ISSN 2078-9823 (Print), ISSN 2587-7879 (Online) DOI: 10.15507/2078-9823.063.023.202303.268-286
УДК 394.3 (470+571)
О. В. Гальцева
Нижегородский государственный историко-архитектурный музей-заповедник (Нижний Новгород, Россия), e-mail: о[email protected]
Русская народная пляска как язык внутриэтнического общения
Аннотация
Введение. Статья нацелена на определение характера участия народной пляски в процессе формирования этнической и национальной идентичности русского народа. Для этого пляска рассматривается как средство социальной коммуникации и анализируется на примере наиболее распространенных вариантов ее применения в практике повседневного и праздничного общения русского сельского населения Нижегородской области второй половины ХХ в. Особое внимание в статье уделяется военному времени, когда пляска становится маркером этничности победителей.
Материалы и методы. В процессе работы над статьей был использован сравнительно-исторический метод, что позволило представить динамику исторического развития традиционной пляски с конца XIX до второй половины ХХ в. Также применялся структурно-функциональный метод, который дал возможность определить основные функции плясовой культуры в жизнедеятельности сельского сообщества. Эти методы использовались в комплексе с анализом историографических трудов и источников и методом полевых исследований.
Результаты. Русская народная пляска как особый эмоционально-чувственный язык, выраженный в этнической телесной пластике, за известный исторический период претерпела целый ряд изменений. Первоначально она имела ритуально-культовое значение, получила развитие в рамках мужской боевой традиции, использовалась в продуцирующих обрядах календарного и свадебного циклов. В ХХ в. коммуникативный потенциал пляски был направлен внутрь социума, крестьянской общины, сельского сообщества. Пляска стала универсальным языком праздничного общения. Значение одного из компонентов национального самосознания она приобрела после Победы в Великой Отечественной войне. Обсуждение и заключение. Этнокультурное значение пляски в жизни сельского сообщества второй половины ХХ в. может быть проиллюстрировано кульминационной фазой годового сельского праздника. Во время него пляска мужчин, продолжателей своего рода, наследников победителей и защитников Отечества, вносит в общее эмоциональное единение окончательный, жизнеутверждающий и архаический по своей природе смысл, провозглашая право всех собравшихся родовых групп на жизнь и почитание предков на своей земле. Ключевые слова: пляска, народная хореография, плясовая лексика, плясовая коммуникация, традиционная праздничная коммуникация, национальная идентичность.
Для цитирования: Гальцева О. В. Русская народная пляска как язык внутриэтнического общения // Гуманитарий: актуальные проблемы гуманитарной науки и образования. 2023. Т. 23, № 3. С. 268-286. DOI: 10.15507/2078-9823.063.023.202303.268-286.
© Гальцева О. В., 2023
1/LQ Гуманитарии : актуальные проблемы ^ „„ „„„„
Olga V. Galtseva
Nizhny Novgorod State Historical and Architectural Museum-Reserve (Nizhny Novgorod, Russia), e-mail: о[email protected]
Russian Traditional Dance as a Language of Intraethnic
Communication
Abstract
Introduction. The article aims to determine the nature of the participation of folk dance in the process of forming the ethnic and national identity of the Russian people. For this purpose, the dance is considered as a means of social communication and analyzed by the example of the most common variants of its application in the practice of everyday and festive communication of the Russian rural population of the Nizhny Novgorod region of the second half of the 20th century. Materials and Methods. In the process of working on the article, a comparative historical method was used, which allowed us to present the dynamics of the historical development of traditional dance from the end of the 19th to the second half of the 20th centuries. The structural and functional method was also used which made it possible to determine the main functions of dance culture in the life of the rural community. These methods were used in combination with the analysis of historiographical works and sources, as well as methods of field research. Results. Russian folk dance has undergone a number of changes over a certain historical period. Initially, it had a ritual and cult significance, developed within the framework of the male military tradition, and was used in the rituals of the calendar and wedding cycles. In the 20th century, the communicative potential of dance began to be directed to the rural community. Dance becomes the universal language of festive communication. It acquires the significance of one of the components of national identity after the Victory in the Great Patriotic War. Discussion and Conclusion. The ethno-cultural significance of dance in the life of a rural community in the second half of the 20th century can be illustrated by the culmination of the annual village festival. During it, the dance of men, successors of their kind, heirs of the winners and defenders of the Fatherland, brings a final, life-affirming and archaic meaning to the general emotional unity. It proclaims the right of all participants in the holiday to live in their own land and honor their ancestors.
Keywords: dance, folk choreography, dance vocabulary, dance communication, traditional holiday communication, national identity.
For citation: Galtseva O. V. Russian Traditional Dance as a Language of Intraethnic Communication. Gumanitarian: aktual'nyeproblemy gumanitarnoi nauki i obrazovaniia = Russian Journal of the Humanities. 2023; 23(3): 268-286. (In Russ.). DOI: 10.15507/2078-9823.063.023.202303.268-286.
Введение
Традиционную (реликтовую) пластику движения, лежащую в основе всех форм народной хореографии, без преувеличения можно назвать визитной карточкой этноса. Среди всего многообразия традиционных хореографических жанров со временем выделился один универсальный, способный максимально ярко выразить особенности менталитета того или иного народа. В ХХ в. для русских таким жанром стала пляска.
В традиционной культуре русского народа пляска долгое время имела ритуально-культовое значение. В конце XIX - начале XX в. мироощущение и устои крестьянского общества переживали серьезную трансформацию. В этот период праздничная жизнь патриархальной деревни наполнилась новыми, городскими, но «по-прежнему ориентированными на стилистику традиционной обрядовой пляски, хореографическими жанрами» [12, с. 171]. «В XX в. повсеместно
в России одним из любимых жанров стала пляска с частушками («песнепляска»)» [22, с. 177], которая, вопреки общественному мнению, приобрела особую популярность у молодежи. Постепенно пляска стала одной из форм внутригруппового общения сельской и заводской молодежи и вместе с ней перешла в старшую возрастную страту.
После революции народная пляска выступила своеобразным классовым антиподом салонного танца: «танцуют» на балах, «пляшет» народ [17]. В культурной политике молодого Советского государства она стала частью новой модели социалистической культуры. В этот период ведущую роль в популяризации пляски играла художественная самодеятельность. В 1928 г. в СССР создан первый профессиональный Ансамбль красноармейской песни и пляски, по образцу которого организовывались самодеятельные армейские коллективы [15, с. 39].
В годы Великой Отечественной войны на фронте и в тылу пляска стала мощнейшим средством этнической и национальной консолидации, а после Победы - своеобразным этническим символом народа-победителя. Ее популярность росла, во второй половине ХХ в. в СССР редкий концерт или художественный фильм обходились без пляски. Одновременно пляска продолжала естественное, «жизненно-практическое» бытование. Она сохранила за собой отведенную ей ранее особую роль в общинном строительстве [22, с. 178] и приобрела качественно новые функции в праздничной жизни советской деревни. В 70-е гг. ХХ в. советский балетмейстер, автор книги «Основы русского народного танца» А. А. Климов писал: «Пляска - наиболее распространенный и любимый сейчас жанр народного танца. Ритм нашей эпохи, дух соревнования соответствует характеру русской пляски. Пришедшая к нам из глубины веков, она сохраняет свою основу, бытует в народе не как "музейный экспонат", а как живой род-
270
ник многообразного народного хореографического творчества» [8, с. 106].
Анализируя значение народной пляски, исследователи разных гуманитарных направлений единодушно подчеркивают чрезвычайно яркое воплощение в ней национальных черт, ментальных особенностей [2, с. 49], доминирующих ценностей и типичных моделей поведения русского народа: «Каждая пляска, исходя из местных особенностей, имела свой стиль, свою манеру исполнения, тематику и своеобразную лексику. Но какую бы область или местность России мы ни взяли, как бы ни назывались пляски, каков бы ни был костюм исполнителей, русская пляска прежде всего несет в себе черты русского национального характера» [8, с. 109].
