CC BY
53Русофобия как теоретический феномен: попытка концептуализации внешних проявлений
Тамбиянц Юлиан Григорьевич,
д.ф.н., профессор кафедры социологии и культурологии Кубанского государственного аграрного университета имени И.Т. Трубилина
E-mail: [email protected]
Терещенко Олеся Валерьевна,
к.ф.н., старший преподаватель кафедры истории и политологии Кубанского государственного аграрного университета имени И.Т. Трубилина E-mail: [email protected]
Кулик Станислав Владимирович,
аспирант кафедры социологии и культурологии Кубанского государственного аграрного университета имени И.Т. Трубилина E-mail: [email protected]
Гнатенко Наталья Игоревна,
аспирант кафедры социологии и культурологии Кубанского государственного аграрного университета имени И.Т. Трубилина E-mail: [email protected]
Статья рассматривает внешние проявления феномена русофобии. Доказывается онтология русофобии, отраженная как в работах западных интеллектуалов, так и в объективных исторических и политических фактах. Попытка концептуализации русофобии основывается на выявлении разнообразных фундаментальных источников, которые и определяют различные ее разновидности. Цивилизационная русофобия обусловлена дихотомической природой западной цивилизации, воспринимающей «Других» в оппозиционных категориях «цивилизации» и «варварства». Национальные варианты русофобий обычно исходят из проблематики национальных интересов, сталкивающихся с существованием России, и могут принимать явный/ латентный смысл. Более устойчива этнонациональная русофобия поляков, имеющая почвенническую подпитку прежде всего через посредство исторической памяти.
Ключевые слова: западная цивилизация, российская цивилизация, русофобия как идеологический феномен, цивилизационная русофобия, национальная русофобия, этнонациональная русофобия.
Несмотря на тридцатилетнюю давность краха так называемой «империи зла», симпатий к нашей стране заметно не прибавилось. Если говорить об интеллектуальном истеблишменте Запада, то можно отметить некоторую ностальгию об СССР, с той точки зрения, что он представлял собой реальную альтернативу, благодаря которой западный капитализм вынужден был принимать во внимание социальную составляющую. С упразднением, а точнее самоликвидацией подобной альтернативы социальная проблематика западных стран закономерно приобрела тенденции обострения, что отражено отнюдь не только в трудах левых исследователей (П. Кра-уч, К. Лэш, Б. Кагарлицкий и др.). Современность, характеризующуюся стремительным осложнением ситуации вокруг России, объективно дает повод к росту русофобских настроений в западном сознании, что в целом и происходит. О реальности подобного явления свидетельствует и факт попыток его теоретического осмысления, которые в последние годы все больше приобретают наукообразный смысл, преодолевая довольно-таки размытые рамки публицистики. Собственно, полем настоящего небольшого исследования и послужит научно-публицистический дискурс, касающийся русофобии, анализ которой мы намерены осуществлять в соотнесении с некоторыми социальными и историческими практиками. Причем, сразу следует отметить, что русофобия есть феномен прежде всего идеологический, и даже попытки рационального осмысления его, как правило, не лишены определенной философско-политической детерминации. Это выступает одной из предпосылок выстраиваемой логики анализа феномена русофобии, определения его ведущих источников. Между тем русофобия весьма неоднородное явление, разобраться в котором будет весьма полезно как в теоретическом, так и практическом смысле. При этом здесь мы ограничимся вариантами внешнего проявления русофобий, между тем как данный феномен имманентно присущ и определенным сегментам российского сознания, осмыслению чего мы займемся в будущих работах.
Цель нашего небольшого исследования сводится к попыткам концептуализации русофобии, выявлении и описании имеющихся ее форм, что называется, «плавающих на поверхности». В плане задач мы намерены сначала установить онтологический статус указанного явления, для чего обратимся к определенному историческому и теоретическому опыту, а затем займемся анализом разнообразной литературы о русофобии с тем, чтобы прежде всего определиться с ее классификацией. Последнюю мы намерены увязывать с конкретными источниками и факторами, определение которых закладывает базовую предпосылку для дальнейшего исследования русофобии, более углубленному пониманию ее сущности.
Содержательное определение русофобии, предложенное С. Кара-Мурзой, не отличается особым категориальным изыском. Здесь видится «широкий спектр отрицательных чувств и установок по отношению к русским, от страха до ненависти. Она присутствует как важный элемент в основных идеологических течениях Запада и оказывает влияние на отношение к России и в мас-
са о
сг
=Е
0
1
-1 У
"О
=Е СГ
<п
I_
и со
совом сознании, и в установках элиты и правящей верхушки. .. .игнорировать этот фактор нельзя, он является важным качеством той «окружающей среды», в которой существует Россия» [6, с. 22]. Вместе с тем данное определение, на наш взгляд, несколько поверхностно, слишком отдавая публицистикой.
