (лингвистического, культурологического, семиотического) анализа лингвоспецифических концептов русского языка в межкультурной перспективе.
Итак, каждый естественный язык отражает определенный способ восприятия и устройства мира или языковую картину мира. Совокупность представлений о мире, заключенных в значении разных слов и выражений данного языка, складывается в некую единую систему взглядов или предписаний и навязывается в качестве обязательной всем носителям языка.
Представления, формирующие картину мира, входят в значения слов в неявном виде; человек принимает их на веру не задумываясь, часто даже сам не замечая этого. Пользуясь словами, содержащими неявные смыслы, человек принимает и заключенный в них взгляд на мир. Напротив, те смысловые компоненты, которые входят в значение слов и выражений в форме непосредственных утверждений, могут быть предметом спора между разными носителями языка и тем самым не входят в тот общий фонд представлений, который формирует языковую картину мира. Так, из русской пословицы «Любовь зла, полюбишь и козла» нельзя сделать никаких выводов о месте любви в русской языковой картине мира, а лишь о том, что козел предстает в ней как малосимпатичное существо.
Владение языком предполагает концептуализию мира. При этом конфигурации идей, заключенные в значении слов родного языка, воспринимаются говорящим как нечто само собой разумеющееся, и у него возникает иллюзия, будто так вообще устроена жизнь. Но при сопоставлении разных языковых картин мира обнаруживаются значительные расхождения между ними, причем иногда весьма нетривиальные.
Для носителей русского языка очевидно, что психическая жизнь человека подразделяется на интеллектуальную и эмоциональную, причем интеллектуальная жизнь связана с головой, а эмоциональная - с сердцем. Мы говорим, что у кого-то светлая голова или доброе сердце; запоминая что-либо, храним это в голове, а чувствуем сердцем; переволновавшись, хватаемся за сердце. Мы
с удивлением узнаем, что для носителей некоторых африканских языков вся психическая жизнь может концентрироваться в печени, они говорят о том, что у кого-то умная печень или добрая печень, а когда волнуются, подсознательно чувствуют дискомфорт в печени. Разумеется, это связано не с особенностями их анатомии, а с языковой картиной мира, к которой они привыкли.
Один из ключевых сквозных мотивов русской языковой картины мира - это внимание к нюансам человеческих отношений. Специфическим является само слово отношение кого-то к кому-то и отношения между двумя людьми; особенно трудно поддается переводу глагол относиться (в соответствующем значении). Отношение одного человека к другому - это часть его внутренней жизни, которая может как-то проявляться или не проявляться, не теряя при этом своего экзистенциального статуса. При этом фраза: «Как ты ко мне относишься?» - это не только практикуемый среди подростков способ вынудить признание в любви, но также явный или скрытый мотив весьма значительной части разговоров на русском языке, вспомним «классический» вопрос русского пьяницы: «Ты меня уважаешь?».
Общение - один из способов реализации человеческих отношений, локализованный во времени и в пространстве, который включает богатый арсенал средств нюансировки видов его протекания, представленный в русском языке различными способами глагольного действия: пообщаться полчаса, прообщаться весь вечер. В разговорном языке возможны: наобщаться вдоволь, до-общаться (сейчас она дообщается по телефону и придет), а также несколько вульгарное общнуться.
Общаться по-русски значит нечто вроде «разговаривать с кем-то в течение некоторого времени, чтобы поддержать душевный контакт с собеседником». Общение может быть непрактичным, бесцельным, но от него можно получить удовольствие или радость (ср. радость общения; ты получишь большое удовольствие от общения с ними и т.п.).
При общении человек осваивает то или иное количество ласкательных обращений. Порой они малосодержательны, что зависит от чувств, которые вкладывает в них говорящий, а также от того, с какой интонацией он их произносит. Многие из них, например дорогой, милая, легко утрачивают интимный характер и употребляются по отношению к малознакомым людям, и это иной раз вызывает их раздражение.
Среди русских ласкательных обращений есть одно стоящее особняком. Это одно из главных и, несомненно, наиболее своеобразное русское обращение - родной, родная (у него есть вариант родненький и еще ряд производных). В основе слова родной лежит совершенно особая идея: я к тебе так отношусь, как будто ты мой кровный родственник. За пределами славянских языков трудно найти что-нибудь похожее. Это обращение отличается от обращений в первую очередь особым эмоциональным колоритом. Родной, родная выражает не столько романтическую влюбленность или страсть, сколько глубокую нежность, доверие, ощущение взаимопонимания и душевной близости.
Хотя обращение родной гораздо меньше, чем другие любовные слова, связано с эротикой, степень интимности этого слова выше, чем у стандартных любовных обращений милый или даже любимая. Некоторые люди утверждают, что вообще не имеют слова родной в своем любовном лексиконе, так как оно кажется им шокирующе откровенным. Кроме того, в отличие от большинства ласкательных обращений, которые выражают лишь собственную эмоцию говорящего, родной скорее всего предполагает симметричность в отношениях: едва ли может быть родным человек, который тебя родным не ощущает.
Поскольку в слове родной на первом плане не факт родства, а ощущение органической связи, это слово свободно употребляется и для описания отношения к людям, не являющимся кровными родственниками. Для русского языка родными можно стать. В любви возможны и безграничная телесная близость, и слияние душ, и максимальный уровень взаимопонимания.