Связь пляски с этническим и национальным самосознанием русского народа, представленная в большинстве исследований как факт, практически не изучена. В современном российском обществе, не один десяток лет переживающем культурный кризис, запрос на исследования такого рода вполне назрел. Подтверждением может служить парадоксальная ситуация, наблюдаемая порой на концертах или «вечерках» городских молодежно-фольклорных коллективов, пропагандирующих чистоту традиционного исполнения музыкального наследия русского народа. Так, чем больший акцент делается на аутентичности техники и манере в исполнении фольклорного материала, тем меньше он обращен к образу этнической идентичности самих носителей традиции (старшего поколения сельских жителей). Более всего это заметно именно в хореографических (невербальных) жанрах, особенно в пляске. Эта ситуация позволяет говорить об актуальности изучения народной пляски как в социокультурном аспекте, так и в аспекте телесности как сложно регламентированного способа выражения индивидуального
ГумАнитАрий : актуальные проблемы _„ „
эмоционально-чувственного состояния в группе (этносе, народе).
В соответствии с принятой научной классификацией пляска является одним из основополагающих жанров русского народного танца. Это во многом определило преимущество хореографического (К. Я. Го-лейзовский, В. Н. Карпенко, А. А. Климов, В. Н. Нилов и др.) [3; 7; 8; 14] и этнохорео-графического (А. И. Шилин) [22] аспектов ее изучения. В числе основополагающих и не потерявших актуальности работ на данную тематику следует отметить книги К. Я. Голейзовского «Образы русской народной хореографии» [3] и А. А. Климова «Основы русского танца» [8]. В них обобщен и систематизирован масштабный материал по русской народной хореографии, определены ее основные жанры и освещены исторические этапы их развития. Пляска рассматривается авторами как наиболее популярный жанр народного хореографического творчества, имеющий для русского народа особое национально-культурное значение. Этнохореографическому анализу мужской плясовой традиции посвящена статья А. И. Шилина «Традиции мужского исполнительства в русской народной хореографии» [22]. В ней автор приводит ценные этнографические сведения о характере бытования, функционале и праздничной драматургии народной пляски.
В этнографических работах этнокультурные и коммуникативные функции пляски никогда не становились предметом отдельного исследования. Среди небольшого количества работ, рассматривающих русскую народную пляску в социальном аспекте, необходимо отметить монографию И. А. Морозова и И. С. Слепцовой «Круг игры. Праздник и игра в жизни севернорусского крестьянства (XIX-XX вв.)» [12]. Здесь пляска представлена в рамках исследования традиционного севернорусского празднично-игрового комплекса как один
из инструментов внутригруппового и межгруппового взаимодействия крестьянской молодежи. Особое внимание авторы уделяют знаковому изменению в структуре и характере народного гулянья конца XIX -начала XX в., связанному с переходом сельской молодежи от хоровода под протяжные песни к пляске. Отдельные сведения о пляске как способе внутригруппового общения русских крестьян содержатся в известной работе М. М. Громыко «Традиционные нормы поведения и формы общения русских крестьян XIX в.» [4]. Xарактерные черты плясовой коммуникации, присущие мужской боевой традиции, представлены в статье Г. Н. Базлова «Традиции костюма кулачных бойцов» [1]. Особую ценность для данного исследования имели работы Л. Н. Пушкарева «Очаги бытования фольклора и методика работы фольклориста-фронтовика» [16] и В. Н. Морохина «Сквозь огонь великой битвы: устное народное творчество нижегородцев времен Великой Отечественной войны» [13], которые позволили представить масштабы бытования музыкального фольклора на фронтах Великой Отечественной войны. Также следует отметить статью Е. А. Поляковой и А. Г. Молявко «Советские хореографические самодеятельные коллективы: формирование и развитие» [15], в которой рассмотрены основные этапы развития советского самодеятельного хореографического творчества в период с 1920-х по 1980-е гг.
Из теоретических исследований, рассматривающих социальный аспект бытования народного танца, следует выделить статью Н. Ю. Кособуцкой «Народный танец: социокультурные характеристики и функции» [9], работу А. А. Сохоревой «Танец как средство коммуникации в социокультурном пространстве» [19], К. Н. Джиоти «Танец как метод общения» [6].
Роль народного танца в процессе формирования этнического самосознания освеще-
на в работе О. Г. Диваняна «Семиотические предпосылки языка танца: социально-философский аспект» [5], который определяет народный танец как один из способов социальной интеграции индивидов, древнейший, но доступный для всех поколений язык эмоционального общения. Т. П. и Н. А. Мильчарек [11] в своей эвристической модели этнической идентичности относят народный танец к одной из коллективных этнических телесных практик, вписывающих индивида в природное и социальное пространство определенным (свойственным конкретной этнической традиции) образом. В своей совокупности эти телесные практики составляют коллективную этническую телесность, через осознание которой, по мнению авторов, и протекают процессы этнической самоидентификации. В аспекте телесности народный танец анализируется в работах Т. Э. Цветус-Сальховой [23], Л. Н. Слядневой и Е. П. Библина [18]. Проблеме определения понятий «танец» и «пляска» в русской лексике посвящена статья М. А. Ткачук [20].
Материалы и методы
Базовым для статьи стал этнографический материал, собранный автором в сентябре - октябре 2021 г. в Городецком и Дальнеконстантиновском районах Нижегородской области. Выбранные для исследования районы располагаются в разных этнокультурных зонах области (Заволжье и Правобережье) и равноудалены от областного центра (60 и 70 км). В Городецком районе доминирует русское старообрядческое население, в Дальнеконстантиновском русские проживают совместно с обрусевшими потомками мордвы-терюхан. В отличие от сельскохозяйственной территории Дальне-константиновского района, где в среде мужского населения долгое время было развито отходничество, исследованные населенные пункты Городецкого района в период с XVIII и до конца ХХ в. являлись историче-
272
скими центрами народных художественных промыслов, в которых постоянно была занята большая часть мужского населения. Эти особенности выбранных для исследования территорий позволяют отделить от региональной традиции самобытные элементы локальной культуры. В качестве дополнительного материала к исследованию были привлечены этнографические данные, собранные автором с 2006 по 2019 г. в Вачском, Дивеевском, Кстовском, Кня-гининском районах Нижегородской и прилегающей территории Кадыйского района Костромской областей. Этнографический материал был собран с использованием методов полевых исследований, в частности наблюдения и интервьюирования.
Для достижения основной цели исследования базовый этнографический материал был проработан с использованием сравнительно-исторического метода, что позволило представить динамику исторического развития традиционной пляски с конца XIX до второй половины ХХ в. Применение структурно-функционального метода сделало возможным определение основных функций плясовой культуры в жизнедеятельности сельского сообщества исследуемого периода. Социокультурный анализ показал характер организующего влияния народной пляски на процессы формирования этнической идентичности и национального самосознания русского народа.
В процессе работы над статьей был проведен историографический анализ научных трудов, который дал возможность получить большое количество теоретико-методологического и фактологического материала по рассматриваемой проблеме.
Результаты
В современной русской лексике для описания народной хореографии в одинаковом значении используются два разных по этимологии слова «танец» и «пляска». Немецкое по происхождению слово «танец» появилось в России в XVIII в. вместе с ев-
ГумАнитАрий : актуальные проблемы
ропейскими бальными танцами. По данным современных этимологических словарей, оно восходит к старофранцузскому dancier (от danson «тянуть», «вытягиваться», «выстраиваться в линию») [24, с. 227]. Слово «пляска» берет начало от древнерусской формы плясати, которая имеет общеславянское происхождение (от старославянского слова плесати, близкого к плескати, что значит «хлопать, щелкать, шлепать, рукоплескать»1. «Танец» и «пляска» стали употребляться как синонимы в толковых словарях русского языка с конца XIX в.
Результаты полевых исследований показали, что современные сельские жители старшего поколения до сих пор употребляют слова «танец» и «пляска» для обозначения разных по сути явлений. Так, описывая заведенную последовательность хореографических жанров в праздничном гулянье, наши информанты часто подчеркивали, что «сначала идут танцы, а потом уже плясня»2. Житель д. Тонково Городецкого района 1940 г. р., вспоминая послевоенное время, рассуждал на эту тему так: «Танцов у нас не было. "Шестерка" была игра - плясали. Надумают плясать, парень-то приглашает девушку, мол, давай плясать "Шестерку". Вот пляшут. А была еще пляска "Страда-ниё" - это уже девушки плясали»3. Информант 1933 г. р. из д. Бастраново того же района, вспоминая о довоенном гулянии на Иванов день, которое он видел, будучи еще ребенком, говорил: «Нет, танцов там не было, обыкновенно пляшут. Там луговина большая, берут бутылку, там магазины при-
езжают, пошла плясня и все»4. Информанты послевоенных годов рождения также разделяют между собой понятия «танец» и «пляска»: «У нас клубы были, там вот пластинки крутили, вот и танцовали с девушками, а плясать не плясали»5. «В клубе, когда уж мы ходили, плясать не плясали, только танцы были»6. «Девчонкой я танцевала, а плясать начала только в замужестве»7. «Танцевать» означает двигаться по правилам, совершать выученные действия, или па. В этом отношении «пляс», «пляска» противоположны «танцу»: они «естественны», не требуют заучивания и считаются более спонтанными.