О. Неменский ставит вопрос о различении просто неприязненных чувств у одного народа к другому (с этой точки зрения вполне банальны англофобия, франкофо-бия, японофобия и т.д.) и цельной идеологии, выстраиваемой именно на основе ненависти к конкретному этно-национальному феномену, соответственно приобретающей системный и устойчивый смысл [13]. Причем зачастую первое переходит во второе во многом не только в силу исторической динамики, но и целенаправленных конструктивистских усилий. Примерно таким образом формировалась идеология антисемитизма, похожий путь прошло русофобское мировоззрение.
С. Сергеев предлагает разделять собственно русофобию и нечто вроде здоровой критики в отношении русских. К последнему относится разного рода негативные высказывания о России и русских, пришедшиеся на момент раздражения; предпочтение нерусских материальных или культурных продуктов перед русскими (например, зарубежных машин или кинематографа); критическая оценка некоторых исторических отечественных периодов; наконец неприятие стратегических проектов - консервативного, социалистического или иного политического уклона. А вот к однозначно русофобским С. Сергеев относит следующие явления: 1) признание за русскими некой онтологической и/или генетической ущербности; 2) экзистенциальная ненависть или страх по отношению к ним; 3) систематическое и сознательное желание им вреда, а не блага; 4) отрицание самих понятий «русский», «русскость» как базовых для политического и культурного дискурса [15, с. 66-67]. Полем исследования в цитируемой статье С. Сергеева выступает отечественный писательско-публицистический дискурс. Однако обозначенные им критерии вполне употребимы для анализа иных теоретических и идеологических феноменов, как отечественных, так и зарубежных.
В то же время в России, да и, как можно полагать, за ее пределами имеется заметный сегмент интеллектуалов, считающих русофобию мифом. Главным образом, это присуще сторонникам либеральной логики. Например, теоретик модернизации Д. Травин, который в аналитическом обзоре теорий особого пути российского развития, не применяя термин «русофобия», фактически ставит его под сомнение в качестве постоянного феномена. Русофобия придумана внутри самой России, несмотря на то, что в ее внешнее происхождение уверовали даже такие незаурядные умы как Н. Данилевский и Ф. Достоевский [17, с. 13]. Данная позиция разделяется популярным в блогерской сфере писателем Д. Глухов-ским. По его мнению, Запад лишен какой бы то ни было русофобии, последняя сугубо внутреннее изобретение на базе национального комплекса неполноценности, перекрываемого манией величия [4].
В рамках либерального дискурса имеется и несколько иной ракурс рассмотрения русофобии, с позиции которого последняя не отрицается, но рассматривается как реакцией на агрессивные российские вызовы, вроде хрущевской «Кузькиной матери» и т.п. Такой взгляд присущ, например, историку Н. Соколову, социологу И. Эй-дману. Второй в начале 2010-х писал об агрессивной внешней политике путинского режима, ведущейся тайной войне против Украины с целью найти отклик в массовом сознании обывателей, ностальгирующих по «великой державе». Последствия предсказать несложно.
«Все это уже было один раз в истории и называлось фашизмом, ставшим как раз попыткой совместить советский тоталитарный опыт, империализм и олигархическую капиталистическую экономику» [23, с. 30].
Подобные рассуждения, с нашей точки зрения, являются наглядным образцом либерального мифологизирования. Реальность русофобии не сложно доказать как фактами объективной действительности, так и интеллектуальными тенденциями в избытке распространенными среди «властителей дум» западных, а также лимитрофных стран.
По мысли геополитика И. Кефели, «имперский жезл» на протяжении европейской истории подхватывала то одна, то другая страна, в то же время сохраняя одну и ту же суть - защита европейской культуры от «азиатских орд» [7, с. 120]. Если в XV-XVШ вв. главный вызов с Востока олицетворяла Османская империя, то последние два-три века с «азиатчиной» стала ассоциироваться именно Россия. Например, Вторая мировая война. Нацистская пропаганда активно оперировала цивилизаци-онными идеологемами, приписывая русским безусловно азиатскую сущность, что во многом являлось одним из опор гитлеровского проекта [14]. Так оккупированные французские земли виделись немцами в качестве протектората, а вот жители России в перспективе подлежали уничтожению. Об этом объективно свидетельствует доля смертности в нацистских концлагерях военнопленных советского (57%) и англо-американского (3,5%) происхождения [16, с. 232].
По во многом обоснованному мнению историка и публициста В. Шамбарова в июне 1941 г. на СССР напала не столько нацистская Германия, сколько фашистская Европа, представленная двумя румынскими и финскими армиями, венгерской армией и корпусом, итальянской армией и корпусом, поддержанными военным флотом, словацкий корпус. К ним были добавлены формирования добровольцев: фламандский, французский, датский, норвежский, голландский, хорватский легионы. Антисоветские (антироссийские) цели объединяли даже принципиальных на тот момент противников - венгров и румын. А техническую составляющую обеспечивали, помимо немецких предприятий (в подъеме которых едва ли не решающую роль сыграл американский капитал), такие промышленные гиганты как чешские «Шкода», «Збройник» и др. [21, с. 406-407]. Но даже в странах формально принадлежавших антигитлеровской коалиции дела обстояли не так однозначно в плане народной поддержки. Например, число французов, воевавших на стороне Германии, превосходит тех, кто сражался против нее (полк «Нормандия-Неман» и пр.) в соотношении 30:1 [5]. Признанный эксперт Второй мировой войны Алексей Исаев в предисловии к сборнику «Крестовый поход на Россию» констатирует: «Нас ненавидели. Причем ненавидели настолько, что из уютных домиков, разбросанных по всей Европе, решались идти в снега и болота рисковать жизнью и здоровьем. Во имя этой ненависти целые страны шли на сотрудничество с одним из самых жестоких режимов в истории человечества» [9, с. 5].
