CC BY
132
ИСКУССТВО И КУЛЬТУРА
Вестник Омского университета, 2004. №1. С. 92-95.
V 7ТТ<" ППЯ-Я9 П1
© Омский государственный университет ^ uuo.oz.ui
РУССКАЯ ИНТЕЛЛИГЕНЦИЯ И ПРОЛЕТКУЛЬТ
А.В. Карпов
Санкт-Петербургский гуманитарный университет профсоюзов, кафедра искусствоведения
192000, Санкт-Петербург, ул. Фучика, 15
Получена 3 декабря 2003 г.
This article is devoted to role of the Russian intelligentsia in Proletkult movement (1917-1922).
Послереволюционное время - эпоха радикальных культурных и художественных проектов. Одним из них явилась программа «пролетарской культуры», выдвинутая идеологами массового социально-культурного движения Пролеткульта. Программа «пролетарской культуры», охватывающая различные сферы картины мира и социальной практики (художественно-эстетическую, морально-этическую, научно-философскую) и подчиненная единой цели - формированию качественно иного типа культуры, не могла быть осуществлена без содействия интеллигенции.
В отношении пролеткультовцев к интеллигенции причудливо переплетались как резкие антиинтеллигентские настроения и высокомерно-пренебрежительное отношение к ней, так и осознание того, что без ее помощи невозможно культурное развитие. Вот что говорили делегаты Первой Всероссийской конференции пролеткультов (сентябрь 1918 г.): «Она (интеллигенция) пришла к нам, она имеет культурный стаж. Но от нее мы возьмем лишь специальный навык, поставив под строгий контроль ее культурное влияние» [11, с. 20]. «Если мы хотим, чтобы наш горн пылал, мы будем бросать в него уголь, нефть, а не крестьянскую солому и интеллигентские щепочки, от которых будет только чад, не более» [11, с. 27]. «Теперь мы еще не можем обойтись без буржуазной интеллигенции и ученых. Нам еще надо создать свою рабочую интеллигенцию, своих студентов, своих ученых» [11, с. 34]. «В области науки и технических знаний интеллигенция еще может учить нас, но в искусстве нет: пролетариат сам выявит свое творчество» [11, с. 113].
27 октября 1918 г. на общем собрании студийцев Пролеткульта разгорелись жаркие прения вокруг определения понятий «интеллигент» и «пролетарий». Эти споры ярко характеризуют отношение рядовых участников пролеткультов-
ского движения к интеллигенции. По мнению одних, интеллигенты, как носители старой культуры, будут тормозить пролеткультовскую работу и поэтому должны покинуть Пролеткульт. По мнению других, идеология и материальное положение, а не место в процессе производства, должны быть положены в основу определения этих понятий. Аргументы были весьма любопытны. «Происхождение не имеет решающего значения, так как люди, вышедшие из буржуазной среды, усыновляются рабочим классом, если идут с ним нога в ногу в общей борьбе. Наиболее ярким примером является симбирский помещик Ленин, в данный момент усыновленный вождь пролетариата». В результате сошлись на том, что в студиях Пролеткульта участниками могут быть «рабочие и интеллигенты из рабочего класса, тесно связанные с последним». Как сообщает автор отчета о диспуте: «Собрание закончилось пением революционных песен» [15, с. 91].
Что подвигло интеллигенцию на участие в работе Пролеткульта? М.В. Волошина в своих мемуарах пишет: «Разве не было это исполнением моего самого сокровенного желания открыть нашему народу путь к искусству. Я была так счастлива, что ни голод, ни холод, ни тот факт, что у меня не было крыши над головой, и каждую ночь я проводила, где придется, не играли для меня никакой роли» [5, с. 267-268]. Отвечая на упреки знакомых, почему она не саботирует большевиков, Волошина говорила: «То, что мы хотим дать рабочим, ничего общего не имеет с партиями. Тогда я была убеждена, что большевизм, такой чуждый русскому народу, удержится лишь недолгий промежуток времени, как переходная ситуация. Но, то, что получат рабочие, приобщаясь к культуре общечеловеческой, это останется и тогда, когда большевизм исчезнет» [5, с. 269].
