CC BY
39
РОССИЙСКОЕ ИЗМЕРЕНИЕ МНОГОПАРТИЙНОЙ СИСТЕМЫ
УДК 329+323.2+32.019.5
Последнее десятилетие ХХ века вошло в мировую историю как период масштабных политических трансформаций, связанных с появлением на территории Восточной Европы и Азии новых государственных образований, что явилось следствием распада «восточноевропейского социалистического содружества» и СССР. Новыми акторами геополитики был взят курс на преодоление модели социалистического развития, переход к рыночной экономике и демократии.
В политической науке этот процесс был обозначен как «демократический транзит». Формирование в переходных обществах новых политических систем на основе заимствованных западных институциональных моделей политического устройства в ряде случаев проходило с определенной степенью корректировки, отражавшей культурные особенности и институциональные традиций стран-реципиентов. В странах, где институциональные преобразования осуществлялись без привязки к традициям политической культуры, со временем происходило либо отторжение новых политических институтов, либо их замещение неформальными политическими практиками [1]. В условиях, когда общество было попросту не готово воспринять институциональные новации, адаптация к новым политическим практикам проходила стихийно. Вызванный институциональной революцией разрыв с традицией стал причиной формирования институтов, которые не были укоренены в прежней институциональной среде. В результате создаваемые политические структуры превращались в институциональные аномалии, т.е. при формальном соответствии западным образцам, их функциональный механизм и эффективность существенно изменялись. Развитие российской партийной системы можно считать ярким примером подобного превращения, а именно, характерной чертой формально существующей многопартийной системы становится не свойственная заложенному в ней принципу политического плюрализма неформальная моноцентричность.
Понятие моноцентричности, применяемое в отношении партийных систем, можно
А. Ю. СИТНИК
трактовать неоднозначно. Моноцентричность может быть свойственна как партийным системам, которые отличает неплюралистический характер функционирования, так и системам, которые принято называть многопартийными. В данном случае моноцентричность следует определить как характеристику партийно-политических систем (плюраль-ных/неплюраль ных), системообразующим элементом которых является партийная организация (доминирующая партия, «партия власти»), обладающая широким электоральным ресурсом и стремящаяся оказывать монопольное влияние на принятие политических решений. Отметим, что электоральный ресурс и возможность политического влияния приобретаются посредством использования политико-технологических и/или публично-политических механизмов. В качестве первого может выступать формирование законодательства о выборах, а также норм, регулирующих деятельность политических партий. Ко вторым можно отнести действия партийной организации по продвижению своего политического предложения в электоральном пространстве (политическая агитация, политическая реклама и т.д.).
Выбор формы моноцентричной партийной системы с ядром в виде доминирующей «партии власти» зачастую является следствием того, что страны, заимствуя демократические институциональные структуры, в силу каких-либо причин оказываются не в состоянии построить стабильную конкурентную партийную систему. При этом моноцентричность становится механизмом адаптации заимствованного партийно-политического института в рамках исторически сложившейся институциональной структуры (институциональной матрицы) того или иного государства.
Институциональный выбор партийного формата по своей сути является осознанной необходимостью институционализации запросов, возникающих в гражданском обществе, и продиктован необходимостью оформления расколов, которые могут иметь экономический, идеологический, религиозный и другой характер. Когда же гражданское
общество находится в стадии формирования и обозначенная необходимость четко не выражена, она может быть артикулирована государственными властными структурами.
Движение к моноцентричности партийной системы на деле как раз и является выбором со стороны государственной власти. Его эффективность проявляется в структурировании партийно-политического пространства, что дает возможность снизить степень политической неопределенности, сделать процесс принятия решений более простым и контролируемым. Следует отметить, что подобный формат партийной системы совершенно необязательно ведет к утрате ее нормативных функций, а именно: способности блокировать неудачные и поддерживать удачные политические и социально-экономические решения, сохранять конкурентность политической среды и в соответствии законом гарантировать смену политики и политических сил у власти. Другими словами, нормативная институциональная эффективность такой системы может быть на достаточно высоком уровне.