Для иллюстрации интеллектуальных интенций русофобского характера обратимся только к одному из ключевых фрагментов трудов А. Безансона, современного французского историка и политолога. Руководствуясь дихотомией «цивилизация - варварство», А. Безансон для подтверждения принадлежности России именно «варварству» весьма вольно обращается с российской историей, отбирая и интерпретируя факты с заданных априори позиций. Являясь несомненным апологетом Западной цивилизаторства, французский автор критику-
ет Петра I за авторитаризм и волюнтаризм, восхваляя Екатерину II, считая, что именно ею были предприняты конструктивные шаги, продвинувшие страну к реальной европеизации. Эти шаги сводятся к успешному выделению из петровского служилого теперь уже подлинно вестернизированного дворянства, которое не подвергалось телесным наказаниям, став настоящим хозяином поместий и крепостных [1]. Благодаря вестернизирован-ному дворянству, Россия и добилась успехов пусть прежде всего на культурном поприще. Были созданы литература и музыка, подлинно «европейские по своим сюжетам, источникам вдохновения, высшим ценностям». В то время как в безансоновском сюжете российская деревня предстает темной и архаичной, где сохраняются поклонения каким-то «древним и трудноопределимым» идолам [1].
Подобная картина уязвима по множеству параметров. Если брать только социокультурный аспект, на котором делает акцент А. Безансон, то отметим следующее. Во-первых, вестернизация дворянства далеко не всегда соответствовала тем же западным цивилизационным стандартам, но зачастую принимала искаженные, а порой и откровенно гротескные формы, что в достаточной мере отражено в романах представителя именно вестер-низированного дворянства И.С. Тургенева. Во-вторых, содержательно русская культура XIX в. носила не столько западный, сколько самобытный смысл, о чем свидетельствует как поэзия А. Пушкина, так и «Золотой век» русской литературы. В-третьих, производители элитарной русской культуры отнюдь не всегда имели дворянское происхождение - здесь можно встретить выходцев из разночинства (В. Белинский), купечества (А. Чехов), а то и вовсе мещанства (М. Горький). В-четвертых, историки-эксперты деятельность Екатерины II оценивают весьма неоднозначно, усматривая немало поводов для критики (С. Нефедов, Л. Милов).
В отличие от западного свободного сознания российскому, по мнению А. Безансона, присуща сущность рабского преклонения перед государственной властью, доходящее до его обожествления. В одной из последних книг А. Безансон откровенно заявляет: «Россиянин - это ложь. Ложь - в общине, фальшивой общине. Ложь - в помещике, священнике и царе... ложь, которая венчает все лжи. Крещендо лжи, хитрости и иллюзий. Тенденцией подобного государства является то, что оно становится все меньше государством и все больше религией. Вы даже не можете организовать у себя мир общественного правопорядка, нижний мир! А претендуете на высший свет религии. Будучи врагами Закона, вы хотите подняться выше Закона, вы посягаете на свет благодати! Неспособные к человеческому труду, вы себя величаете Богами» [18].
Вышеизложенное позволяет считать предлагаемую в отношении России картину научно-публицистическим мифологизированием. Цели последнего очевидны -сформировать негативно искаженную установку, доходящую до демонизации русских. Это наглядный образец русофобского западного мышления в публицистической форме.
Таким образом, нет смысла считать феномен русофобии иллюзиями отдельных российских интеллектуалов, типа Ф. Достоевского, А. Пушкина или Ф. Тютчева, стремящихся как-то затушевать массовый комплекс неполноценности перед прогрессивным Западом, объяснить собственные неудачи в цивилизационном развитии. Бытие русофобии вряд ли стоит подвергать сомнению. Другое дело, что русофобия может иметь различные источники и содержательное наполнение, что будет рассматриваться нами далее.
Немецко-российский мыслитель Леонид Люкс предпринял немало усилий, нацеленных на установление более непредвзятого взгляда на российскую действительность, очищения его от идеологических в том числе и от русофобских плевел. Например, клише о рабской психологии русских, постоянно употребляемое европейскими интеллектуалами как современниками (А. Безан-сон), так и мыслителями прошлого, причем самой различной политико-философской ориентации (К. Маркс и Ф. Энгельс с одной стороны, А. Кюстин, А. Токвиль с другой) он опровергает феноменом русской революционной интеллигенции. «Вряд ли какая-нибудь другая общественная группа в новой европейской истории, -пишет Л. Люкс, - была в такой мере склонна к радикальному нонконформизму и бунту. В самом деле этой кучке людей удалось потрясти основы могущественной монархии и в значительной степени способствовать ее краху» [11, с. 57].