Можно было бы допустить, что слово родной - просто случайная причуда русского языка, если бы метафора кровного родства не была представлена чрезвычайно широко и в русских разговорных и просторечных обращениях к незнакомым людям. Вне славянских языков вряд ли так распространены обращения: отец, папаша, мать, мамаша, сынок, дочка, сестренка, браток, брат, братцы, тетка, дядя, дед, бабушка, бабуля, внучка и т.д. Даже в стертом, ритуальном употреблении термины родства создают своеобразный эффект. Вступая с собеседником в квазиродственные отношения, говорящий не оставляет ему выбора: называя человека своим дядей, он сам как бы временно становится его племянником и ожидает от него соответствующих чувств. Неожиданная задушевность не всегда приятна. Так, в ответ на обращение мамаша довольно часто можно услышать: «Сынок нашелся!».
Столь обезоруживающая семантика обращений, особенно некоторых из них, например сестренка или отец, - совершенно особое явление. Исключая заигрывание, они все же звучат весьма интимно, чем отличаются от фамильярных обращений типа милая (или английского sweetheart) по отношению к незнакомым людям, которые хотя и сокращают дистанцию против воли адресата, но не диктуют ему собственную его ответную интонацию, а всего лишь простодушно выражают симпатию говорящего, ничего не требуя взамен.
Итак, для русской культуры родственные отношения обладают не только огромной ценностью, но и чрезвычайной эмоциональной насыщенностью. При этом любовь к своим совершенно не сопровождается равнодушием или недоброжелательством по отношению к чужим. Напротив, родственная теплота служит образцом доброго отношения к людям вообще. Здесь русский язык подтверждает традиционное представление о широте и щедрости русской души.
Внимание к нюансам человеческих отношений проявляется и в том, что в значении многих русских слов сквозит образ человека ранимого, чувствительного до мнительности. Так, весьма характерны для русского языка труднопереводимые слова попрекнуть (попрекать) и попрек. Они употребляются при описании ситуации, когда некто, сделав в прошлом что-то хорошее кому-либо, считает, что теперь он имеет право ожидать от этого человека ответных благодеяний, послушания или просто постоянных изъявлений благодарности. Поэтому он напоминает облагодетельствованному о своих подарках, жертвах и т.п. Часто, оказывая такое моральное давление, «благодетель» даже не преследует никакой материальной цели, а просто хочет, чтобы его подопечный помнил о совершенном.
Попрек несет на себе печать близких, часто семейных отношений, причем попрекаемый обычно уже и так находится в униженном или зависимом положении; попреки делаются как бы сверху вниз. Так, родители иногда попрекают детей тем, что отдали им лучшие годы жизни. Поэтому попреки тешат тщеславие попрекающего и больно бьют по самолюбию попрекаемого.
Особенно интересно и показательно использование этих слов в диалоге, при «выяснении отношений». Обвинение в попреке - безотказное оборонительное средство, позволяющее человеку из обвиняемого превратиться в обвинителя. Любое напоминание или просто упоминание о сделанном в прошлом добре может при
недоброжелательной интерпретации быть названо попреком. В этом слове отрицательная оценка столь сильна, что человек, когда ему говорят: Попрекаешь? - немедленно начинает оправдываться, а иногда, услышав такое обвинение, тотчас просит прощения.
Наличие в русском языке глагола попрекнуть и соответствующего существительного попрек не должно быть истолковано как свидетельство особенной склонности русских к унижению ближнего, к желанию попрекать. Как раз наоборот, оно свидетельствует о том, что с точки зрения отраженных в русском языке этических представлений человек обязан великодушно избегать высказываний, которые могут выглядеть как попрек, и, сделав кому-то добро, не должен напоминать ему об этом.
Идея недопустимости попреков чрезвычайно органично вписывается в закрепленную в русском языке систему этических представлений. Главный критерий положительного для русского языка - мера искренности и бескорыстия. Представление о попреках вносит новый штрих в эту картину. Оказывается, что, даже сделав нечто хорошее от всей души и без всякой задней мысли, человек может все перечеркнуть, бестактно напомнив о сделанном добре. И чем больше хороших поступков человек совершает, тем в каком-то смысле уязвимее его положение, потому что он все время рискует каким-нибудь неосторожным словом навлечь на себя обвинение в попреках. Можно сказать, что рисуемая русским языком картина вполне аналогична евангельской идее о том, что когда человек делает добро, его левая рука не должна знать, что творит правая. Иначе он невольно может оказаться лицемером.
Русский язык особенно строг в этом отношении, ибо в нем совершенно отчетливо проявляется представление о том, что сделать хорошее, а потом попрекать - хуже, чем вовсе не делать хорошего или даже делать плохое. В русском языке немного слов, в которых отрицательная оценка была бы столь же убийственной, как в слове попрек.
Противопоставление справедливости - законности, которое на многих языках и выразить невозможно, для русского языка и самоочевидно, и необычайно существенно. В случае противоречия между законом и справедливостью в русской культуре непосредственное чувство на стороне справедливости. Одна из особенностей русской культуры состоит в том, что в ней справедливость относится к сфере эмоционального; в русском языке есть понятие чувство справедливости.
