Рождение стиля Текст научной статьи по специальности «Гуманитарные науки»

УДК 72.03

Е. Д. Елизаров

Рождение стиля

В статье рассматривается преемственность развития архитектурных форм в условиях образования централизованных государств на территориях средневековой Европы. Показывается, что оно происходит в тесной связи с преодолением наследия республиканизма и формированием новой стратификации, выстраиванием системы социальных вертикалей феодального социума.

Ключевые слова: феодальная лестница; идеологические доминанты; архитектурные вертикали гражданского, фортификационного, храмового строительства.

Evgeniy Yelizarov

The Birth of the Slyle

The article discusses the continuity of the development of architectural forms in the conditions of the formation of centralized states on the territories of Medieval Europe. It is shown that it occurs in close connection with overcoming the heritage of republicanism and the formation of a new stratification, building up a system of social verticals of feudal society. Keywords: vassalage; ideological dominants; architectural verticals of civil; fortification; temple construction.

Исторически первой тенденцией развития организованного пространства человеческой деятельности становится линейная экспансия по горизонтали. Но здесь необходимы уточнения.

Мировое пространство, пространство культуры, наконец, то, в котором протекает частная жизнь, - это не одно и то же. Пространство культуры не является «вместилищем» ни индивида, ни

его группы и качественно отличается от мирового. В нем даже прямые могут принимать совершенно необычные для школьной геометрии формы. Не случайно в менталитете Востока они служат предметом строгой табуации. Поэтому при ориентации в организуемом человеком пространстве нельзя руководствоваться декартовыми координатами. Однако в качестве первого определения можно принять, что горизонталь - это то, что прилегает к поверхности природного рельефа. Но даже с учетом этой поправки организация пространства не сводится к одному изменению планов.

Только вертикаль создает новую архитектуру.

Именно она рождает потребность в новых материалах, а значит, сообщает дополнительный импульс познанию глубинной природы вещей. Ведь ни земляные валы, ни даже установленные на них частоколы не создают неодолимых стен. Но уже сырцовый кирпич на каменном основании позволяет поднять их до 15-20 м. Примером может служить Западная Семнэ (Египет, XIX в. до н. э.). Археологические раскопки показывают, что систематическое использование оборонительных стен из такого кирпича на территории Палестины начинается около 3000 лет до н. э. В том же третьем тысячелетии массивные стены с башнями возводятся в городах долины Инда (Хараппа и Мохенджо Даро). Что касается гражданских построек, то в них сырец используется задолго до этого, предположительно с десятого тысячелетия до н. э. Подвергнутый же обжигу кирпич - это уже следующий шаг в развитии технологий, и он рождает принципиально новые возможности.

Впрочем, дело не в одних материалах. В самой глубокой древности восхождение по вертикали понимается еще и в метафизическом значении; невозможное без проникновения в суть вещей, с самого начала оно становится чем-то сакральным. Более глубокое постижение тайн природы позволяет вознести творения человеческих рук ввысь - и это вселяет тревогу в сами небеса. Мы можем явственно различить общее в двух, казалось бы, совершенно не связанных библейских сказаниях. Первое из них касается яблок с древа познания (Быт 3:4-5). Второе говорит о проникновении

человеческой мысли в тайны строения вещества («И сказали друг другу: наделаем кирпичей и обожжем огнем. И стали у них кирпичи вместо камней, а земляная смола вместо извести. И сказали они: построим себе город и башню, высотою до небес, и сделаем себе имя, прежде нежели рассеемся по лицу всей земли» (Быт 11:3-4). Библия полна иносказаний, и если бы за ними не стояло мудрости долгой череды поколений, ее тексты никогда не вошли бы в самую кровь европейца. Между тем Вавилонское столпотворение - это такой же культурный символ, как и яблоко с запретного древа. Одно и то же стоит за ними: «.. .в день, в который вы вкусите их, откроются глаза ваши, и вы будете, как боги, знающие добро и зло» (Быт 3:5). Возведение своих строений к небу - это не просто нагромождение мертвых физических масс, но такой же символ познания. Восхождение по вертикали не достигается ни дармовыми плодами с запретных древ, ни бездушным умножением чисто механических работ. «В начале было слово», и там, где не открываются новые его измерения, любое лишенное искры творчества «дело» легко рассыпается в пыль - только рождение новых идеологем делает его результаты бессмертными. Все это легко проецируется на архитектуру: лишь восхождение по вертикали создает ее, рождает великие стили, и за буквальным пониманием этой пространственной координаты всегда встают контуры метафизических начал.

Развитие архитектуры и в самом деле немыслимо без постоянного воспарения над повторяющей контуры рельефа плоскостью. Но, если для осмысления экспансии по горизонтали не требуется большого напряжения мысли, то восхождение над нею требует от человека постижения не одних секретов вещества, но и тайны собственного назначения.

Уже гигиена межпоколенной коммуникации рождает страх перед иноплеменной культурой. Это с особенной отчетливостью прослеживается у греков, они первые заложили деление всей ойкумены на своих и чужих, эллинов и варваров в самое основание собственного взгляда на мир. Они первые осмыслили войну не как посягательство на «природные ресурсы» или «рынки сбыта», но

как столкновение цивилизаций. Все прочее, включая трофеи, - вторично. Именно это столкновение порождает отход от сложившихся на Востоке принципов культурного строительства. Архитектурные вертикали Европы возникают не из одних материальных потребностей, но и из стихийного противопоставления собственного образа мысли другому миру и другому менталитету.

Все в европейской культуре начинается в Греции.

Оставим в стороне ее царский период. В это время греческая культура мало чем отличается от культуры Востока. Глубокое родство с нею и преемственность видны уже из мифологии. Бог, которому поклонится Греция, задолго до того, как он станет покровительствовать эллинам, основал города индии, ввел законы, познакомил ее с искусством земледелия, научил богопочитанию... Геродот будет говорить о восточных корнях греческих достижений, Пифагор - учиться в Египте. Основатель новой философии Фалес -по происхождению финикиец, человек Востока; долгое время он жил в том же Египте, где и перенял многое от местных жрецов. Гомер, Солон, Демокрит, Ликург - многие прямо указывали на Восток как на родину знаний. Словом, родство и преемственность несомненно даже для самой Греции.

да, поначалу она наследует достижения Востока, но уже в УШ-У вв. до н. э. в ее культуре совершается самая настоящая революция. Взрыв сверхновой - вот что внезапно предстает перед нами. именно этот период полагает начало всему, что отличит европейскую цивилизацию. Именно в это время Греция обращается к человеку: «Отправной точкой и объектом всей греческой цивилизации является человек. Она исходит из его потребностей, она имеет в виду его пользу и его прогресс. Чтобы их достичь, она вспахивает одновременно и мир, и человека, один посредством другого. Человек и мир в представлении греческой цивилизации являются отражением один другого - это зеркала, поставленные друг против друга и взаимно читающие одно в другом» [7, т. I, с. 41]. Все в греческой культуре «во имя и во благо человека». Такая ориентация заставляет его самого стремиться к совершенству, и только совершенный человек становится олицетворением той

метафизической оси, которой предстоит воплотиться в вертикалях европейского зодчества.

