CC BY
38
www.hjournal.ru
Journal of Institutional Studies, 2021, 13(2): 82-99 DOI: 10.17835/2076-6297.2021.13.2.082-099
РОСТ ЧЕЛОВЕЧЕСКОГО КАПИТАЛА CONTRA РОСТ РОЖДАЕМОСТИ
ЮРИЙ ВАЛЕРЬЕВИЧ ЛАТОВ,
Институт социологии ФНИСЦ РАН, Академия управления МВД России, г. Москва, Россия, e-mail: [email protected]
Цитирование: Латов, Ю.В. (2021). Рост человеческого капитала contra рост рождаемости // Journal of Institutional Studies 13(2): 82-99. DOI: 10.17835/2076-6297.2021.13.2.082-099
Обосновывается необходимость системной перезагрузки российской политики поддержки семей с детьми, чтобы ориентация на рост населения России сменилась ориентацией на повышение человеческого капитала будущих российских работников. Новая концепция семейной политики построена на адаптации к российским условиям некоторых базовых принципов политики регулирования рождаемости в КНР. Главная идея - необходимость дифференцировать стимулы к деторождению для разных социальных групп. Самыми высокими они должны быть для семей работников-специалистов (профессионалов), где супруги имеют высокое образование и доходы среднего класса. Для стимулирования рождения и воспитания детей предлагается использовать не только денежное стимулирование семьи, основанное на балльной оценке характеристик родителей, но и стимулирование свободным временем за счет расширения женской дистанционной занятости и пенсионных льгот за (хороших» взрослых детей. Предлагаемая комплексная концепция является результатом системного использования многих институциональных теорий - постиндустриального общества, модернизации, человеческого капитала, пирамиды Маслоу и др.
Ключевые слова: семейные домохозяйства; государственное регулирование; демографическая политика; импорт институтов; дистанционная занятость; пенсионное обеспечение; средний класс; человеческий капитал; институциональный анализ
Благодарность: Статья подготовлена по результатам исследований, выполненных за счет бюджетных средств по государственному заданию Финансового университета при Правительстве РФ по теме «Семейные домохозяйства как экономический субъект».
HUMAN CAPITAL GROWTH CONTRA BIRTH RATE GROWTH
YURY V. LATOV,
Institute of Sociology of the Federal Center of Theoretical
and Applied Sociology RAS, Moscow, Russia, e-mail: [email protected]
Citation: Latov, Y.V. (2021). Human capital growth contra birth rate growth. Journal of Institutional Studies 13(2): 82-99. (In Russian.) DOI: 10.17835/2076-6297.2021.13.2.082-099
© Латов Ю.В., 2021
The necessity of a systemic reboot of the Russian policy of supporting families with children is substantiated, so that the orientation towards the growth of the population of Russia is replaced by the orientation towards increasing the human capital of future Russian workers. The new concept of family policy is based on the adaptation to Russian conditions of some of the basic principles of the policy of birth control in the PRC. The main idea is the need to differentiate fertility incentives for different social groups. They should be the highest for families of specialist workers (professionals), where the spouses have a high education and middle class income. To stimulate the birth and upbringing of children, it is proposed to use not only monetary incentives for the family, based on the scoring of the characteristics of parents, but also stimulation of free time by expanding women's distance employment and pension benefits for «good» adult children. The proposed comprehensive concept is the result of the systematic use of many institutional theories - post-industrial society, modernization, human capital, Maslow's pyramid, etc.
Keywords: family households; government regulation; demographic policy; import of institutions; distance employment; pension provision; middle class; human capital; institutional analysis
JEL:
Введение
Пандемия COVID-19 нанесла сильный удар по демографии России: согласно данным Росстата, за «коронавирусный» 2020 год численность постоянного населения страны сократилась на 510 тыс. — это максимальная ежегодная потеря после 2005 г. Обсуждение этой информации вызвало в СМИ не только привычные с 1990-х утверждения, что «Россия вымирает»1, но и более оригинальные соображения, что численность населения стала для власти «административным фетишем»2. Ответом на эти критические суждения стало заявление Президента в Послании Федеральному Собранию в апреле 2021 г., что «сбережение народа России — наш высший национальный приоритет» и «наша стратегия в том, чтобы вновь выйти на устойчивый рост численности населения» (Послание Президента РФ..., 2021). Президент фактически продублировал сказанное в прошлогоднем Послании Федеральному Собранию в январе 2020 г., что необходимо «не только выбраться из демографической ловушки, но и к середине наступающего десятилетия обеспечить устойчивый естественный рост численности населения страны. Каждый наш шаг, новый закон, государственную программу мы должны оценивать прежде всего с точки зрения высшего национального приоритета — сбережения и приумножения народа России» (Послание Президента РФ., 2020). Поскольку эти установки увязываются с государственной поддержкой семей с детьми, а не с регулированием миграции, очевидно, что под ростом численности населения подразумевается главным образом естественный, а не миграционный прирост.
Регулярность таких заявлений приводит к выводу, что демографическая политика, понимаемая как стимулирование роста численности населения, презентируется не просто как одно из главных направлений государственной политики, а скорее как самое главное. Это актуализирует непростой вопрос, можно ли динамику населения использовать для доказательства успехов или провалов постсоветской правительственной политики, а также, самое главное, какая демографическая политика объективно нужна современной России. В данной статье с опорой на современные демографические, экономические и социологические концепции будет обосновываться альтернативная точка зрения — что целью отечественной демографической политики должен быть рост не населения, а человеческого капитала России, для чего необходимо качественное изменение методов этой политики.
1 См., например: «Скорость вымирания России достигла рекорда за 14 лет» (29 декабря 2020 г.) (https://www.finanz.ru/novosti/aktsii/ skorost-vymiraniya-rossii-dostigla-rekorda-za-14-let-1029922754); «Россия заглянула в демографическую пропасть: Население сократилось рекордно за 15 лет» (28 января 2021 г.) (https://www.finanz.ru/novosti/aktsii/rossiya-zaglyanula-v-demograficheskuyu-propast-naselenie-sokratilos-rekordno-za-15-let-1030016352).
2 См.: Фирсов А. Недодуманная демография. Численность населения как административный фетиш // Ведомости. 2 февраля 2021 г. (https://www.vedomosti.ru/opinion/articles/2021/02/01/856262-nedodumannaya-demografiya).
Естественный прирост населения России как ошибочная цель
При обсуждении проблем российской демографии существует резкий разрыв между политическим и научным дискурсами. Среди специалистов-демографов трудно найти тех, кто по динамике численности россиян делает выводы об успешности существующего в России режима. Зато среди политиков и в СМИ такие рассуждения более чем популярны. Это во многом связано с инерцией политической борьбы. Когда в 1990-х страна переживала тяжелый трансформационный кризис, то критики либеральной политики активно обвиняли оппонентов в преступной организации едва ли не национального геноцида. По логике политического противоборства от противников злокозненных либералов ожидались меры, направленные как минимум на прекращение депопуляции. В результате новой политической элите пришлось позиционировать себя как сторонников «приумножения народа». Однако эта логика является, с научной точки зрения, ложной (подробную критику нацеленности на рост рождаемости см. (Сидоренко, 2019; Латов, 2021)).
Долгосрочные демографические тренды последних веков описываются хорошо известной обществоведам моделью демографического перехода. Она была впервые разработана американским социологом У. Томпсоном еще в 1920-е гг. (Thompson, 1929; Davis, 1945; Kalemli-Ozcan, 2002; Soares, Falcao, 2008), а в нашей стране активно развивалась и пропагандировалась недавно ушедшим из жизни ведущим российским демографом А.Г. Вишневским (см., например, (Демографическая модернизация..., 2006; Вишневский, 2017)). Суть данной модели в том, что естественный прирост населения меняется под влиянием двух социальных революций. Сначала медицинская революция резко снижает смертность (особенно детскую), что ведет к сильному превышению рождаемости над смертностью — демографическому взрыву. Однако затем происходит культурная революция, включающая втягивание женщин в общественную трудовую деятельность и, самое главное, изменение представлений о «нормальной» семье. Есть ставшая уже классической модель Барро — Беккера (Barro, Becker, 1989), по которой репродуктивное поведение существенно обусловлено альтернативными издержками: повышение заработной платы у женщин-работниц приводит к сокращению у них времени на рождение и воспитание детей. В результате стремление иметь много детей сменяется стремлением иметь меньше детей, но более воспитанных и лучше образованных. Демографический взрыв завершается, уровень рождаемости постепенно подравнивается под уровень смертности, что приводит к стабилизации темпов прироста населения на примерно нулевом уровне. Именно на этой фазе перехода к обществу с массовым высоким образованием и высоким уровнем жизни возможна депопуляция, как это было во многих развитых странах (например, во Франции в первой половине ХХ в., в Германии с 1990-х). Поскольку в развитые страны активно стремятся трудовые мигранты из более бедных стран, то депопуляция коренных граждан может даже не восприниматься как существенная социально-экономическая проблема.
