CC BY
29
Вестник Томского государственного университета. 2023. № 489. С. 88-102 Vestnik Tomskogo gosudarstvennogo universiteta - Tomsk State University Journal. 2023. 489. рр. 88-102
Научная статья УДК 94.41.99
doi: 10.17223/15617793/489/9
Российские регионы в системе внешнеэкономической деятельности Китая
Алексей Николаевич Зарубин1, Александра Александровна Чернышева2
12 Национальный исследовательский Томский государственный университет, Томск, Россия
1zarkaman@mail.ru 2nice.stoun@list.ru
Аннотация. Проанализированы механизмы внешнеэкономической деятельности, характерные для экономического взаимодействия Китайской Народной Республики с неравновесными ему экономическими системами развивающихся макрорегионов. Рассмотрены характер и последствия реализации Китайской Народной Республикой механизмов ВЭД в регионах Российской Федерации в период с 1991 г. по настоящее время. Проведена историческая рефлексия двусторонних региональных отношений постсоветской России и КНР, выделены их основные периоды, изучены оценки российских, китайских и западных ученых по данной проблематике, произведен сравнительный анализ ВЭД КНР в регионах РФ и других макрорегионах мира.
Ключевые слова: российско-китайские отношения, внешнеэкономическая деятельность, региональное сотрудничество, теневой сектор, центр-региональные отношения
Для цитирования: Зарубин А.Н., Чернышева А.А. Российские регионы в системе внешнеэкономической деятельности Китая // Вестник Томского государственного университета. 2023. № 489. С. 88-102. doi: 10.17223/15617793/489/9
Original article
doi: 10.17223/15617793/489/9
Russian regions in the system of Chinese foreign economic activities
Alexey N. Zarubin1, Alexandra A. Chernysheva2
12 National Research Tomsk State University, Tomsk, Russian Federation
1 zarkaman@mail. ru
2 nice.stoun@list.ru
Abstract. Among similar mechanisms of the PRC's foreign economic activities (FEA) implemented in various macroregions, the following are highlighted: (1) accelerated trade and economic cooperation, provision of a large number of economic support funds; (2) "entry" into a new region for the purpose of conducting bilateral trade, with the subsequent deepening of FEA towards investments, loans, infrastructure projects, and with further transition to exertion of political influence after the establishment of economic dependence; (3) implementation of FEA in politically and economically unstable states and regions through direct interaction with "local" political elites with the involvement of corruption component; (4) implementation of FEA with active involvement of local Chinese diasporas which are economically associated with local political elites; (5) development of resource extraction, logistics and other infrastructure, on which the innovative development of the target territory depends, with it ultimately passing under the control of the Chinese side; (6) resolution of political issues in favor of the Chinese side as compensation for the inability to fulfill debt obligations at state level; (7) polycentricity in establishing trade and economic relations with the same mechanisms of the implementation of FEA and general political influence on macroregions. According to the results of the research of the activities of enterprises established by the Chinese side from 1991 to 2022 in the regions of Western and Eastern Siberia, and the Far East, no practical results that contribute to the innovative development of the economy and infrastructure of settlements and regions were found. At the same time, a high degree of multifaceted influence of the PRC's FEA on the regional processes of Russia was stated, with the Chinese side scaling exclusively those implementation mechanisms that are unilaterally beneficial to it as an actor, economically and politically. The study also indicates a transfer of the investment activities of the PRC in the regions of Russia to the shadow segment, institutionalized with active state participation in the 2000s. The FEA mechanisms that are implemented by the PRC in the regions of Russia are characterized as a counterproductive tool of interregional cooperation with no positive effect on the realization of the resource and economic potential of the part of Russian periphery that is geographically close to China. The dominant factor is the "shadow" sector of economic cooperation, through which most of the described mechanisms are implemented. All the actors of the PRC's FEA are elements of the state policy. Accordingly, the spread of the shadow segment within the framework of the FEA to important sectors of the state functioning of Russia in one way or another corresponds to the state policy. The qualitative indicators of the productivity of the PRC's FEA in the
© Зарубин А.Н., Чернышева А.А., 2023
regions of Russia directly depend on the degree of state regulation by the central government, with the weakening of which the PRC's FEA, on the contrary, impacts the regional policy in Russia.
Keywords: Russian-Chinese relations, External Economic Activities, regional cooperation, shadow sector, centerregion relations
For citation: Zarubin, A.N. & Chernysheva, A.A. (2023) Russian regions in the system of Chinese foreign economic activities. Vestnik Tomskogo gosudarstvennogo universiteta - Tomsk State University Journal. 489. рр. 88-102. (In Russian). doi: 10.17223/15617793/489/9
В XXI в. Китайская Народная Республика выступает одной из ведущих экономических держав мира, а ее торгово-экономические отношения с другими странами становятся более тесными независимо от географических факторов. Экономика КНР интегрирована в мировую и оказывает на нее существенное влияние в различных отраслях, таких как логистика, экология, приграничное и научно-техническое сотрудничество, стимулируя их непрерывное развитие. По этой причине все экономические изменения и процессы в КНР отражаются на странах-партнерах, в ряд которых входит и Российская Федерация. Исходя из истории развития экономики КНР, ее быстрое и устойчивое экономическое развитие обусловлено ведением внешнеэкономической деятельности (ВЭД), за счет которой растет влияние Китая в различных государствах и регионах [1]. Определение наличия и масштаба этого влияния на экономически уязвимые российские регионы представляется крайне актуальной задачей для политических и научных кругов РФ. При этом разработанность проблемы остается на достаточно низком уровне как среди российских, так и среди зарубежных исследователей, которые затрагивают ее лишь косвенно. Для подтверждения приведем историографический бэкграунд исследования.
В работах таких авторов, как К.А. Черевык [2], Е.Г. Гарбузарова [3], Е.В. Савкович [4], исследована внешнеэкономическая деятельность КНР с Кыргызстаном, Таджикистаном и Узбекистаном, а также проблемы их взаимоотношений и перспективы развития. Внешнеэкономическую деятельность КНР в странах Африки, а также китайскую экспансию и «неоколониализм» на территории африканского континента описали такие авторы, как Р. И. Томберг [5], М. Подкопаева [6], Т.С. Денисова [7]. Кроме того, в работе были использованы исследования, посвященные становлению и развитию внешнеэкономической деятельности КНР и ее нормативно-правовой базы, написанные А.Б. Галаганом [8], Т.Г. Те-рентьевой [9], Дин Жуджунь [1], Е.А. Вервекиной [10] и др. Российско-китайское региональное сотрудничество, его перспективы, теневой сектор и ВЭД КНР в регионах РФ были рассмотрены в работах И.Ю. Зуенко [11], О.В. Залесской [12], Л.С. Ве-селовой [13], Н.Н. Ныровой [14], А.С. Голобокова [15]. Упомянутые ученые объектом исследований рассматривали российско-китайское региональное сотрудничество либо систему ВЭД КНР и ее механизмы в развивающихся макрорегионах. При этом регионы РФ как элемент всей системы ВЭД КНР и как объект реализации ее механизмов предметом исследований не выступали.