Греческая вертикаль отличает не только верх и низ, но и Добро и Зло.

Центральной доминантой всей греческой культуры становится идея гармонии. Ей противостоит хаос. В мифологии эллинов - это бесформенное состояние мира, которое лежит в самом начале бытия: «Прежде всего возник Хаос» [2, ст. 116]. Часто он отождествляется с тартаром, бездной, символизирующей смерть, небытие. В другой трактовке хаос предстает как неупорядоченное буйство стихий. Оба представления сливаются в одно в образе подземного царства, в котором подвигом богов и героев запираются силы мрака.

Небо и подземелье, Хаос и гармония, боги и титаны, герои и чудовища - сложившийся порядок вещей утверждается в мире в результате непримиримой борьбы полярных стихий. В конечном счете побеждают силы, стремящиеся к свету, но и легионы тьмы никуда не исчезают, они лишь заточаются в подземелье, откуда в любой момент могут вырваться наружу. На чьей стороне окажутся люди, если это вдруг случится? Где их место в единой вертикали, по которой выстраиваются Небо, Земля и тартар?

Ответ в «природе» человека. Он, подвел своеобразный итог Аристотель, состоит из души и тела, но есть те, кем руководит первая, а есть и такие, над кем господствует второе, и весь людской ряд вплоть до настоящего времени ранжируется прежде всего по этому основанию. Лучшее, что есть в ойкумене - это назначенные для «прекрасных дел» эллины, лучшие среди них - это те, кто образуют военный ордер греческого полиса. Именно они встают в один строй со светлыми олимпийскими богами и героями, и ордер греческого храма отражает именно этот определивший пути развития всей европейской цивилизации выбор.

Заметим: рождение периптера совпадает с пиком военно-колониальной экспансии Греции и, одновременно, с расцветом творчества лучших ее поэтов, Архилоха, Тиртея, воспевших подвиг гражданина, ремесло воина. Именно этот подвиг читается

в архитектуре храма: боги на небе фронтона, люди и герои - в боевом строю колоннады, и все вместе - на страже против того, что заперто где-то там, глубоко внизу, под ногами. Не случайно и ставшее каноническим представление Витрувия о дорическом ордере: «.дорийская колонна стала воспроизводить в зданиях пропорции, крепость и красоту мужского тела» [10, с. 75]. Ключевая ценность античного полиса, вооруженный гоплит, а вовсе не механическое повторение в камне балочно-стоечных деревянных конструкций (о чем говорил тот же Витрувий и будет говорить Виолле-ле-Дюк) рождает главную вертикаль греческой (а впрочем, и всей европейской) архитектуры.

не все допускаются в этот величественный ранжир богов, героев и людей. Из последних в Фермопильском ущелье нашли свою смерть более четырех тысяч человек, школьные же программы до сих пор говорят лишь о трехстах. лишь тот, кому доверяется место в строю фаланги, достоин почестей греческого города. только гоплит получает все права его гражданина, и, повторенная в камне, фаланга олицетворяет этот готовый к решающей битве порядок: «Зрелище было величественное и грозное: воины наступали, шагая сообразно ритму флейты, твердо держа строй, не испытывая ни малейшего смятения - спокойные и радостные, и вела их песня. В таком расположении духа, вероятно, ни страх ни гнев над человеком не властны; верх одерживают неколебимая стойкость, надежда и мужество, словно даруемые присутствием божества» [17, XXII].

Поначалу главная вертикаль, иносказание высшей ценности города, находит свое выражение только в периптере храма. Его колоннада отображает готовность воина к жертвенному подвигу, и сразу отметим главное - в этом ряду равны все. На пике своей экспансии Греция опьяняется республиканизмом, и в рядах собственной элиты она органически отрицает неравенство. Рядовой гоплит может встать в общий строй, но может оказаться и во главе крупных боевых формирований. Пример тому - Ксенофонт; после вероломного убийства приглашенных на переговоры греческих командиров он принимает командование над знаменитым походом

десяти тысяч, который оставит неизгладимый след и в истории военного искусства, и в мировой литературе.

Сегодня трудно понять то, что было естественным для Греции того времени, между тем она не смешивает статус человека с тем, из чего соткана его «природа». Социальные статусы могут и должны выстраиваться по вертикали (без этого невозможно решительно никакое управление и уж тем более - военное командование), но их обладатели стоят на одной социальной ступени. Поэтому офицеры Александра Македонского, несмотря на официальное объявление своего царя и военачальника сыном Амона и фараоном Египта, могут без опасений высказывать свое, не всегда согласное с ним, мнение. Их возмутят те пышные церемониалы, которые он, по примеру персидских царей, станет вводить у себя, и они не станут скрывать своего отношения к ним. Потребуются казни, чтобы привести окружение царя «в чувство». Это не значит, что греческий взгляд на вещи не знает отличий «по природе». Повторим: есть боги, есть герои и есть люди. Последние делятся на эллинов и варваров. Варвары в глазах греков отличаются между собой только тем, что одни из них еще не успели стать рабами. В среде же эллинов есть те, кто руководствуется «мудростью», кого ведет «яростный дух», и те, кто подчиняется «вожделению». Но люди, ведомые одной стихией, равны. Не случайно ничтожнейший Терсит имеет точно такое же право голоса на военном совете, как и герой-фалангит Одиссей (и, заметим, сами боги боятся, что «муж безобразнейший» будет способен склонить собрание на свою сторону). Только Одиссей вправе поколотить его, да и то лишь потому, что за ним стоит Афина, а за ней - сама «владычица Гера» [3, ст. 166-277]. Словом, каждый может снискать бессмертную славу, но возвыситься над сотканными из тех же материй невозможно.

Таким образом, в социальной структуре греческого города нет ступеней, доступных лишь избранным, есть иерархия социальных функций, но (в массиве собственно демоса) нет людской пирамиды. К слову, даже полицейские функции здесь выполняют рабы (полицейскому приходится применять силу, но любой, кто ударит

свободного человека, нарушает закон, - и только они, «говорящие орудия города», не несут ответственности за это).

Правда, по мнению греков, и Восток не знает социальной вертикали, но уже совсем по другой причине: там на вершине только один, все остальные - его рабы, и это тоже уравнивает их, ибо в любой момент даже самый высокопоставленный чиновник может быть обращен в ничтожество. Кстати, точно так же смотрят на подданных и сами цари. Ни один из тех, кто лежит в пыли у подножия трона, не обладает собственным достоинством, оно сообщается человеку только повелителем, и он же может превратить его в такую же пыль: «Я - вождь земных царей и царь, Ассаргадон. Владыки и вожди, вам говорю я: горе!» [8].