Но справедливость может восприниматься и как ценность низшего уровня. Человек, добивающийся справедливости, может оцениваться либо как бездушный, либо как мелкий. А это для русской языковой картины мира звучит как приговор. Для русской языковой картины мира характерно представление, что доброта и милосердие гораздо выше справедливости. Таким образом, в русской языковой картине мира оценка справедливости двойственна. Справедливость, вообще говоря, ниже милости, но может и не противопоставляться милости. Это связано с особым представлением о несправедливости.
Человек чрезвычайно болезненно воспринимает, когда по отношению к нему или к кому-то, кому он сочувствует, проявляется несправедливость. Причем очень важно, что о несправедливости часто говорят, имея в виду не банальное неправильное распределение благ, а тот факт, когда человеку уделяют мало внимания, заботы, любви. Справедливость воспринимается как высшая ценность, когда она связана с чувствами, прежде всего с болью за человека обиженного, пострадавшего от несправедливости. Специфика русской языковой картины мира не в том, что в ней противопоставлены «закон» и «милосердие» - это общее место для христианской культуры в целом. Особенность отраженного в русском языке русского взгляда на вещи состоит в том, что наряду с законом и милосердием в нем представлена справедливость, которая гораздо важнее закона, но ниже подлинных духовных ценностей. Соединяясь с чувством и душевной болью, справедливость повышается в статусе и попадает в один ряд с милосердием, правдой.
В русском языке есть целый ряд концептов, относящихся к разным жизненным сферам, объединенных идеей справедливости. Один из них - это концепт специфически русского чувства обиды.
Обида - это жалость к себе, соединенная с претензией к другому.
Обида возникает, когда человек оказал мне недостаточно внимания (не справился о здоровье), проявил неуважение ко мне, пренебрег моим мнением или низко оценил мои достоинства (например, талант), проявил недоверие (не рассказал мне о чем-то важном, не поверил моему обещанию и т.п.). Недостаток уважения может быть, конечно, выражен прямо («А ты помолчи, тебя не спрашивают», или даже просто: «Ты дурак»). Обида предполагает одновременность двух различных и противоречащих друг другу взглядов на вещи: обидчик меня любит или не любит. Его нега-
тивное мнение обо мне может быть справедливым или несправедливым.
Так, если я считаю чужое негативное мнение обо мне неверным, ошибочным, оно не заставляет меня усомниться в моих достоинствах, и я не обижусь. Обида возникает, когда несправедливое (неправильное) мнение показалось мне отчасти справедливым (правильным). Если же я пришел к выводу, что обидчик был прав, то мое состояние уже нельзя назвать обидой (это может быть огорчение, горе, отчаянье, депрессия или злоба и т.п.).
Еще более специфичным, чем обидеться, обида, является русское слово обидно. Если слово обидеться описывает отношение обиженного к обидчику, то в обидно акцент перемещается на состояние обиженного. Чувство, называемое словом обидно, возникает, когда подвергается унижению, осмеянию или просто недооценивается что-то дорогое данному человеку. Обидно в конструкции с подчиненным инфинитивом совершенного вида (Как обидно заболеть в первый день каникул!) имеет несколько иное значение и сближается с другим труднопереводимым словом угораздило. Слово обидно переводится на западные языки лишь в той мере, в какой оно синонимично слову жалко (англ. it's а pity и т.д.). Не менее специфичны и с трудом поддаются переводу слова совестно, неудобно, связанные со словом обидно семантикой щепетильности.
Еще одной важной составляющей русской языковой картины мира является представление о непредсказуемости мира: человек не может ни предвидеть будущее, ни повлиять на него. В русском языке есть огромное количество языковых средств, призванных описывать жизнь человека как какой-то таинственный (природный) процесс. В результате создается представление, что человек не сам действует, а с ним нечто происходит. А мы только оглядываемся вокруг и разводим руками: так сложилось (вышло, получилось, случилось). Мы досадуем: вот угораздило! - или радуемся: повезло. А попав в затруднительное положение, надеемся, что как-нибудь образуется.
Надежда на благоприятное стечение обстоятельств и благоволение высших сил может быть свойственна людям независимо от того, на каком языке они говорят, и было бы преувеличением сказать, что западный человек во всем полагается только на себя. Более того, именно вера в удачу была положена в основу американской цивилизации. Фортуна может улыбнуться каждому: вспомним десятки фильмов о Золушках, покоривших Голливуд, и
множество историй о миллионерах, начинавших свою карьеру с десятью центами. Трудно сказать, по какую сторону океана с большим энтузиазмом покупают лотерейные билеты. Специфика русского мироощущения в другом. Она сконцентрирована в знаменитом русском авось (надо сказать, что это слово в современной речи употребляется редко и обычно с оттенком самоиронии). О человеке, который покупает лотерейный билет, не говорят, что он действует на авось. Так скорее скажут о человеке, который не чинит крышу, готовую обвалиться, или строит атомную станцию без надлежащей системы защиты. Вопреки разуму он надеется, что ничего плохого не случится, обойдется или пронесет.
Идея, что будущее непредсказуемо, выражается не только в знаменитом русском авось, но и таких выражениях, как а вдруг?, на всякий случай, если что. Все эти слова опираются на представление о том, что будущее предвидеть нельзя; поэтому нельзя ни полностью застраховаться от неприятностей, ни исключить, что вопреки всякому вероятию произойдет что-то хорошее.