Материалы китайской научной периодики зачастую слабо отражают реальную конъюнктуру реализации механизмов ВЭД как в сфере российской экономики в целом, так и в ее региональной составляющей. В большинстве они сосредоточены либо на сотрудничестве в сфере энергоресурсов, либо на перспективах более глубокой интеграции регионов Китая и регионов Сибири и Дальнего Востока (ДВ), с описанием выгоды для обеих сторон, не приводя при этом научных обоснований. В иных случаях научное обоснование в исследованиях присутствует, однако выгодополучателем в них выступает исключительно китайская сторона, без учета интересов сибирских и дальневосточных регионов. Примерами могут послужить работы, к которым авторы обращались в ходе проведения исследования, за авторством таких китайских исследователей как Лю Бо [16], Вен Сюе [17], Ли Синь [18], Ню Янпин [19], Чан Нуо, Ван Бинин [20], Су Ян, Чжоу Дэмин [21], и т.д.
Исследования западных ученых сосредоточены исключительно на военно-политических взаимодействиях в рамках российско-китайского международного режима, на трансграничных процессах или же на процесс ВЭД КНР в других развивающихся макрорегионах. Именно последние были использованы авторами в ходе проведения собственного исследования как альтернативные и более подробные по сравнению с отечественными. В частности, отметим работы Дебора Бротингем [22], Солянж Шателяр с соавтором [23], Барри Сонтмэн и Ян Хэйронг [24], которые пишут об экономической экспансии КНР в страны Африки. Во всех работах акцент делается на то, что Африканские страны зависимы от экономики КНР, поэтому любые изменения в экономической сфере Китая могут отразиться на экономическом состоянии стран африканского континента. Например, из-за того, что экономические связи Китая с Африкой в значительной степени основаны на природных ресурсах, падение спроса Китая на сырьевые товары из Африки может создать экономическую напряженность в африканских странах. Также авторы считают, что африканцы справедливо негативно реагируют на то, что КНР рассматривает континент как арену своих собственных стратегических или экономических интересов. И приходят к тому, что африканские страны должны опасаться оказаться в долгу перед Китаем, поэтому им следует учитывать сопутствующие политические риски при реализации ВЭД с КНР. В целом необходимость разработки системного подхода по совершенствованию региональных форм двустороннего сотрудничества с КНР вкупе с отсутствием современного объективного анализа экономик регионов РФ как объекта системы
ВЭД КНР предопределили и обусловили проведение настоящего исследования. Его отправная точка - анализ институциональной основы ВЭД КНР.
Исходя из полиаспектности термина «внешнеэкономическая деятельность», выявленной в процессе работы с источниковой базой и историографическим бэкграундом исследования, определим данное понятие в рамках работы как совокупность финансовых операций, реализуемых за рубежом и включающих в себя такие элементы, как инвестиционная деятельность, ведение международной торговли, реализация международных проектов с привлечением капитала, обмен информацией, услугами и результатами интеллектуальной и научно-технической деятельности, а также валютные и кредитно-финансовые операции, в том числе кредитование и покупка акций предприятия.
В конце XX - начале XXI в. в Китае была провозглашена государственная стратегия «выход за рубеж». Основная цель стратегии - поддержка государственных предприятий, стимулирование их на инвестиционную деятельность, создание китайских предприятий на территории других стран [9]. С этого момента КНР постепенно начинает выводить накопленный за период политики реформ и открытости капитал за рубеж, тем самым реализуя внешнеэкономическую деятельность. Поскольку ВЭД Китая - это сложный процесс, охватывающий множество отраслей экономики и включающий большое количество акторов как государственного, так и регионального уровня, возникает необходимость в его регулировании путем создания на государственном уровне нормативно-правовой базы для того, чтобы результаты проведения ВЭД были эффективными.
Нормативно-правовая база ВЭД КНР
В период реализации политики реформ и открытости, с началом вывода капитала за рубеж, руководству страны требовались корректировки в области регулирования гораздо более комплексной, чем несколько десятилетий назад, внешнеторговой и инвестиционной деятельности. К концу XX в. государственное регулирование ВЭД из набора принципов сложилось в четкую систему законодательных актов и мероприятий по развитию и упорядочению внешнеэкономических отношений, осуществляемых органами центральной власти с целью достижения максимальной эффективности внутренних экономических процессов.
Основой правового регулирования внешнеэкономической деятельности Китая выступали такие документы:
- Закон КНР «О внешней торговле» от 1994 г. (действует в редакции 2016 г.), принятый в целях расширения внешней открытости, развития внешней торговли, обеспечения внешнеторгового порядка, защиты прав и интересов участников внешнеторговой деятельности, содействия развитию социалистической рыночной экономики [25];
- Закон КНР «О договорах» от 1999 г., регулирующий внешнеэкономическую деятельность. Закон обес-
печивает защиту законных прав и интересов договаривающихся сторон, поддержание социально-экономического порядка, содействие осуществлению социалистической модернизации, а также защищает права иностранных субъектов в КНР [26];
- Закон КНР «О компаниях» от 1993 г. (действует в редакции 2005 г.), разработанный на основе Конституции КНР в связи с необходимостью создания системы современных предприятий, установления правил организации и деятельности компаний, обеспечения их законных прав и интересов, а также прав и интересов акционеров, кредиторов, поддержания общественно-экономического порядка, содействия развитию социалистической рыночной экономики. Объектом регулирования данного закона выступают компании с ограниченной ответственностью и акционерные компании, созданные в пределах территории Китая [27].
С 2000 г. разрабатываются и принимаются дополнительные нормативно-правовые акты, регулирующие международное сотрудничество и ВЭД:
- Свод арбитражных правил Китайской международной торгово-экономической арбитражной комиссии, 1995 г.
- Положения КНР о проведении расследований по введению внешнеторговых барьеров, 2005 г.
- Положения об управлении банками с иностранным капиталом в КНР, 2006 г. [10].
В XXI в. в структуре Государственного совета КНР создается государственный комитет КНР по развитию и реформе (ГКРР КНР). В его задачи вошли макроэкономическое регулирование, определение стратегий социально-экономического развития, регулирование ценовой политики, содействие развитию регионов, улучшение отраслевой структуры экономик КНР, выдача разрешений на реализацию инвестиционных проектов в КНР и зарубежных инвестиционных проектов КНР, реализация стратегии устойчивого развития экономики. ГКРР КНР выступал ведущим государственным органом, регламентирующим привлечение иностранных инвестиций, формирующих капитал страны. Основными документами его правовой базы являются:
1. Закон КНР «О паевых совместных предприятиях с китайским и иностранным капиталом» [28].
2. Закон КНР «О кооперационных (контрактных) совместных предприятиях» [29].
3. Закон КНР «О предприятиях иностранного капитала» [29].
4. Положение Госсовета КНР «О поощрении иностранных инвестиций» [30].
5. Закон КНР «О внешней торговле» [25].
6. Временные положения «О соотношении общего объема инвестиций и уставного капитала совместных паевых предприятий китайского и иностранного капитала» [31].
7. Правила «Регистрации постоянных представительств иностранных предприятий» [32].
Другим органом, исполняющим функции регулятора ВЭД КНР, стало Министерство коммерции Китайской Народной Республики. Это исполнительный орган Государственного совета КНР, регулирующий
инвестиционную политику КНР за рубежом и отвечающий за разработку политики внешней торговли, регулирования экспорта-импорта и прямых иностранных инвестиций, защиты прав потребителей, рыночной конкуренци, двусторонних и многосторонних торговых соглашений. Основной документ, которым руководствуется Министерство, - «Правила регулирования зарубежных инвестиций». Концепция управления внешнеторговой деятельностью КНР также входит в Положение о Регулировании импорта и экспорта товаров в КНР. Данное положение определило органы управления, разграничило их полномочия по регулированию ВЭД. Среди них необходимо выделить Всекитайское собрание народных представителей (ВСНП) и его Постоянный комитет, Государственный совет (Отдел Госсовета, отвечающий за ведение внешней торговли и экономического сотрудничества), Министерство коммерции, Министерство финансов, Государственное налоговое управление (ГНУ), Тарифно-классификационную комиссию при Госсовете и Главное таможенное управление, Министерство науки.