В целом смысловое значение слов «танец» и «пляска» в лексике наших информантов можно представить следующим образом. «Танцами» они, как правило, называли пришедшие в деревенскую культуру из города так называемые парно-бытовые танцы (краковяк, падеспань, тустеп, полька и др.), а также более поздние популярные версии бальных танцев: вальса, фокстрота, танго. Слово «пляска» наши респонденты употребляли для обозначения праздничной или обрядовой телесной пластики (сольной, парной, групповой), основанной на традиционных «проходках» (шагах разного типа) с индивидуальным набором ритмических движений: хлопков, притопываний, мазков, присядок и т. д. В отличие от танца, тяготеющего к синхронизации, где выученные движения совершаются по правилам («в танцах все выстраивались по парам, все должно было делаться слаженно»8), пляска была более ориентирована на индивидуаль-
Этимологический словарь русского языка: в 2 т. Т. 2: Н-Я / сост. А. К. Шапошников. М., 2010. С. 142. Полевые материалы автора (далее - ПМА), 2019 г., р. п. Дальнее Константиново, Дальнеконстантиновский район Нижегородской области.
ПМА, 2021 г., д. Тонково, Городецкий район Нижегородской области. ПМА, 2021 г., д. Бастраново, Городецкий район Нижегородской области. ПМА, 2021 г., д. Тонково, Городецкий район Нижегородской области. ПМА, 2021 г., д. Тонково, Городецкий район Нижегородской области. ПМА, 2021 г., д. Савино, Городецкий район Нижегородской области.
ПМА, 2021 г., р. п. Дальнее Константиново, Дальнеконстантиновский район Нижегородской области.
2
4
6
/
ность, естественность, спонтанность исполнения - «в пляске у каждого плясуна был набор своих качественных движений: финты, коленца всякие, а без этого никак». «Каждый по-своему плясал, со своими всякими штуками там, коленцами».
В народе пляска всегда связывалась с определенным состоянием, безудержным весельем, эмоциональным выплеском, ликованием. Согласно Ю. М. Лотману, если в танце, особенно бальном, порядка больше, чем свободы, то в пляске, наоборот, свободы больше, чем порядка [10, с. 85-86]. Виктор Викторович Чечеткин 1953 г. р., уроженец с. Дальнее Константиново, ныне заслуженный артист балета, а когда-то лучший плясун на деревенских гуляньях (его пляску старожилы вспоминают до сих пор), объяснял нам отличие пляски от танца так: «Танец, он уже правильно, культурно поставленный, а пляска - это удаль! Но удаль такая азартная, хорошая»9.
Опираясь на имеющийся в нашем распоряжении полевой материал и выводы большинства исследователей, можно сказать, что пляска - это индивидуальный чувственный посыл, выраженный на языке традиционной пластики, телесно-эмоциональная передача некоего этнически окрашенного смысла, «семиотической предпосылкой которого является движение тела в единстве с движением души» [5, с. 82]. Именно поэтому наиболее выразительной и запоминающейся была пляска зрелых, как говорили наши информанты, «взрослых» (замужних или женатых) исполнителей, которые не просто хорошо владели техникой пляски, но могли свободно «говорить» на этом языке. «У нас здорово плясали, но одна только
женщина запомнилась. Она вышла замуж из другой деревни. Ну, это пляска, знаете, особенная. Я недавно вспоминала. Она плясала с разными выходами. И вся она показывала всякие кренделя, что ли. Как она плясала!»10. «Когда на Заговенье гуляли, родня приезжала, там все пляшут, и бабенки пляшут, и мужики пляшут, все только замужние. Такие плясуньи были, что вот завидно было, и мы подделывались под них. На Николином ключе была одна, уж такая плясуниха, так хорошо она плясала, я вот ее помню»11. «У меня отец уж больно хорошо плясал. У него вот чуб такой был. Он, когда выходил плясать, вот как-то так тряхнет головой, и уже от него глаз оторвать было нельзя, сапоги гармошкой, выходка у него такая была, даже не знаю, как объяснить»12.
Язык пляски осваивался человеком по мере его взросления. Этот процесс обусловливался традицией, которая продолжала регулировать общественные отношения в сельском социуме вплоть до конца ХХ в.
Знакомство с пляской происходило в раннем детстве: «Еще в школу не ходили, мы уже это все впитывали»13. По мнению наших информантов, пляска была совершенно естественным, доступным и необходимым навыком для всех членов сельского сообщества - «плясали все». Например, одна из наших собеседниц сравнивала умение плясать с умением плавать: «И плавать, и плясать учились от других; вот, другие пляшут, мы с них пример берем и тоже пляшем»14. Другая респондентка на вопрос, как она училась плясать, отвечала: «Учились самоучкой, на других смотришь и пляшешь»15. Многие участницы опроса,
ПМА, 2021 г., р. п. Дальнее Константиново, Дальнеконстантиновский район Нижегородской области. ПМА, 2021 г., д. Тонково, Городецкий район Нижегородской области. ПМА, 2021 г., д. Мошкино, Городецкий район Нижегородской области. ПМА, 2019 г., д. Чернышево, Кадыйский район Костромской области.
ПМА, 2021 г., р. п. Дальнее Константиново, Дальнеконстантиновский район Нижегородской области. ПМА, 2021 г., д. Драчиха, Княгининский район Нижегородской области. ПМА, 2021 г., д. Драчиха, Княгининский район Нижегородской области.
ГумАнитАрий : актуальные проблемы
10
11
12
13
14
15
демонстрируя достойные навыки пляски, не могли вспомнить, как и при каких обстоятельствах они научились плясать: «Да само как-то получалось, я даже Вам и не скажу, когда училась»16 или «Чего учиться-то, если на улице все плясали. Еще в школу не ходили, мы уже это все впитывали»17.
Для подростка постижение даже начальных основ пляски было одним из способов социализации, пропуском в более престижную, молодежную страту. Для многих первая публичная пляска становилась настоящим испытанием, своеобразной инициацией. Информантка из Княгининского района вспоминает о первом выходе на круг так: «Мы очень стеснялись выходить. Мы с подругой вышли, прям быстро-быстро у порога сплясали в первый раз. Скомкано так было, стеснялись мы с ней. Сплясали, спели-то как-то непонятно, все быстро как-то было. Волновались очень-очень»18.
Первая пляска подростка была сродни первому слову ребенка, это была первая самостоятельная заявка старшему социуму о себе: «Я могу говорить!». Для того чтобы говорить на языке пляски уверенно, отдельными фразами, требовалась серьезная тренировка. В Дальнеконстантиновском районе этот процесс носил тайный, даже сакральный характер: «Девочки младшие просили кого-то из старших и гармониста, уходили в дол, брали табуретку и учились плясать, дроби учили. Было очень важно, чтобы никто не видел»19. Умение плясать сразу повышало общественный статус исполнителя или исполнительницы и давало целый ряд преимуществ перед сверстницами: «Такую гармонист брал на поси-
дёнку или танцы, там были глядельщики, бабы, которые приходили поглядеть. Тут и был самый торжественный момент: из неумехи девочка превращалась в плясунью, глядельщики только удивлялись: "И когда научилась?!" Это был сюрприз, чтобы никто не знал, что она учится»20. По данным, приведенным в книге И. А. Морозова и И. С. Слепцовой, у северорусских крестьян уже в конце XIX в. «умение бойко и ловко "выкамаривать" стало важным достоинством не только "добра молодца", как это было в старину, но и девушки» [12, с. 174-175]. Аналогичные данные, также относящиеся к концу XIX в., приводит в своей работе М. М. Громыко: «Парень, хорошо танцующий, в чести у девушек и выделяется среди других как зачинщик разных плясок и игр. Среди девушек хорошая плясунья занимает всегда первое место, и парни ее отличают от других» [4, с. 16].