равенство полноправных граждан становится аксиоматическим и в риме: последний плебей-клиент обладает точно такими же правами римского гражданина, как и его патрон. Вспомним: «.когда растянули его ремнями, Павел сказал стоявшему сотнику: разве вам позволено бичевать Римского гражданина, да и без суда?» (Деян 22:25). «Тогда тотчас отступили от него хотевшие пытать его; а тысяченачальник, узнав, что он Римский гражданин, испугался, что связал его» (Деян 22:29). К слову, Рим дойдет до того, что отринет и вертикаль властных функций: ни один вышестоящий начальник, будь это хоть первое лицо, не вправе отменить распоряжение самого ничтожного магистрата. Даже великим консулам приходилось прятаться от гнева своих сограждан. Исторические анналы сохранили память о том, как от толпищ вооруженных клиентов некоего Клодия был вынужден прятаться всемогущий Помпей; боясь его дерзости, триумвир не рисковал показываться на площади и в Сенате.

Правда, в жилах некоторых (выдающихся своими достоинствами) граждан течет доля божественной крови. Пусть это не прямые потомки, как полубоги-герои, но в каком-то из восходящих поколений у каждого в роду было соитие с кем-то из небожителей. Между тем даже ничтожная (одна шестнадцатая. одна двести пятьдесят шестая.) доля способна выделить человека из общей массы, сообщить ему качества, недоступные простому

смертному. Недаром многие греки будут искать у себя каплю этой божественной природы: Платон, Пифагор, Александр. - все они будут возводить свою родословную к небожителям. Вместе с тем никакая прикосновенность к богам не дает человеку власти над людьми, напротив, обязывает к подчинению. Греческий герой - это трагический персонаж, жертвенная фигура. растворенные в людском море носители божественной природы ею же назначены к тому, чтобы хранить дарованную смертным гармонию; их первенство в людском ряду обязывает быть первыми в битве с силами, которые стремятся взломать запоры подземелий и разрушить божественный порядок вещей. Единственное право, которое не может отнять у них человеческий закон, - это право погибнуть первым. Отсюда и жажда славы у грека - это отыскания в самом себе следов иной природы, любое же стремление к ней представляет собой форму самозаклания. Поэтому даже полное ничтожество, которое горит желанием оставить в веках свое имя, готово к жертве: Герострат прекрасно понимает, что его ждут и пытки, и смерть, но все же идет на них, поджигая одно из семи чудес света.

Социальная вертикаль республиканского полиса формируется не полноправными гражданами, а другими категориями населения: ограниченными в правах, но лично свободными выходцами из чужих земель, и, разумеется, рабами. Но эта вертикаль не возносится вверх, она уходит вниз, в те же царства темных подземных сил, ведь именно низменные материи руководят их душою. Не случайно подавляющая масса государственных рабов трудится там же, на рудниках. Не случайно и то, что любая физическая работа, многие тайны которой всплывают из тех же подземелий, противопоказана свободному гражданину, который рожден исключительно для «счастливой и блаженной» жизни, для вершения прекрасных дел (Аристотель). Поэтому и ремесленничество - это, большей частью, занятие для неполноправных выходцев из других городов и иностранцев. Так что над поверхностью античного мира не может подняться никто из смертных. Только боги могут воспарять вверх.

Отсюда и архитектурные вертикали, за исключением храмов и мест собраний, не несут на себе ничего от осмысления собственной роли гражданина античного города в общем мироустройстве. Это не значит, что дом эллина и римлянина жмется к земле. Городские стены ограничивают пространство, поэтому и жилище со временем вынуждено тянуться вверх. Но там, где их нет (Помпеи), даже богатые дома в редких случаях имеют второй этаж. К тому же и их вертикали не несут на себе печати одухотворения, признаков стиля.

Все начинает меняться в Средние века.

Распад Римской империи и уход ее легионов рождает вакуум власти; растворяется в небытии не только организационный центр - исчезают все ее ответвления. А значит, и все ее установления. Между тем власть - это не только право взимания налогов для одних и обязанность явки по мобилизационному сбору для других. Безопасные дороги, устойчивость границ частных владений, стабильность цен, нерушимость договоров, пределы прав и обязанностей каждого перед каждым, режим пользования общинными ресурсами, лугами, лесами, водами, фундаментальные правила общежития, включая даже не замечаемую нами обязанность ходить по правой стороне дороги, - вот ее повседневность. Поэтому когда уходит она, рушится мир, и правильней было бы сказать, что образуется не просто вакуум власти, но исчезает сам миропорядок.

Однако природа не терпит пустоты, и строй вещей должен быть восстановлен. Вот только кто возьмется за это?

Проще всего сказать, что распад империи порождает несчетную массу откровенных бандитов, которые будут прибирать к рукам все оставшееся без присмотра. Разумеется, появляются и они, но все же и столетия великой гуманитарной культуры не проходят бесследно ни для человека, ни для социума. Да, рушится мир, но мир - это не только то, что вокруг нас, но и то, что внутри человека. Поэтому не удивительно, что сам он гораздо устойчивей его же собственных учреждений, и пусть Воланд говорит, что в человеке ничего не меняется, мы выскажемся осторожнее: в нем сохраняется

многое. И главное в этом многом то, что не пассионарная личность вынуждена адаптироваться к внешней действительности (это удел неудачников и рабов), но сама действительность - подчиниться человеку. Микрокосм и макрокосм не повторяют друг друга, но вместе воспроизводят нечто единое, поэтому человек может достичь своих целей, только по-своему обустроив вселенную. В этом состоит путь того, кто обнаруживает в себе героя.

Европа наследует идею жертвенности и подвига во имя миропорядка, но ее новому герою уже недостаточно восторжество-вания над далекими носителями хаоса, над почти абстрактными силами мирового Зла. «кто не со Мною, тот против Меня; и кто не собирает со Мною, тот расточает» (Мф 12:30), - входит в самую кровь европейского искателя правды. Власть не над одними «недочеловеками», но и над теми, кому каким-то высшим раскладом вещей самим назначено властвовать, - вот новый идеал пассионария.

Такой поворот истории духа неизбежен. В том, чтобы «с самого часа рождения» быть господином над теми, кто природой рожден для подчинения, нет особого достоинства - это естественное состояние каждого свободнорожденного. Если угодно - даже каждого терсита гордого свободолюбивого племени. Но, как оказывается, простая принадлежность к нему не спасает гармонию мира, если под напором варваров рушится даже рим. Может быть, потому, что в действительности не каждый из свободнорожденных обладает априорным правом повелевать?