Исходя из вышесказанного можно утверждать, что изначально коммерчески ориентированная ВЭД в КНР получает жесткое и достаточно централизованное государственное регулирование. Поскольку она находилась под строгим контролем со стороны центральных органов не только исполнительной, но и законодательной власти, логичным будет предположение о том, что она превратилась из процесса решения частных экономических задач в важный инструмент развития государства, с помощью которого реализуются не только экономические, но и политические цели.
Это отчетливо прослеживается в трансфере полномочий регулирования ВЭД от отдельных подразделений органов исполнительной власти в высшие органы государственного управления по мере ее роста и эволюции. Здесь же необходимо упомянуть о последовательном укрупнении нормативно-правовой базы, в которой наблюдается явный переход от общего характера принципов внешней торговли к узконаправленным законодательным актам, регулирующим крайне частные аспекты ее ведения. Для подтверждения вышеуказанного предположения рассмотрим эволюцию, непосредственно, процессов ВЭД КНР в различных регионах мира и того, как они влияли на политическую составляющую отношений КНР с ними.
Реализация КНР механизмов ВЭД в различных макрорегионах
К настоящему времени ВЭД Китая реализовыва-лась в странах Юго-Восточной Азии, СНГ, а наиболее активно в Казахстане, Кыргызстане, Таджикистане и Узбекистане, а также в Африке, Южной Америке и РФ, что подтверждает ее глобальный характер. Рассмотрим некоторые из них.
С 1991 г. ВЭД начала реализовываться в бывших республиках СССР, в том числе Центральной Азии. По мнению Е. В. Савковича, выраженному в его диссерта-
ции на соискание ученой степени доктора наук, отправной точкой для развития дипломатии Китая с государствами данного макрорегиона являлось обеспечение внутренних потребностей КНР в рамках «четырех модернизаций» и «политики реформ и открытости». Соответственно, дипломатия должна была способствовать «курсу на рациональное обеспечение удовлетворения внутренних потребностей развития Китая», а также «обслуживать принципы и интересы КНР». В этом должны принимать активное участие и соседние с КНР страны путем их вовлечения в «большой экономический круг» [4]. И приоритетным инструментом в данной практике выступила именно ВЭД. На первом этапе установления и развития сотрудничества Китай ожидал возвращения в регион России, однако по итогам десятилетия было принято решение «активно входить в регион». Наибольшее значение для внешнеэкономической и внешнеполитической деятельности КНР имели договоренности с Республикой Казахстан, с которой в 2005 г. был достигнут уровень «стратегического партнерства», что для китайской дипломатии может быть сравнимо с уровнем союзнических отношений [4]. Китай выстроил сотрудничество с Казахстаном сразу после обретения последним независимости, поскольку территория Казахстана была важной частью Великого шелкового пути, что говорит о том, что торговые отношения между двумя странами, внутри которых Китай занимал доминирующее положение, зародились сотни тысяч лет назад. КНР выступала одним из крупнейших внешнеторговых партнеров Казахстана, а их экономическое сотрудничество продолжает демонстрировать положительную динамику роста двустороннего товарооборота, в который входит экспорт таких товаров, как минеральные продукты, металлы, продукты химической промышленности, а также импорт - машины, техническое оборудование, транспортные средства, продукты химической промышленности, металлы и изделия из них [33].
В связи с этим снижаются возможности Казахстана по восстановлению собственного производства. КНР вкладывает десятки миллиардов долларов в банковский и добывающий секторы, а также выдает кредиты. Это, в свою очередь, предоставляет Китаю контроль над нефтегазовыми и горнорудными месторождениями: если государство не выплачивает кредит, оно сдает в аренду порты и месторождения на длительный срок, в результате чего Казахстан попадает в зависимое положение от приграничного государства [34]. КНР активно вкладывает государственный капитал в экономику Казахстана, расширяя сферы влияния на страну-партнера. Практика выстраивания «стратегического партнерства» с Казахстаном была признана в КНР успешной, и в 2012 г. подобная формула была предложена для отношений с Узбекистаном [4].
ВЭД КНР в Кыргызстане также можно охарактеризовать как активную. Проявляя интерес к топливно-энергетической базе Кыргызстана, КНР стала важнейшим источником прямых иностранных инвестиций в страну, поступающих в такие секторы экономики, как геологоразведка, горнодобывающая промышленность, а также производство нефтепродуктов [2]. Кроме того,
большая часть предприятий, функционирующих на территории Кыргызстана, полностью или частично принадлежат КНР. В стране также увеличивается количество китайских компаний, кредитов, растет численность китайских рабочих, что повышает зависимость Кыргызстана от Китая. Долг Кыргызстана перед КНР составляет несколько миллиардов долларов, что является практически половиной внешнего долга страны [3], и продолжает расти, поскольку КНР реализует крупные энергетические и транспортно-логисти-ческие проекты в стране, при этом оказывая финансовую поддержку. Таким образом, Кыргызстан из-за неспособности развивать свою экономику теряет государственную самостоятельность, наращивая внешний долг, становясь финансово уязвимым и зависимым от Китая.
Китай является ведущим торгово-экономическим партнером, важным источником инвестиций, займов и крупнейшим экспортером для Таджикистана, однако отношения между странами объективно неравноправные с точки зрения экономических возможностей, что вызывает определенные риски в отношении экономического и политического положения Таджикистана. Контакты представителей центральной власти остаются непрозрачными, поскольку многие условия двусторонних соглашений остаются негласными, а таджи-кистанские и китайские данные по двусторонней торговли зачастую разнятся [35]. Это говорит о существовании в рамках ВЭД теневого сектора. Кроме того, КНР сотрудничает в основном с местными элитами, контролирующими торговлю между двумя государствами. Китай получает доступ к природным ресурсам Таджикистана, в число которых входят драгоценные и редкоземельные металлы, а также стремится к расширению рынка сбыта товаров [35].
КНР оказывала влияние на экономику страны за счет масштабного льготного кредитования в начале XXI в. с целью решения социально-экономических проблем, после чего внешний долг Таджикистана перед КНР начал стремительно расти. Ярким примером фактической зависимости от КНР явилось прошение властей Таджикистана отсрочки по выплате кредитов в 2021 г. На это китайская сторона дала согласие, однако ценой стало то, что золоторудные месторождения постепенно перешли под внешнее управление китайской стороны в качестве процентов по кредитам. КНР заинтересована не в получении долговых выплат, а в предоставлении доступа к активам предприятий и месторождениям полезных ископаемых, что значительно расширит влияние КНР в Таджикистане [36]. Таким образом, для Таджикистана также существует опасность необратимой экономической зависимости от КНР, при потере политического суверенитета. «Активный вход» Китая в Центральную Азию для проведения ВЭД оформился зависимостью от китайской экономики трех из пяти государств региона. Политически же Китай добился беспрецедентных по масштабам результатов, используя подобную зависимость. Например, были решены территориальные споры времен Советского Союза, касающиеся так называемых утраченных территорий и неравноправных договоров, которые
после распада СССР во многом были подняты искусственно. Решая данные вопросы, КНР использовала метод «пакетных соглашений», поддержанный лидерами республик. Другим результатом стало создание Шанхайской организации сотрудничества (ШОС), и это после решения пограничных проблем позволило решать актуальные проблемы на многосторонней основе при фактическом лидерстве КНР.