В пляске, как и в труде, сразу были видны физические достоинства и недостатки молодого исполнителя, особенно исполнительницы. Например, долго отбивать дроби было под силу лишь девушкам с сильными ногами, плавное и ровное кружение предполагало хороший вестибулярный аппарат, женская присядка требовала развитого пресса и т. д. В с. Татарское Даль-неконстантиновского района до сих пор помнят девушку, которая умела очень долго кружиться и одновременно «дробить» (отбивать чечетку). Со слов наших информантов, именно за это «ее все уважали»21. В своем исследовании И. А. Морозов и И. С. Слепцова пишут: «Пляска рассматривалась в целом ряду "полезных" действий,
ПМА, 2021 г., д. Савино, Городецкий район Нижегородской области.
ПМА, 2021 г., р. п. Дальнее Константиново, Дальнеконстантиновский район Нижегородской области.
ПМА, 2021 г., д. Драчиха, Княгининский район Нижегородской области.
ПМА, 2020 г., с. Татарское, Дальнеконстантиновский район Нижегородской области.
ПМА, 2020 г., с. Татарское, Дальнеконстантиновский район Нижегородской области.
ПМА, 2020 г., с. Татарское, Дальнеконстантиновский район Нижегородской области.
16
17
18
19
20
приравнивалась по своим свойствам к работе: в традиционном понимании эти понятия были тесно взаимосвязаны. Скажем, подростков при обучении молотьбе наставляли: Если молотить не научишься, то и плясать не научишься. А если молотить научишься, то и плясать научишься» [12, с. 172]. Возможно, именно публичная пляска позволяла старшему поколению представить молодого человека или девушку (в будущем потенциального члена семьи) в работе, что всегда учитывалось при выборе пары.
И девушки, и парни в одинаковой степени старались показать готовность к браку, «продемонстрировать молодецкую удаль и девичью грациозность» [12, с. 171] в пляске. В девичьей «выходке» такое целепола-гание могло открыто заявляться частушкой: пошла плясать, Свою выходку казать. Вот и я, вот и я! Вот и выходка моя!22 Такая заявка была обращена не столько к сообществу сверстниц, сколько к аудитории «глядельщиков» (взрослых наблюдателей), «в этот ответственный момент зачастую определялась репутация молодых людей, причем важную роль здесь играли старые женщины» [12, с. 172]. Если первый выход молодой дебютантки был успешен, она приобретала статус невесты: «Считай, у нее уже кавалер обеспечен, талант есть, таких в первую очередь замуж брали, кто хорошо пляшет, боевых»23.
По пляске девушки судили о ее здоровье, природной полноценности и эмоциональной зрелости; пляска парня демонстрировала физическую силу, смелость, азарт, смекалку, настойчивость. Пляска ребят
состояла из множества сложных плясовых движений - «финтов», которые часто напоминали настоящие акробатические трюки. Их подготовка также была тайной и была сродни изобретательству: каждый стремился придумать такой «финт», который никто не смог бы повторить. Гармонист из Вачско-го района вспоминал: «Парни уходили в лес и там даже подкладывали тарелки под живот, чтобы лежа научиться плясать»24. Насыщенная сложными силовыми «финтами» пляска молодых ребят в большей степени являлась вызовом сообществу сверстников, своеобразным задиранием. В Нижегородской области пляска молодых парней очень редко сопровождалась частушками, обычно мужчины пели частушки во время проходок по селу (деревне). Однако несколько плясовых частушек, которыми могла сопровождаться пляска молодых ребят, нам удалось записать. В качестве примера приведем одну из них, на наш взгляд, наиболее выразительную:
Эй, товарищ мой товарищ,
Здоровенна харища.
Выходи, не подводи
Своего товарища25
Пляска парней была в первую очередь коммуникацией конфликта, способом открытого соперничества. По воспоминаниям гармониста Благодатина, в Вачском районе в 1950-е гг. пляска парней всегда была состязанием. Такие состязания устраивались обычно в самом начале гулянья, их результат определял заводящую пару в кадрилях26. М. Н. Тарасов, гармонист из с. Суворово Дивеевского района, рассказывал, что в его молодость, а это 70-е гг. ХХ в., парни вообще начинали плясать только в конфликтных ситуациях. Плясали «по-петушиному,
ПМА, 2020 г., с. Татарское, Дальнеконстантиновский район Нижегородской области.
ПМА, 2021 г., р. п. Дальнее Константиново, Дальнеконстантиновский район Нижегородской области.
ПМА, 2006 г., с. Арефьино, Вачский район Нижегородской области.
ПМА, 2006 г., д. Большое Лебедево Кстовского района Нижегородской области.
ПМА, 2006 г., с. Арефьино, Вачский район Нижегородской области.
Гуманитарий : актуальные проблемы _ „ „
22
23
24
25
26
сцепив руки за спиной»27; обычно такая пляска вспыхивала перед дракой «один против одного». Думается, что подобную пляску можно отнести к отголоскам описанного А. М. Михнецовым обряда «приуготовле-ния» к бою, который служил для включения человека в реальность экстремальной ситуации. Г. Н. Базлов называет такой пляс «военным танцем, после которого, по логике обряда, должны начаться военные действия» [1, с. 138]. Таким же образом можно определить и пляску призывников у военкомата в Дальнеконстантиновском районе, где парни крайне редко плясали на гуляньях и праздниках, однако регулярно плясали у военкомата, во время армейских проводов, когда на одной площади собирались молодежные артели из разных деревень. По рассказам информантов, каждая из них приходила со своим гармонистом, который и начинал (часто намеренно провоцировал) конфликт. Все гармонисты играли одновременно, стараясь перебить или заглушить друг друга, и девушки часто переходили плясать к гармонисту, который играл громче - «лучше». На пике конфликтной ситуации, оттеснив девушек, выходили плясать парни. Пляска носила провокационно-агрессивный характер, после нее всегда начиналась драка.
Для девушек пляска также могла стать публичным способом выяснения конфликтной ситуации. В этом случае на круг выходили вдвоем, их плясовой диалог усиливался хлесткими частушками, которые раззадоривали соперниц, но не главенствовали в плясовом поединке. Со слов наших информантов, в этих случаях частушка не пелась, а «отплясывалась»: Ты, подруга дорогая, Становись со мной рядком, Только ты не утирайся Моим беленьким платком.
Xарактер взаимодействия исполнительниц в девичьей пляске маркировался соответствующим ситуации наигрышем. Демонстрацией полного согласия между подругами могла быть пляска под наигрыши «Семеновна» или «Страдания». Выяснение отношений происходило под «Русского». При этом наши информанты всегда поясняли, что, в отличие от парней, девушки всё же соперничали в пляске «полшут-кой»28, не всерьез, так как, по деревенскому этикету, чувства «никогда не выставлялись напоказ».
Пляска парня и девушки, как и многие молодежные игры, «была направлена на выбор партнера и демонстрации устоявшихся пар» [12, с. 171]. По свидетельствам всех наших респондентов, на территории Нижегородской области во второй половине XX в. парни с девушками плясали очень редко, больше танцевали. Несмотря на это, пляска продолжала оставаться одним из способов публичного заявления о серьезности намерений. Так, информанты из Даль-неконстантиновского района рассказывали, что пригласить на танец можно было любую, но, если во время сольной пляски парень выходил к девушке на круг, он публично заявлял, что это его избранница.
В традиционной культуре русских крестьян строгая субординация в общении между разными половозрастными группами в той же мере распространялась и на плясовую коммуникацию. Так, во второй половине XX в. в северных заволжских районах области под строгим запретом оставалось участие в пляске детей: «Раньше дети не плясали. Боже упаси, чтобы он маленький-то плясал. Плясать начинали, как начинали гулять, до армии»29. «Мы маленькие - нет, не плясали. Xодили, глядели, как плясали на свадьбу, на печи набьемся и
ПМА, 2019 г., с. Суворово, Дивеевский район Нижегородской области.
ПМА, 2019 г., р. п. Дальнее Константиново, Дальнеконстантиновский район Нижегородской области. ПМА, 2021 г., д. Бастраново, Городецкий район Нижегородской области.