С непредсказуемостью мира связана непредсказуемость результата действий самого человека. По-русски достаточно сказать: мне не работается вместо я не работаю или меня не будет завтра на работе вместо я не приду завтра на работу, употребить слово постараюсь вместо сделаю, не успел вместо не сделал - и тем самым снять с себя ответственность за свои поступки, ведь с человеком нечто происходит как бы само собой, и не стоит прилагать усилия, чтобы нечто сделать, потому что, в конечном счете, от нас ничего не зависит. Наиболее распространенной является конструкция с дательным падежом субъекта: <мне> удалось, привелось, довелось, пришлось, случилось, посчастливилось, повезло. К ней близка конструкция, в которой субъект обозначается именем в родительном падеже с предлогом у: <у меня> не получилось, не вышло, не сложилось; у меня появилась стиральная машина. Возможна также конструкция с винительным падежом субъекта: <меня> угораздило.
Представление о том, что нечто происходит с человеком как бы само собой, столь укоренено, столь естественно для русской языковой картины мира, что оно может выражаться не только полнозначными словами и синтаксическими конструкциями, но также и специальными словообразовательными моделями, например: зачитался, заработался, засиделся в гостях - и поэтому не сделал чего-то, что должен был сделать, но как бы не по своей воле, не по своей вине.
Когда человек не сделал того, что от него ожидалось, он может также воспользоваться изящной формулой не успел. Говоря: «Я не успел», человек перекладывает ответственность за несовершение действия на внешние обстоятельства (недостаток времени), одновременно намекая на то, что он прилагал усилия в этом направлении.
Форма успею может иметь два почти противоположных смысла. Нормально успею значит: «сделаю, хотя времени мало». Однако возможен и такой диалог: «Садись делать уроки! - А, успею!», т.е. «не буду делать, потому что времени много». Слово успеешь! может выражать совет не торопиться. В крайней форме этот смысл передается беспечным всегда успею. С таким успеть связано и одно из самых характерных русских словечек успеется. В нем звучат не только легкомыслие и безответственность, но еще и надежда, что если откладывать решение проблемы, то она тем временем как-нибудь сама рассосется и необходимость действовать отпадет. Вот и получается, что человек сначала машет рукой: «Да ну, успею!» - а потом разводит руками: «Ну не успел!». И все как бы не по его вине.
В русском языке есть еще несколько труднопереводимых глаголов, описывающих специфическое внутреннее состояние человека по отношению к собственному действию: это слова стараться, собираться.
Специфика слова стараться (постараться) особенно заметна на фоне более тривиального пытаться (попытаться), имеющего эквиваленты в других языках. Например, фраза: «Я пытаюсь рано ложиться» лишь означает, что я каждый вечер предпринимаю попытку лечь пораньше. А высказывание: «Я стараюсь рано ложиться» - указывает на готовность делать нечто, если к тому не будет серьезных препятствий.
На просьбу купить хлеба по дороге с работы человек может, если он не хочет связывать себя обещанием, ответить попытаюсь или постараюсь. Говоря попытаюсь, человек обещает сделать попытку, но сомневается в успехе (например, в булочной может не оказаться хлеба). Говоря постараюсь, человек всего лишь сообщает, что он в принципе готов предпринять усилия для осуществления этого действия, однако не обещает расшибиться в лепешку - ему могут помешать различные внешние обстоятельства, в том числе его собственное нежелание делать крюк или стоять в очереди. Форма постараюсь, таким образом, - это нечто вроде ослабленного обещания. Иностранцу нелегко объяснить, что значит постараться
поговорить. Формула постараюсь в качестве реакции на просьбу может использоваться как демагогический прием, эксплуатирующий указанную особенность семантики глагола стараться.
В значении целого ряда русских языковых выражений содержится общее представление о жизни, в соответствии с которым активная деятельность возможна только при условии, что человек предварительно мобилизовал внутренние ресурсы, как бы сосредоточив их в одном месте (собрав их воедино). Чтобы что-то сделать, надо собраться с силами, с мыслями - или просто собраться. В русской речи часто встречаются такие выражения, как все никак не соберусь или собирался, но так и не собрался.
Слово собираться указывает не просто на наличие намерения, но и на некоторый процесс мобилизации внутренних ресурсов, который может продолжаться довольно длительное время и при этом завершиться или не завершиться успехом. Собраться -это самая трудная часть дела. Мы говорим: «Наконец собрался ответить на письмо».
Хотя глагол собираться указывает, прежде всего, на определенное ментальное состояние субъекта, в нем достаточно сильна и идея процесса: «Хорошо, что ты позвонила, а то я уже целый час лежу и собираюсь встать». Это отчасти обусловлено связью с другими значениями собираться. Показательно, что в тех контекстах, в которых идея процесса выходит на первый план, слово собираться не может быть заменено на намереваться, намерен и т.п. (например: Лежу и намереваюсь встать).