Стремясь объяснить негативное отношение к России, Л. Люкс обращается к динамике складывающейся в европейских странах обстановки XIX в. Если в период войн Наполеона I русские виделись как союзники, а затем и вовсе - спасителями, то после устранения французской угрозы отношение к России быстро превратилось в диаметрально противоположное. Последней стали приписываться «планы» по установлению мирового господства, в которых европейская общественность видела где-то даже большую опасность, чем в устремлениях Франции. «Российская империя стала объектом ненависти как для тех сил, которые стремились к революционным либо территориальным переменам в Европе, так и для тех, которые любой ценой хотели не допустить этих перемен» [10, с. 173].
По мысли Л. Люкса, русофобские настроения в Европе подпитывались следующими источниками. Во-первых, банальный страх перед мощью России, победившей наполеоновскую армию. Во-вторых, в контексте общеевропейских революционных событий 1848-1849 гг. Российская империя трактовалась в качестве «самого мощного оплота контрреволюции» и «последнего бастиона старого режима», что находило подтверждение в решающем российском участии в подавлении венгерской революции. В-третьих, идеология панславизма, набиравшая популярность в XIX как в России, так и у иных славянских народов, согласно которой после скорого упадка Запада, именно славяне наследуют европейские культурные достижения [10, с. 176].
При всем уважении к научной объективности Л. Люкса, который в отличие от многих других бывших советских интеллектуалов не стал рупором антироссийских идей, мы полагаем, что его объяснение источников русофобии не исчерпывающе. Следует копнуть глубже геополитических причин. Вполне понятно, что, переехав в Европу, Л. Люкс возможно старался смягчить свой подход, обращая внимание на факт незнания европейских интеллектуалов особенностей внутреннего устройства России. Недостаток информации соответственно порождал упрощенные и предвзятые клише вроде типично русской психологии рабства. Но, дело в том, что небезуспешные попытки восполнить подобный пробел предпринимались, тем не менее никак не меняя устоявшихся оценок Запада. Например, трехтомная работа «Исследования внутренних отношений народной жизни и в особенности сельских учреждений России» А. фон Гакстгаузена, основанная на результатах путешествия по России в 18431844 гг. Как пишет сам Л. Люкс «эта в высшей степени информативная книга» осталась без сколько-нибудь значительного резонанса, а А. Токвиль даже назвал
сз о
сг ш
0
1
-1 У
"О ш
сг
<п
I_
и со
ее скучной. Совсем иная судьба была присуща сочинению А. де Кюстина, которому присущи резко критические оценки в отношении русской действительности, выдержавшему множество переизданий [10, с. 177]. Принципиально различная степень популярности этих двух книг в европейской общественности объясняется априори заданными установками западного сознания. Дело в том, что опасения европейцев России были вызваны еще и тем, что именно Россия наделялась образом конституирующего Другого, который ей достался в наследство от слабеющей Османской империи. Данный образ наделялся отрицательными «варварскими» чертами, соответственно угрожая европейской цивилизованности.
Более широкий исторический ракурс анализа западной русофобии предлагает швейцарец Ги Меттан, в отличие от Л. Люкса, делающего акцент на XIX век. В своей весьма объемной книге Г. Меттан усматривает предпосылки принципиально негативного к русским отношения уже в конце I тыс.н.э., в ходе усиливающихся противоречий западного и восточного ветвей христианства. Католический мир, выступавший основой западноевропейской идентичности, видел в носителях Православия «чужих», наделяя их «деспотичными», «недоразвитыми», «жестокими», «полуварварскими» качествами [12, с. 159]. В то же время, подойдя вплотную к выявлению цивилизационных корней русофобии, Г. Меттан переключил все же основное внимание на ее национальные варианты, отмечая французский, английский, немецкий и американский типы. Появление национальных разновидностей русофобии швейцарский исследователь связывает с эпохой Нового времени, определяя для каждой из них собственный круг причин.
Основой французского варианта послужили мифы: российского экспансионизма и азиатского деспотизма. Источником первого явился, как считается, фальшивый документ «Завещание Петра I», где раскрывается якобы русский замысел, касающийся завоевания Европы. На данный документ позднее при формировании доктрины сдерживания ссылались У. Черчилль, Г. Трумэн [12, с. 182-183]. Источником второго мифа явились «Записки о Московии» С. Герберштейна, первой половины XVI в., считающиеся одним из первых развернутых сведений о Московском государстве. Социально-политический порядок русских земель характеризовался: 1) абсолютизмом; 2) деспотизмом; рабством великокняжеских подданных; 3) псевдобожественностью. Подобный подход оставлял русских за бортом популярных два века спустя идей просвещения, где ключевыми идеологемами выступали свобода и равенство. Отсюда вполне объясним общий критицизм к России мыслителей-просветителей, которые выступали тогда с позиции «властителей дум». Органично в подобный мейнстрим французской, а по большому счету и европейской общественности вписалась книга А. Кюстина «Россия в 1839 году», где образ России подавался в виде поверхностно цивилизованной восточной деспотии с населением фактически представляющем армию рабов. Подобный государственный монстр таил для свободного Запада огромную опасность [10, с. 177].