С другой стороны, моноцентричная партийная система может обладать прагматической институциональной эффективностью, становясь механизмом, который обеспечивает максимизацию политической прибыли отдельных политических акторов и гарантирует воспроизводство политического режима. Таким образом, можно констатировать, что характеристика институциональной эффективности моноцентричной партийной системы напрямую зависит от интересов и
Менее 50% опрошенного населения признаёт необходимость для России «многопартийности, сильной партийной системы». Противоположного мнения придерживается 30%. Но в целом практически половина общества отрицает необходимость многопартийности как таковой. 20% утвер-
целей, которыми руководствуются политические акторы, делая ставку на ее формирование.
Обращаясь к российской действительности, моноцентричность партийной системы непосредственно можно связать с двумя основными причинами. Во-первых, со слабостью российского гражданского общества и, как следствием, неструктурированностью общественных интересов и политических ори-ентаций населения страны. Во-вторых, - особенностями институциональной среды. Это характер политического режима с институтом сильной президентской власти, особенности избирательной системы и партийного законодательства.
На протяжении всего посткоммунистического периода политические ориентации граждан России претерпели серьезные изменения. Ценности и нормы демократии, имплантированные в политическое сознание россиян с началом модернизации политической системы, если и стали базисом политических ориентаций, то подверглись мутации и были адаптированы уже в измененных формах к реальным условиям, «... в российском обществе сложился своеобразный модернистский фантом в форме навязанных ценностных предпочтений, не подкрепленных реальным операциональным опытом...» [2].
Данные опросов общественного мнения, проводившихся с 2001 по 2007 годы, показывают, что уровень доверия общества к политическим партиям был и остается достаточно низким (см. таблицу 1).
ждают, что «России нужны не партии, а лидеры», а 25% являются приверженцами системы с «одной партией, постоянно находящейся у власти», что в принципе свидетельствует об ориентации на моноцентричную партийную систему [4].
Подобное отношение в общества к
Таблица 1. В какой мере, на Ваш взгляд, заслуживают доверия политические партии? [3].
2001 год 2004 год 2007 год
Вполне заслуживают 7% 5% 7%
Не вполне заслуживают 28% 27% 27%
Совсем не заслуживают 36% 40% 36%
политическим партиям и многопартийности объясняется тем, что в течение 70 лет существования советского режима все какие-либо значимые общественные особенности, которые могли бы стать факторами формирования четких политических ориентаций, растворялись в котле коммунистической идеологии. Единственной идентичностью стала принадлежность к единому и неделимому советскому народу. Это стало причиной того, что в России ни социально-классовые различия, ни религиозная принадлежность, ни географическое расположение (известное противостояние «Восток-Запад», «Север-Юг») не стали катализаторами оформления политических ориентаций и базой для развития политических партий. Кроме того, разочарование в реформах 1990-х годов и политических силах, с которыми они отождествлялись, привели к реставрации традиционно присущих населению ценностных ориентаций, находившихся в состоянии анабиоза. В обществе сформировался «негативный ценностный консенсус» [5], под воздействием которого партийное многообразие стало восприниматься в массовом сознании как «непорядок». Электоральное пространство, представленное политическими ориентациями российских избирателей, стало активно сужаться в направлении про-властного вектора. Эти обстоятельства не способствуют становлению конкурентной многопартийной системы в России. Напротив, в обществе сформировался «авторитарный запрос на демократию» [6]. Большая часть населения страны, руководствуясь патерналистскими настроениями, отдает свои голоса на парламентских выборах государственной власти, которая представлена в партийном пространстве «партией власти». Этот тренд в полной мере используется для сужения рамок многопартийности и формирования в России моноцентричной партийной системы.