Рассмотрим ВЭД КНР в Африке. В 1992 г. были сформулированы 6 новых принципов, определяющих отношения КНР со странами Африки. На их основании отношения КНР и африканских стран получили форсированное экономическое развитие. Страны африканского континента экспортируют природные ресурсы в Китай, в то время как КНР создает необходимую инфраструктуру для добычи неиспользованных африканских ресурсов [5]. Кроме того, КНР заинтересована в увеличении количества китайских предприятий и предпринимателей в Африке, конкурирующих с уже существующими местными [23]. Страны активно осуществляют совместные проекты с Китаем, однако для их реализации привлекается больше китайской рабочей силы, а не африканской, что вызывает сокращение занятости африканцев, нежели рост. К тому же, несмотря на дружественные отношения между государствами Африки и КНР, во время реализации инфраструктурных проектов китайские компании наносят вред местным экосистемам, эксплуатируют коррупционную составляющую взаимодействия с местными элитами, нарушают права африканских рабочих, а при невыплате кредитов со стороны африканских стран становятся полноправными владельцами построенных ими объектов [6]. Наиболее яркими примерами интенсивного развития ВЭД с КНР выступают Судан, Нигерия и Конго. Благодаря китайским инвестициям в Судане быстро начало развертываться мощное промышленное и инфраструктурное строительство, а также гуманитарные программы. Китай предоставил Судану не только льготные кредиты, но и крупные безвозмездные гранты. Кроме того, Китай осуществлял поставки в Судан не только в виде гуманитарной помощи, но и в виде внушительных объемов вооружения. КНР также поставляла свою рабочую силу на нефтепромыслы в Судане. Кроме того, совместно осваивались крупные месторождения нефти, экспорт которой осуществлялся в Китай.
С конца XX в. экономические отношения между КНР и Нигерией начали развиваться быстрыми темпами. Нефтяная отрасль Нигерии стала главным направлением китайской инвестиционной деятельности [22]. Другими сферами стали инфраструктура и строительство. В разработанной КНР стратегии в отношениях с Нигерией основными направлениями экономической политики стали рост числа китайских компаний на нигерийском рынке, использование рынка для продажи китайских товаров, расширение китайского присутствия в нефтегазовом секторе Нигерии, использование инвестиций в Нигерию в качестве канала для проникновения КНР на рынки государств - членов Экономического сообщества стран Западной Африки (ЭКОВАС) [7]. Так, постепенно, в начале 2000-х гг.
прозрачность в экономических процессах между странами начала нивелироваться, а Китай начал получать доступ к природным ресурсам, в том числе с привлечением коррупционной составляющей политических элит [24]. Что касается Конго, то страна выступает таким же крупным источником нефтяных запасов, как и Нигерия, поэтому экономические взаимоотношения Судана, Нигерии и Конго с Китаем имеют схожие черты.
Таким образом, в числе схожих механизмов ВЭД КНР в различных макрорегионах выделим:
1) форсированное торгово-экономическое сотрудничество, предоставление большого количества фондов экономической поддержки, кредитов;
2) «вход» в новый регион с целью ведения двусторонней торговли, с последующим углублением ВЭД в сторону инвестиций, кредитов, инфраструктурных проектов и с дальнейшим переходом на политическое воздействие после установления экономической зависимости;
3) осуществление ВЭД в политически и экономически нестабильных государствах и регионах путем прямого взаимодействия с «местными» политическими элитами с привлечением коррупционной составляющей;
4) реализация ВЭД с активным привлечением местных китайских диаспор, как правило, завязанных в тесные экономические связи с местными политическими элитами;
5) развитие ресурсодобывающей, логистической и другой инфраструктуры, от которой зависит инновационное развитие территории - объекта ВЭД, в конечном итоге переходящей в ведении китайской стороны;
6) решение политических вопросов в пользу китайской стороны в качестве компенсации за неспособность исполнения долговых обязательств на государственном уровне;
7) полицентризм в установлении торгово-экономических отношений с одинаковыми механизмами реализации ВЭД и общим политическим влиянием на макрорегионы.
Данные механизмы формируют переход экономического полицентризма китайской ВЭД в политические блоковые структуры (ШОС, БРИКС) с лидерством Китая в силу экономической зависимости остальных от инвестиций последнего. В конечном итоге практически все контрагенты китайской ВЭД оказались в экономической и политической зависимости от Китая, поскольку базисом экономики государств и макрорегионов становятся китайские инвестиции и кредиты. Таким образом, подтверждается предположение о ВЭД КНР как об инструменте установления в различных макрорегионах политического влияния КНР, что обосновывает ее крайне централизованное регулирование высшими органами государственной власти в Китае.
Помимо вышеописанных объектов ВЭД, КНР также является стратегическим торгово-экономическим партнером для РФ. Рассмотрев эволюцию ВЭД КНР, мы можем отметить, что Китай за счет ее механизмов распространяет свое политическое влияние в
различных регионах и государствах. Это происходит в силу централизованного государственного контроля над деятельностью китайских коммерческих кругов, непосредственно реализующих ВЭД. При этом в самом начале политики «выхода за рубеж» в КНР происходит трансформация унитарного СССР в федеративную Россию, административно состоящую из равноправных субъектов. Иными словами, Китай после распада СССР получил возможность реализо-вывать ВЭД не только с РФ, но и с каждым ее регионом как самостоятельным субъектом двусторонних отношений.
Регионы являются наименее равновесными контрагентами по отношению к КНР. При этом, если предположить, что Китай может реализовывать в регионах РФ те же механизмы ВЭД, как в странах Африки, СНГ и др., последствия этой реализации будут также равнозначны. Речь идет об установлении экономической зависимости регионов РФ от рынка КНР и политической экспансии КНР на ДВ и Сибирь. Причем мотивация в реализации подобной экспансии у китайской стороны имеется, так как одним из результатов ВЭД в Центральной Азии в числе прочего стал пересмотр КНР «неравноправных территориальных договоров» с Российской империей. Схожесть регионов РФ как объекта ВЭД КНР с описанными выше определяется многими составляющими: территориальная близость к КНР, коррупционная составляющая чиновничьего аппарата на местах, ресурсный потенциал, геостратегическое положение региона, нестабильное экономическое состояние, запрос на иностранные капиталовложения для инновационного развития, наличие китайских диаспор с политическими и экономическими ресурсами.
Соответственно, при схожести внешних факторов и возможностей КНР может реализовывать выявленные и описанные механизмы ВЭД в стратегически важных регионах РФ, с равновеликими описанным последствиями. Актуальность подтверждения или опровержения данной гипотезы представляется крайне высокой именно с позиции РФ.
