CC BY
122РУССКАЯ ЛИТЕРАТУРА
ё контексте мирового
ЛИТЕРАТУРНОГО ПРОЦЕССА
УДК 821.161.1
РУССКАЯ МЕДЕЯ 80-90-Х ГОДОВ XX ВЕКА (Л. УЛИЦКАЯ, Л. ПЕТРУШЕВСКАЯ, Л. РАЗУМОВСКАЯ, М. ХЛЕБНИКОВА)
Савиных Ольга Игоревна,
аспирант кафедры зарубежной литературы Института
филологии и журналистики Нижегородского государственного университета им. Н. И. Лобачевского, (г. Нижний Новгород, РФ) e-mail: peu_plus@mail.ru._
В статье рассматриваются русские интерпретации античного сюжета о Медее, относящиеся к 80-90 гг. XX века - периоду значительно возросшего интереса к этому античному образу. Сравнительный анализ проводится в социокультурном контексте эпохи и истории обращения к этому древнегреческому мифу, и выявляет отдельные особенности идейно-художественной специфики интерпретаций античного материала в произведениях Л. Улицкой, Л. Петрушевской, Л. Разумовской и М. Хлебниковой. Отмечается отчасти степень индивидуальности интерпретаций и влияния на них европейской традиции обращения к сюжету.
Ключевые слова: Л. Улицкая, Л. Петрушевская, Л. Разумовская, М. Хлебникова, гендерная идентичность, банализация, проблемы взаимоотношений в семье.
© О. И. Савиных, 2018
О традиции обращения русских писателей к античному сюжету о Медее можно говорить, начиная с конца XVIII - первой половины XIX вв. До этого периода исследователи отмечают лишь отдельные попытки перевода зарубежных текстов, не сыгравшие какой-либо роли в развитии современной им литературы [4]. Указанный период возникновения произведений, однако, нельзя назвать подъёмом интереса к мифу: образ Медеи либо использовался как своеобразное клише, либо служил образцом философских взглядов автора, либо остался незамеченным, не оказав значительного влияния на литературный процесс.
Так, на страницах произведений Е. А. Баратынского и С. П. Шевырева возникает образ Медеи - злобной, коварной женщины -сформировавшийся стереотип, берущий начало в трактовке образа Сенекой. С. П. Шевырев характеризует колхидскую царевну следующим образом: «Медея представляет для нас тип женщины хитрой и коварной, употребляющей личину кротости и смирения, для того чтобы отомстить измену и обиду» [5]. Перемены настроения героини своей поэмы «Бал» Баратынский описывает через сопоставление: «Как зла в словах, страшна собой, являлась новая Медея!» [2, с. 11].
Возникает упомянутый образ и у Брюсова в одноименном стихотворении 1903-1904 гг. Появление сильной героини, не вызывающей авторского осуждения, в данном случае мотивировано влиянием ницшеанских идей о сверхчеловеке:
Мне ли, мощью чародейства Ночью зыбливщей гроба, Засыпать в тиши семейства, Как простой жене раба?
[3, с. 118]
Используют не просто образ, а сюжет в целом А. С. Суворин и В. П. Буренин. С точки зрения традиции восприятия характера героини интересно предисловие к их драме «Медея», заключающей в себе помимо прочего обзор предшествующей литературной традиции. Авторы указывают на то, что миф о Медее отражает желание
поставить вопрос о положении женщин, и характеризуют её как личность, которая рядом с героем Греции «нисколько не ниже его по силе воли и сильнее по уму» [7, с. 11]. Несмотря на то, что драма не имела значительного успеха и влияния на развитие литературы, трактовка сюжета и образа главной героини Сувориным и Бурениным оказалась созвучной гиноцентризму и вопросам о ген-дерной идентичности XX в.