Что касается английской разновидности русофобии, то по мысли Г. Меттана, она имеет не идеологическую, но геополитическую причинную обусловленность. Окончательная победа над Наполеоном I ликвидировала необходимость видеть в России союзника, тогда как логика британского колониализма приписывала России статус соперника. Имперским амбициям Британии было нежелательно укрепление позиций России после Венского конгресса 1815 г. [12, с. 229].
Более поздние причины послужили стимулом германской русофобии. Во второй половине XIX столетия складывающееся национальное сознание немцев актуализировало геополитическую составляющую, касающуюся естественного расширения жизненного пространства [12, с. 262, 271-272]. Вполне возможно, что для отдельных представителей немецкого этноса, немало проживающих в Прибалтике, дополнительной причиной послужила политика русификации, которую российская империя активно проводила в конце XIX- нач. XX вв. Иммигрировавший в Германию прибалтийский немец П. Рорбах писал в 1917 г., что устранение русской опасности является обязательным приоритетом внешней политики германской империи [3, с. 455]. Немецкая русофобия подкреплялась также идеологически (школьные учебники II Рейха), используя универсальные европейские схемы, транслирующие образ России как азиатского, варварского государства, способного лишь на фрагментарные прозападные шаги [12, с. 275]. Подобный подход прослеживается в работах классиков научного коммунизма, где Россия подавалась как враг передового человечества. По мысли Ф. Энгельса, перед Европой стоит дилемма - быть свободными или оказаться под пятой русских [6, с. 34].
Как считает Г. Меттан, американский вариант русофобии представляет динамический синтез английской, французской, немецкой русофобий, но в то же время идет в собственном неприятии России гораздо дальше, не останавливаясь до полного уничтожения, что иллюстрирует известный план Даллеса [24, с. 30-36]. Исходя из собственной западной идентичности, американцы посредством пуританизма модифицируют особым образом установку превосходства Западной цивилизации (А. Уткин, Н. Нарочницкая). Это официально прозвучало уже в 1823 г. с появлением доктрины Монро, где декларировалось американское внешнее доминирование. Практически сразу же США стали придерживаться антироссийского вектора политики, но в ходе «холодной войны» противоречия между США и СССР приняли глобальную форму соперничества двух систем. После окончания Второй мировой войны англосаксонские страны объявили начало политике сдерживания распространению воплощенного в СССР мирового коммунизма. В 1959 г. в законе Сената США «О порабощенных нациях», поднимается проблема русской экспансии. Причем уточнялось, что поработителем выступает не столько интернационализм коммунистического режима, сколько именно русский народ [24, с. 26]. Якобы традиционно Россия выражает «аппетит пожирателя народов в веках от Петра Великого к Ивану Грозному, к Екатерине Второй, к Николаю Второму, Ленину, Сталину и Хрущеву.» [24, с. 27-28].
Г. Меттан видит западную борьбу с коммунизмом не причиной, но следствием холодной войны. По его мысли: «старая вражда с новой силой разгорелась при Путине, когда коммунизм уже десяток лет как канул в Лету» [12, с. 314]. Миф об угрозе российской экспансии продолжает оказывать воздействие на американский истеблишмент и в постсоветскую эпоху, когда глобальное лидерство США ставится под сомнение совсем иными факторами, нежели ослабевшей Россией.
Анализ Г. Меттана национальных вариантов русофобии дает основание подвести под них общий знаменатель, который касается цивилизационных различий западного и российского миров. Их взаимный антагонизм на философско-концептуальном уровне обосновал Вальтер Шубарт в 30-е годы прошлого века [22]. Подобную онтологическую непреодолимость констатировал Вадим Цымбурский, предлагая видеть «островную»
природу отечественной цивилизации [20]. Рассмотрение данных сущностных отличий предпринял С. Кара-Мурза, доказывая тезис о России как альтернативной Западу христианской цивилизации. Россия «по главным вопросам бытия постоянно предлагала человечеству иные решения, нежели Запад, и стала не просто его конкурентом, но и экзистенциальным, бытийным оппонентом» [6, с. 20].
Довольно любопытные рассуждения содержатся в объемной статье Олега Неменского «Русофобия как идеология», автор которой отталкивается от внутренних антагонизмов христианства, которые в XI в. фактически институционализировались, разделившись на западную ветвь (католичество) и восточную (православие). Несколько позже подобные противоречия европейское сознание вписало в дихотомическую схему цивилизация-варварство. «Собственное варварское прошлое большинства европейских народов обусловило раннее появление стадиально-исторического мышления: другие по культуре народы стали восприниматься как попросту недоразвитые, задержавшиеся на том этапе истории, который западными народами уже пройден. Соответственно, им нужна была христианская миссия и просвещение, ускоренное ученичество. .Если же он упорствовал в своём невежестве, то переходил в разряд врагов католического мира» [13].