27
28
смотрим»30. В Дивеевском районе до войны девушкам запрещалось плясать под наигрыш «Русского», который считался только мужским. Повсеместно было не принято, чтобы молодежь плясала, когда на круг выходили взрослые. Полностью исключалось участие молодежи в первом и втором днях свадьбы. В свою очередь, для взрослой части общества не считалось приличным участие в пляске на молодежных гуляньях.
Выход на круг взрослой части общества был обозначен особым статусным поводом. Так, отвечая на вопрос, по каким случаям могли плясать взрослые, все наши информанты единодушно и в первую очередь называли престольные праздники и свадьбы, когда съезжалась родня. «Плясали, это на престолах и свадьбях»31, «тут уже всё больше, когда родня собиралась, плясали, на свадьбах или на Троицу, и там дома, коли соберутся родные»32, «на престолах, наверное, уже больше плясали, ну и на свадьбах, конечно, когда родни много собиралось»33.
Однако «не плясать» вовсе не означало исключение данной группы из общей коммуникации праздника или гулянья. Практически в каждом из перечисленных случаев, кроме, пожалуй, свадьбы, участие в них принимали все возрастные группы сообщества, разница была лишь в исполняемой ими коммуникативной роли. Например, в тех случаях, когда плясали старшие, молодые активно наблюдали, старались запомнить отдельные движения, особенности плясовой выходки. «Плясали на празднике замужние, выходили
на круг с пляской только замужние. Девочки тогда еще только ходили, смотрели, а не плясали там»34. На молодежных гуляньях «глядельщики» - старшие члены общества -оценивали пляску молодых, открыто высказывали свое мнение по поводу исполнительства, а порой участвовали в организации: «Родители смотрели, как мы пляшем. Если понравилось, могли нас на празднике попросить сплясать»35. «Мы снимали дом молодежь и гуляли, а родители, кто постарше, и крестные за нами следили, они глядели, как молодежь гуляет, были "глядельщики"»36. «Напротив нашего дома, на пробеле у Киселевых лежали гладкие бревна, а перед ними утрамбованная молодежью площадка. Вечером сюда собиралась на танцы молодежь. "Глядельщики" - пожилые люди, брали табуретки и садились недалеко около домов»37. «Наша была самая большая артель, была сорокового года. Березянские ходили к нам в школу и у нас посидёнки были. У меня мать любила, когда к нам приходили. Все меня просила: "Дочь, вы приходите к нам", а я ей: "Ну, вот охота мне пол мыть!", а она: "Я вымою, вы только приходите" - оне любили, наши матеря, на нас смотреть»38.
В народной культуре ХХ в. слова «плясать» и «праздновать» стали почти синонимами. В конце концов пляска оттеснила медленные и протяжные хореографические жанры [12, с. 171] и во второй половине ХХ в. стала законным языком праздника и его главным маркером. «Если без пляски, не пляшут, это уж не праздник»39. «Празд-
ПМА, 2020 г., с. Татарское, Дальнеконстантиновский район Нижегородской области. ПМА, 2021 г., д. Драчиха, Княгининский район Нижегородской области. ПМА, 2021 г., д. Бастраново, Городецкий район Нижегородской области. ПМА, 2021 г., д. Савино, Городецкий район Нижегородской области. ПМА, 2021 г., д. Мошкино, Городецкий район Нижегородской области.
ПМА, 2021 г., р. п. Дальнее Константиново, Дальнеконстантиновский район Нижегородской области.
ПМА, 2021 г., с. Новое, Дальнеконстантиновский район Нижегородской области.
ПМА, 2020 г., с. Татарское, Дальнеконстантиновский район Нижегородской области.
ПМА, 2021 г., с. Новое, Дальнеконстантиновский район Нижегородской области.
ПМА, 2021 г., д. Мошкино, Городецкий район Нижегородской области.
Гуманитарий : актуальные проблемы _ „ „
30
31
32
33
34
35
36
37
38
39
ник без пляски представить нельзя было, нет»40. «Без пляски - это не праздник»41. «Без пляски нету праздника»42. «Уж такой обычай был, без пляски ни один праздник не обойдется»43.
После революции в календаре русских крестьян появились новые праздничные даты, которые скорее встраивались в уже сложившуюся систему праздников, нежели противопоставлялись ей. Постепенно за ними закрепились праздничный статус, традиционные формы празднования и плясовая коммуникация. Так, в советской деревне второй половины XX в. на территории Нижегородской области пляской завершались проводы Масленицы, святочные посиделки и обходы ряженых, обряды тро-ицко-семицкого цикла, Пасха, Октябрьская (7 ноября), сезонные колхозные торжества, престольные праздники и свадьбы.
Главными праздниками советской деревни во второй половине XX в. по-прежнему оставались престольные праздники. Коммуникация сельских престолов была нацелена на объединение в общем празднике уже не отдельных членов сельского сообщества, жителей одной территории (соседей, земляков, односельчан), а коренных родовых групп, вышедших из одного патронимического корня.
Со слов наших информантов, на престольный праздник родня приезжала «отовсюду»: из города, соседних деревень, других регионов. В каждом доме были гости, которые привозили с собой свои семьи и новую родню. «У нас был праздник летом,
божественный праздник Михайлов день. Вот в этот Михайлов день собирались все гости в эту деревню, всех созывали родных и близких, и гуляли целые сутки, вот тебе престольный праздник»44. На время престольного праздника население деревни-именинницы увеличивалось в несколько раз, а сама она превращалась в настоящую творческую лабораторию. Здесь сельская молодежь впервые наблюдала и перенимала основы художественной, сценической пляски. «Из Сормова приезжал папин брат; он здорово плясал, уже так фигурно, с по-становкой»45. «У нас в семье старший брат Геннадий из армии, когда вернулся, он там научился хорошо плясать, и нас потом учил, даже "Яблочко" плясал»46.
Годовое гулянье на престольный праздник, особенно в селе или большой деревне, представляло собой грандиозную музыкально-хореографическую постановку. Мы попытаемся восстановить ее на основе наиболее ярких и полных этнографических материалов, попавших в поле нашего зрения в ходе полевых изысканий.
Этапы, в которых разворачивалось действо, определялись региональными формами праздничной хореографии. Первым этапом было организованное шествие (ряды, караваны, проходки) родственных кланов по селу (деревне) с гармонью47. «Престол был - все с гармонями ходили и там плясали». «С песнями караваном ходили. Бывало, вон оттуда идет караван и оттуда. В караване тут родня шла все с гармонями, все замужние большинство»48. Главными
ПМА, 2021 г., д. Савино, Городецкий район Нижегородской области.
ПМА, 2021 г., д. Драчиха, Княгининский район Нижегородской области.
ПМА, 2021 г., р. п. Дальнее Константиново, Дальнеконстантиновский район Нижегородской области.
ПМА, 2021 г., д. Тонково, Городецкий район Нижегородской области.
ПМА, 2021 г., д. Тонково, Городецкий район Нижегородской области.
ПМА, 2021 г., р. п. Дальнее Константиново, Дальнеконстантиновский район Нижегородской области.
ПМА, 2021 г., р. п. Дальнее Константиново, Дальнеконстантиновский район Нижегородской области.
ПМА, 2020 г., с. Татарское, Дальнеконстантиновский район Нижегородской области.
ПМА, 2021 г., д. Мошкино, Городецкий район Нижегородской области.
40
41
42
43
44
45
46
47
исполнителями частушек и пляски в таких проходках были старшие представители больших семей. Здесь уже не было молодецкой агрессии и нарочитой состязательности, здесь было творчество. «На улицу выходят, каждая компания со своей гармошкой, вот тут и соревнования, кто какой финт придумает, кто как спляшет, тут главное больше внимания к себе собрать, это уже мастера, на них поглядеть все идут, из каждого дому»49.