Оснований для сомнения достаточно всюду, любой социум знает своих терситов. Они - одна из причин всеобщего распада, и власть над ними - вот первый залог миропорядка. Не в единой фаланге равных, но в едином ранжире спасение мира. Поэтому в деяниях новых героев нет ничего общего с бандитизмом полевых командиров. Просто они действуют по внутреннему зову того ли «яростного духа», о котором говорил Платон, той ли «божественной природы», долю которой каждый охотно обнаруживает в самом себе, в любом случае не жажда наживы - потребность самоутверждения в высшей иерархии свободных ведет их.

Поначалу таких пассионариев можно найти в любом социальном слое, а значит, любой может препоясаться мечом, собрать кучку сторонников и отправиться пробивать свой путь, завоевывать свое место в единой пирамиде владений. Распад могущественных государств рождал отважных авантюристов без роду и племени, которым удавалось пробиться на самые вершины. «До XII в. еще можно было подняться в рыцарское сословие из оброчного населения, сначала став министериалом, т. е., получив должность при дворе сеньора, нести службу легковооруженного всадника, а затем, заслужив соответствующий бенефиций (земельный надел), перейти в тяжелую конницу и стать рыцарем» [19].

Однако постепенно в состав привилегированного сословия начинают принимать только сыновей рыцарей. Могущественные короли начинают следить за социальным составом воинской элиты, исключать из нее людей низкого происхождения. Так, Людовик VI в 1137 г. приказал, чтобы у всех, кто был посвящен в рыцари, не принадлежа рыцарскому роду, были отбиты золотые шпоры [11, с. 105]. В 1140 г. это делает Роже II, король Сицилийский. В 1187 г. Фридрих Барбаросса издает указ, в котором говорилось: «.так же в отношении сыновей священников и диаконов и поселян постановляем, чтобы они не опоясывались рыцарским поясом, а те, кто уже подпоясан, да будут исключены из рыцарского сословия правителем провинции» [цит. по: 11, с. 105]. В 1234 г. аналогичный указ издает Хайме I Арагонский; в 1294 г. - граф Карл II Прованский. Все они разрешают допуск к обряду посвящения только выходцам из благородных фамилий.

Духом времени становится выстраивание единой иерархии владений, и пусть главным в них становится земля, эта вертикаль обращена уже не к подземному царству. Феод становится самой желанной наградой за свершенные подвиги, и это обстоятельство воспевается в рыцарских романах, в легендах, что станут складываться вокруг реальных земных героев. Один из них - Уильям Марешаль, будущий граф Пемброк, по мнению современников, величайший рыцарь всего христианского мира. Четвертый сын в своем роду, он не имел никаких шансов на возвышение. Но однажды, простой

оруженосец, прикрывая отход спасающейся бегством королевы, он совершает подвиг. В арьергардном бою гибнут все, он один, тяжело раненный, остается в живых и попадает в плен. Королева не забывает своего спасителя и выкупает. Это становится началом, может быть, самой блистательной в истории европейского рыцарства карьеры. На склоне лет он - главный советник Иоанна Безземельного; его подпись стоит на Великой хартии вольностей в качестве гаранта ее соблюдения, в 1216 г. он избирается регентом Англии.

Средневековое общество начинает выстраиваться по вертикали: папа, король, герцог, граф, барон, рыцарь. В самом низу, но все еще на поверхности земли - простые вилланы. Все то, что ниже их, по-прежнему уходит в подземные сферы, однако цель честолюбивых устремлений не в сохранении контроля над ними, но в овладении поднебесьем. И это не может не находить свое отражение в новых архитектурных формах.

Европа покрывается целой сетью замков, символов власти, богатства и славы. Форму замка принимают и дворцы королей, и полунищенские жилища тех, кто сумел утвердить свое право властвовать хотя бы над кучкой свободных. Именно в их архитектуре с наибольшей отчетливостью проявляется и жажда взлета, и фиксация того места в единой вертикали социума, которого достиг обладатель.

Все же и материал играет известную роль, ибо архитектурная вертикаль появляется только там, где на смену дереву приходит камень.

«Средние века - это мир дерева» [14, с. 191]. Материал определяет облик замка.

Структура первых феодальных замков - это «мотт-и-бейли». Мотт обозначает курган, на вершине которого возводилось укрепленное жилище феодала, поначалу просто палисад и деревянная, затем каменная башня. Его склоны делались достаточно крутыми, чтобы по ним нельзя было забраться без осадного снаряжения, поэтому с мотта в бейли перекидывался деревянный мостик, который в случае нападения мог убираться или разрушаться. Бей-ли - расположенный внизу дворик с хозяйственными постройками,

жилищами для слуг, убежищем для скота, хранилищем запасов, часовней, иногда резиденцией владельца, где он проживает в дни мира (во время военной грозы он перебирается наверх). Все это тоже обносилось стеной. Очень скоро вокруг стены начинает выкапываться ров, и замок принимает классическую форму.

Конструкция «мотт-и-бейли» довольно удачна. Она возводилась за короткое время, и вместе с тем, штурмовать ее отважился бы не всякий. Недостаток в слабости конструкционного материала: его легко поджечь. Поэтому со временем дерево заменяется камнем. Но каменную постройку на насыпном холме уже не создать - поплывет фундамент. Поэтому вынуждена меняться технология: на каменистом грунте возводится мощный цоколь (впоследствии он может использоваться как подземелье), на нем строится башня донжона, и уже затем вокруг цоколя насыпается мотт.

Большей частью искусственные насыпи не превышают пяти метров. Но даже такая, по сегодняшним меркам незначительная, высота способна произвести впечатление. Не забудем, что средневековый мир еще непривычен к вертикалям, он жмется к земле, и все в разы превышающее человеческий рост кажется огромным. К тому же такой мотт - это сотни и сотни кубометров хорошо утрамбованной земли, а значит, хозяин замка обладает достаточной силой и властью, чтобы согнать на работы немалые массы. Так что любому, кто хотя немного знаком с военным делом, нужно трижды подумать, прежде чем бросить вызов владельцу замка. В Средние века воинство, собранное из нескольких десятков плохо вооруженных крестьян, - это уже сила, но, разумеется, недостаточная для того, чтобы штурмовать подобные укрепления. А набрать несколько сотен, перед которыми бессильна такая фортификация, способен не каждый.

Некоторые башни возводятся на насыпях, достигающих более внушительных высот. Один из них - Хен Домен (Англия). Высота его мотта - 8 м, диаметр у основания - 40. Этот замок был построен графом Роджером де Монтгомери, близким другом Вильгельма Завоевателя. Граф был одним из самых богатых землевладельцев в Англии после короля. Поэтому восемь метров вертикали свиде-

тельствуют не только о могущественных связях, но и о большой силе. Ведь общие трудозатраты на строительство возрастают в кубе, а значит, богатство и власть феодала не требуют доказательств.