Таким образом, вопреки политизированным обвинениям в организации «вымирания россиян», отрицательный естественный прирост населения России на самом деле характеризует ее как достаточно передовую страну мира. Она полностью, как и развитые страны Запада, завершила в ХХ веке весь цикл модели демографического перехода. Переход от около-нулевых к отрицательным темпам естественного прироста действительно произошел в трудные 1990-е гг. Однако трудно сказать, в какой степени на это повлияло произошедшее тогда падение уровня жизни россиян. Ведь влияние уровня доходов на рождаемость в долгосрочном периоде является не прямым, а обратным: рождаемость выше в бедных странах и ниже в богатых. Конкретно в современной России это проявляется в том, что самый высокий положительный естественный прирост наблюдается в самом бедном Северо-Кавказском ФО, а самый высокий отрицательный — во втором (после «нефтяного» Уральского ФО) по богатству Центральном ФО.
Увеличение населения России при помощи стимулирования рождаемости, таким образом, невозможно из-за безвозвратного изменения модели репродуктивного поведения. Современные молодые люди ценят свою карьеру и другие возможности самореализации выше многодетности, и эту новую модель репродуктивного поведения уже невозможно изменить. Представления
молодых о желаемом числе будущих детей ориентированы на семью из 2-3 детей, что может соответствовать (без учета миграционных факторов) скорее стабильности населения страны, чем его устойчивому росту. Самое главное, нет причин, в силу которых надо россиян стимулировать усиленно «плодиться и размножаться». Можно подвергать сомнению неомальтузианские концепции катастрофического роста загрязнений из-за роста населения (Meadows, Randers, Meadows, 2004), но факт, что у современного человечества в целом и у России в частности просто нет на ближайшие десятилетия таких социально-экономических целей, ради которых население надо увеличивать.
Таким образом, повышение численности населения России путем роста рождаемости — просто ложная цель, объективно недостижимая и ненужная, сформулированная в значительной степени по популистским мотивам.
Рост человеческого капитала России как реальная цель
Современная Россия, которая стремится, как и развитые страны, перейти от индустриального к постиндустриальному обществу, нуждается не столько в росте числа «каких угодно» работников, сколько в повышении среди работников доли профессионалов с высоким человеческим капиталом. Под человеческим капиталом в широком смысле слова понимаются все неотрывно связанные с личностью человека-работника характеристики, которые повышают его общественную производительность и личное благосостояние. Это не только природное здоровье и полученное образование (знания, умения, навыки), но и привитые воспитанием культурно-ментальные качества (локус контроля, дисциплина, честность, ответственность, доверие).
Современные экономические и социологические теории доказывают, что образование и воспитание являются благами скорее взаимодополняемыми, чем взаимозаменяемыми. Это значит, что родившийся в «хорошей» семье при прочих равных условиях будет с высокой вероятностью заметно лучше учиться и работать, чем родившийся в «плохой» семье. Между тем современная российская политика поддержки семей с детьми построена так, что стимулирует рождаемость именно в «плохих» семьях — с более бедными и менее социально ответственными родителями. Даже если бы состоятельные и бедные семьи получали одинаковую государственную поддержку, то, согласно закону снижающейся предельной полезности, стимулирующий эффект для бедных был бы сильнее, чем для богатых. Однако система поддержки семей с детьми принципиально работает так, что помощь получают в первую очередь бедные матери-одиночки, а не полные семьи среднего класса. Даже в Послании Федеральному Собранию при перечислении семей с детьми, которым государство «должно предоставить прямую поддержку», фигурировали семьи, «которые находятся в сложной ситуации», в частности неполные. Поэтому реализация такой демографической политики приведет в перспективе к относительному (в сравнении с ситуацией, когда такой политики нет) росту доли работников с низким человеческим капиталом: мало способных к креативной работе, не стремящихся к постоянному самообразованию, с низкой самодисциплиной, с невысокими реально усвоенными знаниями (даже если у них будут вузовские дипломы) и т.д.
Истинная (объективная) цель российской демографической политики — это повышение относительной численности (доли в населении страны) средних/высших слоев и их человеческого капитала. Речь идет о замене количественного подхода преимущественно качественным. Целью такого подхода будет стимулирование роста в России не населения, а высококачественного человеческого капитала, о чем ранее уже писали отечественные обществоведы (Сидоренко, 2019: 19).
Для этого государственным организациям необходимо создавать разные стимулы к деторождению для представителей разных социальных групп: более высокие — для «хороших» семей, более низкие — для «плохих». Что касается сдерживания общего падения рождаемости в России (и тем более ее роста), то такую цель надо рассматривать в современных условиях лишь как второстепенную, факультативную. Она может дополнять главную (т.е. в принципе неплохо, чтобы стимулирование рождаемости в «хороших» семьях приводило еще и к росту населения страны), но ни в коем случае не заменять ее. Если преимущественная поддержка «хороших» семей приведет к снижению общей рождаемости, то этого не следует бояться.
Сторонники проводимой демографической политики могут выдвинуть тезис (автору лично приходилось его слышать), что количество населения и его качество отнюдь не противоречат друг другу, поскольку из большего количества людей можно выделить больше «качественных» представителей. Однако это утверждение работает лишь «при прочих равных». В качестве контрпримера можно указать, что хотя население пока еще бедной КНР едва ли не на порядок превосходит население США, однако американский вклад в мировую науку примерно во столько же раз превосходит китайский.
Важно обратить внимание на то, что надежда на одновременный рост рождаемости за счет помощи бедным семьям и на улучшение воспитания/обучения основана на устаревшем понимании возможностей системы образования.
В 1960-1970-е, когда благодаря Т. Шульцу, Г. Беккеру и другим западным экономистам создавалась теория человеческого капитала (Becker, 1964; Schultz, 1971), неявно предполагалось, что образование может «возвысить» выходца из любой семьи, даже из очень бедной и неблагополучной. Концепт человеческого капитала подсказывал, что раз производственные инвестиции позволяют строить заводы/дороги в любом месте, то и инвестиции в человеческий капитал — прежде всего в образование — увеличивают стартовые возможности выходцам из любых социальных слоев. Поэтому на образование смотрели как на социальный лифт, который может «поднять» кого угодно с самого «дна».
Но такое понимание роли образование свойственно лишь ранним концепциям человеческого капитала. Опыт как развивающихся, так и отчасти развитых стран быстро показал, что затраты на образование для бедных слоев дают не слишком высокий эффект. Далеко не все те бедные, кому дают возможность получить образование, демонстрируют желание и способности их усвоить. Далеко не все те выходцы из бедных слоев, кому удается получить хорошее образование, находят на рынке труда возможность применить свои знания и навыки.
Под влиянием разочарования в «панацейности» инвестиций в человеческий капитал еще в 1970-е гг. первоначальный концепт был существенно переосмыслен. Одним направлением переосмысления стали теории социального капитала (в интерпретации, например, Дж. Коулмана (Coleman, 1988)), подчеркивающие важную роль не только личных качеств самого человека-работника, но и его социального окружения. Другим направлением была предложенная М. Спенсом теория сигналов на рынке труда (Spence, 1973), согласно которой образование не столько создает новые качества, сколько выявляет те качества (способность к обучению), которые формировались у учащегося за рамками образовательной системы.