В российских условиях институциональный выбор многопартийной системы изначально вступил в конфликт с институтом сильной президентской власти. Российский вариант президентско-парламентской республики отличается тем, что власть президента более обеспечена властными ресурсами, чем власть парламента. Показательным в этом отношении является индексный анализ полупрезидентских государств постсоветского пространства, проведенный Зазна-евымО.И. Результаты исследования показали, что в сравнении полупрезидентскими
республиками постсоветского пространства «индекс формы правления» у России является наиболее президентским [7].
Институт сильной президентской власти не сочетается с образованием устойчивых партийных систем. В частности, Мексика, как и ряд других стран Латинской Америки, заимствовав американскую модель конституции с сильной президентской властью, не сумела построить стабильную конкурентную партийную систему [8].
В российской политической системе конституционно была заложена слабость политических партий как института, способного влиять на политическую ситуацию в стране, активно представлять и отстаивать общественные интересы перед государственной властью. На начальном этапе российской модернизации этот шаг новой политической элиты можно трактовать как попытку упрочить свое положение в изменяющейся институциональной среде, попытку устранить конкурентов в борьбе за обладание политическими ресурсами.
В качестве механизма конкуренции на «рынке политического представительства» власть активно использует «партию власти». В этом ключе «партию власти» следует рассматривать как партийное объединение, созданное политической элитой и конкурирующее на электоральном пространстве с другими партийными организациями, представляющими отличные от политической элиты сегменты общества, с целью организации большинства в законодательном органе страны и поддержки проводимого властью курса. Подобных партийных образований в новейшей политической истории России, особенно в 90-е годы, было немало. Но в условиях слабого административного потенциала государства «партиям власти» не удавалось реализовать функцию укрепления позиций государственной власти в законодательном органе страны. И только последний партийный проект - «Единая Россия» в значительной степени оправдал возложенные на него надежды. С 2003 года «Единая Россия» становится центральным элементом формирующейся моноцентричной партийной системы в России. Доминирование «Единой России» обеспечено трендом политических ориентаций населения страны, что позволяет захватить значительный сегмент электорального пространства, отдав менее значимую его часть на откуп другим политическим партиям.
Кроме того, для придания партийной системе России моноцентричного характера
властью активно применяются политико-технологические инструменты. При этом прагматическая эффективность российской партийной системы имеет первостепенное значение, а вот ее нормативная эффективность значительно ослабевает. Оптимальное с точки зрения власти партийное пространство оказывается не способно пропустить через себя и выразить импульсы, идущие от гражданского общества. В этой связи памятен пример с монетизацией льгот.
Сокращению российского партийного пространства в первую очередь способствовало принятие в 2001 году Закона о политических партиях с последующей его модификацией, ужесточающей тренд моноцентрич-ности, в декабре 2004 года, а также внесение поправок в избирательное законодательство, которые повысили заградительный барьер на парламентских выборах для политических партий до 7%, запретили образование блоков, ввели полностью пропорциональную избирательную систему. По словам Б.И. Макаренко, «„в руках всесильной бюрократии оно [законодательство о партиях] становится мощнейшим инструментом, позволяющим власти не допускать возникновения нежелательных субъектов избирательного процесса, будь то либеральных или радикально-националистических» [9]. Действительно, повышение минимальной численности партии до 50 000 человек, изменение порядка регистрации партий и кандидатов и другие ограничения стали причиной того, что к последним парламентским выборам число политических партий сократилось до 15. Реальными же шансами преодолеть избирательный барьер обладали лишь «Единая Россия», «КПРФ», «ЛДПР», «Справедливая Россия», что и показали итоги выборов в декабре 2007 года.