Там же, где насыпной холм достигает двадцати метров (встречались и такие), простодушное средневековое общество смотрит на них примерно так же, как потом европейские путешественники станут смотреть на египетские пирамиды. Это уже вертикаль, штурмующая небо. Подобный замок достоин герцога, если вообще не короля.

Строительство замков начинается еще в УП-УШ вв. В X в. они становятся практически неотъемлемым элементом европейского ландшафта: «в одной Франции их насчитывалось до 50 000» [21, с. 27]. Многие из них сохранились и в XX в. Так, фельдмаршал Манштейн пишет в своих мемуарах: «Мы не задерживали себя долго поисками мест расквартирования. Во Франции на каждом шагу стояли большие и маленькие замки» [15, с. 189]. Но вернемся в Средневековье. В XI столетии возникают такие деревянные гиганты, как Стаффордская цитадель. Размеры замка существенно превышают размеры Хен Домена, но если тот принадлежал графу, то, упоминая Стаффордский, говорят о самом короле. Даже тот факт, что он построен из дерева, никого не должен смущать: это вовсе не признак бедности или неосновательности, но общая норма времени. Как пишет английский историк: «Последние масштабные археологические раскопки показали, что его земельные участки когда-то были застроены деревянными зданиями, которые могли бы напомнить нам о том, что в замках, сделанных из дерева, не было ничего непостоянного или постыдного» [18, с. 56].

Таким образом, уже первые замки призваны не только обеспечить суверенитет владельца, но и демонстрировать его статус.

Общее впечатление дополняет и башня донжона. Именно он становится главной вертикалью замка и средневековой архитектуры в целом.

Уже первые деревянные башни имеют несколько этажей. В их стандартной модели только верхний имеет боевое значение, там располагаются часовые, становятся лучники. На нижнем хранятся

припасы, размещаются кладовые, кухни, помещения для слуг. Второй этаж - это резиденция владельца. Поначалу она находилась на территории двора, и сеньор перебирался в донжон только во время военной тревоги. Со временем он переселяется туда на постоянное жительство. Впрочем, и сам двор, повинуясь тому же стремлению вверх и стратификации уровней, очень скоро начинает делиться на нижний и привилегированный верхний; они отделяются друг от друга еще одной оборонительной стеной. Через несколько столетий сеньор возвращается из башни в более благоустроенные здания на верхнем дворе.

По сегодняшним представлениям, донжон мало приспособлен для жизни. Но долгое время в нем обитают не только графы и герцоги, но и короли. И даже после того, как общая мода начинает требовать более представительных и комфортабельных покоев на верхнем дворе, многие, включая вдовствующих королев, предпочитают доживать свои дни в этом каменном воплощении силы и власти.

Развитие системы вассалитета приводит к тому, что она поглощает все от самого «дна» социума до его вершины. В IX в. Людовик Благочестивый предписал, чтобы каждый стал чьим-нибудь «человеком», в его королевстве не должно было остаться никого, кто не имел бы над собой господина. Позднее то же происходит в Англии, в других европейских странах. Постепенно феодальное общество структурируется таким образом, что каждый обретает своего сеньора, а каждый феодал - своих вассалов. Только вершина иерархии оставалась свободной от подчинения; король не имеет над собой никого, его господином может быть только Бог. Прямые вассалы короля - герцоги, герцогов - графы. Последние были сеньорами баронов, в свою очередь, у тех в качестве вассалов служили обычные рыцари, рыцарей, чаще всего в походе, сопровождали оруженосцы - юноши из рыцарских родов, но сами еще не получившие право на ношение золотых шпор. Еще ниже стояли вилланы, далее сервы и рабы, но эти уже не интересовали никого.

В концепции исторического материализма феодальный строй рассматривался как общественно-экономическая формация, кото-

рая предшествует капитализму и является обязательной стадией развития любого общества. Современная же историческая наука характеризует его как социальную систему, которая существовала исключительно в Западной и Центральной Европе в эпоху Средневековья. (Разумеется, это не препятствие тому, чтобы видеть отдельные черты феодализма и в других регионах мира, и в другие эпохи.) Но важно понять: в его основе лежат не одни отношения собственности на главный ресурс экономики, землю, но и межличностные связи: вассала и сеньора, подданного и сюзерена, крестьянина и крупного земельного собственника. При этом первенство принадлежит именно этим отношениям, и М. Блок имел достаточные основания задаваться вопросом: «.ради кого сражается Роланд - ради государя или своего сеньора, которому принес оммаж? Безусловно, он и сам этого не знает. Но он не сражался бы за государя с такой беззаветностью, если бы тот не был бы одновременно и его сеньором» [6, с. 375].

Понятно, что общая их система должна была найти отражение в каких-то внешних атрибутах: социальной иерархии надлежит быть демонстративной и однозначно читаемой всеми, как в армии, где система чинов фиксируется и формой мундира, и знаками различий, и числом адъютантов. Это новое явление для европейской культуры, но со временем оно входит в самую ее кровь.

Даже вкусившая отраву обильных трофеев, Греция долгое время скрывает богатства, ее граждане вынуждены даже в покроях одежд походить на прочих: «... Деметрой клянусь, под плащом у него есть рубашка из шерсти отличной.» [1, ст. 1075-1076]. Имущественное и социальное неравенство своих владельцев маскировали даже дома: они выходили на улицы глухими стенами, поэтому их содержимое не было доступно нескромному взгляду. В Риме даже бывшие консулы и диктаторы (Корнелий Руфин) вычеркивались из списка сенаторов только за то, что у них обнаруживалась серебряная посуда, знак, компрометирующий суровую добродетель римлянина. Но уже во время войны с Ганнибалом римские полководцы начинают беззастенчиво грабить даже храмы захваченных городов, и набивать их сокровищами собственные дома [3, XXIX, 9:1; 16:4; 17:10-20].

Рим же вводит и первые видимые всем знаки различия статусов. Так, претор получает право на курульное кресло, расшитую золотом и пурпуром тогу и 6 ликторов, консул - на 12, диктатор - на 24 [13]. Но даже консулу в пределах города не разрешается ездить верхом на коне, поскольку этим он напоминал бы царя, что было неприемлемо для республиканского сознания.

Словом, в античном мире внешние признаки сословной принадлежности, если и не скрывались, то, во всяком случае, не выставлялись напоказ. Феодальное же общество требует обозначить статус каждого. Доходит до того, что регламентируется даже длина носков обуви. Все это легко понять и нашему современнику: если рядовому солдату вдруг вздумается встать в строй в мундире офицера, он немедленно будет взят под арест.