Оба направления переосмысления первоначального концепта человеческого капитала заставляют современных экономистов и социологов признать, что наиболее важные качества будущего человека-работника создаются в первую очередь в семье. Школа и вуз роль социальных лифтов выполнять, конечно, способны, но в гораздо меньшей степени, чем ожидалось. Поэтому стимулирование рождаемости главным образом в бедных — сильнее реагирующих на пособия за деторождение — семьях неизбежно будет увеличивать в будущем долю работников с низкими качествами.
Изложим далее основные черты предлагаемой реорганизации политики поддержки семей с детьми.
Демографическая политика КНР - «зеркальный» образец для России
Прежде чем «изобретать велосипед», надо посмотреть, нет ли в современном мире стран, где его уже «изобрели». Следует согласиться с А. Гершенкроном (Gerschenkron, 1962; Гершенкрон, 2015: 34), что отставание страны в определенных аспектах может быть выгодным: анализируя чужой опыт, можно сократить собственный путь проб и ошибок. Гершенкрон делал этот вывод в отношении импорта технологий, но, согласно современным исследованиям проблемы импорта институтов, он во многом верен и в отношении институтостроительства. Естественно, что надо учитывать качественные различия между разными странами и осуществлять импорт институтов творчески. Речь идет о заимствовании в первую очередь общих принципов, в то время
как конкретные механизмы их реализации нужно обязательно адаптировать под собственные национальные проблемы и культурно-цивилизационные особенности.
Хорошим образцом для подражания может быть демографическая политика КНР в период применения лозунга «одна семья — один ребенок» (1979—2015 гг.). Эту страну часто приводят как пример применения совершенно недемократических, буквально «драконовых» мер ограничения рождаемости (см., например, (Fong, 2015)). Гораздо меньше известно, что при проведении этой политики ограничения были существенно разными для разных регионов страны и различных социальных групп (см., например, (Gu, Feng, Guo, Zhang, 2007)).
В 1950-1970-е гг., в период правления Мао Цзэдуна, «большое население трактовалось как базовое конкурентное преимущество, обеспечивающее масштабное развитие экономики в условиях технологического отставания» (Ван, 2018: 86). Вряд ли в маоистском Китае изучали западную литературу по Development Economics (см. обзор в (Нуреев, 2008)), но фактически речь шла о практической реализации модели будущего лауреата премии им. А. Нобеля по экономике А. Льюиса. Согласно (Lewis, 1954), для преодоления отсталости предлагается делать ставку на развитие трудоемких технологий при низкой оплате труда в условиях крайне эластичного предложения труда. Однако у этой модели есть большой минус: она объясняет, как развивать более современные (товарные, использующие наемный труд) отрасли, но не объясняет, что делать с архаичным сельским хозяйством. Главную же опасность объяснил в те же 1950-е гг. Х. Лейбенстайн, разработавший модель квазистабильного равновесия (Leibenstein, 1957): сильное демографическое давление ведет к дроблению крестьянских наделов (в условиях китайской коллективизации — к снижению количества земли на одного «коммунара») и к обострению проблемы продуктоснабжения. Действительно, в 1959—1961 гг. КНР пережила «Великий китайский голод», сопоставимый с советским «голодомором» 1932—1933 гг.
Поэтому когда в конце 1970-х гг., после смерти Мао Цзэдуна, власть в КНР перешла от радикальных маоистов к умеренным, объединившимся вокруг Дэн Сяопина, то регулирование рождаемости парадоксально резко возросло. Правда, еще при «радикальном» Мао в 1970-е проводилось сдерживание рождаемости, но под мягким лозунгом «один ребенок — немало, два ребенка—в самый раз». А «умеренный» Дэн просто ввел жесткое правило однодетной семьи, причем в качестве одного из важнейших принципов национальной экономической политики. Поскольку в Китае принято, независимо от политического и экономического строя, лояльно подчиняться требованиям государственного регулирования, это правило последовательно реализовывалось треть века. Нарушителей, решившихся завести второго ребенка, могли уволить с работы и даже принудить к аборту или стерилизации. Чаще всего применялся штраф (официально он назывался «взносом социальной компенсации») на 4-8 годовых среднедушевых доходов того региона, где жили нарушители. «Драконовское» регулирование отменили лишь несколько лет назад, когда страна в целом перешла от многодетной (5-6 детей) семьи к малодетной (1-2 ребенка).
При описании китайской «тоталитарной» системы ограничения рождаемости часто ограничиваются указанием на стандарт «одна семья — один ребенок», не обращая внимания на то, что этот стандарт довольно существенно варьировался. Как указывает Ван Е, «меры репродуктивного регулирования сразу дифференцировались от очень строгих для крупных индустриальных городов до более слабых для сельской местности и полного отсутствия для локально проживающих национальных меньшинств» (Ван, 2018: 86). Эту логику дифференциации административных запретов легко объяснить. Руководство КНР стремилось предотвратить, прежде всего, «фавеллизацию» быстро растущих городов, как это происходило в Латинской Америке и Африке. Что касается китайских крестьян, то поскольку до 1990-х гг. пенсий в КНР практически не было, а доходы на селе были (в полном соответствии с моделью А. Льюиса) заметно ниже, чем в городе, то для содержания престарелых родителей-крестьян объективно требовалось больше детей, чем для родителей-горожан. Наконец, что касается привилегий для малых народов, то хотя руководство КНР и обвиняют в «великоханьском шовинизме», однако стремление привить всем гражданам КНР «китайский образ жизни» не надо путать со стремлением ликвидировать не-ханьские народы. Исследователи в этой связи отмечают, как
привилегии для не-ханьцев привели к тому, что смешанные семьи, перенимая в целом именно «китайский образ жизни», стали часто «записываться» как представители малых народов.
Кроме дифференциации административных мер в КНР происходила дифференциация и экономических мер регулирования рождаемости. Важно обратить внимание на то, что размер штрафов за рождение «сверхлимитного» ребенка был не единым по всей стране, а привязанным к среднему уровню доходов региона. Практически это означало, что состоятельный нарушитель-предприниматель платил в бюджет крупный сбор, а бедный крестьянин платил гроши или, если был слишком беден, получал административное наказание. В СМИ описан пример, когда в 2012 г. семья предпринимателей из приморской провинции около Шанхая (примерный российский аналог — Ленинградская область, т.е. окрестности нашей «второй столицы») заплатила за второго ребенка штраф в 205 тыс. долларов, причем в этом богатом районе «половина семейных пар может "похвастаться" наличием двоих детей»3. Уже с 1990-х гг. высокие штрафы за «сверхлимитных» детей стали восприниматься в КНР не столько как наказание за антисоциальное поведение, сколько как своеобразный налог, уплата которого не порочит репутацию. Если административные меры не имели четкой нацеленности на создание преимуществ для рождения детей в «хороших» семьях, то экономические меры такую направленность однозначно имели.
Таким образом, на примере КНР можно наблюдать применение двух принципов дифференциации политики регулирования рождаемости: при помощи административных методов осуществлялась дифференциация по поселенческим и этническим группам, а при помощи экономических методов — по доходным группам. Это те общие принципы («правила игры» в регулировании рождаемости), которые можно и нужно «экспортировать» из КНР 1980-2010-х гг. в современную Российскую Федерацию.
Основные принципы новой российской демографической политики: выбор объекта
Конечно, речь категорически не идет о механическом копировании китайского опыта, где была диаметрально иная демографическая проблема, чем в нашей стране. Ведь в КНР в 1980— 2010-е гг. была общая установка на снижение рождаемости, а в современной России — на ее стабилизацию (а если получится, то и на повышение). Да и сами меры влияния государства на рождаемость в гораздо более европеизированной России вполне могут быть менее «коммунистическими» (административными), более демократическими (экономическими). Но сама идея дифференциации демографической политики по социальным группам для современной Российской Федерации более чем уместна.
Реализация данной идеи требует, прежде всего, формулирования принципов, какие социальные группы и как именно должны поощряться за рождение и воспитание детей.
Вопрос о выборе поощряемых социальных групп сводится к ответу на вопрос, у представителей каких групп наиболее высок человеческий капитал, который в процессе внутрисемейной социализации может быть передан детям. Для этого надо решить, какие социальные группы в современной России следует считать наиболее модернизированными (соответственно, воспроизводящими работников с высоким человеческим капиталом) и на основе каких именно формальных признаков можно практически опознавать принадлежность к этим группам.