Европейское «открытие» России произошло в конце XV-XVI вв., что как раз совпадает с тем временем, когда, согласно В. Цымбурскому, состоялось окончательное утверждение западной и российской цивилизационных систем [19]. По мысли О. Неменского, весь XVI в. западные усилия были направлены, чтобы склонить «московитов» к принятию Флорентийской унии, что фактически означало признание главенства католичества над православием. «Катастрофический неуспех этих начинаний обусловил и утверждение образа России как экзистенциально чуждой и враждебной Западу страны. Страны, в отношении которой возможна только одна стратегия отношений - подчинить, чтобы обезопасить христианский мир» [13]. Неслучайно, первые комплексные сведения о Московском государстве (С. Герберштейн, Оле-арий) выдержаны в жестко критическом тоне.
На острие западной духовной экспансии выступила католическая Польша, которая в XVI в. навязала неравноправную унию Литве с немалым процентом православного населения. В XVI-XVII в. историки и публицисты Речи Посполитой (П. Пальчовский, Я. Подгорецкий, С. Немоевский) отделяли принципиально Россию от Европы, решительно отстаивая идею русской азиатскости. Ориентализация инициировала активность в отношении «Востока», который надо окультуривать, неся ему просвещение и порядок. В подобных идеологических тонах окрашивал действия по покорению Московского царства Сигизмунд III, подавая их как божью кару схизматикам-московитам, сопротивление которых интерпретировалось как оскорбление самого Бога и немыслимая дерзость.
О. Неменский делает заметный акцент на польской русофобии, подчеркивая ее почвенническую сущность. Зачастую она присутствует как системообразующий элемент сочинений видных польских мыслителей («Парижские лекции» А. Мицкевича). Показательно специфическое использование расовой методологии польскими властителями дум И. Лелевелем и Ф. Духинским для объяснения и оправдания крайне неприязненного отношения к русским. Здесь надо отметить, что в романо-германской интеллектуальной традиции имеется заметный тезис о расовой неполноценности славян в сравнении с германцами. На этом утверждении выстраивалась
логика основанного на сербофобии хорватского национализма, в рамках которого ставились задачи доказательства не славянского, а германского происхождения хорватов, что обуславливало их превосходство над славянами-сербами [2]. Польские мыслители, исходя из азиатского статуса русских, напротив, стремились опровергнуть их принадлежность славянству, присущего полякам. Русские объявлялись «грязнокровками», то есть потомками от скрещивания финно-угров, монголов, тюркских народов и славян, а такой этногенетиче-ский синтез оценивался «как гораздо худшее состояние, чем принадлежность к самым низшим расам» [13].
С нашей точки зрения, в польской русофобии имеются два специфических момента. С одной стороны, отчетливо просматриваются те «искусственные «подвижки к Европе» через подчеркивание неких квазиевропейских качеств», о которых писал В. Цымбурский, характеризуя центральноевропейские земли. С продвижением на восток цивилизационные идентификации становятся более расплывчатыми, спорными и часто претенциозными. «Практически все здешние народы, а особенно их элиты, склонны относить себя к «настоящей» Европе, своего же восточного соседа каждый держит за азиата» [19]. Показательно, что Западная цивилизация собственно Польшу в свой состав включать отнюдь не торопиться, что иллюстрируют как пропагандистские пассажи Геббельса, так и научные исследования (Л. Вульф). Другими словами, подчеркнутое дистанцирование от русских присущее теоретическим разработкам поляков наверняка объясняется также неким комплексом лимитрофной страны, изо всех сил стремящейся продемонстрировать свою западную принадлежность.
С другой стороны, усиливающим моментом наверняка выступает этническая историческая память - ведь Россия и Польша погружались в политические конфликты, ставкой которой выступала национальная независимость. И если попытка поляков в Смутное время окончилась для них неудачей, то аналогичные усилия России два века спустя увенчались полным успехом. Не исключено, что здесь кроется причина безграничной ненависти, характеризующей рассуждения некоторых польских интеллектуалов, отвергающих о России любые иные мнения, кроме подчеркнуто негативных. Например, современная публицистка К. Гжибовская возмущается: «В ведущих университетах Европы, даже в самых элитарных, по непонятным для нас, поляков, причинам Россия и её историческое прошлое воспринимается как нечто нормальное и повод для уважения этого территориального колосса» [13]. Данный пассаж совершенно очевидно показывает господство эмоций в упомянутых абсолютизированных автором рассуждениях.
Итак, мы считаем возможным выделить следующие идеологические формы русофобии, основанные на соответствующих источниках.