При встрече двух проходок часто вспыхивала пляска, останавливались, делали круг, на который выходили представители той и другой проходки, и начинался пока еще разминочный перепляс; их сменяли следующие участники с той и с другой стороны. «Как вышли, так и пошли из одного конца в конец гулять, могли под любым окошком плясать, никто не ругался, пляшите, пойте, ведь в каждом доме такие гулянья были»50. Пляска перед окнами дома родственников второй или третьей линии могла означать приглашение его обитателей присоединиться к пляске, а потом - и к проходке. В целом обстановка, которая возникала в этом момент на деревенской улице, по мнению наших информантов, сравнений не имела. Отовсюду слышались частушки, вдоль улиц двигались торжественные шествия, у каждого дома «шла плясня». «На престол! Это такое было! Это и представить теперь невозможно. Вон со всех концов с гармонями шли, плясали, пели, то вот был праздник»51. «Это было чудо, скажу я Вам, настоящее чудо, как у нас на Николу гуляли, ведь от каждого дому с гармонью шли, это и рассказать не расскажешь, как было»52. «Там и плясня
49 ПМА, 2019 г., р.
50 ПМА, 2009 г., с.
51 ПМА, 2015 г., с.
52 ПМА, 2018 г., с.
53 ПМА, 2021 г., д.
54 ПМА, 2009 г., д.
55 ПМА, 2021 г., д.
была. Караваном идут, поют песни»53. «На престол тут у каждого дома пляшут, много гостей, из города приезжали»54.
Постепенно все компании приходили к традиционному месту сбора, где всегда проходили гулянья на престольный праздник, - «гуляное место» (с. Хвощевка Богородского района). Это могла быть «заповедная» роща, луговина около почитаемого родника, берег реки, дол за селом и т. д. На месте все в первую очередь выпивали и закусывали - сначала сами, а потом с соседями (с теми, кто расположился рядом), общались, и в «какой-то момент» начинали плясать.
Праздничная пляска взрослых членов сообщества была обусловлена не только выходящим за рамки обыденности поводом, но и особым эмоциональным состоянием, которое можно охарактеризовать как состояние праздности, расслабленности, полной отстраненности от будничных забот, когда ритм тела задается порывом души, «душа поет». Так, во время сбора этнографического материала информанты (особенно мужчины) легко и с удовольствием показывали колена кадрилей, парно-бытовые танцы, игры, но крайне редко соглашались плясать, ссылаясь на то, что нужен «кураж», праздник или хотя бы выпить. «Выпьешь, так захочешь плясать. Я трезвый-то не плясал никогда и не пляшу... тут плясал на свадьбе, ну так я опять плясал поддатый»55. В осмыслении наших собеседников опьянение не просто временно отстраняло празднующих от работы, но полностью и гарантировано исключало их из нее. «Выпьешь, так какой ты работник, а плясать, пожалуйста,
п. Дальнее Константиново, Дальнеконстантиновский район Нижегородской области.
Большое Лебедево, Кстовский район Нижегородской области.
Помра, Дальнеконстантиновский район Нижегородской области.
Муравьиха, Дальнеконстантиновский район Нижегородской области.
Савино, Городецкий район Нижегородской области.
Большое Лебедево Кстовского района Нижегородской области.
Тонково, Городецкий район Нижегородской области.
пляши»56. «Там, где Иванов день гуляли, луговина большая, берут бутылку, там магазины приезжают, пошла плясня, и все»57. Непременное распитие горячительных напитков от стола к столу, от компании к компании во время праздника уходит своими корнями к более ранней традиции пивных складчин. Эта часть праздничной культуры является тактильной формой приобщения к празднику, кульминацией которого выступает пляска. «Пляшут все, и пляшут, и пляшут. Кто не пляшет, было плохо, все говорили: "Давай мы тебе сейчас нальем, и пляши"»58. «Чай, мы выпивали, помаленечку, но выпивали. А то, как же, выпьешь, осмелеешь, тут и плясать выходишь»59. «Вот мы недавно вспоминали, как на Покров мы приходили уже с бутылкой самогонки, там женщины пельменей приносили, и сала соленого, и пироги. И вот все приносили вечером, и, естественно, гармонь, по чуть-чуть выпьем, сразу девки забалдели, вставали в круг и "Сормача" запели, а потом уже выпендривались (плясали)»60. Одна из наших собеседниц вспоминала: «Мама мне рассказывала: идут с гармонью мимо нашего дома, а у нас гармони не было, а мама моя плясунья была, бабушка-то ей и говорит, маме-то: "Люська, на-ка, выпей сто грамм да иди, пляши, вон идут с гармонью-то". И мама пошла...»61.
Если пляску можно смело назвать маркером деревенского праздника XX в., то маркером праздничной пляски этого периода так же смело можно назвать гармонь: «Пляска - это всегда гармонь, где гармонь,
там и праздник, и там пляшут»62. В деревнях северных заволжских районов области даже в послевоенное время в ходу были в основном балалайки. Гармонисты приезжали сюда только на большие, престольные праздники. Здесь для пляски ничего более и не требовалось, «лишь бы гармонь играли, а народ поддержит». Одна наша респон-дентка из такой деревни Городецкого района говорила о послевоенном времени: «Вот мое мнение, как по моим родителям, лишь бы гармошка заиграла. Заиграла, и запели, и заплясали, и все пошло»63. В то же время в правобережном Дальнеконстантиновском районе, имевшем более тесную связь с городом, почти в каждой деревне были умельцы, изготавливающие мастеровые гармони. Здесь на праздниках предпочтение отдавалось гармоням лучшего, особого звучания. «Гармони были с "заёмом", это на одну клавишу нажимаешь, и сразу восемь голосов звучит, а три, то двадцать четыре сразу. Такая сила, девки сразу пляшут»64. По мнению самих гармонистов, настроение пляске всегда задавала гармошка, тем более если играл самородок-профессионал. В этом случае, особенно если речь шла о сольной пляске, главная коммуникация выстраивалась уже между исполнителем пляски и гармонистом. Это могло быть совместное творчество, а могло быть и соперничество. Как сказал нам один из местных гармонистов: «Еще переспорить нужно было гармонь-то, чтобы по-своему сплясать»65. Безусловно, на такой поединок был способен только очень уверенный в себе испол-
56
57
58
59
60 61 62
63
64
ПМА, 2021 г., д. Тонково, Городецкий район Нижегородской области.
ПМА, 2021 г., д. Бастраново, Городецкий район Нижегородской области.
ПМА, 2021 г., д. Савино, Городецкий район Нижегородской области.
ПМА, 2020 г., с. Татарское, Дальнеконстантиновский район Нижегородской области.
ПМА, 2020 г., с. Татарское, Дальнеконстантиновский район Нижегородской области.
ПМА, 2021 г., д. Савино, Городецкий район Нижегородской области.
ПМА, 2021 г., д. Савино, Городецкий район Нижегородской области.
ПМА, 2021 г., д. Тонково, Городецкий район Нижегородской области.
ПМА, 2020 г., с. Татарское, Дальнеконстантиновский район Нижегородской области.
ПМА, 2021 г., д. Тонково, Городецкий район Нижегородской области.
нитель. Здесь «финтов» было явно недостаточно, и в силу вступали жизненный опыт и мастерство владения плясовой лексикой. Для молодежи это был один из тех запоминающихся на всю жизнь эпизодов, примеры которых мы приводили в самом начале статьи. Увидеть такую пляску, за редким исключением, можно было только раз в году -на престольном празднике.
Начинали пляску, как правило, женщины. Сначала плясали внутри своей компании, потом компании объединялись, круг расширялся, и в конце концов объединял в себе всех собравшихся. Пляска становилась механизмом всеобщей консолидации, через которую, как писала Л. А. Тульцева, «воплощались идеи всеобщности, всепраздности» [21, с. 143]. «Ой, там уже все плясали, и старый, и ма-лый»66. «Все вместе пляшут, всяко пляшут, кто как сумеет»67. «Плясали на такех гуляньях уже все подряд, и старый, и молодой. Бывало, у дяди Гриши борода до пупка в разны стороны вот так раздувается, а все равно пляшет, все равно трясется»68. «Редкий мужик усидит, веселье-то, знаешь, какое было, не то, что сейчас. А раньше-то с бородой, а он все равно трясется под гармошку»69.
Кульминация общего праздничного веселья начиналась с выхода на круг взрослых мужчин: «Это только на празднике мужчины плясали»70. «Мужики у нас мало плясали, разве что только на больших праздниках»71.