Здесь можно опереться, прежде всего, на общую теорию модернизации (см. обзор (Ефременко, Мелешкина, 2014)), которая производна от «больших теорий», объясняющих долгосрочные (многовековые) тенденции развития человечества. Хотя внутри этой теории есть много нерешенных вопросов, по поводу самых общих критериев модернизации давно существует консенсус: прогресс — это переход от бедности и необразованности сельской жизни к урбанизированной жизни высокообразованных представителей среднего класса. Следовательно, есть три четких критерия,
3 См.: Семью оштрафовали в Китае на $205 тыс. за рождение второго ребенка // РИА Новости. 31 мая 2012 г. (Шр§://па. ru/20120531/661417771.html).
по которым можно отличать «хорошие» семьи от «плохих»: место проживания (город), образование (не ниже среднего специального) и уровень благосостояния (средний класс).
Применение первого — поселенческого — критерия наименее проблемно. В современных российских условиях сохраняется сильный контраст между качеством жизни в городах и других поселениях (не только селах, но и поселках городского типа). Конечно, между городами разных размеров (полюсами являются города районного подчинения и столицы) тоже есть качественные различия, но все же даже небольшой город (им считается поселение численностью более 12 тыс. жителей) формирует иной — более «современный» — образ жизни, чем крупное село. В этой связи необходимо подчеркнуть, что предлагаемое стимулирование рождаемости в «хороших» семьях категорически не надо смешивать с борьбой против депопуляции деревни/села. Такая борьба — тоже ложная цель: в долгосрочной перспективе надо ориентироваться, наоборот, на дальнейшее сокращение «идиотизма сельской жизни» (в селах сейчас живет 25% россиян, а в перспективе вполне может быть — как в европейских странах — вдвое-втрое меньше). Поэтому стимулировать надо именно городскую рождаемость, а не сельскую. В долгосрочной перспективе переход сельчан к городским условиям жизни («шаговая» доступность качественных социальных услуг, тотальная компьютеризация и т.д.) постепенно приведет к потере значимости поселенческих различий, но до этого в России пройдет не одно десятилетие.
Второй — образовательный — критерий сформулировать несколько сложнее. В 2010-е гг. в России примерно по 30% взрослого (в возрасте 25—64 года) населения — это люди с высшим и со средним специальным образованием; по совокупной доле этих двух категорий (63%) Россия занимает в мире передовые позиции (Хворостов, Вехтер, 2020: 84). Понятно, что наиболее «современное» образование — это высшее; однако надо учитывать, что с развертыванием НТР наукоемкость рабочих специальностей, которым обучают в системе среднего специального образования, тоже повышается. Видимо, в качестве критерия для выделения семей, рождаемость в которых нужно стимулировать, целесообразно в качестве характеристики родителей использовать оба названные вида образования, но стимулирование дифференцировать: сильнее стимулировать родителей с высшим образованием, слабее — со средним специальным. Предполагается, таким образом, стимулировать в первую очередь рождаемость в семьях профессионалов — работников преимущественно умственного труда, имеющих обычно высшее образование и работающих на соответствующих рабочих местах.
Самым непростым является выделение среднего класса, связанное с применением, прежде всего, доходного критерия. Хотя нередкое отрицание самого существования «нормального» среднего класса в современной России является скорее эпатажем, чем научной точкой зрения, однако дискуссия о критериях среднего класса отнюдь не завершена. Для практического решения данного вопроса целесообразно выбрать подход, который высказывают наиболее авторитетные специалисты, специализирующиеся на анализе социальной структуры российского общества (см., например, (Средний класс., 2016; Модель доходной стратификации., 2018; Аникин, 2020)). По их мнению, в современной России в качестве нижней границы доходов среднего класса следует рассматривать уровень 1,25 медианы доходов в месте проживания (Тихонова, 2020: 43). Важно обратить внимание на то, что из-за сильной межрегиональной и межпоселенческой дифференциации условий жизни критерий доходов определяется не абсолютно (в рублях), а относительно. Ядро среднего класса образуют работники-специалисты с высшим образованием и доходами выше указанного уровня (8% взрослых россиян). На более многочисленной (19%) периферии российского среднего класса находятся люди, у которых нет какого-либо одного из этих трех признаков, т.е. они либо не специалисты, либо не имеют высшего образования, либо имеют доходы ниже 1,25 медианы (но выше 0,75 медианы, которая принимается за уровень бедности).
Для исследуемой проблемы — перезагрузки демографической политики — важно обратить внимание на «бедных» (имеющих доходы в интервале 0,75—1,25 медианного уровня) представителей среднего класса. Это в основном именно те высокообразованные специалисты, которые имеют несовершеннолетних детей, из-за чего среднедушевые доходы всех членов семьи
резко падают. В этой связи замечают, что «зарплаты многих представителей российского среднего класса не предусматривают даже простого демографического воспроизводства» (Тихонова, 2020: 48). Между тем именно расширенное воспроизводство среднего класса должно стать не только объективной, но и сознательно реализуемой целью национальной демографической политики.
Если обобщить западноевропейский опыт, одной из желательных целей стимулирования рождаемости должно быть повышение этнической гомогенности нации. В КНР, как ранее указывалось, этот аспект не был значимым для демографической политики: собственно китайцы (хань) составляют 92%, поэтому увеличение доли этнических меньшинств, большинство которых давно и глубоко китаизировано, не является проблемой. Зато в западноевропейских странах ситуация качественно другая. Например, в Германии немцы тоже составляют 93% населения, но этнические меньшинства (прежде всего турки) инокультурны, из-за чего высокая рождаемость мигрантов при депопуляции коренного населения ведет к росту социального напряжения (Капогузов, Чупин, Харламова, 2021). Современная российская ситуация в целом ближе к западноевропейской: русские составляют 81% населения страны, а среди не-русских этносов есть как принявшие русско-культурный стандарт жизни (например, большинство татарских субэтносов), так и сохраняющие определенную инокультурность (крымские татары).
Стимулирование этнической гомогенности в России облегчается тем, что, как и в любой нации, втягивание этнических меньшинств в процессы модернизации (секуляризация, урбанизация, высокое образование, высококвалифицированный труд) автоматически означает освоение ими того стандарта жизни, который транслирует самый многочисленный этнос. Специалист с высшим образованием в России заведомо русскокультурен, поэтому с точки зрения интересов национального единства безразлично, какая у него фамилия и каковы его конфессиональные предпочтения. Декларируя необходимость стимулирования в демографической политике русскокультурности, надо подчеркнуть, что речь идет не об этничности, а именно о культурности. Поскольку сформулированные признаки модернизированности (городская жизнь, высокое образование, принадлежность к среднему классу) практически полностью совпадают в России с условиями русскокультурности, то предлагаемая перезагрузка демографической политики может вообще не включать каких-либо пожеланий к этничности родителей. В принципе для представителей малых народов России возможны даже демографические льготы, как в КНР, где такие этнические группы имели преимущественные права на многодетность.
Основные принципы новой российской демографической политики: выбор методов
Переориентация демографической политики на рост национального человеческого капитала путем стимулирования преимущественного роста рождаемости в культурных/состоятельных семьях требует реорганизации и системы методов стимулирования.
Действительно, при стимулировании к деторождению более бедных социальных групп вполне можно обходиться тривиальными денежными выплатами или даже натуральными вознаграждениями. Применение «награждений» за многодетность жильем и автомашинами лишний раз подчеркивает, что объектами стимулирования выступают в первую очередь семьи с невысоким человеческим капиталом, которым в силу их пониженной рациональности опасно давать «живые» деньги. Стимулируя рождаемость в культурных/состоятельных семьях, от раздачи натуральных награждений надо сразу категорически отказаться, иначе стимулирование приобретет оскорбительный оттенок. Денежные выплаты за детей при этом лучше применять, привязывая их величину к тому же самому медианному для данного региона доходу, который используется как важнейший критерий выделения среднего класса.