ВЭД КНР в регионах РФ
Централизованная экономика Советского Союза не позволяла регионам самостоятельно вести ВЭД, поскольку она полностью находилась под контролем Центра. Торгово-экономическое сотрудничество Китая и СССР было равноправным, поскольку оно реали-зовывалось только на государственном уровне, а модели экономик были равновесными. Паритет делал двустороннюю ВЭД работоспособной, и нормализация советско-китайских отношений в 1980-х гг. началась именно с реинкарнации приграничной торговли. Советско-китайская ВЭД продемонстрировала, что при равновесных моделях взаимодействия в рамках ВЭД с Китаем описанные в данном параграфе механизмы не работали. Соответственно, их необходимо рассматривать как работоспособные инструменты только при неравновесных моделях и экономическом преимуществе Китая. В результате стихийной децентрализации
в РФ, последовавшей за распадом СССР, ее субъекты получили широкую свободу в ведении ВЭД с иностранными контрагентами, в том числе с Китаем. В сочетании с кризисом экономики конъюнктура резко меняет модель взаимодействия российско-китайской ВЭД с равновесной на неравновесную. Паритет советско-китайской ВЭД также нивелируется, новые субъекты с российской стороны из единого Центра стали множеством разрозненных единиц, что отвечает запросу китайской стороны на полицентризм в двусторонних отношениях с общим политическим влиянием на макрорегион.
При этом сам Китай никаких изменений не претерпел и, напротив, как было описано выше, расширял в данный период сферу своей ВЭД на государства Центральной Азии, форсируя ее механизмы. Ожидаемо, что, в силу схожести внешних факторов периферийных регионов РФ с этими государствами, указанные механизмы ВЭД КНР потенциально могли реализовы-ваться и в них.
Механизмы ВЭД КНР в регионах РФ получили свой старт в начале 1990-х гг. в приграничном макрорегионе Восточной Сибири и ДВ, и базировались на двух составляющих. Первая - теневой сектор приграничья советского периода (в частности - контрабанда), осуществивший трансфер в открытый сегмент самостоятельной региональной экономики РФ. Второй -активная реинкарнация приграничной торговли в поздний советский период, познакомившая советских (впоследствии - российских) региональных чиновников с КНР, ее рынком, региональной властью.
Исходя из характера второго аспекта, можно предположить, что при наличии развитого теневого сегмента торговли в рамках жестко регулируемой советской региональной политики, при получении правовой и внешнеэкономической свободы, данный сегмент получит форсированное развитие. Первый же аспект, согласно данному предположению, даст толчок развитию межрегиональных связей приграничных областей России и Китая - Амурской, Читинской области, Приморскому Краю, провинции Хэйлунцзян. Для 1990-х гг. характерен массовый приток китайских контрагентов трех уровней: государственных, региональных, корпоративных [37]. Это происходит в рамках политики Китая на вывод и освоение капитала за рубежом и изучение новых возможностей в открывшихся регионах РФ, а также на постсоветском пространстве.
На региональном уровне китайская сторона фактически не реализовывала масштабных двусторонних проектов, заключая с руководством регионов исключительно неконкретные рамочные соглашения и меморандумы о намерениях, содержание которых всегда носило одинаковый характер [38]. То есть за данный период китайская сторона сделала акцент исключительно на количество двусторонних связей без какой-либо точечной экономической реализации. Контакты осуществлялись на основе личных знакомств китайской стороны с региональными чиновниками, полученными в поздний советской период, во время восстановления приграничной торговли. Основной посыл
государственных преобразований постсоветского периода заключался в предоставлении регионам полномочий ведения собственной ВЭД с целью аккумулирования инновационного развития за счет ресурсов и привлечения иностранного капитала. Однако от двусторонней ВЭД с Китаем фактической пользы и каких-либо значительных поступлений в региональный бюджет получено не было [38].
Практической основой реализации китайской стороной первичного закрепления своей ВЭД в регионах России стало создание большого количества разнонаправленных сетевых предприятий экспортно-импортного характера [14]. Многие из них закреплялись на рынке ресурсов региона. В результате происходит резкое увеличение экспорта в Китай лесных ресурсов и драгоценных металлов ДВ [12]. Кроме того, предметами торговли были продукты производства тяжелой, легкой, пищевой промышленности, накопленные в регионах за советский период, поскольку производственная база РФ практически полностью нивелировалась переходным периодом [39]. При этом статистических данных об увеличении бюджета регионов за счет экспорта ресурсов в Китай за период 1990-х гг. не имеется. Одновременно с китайской стороны происходит резкий рост населения и урбанизации в городах с таможенными пунктами - Хэйхэ, Маньчжурия [40, 41].
Деятельность сетевых предприятий быстро расширялась. Впоследствии контрагенты функционировали не только как торговые элементы, но и выступали посредниками на переговорах с региональными властями других компаний Китая, начинающих свою деятельность в регионе [12]. Данные сетевые предприятия получали поддержку от различных экспортно-импортных банков Китая, действующих в рамках упомянутой политики КНР по выводу капитала за рубеж [13]. Поскольку китайская сторона действовала в регионах РФ методом создания сети «родственных» мелких фирм, которые в том числе выступали посредниками для других предприятий, а все системное сетевое образование китайских контрагентов пользовалось поддержкой банков Китая, до настоящего времени между регионами РФ и КНР не была реализована система трансграничных платежей. Причиной послужил фактический контроль китайской стороной всех финансовых потоков в рамках ВЭД [42].
Интересным следствием отсутствия системы трансграничных платежей стало доминирование в приграничной торговле двусторонних бартерных сделок. Данный факт исключает возможность объективной статистики региональной торговли периода 1990-х гг. Все имеющиеся на данный момент статистические данные не являются достоверными. В качестве примера приведем график двусторонней торговли между Иркутской областью и Китаем за период рассматриваемого десятилетия. Линия графика практически ровная на протяжении всего периода 1990-х с лишь одним резким подъемом в 1996 г. [42]. При изучении архивных документов можно найти контракт на поставку Китаю в этом году гражданского самолета Ту-134, что явилось причиной резкого подъема графика, при от-
сутствии какой-либо видимой торговли за все десятилетие [43]. То есть можно констатировать факт перехода значительной части российско-китайской региональной торговли в теневой сегмент экономики, который имеет определенный исторический базис советского периода.
Второй аспект ВЭД КНР в регионах РФ данного периода - массовая разнонаправленная частная торговля, последовавшая за разрушением советских хозяйственных связей и выходом большей части теневого сегмента в открытые секторы экономики. На основании логистичестической сети, а также каналов сбыта товаров как в Китае, так и в регионах РФ, выстроенными теневыми элементами советского периода в начале 1990-х гг., формируется двусторонний челночный бизнес. Последствием данного явления при отсутствии государственного регулирования стало распространение сначала в приграничных, а затем и других регионах РФ китайских рынков и поселений вокруг них. Далее последовала миграция китайского населения в Сибирь и на ДВ как заполнение открывшейся ниши двусторонней торговли - сектора товаров массового потребления. Впоследствии данная социальная масса займет другие вакуумы хозяйственной и экономической деятельности региона (например, сельское хозяйство), которых в силу его экономической и инфраструктурной неразвитости существовало огромное количество [44].
В результате к началу 2000-х гг. на основе торгового и теневого сегментов экономики при отсутствии государственного регулирования сложилась система крайне негибких и нестабильных связей Китая с отдельными регионами РФ. Разрушенная система хозяйственных связей СССР и укоренившаяся за советский период структура теневого сегмента экономического взаимодействия с Китаем привели к стихийному возникновению разнонаправленной торговли, проводимой как частными лицами, так и региональной властью. Предметами торговли выступали как товары массового потребления, так и природные ресурсы, а также продукты промышленного производства.
