CC BY
28
УДК 02 (61) (71) ББК 67.401
Келеберда Нина Григорьевна Keleberda Nina Grigorievna
доцент кафедры гуманитарных дисциплин Ростовского филиала Российской таможенной академии кандидат философских наук, доцент.
Associate Professor, Department of Humanitarian Disciplines, Rostov branch of the Russian Customs Academy, PhD in Philosophy, Associate Professor. Тел.: 8 (928) 115-16-98.
Тищенко Екатерина Владимировна Tishchenko Ekaterina Vladimirovna
заместитель декана по науке и инновационной деятельности юридического факультета Южного федерального университета кандидат юридических наук, доцент.
Deputy Dean for Science and Innovation, Law Faculty of the Southern Federal University, PhD in Law, Associate Professor. Тел.: 8 (903) 406-59-01.
РОССИЙСКИЙ И ЗАПАДНОЕВРОПЕЙСКИЙ ОПЫТ ПРАВОВОГО РЕГУЛИРОВАНИЯ СВОБОДЫ СОВЕСТИ И СВОБОДЫ ТВОРЧЕСТВА: ФИЛОСОФСКАЯ ОЦЕНКА
Russian and Western European experience of legal regulation of the freedom of conscience and freedom of creativity: a philosophical evaluation
В статье анализируется опыт законодательства России и европейских стран в области уголовной ответственности «за оскорбление чувств верующих» сквозь призму категории «светскость». Авторы приходят к выводу, что европейский опыт перевода правового принципа светскости в термины индивидуальной свободы совести, вероисповедания и нерелигиозных воззрений предполагает большую степень открытости разным историческим, религиозным и юридическим ситуациям в отношениях между религией и государством, чем в России, где каждый религиозно-культурный стиль воспринимается его носителями как данность, идентифицирующая личность, а искусство оказывается полем для различного рода провокаций.
Ключевые слова: религия, искусство, провокация, уголовная ответственность.
В книге «Переписка из двух углов» В. Иванов и М. Гершензон спорили об отношениях между религией и культурой. М. Гершензон противопоставляет личный, живой акт веры культурным предписаниям и канонам, В. Иванов утверждает, что «человек, верующий в Бога, ни за что не согласится признать свое верование частью культуры» [1].
Данный спор как никогда актуален сегодня. Современное российское общество после десятилетий явного или скрытого идей-
In the article the experience of the legislation of Russia and the European countries in the field of criminal liability «for an insult of feelings of believers» through a prism of the category «secularization». Authors come to a conclusion that European experience of transfer ofa legal principle ofsecularization in terms of an individual freedom of worship, religions and non-religious views assumes a bigger degree of openness to different historical, religious and legal situations in the relations between religion and the state than in Russia where each religion and cultural style is taken by its carriers very seriously as the base for identifying the personality. Art appears the field for different provocations.
Keywords: religion, art, provocations, criminal responsibility.
ного противостояния «светского» религии еще не готово принять тезис о том, что религия - это субстанция культуры, а не одна из ее областей.
С позиции православия радикальное противоречие заключается в том, что христианство и культура принадлежат к разным пластам бытия человека: культура - совершенствование мира, создание прекрасных образов, по-лагание целей для прогресса. В этом смысле православие является силой антикультурной,
так как занято спасением, ожиданием конца мировой истории. Парадокс заключается в том, что само это ожидание стало историческим процессом, то есть появилась так называемая «христианская культура». Но это не снимает напряжения, и вряд ли сейчас можно говорить о гармонии христианства и культуры. Как показывает отечественная история XX века, рано или поздно конфликт неизбежен.
Описывая модель взаимодействия религии и культуры, К. Г. Доусон поясняет, что культура без религии - это конгломерат разрозненных фрагментов. Религия скрепляет, склеивает их, придает им форму. «Следовательно, культура есть духовная общность, обязанная своим единством общим верованиям и общему образу жизни в гораздо большей степени, чем любому единообразию материального типа» [2]. Такая модель дает четкое представление об опасности религиозных провокаций в сфере культуры.