Самое главное — при стимулировании деторождений в «хороших» семьях необходимо выйти за границы чисто материального стимулирования. Вспомним модель пирамиды Маслоу (Maslow, 1954): люди, удовлетворив базовые потребности (в еде, одежде, здоровье, безопасности), постепенно переключаются на удовлетворение более сложных потребностей (в общении, социальном признании, самовыражении), которые, в отличие от базовых, трудно перевести в
денежный эквивалент. Чтобы стимулирование было значимым для семей среднего класса, нужно, таким образом, материальное стимулирование дополнять стимулами более высокого порядка.
Самый тривиальный выход — это использование духовно-культурных факторов, повышение престижа родительской деятельности. К сожалению, в последние десятилетия в рамках курса на «возрождение русской духовности» нередко предпринимались такие действия, которые откровенно извращают идею морального вознаграждения материнства и отцовства. Можно в этой связи вспомнить, например, критику учебника для старшеклассников «Нравственные основы семейной жизни»4. Действительно, когда в школьных учебниках начинают писать, что главное предназначение женщины — быть матерью, а всё остальное второстепенно, то такие наставления воспринимаются как ретроградство и лишь снижают авторитет советующего. Более правильный путь — вообще убрать гендерную асимметрию из пропаганды родительства. Нормальная современная семья предполагает равную ответственность обоих супругов за детей. При этом целесообразно подчеркивать, что воспитание детей — вовсе не дополнительный труд на нуждающееся в ресурсах государство, а один из путей самореализации. В этой связи надо задуматься над популяризацией лозунгов типа «родители, воспитайте в семье будущих коллег по профессии» или «нормальная семья — двое детей с высшим образованием, отличная семья — трое детей с учеными степенями».
Более оригинальный путь поиска не-материальных методов стимулирования родителей — вспомнить о проблеме ценности свободного времени. Здесь уместно снова опереться на теорию человеческого капитала и использовать нетривиальные рекомендации Гэри Беккера по борьбе с преступностью (Вескег,1968). В частности, Г. Беккер «показал, что лица с высоким образованием более склонны к преступлениям, требующим значительных денежных затрат, а лица с низким образованием — к преступлениям, требующим значительных затрат времени. Для первых более тяжким наказанием будет тюремное заключение, тогда как для вторых — выплата денежной компенсации» (Капелюшников, 2003: 655). В сфере демографической политики надо решить обратную задачу — как не наказывать, а награждать людей с разным уровнем образования. Если следовать предложенному Г. Беккером принципу, то им надо давать не деньги, а время. К тому же в вопросе о ценности свободного времени новомодному Гэри Беккеру подает руку старый Карл Маркс. Уместно вспомнить, что основоположник марксизма считал именно свободное время создающим «простор для развития способностей», так что в ожидаемом посткапиталистическом/ коммунистическом обществе «мерой богатства будет отнюдь уже не рабочее, а свободное время» (Маркс, 1969: 217). Поскольку современные специалисты (живущие в достатке квалифицированные работники с высокими знаниями) больше, чем представители какой-либо другой социальной группы, соответствуют представлениям об акторах «коммунистического» общества, вполне логично относить к ним идею о свободном времени как о высшей ценности. Конечно, речь идет не о времени безделья, а о времени, свободном от отношений отчуждения, — времени, когда человек сам выбирает себе занятие, которое ему больше нравится, которое его сильнее развивает. Это соответствует высшему уровню потребительских ценностей в пирамиде Маслоу.
Таким образом, «хорошие» семьи можно стимулировать к деторождению через три основных фактора — не только при помощи денег, но также через увеличение свободного времени и через духовно-культурные стимулы. Вопрос о духовно-культурном стимулировании автор рассматривать не будет, поскольку он в основном находится вне сферы экономического анализа. Зато применение двух других подходов связано с анализом именно экономических методов управления.
Далее будут изложены и прокомментированы, с одной стороны, балльная система вознаграждений за деторождение как метод использования материальных факторов, а также, с другой стороны, увеличение для родителей дистанционного труда и возможностей досрочного выхода на пенсию как метод «вознаграждения» свободным временем.
4 См., например: «Наука о девственности»: Чему научит школьников новый курс от РПЦ? Разбираем учебник «Нравственные основы семейной жизни», который разработала для школ монахиня // The Village. 22 ноября 2017 г. (https://www.the-village.ru/city/opinions/292346-osnovy-semeynoy-zhizni).
Материальное стимулирование: балльная система детских пособий - еще одна «китайская» идея
Первое направление рекомендуемой новой демографической политики — переход к балльной системе пособий на детей. В связи с этим уместно вспомнить еще об одной оригинальной институциональной инновации, которая совсем недавно начала внедряться в КНР.
Речь идет о системе социального рейтингования (мониторинге поведения граждан на основе цифровыхтехнологий), которое позволяетстимулировать законопослушноеинаказывать девиантное поведение (см., например, (Sithigh, Siems, 2019; Самусева, 2019; Городничев, Герасимова, 2020)). Количество набранных гражданином баллов зависит от его поведения по пяти направлениям: социальных отношений (в частности взаимодействия с другими интернет-пользователями), потребительского поведения (оплаты счетов), соблюдения правил безопасности (например, правил дорожного движения), материального состояния и соблюдения законов (своевременной уплаты налогов и т.д.). В зависимости от количества набранных баллов в современной КНР граждане получают многие льготы (гражданам с высоким рейтингом дают льготные кредиты) и ограничения (имеющим низкий рейтинг, например, не продают авиабилеты и запрещают работать на госслужбе). Эта система является логичным развитием давно осуществляющегося во всех странах мира объединения различных (банковских, полицейских, административных и т.д.) баз данных. Критики данной системы обвиняют коммунистический режим КНР в стремлении создать «электронный полицейский режим», хотя она может иметь (конечно, при устранении из рейтингования однозначно-политических критериев) и чисто правоохранительный характер.
Для регулирования в нашей стране размера материальных выплат за рождение ребенка из КНР есть смысл «импортировать» идею множественности критериев, по которым оценивается, достоин ли гражданин мер стимулирования. При такой системе у граждан появляется возможность компенсировать нехватку одних возможностей развитием других.
В настоящее время в России размер пособия (материнский капитал и др.) зависит только от количества детей: первый ребенок стимулируется слабее, второй и последующие — сильнее. Нужно перейти к использованию большего числа факторов: баллы, оценивающие право на получение пособий, должны зависеть не только от того, какой по счету ребенок в семье, но также от места жительства родителей (горожане «ценятся» лучше сельчан), их образования (более высокий балл за более высокое образование), их дохода (чем выше имеющийся до рождения ребенка доход, тем больше баллов) и их возраста (стимулируется деторождение в более молодом возрасте). Регионально возможны дополнительные баллы за профессию, чтобы стимулировались более нужные «современные» профессии. Система баллов должна быть универсальной по всей России, но «цена» балла будет определяться региональным уровнем доходов — привязкой к медианному доходу (на уровне поселения или субъекта Федерации).
Следует подчеркнуть, что предлагаемая система далека от мальтузианских призывов лишать бедняков потомства. В результате применения такой балльной системы к деторождению должны поощряться представители всех слоев, но сильнее — представители средних и высших слоев, а бедных — гораздо слабее.
При комплексной разработке предлагаемой системы балльных оценок необходимо продумать соотношение разных факторов. В первом приближении предлагаемую систему можно организовать следующим образом: система — 100-балльная; из 100 возможных баллов до 30 начисляется в зависимости от образования родителей ребенка, до 20 — в зависимости от их доходов, еще до 20 — в зависимости от возраста родителей, еще до 20 — от количества ранее имеющихся в семье детей и до 10 — в зависимости от иных факторов (например, от профессии) на усмотрение властей субъекта Федерации. Наряду с положительными возможны и отрицательные баллы: например, при наличии у кого-либо из родителей непогашенной судимости вычитается 50 баллов. Балльная оценка семьи складывается из поделенной надвое суммы балльных оценок родителей, так что внебрачное деторождение позволит набрать матери-одиночке не более половины максимально возможного балла. Это демонстрирует, что государство поддерживает в первую очередь полные семьи, обеспечивающие лучшие условия для воспитания детей.