Именно на XX в., а точнее, на 80 - 90 гг., приходится рост интереса к мифу о Медее. Появляются пьесы Л. Разумовской «Медея» и М. Хлебниковой «Репетиция», роман Л. Улицкой «Медея и её дети» и повесть Л. Петрушевской «Маленькая Грозная». Особенно отчетливо отмеченный гендерный ракурс рассмотрения темы и образов прослеживается в романе Л. Улицкой и Л. Петрушевской, которые в своих произведениях «творят мономиф, центром которого становится женщина» [9, с. 138]. Так или иначе, все произведения указанного периода строятся вокруг проблемы семьи и роли женщины в ней.
Показательно, что в романе Улицкой уже в название не просто традиционно вынесено имя героини, оно сопровождается рядополо-женным понятием, подчеркивая важность восприятия образа героини в кругу семьи. Медея Синопли, являясь носителем отживающей эллинской культуры, с ее природой и традициями, заключает в себе космос, становится центром притяжения «многочисленных племянников и внучатых племянников» [10, с. 7], не имея собственных детей. Образ самой героини, объединяющей вокруг себя несколько поколений семьи, вписан в историю рода Синопли, начинающейся с деда Медеи, Харлампия. Важным становится и неоднократное упоминание родовых особенностей, подчеркивающих преемственность: «материнский медный оттенок проявлялся так или иначе у всех» [10, с. 11], «выскакивал иногда укороченный дедов мизинец, который доставался почему-то только мальчикам, да бабушкина приросшая мочка уха» [10, с. 11].
Однако и центральному женскому образу романа уделено значительное внимание. Характер героини, представляющей цельную, прощающую и стойко переносящую невзгоды натуру, решен в рамках аполлонической атмосферы. У Л. Улицкой Медея, помимо про-
чего, не является носителем традиционного мотива мести, факт измены мужа переживается ей глубоко внутри, не неся последствий для окружающих. Напротив, она окружает заботой умирающего мужа и становится его моральной опорой. Образ Медеи Синопли, хотя и не являющейся матерью и не проявляющей своей женственности, сохраняет монументальность и вызывает ассоциации с целомудренностью Артемиды или Афины. Подчеркивающаяся ико-нописность лица и описание верность образу вдовы в черных одеждах, «который очень ей пришелся» [10, с. 7] также воспринимается в контексте сдержанности и безгрешности.
Такой же неотъемлемой частью семьи, но абсолютно противоположной образу хранительнице очага Медеи Синопли становится образ Маленькой Грозной Л. Петрушевской. Как отмечает сам автор, история жизни Грозной - «история ее борьбы со своими собственными сыновьями». В противоположность гармоничным отношениям Самуила и Медеи жизнь героини с Папашей Грозным окрашена ненавистью. «Вечная фраза», сопровождавшая Грозную, -«Почему их двое?» - приходивших к ней в период болезни мужчины и женщины - возникает в конце жизни как отголосок вопроса, заданного ее мужем после рождения близнецов, и отражает глубину обиды, сохранившейся на всю жизнь.
Для центрального образа повести, также, как и для героини Л. Улицкой, не характерно проявление черт, присущих матери или жене. Напротив, образ наделен скорее мужскими качествами, что подчеркнуто даже использованием женского варианта мужского прозвища Грозный. Тем не менее, отсутствие проявления женственности не соотносится в данном случае со святостью. Для образа скорее напротив характерно проявление демонических черт: «огнеупорная» дочь греется в «адском пламени любви Грозной» [6, с. 244], а сама Грозная предстает «жрицей», горящей «в чистом пламени своей веры» [6, с. 254].