Для многих представителей русской интеллигенции сотрудничество с большевиками и различ-
ными советскими культурными учреждениями было невозможно в принципе. И.А. Бунин записал в свой дневник 24 апреля 1919 г.: «Подумать только: надо еще объяснять то тому то другому почему именно не пойду я служить в какой-нибудь Пролеткульт! Надо еще доказывать, что нельзя сидеть рядом с чрезвычайкой, где чуть ли не каждый час кому-нибудь проламывают голову, и просвещать насчет «последних достижений в инструментовке стиха» какую-нибудь хряпу с мокрыми от пота руками! Да порази ее проказа до семьдесят седьмого колена, если она даже «антиресуется» стихами! <... > Это ли не ужас, что я должен доказывать, например, что лучше тысячу раз околеть с голоду, чем обучать эту хряпу ямбам и хореям!» [3, с. 44].
Среди активных деятелей Пролеткульта был поэт Андрей Белый, пришедший в Пролеткульт осенью 1918 г. [2, с. 313]. В литературной студии Московского Пролеткульта он читал два основных курса - «Стиховедение» и «Теория художественного слова». В качестве обучающего метода Белый избрал такой принцип - оценивать творческие достижения молодых поэтов как можно выше. М. Волошина вспоминала: «Удивительно было, что вовсе его не легкая манера высказывать свои мысли нашла такой отклик у рабочих» [5, с. 269]. Поэт Василий Казин, учившийся в литературной студии Пролеткульта в 1918— 1920 гг., вспоминал: «Настоящим своим наставником я назвал бы Андрея Белого. <... > Человек высокой культуры, постоянного горения; обаятельный и энергичный оратор. Его энтузиазм вдохновлял, зажигал. Мы слушали его, будто завороженные. Как он рассказывал о Пушкине!» [2, с. 315]. А. Белый опубликовал несколько статей в журнале «Горн», в частности «О художественной прозе» (1919. - кн. 2/3), «О ритме» (1920.-кн. 5).
Однако, несмотря на популярность Андрея Белого у слушателей литературной студии, подозрения в «чуждом влиянии» не обошли его стороной. П.И. Лебедев-Полянский (председатель Пролеткульта) писал: «Когда он начинает творить пролетарскую культуру, нас берет страх, и мы утешаемся одним, что скоро освободимся от этого «творчества», а интеллигенцию сделаем своей слугой, как она служила прежде буржуазии» [8]. Вскоре, действительно, «освободились». В августе 1919 г. закончилась деятельность Андрея Белого в Пролеткульте. Он записывает в дневнике: «Заседание в Пролеткульте, после которого бросаю Пролеткульт» [1, с. 9]. Правда, в июне 1920 г. Белый прочел две лекции в Петроградском Пролеткульте. Через несколько лет, подводя итоги культурного развития послереволюционной России, А. Белый напишет статью «Культура в современной России», опубликован-
ную в эмигрантском берлинском журнале «Новая русская книга». «Помню, как связь моя с кружком пролетарских поэтов подвергалась всяческому осмеянию, клевете. Одни видели в ней лишь «службу начальству», другие - коварную агитацию «буржуазного специалиста», деморализующего стихию пролетарской культуры, не видели одного: любви поэта к поэтам... » [2, с. 321-322]. Горечью разочарования и обиды продиктованы эти строки.
Маргарита Волошина - секретарь Московского Пролеткульта, занимавшаяся организацией студий изобразительного искусства, вспоминала впоследствии: «Здание Пролеткульта находилось поблизости от военной школы, где каждую ночь расстреливали людей. В квартире, где я чаще всего ночевала, всю ночь были слышны за стенкой эти выстрелы. Но днем я видела учеников Пролеткульта, людей, жаждущих найти истинный смысл жизни и ставящих перед собой глубокие, даже глубочайшие вопросы бытия. С каким доверием, с какой благодарностью воспринимали они то, что им давали! В этом двойственном мире жила я тогда» [5, с. 269]. Однако, когда Волошина должна была предоставлять на проверку конспекты докладов, работа «стала ... невозможной» не только для нее, но и для А. Белого и Вяч. Иванова. «Лучше всех, - пишет Волошина, - было работать руководителю музыкального отдела, его никто не тревожил. Он сделал много хорошего, организуя оркестры по всей России» [5, с. 270]. Примечательно, что главу своих мемуаров, посвященную работе в советских культурных учреждениях, Волошина назвала «Химеры».