Процесс, подразумеваемый глаголом собираться, отчасти может быть понят как процесс мобилизации внутренних и даже иногда внешних ресурсов (в последнем случае просвечивает другое значение: так, собираюсь завтракать значит не только то, что я решил позавтракать, но и то, что я уже начал накрывать на стол). Однако в гораздо большей степени собираться предполагает сугубо метафизический процесс, который не имеет никаких осязаемых проявлений. Идея такого процесса составляет специфику русского собираться и отличает его как от близких слов русского языка (намереваться, намерен), так и от его эквивалентов в европейских языках (которые соотносятся скорее с намереваться, чем с собираться).
Процесс «собирания» при этом осмысляется как своего рода деятельность. Так, человек, который, вообще говоря, ничего не делает, представляет свое времяпрепровождение как деятельность, требующую затраты усилий.
Жизненная позиция, отраженная в глаголе собираться, проявляется также и в специфическом русском слове заодно. Поскольку приступить к выполнению действия трудно, хорошо, когда удается что-то сделать, не прилагая к этому отдельных усилий: не специально, а заодно. Побуждая к действию, мы можем сказать: «Ты все равно идешь гулять, купи заодно хлеба». Человеку, который собирается пойти гулять, уже совсем нетрудно заодно (не надо собираться!) сделать еще какое-то дело. Можно сказать: «Сходи за хлебом, заодно и прогуляешься». Предполагается, что человек соблазнится возможностью без дополнительных усилий (не собираясь) получить удовольствие.
Та же установка отражена и в одном из значений русской приставки за-, а именно в глаголах типа зайти за хлебом по дороге с работы, занести приятелю книгу, завести детей в детский сад по дороге на работу. Такие глаголы описывают действия, совершаемые попутно, заодно, т.е. требующие минимальных усилий для своего осуществления. Мы часто говорим: Ну, заходи как-нибудь к нам в гости; Я к вам как-нибудь зайду (забегу). Такое приглашение - в отличие от более стандартного: Приходи к нам в гости -особенно ни к чему не обязывает ни гостя, ни хозяина. Когда предлагают заходить, приглашаемый может не прийти, а приглашающий может никак не готовиться к его приему. (Но, приглашая на торжественный прием, нельзя употребить глагол заходить, разве что иронически: Заходите ко мне в субботу на день рождения.) Зайти к кому-то в гости, в отличие от пойти в гости, можно без предварительного приглашения и даже без заранее сформированного намерения. Чтобы пойти к кому-то, надо собраться, выбраться да еще и добраться; человек, который зашел к кому-то, был от всех этих трудных дел избавлен.
Трудности, возникающие на этапе перехода от намерения к его осуществлению, наводят на мысль о еще одном концепте, традиционно связываемом с русским характером, это - лень-матушка.
Лень ставит пределы любой активности, заставляя постоянно взвешивать, настолько ли желанна та или иная вещь, чтобы стоило затрачивать усилия. Лень отличается от нежелания совершать действие тем, что осознается как некоторое особое состояние. Надо сказать, что онтологическая сущность лени неочевидна, и это проявляется в таксономической размытости существительного лень. Лень - это, с одной стороны, состояние, которое, как и многие другие состояния, концептуализуется в языке как стихия, захватывающая человека извне, побеждающая его. Ср. лень-матушка одо-
лела; лень раньше нас родилась; пришел сон из семи сел, пришла лень из семи деревень; лень нападает, одолевает, лень обуяла и т. п. С другой же стороны, лень - это и свойство человека; ср. Меня раздражают его лень и глупость.
Вообще-то лень - плохое свойство, которое, как считается, мешает человеку себя реализовать. И некоторые русские слова (лодырь, лоботряс) действительно выражают его отчетливо отрицательную оценку. Однако некоторые слова, содержащие идею лени, выражают симпатию, граничащую с нежностью: ср. ленивец или название московской улицы - Ленивка. Для К.Н. Батюшкова или А. А. Дельвига слово ленивец (стандартная рифма для него -счастливец) обозначает поэтическую натуру, отринувшую соблазны богатства и карьеры ради мирных утех дружбы и любви. Лень воспринимается здесь как состояние, родственное вдохновению и, во всяком случае, помогающее отрешиться от житейской суеты.
В русской культурной традиции вообще можно заметить некоторую неуверенность в осуждении лени. Из пословиц видно, что лень оценивается отрицательно в основном потому, что ленивый человек, отлынивая от работы, перекладывает ее на других. Лень же как таковая не вызывает особого раздражения, воспринимаясь как понятная и простительная слабость, а иной раз - и как повод для легкой зависти (Ленивому всегда праздник). Это представление хорошо согласуется с тем, что чрезмерная активность выглядит в глазах русского человека неестественно и подозрительно. Пословица «Охота пуще неволи» выражает отчужденное недоумение в адрес человека, развивающего бурную деятельность.
Главным ленивцем в русской культуре считается Обломов. Показательно, что, в отличие от Н. А. Добролюбова, заклеймившего позором «обломовщину», сам И.А. Гончаров относится к своему герою двойственно. Его лень приводит к жизненному краху и распаду личности, но он вызывает больше симпатии, чем деятельный Штольц. Обломов воплощает черты, которые традиционно считаются присущими русскому национальному характеру. Сочетания русская лень столь же стандартно, как русская душа. Заметим, что русская лень скорее не вялая, не сонная, а мечтательная. Русские интеллектуалы даже любят признаваться в «обломовщине».