Нужно отметить, что «Маленькая Грозная» Л. Петрушевской отражает и такую тенденцию трактовки образов, характерную для XX века, как тенденция к снижению социального и морального статусов героев. Если у Л. Улицкой она проявляется в незначительной степени (например, при описании сундука Медеи, который представ-
лял теперь собой собрание «ничтожных драгоценностей»), и не снижает монументальности и царственности образа, то в повести Л. -Петрушевской о тривиализации можно говорить и в отношении образов, и в сюжетном отношении, и с точки зрения стилистики. Так, конфликт сводится к борьбе за квартиру, «Медея» становится преподавателем на кафедре научного коммунизма, а дочь колотит братьев и ябедничает. Отсылки же к античным реалиям используются в духе постмодернизма, развенчивая и дегероизируя миф: «сцена состоялась просто античная» [6, с. 251], «катастрофа, равная последнему дню Помпеи» [6, с. 252]. Соответствует содержанию и стилистика повествования, отражающая бытовые условия и физиологические подробности: «вскоре две сестры папаши Грозного лежали с матерью в одной кровати..., буквально валялись как беженцы в проходной комнатушке у младшего брата Грозного, Григория, а всего комнатушек у него было две» [8, с. 251], «и выстирал ее замаранные штаны, как она когда-то стирала его собственные, когда он лежал в отключке на полу» [6, с. 287].
Пьесы М. Хлебниковой и Л. Разумовской в отличие от романа Л. Улицкой и повести Л. Петрушевской не являются преодолением патриархального дискурса, моделями мира женщин, но находятся также в русле проблемы взаимоотношений в семье, затрагивают вопрос об отношениях детей и родителей, мужчины и женщины.
Так, для Медеи Л. Разумовской весь мир заключен в муже: «Ясон мне мать, отец, родные братья, возлюбленный, жених, отец моих детей, моя отчизна», а их взаимоотношения описаны возвышенно и лирически: «Когда б весь мир кричал мне о твоей измене, и миру не поверила бы я! Я буду ждать тебя, любимый, здесь. Как мы условились. Хоть тыщу лет. Пусть солнце до костей меня иссушит» [8]. В воспоминаниях Эгея также возникает идиллическая картина счастливой семьи: «Вы шли в первом ряду рука об руку, высокие, загорелые, в белых одеждах, и невозможно было оторвать от вас взгляда. Рядом с вами шел двухлетний белоголовый мальчик, ваш первенец. Он с трудом поспевал за вами, и тогда отец взял его на руки и посадил на плечо, по-прежнему не выпуская твоей руки.» [8]. Отвечает содержанию и стилистика одной из самых поэтических «Медей». Действие помещено на берег моря у рыбац-
кой хижины и сопровождается шумом волн и криками чаек, а различные состояния природы сопровождают ход развития событий: «Скалы. Рыбацкая хижина. На переднем плане окаменевшая от горя Медея. Время от времени на ее застывшее лицо, устремленное к морю, как волны на берег, набегают слезы» [8], «Ясон остается один возле тела Медеи. Сильный удар волн о скалы и крики чаек» [8].
Медея Л. Разумовской представляет собой образ преданной и любящей женщины, пытающейся сохранить свои жизненные ценности. Для восприятия характера героини важна степень её вины в убийствах Пелия и детей и мотивы её поступков. В данном случае нужно отметить, что первой мысль о возможности убийства детей как способа шантажа мужа, высказывает старуха - нянька, Медея же реагирует на это возмущенно: «Ужасно. Что же ты, на самом деле убила бы ребенка?» [8]. Убийство же Пелия героиня объясняет безоговорочной любовью к Ясону и стремлением помочь ему: «Что может женщина? Я мир переверну, чтоб только угодить во всем Ясону!» [8]. Показательно, что в конце пьесы любовь торжествует, Медея, не перестающая любить мужа, примиряется с ним. Несчастливый же финал предрешен трагическим незнанием героини об измененном решении Ясона и невозможностью исправить совершенное.