Величина денежной выплаты конкретной семье за конкретное деторождение будет определяться умножением балльной оценки этой семьи на законодательно определенное количество медианных месячных доходов. Их количество целесообразно определить на основе соображения, что семья с новым ребенком должна получить возможность не только увеличить жилплощадь на величину жилищной нормы на одного человека, но также существенно компенсировать снижение среднего дохода на члена семьи. В результате будет устранена ранее упоминавшаяся бедность высокообразованных специалистов, связанная именно с наличием у них детей. Рождение и воспитание детей не должно при этом становиться выгодной заменой общественному (вне семьи) труду. Однако при помощи материального стимулирования родителей можно и нужно предотвратить частое падение их доходов ниже уровня 1,25 медианы доходов — нижней границы при выделении среднего класса.
Поскольку в формировании балла семьи участвуют (хотя, возможно, — например, при разном образовании матери и отца ребенка — не в равной степени) оба супруга, денежная выплата должна в половинных долях переводиться им обоим. Это отличается от действующей в настоящее время системы, когда получателем материнского капитала является обычно мать. Предлагаемый принцип равной «оплаты» предполагает не только более точное соответствие принципу гендерного равенства, но и стимулирование равной ответственности супругов за воспитание детей.
Детализация изложенной системы требует специального исследования. Ее целесообразно обсуждать не только с профессиональными экспертами (прежде всего демографами, социологами и экономистами), но и с квалифицированными представителями общественности. Специально для учета объективных особенностей и мнения граждан конкретного региона в балльной системе «резервируется» 10 баллов, которыми в конкретном регионе могут «поощрять», например, людей «нужных» профессий или представителей малых народов либо присоединять их к балльным оценкам за образование, доход, возраст и т.д.
Стимулирование свободным временем: поощрение дистанционной занятости молодых женщин и пенсионные льготы
Второе направление рекомендуемой новой демографической политики включает две меры стимулирования свободным временем:
• повышение для молодых (детородного возраста — 20-40 лет) женщин возможностей дистанционной работы, позволяющей им уделять больше внимания рождению и воспитанию детей;
• уменьшение возраста выхода на пенсию для родителей, чьи взрослые дети соответствуют высоким «стандартам качества».
Если балльная система материального стимулирования предполагает полное гендерное равенство (оба родителя на равных основаниях формируют совокупный балл семьи), то при стимулировании свободным временем от него нужно частично отойти. Это связано с тем, что затраты времени на малолетних детей у супругов асимметричны — отчасти по объективным физиологическим причинам (рождение и кормление ребенка), отчасти в силу патриархальных культурных стереотипов (даже в самых современных российских семьях немногие отцы готовы на равных с матерями стирать детские пеленки). Поэтому наиболее важную форму стимулирования свободным временем — поощрение дистанционной занятости — предлагается распространять только на молодых женщин.
Дистанционная занятость женщин детородного возраста целесообразна не только как мера поощрения за состоявшееся деторождение, но и как создание стимулов для предстоящих деторождений. Как показывают специальные исследования, женщины во время социологических опросов среди условий, при которых они будут готовы рожать более чем одного ребенка, называют возможность работы на дому как второе по частоте условие — второе после наличия «мужа-кормильца» (Тонких, 2019; Тонких и др., 2019). Возвращаться к «первобытной» системе гендерного разделения труда (когда мужчины «охотятся на мамонтов», а женщины растят детей)
в XXI веке, конечно, невозможно — хотя бы потому, что большинство современных женщин желает реализовываться не только в рождении и воспитании детей. Зато развитие дистанционного (домашнего) общественного труда вполне соответствует представлениям о постиндустриальном обществе, где высококвалифицированный не-физический труд частично или полностью переносится из отдаленного рабочего места в домашний «электронный коттедж» (Toffler, 1980; Тоффлер, 1999: 312).
Для реализации этого направления необходимо выделить те профессии, в которых объективно велики возможности дистанционного труда (журналист, учитель, программист...), и принять для них государственные программы, направленные на стимулирование дистанционной женской занятости. Дистанционный труд при этом должен рассматриваться как часть карьерного цикла женщины-работника. Для этого им будет предоставляться высокая возможность работать на дому в более молодом возрасте, оптимальном для деторождения, и более низкая — в более высоком возрасте. Например, в интервале 20-30 лет женщина-работник будет иметь право дистанционно трудиться 50% нормативного рабочего времени, в 30-40 лет — 30%, а после 40 лет гендерные льготы пропадают. Для стимулирования использования работодателями дистанционного труда женщин им должны предоставляться налоговые льготы (как сейчас — при использовании наемного труда, например, инвалидов).
Предлагаемый метод «вознаграждения» дистанционной занятостью за деторождение хорош тем, что он применим именно к высокообразованным женщинам-специалистам, представителям среднего класса. Поскольку дистанционно возможен труд лишь в профессиях, связанных с умственным трудом, данная мера будет значима лишь для специалистов/профессионалов, т.е. для средних (но не бедных) слоев.
Второе направление рекомендуемой системы «вознаграждения» свободным временем за деторождение — это создание привилегий при выходе на пенсию для тех родителей, чьи дети соответствуют высоким социальным стандартам. Речь идет о том, чтобы пожилым людям, имеющим в законном постоянном браке двух и более взрослых детей с определенными характеристиками — образованием не ниже среднего специального, доходом на уровне не ниже стандарта среднего класса (выше 1,25 медианы по поселению), отсутствием судимости — разрешать выход на пенсию на 2-3-4 (в зависимости от числа таких детей) года раньше и, может быть, отдельную пенсию «за воспитание детей». Если люди имели и/или воспитывали детей от нескольких браков, то учитывать надо супружеское участие в воспитании детей до их совершеннолетия.
Фактически речь идет о легитимизации деторождения и, самое главное, воспитания «хороших» детей как деятельности, в существенной степени равнозначной для общества в сравнении с обычным трудом. Если ранее описанные меры стимулирования деторождаемости являются в значительной степени «авансом» (возможны ситуации, когда в «хорошей» семье из-за пренебрежения родителей воспитательскими функциями вырастают «плохие» дети), то пенсионные привилегии — «оплата» конечного результата, т.е. расширенного воспроизводства работников с высоким человеческим капиталом.
Политическая экономия российской демографии
При разработке программ практических действий часто неявно исходят из «монолитной» модели общества, где все люди (за исключением немногих негативных девиантов) равно заинтересованы в повышении общего благосостояния. В результате возникают глубоко научно обоснованные, но все же утопические проекты таких реформ (как, например, разработанная Ф. фон Хайеком реформа политического управления (Hayek, 1973; Хайек, 2006), предполагающая полную реорганизацию представительных органов власти), результаты которых, вероятно, улучшили бы общество, однако реализовать их в современной реальной жизни практически невозможны. Эта практическая невозможность многих идеальных проектов связана с тем, что общество — не монолит, а сложная система взаимодействия социальных групп, имеющих разные интересы и разное политическое влияние. Реформа, которая в конечном счете увеличит благосостояние всех, но связана с существенными потерями для наиболее активных политических
акторов, обречена стать жертвой «грызущей критики мышей». Легче всего внедряются реформы, соответствующие критерию Парето-улучшений, т.е. когда планируемое изменение никому не приносит убытков, а некоторым социальным группам приносит пользу (по их собственной оценке) (Блауг, 2009: 213). Однако этому критерию соответствуют немногие проекты важных реформ.
Поэтому обоснование любой существенной реформы обязательно требует не только анализа ее влияния на совокупное благосостояние, но и оценки соотношения социально-политических сил, которым она будет выгодна или вредна. Экономический анализ должен обязательно дополняться политэкономическим. Смысл такого дополнения — в выявлении необходимости применения методов логроллинга («выкупных платежей»), когда выигрывающие от реформы «покупают» поддержку проигрывающих (Нуреев, 2005: 310-312).
С точки зрения политэкономических соображений у предлагаемой перезагрузки российской демографической политики есть три «минуса».