На рубеже XIX-ХХ вв. мужская составляющая имела в народной плясовой культу -ре ключевые, основополагающие позиции. Ее можно было увидеть во время мужских
помочей, братчин, боевых состязаний и т. д. [4, с. 132-146]. Во второй половине ХХ в. мужская пляска стала прерогативой больших годовых праздников: «Вот когда на празднике, гулянье когда, там плясали мужики»72. А. И. Шилин отмечает, что изначально «пляска была преимущественно мужским жанром» [22, с. 179]; после Великой Отечественной войны мужское исполнительство уступило место женскому. Вспоминая праздничную жизнь послевоенной деревни, наши информанты говорили: «Все женщины больше плясали у нас, там мужиков-то и не было почти, в основном молодежь»; «Здесь бывало, что и плясали, но больше, наверное, пели, как-то не до плясок было, чего тут, одни вдовы за столом сидели»; «Фронтовики-то не плясали, их человека три пришло, да оне все инвалиды были, немного пожили, да и померли»73. Информант из Кстовского района вспоминал свои детские впечатления от первого послевоенного гулянья на Троицу, на которое до войны собиралось более десяти деревень: «Чего там плясать, пришли все, как посмотрели, кто вернулся, завыли и разошлись»74. Для мужской плясовой традиции война стала непреодолимым «водоразделом» - точкой невозврата. Именно в военные и послевоенные годы традиционно мужскую «песнепля-ску» - «Русского», «упоминание о которой мы находим еще в бытописательной литературе XVIII в.» [22, с. 177], начали плясать женщины. И все же национальное, гражданское и историческое значение мужской пляски раскрылось именно в годы Великой Отечественной войны.
ПМА, 2021 г., д. Савино, Городецкий район Нижегородской области.
ПМА, 2021 г., д. Драчиха, Княгининский район Нижегородской области.
ПМА, 2021 г., д. Драчиха, Княгининский район Нижегородской области.
ПМА, 2021 г., д. Тонково, Городецкий район Нижегородской области.
ПМА, 2021 г., д. Савино, Городецкий район Нижегородской области.
ПМА, 2020 г., с. Татарское, Дальнеконстантиновский район Нижегородской области.
ПМА, 2019 г., с. Суворово, Дивеевский район Нижегородской области.
ПМА, 2021 г., д. Тонково, Городецкий район Нижегородской области.
ПМА, 2006 г., д. Большое Лебедево Кстовского района Нижегородской области.
Гуманитарий : актуальные проблемы _„ „
В 1945 г. русскую народную праздничную пляску, во всем многообразии локальных вариантов мужского исполнительства, увидит вся Европа. Свидетельством тому являются кадры хроники, воспоминания ветеранов и документальные факты. А. А. Климов вспоминает: «В День Победы в Берлине, на ступеньках дымящегося рейхстага советские офицеры и солдаты плясали именно "Барыню", и каждый выходящий на пляску громко кричал, делая своеобразную заявку: "Мы из Тулы!", "Мы из Вологды", "Мы из Воронежа" и т. д.» [8, с. 108]. Через публичное заявление места своего рождения с местоимением «мы» каждый выходящий на круг солдат торжествовал о Победе в своей родной плясовой лексике. В этой победной пляске он устанавливал связь с малой родиной, говорил от имени своих близких, родных, односельчан, приобщая их к своему празднованию. Г. К. Жуков, вспоминая обстоятельства подписания акта о безоговорочной капитуляции фашистской Германии, писал: «Праздничный ужин закончился утром песнями и плясками. Вне конкуренции плясали советские генералы. Я тоже не удержался и, вспомнив
75
свою юность, сплясал "русскую"»75.
После Победы на всей территории Советского Союза национальная мужская пляска, в первую очередь русская, стала маркером этничности победителей. Русская народная пляска пропагандировалась в творческой деятельности ансамблей песни и пляски военных округов, флотов, групп войск, все чаще исполнялась героями художественных фильмов, без нее не обходился ни один праздничный концерт. На этой культурной почве в среде русской сельской молодежи военных и послевоенных годов рождения формировалась новая традиция мужского исполнительства, влияние на которую в одинаковой степени оказывали и
аутентичная пляска старшего поколения, и армейская художественная самодеятельность, и образы пляшущих героев с киноэкрана. Новую плясовую традицию отличали доступность, простота плясовой лексики, сглаженность локального колорита, универсальность. Именно эти качества позволили русской народной пляске стать национальным символом советской эпохи.
Заключение
Результаты проведенного исследования позволяют сделать следующие выводы. Русская народная пляска как особый эмоционально-чувственный язык, выраженный в этнической телесной пластике, за известный исторический период претерпела целый ряд изменений. Как предполагает ряд исследователей, первоначально пляска имела ритуально-культовое значение, получила развитие в рамках мужской боевой традиции, использовалась в продуцирующих обрядах календарного и свадебного циклов. В XX в. коммуникативный потенциал пляски направился внутрь социума, крестьянской общины, сельского сообщества. На языке пляски начали осуществляться социализация подростков, индивидуальная и групповая коммуникация внутри молодежной страты, регламентировались общественные нормы поведения, реализовалась межпоколенче-ская преемственность. Пляска стала универсальным языком праздничного общения. Плясовая коммуникация позволила организовать особое чувственно-эмоциональное пространство праздника, в котором одновременно актуализировалось и локальное, и этническое самосознание. Национальное самосознание приобрело выразительность в русской народной пляске после Победы в Великой Отечественной войне. Оно актуализировалось во всех формах ее бытования (молодежное гулянье, сельский праздник, художественная самодеятельность, эстрада,
75 Жуков Г. К. Воспоминания и размышления: в 2 т. М., 2002. Т. 1. С. 672.
хореографическое искусство, кино, театр). Многократно отмеченная национальная выразительность народной пляски этого периода является следствием открытого взаимодействия всех этих форм.
Этнокультурное значение пляски в жизни сельского сообщества второй половины ХХ в. может быть проиллюстрировано кульминационной фазой годового
сельского праздника, где пляска мужчин -продолжателей рода, наследников победителей и защитников Отечества вносит в общее эмоциональное единение окончательный, жизнеутверждающий и архаический по своей природе смысл, провозглашая право всех собравшихся родовых групп на жизнь и почитание предков на своей земле.
Список источников
1. Базлов Г. Н. Традиции костюма кулачных бойцов // Мужской сборник. Вып. 1. Мужчина в традиционной культуре. М., 2001. С. 177-183.
2. Белых В. И., Донская Т. К. Объединяющая сила русского танца // Наука. Искусство. Культура. 2016. № 4. С. 49-56.
3. Голейзовский К. Я. Образы русской народной хореографии. М.: Искусство, 1964. 368 с.
4. Громыко М. М. Традиционные нормы поведения и формы общения русских крестьян XIX в. М.: Наука, 1986. 274 с.
5. Диванян О. Г. Семиотические предпосылки языка танца: социально-философский аспект // Вестник Армавирского государственного педагогического университета. 2020. № 2. С. 77-83.
6. Джиоти К. Н. Танец как метод общения // Вестник Адыгейского государственного университета. Сер. 2: Филология и искусствоведение. 2018. № 3. С. 239-243.
7. Карпенко В. Н., Карпенко И. А., Татаринцев А. Ю. Характерные отличительные черты форм русского народного танца, его стили и жанровые разновидности // Актуальные проблемы гуманитарных и естественных наук. 2015. № 3. С. 233-237.
8. Климов А. А. Основы русского народного танца. М.: Изд-во Мос. гос. ун-та культуры и искусства, 2004. 316 с.
9. Кособуцкая Н. И. Народный танец: Социокультурные характеристики и функции // Вестник Челябинской государственной академии культуры и искусств. 2018. № 1. С. 76-82.
10. ЛотманЮ. М. Роман Пушкина «Евгений Онегин»: Коммментарий. Л.: Просвещение, 1980. 416 с.
11. Мильчарек Т. п., Мильчарек Н. А. Коллективная этническая ментальность и коллективная этническая телесность в психологическом содержании этнической идентичности // Вестник Омского университета. 2016. № 4. С. 9-17.
12. Морозов И. А., Слепцова И. С. Круг игры. Праздник и игра в жизни севернорусского крестьянина (XIX-XX вв.). М.: Индрик, 2004. 920 с.
13. Морохин В. Н. Сквозь огонь Великой битвы. Устное народное творчество нижегородцев времен Великой Отечественной войны. Н. Новгород, 1995. 185 с.
14. Нилов В. Н. К проблеме исследования русского народного хореографического искусства // Культура и образование: научно-информационный журнал вузов культуры и искусства. 2018. № 4. С. 89-95.