В настоящее время вопрос о философском и правовом осмыслении культурно-религиозных провокаций в России актуализируется в связи с участившимися случаями публичного оскорбления «чувств верующих».
Так, 20 декабря 2014 года в Новосибирском государственном академическом театре оперы и балета состоялась премьера оперы Р. Вагнера «Тангейзер» в постановке режиссера Т. Куляби-на, которая глубоко возмутила общественность. В центре Новосибирска прошел митинг «Защити свою веру!», где около тысячи человек выразили протест против этого представления, оскорбляющего чувства верующих. С подмостков театра противостояние перенеслось в информационную и законодательную сферы.
Для того чтобы понять значение провокации, нужно разбираться в сущности искусства и сути религии. В философии искусством именуется всякое человеческое творчество, в котором преобладает эстетическая функция, трансформирующая вещь или акт (например, жесты в танце) в автономный знак, не имеющий связи ни с реальностью, на которую указывает, ни с художником, от которого он исходит. При этом «чистый эстетический знак... даже в том случае, когда он нечто, сообщает, не имеет значения сообщения» [3, с. 328]. Эстетическая функция, то есть «внутреннее строение самого знака», является самоцелью творческой деятельности. Внешняя цель
предполагает, что знак устанавливает отношения с другими, внеэстетическими областями, которые проецируются как «содержание»: такие темы, как политика, экономика, религия, с позиции теории искусства являются «чуждыми» для эстетической области, но могут играть важную роль в структуре художественного произведения.
Между тем А. Белый [4], один из теоретиков Серебряного века, писал, что если в искусстве превалируют форма и процесс ее создания, техники, приемы мастера, то это чисто механический процесс, не имеющий отношения к творчеству, ибо он не направлен на ценности, в нем нет оценки. Так, мрамор индифферентен: ему безразлично, чем он является. Но вот форма, которую придает ему художник, есть ценность.
Иными словами, только то есть творчество, в чем выражается некая ценность, разделяемая в конкретном обществе, которую художник в порыве творческого акта не выбирает, но бессознательно угадывает.
Оценка эстетического знака есть его восприятие в обществе. Она зависит от многих факторов, начиная от совпадения с системой эстетических норм, господствующих в коллективном сознании общества в определенную историческую эпоху. Однако положительно может быть оценено и нарушение этих норм, то есть их использование может быть как позитивным, так и негативным. И это характерно для искусства. В отличие, например, от правовой нормы, требующей положительного и прямого применения, нормы эстетики могут быть ориентированы на деформирование, которое доставляет эстетическое удовольствие. Мера деформации эстетической традиции указывает на новые тенденции в искусстве. Это естественный процесс для искусства [3, с. 328].
Будучи автономным знаком, художественное произведение служит посредником между членами одного и того же коллектива, которые под знаком подразумевают «нечто», то есть некий общий контекст социальных явлений в содержании знака, адекватно понятый и тем, кто его посылает, и тем, кто его воспринимает. Без такой коммуникации знак не существует. Если художник посылает знак с искаженным смыслом (а в отмеченной выше театральной постановке, по оценкам экспертов
[5], смысл искажен дважды (сначала Евангельский образ у Вагнера, а затем и сама опера Вагнера), то он вызывает взаимное недопонимание между людьми. Хотя в условиях плюрализма мнений единство культурных смыслов практически невозможно.
Искажение смыслов священных текстов есть профанация, то есть с точки зрения канонического права святотатство [6]. Светское государство не может наказывать художника за такие настроения, но должно ограничить его право публично распространять их, поскольку подобные действия вносят раскол в общество, обостряют нетерпимость по отношению к верующим, защищающим свою святыню.
Таким образом, искусство не может быть вне коммуникации: воздействуя на чувства, желания, волю воспринимающих, оно всегда тенденциозно. Но когда взнаке в какой-то момент над эстетической (формальной) функцией начинают преобладать коммуникативные (содержательные) элементы, несущие некие новые смыслы в общество, то художник должен понимать меру своей ответственности. Поскольку если тенденцией в каком-либо виде искусства становится гипертрофированная деформация знака, то возникают проблемы с взаимопониманием в социуме. Примером может служить «Черный квадрат» и русский авангард в целом накануне Революции 1917 года [7, с. 445], последствия идей которой мы сейчас ощущаем.