Во-первых, существующая система пособий за деторождение, как указывалось в предыдущей статье, в значительной степени является завуалированной формой поддержки более бедных слоев. Предлагаемая реформа приведет к сужению данного канала помощи низшему классу, поскольку главным объектом поддержки рассматриваются представители среднего класса. Проблема в том, что в современной России у средних слоев очень низкая политическая субъектность. Есть немало партий, которые требуют помощи бедным за счет богатых, но трудно назвать партию, сознательно или объективно выражающую интересы именно средних слоев. Поэтому предлагаемая переаллокация государственной поддержки от бедных слоев к средним практически не имеет политической опоры. Даже если политики высшего уровня решатся ради долгосрочных выгод осуществлять предлагаемую реформу, в современных социально-политических условиях это можно сделать, только если реорганизацию семейной политики совместить с какими-либо мерами по поддержке именно бедных слоев. Трудность заключается в том, чтобы найти такие методы помощи бедным, которые бы не стимулировали одновременно рост рождаемости в бедных семьях (т.е. чтобы пособия по бедности были выше пособий на детей из бедных семей). В противном случае рождаемость будет по-прежнему обеспечиваться преимущественно бедными слоями, исчезнет главный смысл предлагаемой перезагрузки политики помощи семьям с детьми.
Во-вторых, существующая система пособий за детей более проста, чем предлагаемый новый вариант. Действительно, сейчас величина материнского капитала одинакова по всей стране и общеизвестна. Предлагаемая же новая система сложнее и требует особых знаний; например, само понятие медианного дохода находится за рамками обыденных представлений. Идеальным решением было бы создание специального сервера в сети Интернет, где любой желающий мог выбрать любое поселение и, указав характеристики планирующих деторождение супругов (возраст, образование, доходы), получить информацию об ожидаемой сумме денежного «вознаграждения» и иных «наградах». Однако данная система при существующем общем недоверии власть имущим неизбежно будет (по крайней мере, на первых порах) восприниматься «простыми людьми» как сомнительный «черный ящик», порождая дополнительные подозрения в добросовестности властей.
В-третьих, предлагаемая перезагрузка семейной политики противоречит усиливающейся в последнее десятилетие традиционалистской политической риторике, а критика нацеленности на рост рождаемости может показаться противоречащей официальному лозунгу «приумножения населения России». Высшей политической власти (если только у власти не харизматический лидер) трудно, каковы бы не были ожидаемые выгоды, осуществлять крутые «повороты» политики, предполагающие самокритику.
На самом деле предлагаемая реформа противоречит лишь «лобовой» трактовке используемого высшей политической властью лозунга «сбережения населения». Действительно, уже имеющееся население надо «сберегать», снижая его потери от заболеваний, несчастных случаев, потребления вредных благ (алкоголя, наркотиков) и т.д. Но стимулирование рождаемости «любой ценой» (при сохранении в России повышенного — в сравнении с развитыми странами — уровня детской смертности и послеродовых осложнений) будет не «сбережением», а, наоборот, «расточением»
населения. Самое главное, любая политика (включая демографическую) должна ориентироваться не только на экспертное мнение, что «на самом деле» нужно гражданам, но и непосредственно на представления самих граждан, что они считают для себя нужным.
В то же время предлагаемая «перезагрузка» демографической политики (от курса «числом поболее, ценою подешевле» к курсу «лучше меньше, да лучше») однозначно противостоит «сползанию» к традиционалистским ценностям. Вообще любые призывы к традиционализму, к отказу от поиска новых решений, могут быть в долгосрочном периоде только ошибочными, создающими очередной «застой». На самом деле предлагаемая система мер основана на модернистской идее комплексной и последовательной социализации рождения и воспитания детей. Предполагается, что данная сфера человеческих отношений в современном обществе перестает быть реализацией природных инстинктов. При переходе, по Ф. Тённису (Тённис, 2002), от природного сообщества (Gemeinschaft) к современному обществу (Gesellschaft) репродуктивные решения становятся осознанными и социально ответственными, повышающими в долгосрочном периоде благосостояние членов семьи и общества в целом. И российское государство своей политикой должно помогать этому переходу, а не тормозить его.
Разрабатывая и пропагандируя новый подход к демографической политике, не надо тешить себя ложной надеждой, что предлагаемая «перезагрузка» возможна в современной России, где существует очень сильная Path Dependency. Социально-политические реалии таковы, что существующий политический режим слишком часто публично декларировал ошибочный тип демографической политики, так что отказ от него был бы для него связан с сильной потерей имиджа. Однако концептуальная разработка качественно новой демографической политики может практически пригодиться, когда российское общество снова будет проходить стадию бифуркации.
Литература / References
Аникин, В.А. (2020). Социальные классы новой России — неравные и разные // Социологические исследования (2): 31-42. [Anikin, V.A. (2020). Social classes of new Russia - unequal and different. Sotsiologicheskiye issledovaniya [Sociological research] (2): 31-42. (In Russian.)]
Блауг, М. (2009). Парето Вильфредо. 100 великих экономистов до Кейнса. СПб.: Экономикус. [Blaug, M. (2009). Pareto Wilfredo. 100 Great Economists Before Keynes. St. Petersburg: Ekonomikus. (In Russian.)]
Ван, Е. (2018). Изменение демографической политики Китая: причины, результаты, перспективы // Народонаселение 21(1): 84-96. [Wang, E. (2018). Changes in China's demographic policy: causes, results, prospects. Narodonaseleniye [Population] 21(1): 84-96. (In Russian.)]
Гершенкрон, А. (2015). Экономическая отсталость в исторической перспективе. М.: Издательский дом «Дело» РАНХиГС. [Gershenkron, A. (2015). Economic backwardness in a historical perspective. Moscow: Delo Publishing House, RANEPA. (In Russian.)]
Городничев, С.В., Герасимова, П.Г. (2020). Система социального рейтинга в Китае // Вестник Тульского филиала Финуниверситета (1): 134-136. [Gorodnichev, S.V., Gerasimova, P.G. (2020). Social rating system in China. Vestnik Tul 'skogo filiala Finuniversiteta [Bulletin of the Tula branch of the Financial University] (1): 134-136. (In Russian.)]
Ефременко, Д.В., Мелешкина, Е.Ю. (2014). Теория модернизации о путях социально-экономического развития // Социологические исследования (6): 3-12. [Efremenko, D.V., Meleshkina, E.Yu. (2014). The theory of modernization on the ways of socio-economic development. Sotsiologicheskiye issledovaniya [Sociological research] (6): 3-12. (In Russian.)]
Капелюшников, Р. А. (2003). Вклад Гэри Беккера в экономическую теорию // Беккер, Г. С. Человеческое поведение: экономический подход. Избранные труды по экономической теории. М.: ГУ ВШЭ: 645-671. [Kapelyushnikov, R.A. (2003). Contribution of Gary Becker to economic theory. In: Becker, G.S. Human Behavior: An Economic Approach. Selected Works on Economic Theory. Moscow: GU HSE: 645-671. (In Russian.)]
Капогузов, Е.А., Чупин, Р.И., Харламова, М.С. (2021). Институциональный аспект семейной политики ФРГ: уроки для России в свете национальных проектов // Современная Европа (3) (готовится к публикации). [Kapoguzov, E.A., Chupin, R.I., Kharlamova, M.S. (2021). Institutional aspect of family policy in Germany: lessons for Russia in the light of national projects. Sovremennaya Yevropa [Modern Europe] (3) (preparing for publication). (In Russian.)]
Латов, Ю.В. (2021). Скрытая дилемма российской государственной политики стимулирования рождаемости // Журнал экономической теории (3) (готовится к публикации). [Latov, Yu.V. (2021). The hidden dilemma of the Russian state policy of stimulating the birth rate. Zhurnal ekonomicheskoy teorii [Journal of Economic Theory] (3) (preparing for publication). (In Russian.)]
Маркс, К. (1969). Экономические рукописи (1857—1859) // Маркс К., Энгельс Ф. Полное собрание сочинений. Т. 46. Ч. II. М.: Издательство политической литературы. [Marks, K. (1969). Economic manuscripts (1857—1859) In: Marks K., Engels F. Complete works. T. 46. Part II. Moscow: Publishing house of political literature. (In Russian.)]