Наиболее общая цивилизационная русофобия, базирующейся на самоутверждающейся сущности западной цивилизации, которая склонна воспринимать «Других» в понятиях «варваров» или, в лучшем случае, недоци-вилизованных народов. Россия при всех ее вестерни-зационных потугах будет всегда восприниматься западным сознанием в качестве «Чужой», чему способствуют вполне зримые отличия. Россия географически ближе к Азии, обладает иной сакральной вертикалью (православием), имеет иной этнический состав (славяне, тюрки), представители которого всегда могли рассчитывать в лучшем случае лишь на периферийные позиции в западном сознании. Наконец, налицо весьма серьезные «почвеннические» отличия, обусловленные рядом исторических обстоятельств.
сз о
сг
=Е
0
1
-1 У
"О
=Е СГ
Цивилизационная русофобия несколько модифицировалась в эпоху формирующейся мировой системы, ознаменованной конкуренцией двух претендующих на глобальность проектов - либерально-капиталистического и коммунистического. В годы холодной войны тон задавали США, политику которых в некоторой степени можно считать ответом на вызов со стороны большевистской России. Вероятно, масштабность стоящих перед глобальными конкурентами задач побуждала формировать максимально демонизированный образ противника («империя зла»). В постсоветский период в отношении России инерция данной тенденции продолжается, при этом модифицируясь как бы в обратном направлении, делая акцент на геоцивилизационных противоречиях.
Более частные причины определяют национальные формы русофобии - английский, американский, французский, немецкий варианты. Все они имеют онтологические основания, исходящие обычно из проблематики реализации национальных интересов этих стран, сталкивающейся с существованием России. Причем на тактическом уровне Россия может даже выступить союзником определенной страны (как это было в отношении Франции), что на определенный момент отодвигает русофобские тенденции на второй план. В то же время национальные формы русофобии предполагают общее идеологическое обоснование, редуцируемое к отличиям российской действительности от идейных принципов проекта Просвещения, продолжающего оставаться весомой составляющей западного мировоззрения. Наконец, эт-нонациональная русофобия присущая коллективному польскому сознанию является отражением не столько цивилизационных, сколько межнациональных противоречий. Цивилизационный аспект выступает здесь больше вторичным фактором.
Литература
1. Безансон, А. Возможно ли включать Россию в мировое устройство? - URL: http://www.nationalism.org/ library/science/europe/besancon/besancon-russia.htm (дата обращения: 14.11.2021).
2. Беляков, С.С. Усташи: между фашизмом и этническим национализмом. - Екатеринбург: Гуманитарный университет, 2009. - 320 с.
3. Ваджра, А. Распад. Хроника и анализ украинской катастрофы. - М.: Книжный мир, 2019. - 960 с.
4. Глуховский, Д. Не нравится? Вали из страны. - URL: https://www.youtube.com/watch?v=nO4Cr9flfTM (дата обращения: 20.05.2022).
5. Голышев, В. Русофобия в немецких СМИ. Штрихи к портрету «Единой Европы». - URL: http://www.polit-nauka.org/library/prikl/golyshev2.php (дата обращения: 09.12.2022).
6. Кара-Мурза, С.Г. Россия не Запад или Что нас ждет. - М.: Алгоритм, 2011. - 256 с.
7. Кефели, И.Ф. Философия геополитики. - СПб.: Изд. дом «Петрополис», 2007.- 208 с.
8. Крауч, К. Странная не-смерть неолиберализма. -М.: Дело, 2012. - 276 с.
9. Крестовый поход на Россию. Сборник статей. - М.: Эксмо, 2005. - 480 с.
10. Люкс, Л. О возникновении русофобии на Западе // Политические исследования. 1993. № 1. С. 173-178.
11. Люкс, Л.М. Россия между Западом и Востоком. Сборник статей. - М.: Московский философский фонд, 1993. - 160 с.
12. Меттан, Г. Запад - Россия: тысячелетняя война. История русофобии от Карла Великого до Украинского кризиса. - М.: Паулсен, 2016. - 464 с.
13. Неменский, О.Б. Русофобия как идеология. - URL: https://www.perspektivy.info/print.php? ID=363035 (дата обращения: 12.01.2023).
14. Розенберг, А. Миф XX века. - Tallinn: Shildex, 1998. -516 с.
15. Сергеев, С. Как возможна русская русофобия. Записки ангажированного историка // Вопросы национализма. 2013. № 13 (№ 1). С. 66-85.
16. Серебрянников, В.В. Социология войны. - М.: Научный мир, 1997. - 398 с.
17. Травин, Д.Я. Теории особого пути России: классики и современники. - СПб.: Издательство Европейского университета в Санкт-Петербурге, 2015. - 64 с.
18. Французский интеллектуал А. Безансон «Святая Русь» и Украина. - URL: https://ru.krymr. com/a/28712406.html (дата обращения: 12.02.2023).
19. Цымбурский, В.Л. Народы между цивилизациями // Pro et Contra. Т. 3, № 3, 1997. - URL: www.intelros.ru (дата обращения: 12.11.2022).
20. Цымбурский, В.Л. Остров Россия // Политические исследования. 1993. № 5. С. 6-27.