Тенденциозность сиюминутна. Например, отмеченную выше скандальную постановку уже и не вспоминают. Наиболее тенденциозными являются такие виды искусства, как кинематограф и живопись (карикатура, плакат), обладающие огромным потенциалом для воздействия (непедагогического) на зрителей. Здесь возникает искушение свободой для художника.
Культ красоты и наслаждения воплощается не только в искусстве, но и жизнь становится искусством. А. Белый [4] пишет, что когда искусство обнаруживает внеэстетическе критерии и выходит за свои пределы, то оно преображает формы жизни, а значит, вопрос о сущности искусства есть вопрос веры. Смысл искусства укоренен в метафизике, которая всегда религиозна. Художник предстает как преобразователь вселенной, подлинный творец жизни, пророк. Творчество становится теургическим актом, богодейством. Искусство приобретает пафос религии.
В природе религии ценность не есть главное. Религия занимается вопросом об истине, и если искусство ставит вопрос об истине (смылосодержательный аспект) выше эстетического, то оно перестает быть искусством: знак утрачивает статус художественного произведения. В светском контексте такая деятельность оказывается «квазирелигией» (Д. Белл) [8, с. 699-702] со всеми ее атрибутами: пропаганда оказывается аналогом миссионерской деятельности, то есть в провокационных постановках качество «ценности» не только не совпадает с качеством «истины», но ценностью объявляется деформация традиционного смысла (истины) - профанация. Именно это вызывает возмущение верующих.
В художественных произведениях не затрагиваются проблемы истины по причине ее трудности и довольствуются хотя и важными, но вторичными мотивациями, которые имеют множество намеков и двусмысленностей.
Прагматическая позиция художника означает предельный скептицизм или агностицизм и предполагает отказ от решения проблемы истины. Отсюда уверенность в превосходстве эстетических ценностей не доказывает обоснованность его притязаний на свободу художественного прочтения смыслов. Но и от усвоения самим зрителем тех или иных жизненных аксиом зависит, станет он считать искусство более значимым, чем вера, или нет.
Отметим один важный факт: верующие россияне впервые за последние сто лет обратились за юридической защитой своих прав к государственным органам.
Светскость в СССР ставила условием существования Советского государства уничтожение религии. На Западе противовесом агрессивной секуляризации являются глубокие правовые начала и разработки по теории права таких мыслителей, как Дж. Локк, Монтескье и другие. В России правовое начало занимало и занимает весьма скромное место в русской мысли. Между тем право и традиции свободы совести, мысли и слова являются важным противовесом тоталитаризму [9, с. 351]. Д. Белл [8] в постановке вопроса о различии между священным и светским указывает, что христианство выполняло следующие функции:
1. Подчеркивало роль обуздания человеческой природы, отмечая связь между необуздан-
ностью, исступлением плоти (сексуальным вожделением) и убийством. Освобождение от религии есть освобождение от закона, отделяющего человека от греха.
2. Выполняло консервативную функцию: культура в единстве с религией обеспечивала преемственность поколений, сохранение традиций.
Распад теологического значения религии привел к тому, что современная культура в качестве источника творчества обратилась к демоническому началу. С. Булгаков писал по поводу картин П. Пикассо, что «это - духовность, но духовность вампира или демона; страсти, даже самые низменные, взяты здесь в чисто духовной, бесплотной сущности, совлеченные телесности. Здесь проявлен совсем особый нечеловеческий способ видения и восприятия плоти, дурной спиритуализм, презирающий и ненавидящий плоть, ее разлагающий, но в то же время вдохновляющий художника...» [10, с. 530].
В современных демократических странах Западной Европы отделение церкви от государства, то есть принцип светскости, означает признание ее юридического статуса с правом владения недвижимостью, благотворительными учреждениями, сетью школ, как общеобразовательных, так и специально богословских. Таким образом, несмотря на светский характер, Европейское сообщество накопило серьезный опыт юридического регулирования религиозного феномена.