Примечательно, что при наличии большого количества исследований российско-китайских региональных отношений в конце 1990-х - начале 2000-х гг. во многих из них не учитываются указанные выше контрпродуктивные факторы этих отношений, игнорируется необъективность статистических данных регионов за исследуемый период, а также упускается анализ теневого сегмента. Например, Д.В. Ганжуров в своем диссертационном исследовании положительно оценивает региональные отношения Китая с Иркутской, Читинской областями, а также с республикой Бурятия. Помимо этого, он утверждает, что Китай является главным торгово-экономическим партнером регионов Прибайкалья, особенно в области экспортных поставок, а также играет ключевую роль в такой важной для экономики сфере, как инвестиционное сотрудничество. При этом примеров успешно реализованных за исследуемый период инвестиционных проектов он не приводит [45]. Таким образом, объективность оценки
исследований, относящихся к началу XXI в. и касающихся первого десятилетия российско-китайских региональных отношений, остается под сомнением.
Некоторые ученые все же учитывали негативные факторы начального периода исследуемых отношений. Например, М.В. Александрова в своей диссертации также указывает на перспективность развития межрегиональных связей, при этом отмечая, что одной из главных причин негативных явлений в сфере внешнеэкономических связей российских регионов является то, что они развиваются стихийно и хаотично, без долгосрочной программы, удовлетворяя лишь сиюминутные потребности. Согласно ее выводам, межрегиональное сотрудничество может дать положительный эффект лишь в том случае, если оно будет подчинено не только узкокоррумпированным местным интересам, но и общероссийским, которые регулировались бы координирующим органом [46].
В период 2000-х гг., охарактеризованный как новая институционализация, происходит построение вертикали власти, возвращение контроля над регионами со стороны Федерального центра, подчинение российской стороной части финансовых потоков в рамках ВЭД регионов, структурная перестройка региональных департаментов, отвечающих за внешние связи. Одновременно с этим происходит национализация энергоресурсов, что при высоких ценах на внешних рынках поднимает уровень экономического развития регионов и уровень жизни населения. Центр начинает оценивать ВЭД регионов в рамках федерального законодательства, а также изучает перспективы ее развития.
В начале периода происходит резкое и качественное изменение собирательного образа китайского контрагента ВЭД в регионах РФ. На место разнонаправленных торговых сетевых структур, многие из которых были полутеневыми [14], приходят крупные корпорации регионального и государственного уровня, с высокими амбициями в рамках ВЭД и политической поддержкой правительства КНР. Делегации подобных структур в этот период ведут переговоры с региональными чиновниками не только в приграничных и околограничных регионах, а повсеместно, вплоть до европейской части РФ. Одновременно происходит постепенный уход первичных китайских резидентов, поскольку были исключены возможности для торговли природными ресурсами и продуктами промышленного производства в рамках политики регулирования со стороны Центра.
Несмотря на расширение региональной географии контактов, китайская сторона по-прежнему представляла на переговорах неконкретные соглашения о намерениях и меморандумы о взаимодействии [38]. Однако, в силу кадровых перемен в структуре региональной власти (часть новой региональной политики Центра), российская сторона теперь делает китайским партнерам встречные предложения, касающиеся крупных перспективных инвестиционных проектов в регионах [47]. При этом более высокий уровень бэкграунда китайских контр-
агентов позволял доводить инициируемые в российских регионах проекты до конкретных контрактов. Отвечая на новые реалии российской внутренней политики, китайская сторона меняет акцент с количества подписанных соглашений и установленных связей с регионами на их качество и реализацию. Неслучайно большинство крупных реализованных проектов было именно в период 2000-х гг.
Двусторонняя торговля продолжилась, однако велась она уже в рамках федерального законодательства, при этом акцент в отношениях с регионами сместился в сторону инвестиций. Даже те отрасли, которые занимали большие ниши двусторонней торговли (например, лесные ресурсы), не могли более выступать ее предметом в силу ужесточения законодательного регулирования. По этой причине китайская сторона устанавливала контакты в этой сфере не с частными бизнесменами или чиновниками, а с региональной властью, стороной, представляющей РФ как государство, в чьем ведении находятся природные ресурсы. Поэтому торговые отношения в крупных секторах экономики заменяются на инвестиции, которые занимают доминирующее положение над двусторонней торговлей [48]. Китайские инвесторы расширяют сферу своей деятельности в регионах. Период высокого экономического роста с 2005 по 2014 г. совпал с ростом китайского присутствия в регионах РФ и выходом большей его части из теневого сегмента [19]. Сравнивая два рассмотренных десятилетия, мы можем сделать промежуточный вывод о том, что крупные китайские контрагенты были заинтересованы в региональном сотрудничестве с Россией в тот период, когда происходил внутренний экономический рост и это сотрудничество было перспективным. При отсутствии такового, крупные контрагенты ВЭД не присутствовали в экономике регионов, а заинтересованность была только у теневых сетевых предприятий, мотивированных отсутствием запретов на двустороннюю торговлю.
Это говорит о важной роли государственного регулирования и внутренней экономической политики в рамках ВЭД с КНР. Китайская сторона устанавливает контакты исключительно с теми элементами, которые обладают реальной властью и полномочиями принятия решений в рамках тех или иных территорий. Поэтому отсутствие государственного регулирования неизбежно ведет к укрупнению деятельности теневого сегмента как с российской, так и с китайской стороны, поскольку одна сторона может предложить товары, торговлю которыми ограничивает закон, а противоположной стороне не требуется разрешения более высокопоставленного органа власти на согласие. Важно отметить, что каждый представитель КНР действовал в рамках ВЭД с регионами РФ не только в личных, но и в государственных интересах. С российской же стороны заметен яркий контраст доминирования теневого сектора в отношениях с Китаем при отсутствии оформленных центр-региональных отношений и исключения влияния этого сегмента при появлении таковых.
Именно фактор понимания государственных интересов китайскими контрагентами сыграл роль в «сдерживании» процесса развития сотрудничества с регионами
в период бума двусторонней ВЭД 2000-х гг. Факт «сдерживания» особенно ярко виден с точки зрения отсутствия полноценной реализации потенциала сибирских регионов в рамках отношений с Китаем за период наиболее бурного стимулирования этих отношений. Подобный «сдержанный» характер виден при анализе данных статистики отдельных регионов. Например, Томская область, располагающая огромным количеством ресурсов, в которых так остро нуждается Китай (дерево, газ, нефть), имеет собственный опыт ВЭД с КНР. Однако при ближайшем рассмотрении макроэкономических показателей и статистики можно обнаружить, что в экспорте продукции Томской области во втором десятилетии XXI в. лидировали США (37,2% от общего объема экспорта, по данным на 2016 г.), в то время как доля Китая составляет лишь 21,2% (для сравнения: Казахстана - 14,4%, Узбекистана - 7,6%, Японии - 5,2%) [49].
Схожая ситуация наблюдалась и в других регионах - при укреплении двусторонних связей, реализации отдельных совместных проектов, инициатив расширения сотрудничества с китайской стороны не следовало. Соответственно, ни ресурсный, ни инфраструктурный потенциалы региона, требующие инвестиций, не реа-лизовывались, несмотря на проведение способствующей этому региональной и государственной политики. Гипотетически основной причиной стали целенаправленные действия китайской стороны, изначально заинтересованной не в инновационном развитии регионов, но исключительно в экономическом закреплении в них. Эта причина получает дополнительное обоснование при учете факта большого количества инициатив со стороны регионов РФ и очень малый процент их реализации в силу отсутствия встречной активности с китайской стороны. Ее резиденты действовали в том числе и в русле государственной политики. Саботирование дальнейшего развития ВЭД в регионах РФ с реализованными ранее совместными проектами не может рассматриваться как самостоятельная инициатива китайских резидентов, идущая вразрез политике Центра. Соответственно, подтверждается отсутствие стратегической заинтересованности китайской стороны в фактическом инновационном развитии регионов РФ за счет китайского капитала. Тем не менее цель «закрепления» в них большого количества китайских контрагентов при восстановленной системе контроля российского Центра была достигнута китайской стороной.