Но, если нормы партийного законодательства, как и повышение заградительного барьера, хоть и формально, все же ведут к укрупнению политических партий и оптимизации партийной конфигурации, то введение полностью пропорциональной избирательной системы, на первый взгляд, не выглядит столь однозначным решением. Известно, что применение пропорциональной избирательной системы ведет к большой партийной фрагментации в рамках партийных систем. Возможности создания партийных коалиций существенно ограничены, «ничто не побуждает здесь [партии] к слиянию, ибо их самостоятельное выступление на выборах не наносит им никакого урона, а если и наносит, то самый минималь-
ный» [10]. Но специфика политического режима России влияет на то, что эффекты пропорциональной избирательной системы оказывают обратное действие на формирование партийной системы. Внедрение пропорциональных правил является попыткой государственной власти укрепить доминирование в партийном пространстве. Анализ парламентских выборов в России показывает, что применение смешанной избирательной системы способствовало прохождению в парламент независимых депутатов и представителей партий, которые не проходили в законодательный орган по пропорциональной части системы. Применение исключительно пропорциональной системы дает возможность власти концентрировать ресурсы при создании искусственных подконтрольных «оппозиционных» партий, которые способны конкурировать за электоральные сегменты партий, на которые не оказывает влияние заградительный барьер [11]. Примером подобных действий является образование партии «Справедливая Россия», призванной оттянуть на себя часть электората КПРФ. Таким образом, применение пропорциональной системы можно считать инструментом по укреплению моно-центричного формата партийной системы России.
По итогам парламентских выборов 2007 года можно сказать, что моноцентричность стала базовой характеристикой российской партийной системы. Тенденция крайнего политического плюрализма 1990-х годов сменилась тенденцией создания моноцентрич-ной партийной системы, которая становится эффективным инструментом в руках исполнительной власти для поддержания статус-кво. Примечательны в этом отношении слова заместителя руководителя Администрации Президента РФ В.Ю. Суркова об обеспечении доминирования «Единой России» в течение минимум 10-15 лет. При сохранении до определенного времени в обществе провласт-ного тренда, вопрос о легитимности доминирующего положения «партии власти» может не возникнуть. Но при усилении позиций политических партий, что может стать актуальным при третьем президенте России, такая опасность видится вполне возможной. Не случайно в первом послании Федеральному Собранию РФ Д.А. Медведев предложил дать гарантии представительства избирателям, проголосовавшим за так называемые малые партии, получившие от 5% до 7% голосов.
Представляется, что этот шаг в перспективе хотя и не приведет к ослаблению моноцент-ричности партийной системы России, но по-
зволит в некоторой степени поднять ее нормативную эффективность и институциональный статус российских политических партий.
1. См.: Гельман В.Я. Институциональное строительство и неформальные институты в современной российской политике // Полис. - 2003. - № 4. - С. 6-26.
2. Сергеев В.М. Итоги парламентских выборов и эволюция российского политического сознания // Полис. -2004. - № 1. - С. 36.
3. [Электронный ресурс] http://www.levada.ru/press/2004032302.html, http://www.levada.ru/press /2007040901.html
4. Путеводитель по выборам: политическая Россия. - М.: ВЦИОМ, 2007. - С. 271-272.
5. См.: Руденкин В.Н. Гражданское общество в России: история и современность. - Екатеринбург: Изд-во Урал. ун-та, 2002. - С. 169.
6. См.: Шестопал Е.Б. Авторитарный запрос на демократию, или Почему в России не растут апельсины // Полис. - 2004. - № 1. - С. 25-28.
7. См.: Зазнаев О.И. Индексный анализ полупрезидентских государств Европы и постсоветского пространства // Полис. - 2007. - №2 . - С. 146-165.
8. См.: Гельман В.Я. Перспективы доминирующей партии в России // Pro et Contra. - 2006. - Т. 10, № 4. -С. 63-65.
9. Макаренко Б.И. «Нанопартийная система» // Pro et Contra. 2007. - Т.11, № 4/5. - С. 51.
10. Дюверже М. Политические партии. - М.: Академ. проект, 2000. - С. 331.
11. См.: Анохина Н.В., Мелешкина Е.Ю. Пропорциональная избирательная система и опасности президен-циализма: российский случай // Полис. - 2007. - № 5. - С. 8-22.