В литературной студии Московского Пролеткульта читал лекции, в том числе по поэзии Пушкина, В.Ф. Ходасевич. В журнале «Горн» была опубликована его статья «Стихотворная техника Михаила Герасимова» (1919. - кн. 2/3). В мемуарном очерке «Пролеткульт» Ходасевич отмечал «прекраснейшие качества русской рабочей аудитории» и прежде всего «ее подлинное стремление к знанию и интеллектуальную честность». С другой стороны, он обвинил «главарей Пролеткульта» в пагубном захваливании рабочих поэтов. О своих лекция Ходасевич пишет: «Мои чтения представлялись им (руководителям Пролеткульта - А.К.) замаскированной контрреволюцией, тогда как настоящей контрреволюцией занимался именно совет Пролеткульта. <... > Удалить нас вовсе - значило бы признать свое бессилие, открыть карты и восстановить слушателей против Совета Пролеткульта. Поэтому нам начали просто мешать» [14].
В театральной студии Московского Пролеткульта курс сценической речи вел князь С.М. Волконский, бывший в 1899-1901 гг. директором им-
94
A.B. Карпов
ператорскпх театров. Волконский писал в воспоминаниях: «Из той массы народа, которая прошла за три года перед моими глазами во всевозможных "студиях", я только в одной среде нашел проявление настоящей свежести. Это в рабочей среде. Здесь я видел яркие, любознательностью горящие глаза; каждое слово принималось ими с доверием и жаждой. Я очень много читал в так называемом пролеткульте. Там были исключительно рабочие, на нерабочих был процент. Я всегда буду вспоминать с признательностью эту молодежь и их отношение к работе и лично ко мне» [4, с. 288]. Студийцы с доверием относились к Волконскому, протестовав однажды против установления над ним опеки со стороны руководства Пролеткульта. С.М. Волконский не мог принять новый общественный уклад, он не понимал «теорий этих людей относительно искусства», не мог работать в атмосфере «вражды и ненависти», царившей в обществе. Дважды он выходил из Пролеткульта и дважды по просьбам студийцев возвращался. Чашу терпения переполнила плетневская пьеса «Невероятно, но возможно», охарактеризованная Волконским как «ужаснейшая пошлятина». Он написал в своем заявлении об уходе, что «для этого» его «занятия не нужны» [4, с. 300].
В театральной студии Московского Пролеткульта преподавали также: Н.В. Демидов,
B.Р. Ольховский, B.C. Смышляев (он же был режиссером многих пролеткультовских постановок), М.А. Чехов. Пролеткультовский журнал «Горн» опубликовал две статьи Чехова «О системе Станиславского» (1919. - кн. 2/3) и «О работе актера над собой (по системе Станиславского)» (1919. - кн. 4). Это было первое документальное изложение системы Станиславского, существовавшей до того лишь в устной форме. Станиславский обиделся из-за этого на Чехова, который в результате был вынужден принести мастеру свои извинения [16].
В 1920-1925 гг. в Пролеткульте работал
C.М. Эйзенштейн. Он руководил режиссерскими мастерскими, возглавлял первый рабочий театр Пролеткульта. В театре Пролеткульта Эйзенштейном были поставлены спектакли «Мексиканец» (по рассказу Джека Лондона), «Мудрец» (политбуффонада на основе пьесы Н.А. Островского «На всякого мудреца довольно простоты»), «Противогазы» (вместо театральной сцены - газовый завод, превращенный в сценическую площадку) . Совместно с Пролеткультом снят фильм «Стачка» [9, 12]. Эйзенштейн покинул Пролеткульт из-за конфликта с В.Ф. Плетневым по поводу кинофильма «Стачка» [18, с. 112, 398].