Так, 20 сентября 1994 года Европейский суд по правам человека своим решением постановил, что религиозная свобода, гарантируемая ст. 9 Европейской конвенции [11], ограничивает свободу выражения (ст. 10), если проявление мысли превращается в оскорбление чувств некоторых граждан.
В качестве примера рассмотрим иск Ин-сбрукской епархии Римской католической церкви (Австрия) против Института аудиовизуальных средств информации Отто Премин-гера. Эта культурная ассоциация, владеющая кинотеатром в австрийском г. Инсбурке, решила в мае 1985 года показать фильм «Любовный собор» режиссера В. Шретера, запрещенный к просмотру лицам, не достигшим 17 лет. В фильме карикатурно изображаются основные положения христианского вероучения. Суд Инсбурга в соответствии с австрий-
ским уголовным законодательством распорядился конфисковать фильм, отметив, что право на свободу творчества ограничивается другими правами и свободами, в частности, запретом оскорблять религиозные верования с целью провокации [12, с. 268-270].
Очевидно, что, подчиняя свободу выражения задаче не допустить осквернения религии, которую исповедует большинство в определенном регионе, европейское сообщество обеспечивает религиозный мир.
В России оскорбление чувств верующих реально признано уголовно наказуемым деянием в 2013 году, после скандальной акции некой группы в храме Христа Спасителя, но за время существования этой нормы, по данным Верховного суда (ВС), был вынесен всего один приговор. С другой стороны, само по себе понятие «оскорбление чувств верующих» в российском законодательстве появилось, как ни странно, в 1922 году. Пункт 13 Программы РКП(б) в области религиозных отношений гласит, что «по отношению к религии РКП не удовлетворяется декретированным уже отделением церкви от государства и школы от церкви. стремится к полному разрушению связи между эксплуататорскими классами и организацией религиозной пропаганды, содействуя фактическому освобождению трудящихся масс от религиозных предрассудков и организуя самую широкую научно-просветительную и антирелигиозную пропаганду. При этом необходимо заботливо избегать всякого оскорбления чувств верующих...» [13], однако за оскорбление чувств верующих никакой ответственности предусмотрено не было. Достаточно напомнить содержание советских агитплакатов.
Очевидно, что нормативное закрепление в государственных актах принципов свободы совести и светского государства не является гарантией их реального воплощения и соблюдения. От государства требуется постоянное обеспечение прав и свобод граждан в реальной жизни, более того, это его обязанность, вытекающая из Конституции РФ (ст. 2, 18). В данном контексте положения Основного закона формируют определенный стандарт ответственности за посягательства на свободу совести и вероисповеданий, среди которых наибольшим репрессивным и профилактическим потенциалом обладают нормы уголовного законодательства.
Так, согласно Конституции РФ государство берет на себя обязательство обеспечить равенство прав и свобод человека и гражданина независимо от отношения к религии (ст. 19) и гарантирует, что каждый имеет право на свободу и личную неприкосновенность (ст. 22). Указанные нормы имеют универсальное значение, в том числе и для субъектов, на которые она распространяется. Согласно правовым позициям Конституционного суда России, положения гл. 2 Конституции распространяются также на юридических лиц (которые, по сути, являются объединениями граждан), если соответствующие конституционные требования не противоречат сущностной природе правового статуса организаций. За понятием свободы стоят необозримые многовековые философские, этические и правовые размышления. Широкое смысловое наполнение категории «свобода» (не исключение здесь «свобода совести и вероисповедания») затрудняет эффективное применение уголовных норм, так как проявляет неограниченное усмотрение правоохранительных органов. Сам диапазон уголовно-правовых запретов по данному вопросу не велик. В первую очередь следует указать общую норму - нарушение равноправия граждан по религиозным признакам (ст. 1 36 УК РФ). Уголовную ответственность влечет также создание религиозных объединений, деятельность которых сопряжена с насилием над гражданами или иным причинением вреда их здоровью либо с побуждением граждан к отказу от исполнения гражданских обязанностей или совершения иных противоправных деяний (ст. 239 УК РФ). Исследователи единодушны в том, что содержанием побуждения выступает склонение к отказу от исполнения конституционных обязанностей. Мы разделяем точку зрения тех авторов, которые указывают на неизбежный вопрос о понимании соответствующих конституционных обязанностей [14, с. 53].