21. Шамбаров, В.Е. Фашистская Европа. - М.: Алгоритм, 2014. - 544 с.
22. Шубарт, В. Европа и душа Востока. - М.: Русская идея, 2000. - 446 с.
23. Эйдман, И. Новая национальная идея Путина. - М.: Алгоритм, 2014. - 240 с.
24. Якунин, В.И., Багдасарян, В.Э., Сулакшин С.С. Новые технологии борьбы с российской государственностью. - М.: Научный эксперт, 2009. - 424 с.
RUSSOPHOBIA AS A THEORETICAL PHENOMENON: AN ATTEMPT TO CONCEPTUALIZE EXTERNAL MANIFESTATIONS
Tambiyants Y.G., Tereshchenko O.V., Kulik S.V., Gnatenko N.I.
Kuban State Agrarian University named after I.T. Trubilin
The article examines the external manifestations of the phenomenon of Russophobia. The ontology of Russophobia is proved, reflected both in the works of Western intellectuals and in objective historical and political facts. An attempt to conceptualize Russophobia is based on the identification of various fundamental sources that determine its various varieties. Civilizational Russophobia is due to the dichotomous nature of Western civilization, which perceives the "Others" in the oppositional categories of "civilization" and "barbarism". National versions of Russophobia usually come from the problematics of national interests facing the existence of Russia, and can take on an explicit / latent meaning. More stable is the ethno-national Russophobia of the Poles, which is fueled by soil, primarily through historical memory.
Keywords: Western civilization, Russian civilization, Russophobia as an ideological phenomenon, civilizational Russophobia, national Russophobia, ethno-national Russophobia.
References
1. Besancon, A. Is it possible to include Russia in the world order? - URL: http://www.nationalism.org/library/science/europe/ besancon/besancon-russia.htm (accessed: 14.11.2021).
2. Belyakov, S.S. Ustashe: Between Fascism and Ethnic Nationalism. - Yekaterinburg: Humanitarian University, 2009. - 320 p.
3. Vajra, A. Decay. Chronicle and analysis of the Ukrainian catastrophe. - M.: Knizhny Mir, 2019. - 960 p.
4. Glukhovsky, D. Don't like it? Get out of the country. - URL: https://www.youtube.com/watch?v=nO4Cr9flfTM (accessed: 20.05.2022).
5. Golyshev, V. Russophobia in the German media. Strokes to the portrait of "United Europe". - URL: http://www.politnauka.org/li-brary/prikl/golyshev2.php (date of access: 12.09.2022).
6. Kara-Murza, S.G. Russia is not the West or What awaits us. -M.: Algorithm, 2011. - 256 p.
7. Kefeli, I. F. Philosophy of geopolitics. - St. Petersburg: Ed. house "Petropolis", 2007. - 208 p.
8. Crouch, K. The strange non-death of neoliberalism. - M.: Delo, 2012. - 276 p.
9. Crusade against Russia. Digest of articles. - M.: Eksmo, 2005. -480 p.
10. Lux, L. On the emergence of Russophobia in the West // Political Studies. 1993. No. 1. S. 173-178.
11. Lux, L.M. Russia between West and East. Digest of articles. -M.: Moscow Philosophical Fund, 1993. - 160 p.
12. Mettan, G. West - Russia: a millennium war. History of Russophobia from Charlemagne to the Ukrainian Crisis. - M.: Paulsen, 2016. - 464 p.
13. Nemensky, O.B. Russophobia as an ideology. - URL: https:// www.perspektivy.info/print.php? ID=363035 (date of access: 01.12.2023).
14. Rosenberg, A. Myth of the XX century. - Tallinn: Shildex, 1998. - 516 p.
15. Sergeev, S. How Russian Russophobia Is Possible. Notes of a biased historian // Questions of nationalism. 2013. No. 13 (No. 1). pp. 66-85.
16. Serebryannikov, V.V. Sociology of war. - M.: Scientific world, 1997. - 398 p.
17. Travin, D. Ya. Theories of Russia's special path: classics and contemporaries. - St. Petersburg: Publishing House of the European University in St. Petersburg, 2015. - 64 p.
18. French intellectual A. Besancon "Holy Rus'" and Ukraine. -URL: https://ru.krymr.com/a728712406.html (date of access: 02.12.2023).
19. Tsymbursky, V.L. Peoples between civilizations // Pro et Contra. Vol. 3, No. 3, 1997. - URL: www.intelros.ru (date of access: 11.12.2022).
20. Tsymbursky, V.L. Ostrov Rossiya // Political Studies. 1993. No. 5. S. 6-27.
21. Shambarov, V.E. Fascist Europe. - M.: Algorithm, 2014. -544 p.
22. Schubart, V. Europe and the Soul of the East. - M.: Russian idea, 2000. - 446 p.
23. Eidman, I. Putin's new national idea. - M.: Algorithm, 2014. -240 p.
24. Yakunin, V.l., Bagdasaryan, V.E., Sulakshin S.S. New technologies for combating Russian statehood. - M.: Scientific expert, 2009. - 424 p.