В Петроградском Пролеткульте занятия в литературной студии вел Н.С. Гумилев. В журна-
ле «Грядущее» читаем: «В литературном отделе за сентябрь и половину октября происходили занятия в Литературной Студии. <...> Занятия происходят четыре раза в неделю, читали лекции: по теории стихосложения т. Гумилев... » [19, с. 30]. Когда Гумилев был арестован по обвинению в контрреволюционном заговоре, было написано письмо за подписью М. Горького и других с ходатайством об освобождении поэта, среди «подписантов» был и председатель Петроградского Пролеткульта А.И. Маширов-Самобытник.
В театральной студии Петроградского Пролеткульта работали актеры Александринки -Г.Г. Ге, Е.П. Карпов, режиссерами были H.H. Урванцов (режиссер «Кривого зеркала»), А.Л. Грипич, ученик Мейерхольда, A.A. Мгеб-ров, осуществивший большинство постановок Петроградского Пролеткульта. Курс «Искусство живой речи» в Петроградском Пролеткульте читал знаменитый адвокат А.Ф. Кони. Д.А. Щеглов, в 1919-1920 гг. заведующий театральной студией, вспоминал: «Он вызывал у нас к себе горячий интерес и нежное почтение как человек, некогда посмевший бросить вызов самодержавию и оправдать на царском суде Веру Засулич, которой грозила смертная казнь» [17, с. 37].
Следует остановиться на отношениях Пролеткульта и М. Горького, поскольку последний был одним из организаторов и идейных вдохновителей группы «Вперед», провозгласившей лозунг «пролетарской культуры». В нашей публикации мы показали тождественность взглядов М. Горького и пролеткультовцев по отношению к культурному наследию прошлого [7]. Однако во многом мировоззренческие ориентации М. Горького и пролеткультовских функционеров были противоположны. Радикалы от «пролетарской культуры» отвергали гуманистический пафос его статей в «Новой жизни», не принимали его позицию - «культура выше политики». Деятели Пролеткульта критиковали не только политические воззрения Горького, но и его творчество, констатируя падение его таланта [7, с. 261-263].
Если резкие выпады функционеров от «пролетарской культуры» в адрес Горького достаточно часты, то об отношении Горького к Пролеткульту «можно судить лишь по косвенным и редким свидетельствам» [10, с. 88]. Единственный известный документ, отражавший взаимоотношения Горького с Пролеткультом, вернее, с пролеткультовскими писателями, - письмо К. Федина Горькому, впервые опубликованное H.H. Примоч-киной [6]. 14 марта 1920 г. в Союзе пролетарских писателей Петрограда с докладом «О психологии пролетарского художественного творчества» выступил М. Горький [20, с. 17]. В докладе М. Горький утверждал, что «культура есть явление
целостное. <...> Представление, что только пролетарий - творец духовных сил, что только он - соль земли, такое мессианское представление губительно» [13, с. 84-85]. Выступление Горького было признано «неудовлетворительным» [6, с. 376]. Тем не менее взаимная критика не мешала пролеткультовским функционерам приглашать писателя читать лекции в литературной студии Петроградского Пролеткульта; избирать его почетным председателем различных конференций, а театральным студиям Пролеткульта ставить горьковские пьесы «На дне», «Мещане», «Дети солнца», инсценировать «Мать» [7, с. 265].
Сопоставляя взгляды М. Горького и пролет-культовцев, можно сделать следующие выводы. Во-первых, обнаруживается общность их взглядов на социальную роль культурного наследия предшествующих эпох в создании культуры «нового мира». Во-вторых, они совершенно по-разному видели пути развития одной из составляющих новой культуры, а именно - литературы. Горький выступал за объединение всех интеллектуальных сил в деле спасения русской культуры. Пролет-культовцы же в большинстве своем ратовали за чисто классовую пролетарскую литературу. В-третьих, Горький критически (здесь он сходился с A.A. Богдановым) оценивал в это время идеологию большевизма, которая «наносит великий вред делу революции», за что и заслужил резкие упреки в свой адрес от некоторых лидеров Пролеткульта.