сказанное непосредственным образом касается архитектуры, строгой регламентации подлежит высота стен замка и мощь донжона. Такая регламентация становится особенно настоятельной, когда начинается каменное строительство. К слову, уже камень обозначает статус. «Долгое время камень по отношению к дереву был роскошью, благородным материалом. Начавшийся с XI в. мощный подъем строительства - важнейший феномен экономического развития в средние века - состоял очень часто в замене деревянной постройки каменной; перестраивались церкви, мосты, дома. Владение каменным домом - признак богатства и власти. Бог и Церковь, а также сеньоры в своих замках были первыми обладателями каменных жилищ. Но вскоре это стало также признаком возвышения наиболее богатых горожан, и городские хроники старательно упоминали об этом» [13, с. 108-109].

Камень же позволяет поднять свои флаги над прочими. Правда, здесь знаковые возможности подлежат жесткому ограничению -никто не смеет перейти границы, разрешенные сословию и званию, любая состязательность допустима лишь в известных пределах, и нарушение норм - это casus belli. Так Виолле-ле-Дюк указывает причиной четвертой осады Ла Рош-Пона именно это обстоятельство [9, с. 166]. Нарушение статуса присвоением несвойственных

регалий взламывает систему вассалитета, и виновный должен понести наказание. Даже если в действительности у него и в мыслях не было нарушить ту клятву, которую он приносил своему господину. Вассалу разрешается состязаться только с вассалами.

Те же стремления историк архитектуры отмечает и в средневековом городе: «Следует отметить некоторые отличия городских домов феодалов от домов бюргеров: дома феодалов в городах даже внешне напоминали донжоны замков; во Франции город Нарбонна имел много таких башен, город Сан-Джеминьяно в Италии сохранил до наших дней ряд таких феодальных домов-башен» [19, с. 506]. Средневековая Флоренция насчитывала около 150 домов-башен. Но и состоятельный бюргер уже не довольствуется горизонталью, хотя и вынужден маскировать стремление вверх. Шуази отмечает: «Романский бюргерский дом, сохраняя в основном то же вертикальное расположение помещений, что и жилище феодала, отличается от него тем, что фасадная его сторона, стена, обращенная к улице, имеет обращенный к улице же скат крыши; отсюда здесь в композиции фасада четко сказывается горизонтальная тенденция» [19, с. 506].

Романский стиль (а речь идет именно о его становлении) - это тяжеловесность: всей своей массой строения припадают к земле. А еще - строгость, аскетизм, суровость внешнего облика и вместе с тем основательность и нерушимость. Сила и власть - вот не от-менимый ничьей волей посыл, который его архитектура адресует граду и миру. Но и эти еще бессильные перед земным тяготением стены с узкими проемами окон, приземистыми полукруглыми дверями, толстыми колоннами, бочкообразными сводами, вдруг обнаруживают готовность устремиться ввысь.

Поначалу (Стаффорд (ил. 1), Корнуэлл) эта готовность напоминает неуклюжие попытки тяжелобронированного динозавра оторваться от земной поверхности.

Но уже башни первого Лувра (XII в.), цитадель в Арке (XII в.), замка Провен (XIII в.) и др. начинают сбрасывать зримую тяжесть, башни замка Куси (XIII в.) обретают стройность и изящество, а его донжон взлетает на высоту 55 м (ил. 2).

Последнее обстоятельство весьма знаменательно. Два этажа этой башни (3-й и 4-й) имеют высоту сводов более 15 м каждый. Использовать их как жилые не представлялось возможным уже хотя бы по той причине, что их невозможно обогреть (не случайно 30-метровый донжон первого Лувра использовался как казнохранилище и тюрьма). Вместе с тем 55-метровый небоскреб Куси представлял собой отличную мишень для камнеметных орудий. Но Куси - замок могущественного герцога (Ангеррана III), который дерзает бросить вызов королевской власти.

Статус владельца, его богатство и силу - вот что должны были демонстрировать размеры. Дело доходит до того, что на некоторых башнях (Хедингем, Эссекс) в ущерб фортификационной мощи надстраиваются фальшивые этажи; фактическая крыша донжона скрывается под их окнами. высота донжона - это, прежде всего, информационный посыл, декларация суверенитета, объявление собственной неприкасаемости.

Таким образом, романский стиль - это не просто присущая времени и месту сумма характерных черт инженерной конструкции, функционального назначения, художественного облика строений, не мода, которой надлежит следовать, но гораздо более фундаментальное явление. Здесь проявляется дух времени, форма организации самого социума, в камне звучит не что иное, как его голос. Стиль - это язык, которым сам социум говорит с человеком, которым он сообщает ему свои ценности. Не художник создает стиль, но стиль форматирует художника, и романский - именно таков.

Но только что было упомянуто жилое помещение.

Жилых помещений в современном смысле этого понятия не существует. Как не существует ни представлений, ни даже потребности в так называемой «частной жизни». Жизнь статусной персоны принадлежит свету, протекает на виду у всех. Ни в походе, ни на охоте, ни даже у себя дома аристократ не остается один или наедине с родными; быт и средневекового дворца, и средневекового замка лишен всякой приватности. Резиденция феодала - это прежде всего административный центр его земель,

средоточие власти, а следовательно, присутственное место, куда обязан стекаться большой поток посетителей. Но и те помещения, куда не впускаются чужие, начисто лишены домашней атмосферы. Жизнь не одного господина, но и всех обитателей замка, мужчин и женщин, рыцарей и оруженосцев, прислуживающих им пажей, боевых птиц и собак большей частью протекает в общем парадном зале. Старинные гравюры, изображающие интерьеры средневековых замков, изобилуют всякой живностью: «И сколько было соколиных вех, / И сколько псов лежало под столом, - / Ни слова вам я не скажу о том» [5].

В качестве типичного примера можно привести зал уже упомянутого донжона замка Хедингем, Эссекс, XII в. (ил. 3).

Здесь, на виду у всех, в большом парадном зале, стороной около 9 м, высотой в два этажа (в перерасчете на современные - все четыре), правят феодальный суд, держат совет, принимают пищу, справляют праздники, «крутят» куртуазные «романы», развлекаются поэтами, шутами, жонглерами, наконец, просто скучают. Лишь небольшое возвышение, перрон, на котором стоят стулья сеньора и его супруги, отделяют их от общего собрания. Меняется только обстановка: днем расставляются столы, скамьи, на ночь все это выносится прочь, чтобы на их месте поставить кровати для одних и кинуть на пол простые тюки с соломой - для других. Долгое время все, включая слуг, проводят ночь в том же одном на всех помещении. Слуги большей частью дети благородных вассалов (персонал низкого происхождения обитает этажом ниже), которые отдаются на воспитание сеньору; в его доме они должны проходить школу светской жизни, из пажей становиться оруженосцами, из оруженосцев - рыцарями. Спящих разделяли только занавески или ширмы, более статусных персон - деревянные перегородки. Впрочем, старинные гравюры показывают, что нередко обходятся и без всего этого. Долгое время даже супружеская чета владельцев замка спит здесь же, в парадном конце зала, на возвышении за ширмой.