Далее следует отметить, что государство гарантирует каждому свободу творчества (ст. 44 Конституции РФ) и свободу вероисповедания, включая право самому выбирать религию или не исповедовать никакой, свободно иметь и распространять религиозные и иные убеждения и действовать в соответствии с ними (ст. 28 Конституции РФ). Тем не менее дозволяются лишь деяния, не противоречащие
действующему законодательству. Те из них, которые направлены на возбуждение религиозной вражды, а равно пропаганду исключительности, превосходства либо неполноценности граждан по признаку их отношения к религии, если они совершены публично или с использованием средств массовой информации, влекут уголовную ответственность в соответствии с действующим законодательством. Для противодействия ксенофобии государство применяет различные меры правового характера, в том числе, как мы видим, использует и уголовное законодательство. Но закон, а тем более уголовный, разумеется, не способен снять противоречия и проблемы религиозного характера, его задача значительно скромнее. Предупредительная сила уголовного закона в современном мире не столь высока, как бы того хотелось.
Анализ статистических показателей преступности за последние годы свидетельствует о том, что наиболее широкое и опасное распространение получило такое проявление экстремизма, как противоправные действия, совершаемые на почве расовой, национальной, религиозной или социальной ненависти либо вражды. Так, по данным Судебного департамента при Верховном суде РФ, судами общей юрисдикции в 2015 году за преступления экстремистской направленности осуждено 358 человек [15]. При этом наибольшую часть из них составляют лица, которые осуждены за преступления, предусмотренные ст. 280 УК РФ (публичные призывы к осуществлению экстремистской деятельности), ст. 282 УК РФ (возбуждение ненависти либо вражды, а равно унижение человеческого достоинства), ст. 282.1 УК РФ (организация экстремистского сообщества), ст. 282.2 УК РФ (организация деятельности экстремистской организации). За совершение вышеуказанных преступлений в 2010 году осуждено 228 лиц, в 2011 году -200, в 2012 году - 232, в 2013 году - 333, в первом полугодии 2014 года - 195.
Таким образом, статистические данные наглядно демонстрируют, что существует тенденция к увеличению количества совершенных преступлений экстремистской направленности. Практически произошел рост судимости за совершение вышеуказанных преступлений на 89,9 %. Очевидно, что по делам, связанным с возбуждением ненависти либо вражды, уни-
жением человеческого достоинства, а также с публичными призывами к экстремистской деятельности, следствию необходима помощь экспертов. Однако вопрос о том, можно ли без обращения к эксперту или специалисту определить цель высказывания, установить признаки ксенофобии, остается дискуссионным. В этом смысле перед правоприменителями стоят архисложные задачи, так как для определения признаков преступления экстремистской направленности в деянии обвиняемого требуется комплекс специальных знаний в области филологии, психологии, культурологии, лингвистики.
В связи с этим можно говорить о столкновении свобод: право на свободу выражения мысли, творчества и право на свободу исповедовать свою религию.
Следует отметить, что признание абсолютной ценности человеческой свободы есть основной мотив современного светского демократического государства. В России религия в контексте отказа от официального атеизма и дискриминации верующих оказывается сим-
волом и составляющей свободы личности. Европейский опыт перевода правового принципа светскости в термины индивидуальной свободы совести, вероисповедания и нерелигиозных воззрений предполагает большую степень открытости разным историческим, религиозным и юридическим ситуациям в отношениях между религией и культурой, чем в России. Здесь каждый религиозно-культурный стиль воспринимается его носителями как данность, идентифицирующая личность, а искусство оказывается полем для различного рода провокаций. Поэтому наказание за провокацию с целью осквернения святынь, с одной стороны, необходимо для обеспечения безопасности, с другой - ставит вопрос об ограничениях прав и свобод человека и гражданина. Установление таких пределов является одним из сложных и дискуссионных вопросов не только в юридической науке, но и философии, и религиоведения. На наш взгляд, предпочтительно использовать доктрину «разумных ограничений прав и свобод», основываясь в том числе на зарубежном опыте.