В итоге к 2014 г. происходит стагнация всех уровней российско-китайских экономических отношений. В этих условиях происходят внешнеполитические события в Европе с непосредственным вовлечением России, следствием которых стал конфликт с Западом и начало политики «поворота на Восток», от которой многие политики и исследователи ждали вторичного бума региональной ВЭД с Китаем [50]. Период, начавшийся в 2014 г., действительно характеризовался существенным изменением ситуации в экономической, политической, культурной, научной сферах двусторонних отношений российских регионов с Китаем. Их стимулирующим фактором стали действия российских и китайских властей, которые предприняли ряд последовательных, однако совершенно различных с точки
зрения мотивации шагов по сближению друг к другу. В периферийных регионах Сибири и ДВ были созданы территории опережающего социально-экономического развития (ТОСЭР) - зоны с особыми экономическими (в первую очередь налоговыми) условиями для контрагентов из КНР. Также были запущены глобальные проекты по поставке в Китай газа и нефти, приглашены подрядчики из КНР для реализации инфраструктурных проектов национального масштаба. В России подобная интенсификация процесса сближения со странами Востока была вынужденной в связи с событиями 2014 г., спровоцировавшими отток западного капитала и освобождение ниши, требовавшей заполнения. В Китае же не могли не отреагировать на новые возможности, и после спада экономического кризиса в разных частях страны - от ДВ до Калининградской области - стал заметен новый виток ВЭД КНР. У китайских резидентов, представляющих крупные китайские компании, появился новый интерес к вновь открывшемуся инвестиционному потенциалу РФ [51].
Положительные тенденции начала нового периода двусторонних отношений привели к парадоксальным статистическим данным конца второго десятилетия XXI в. Китай к 2019 г. выводил из РФ капитала больше, чем инвестировал. Согласно данным Банка России, за 2018 г. китайский бизнес вывел из РФ более 900 млн долл., из которых 774 млн долл. - из капитала российских компаний [52]. Рассмотрим деятельность резидентов КНР в РФ, которая привела к такому итогу.
Феномен ТОСЭР говорит о том, что на фоне общего инвестиционного климата России после 2014 г. любой крупный инвестор, планирующий вложения в российскую экономику, оценивался очень высоко, и для него делались определенные уступки, в некоторых случаях существенные, идущие вразрез федеральному или местному законодательству. В комплексе это создавало впечатление гораздо большей заинтересованности России в инвесторах из Китая, чем наоборот.
После 2014 г. РФ погрузилась в затяжной кризис, и российские регионы были вынуждены осуществлять собственный поиск партнеров зарубежом. Это привело к ситуации, в которой деятельность китайских компаний в России характеризовалась не иначе как экспансия коммерческих интересов китайской стороны в регионы Сибири и ДВ, форсированная за счет контрпродуктивной для РФ внешнеполитической конъюнктуры и реализуемая без учета интересов российских партнеров [38]. При пониженном государственном участии возникал риск трансфера «закрепившихся» резидентов ВЭД в теневой сегмент, по типу сетевых предприятий конца XX в. [14]. Этот процесс делает невозможным объективный статистический учет товарооборота и финансовых потоков, что объясняет парадоксальные данные, по которым Китай фактически выводил капитал из России. При этом, согласно статистике, баланс с притоком новых инвестиций отсутствовал абсолютно.
Существует две причины, обосновывающие подобное положение дел: инвесторы из Китая действительно не приходили в регионы РФ после 2015 г. или же они приходили, но большая часть их деятельности оставалась в рамках теневого сегмента. Учитывая создание
ТОСЭРов, а также имеющуюся открытую информацию о ежегодных контактах большого количества регионов РФ с китайскими контрагентами [53], риторику региональных и федеральных политиков [54], публикации СМИ [55], исследования в сфере регионали-стики [56], мы приходим к выводу, что вероятность второго обоснования крайне высока. Для его подтверждения авторами было проведено исследование кейсов инвестиционных проектов регионов РФ с КНР периода 2016-2018 гг.
Исследование проводилось в Челябинской, Кемеровской областях. Реализация всех изучаемых проектов замыкалась на китайских компаниях совместного капитала. Проекты в Челябинской и Кемеровской областях за два года не получили даже базового старта. Все завершалось на уровне документооборота: соглашений с региональными властями, контрактов с муниципальными чиновниками. Причем в одном случае (Кемеровская область) деятельность велась в рамках ТОСЭР, созданной на уровне федерального правительства под проект китайской стороны, - создание крупного логистического центра в городе Юрга. Лица, пришедшие в эти проекты, являлись либо не конечными инвесторами (выгодополучателями или стейкхолде-рами), а представителями промежуточной инстанции, которая сама не располагает достаточным количеством финансовых средств для долгосрочных капиталовложений. В иных случаях они вообще не являлись предпринимателями [38].
Вопрос налоговой нагрузки был крайне важен для инвесторов из КНР, участвующих в данных проектах, и поднимался одним из первых на переговорах. Китайская сторона выдвигала если не ультимативные запросы, то как минимум требования по снижению налоговых квот на различные стороны реализации проекта. По законодательству, никакими иными способами, кроме как создания какого-либо вида особой экономической зоны на территории проекта, удовлетворить их требования было невозможно. Поэтому муниципалитетам приходилось идти на уступки, чтобы не потерять потенциального инвестора, в то же время действовать в рамках закона. Создание ТОСЭР было возможно только при наличии соглашения инвестора с первым лицом субъекта РФ, исследования рынка, технико-экономического обоснования проекта, а также подробного бизнес-плана [57]. Китайская сторона такого рода информацию зачастую не предоставляла, а проектная работа не проводилась. При этом ТОСЭР в г. Юрга не просто была создана в короткий срок, но и с формулировкой основной цели - «привлечение иностранных инвесторов, для создания в городе сибирского логистического центра» [58].
По итогам оценки деятельности предприятий, созданных китайской стороной в регионах Западной и Восточной Сибири, практических результатов, способствующих развитию экономики и инфраструктуры населенных пунктов и регионов, не обнаружено. Этот факт подтверждается даже отдельными китайскими исследователями, несмотря на общую тенденцию иг-
норирования ими всех контрпродуктивных сторон сотрудничества Китая с сибирскими регионами [48]. Однако, несмотря на данный факт, уход китайских компаний из регионов по причине провала проектов также не был отмечен. Например, 22 января 2018 г. губернатор Кемеровской области Аман Тулеев подписал соглашение с ООО «Объединенная деревоперерабатыва-ющая торгово-промышленная компания» соглашение о создании на юргинской ТОСЭР фабрики по производству мебели евростандарта [59]. В данном случае китайская компания могла рассчитывать на налоговые льготы, поскольку проект реализуется в рамках ТОСЭР. Однако основной итог для региона - крупный логистический проект, под который создавалась ТОСЭР, реализован не будет. В Томской области проект лесопромышленного комплекса г. Асино, о котором уже шла речь, стартовал в 2011 г. и развивался вплоть до 2016 г., когда первый инвестор продал компанию, курирующую данный проект. Результат - сокращение объемов заготовок, практически 90-процентная остановка предприятия и крайне неприятные переговоры с первыми лицами областной администрации. Переговоры фактически ничего не изменили, а в 2022 г. предприятие было обанкрочено за неуплату налогов [60]. Исследование продемонстрировало, что после экономического кризиса 2014-2015 гг. и поворота России «на Восток» регионы РФ в сфере инвестиций фактически стали площадкой для реализации механизмов ВЭД КНР. Констатируется высокая степень разностороннего влияния фактора ВЭД КНР на региональные процессы, где китайская сторона масштабирует исключительно те механизмы ее реализации, которые выгодны ей как субъекту в одностороннем порядке, экономически и политически. Результаты исследования также подтвердили предположение о трансфере в теневой сегмент институционализированной при активном государственном участии в 2000-е гг. системы капиталовложений КНР в российские регионы. Причины - резкое ослабление контроля Центра над ВЭД КНР в регионах РФ после 2014 г. и поощрение ее активности за счет системы ТОСЭР.