Только в XII в. статус сеньора подчеркивается появлением личных покоев, к концу столетия - раздельных с супругой. Во многом это обусловлено тем, что усложнение административных

функций сеньора приводит к тому, что в церемониальном зале одновременно проводятся несколько разных судебных процессов. При этом суды специализируются, и решения выносит уже не сам феодал, но уполномоченные им лица. Поэтому сам владелец замка оказывается «лишним», и это диктует необходимость его удаления. Но и покои хозяина замка сводятся лишь к спальне, которая служит не столько личным пространством, сколько комнатой для конфиденциальных приемов да скромной гардеробной. К слову, даже в спальной комнате владельца замка, дворца полной приватности не существует, что, впрочем, понятно. Это тоже род присутственного места: здесь вершится протокольное, то есть свидетельствуемое доверенными лицами (остающимися, разумеется, за дверью), зачатие наследников. Здесь же сеньор дает аудиенции. Отправление супружеских обязанностей - далеко не регулярно; ложе нередко делится совсем с другими женщинами. К слову, и женщины находят утешение на стороне. Впрочем, это тоже объяснимо: брак - всего лишь род контракта на производство наследника, поэтому женщина, выполнившая свой долг, могла получить (пусть и негласное) право на известную свободу.

Еще позднее свои покои появляются у старшего сына и его супруги. Младшие дети, как правило, живут на воспитании в чужих домах.

Но прежде всего нас интересует большой зал.

Расставшаяся с республиканскими традициями, феодальная власть должна быть на виду, исчезновение из вида (хотя бы на время) рождает тревогу. По такой же (впрочем, зеркальной) причине в обязанности придворных лежит постоянное пребывание при своем суверене, даже если у приближенного ко двору нет постоянных обязанностей. Для многих это и есть служба, и удаление от двора, как и сегодняшняя отставка (или исключение из светской «тусовки»), - это род наказания, часто гражданская смерть. Дело не в том, что оставшийся без контроля подчиненный способен манкировать слишком обременительными обязанностями, технологии социальных коммуникаций - вот что на самом деле стоит за этим.

С развитием и усложнением совместной жизни хозяин «дома» перестает быть монопольным носителем информационного кода жизнеобеспечения, за ним остается только функция управления [12, разд. 4, 3, 6], но именно управление становится центральным нервом всех информационных посылов. Феодальный «дом» -это род маленького абсолютистского государства, и управление в нем должно быть непрерывным, власть обязана реять над всеми, через кого она реализует свои начертания, все двадцать четыре часа в сутки. Кстати, и сегодня внезапное отсутствие первого лица рождает немедленную обязанность пресс-служб заверить окружающих, что с ним все в порядке, оно «работает с документами». Расстройство управления - это первое, что ставит своей задачей любой военачальник, не случайно сегодня существуют специальные войсковые подразделения, которые обеспечивают его сохранность и непрерывность. Но это в наши дни, в эпоху развитых средств и технологий связи, а самое главное - умений и навыков работы с информацией о не поддающихся посредственному наблюдению процессах. Там же, где и эти средства, и эти технологии, и эти умения еще не начинали складываться, необходимо, чтобы возможность непосредственного контакта сохранялась в любую минуту.

Впрочем, и сам повелитель своего «дома» (даже если это не королевство и не герцогство, а всего лишь баронство) обязан постоянно находиться на виду. Поэтому не удивляет ни упомянутое выше протоколирование зачатий (сомнительное происхождение наследника - серьезная угроза для государства), ни протокольный же отход ко сну и пробуждение великих королей. Во многом именно этим же объясняются практически официальные связи помазанников с фаворитками: взявшаяся невесть откуда авантюристка, вдруг объявившая, что в рожденном ею ребенке, а то и в ней самой (такое тоже случалось в истории) течет царственная кровь, также способна внести смуту в ход государственных дел.

Отсюда и внутренняя планировка помещений, отсутствие личных покоев, в которых может уединиться феодал. Они, как сказано, появляются далеко не сразу, да и то, главным образом, чтобы

иметь место для секретных приемов. В остальное время и там, в личных покоях, когда в них удаляется сеньор, присутствуют люди из его ближнего круга: те же средневековые гравюры указывают на толчею даже в спальне во время отхода ко сну и пробуждения (парадная кровать красуется на самом видном месте).

Впрочем, истоки, которые определили развитие архитектурных планов, прослеживаются в далеком прошлом. Еще задолго до греческой цивилизации планировка дома должна была быть такой, чтобы все в нем открывалось взору хозяина. Точно так же и сам хозяин должен был оставаться на виду у всех. Это общий принцип управления, и он остается господствовать и в замке, и, позднее, во дворце феодала.

Развитие стиля, который рождается с формированием первых варварских королевств на месте распавшейся Римской империи, подчиняет своему закону не только внешний облик строений. Поднимаются наверх и покои хозяина дома. В донжоне замка они поднимаются над церемониальным залом. Нередко для этого требуется возвести специальные перекрытия и, по существу, построить дополнительный этаж, часто с отдельной лестницей. Неудержимое стремление обозначить собственный статус можно было бы назвать тщеславием, когда бы в нем не проявлялся фундаментальный закон самого социума. Нередко такие знаки сознанию обывателя кажутся смешными, но то, что стоит за ними, не отменимо никаким образованием, и потому - сильней человека. Нужно ли удивляться тому, что это может служить и причиной трагедии? «Его дом располагался в деревянной башне, он считался самым знатным среди других домов Шатийона. В башне на верхнем этаже были апартаменты <.> в которых Сеген жил со своей семьей. В башне также проходили собрания, жили близкие Сегена. Кроме того, в нижней части башни находилось хранилище необходимых продуктов питания. Пол апартаментов Сегена был сделан <.> из деревянных балок, которые не отличались достаточной толщиной, шириной и особенно длиной. <.> Сеген говорил, находясь на краю одной из половиц. Едва он закончил свою речь, как балка перевернулась, край ее поднялся кверху. Сеген провалился в кладовую, его голова

вошла, как клин в дерево, между двух сундуков, и тело было отброшено на один из них» [цит. по: 16, с. 131].

Точно так же мы можем иронизировать над слабым полом в его подчинении закону, служа которому женщина может оставаться голодной ради нового парфюма, даже уродовать себя болезненными косметическими операциями. Но и его (тщеславия женщины) диктат - сильнее человеческих сил. Поэтому просто склоним голову и примем как данность тот факт, что законы культуры - а речь в обоих примерах идет именно о них - часто жестоки по отношению к ее носителю.

Таким образом, общество структурируется не только формально, вводя условную градацию своих страт: зримые признаки статусной вертикали присутствую всюду, никто не должен ошибиться в иерархической позиции человека, никто не должен усомниться в его прерогативах.