Русская культура допускает и философское оправдание лени. Она не только глубоко впитала комплекс экклезиастических и новозаветных представлений о суете сует, о тщете всякой деятельности и о птицах небесных, которые не жнут и не сеют, она еще и интерпретировала их как апологию бездеятельности. Русскому человеку
очень естественно среди энергичной деятельности вдруг остановиться и задаться вопросом о ее экзистенциальном смысле. Порой бездеятельность может восприниматься как проявление высшей мудрости, а лень - чуть ли не как добродетель.
Представление о трудности мобилизации внутренних ресурсов, отраженное не только в словах собраться/собираться, заодно, лень, но и в ряде других труднопереводимых русских слов и выражений (неохота, да ну!, выбраться из дома и т.п.), возможно, является одним из многочисленных проявлений того, что Н.А. Бердяев называл «властью пространств» над русской душой. Прежде чем что-то делать, надо как бы собрать воедино ресурсы, рассредоточенные на большом пространстве. Идея «собирания» того, что было разбросано на большом пространстве, отражена во многих русских выражениях. Кафедральный храм в городе называется собор, термин кафолический в «Символе веры»1 передается как соборный (и это дало начало одному из самых специфичных русских концептов - соборности). В дорогу мы вещи, не пакуем, как носители западных языков, а собираем, мы собираемся в дорогу. С «широкими русскими просторами» связано чрезвычайно большое количество труднопереводимых русских слов, начиная с самого слова простор (а также такие слова, как даль, ширь, приволье, раздолье).
Самое главное в просторе - это то, что он исполнен любования и радости. Простор - это когда легко дышится, ничто не давит, не стесняет, когда можно пойти куда угодно, когда есть где разгуляться, как у Лермонтова: «...нашли большое поле - / Есть разгуляться где на воле».
Пространство может быть замкнутым, для простора (и просторов) самое важное - отсутствие границ. Не говорят «замкнутый простор», «замкнутые просторы», зато чрезвычайно естественны сочетания типа «бескрайние, безбрежные просторы».
В русском языке есть еще целый ряд слов, в которых выражается идея любования или наслаждения большими расстояниями. При этом каждое из слов имеет свои особые оттенки смысла. Даль скорее одномерна, ширь, как и простор, - во все стороны. Даль -слово скорее созерцательно-мечтательное, ширь - энергично-эпическое.
1 «Символ веры» - краткое изложение христианских догматов (IV в.).
Приволье и раздолье тоже различаются. Приволье в большей степени ориентировано на пассивное восприятие роскоши мира, тогда как раздолье - на активное осуществление любых желаний. Это восхищенный или завистливый взгляд со стороны на человека, которого ничто не ограничивает. Своеволие не всегда одобряется, поэтому раздолье может произноситься даже с оттенком осуждения: «Ну уж пустили козла в огород! Ему там раздолье». Приволье ассоциируется с теплой погодой, когда человек нежится на солнышке. Для раздолья время года не существенно.
Идея отсутствия ограничения во всех этих словах настолько важна, что они могут употребляться и тогда, когда речь не идет о больших расстояниях: «Обломов всегда ходил дома без галстука и без жилета, потому что любил простор и приволье» (И. А. Гончаров) (цит. по: 3, с. 177). Очевидно, что «комплекс Обломова» тесно связан с картиной привольной жизни русского барина. Гончаров так и пишет: «Все это происходило, конечно, оттого, что он получил воспитание и приобретал манеры не в тесноте и полумраке роскошных, прихотливо убранных кабинетов и будуаров, где черт знает чего ни наставлено, а в деревне, на покое, просторе и вольном воздухе» (цит. по: 3, с. 177).
Итак, простор - это одна из главных ценностей. Общая идея не только слова простор, но и многих других слов - клаустрофобия, а точнее - боязнь тесноты и ограничений, представление о том, что человеку нужно много места, чтобы его ничто не стесняло. Без простора человеку душно и тесно. Только на просторе человек может быть самим собой.
Но отношение к простору двойственно: холодный ветер простора и манит, и пугает. С простором связываются две возможных эмоциональных тональности: либо мажорная, гедонистическая, когда простор видится как приволье, либо минорная, когда «простор горестных нив» (М. Цветаева) навевает тоску. От избытка места человек тоскует, мается, что приводит к неприкаянности. Неприкаянный - загадочное слово, с не вполне ясной историей. Оно попало в литературный язык поздно, во второй половине XIX в., вероятно из псковских говоров. Первоначально, как полагают, оно имело значение покаявшийся, но не получивший отпущения грехов. Неприкаянность - это такое состояние человека, когда он испытывает внутренний дискомфорт (например, потому что несчастен или ему нечем заняться) и растерянность; такое состояние концептуализуется как безуспешные поиски такого места, где бы человеку было спокойно и хорошо. (Ср. типичное: бродит как не-
прикаянный.) Эта же идея лежит и в основе выражения не находить себе места. Показательно, что оно переводится на английский язык выражениями, не включающими идею места. Однако если не находить себе места можно от тревоги, реже - просто от душевного волнения, то причины неприкаянности могут быть более глубокими. Часто о неприкаянности говорят не просто как о временном состоянии человека, а как о его свойстве - неспособности жить в мире с самим собой. Это может быть связано с душевной раной, которая не дает человеку покоя всю жизнь.