Литература
1. Гершензон М. О., Иванов В. И. Переписка из двух углов // Наше наследие 1989. № 3.
2. Доусон К. Г. Религия и культура / пер. с англ., коммент. К. Я. Кожурина. СПб., 2000.
3. Мукаржовский Я. Исследования по эстетике и теории искусства. М., 1994.
4. Белый А. Символизм как миропонимание. М., 1994.
5. Дело об опере «Тангейзер» рассматривает мировой суд в Новосибирске // Российское агентство правовой и судебной информации. Судебная информация. URL: http:// rapsinews.ru/judicial_news/20150304/2732 65239.html.
6. Белогриц-Котляревский Л. С. Преступления против религии в важнейших государствах Запада: историко-догматическое исследование. Изд. 2. URSS. 2015.
7. Тарасов О. Ю. Икона и благочестие: очерки иконного дела в императорской России. М., 1995.
8. Белл Д. От священного к светскому. URL: http://www.gumer.info/bogoslov_Buks/Relig/Ga-radg/_14.php.
9. Поспеловский Д. Тоталитаризм и веро-
Bibliography
1. Gershenzon M. O., Ivanov V. I. Correspondence from two corners// Our heritage 1989. № 3.
2. Dawson K. G. Religion and the culture / transl. from English, cop. of K. Ya. Kozhurin. St. Petersburg, 2000.
3. Mukarzhovsky I. Researches on an esthetics and theory of art. Moscow, 1994.
4. Beliy A. Simvolizm as outlook. Moscow, 1994.
5. Case of the opera «Tangeizer» is considered by magistrate's court in Novosibirsk // Russian agency for legal and judicial information. Judicial information. URL: http://rapsinews.ru/ judicial_news/20150304/273265239.html.
6. Belogrits-Kotlyarevsky L. S. Crimes against religion in the most important states of the West: Historical and dogmatic research. URSS. 2015.
7. Tarasov O. Yu. Icon and piety: sketches of icon matter in imperial Russia. Moscow, 1995.
8. Bell D. The cultural contradictions of capitalism. URL: http://www.gumer.info/bogoslov_ Buks/Relig/Garadg/_14.php.
9. Pospelovsky D. Totalitarizm and religion. URL: http://krotov.info/library/16_p/os/page02.htm.
исповедание. URL: http://krotov.info/library/ 16_p/os/page02.htm.
10. Булгаков С. Труп красоты. По поводу картин Пикассо. Избранные статьи. М., 1993. Т. 2.
11. Европейская конвенция (п. 1 ст. 9). URL: http://www.echr.ru/index.asp.
12. Брольо Ф. М., Мирабели Ч., Онида Ф. Религии и юридические системы: введение в сравнительное церковное право. М., 2008.
1 3. Программа Российской коммунистической партии (большевиков). URL: http://www. agitclub.ru/center/comm/rkpb/duverge.htm.
14. Верещак А. Н. Защита права на свободу совести в конституционных судах России и европейских стран // Terra Economics. 2007. Т. 7. № 4 (ч. 3).
15. Борисов К. А. Использование специальных знаний при производстве по делам о преступлениях, совершенных на почве ненависти // Уголовный процесс. 2015. № 2.
10. Bulgakov S. Trup of beauty. Concerning Picasso's pictures. Chosen articles. Moscow, 1993. Vol. 2.
11. European convention (p. 1 art. 9). URL: http://www.echr.ru/index.asp.
12. Brolyo F., Mirabelle Ch., Onida F. Religions and legal systems: introduction in a comparative ecclesiastical law. Moscow, 2008.
1 3. Program of the Russian communist party (bolshevikov). URL: http://www.agitclub.ru/cen-ter/comm/ rkpb/duverge .htm/
14. Vereshchak A. N. Protection of a right to liberty of conscience in constitutional courts of Russia and the European countries // Terra Economics. 2007. Vol. 7. № 4 (part 3).
15. Borisov K. A. Use of special knowledge in case of production of cases of the crimes committed because of hatred // Criminal procedure. 2015. № 2.