В отличие от Медеи Л. Улицкой и Грозной Л. Петрушевской, чья «сексуальность десублимирована» [9, с. 162], Медея Л. Разумовской - не только мать, но и женщина. Хотя в данном случае телесная и духовная близость или предательство изначально воспринимаются как единое целое, восприятие части эпизодов отсылает к тексту пьесы «Медея» Ж. Ануя, в чьей пьесе значительную роль играет физиологический аспект взаимоотношений. Подобная корреляция отдельных эпизодов отражает мнение о том, что русские авторы обращаются «к еврипидовской и сенековской Медеям через европейских драматургов» [4]. Так, созвучны сцены обвинения героини в желании Ясона избавится от нее (Л. Разумовская: «Надежнее могилы места нет, советую подумать» [8], Ж. Ануй: «Есть лишь одно место, одно обиталище, где Медея замолчит навеки» [1]). Перекликаются и сцены взаимного обвинения в измене
(Л. Разумовская: «Мне все равно, кто это тело бедное захочет. Его отныне сможет каждый раб на свой тюфяк соломенный швырнуть», «я убедилась, царь, что хорошо может быть с каждым» [8], Ж. А-нуй: «скажи, кто первый покинул ложе, связавшее нас, по твоим словам, навсегда? Кто позволил чужим рукам дотронуться до своего тела», «Я пробовала еще, Язон. Разве ты не знал? После него я пробовала еще и с другими» [1]), и финальные фразы нежелающей отпускать Ясона Медеи (Л. Разумовская: «Ушел! Ушел!.. И даже не оставил следов в песке, чтобы могла я их поцеловать.» [8], Ж. Ануй: «Язон! Не уходи так! Обернись! Крикни хоть что-нибудь! Усомнись, почувствуй боль!» [1]). Вызывают ассоциации с монологом Ясона Ж. Ануя и реплики Медеи Л. Разумовской о значимости мужа: «Ясон мне мать, отец, родные братья. Его я защищу отважнее, чем львица своих детенышей» [8] (у Ж. Ануя: «я внезапно почувствовал, что обязан заботиться о тебе. Я стал твоим отцам, твоей матерью» [1]).
Помимо рассматриваемой темы семьи, в «Медее» Л. Разумовской возникает и тема самоопределения и возможностей, которые дают власть. Так, Ясон основной причиной, побудившей его покинуть Медею, и которая может предоставить власть, называет потребность в реализации себя: «Мужчина не может жить одной только любовью. Ему, прежде всего, необходимо дело. Власть, которую я получу, женившись не ней, открывает передо мной такие возможности. Только представь себе, сколько блага может совершить стоящий там, на вершине, у кормила власти.» [8]. Такая позиция Ясона, не находящей поддержки Медеи, противоположна её представлению о ценностях, заключающихся в любви и семье.
Вопросы взаимоотношений в семье, воспитания детей, хотя и в совсем иной стилистике, интересуют автора пьесы «Репетиция». Причинами разрыва Ясона и Медеи в данном случае становятся не предательство и измена, а скука и охлаждение чувств, а характер их отношений лишен драматизма и накала страстей: «Да и сегодняшний Ясон Медею вряд ли привлечет: тогда был бой - теперь почет, тогда огонь - теперь зола...» [11].
В отличие от «Медеи» Л. Разумовской для героев М. Хлебниковой характерна социальная и моральная банализация. Некогда
славный герой Греции иронично описан как пьяница и гуляка («Вот пойду на базар, загоню весло, выпью кубок - другой и часок сосну...» [11]), отзывающийся о себе «имя мой кредит!». Медея же вынуждена жить в приживалках у Креонта и становится вместе с Ясоном местной достопримечательностью, развлекающей публику («нас держат только из тщеславья, как экзотических зверей»). Скука и взаимное безразличие являются причиной возникновения непонимания и равнодушия со стороны сына: «Да мне смешно -тринадцать лет я был тебе неинтересен, ни игр моих, ни детских песен не знаешь, как не знаю я чем пахнет материно платье!..» [11]. Он справедливо обвиняет мать, не принимавшую участия в жизни детей, в попытке манипулировать им в споре с Ясоном: «Я -утешенье? Я - опора? Или последний камень спора, в котором выигрыша нет?» [11]. Той же причиной объясняется и моральная деградация сыновей, которая становится для их матери неожиданностью. Попытка же Медеи «пусть не любовью, а бедой» [11] объединить столько лет не интересовавших друг друга людей терпит поражение: сыновья отказались покидать город вслед за матерью, а Ясон предпочел ей богатство глупой дочери Креонта.