Близкая идея содержится в слове маяться. На первый взгляд непонятно, чем маяться отличается от мучиться, но ощущается, что это нечто другое. Дело в том, что мучение в случае маяться также концептуализуется как безостановочное и бессмысленное движение, подобное движению маятника (ср. отличие маеты от суеты, которая предполагает лихорадочные и хаотичные перемещения).
Поскольку простор сопряжен с чем-то пугающим и навевающим тоску, он может противопоставляться уютному маленькому домашнему миру, где человек существует в безопасности и покое. Когда простор ассоциируется с холодом, ветром и неожиданностями, он противоположен не тесноте, а уюту. Любовь к уюту, к небольшим закрытым пространствам тоже присутствует в русской языковой картине мира, хотя и гораздо менее развита.
В понятие уюта входят: тепло (и даже представление о домашнем очаге) и маленькие размеры, а также защищенность от ветра, который гуляет на просторе. Большая или прохладная комната вполне может быть удобной и комфортабельной, но странно было бы сказать большая уютная комната, прохладная уютная комната. Не случайно прилагательное уютный особенно охотно сочетается с уменьшительными существительными: уютный мирок, уютный уголок. Уют предполагает также обычно неяркий свет, негромкую музыку.
Для русских ощущение уюта возникает при отгороженности от опасного внешнего мира. Не случайно в текстах на русском языке упоминание об уюте нередко соседствует с указанием на то, что за окнами дождь, холод, война, революция. Иными словами, для уюта требуется отдельное обжитое пространство, хотя и маленькое, но свое, отгороженное.
Итак, покой возможен либо при отгороженности, либо при удаленности от источников раздражения, поэтому типичны сочетания: ткой и простор, покой и уют.
Избыток простора часто приводит к тому, что человек ищет выхода для своей энергии в таких крайних реакциях, как загул или запой. Вообще слово гулять (в разных значениях) и его многочисленные производные (разгуляться, загулять, гульнуть, гулена; гуляка, гулянка, прогулять, отгул, гуляние, прогулка) чрезвычайно важны для русского языка. Все эти слова имеют характерный гедонистический привкус, хотя каждое из них окрашено по-своему. Интересно сравнить слова прогулка и гуляние. Первое вполне космополитично, оно предполагает умеренное приятное времяпрепровождение, второе подразумевает безудержную дикую радость жизни, с песнями, плясками, а зачастую с пьянкой и мордобоем. Праздники сопровождаются народными гуляниями, а не народными прогулками. А романтические прогулки влюбленных при луне нельзя назвать гуляниями.
Разные значения глагола гулять объединяются идеей свободы выбора, отсутствия стеснений и необходимости выполнять скучную, рутинную работу. Эта возможность свободно следовать своим желаниям переживается как праздник, желания при этом могут быть весьма разными.
Иногда даже не вполне ясно, в чем в точности состоит действие, описываемое как гулять. Строки известной песни «Ой да загулял, загулял парнишка, парень молодой» не позволяют точно указать, в чем, собственно, это заключалось. Напился ли он, закрутил ли головокружительный роман - все это, конечно, возможно, но не обязательно. Загулять - очень сложное понятие. Тут и самозабвение, и отсутствие границ, и какая-то отчаянность. Это безудержное веселье, переходящее в бездонную тоску. Буйство, в котором проскальзывает желание от чего-то убежать. Может быть, от себя? Это что-то имеющее отношение к столь важным для русской культуры идеям воли, простора.
Однако носители языка не всегда связывают глагол гулять с буйством. Говорят: «На работу мне сегодня не надо, детей забрали, и я гуляю: лежу на диване и слушаю музыку». Чтобы человек описал свое времяпрепровождение посредством глагола гулять, достаточно ощущения праздности и праздника (отметим, что слова праздность и праздник в русском языке связаны).
Широкие пространства чреваты не только опасностями и тоской, но и тем, что их бывает трудно преодолевать. Поэтому в русском языке есть глагол, не переводимый ни на один европейский язык, - это глагол добираться, в значение которого входит представление о том, что перемещение в другую точку простран-
ства - процесс долгий, трудный и непредсказуемый. В словарях русского языка даются такие определения слова добраться: с трудом или нескоро дойти, доехать и т.п. до какого-то места, предмета. Но этот глагол включает еще одну идею - представляя процесс преодоления пространства не только как долгий и трудный, но еще и в какой-то степени непредсказуемый, т.е. неподконтрольный субъекту. Естественно предположить, что долгий соответствует русским просторам, трудный - знаменитому качеству российских дорог, непредсказуемость определяется множеством факторов, препятствующих успешному достижению цели путешествия, таких как нерегулярность движения общественного транспорта, его поломки, отсутствие бензина на бензоколонках и т.п., вообще отсутствие дороги или ее непроходимость из-за дождей или снежных заносов и, наконец, просто опасность «разбоя». Все сказанное проявляется в типичных сочетаниях с этим глаголом: удалось добраться; чудом, еле, кое-как, наконец, благополучно добрался; как-нибудь, Бог даст, доберемся и т.п.