Формирующийся стиль меняет и город. Преобразуется пространственная организация городского дворца, конструкция частного дома. Первый этаж окончательно оставляется слугам и хозяйственным помещениям. Во дворце представительским становится второй этаж, покои хозяев нередко поднимаются над ним.

Общее стремление обозначить и подчеркнуть принадлежность к тому или иному уровню социальной пирамиды рождает всеобщее соревнование. В дело вмешивается и присущий европейской культуре рационализм. Он является причиной того, что итоги этого негласного состязания амбиций стремятся стать доказательными и очевидными для всех, а что может быть доказательней и очевидней статусных состояний, чем та высота, на которую может вознести свои гербовые щиты человек?

Подчиняясь этому тренду, башнями-донжонами обзаводятся не только замки, но и средневековые города. При этом каждая из башен стремится стать выше и выше, чтобы подчеркнуть статусное доминирование ее владельца над своим окружением. Многоэтажным становится и частный дом представителя среднего класса. Безусловными остаются лишь уровни единой феодальной пирамиды, на которой выстраиваются короли и герцоги, графы и бароны

(в действительности она более дробна). Никто из нижестоящих не вправе поднять свои флаги выше флагов сюзерена, но в пределах одного марша стратификационной лестницы каждый стремится превзойти другого, занять более высокую ступень. Правда, в гражданском строительстве стремление по вертикали в значительной мере сдерживается тем, что высота стен вступает в конфликт с условиями быта, требованиями комфорта, имеющимися средствами, наконец, физическими характеристиками строительных материалов. Но остаются башенки, шпили, флюгеры.

Стремление поднять свои гербы выше другого рождает потребность в принципиально новых инженерных решениях, и - появляется контрфорс. Одно из величайших в истории архитектуры открытий, он позволяет облегчить конструкцию, а значит, при прочих равных, поднять ее выше. И если в гражданском строительстве возможности контрфорса перекрывают все разумные запросы аристократа, то в храмовом появляются стрельчатые арки и крестовые своды, окна увеличиваются до таких размеров, что образуют полупрозрачную стену, создают ощущение изящества и легкости, единения с самим Небом. Но ведь и собор - это не только модель «небесного града» со своей иерархией пространственных уровней, но и недвусмысленный знак вполне земной силы и власти суверена, простирающего свою руку на территории, средоточием теоцентризма в которых выступает он сам. Словом, окончательное формирование феодальной лестницы ранжирует, кроме социальной, и все архитектурные вертикали.

Пределом развития социальной структуры становится централизованное государство, где каждое нижестоящее звено является лишь проводником высшей воли, где каждому человеку отводится свое место. В свою очередь, пределом развития архитектурной тенденции становится готический стиль, который приходит на смену романскому.

интересно, что первоначально художники итальянского Ренессанса готикой называли «варварскую» средневековую архитектуру, ошибочно полагая, что ее создателями являются отсталые готские племена, которые разрушили классическое

искусство Римской империи, но не сумели создать ничего равнозначного. Поэтому термин носил уничижительный, если не сказать полупрезрительный, оттенок (наверное, сегодня сказали бы «искусство гастарбайтеров» или «нелегальных мигрантов»). Но в действительности - это столь же естественное, сколь и закономерное развитие той тенденции, что пробуждается в самых глубинных недрах европейского духа. Мощь этого движения будет чувствоваться и через столетия, когда даже протестантские храмы, отказавшись от пышности и монументальности католицизма, будут воспроизводить своими аскетическими шпилями все те же указующие место вертикали.

ИСТОЧНИКИ И БИБЛИОГРАФИЯ

1. Аристофан. Лягушки.

2. Гесиод. Теогония.

3. Гомер. Илиада.

4. Тит Ливии. История Рима от основания Города.

5. Чосер Дж. Кентерберийские рассказы.

6. Блок М. Феодальное общество. М. : Изд-во им. Сабашниковых,

2003.

7. Боннар А. Греческая цивилизация : в 3 т. М. : Искусство, 1992.

8. Брюсов В. Ассаргадон (1897) // Бальмонт К., Брюсов В., Дурнов М., Коневской И. Книга раздумий. СПб. : Скорпион, 1899. С. 49.

9. Виолле-Ле-Дюк Э. Осада и оборона крепостей : Двадцать два столетия осадного вооружения. М. : Центрполиграф, 2009.

10. Витрувий. Десять книг об архитектуре. М. : Архитектура-С, 2006. (Репр. изд. 1936 г.).

11. Дельбрюк Г. История военного искусства : Средневековье. Новое время. Смоленск : Русич, 2003.

12. Елизаров Е. Д. Великая гендерная эволюция : мужчина и женщина в европейской культуре. СПб. : Написано пером, 2015.

13. Кофанов Л. Л. Инсигнии римских магистратов // История Древнего Рима. [Сайт]. URL: http://ancientrome.ru/publik/kofanov/kof02-f.htm (дата обращения: 18.02.2018).

14. Ле ГоффЖ. Цивилизация средневекового Запада. М. : Изд. группа «Прогресс, Прогресс-Академия», 1992.

15. Манштейн Э., фон. Утерянные победы. М. : Вече, 2015.

16. Мески Ж. Замки. Свидетельства и документы. М. : Астрель-АСТ, 2003.

17. Плутарх. Ликург. Сравнительные жизнеописания : в 2 т. 2-е изд. М. : Наука, 1994.

18. Стивенсон Ч. Самые знаменитые замки мира. М. : Эксмо, 2012.

19. Шуази О. История архитектуры : в 2 т. М. : изд-во Всесоюзной акад. архитектуры, 1935-1937. Т. 2. 1937.

20. Щепкин Е. Рыцарство // Энциклопедический словарь Ф. А. Брокгауза и И. А. Ефрона : в 86 т. СПб. : Семеновская типо-литогр. И. А. Ефрона, 1890-1907. Т. XXVII (53): Розавен - Репа. 1899. С. 458-462.

21. Яковлев В. В. История крепостей : Эволюция долговременной фортификации. СПб. : Полигон, 1995.

1. Замок Стаффорд. Стаффордшир, Великобритания (Самые знаменитые замки мира. История древних, средневековых и современных фортификационных сооружений. М. : ЭКСМО, 2012. С. 59)

2. Замок Куси. Пикардия, Франция

(Мир замков. URL: http://www.mir-zamkov.net/fr/coucy/g.shtml (дата обращения: 18.12.2018))

3. Схема парадного зала. Замок Хедингем. Эссекс, Великобритания (Википедия. URL: https://en.wikipedia.Org/wiki/Hedingham_Castle#/ media/File:Hedingham_Castle_-_plans_from_The_Growth_of_the_ English_House_by_J._Alfred_Gotch.jpg (дата обращения: 18.12.2018))