Соответствует отмеченной тривиализации образов и стилистика произведения. Ироничный разговорный стиль, включающий просторечные и грубые выражения характерен для речи всех персонажей пьесы: «Когда б ты был сегодня трезвым, я б объяснила, что долгов у нас, как блох на старой суке!..» [11], «К нам, кажется, гребет папаша... При нем хотя бы не трепись» [11]. Ироничный стиль сопровождается и игровым характером пьесы, в которой разыгранный античный сюжет оказывается импровизацией актеров до начала репетиции.
Сюжет о Медее, таким образом, получает широкое распространение в русской литературе только во второй половине XX в [12]. Заключая в себе огромный потенциал и возможности для различных интерпретаций, он находит отклик у авторов, чей круг интересов связан с проблемами взаимоотношений в семье, гендерной идентичности и многими другими [13]. Сюжет, претерпевая влияние таких тенденций, как гиноцентризм, тенденцию к банализации, обогащается авторами 80-90-х гг. новым прочтением античного мифа. Деструкция мифа у Л. Петрушевской и Л. Улицкой, постмодернистская иро-
ния и дегероизация у М. Хлебниковой сочетается с относительно традиционным использованием образов и сюжета Л. Разумовской. Сосуществование различных по стилистике и степени трансформации сюжета произведений не противоречит, однако, общей проблематике, затрагиваемой писателями, и объединяется общим ракурсом её рассмотрения - ролью женщины и семейными ценностями.
Список использованных источников
1. Ануй Ж. Медея [Электронный ресурс]. - Режим доступа: http:/ /www.theatre-ibrary.ru/authors/a/anuy (дата обращения 27.08.2018).
2. Баратынский Е. А. Бал. А. С. Пушкин. Граф Нулин. Две повести в стихах. СПб.: Наука, 2012. 280 с.
3. Брюсов В. Я. Избранное: Стихотворения, лирические поэмы. М.: Московский рабочий, 1979. 287 с.
4. Лауренти К. Трагическая Медея в России [Электронный ресурс]. - Режим доступа: http://samlib.ru/l/laurenti_k_w/ medejadljatetradok.shtml (дата обращения 31.08.2018).
5. «Медея» Рифм нет.ру: цитаты, афоризмы, высказывания, притчи. - Режим доступа: http://rifmnet.ru/heroes/17410- medeya.html (дата обращения: 20.08.2018).
6. Петрушевская Л. Богиня Парка. Повести и рассказы. М.: ЭКСМО, 2004. 351 с.
7. Суворин А. С., Буренин В. П. Медея драма в 4 д. в стихах и прозе. СПб.: тип. А. Суворина, 1883. 126 с.
8. Разумовская Л. Медея [Электронный ресурс]. - Режим доступа: http ://theatre-library. ru/files/r/razumovskaya/razumovskaya_7.doc (дата обращения 27.08.2018).
9. Ровенская Т. А. Роман Л. Улицкой «Медея и ее дети и повесть Л. Петрушевской «Маленькая Грозная»: опыт нового женского мифотворчества // Адам и Ева. Альманах гендерной истории. - М., 2001. - №№2. - С. 137-163.
10. Улицкая Л. Медея и ее дети. Москва: Издательство АСТ, 2011. 352 с.
11. Хлебникова М. Репетиция [Электронный ресурс]. - Режим доступа:/Лib.ru/POEZIQ/HLEBNЖOWA_MУrepetюia.txt (дата обращения 25.08.2018).
_№ 3, 2018, вопросы русской литературы
12. Шарыпина Т. А. Медея ХХ века: русские версии в европейском контексте // Россия и Греция: диалоги культур: материалы I Международной конференции. 2007. С. 215-220.
13. Шарыпина Т. А. «Мама Медея» Тома Ланоя: бельгийский вариант в немецком контексте // Вестник Нижегородского университета им. Н. И. Лобачевского. - Серия: Филология. - 2006. -№ 1. - С. 105-110.