Идея непредсказуемости результата перемещения, обозначаемого глаголом добираться, включает этот глагол в широкий круг лексических и грамматических средств русского языка, позволяющих представить собственное действие как не полностью контролируемое. В частности, добраться входит в группу глаголов с тем же корнем: собраться (что-то сделать) и выбраться (куда-то или к кому-то). Содержательно они связаны между собой таким образом, что все три глагола описывают разные стороны состояния человека, находящегося перед необходимостью куда-то перемещаться: для этого надо собраться, выбраться, а потом еще и добраться.
Все три глагола могут обозначать движение в метафизическом пространстве, отделяющем намерение от его осуществления, которое затрудняется метафизическими же причинами: выражение «Никак не доберусь» почти так же характерно, как «Никак не соберусь» или «Никак не выберусь».
О широкой русской душе часто говорят в связи с вопросом о возможном влиянии широких русских пространств на русский «национальный характер». Хотя само словосочетание широта души стало в русском языке почти клишированным, но смысл в него может вкладываться самый разный. Прежде всего, широта - это само по себе название некоторого душевного качества, приписываемого русскому национальному характеру и родственного таким качествам, как хлебосольство и щедрость. Широкий человек - это
человек, любящий широкие жесты, действующий с размахом и, может быть, даже живущий на широкую ногу (широта характера, размах решений). Иногда также говорят: человек широкой души. Это щедрый и великодушный человек, не склонный мелочиться, готовый простить другим людям их мелкие проступки и прегрешения, не стремящийся «заработать», оказывая услугу. Его щедрость и хлебосольство иногда могут даже переходить в нерасчетливость и расточительность. Но существенно, что в системе этических оценок, свойственных русской языковой картине мира, широта в таком понимании - в целом положительное качество: безусловно осуждается мелочность, сочетание мелочный человек звучит как приговор.
Иногда о широте говорят как о терпимости, понимании возможности различных точек зрения на одно и то же явление. Чаще всего в таком случае используют сочетание человек широких взглядов (это человек прогрессивных воззрений, терпимый, готовый переносить инакомыслие, склонный к плюрализму, иногда, возможно, даже граничащему с беспринципностью). Широта в таком понимании иногда также приписывается русскому характеру (отзывчивость, способность все понять).
Выражение широта души может интерпретироваться и как тяга к крайностям, к экстремальным проявлениям какого бы то ни было качества. Эта тяга к крайностям (все или ничего), максимализм, отсутствие ограничителей или сдерживающих тенденций часто признается одной из самых характерных черт, традиционно приписываемых русским.
На непереводимость русского слова тоска и национальную специфичность обозначаемого им душевного состояния обращали внимание многие иностранцы, изучавшие русский язык. При этом очевидна связь тоски с «русскими просторами». Нередко чувство тоски обостряется во время длительного путешествия по необозримым просторам России (отсюда понятие дорожной тоски).
Слово удаль непосредственно связано с идеей простора. Пытаясь объяснить или понять, что такое удаль, мы неизбежно сталкиваемся с некоторым парадоксом. В удали нет таких превосходных качеств, как мужество, смелость, храбрость, отвага, доблесть. Типичное сочетание с этим словом - удаль молодецкая. По-видимому, существенный смысловой компонент слова удаль соответствует идее любования (вернее, самолюбования). Говоря об удали, мы любуемся тем, какие удалые действия может совершить человек, и уже это сообщает слову положительную окраску. Кроме
того, для удали важна идея бескорыстия, удаль противостоит узкому корыстному расчету.
Пожалуй, самое типичное проявление удали - быстрая езда, которую, как известно, любит всякий русский. По-видимому, само слово (и понятие) удаль могло родиться только у народа, привыкшего к широким пространствам.
С понятием удали связано и такое типично русское понятие, отражающее широту русской души, как размах. Размах предполагает отсутствие мелочности и внутренних ограничений, связанных со страхом, скупостью или недостатком фантазии. Это может оборачиваться либо бесшабашностью, либо масштабностью, либо сочетанием этих идей (ср. праздник на широкую ногу, с размахом).
Сама потребность русской души в размахе требует простора. Широкой душе нужно много места, и она эмоционально осваивает огромные пространства. Подобные «ключевые слова» обладают замечательным свойством притягиваться друг к другу. Очень часто они появляются в текстах рядом: воля «тянет» за собой удаль, разгул заставляет вспомнить о тоске, а к просторам так и просится эпитет родные.
Все слова, о которых шла речь, содержат одно и то же мироощущение. Создается впечатление, что они сами по себе обладают текстопорождающей способностью. Некоторые тексты как будто написаны человеком, отдавшимся на волю стихии языка и плывущим по течению. Так, песня на стихи В.И. Лебедева-Кумача «Широка страна моя родная» не просто проникнута характерным русским мироощущением, но является описанием фрагмента русской языковой картины мира, облеченным в стихотворную форму.
Список литературы
1. Зализняк А. А., Левонтина И.Б., Шмелев А. Д. Ключевые идеи русской языковой картины мира. - М.: Яз. слав. культуры, 2005. - 540 с.
2. Зализняк А.А., Левонтина И.Б., Шмелев А. Д. Ключевые идеи русской языковой картины мира // Отечественные записки. - М., 2002. - № 3. - С. 248-261.
3. Зализняк А.А., Левонтина И.Б., Шмелев А.Д. Широка страна моя родная // Отечественные записки. - М., 2002. - № 6. - С. 176-186.
С.А. Гудимова