Модель доходной стратификации российского общества: состояние, динамика, факторы. (2018). Под ред. Н.Е. Тихоновой. М.: Нестор-История. [Model of income stratification of Russian society: state, dynamics, factors. (2018). Ed. by N. Tikhonova. Moscow: Nestor-History. (In Russian.)] Нуреев, Р.М. (2005). Теория общественного выбора. Курс лекций. М.: Гос. ун-т - Высшая школа экономики. [Nureyev, R.M. (2005). Public Choice Theory. Lecture course. Moscow: State University — Higher School of Economics. (In Russian.)]
Нуреев, Р.М. (2008). Экономика развития: модели становления рыночной экономики: Учебник. М.: НОРМА. [Nureyev, R.M. (2008). Development Economics: Models of the Formation of a Market Economy: Textbook. Moscow: NORMA. (In Russian.)]
Послание Президента РФ Федеральному Собранию (15 января 2020 г.). (http://duma.gov.ru/hews/47509/). |Address of the President of the Russian Federation to the Federal Assembly (January 15, 2020). (http:// duma.gov.ru/news/47509/). (In Russian.)]
Послание Президента РФ Федеральному Собранию (15 апреля 2021 г.). (http://kremlin.ru/events/ president/news/65418). [Address of the President of the Russian Federation to the Federal Assembly (April 15, 2021). (http://kremlin.ru/events/president/news/65418). (In Russian.)]
Самусева, О.А. (2019). Социальный рейтинг как системная характеристика политической надежности в китайском обществе // Социально-гуманитарные знания (6): 349—361. [Samuseva, O.A. (2019). Social rating as a systemic characteristic of political reliability in Chinese society. Sotsial'no-gumanitarnyye znaniya [Social and humanitarian knowledge] (6): 349—361. (In Russian.)] Сидоренко, А. (2019). Демографический переход и «демографическая безопасность» в постсоветских странах // Население и экономика (3): 1—22. [Sidorenko, A. (2019). Demographic transition and «demographic security» in post-Soviet countries. Naseleniye i ekonomika [Population and Economy] (3): 1—22. (In Russian.)]
Средний класс в современной России. Опыт многолетних исследований. (2016). Под ред. М.К. Горшкова и Н.Е. Тихоновой. М.: Весь Мир. [The middle class in modern Russia. Experience of many years of research. (2016). Ed. M.K. Gorshkova and N.E. Tikhonova. Moscow: Ves Mir. (In Russian.)]
Тённис, Ф. (2002). Общность и общество. Основные понятия чистой социологии. М.: Фонд Университет, СПб.: Владимир Даль. [Tennis, F. (2002). Community and Society. Basic concepts of pure sociology. Moscow: University Foundation, St. Petersburg: Vladimir Dal. (In Russian.)]
Тихонова, Н.Е. (2020). Средний класс в фокусе экономического и социологического подходов: границы и внутренняя структура (на примере России) // Мир России: Социология, этнология 29(4): 34—56. [Tikhonova, N.E. (2020). The middle class in the focus of economic and sociological approaches: boundaries and internal structure (on the example of Russia). Mir Rossii: Sotsiologiya, etnologiya [Universe of Russia: Sociology, Ethnology 29(4): 34—56. (In Russian.)]
Тонких, Н.В. (2019). Характеристика влияния дистанционной женской занятости на репродуктивное поведение // Социально-экономические и демографические аспекты реализации национальных проектов в регионе: сборник статей X Уральского демографического форума. Т. I. Екатеринбург: Институт экономики УрО РАН: 337—344. [Tonkikh, N.V. (2019). Characteristics of
the impact of distance female employment on reproductive behavior. Socio-economic and demographic aspects of the implementation of national projects in the region: a collection of articles of the X Ural Demographic Forum. T. I. Yekaterinburg: Institute of Economics, Ural Branch of the Russian Academy of Sciences: 337-344. (In Russian.)]
Тонких, Н.В., Антонов, Д.А., Агафонов, В.Г., Камарова, Т.А., Коропец, О.А., Мельникова, А.С., Пеша, А.В., Чудиновских, М.В. (2019). Дистанционная женская занятость в контексте института родительства. Екатеринбург. [Tonkikh, N.V., Antonov, D.A., Agafonov, V.G., Kamarova, T.A., Koropets, O.A., Melnikova, A.S., Pesha, A.V., Chudinovskikh , M.V. (2019). Distance employment for women in the context of the institution of parenting. Yekaterinburg. (In Russian.)]
Тоффлер, Э. (1999). Третья волна. М.: ООО «Фирма "Издательство ACT"». [Toffler, E. (1999). Third Wave. Moscow: LLC Firm Publishing house ACT. (In Russian.)]
Хайек, Ф.А. фон. (2006). Право, законодательство и свобода: Современное понимание либеральных принципов справедливости и политики. М.: ИРИСЭН. [Hayek, F.A. von. (2006). Law, Legislation and Freedom: A Contemporary Understanding of Liberal Principles of Justice and Politics. Moscow: IRISEN. (In Russian.)]
Хворостов, А., Вехтер, Н. (2020). Региональные и национальные балансы квалификаций и профессий в странах ЕПВО // Социологические исследования (3): 78-92. [Khvorostov, A., Vechter, N. (2020). Regional and national balances of qualifications and professions in the EHEA countries. Sotsiologicheskiye issledovaniya [Sociological Research] (3): 78-92. (In Russian.)]
Barro, R.J., Becker, G.S. (1989). Fertility choice in a model of economic growth. Econometrica 57(2): 481-501.
Becker, G.S. (1964). Human capital. N.Y.
Becker, G.S. (1968). Crime and Punishment: An Economic Approach. Journal of Political Economy 76(2): 169-217.
Coleman, J. (1988). Social Capital in the Creation of Human Capital. American Journal of Sociology 94: 95-120.
Davis, K. (1945). The world demographic transition. Annals of the American Academy of Political and Social Science 237(January): 1-11.
Gerschenkron, A. (1962). Economic Backwardness in Historical Perspective. Cambridge, Massachusetts: Belknap Press of Harvard University Press.
«I Don't Have a Choice over My Own Body». The Chinese Government Must End its Abusive Family Planning Policy. (2010). Chinese Human Rights Defenders. 21.12.2010 (https://www.nchrd.org/ wp-content/uploads/2013/09/Appendix-1-I-Dont-Have-Control-over-My-0wn-Body-Abuses-continue-in-Chinas-Family-Planning-Policy.pdf - Дата обращения: 05.05.2021).
Fong, M. (2015). One Child: The Past and Future of China's Most Radical Experiment. Houghton Mifflin Harcourt.
Hayek, F.A. von. (1973). Law, Legislation and Liberty: А New Statement of the Liberal Principles of Justice and Political Economy. Routledge.
Gu, B., Feng, W., Guo, Z., Zhang, E. (2007). China's Local and National Fertility Policies at the End of the Twentieth Century. Population and Development Review 33(1): 129-147.
Kalemli-Ozcan, S. (2002). Does the mortality decline promote economic growth. Journal of Economic Growth 7(4): 411-439.
Leibenstein, H. (1957). Economic Backwardness and Economic Growth: Studies in the Theory of Economic Development. New York: Wiley.
Lewis, W.A. (1954). Economic Development with Unlimited Supplies of Labour. Manchester School of Economic and Social Studies 22(2): 139-191.
Maslow, A.H. (1954). Motivation and Personality. New York: Harpaer & Row.
Meadows, D., Randers, J., Meadows, D. (2004). Limits to Growth: The 30-Year Update. White River Junction, VT: Chelsea Green.
Schultz, T. (1971). Investment in human capital. N.Y.; L.
Spence, M. (1973). Job market signaling. Quarterly Journal of Economics 87(3): 355-374.
Sithigh, D.M., Siems, M. (2019). The Chinese social credit system: A model for other countries? European University Institute Department of Law Working Paper. LAW 2019/01 (https://cadmus.eui. eu/bitstream/handle/1814/60424/LAW_2019_01.pdf - Дата обращения: 05.05.2021).
Soares, R.R., Falcao, B.L.S. (2008). The Demographic Transition and the Sexual Division of Labor. Journal of Political Economy 116(6): 1058-1104.
Thompson, W.S. (1929). Population. The American Journal of Sociology 34(6): 959-975. Toffler, A. (1980). The Third Wave. New York: William Morrow and Company, Inc.