RUSSIAN MEDEA OF THE 80-90S OF THE 20th CENTURY (L. ULITSKAYA, L. PETRUSHEVSKAYA, L. RAZUMOVSKAYA, M. KHLEBNIKOVA)
Savinykh Olga Igorevna,
Postgraduate Student, Department of Foreign Literature, Institute of Philology and Journalism, Nizhny Novgorod State University N.I. Lobachevsky, (Nizhny Novgorod, RF) e-mail: peu_plus@mail.ru.
The article deals with the Russian interpretations of the antique story about Medea relating to the 80-90s. 20th century, the period of greatly increased interest to this antique image. A comparative analysis in the sociocultural context of the epoch and the tradition of appeal to the Greek myth is carried out and reveals certain features of the ideological and artistic specificity of myth interpretations in the works of L. Ulitskaya, L. Petrushevskaya, L. Razumovsky and M. Khlebnikova. The degree of individuality of interpretations and the influence of the European tradition are also noted.
Keywords: L. Ulitskaya, L. Petrushevskaya, L. Razumovskaya, M. Khlebnikova, gender identity, banalization, family relations problems.
References
1. Anuy ZH. Medeya [Elektronnyy resurs]. - Rezhim dostupa: http:/ /www.theatre-ibrary.ru/authors/a/anuy (data obrashcheniya 27.08.2018).
2. Baratynskiy Ye. A. Bal. A. S. Pushkin. Graf Nulin. Dve povesti v stikhakh. SPb.: Nauka, 2012. 280 s.
3. Bryusov V Ya. Izbrannoye: Stikhotvoreniya, liricheskiye poemy. M.: Moskovskiy rabochiy, 1979. 287 s.
4. Laurenti K. Tragicheskaya Medeya v Rossii [Elektronnyy resurs]. - Rezhim dostupa: http://samlib.ru/l7laurenti_k_w/ medejadljatetradok.shtml (data obrashcheniya 31.08.2018).
5. «Medeya» Rifm net.ru: tsitaty, aforizmy, vyskazyvaniya, pritchi. -Rezhim dostupa: http://rifmnet.ru/heroes/17410- medeya.html (data obrashcheniya: 20.08.2018).
6. Petrushevskaya L. Boginya Parka. Povesti i rasskazy. M. : EKSMO, 2004. 351 s.
7. Suvorin A. S., Burenin V. P. Medeya drama v 4 d. v stikhakh i proze. SPb.: tip. A. Suvorina, 1883. 126 s.
8. Razumovskaya L. Medeya [Elektronnyy resurs]. - Rezhim dostupa: http://theatre-library.ru/files/r/razumovskaya/razumovskaya_7.doc (data obrashcheniya 27.08.2018).
9. Rovenskaya T. A. Roman L. Ulitskoy «Medeya i yeye deti i povest' L. Petrushevskoy «Malen'kaya Groznaya»: opyt novogo zhenskogo mifotvorchestva // Adam i Yeva. Al'manakh gendernoy istorii. - M., 2001. - №22. - S. 137-163.
10. Ulitskaya L. Medeya i yeye deti. Moskva: Izdatel'stvo AST, 2011. 352 s.
11. Khlebnikova M. Repetitsiya [Elektronnyy resurs]. - Rezhim dostupa://lib. ru/POEZIQ/HLEBNIKOWA_M/rep eticia.txt (data obrashcheniya 25.08.2018).
12. Sharypina T. A. Medeya KHKH veka: russkiye versii v yevropeyskom kontekste // Rossiya i Gretsiya: dialogi kul'tur: materialy I Mezhdunarodnoy konferentsii. 2007. S. 215-220.
13. Sharypina T. A. «Mama Medeya» Toma Lanoya: bel'giyskiy variant v nemetskom kontekste // Vestnik Nizhegorodskogo universiteta im. N. I. Lobachevskogo. - Seriya: Filologiya. - 2006. - №№ 1. - S. 105110.