15. полякова Е. А., Молявко А. Г. Советские самодеятельные хореографические коллективы: формирование и развитие // Ученые записки (Алтайская государственная академия культуры и искусств). 2022. № 1. С. 37-48.
16. пушкарев Л. Н. Очаги бытования фольклора и методика работы фольклориста-фронтовика // Via in tempor. История. Политология. 2010. № 7. С. 188-194.
17. Сироткина И. Е. Пляска по инструкции: создание «советского массового танца» в 20-е годы // Вестник Пермского университета. Сер.: История. 2019. № 1. С. 153-164.
18. Сляднева Л. Н., Библин Е. п. Выразительность как составляющая телесной пластики // Культура. Духовность. Общество. 2002. № 2. С. 86-90.
ЮЛ гуманитарии : актуальные проблемы ^ „„ „„„„
19. Сохорева А. А. Танец как средство коммуникации в социокультурном пространстве // Ученые записки (Алтайская государственная академия культуры и искусств). 2017. № 3. С. 258261.
20. Ткачук М. А. К проблеме определения понятия «танец» // Ойкумена. Регионоведческие исследования. 2011. № 2. С. 94-103.
21. Тульцева Л. А. Престольный праздник в картине мира (мироколице) православного крестьянина // Расы и народы: современные этнические и расовые проблемы: ежегодник. М., 1999. Вып. 25. С. 157-210.
22. Шилин А. И. Традиция мужского исполнительства в русской народной хореографии // Мужской сборник. Вып. 1. Мужчина в традиционной культуре: Социальные и профессиональные статусы и роли. Сила и власть. Мужская атрибутика. Мужской фольклор. М., 2001. С. 177-183.
23. Цветус-Сальхова Т. Э. «Тело» и «Телесность» в культурологических исследованиях // Вестник Томского государственного университета. 2011. № 351. С. 70-73.
24. Черных п. Я. Историко-этимологический словарь современного русского языка: в 2 т. Т. 2. Панцирь - Ящур. 3-е изд., стер. М.: Рус. яз., 1999. 560 с.
References
1. Bazlov G. N. Traditions of the costume of fist fighters. Muzhskoy sbornik = Men's collection. Iss. 1. Man in traditional culture. Moscow, 2001: 177-183. (In Russ.)
2. Belykh V. I. Donskaya T. K. The Unifying power of Russian dance. Nauka. Iskusstvo. Kul'tura = The Science. Art. Culture. 2016; 4 (12): 49-56. (In Russ.)
3. Goleizovsky K. Ya. Russian Russian folk choreography images. Moscow, 1964, 368 p. (In Russ.)
4. Gromyko M. M. Traditional norms of behavior and forms of communication of Russian peasants of the XIX century. Moscow, 1986, 274 p. (In Russ.)
5. Divanyan O. G. Semiotic prerequisites of the dance language: socio-philosophical aspect. Vestnik Armavirskogo gosudarstvennogo pedagogicheskogo universiteta = Bulletin of the Armavir State Pedagogical University. 2020; 2: 77-83. (In Russ.)
6. Jyoti K. N. Dance as a method of communication. Vestnik Adygeyskogo gosudarstvennogo universiteta = Bulletin of the Adygea State University. Series 2: Philology and Art History. 2018; 3 (222): 239-243. (In Russ.)
7. Karpenko V. N., Karpenko I. A., Tatarintsev A. Yu. Characteristic distinctive features of the forms of Russian folk dance, its styles and genre varieties. Aktual'nyye problemy gumanitarnykh i yestestvennykh nauk = Russian Journal of the Humanities. 2015; 3: 233-237. (In Russ.)
8. Klimov A. A. Fundamentals of Russian folk dance. Moscow, 2004. 316 p. (In Russ.)
9. KosobutskayaN. I. Folk dance: Socio-cultural characteristics and functions. VestnikChelyabinskoy gosudarstvennoy akademii kul 'tury i iskusstv = Bulletin of the Chelyabinsk State Academy of Culture and Arts. 2018; 1(53): 76-82. (In Russ.)
10. Lotman Yu. M. Pushkin's novel "Eugene Onegin": Commentary. Leningrad, 1980, 416 p. (In Russ.)
11. Milcharek T. P., Milcharek N. A. Collective ethnic mentality and collective ethnic physicality in the psychological content of ethnic identity. Vestnik Omskogo universiteta = Bulletin of Omsk University. 2016; 4: 9-17. (In Russ.)
12. Morozov I. A., Sleptsova I. S. Circle of the game. A holiday and a game in the life of a North Russian peasant (XIX-XX centuries). Moscow, 2004, 920 p. (In Russ.)
13. Morokhin V. N. Through the fire of the Great Battle. Oral folk art of Nizhny Novgorod residents during the Great Patriotic War. Nizhniy Novgorod, 1995, 185 p. (In Russ.)
14. Nilov V. N. On the problem of the study of Russian folk choreographic art. Kul'tura i obrazovaniye nauchno-informatsionnyy zhurnal vuzov kul 'tury i iskusstva = Culture and education scientific and informational journal of universities of culture and Art. 2018; 4 (31): 89-95. (In Russ.)
15. PolyakovaE. A., MolyavkoA. G. Soviet choreographic amateur groups: formation and development. Uchenyye zapiski (AGAKI) = Uchenye zapisi (AGAKI). 2022; 1(31): 37-48. (In Russ.)
ИСТОРИЯ
16. Pushkarev L. N. Foci of folklore existence and methods of work of the folklorist-front-line soldier. Via in tempor. History. Political science. 2010; 7(78): 188-194. (In Russ.)
17. Sirotkina I. E. Dancing according to the instructions: creating a "Soviet mass dance" in XX. VestnikPermskogo universiteta = Bulletin of Perm University. Ser. History. 2019; 1(44): 153-164. (In Russ.)
18. Slyadneva L. N., Biblin E. P. Expressiveness as a component of bodily plasticity. Kul'tura. Dukhovnost'. Obshchestvo = Culture. Spirituality. Society. 2002; 2. (In Russ.)
19. Sokhoreva A. A. Dance as a means of communication in the socio-cultural space. Uchenyye zapiski (Altayskaya gosudarstvennaya akademiya kul'tury i iskusstv) = Scientific records (AGAKI). 2017; 3 (13): 258-261. (In Russ.)
20. Tkachuk M. A. On the problem of defining the concept of "dance". Oykumena. Krayevedeniye = Oikumena. Regional studies. 2011; 2 (17): 94-103. (In Russ.)
21. Tultseva L. A. Patronal feast in the picture of the world (mirocolice) of an Orthodox peasant. Rasy i narody: sovremennyye etnorasovyye problemy: yezhegodnik = Races and Peoples: Modern Ethnic and racial problems: yearbook. Moscow, 1999. Iss. 25: 157-210. (In Russ.)
22. Shilin A. I. The tradition of male performance in Russian folk choreography. Muzhskoy sbornik = Men's collection: Iss. 1. Man in traditional culture: Social and professional statuses and roles. Power and authority. Men's paraphernalia. Male folklore. Moscow, 2001: 177-183. (In Russ.)
23. Tsvetus-Salkhova T. E. "Body" and "Physicality" in cultural studies. Vestnik Tomskogo gosudarstvennogo universiteta = Bulletin of Tomsk State University. 2011; 351: 70-73. (In Russ.)
24. Chernykh P. Ya. Historical and etymological dictionary of the modern Russian language: in 2 vols. Vol. 2.: Pantsir FMD. Moscow, 1999. 560 p. (In Russ.)
Поступила 14.04.2023.
Сведения об авторе
Гальцева Ольга Валерьевна - заведующий сектором этнографии, Нижегородский государственный историко-архитектурный музей-заповедник (Нижний Новгород, Россия). Сфера научных интересов: этнология и антропология народов России, праздничная и обрядовая культура. ORCID: https://orcid.org/0000-0002-1258-3771. E-mail: [email protected]
Submitted 14.04.2023.
About the author
Olga V. Galtseva - Head of the Ethnography Sector of the Nizhny Novgorod State Historical and Architectural Museum-Reserve (Nizhny Novgorod, Russia). Research interests: ethnology and anthropology of the peoples of Russia, festive and ceremonial culture. ORCID: https://orcid. org/0000-0002-1258-3771.
E-mail: [email protected]