Сотрудничество значительной части русской интеллигенции с Пролеткультом было обусловлено отнюдь не поддержкой ими идеологии и практики большевизма, а неистребимой в истинном интеллигенте духовной потребностью в сохранении и развитии мира культуры; «великодушной иллюзией» о Пушкине, Шекспире, Байроне, Флобере, которые «потрясут не одну душу», даже тогда, когда «большевизм исчезнет». Иные представители творческой интеллигенции добровольно и с искренним энтузиазмом поддались романтике революции, но очень скоро убедились, с какими кровавыми химерами они имеют дело.
«Рабочая интеллигенция», созданная во многом благодаря интеллигенции «старой», своеобразно отплатила своим учителям. В этом смысле интересна судьба интеллигентов, сотрудничавших с Пролеткультом. Н.С. Гумилев был расстрелян. В.Ф. Ходасевич, М.В. Волошина, М.А. Чехов, Вяч. Иванов, М.С. Волконский, как и многие другие, эмигрировали. Н.М. Тарабукин долгие годы был обречен на самую страшную судьбу мыслящей личности - писать «в стол». М. Горький и С.М. Эйзенштейн, каждый по-своему, стали творцами культуры «нового мира».
[1] Беседа о пролетарской культуре в Вольфиле/ Пред. и примеч. Е.В. Ивановой // De visu. 1993. № 7. С. 5-27.
[2] Богомолов H.A. Андрей Белый и советские писатели// Андрей Белый: проблемы творчества. М.: Сов. писатель, 1988. С. 309-337.
[3] Бунин H.A. Окаянные дни. Л.: АЗЪ, 1991. 84 с.
[4] Волконский С.М. Мои воспоминания: В 2 т. М.: Искусство, 1992. Т. 2. 383 с.
[5] Волошина М.В. Зеленая змея: Мемуары художницы. СПб.: Андреев и сыновья, 1993. 339 с.
[6] К. Федин: «...говорить с Вами чувствую необходимость ...» (неизвестное письмо Горькому)/ Публ. и коммент. H.H. Примочкиной // Вопросы литературы. 1992. Вып. 2. С. 373-379.
[7] Карпов A.B. М. Горький и Пролеткульт// Горьковские чтения - 97: Материалы междунар. конф. «М. Горький и XX век». Н. Новгород: Изд-во ННГУ, 1997. С. 259-267.
[8] Лебедев-Полянский П. И. Рецензия// Пролетарская культура. 1919. № 6. С. 47.
[9] Никитин А.Л. Первый спектакль С. Эйзенштейна в Пролеткульте, или Как создавался «Мексиканец» // Киноведческие записки. 1994/1995. № 24. С. 138-162.
[10] Примочкина H.H. Писатель и власть. М. Горький в литературном движении 20-х годов. М.: РОССПЭН, 1996. 255 с.
[11] Протоколы Первой Всероссийской конференции пролетарских культурно-просветительных организаций. 15-20 сентября 1918 г./ Под ред. П.И. Лебедева-Полянского. М.: Пролеткульт, 1918. 127 с.
[12] Ракета. Опыт театральной работы// Горн. 1923. Кн. 8. С. 56-61.
[13] Федин К. Горький среди нас: картины литературной жизни. М.: Сов. писатель, 1977. 367 с.
[14] Ходасевич В.Ф. В Пролеткульте // Ходасевич В.Ф. Колеблимый треножник. М.: Сов. писатель, 1991. С. 390-393.
[15] Хроника // Горн. 1918. Кн. 1. С. 89-96.
[16] Чехов М. Литературное наследие: В 2 т. М.: Искусство, 1995. Т. 2. С. 31-58.
[17] Щеглов Д. У истоков // У истоков. М.: ВТО, 1960. С. 11-177.
[18] Эйзенштейн С.М. Мемуары: В 2 т. М.: Ред. газеты «Труд», 1997. Т. 1. 430 с.
[19] Наша культура // Грядущее. 1919. №7/8. С. 3032.
[20] В союзе пролетарских писателей // Грядущее. 1920. № 3. С. 16-17.