В качестве итога можно охарактеризовать механизмы ВЭД, реализуемые КНР в регионах РФ, как контрпродуктивный инструмент межрегионального взаимодействия, не способствовавший реализации ресурсно-экономического потенциала территориально близкой к Китаю российской периферии. Подтвердилось несколько гипотез исследования:
1. Механизмы ВЭД, реализуемые в регионах РФ, тождественны применяемым КНР в других макрорегионах мира, которые приводят их к экономической и политической зависимости от китайского капитала, а
также являются инструментом китайской внешней политики.
2. В рамках ВЭД «базисного» (регионального) российско-китайского международного режима доминирующим является фактор «теневого» сектора экономического взаимодействия, посредством которого реализуется большая часть описанных механизмов.
3. Качественные показатели продуктивности ВЭД КНР в регионах РФ напрямую зависят от степени государственного регулирования со стороны Центра.
4. При ослаблении регулирования ВЭД КНР оказывает влияние на региональную политику РФ.
Мотивация российской стороны заключается в без-альтернативности китайских инвестиций. Понимание мотивации китайской стороны в развитии региональной ВЭД складывается из результатов проведенного исследования и заключается в решении тех или иных задач вне рамок официальной статистики. Все акторы ВЭД КНР являются элементами государственной политики. Соответственно, распространение теневого сегмента в рамках ВЭД на важные секторы государственного функционирования РФ тем или иным образом находится в ее русле. В ином случае на одном из этапов государственная власть централизованного Китая пресекла бы процесс реализации механизмов ВЭД. Тем не менее не выявлено каких-либо рестрикций в сторону представителей национального бизнеса со стороны региональной или же государственной бюрократии. Напротив, даже в случаях прямого уголовного делопроизводства по факту контрабанды в КНР лесных ресурсов с территории Томской области правоохранительные органы КНР оставляют запросы российских коллег без ответа1.
То есть государственный аппарат КНР не просто не накладывает санкции на своих граждан, ведущих деятельность в регионах РФ вне рамок законодательства, а стимулирует развитие этой деятельности подобным бездействием. Эти процессы схожи по внешним косвенным признакам с экономической и политической экспансией КНР в государствах Средней Азии, Африки, Южной Америки, Юго-Восточной Азии и др. Основные механизмы ВЭД КНР - установление личных контактов с национальными и региональными элитами (часто не ротируемыми) ^ «закрепление» в регионе посредством коррупционной составляющей и социально-экономической экспансии ^ политическое влияние в регионе. По этой причине, чтобы исключить подобное развитие ситуации, проведение более узконаправленных исследований регионального уровня российско-китайских отношений видится крайне актуальным именно в контексте государственного развития и государственной безопасности.
Примечание
1 В 2021 г. в рамках уголовного дела, возбужденного Томским линейным отделом Управления МВД по Томской области, проходило следствие по факту незаконной перевозки через границу РФ круглого леса, в объемах, в несколько раз превышавших допустимые федеральным законодательством. В рамках данного следствия автор участвовал в качестве переводчика постановлений, предъявляемых Линейным отделом китайской стороне.
Список источников
1. Дин Жуджунь, Ковалев М.М., Новик В.В. Феномен экономического развития Китая. Минск : Издательский центр БГУ, 2008. 446 с.
2. Черевык К.А. Стратегическое сотрудничество Кыргызской Республики и КНР : торгово-экономический аспект // Большая Евразия: разви-
тие, безонасность, сотрудничество : ежегодник. Вып. 3, ч. 2. 2020. С. 415-418.
3. Гарбузарова Е.Г. «Стратегическое партнерство» Кыргызстана и Китая в экономической сфере: перспективы и риски // Universum: Обще-
ственные науки. 2018. № 4 (45). URL: http://7universum.com/ru/social/archive/item/5747
4. Савкович Е.В. Политика Китая в Центральной Азии (1992-2012 гг.) : автореф. дис. ... д-ра ист. наук. Томск, 2013.
5. Томберг Р.И. Китайская «экспансия» как ресурсная составляющая международных конфликтов в Африке // Вестник МГИМО. 2008. № 3.
С. 84-91.
6. Подкопаева М. Африканская экспансия Китая // Суть времени. 2013. № 21.
7. Денисова Т.С. Нигерия и Китай: проблемы экономического и политического сотрудничества // Вестник РУДН. 2018. № 3. С. 673-685.
8. Галаган А.Б. Эволюция модели экономического развития Китая // Российский внешнеэкономический вестник. 2016. № 6. С. 40-52.
9. Терентьева Т.Г. КНР. Дальнейшее развитие стратегии «Выход за рубеж» // Азия и Африка сегодня. 2015. № 4. С. 11-17.
10. Вервекина Е.А. История формирования современного законодательства КНР в области внешнеэкономической деятельности и межрегионального сотрудничества // Известия АГУ. 2016. № 4. С. 198-202.
11. Зуенко И.Ю. Китайское присутствие в сельском хозяйстве Дальнего Востока: некоторые аспекты проблемы // Известия Восточного института. 2015. № 2. С. 51-59.
12. Залесская О.В., Чжоу Т. Этнические предприниматели из КНР на приграничных территориях Дальнего Востока России в 1990-е гг.: особенности экономической деятельности // Genesis: исторические исследования. 2019. № 8. С. 1-19. doi: 10.25136/2409-868X.2019.8.30299
13. Веселова Л. Понятие и роль неформальных отношений «Гуаньси» в экономической жизни современного Китая // Проблемы современной экономики. 2014. № 1 (49). С. 218-221.
14. Нырова Н.Н. Китайские компании приграничной торговли и их место в международной преступной деятельности // Проблемы Дальнего Востока. 2004. № 1. С. 87-114.
15. Голобоков А.С. Российско-китайское торгово-экономическое сотрудничество и его роль в развитии Российского Дальнего Востока // Азимут научных исследований: экономика и управление. 2016. № 4. С. 114-117.
16. Лю Бо. Чжун го дэ сиболия янцзиу со цзи сиболия янцзиу со янцзиу чэнго гайшу [Результаты аналитической работы Китайского центра сибирских исследований] // Сибирский исследования. 1998. № 3. С. 51-55 (на кит.).
17. Вэн Сюе. Елуосы Сиболия юй Юандун дичу вэйлай фачжан чуши чжун дэ фэнси цзи чи дуй чжунэгуанси дэ инсян [Анализ нерснектив развития сибирского и дальневосточного регионов РФ и их влияние на российско-китайские отношения] // Журнал института международных отношений Пекинского университета. 2008. № 6. С. 16-21 (на кит.).
18. Ли Синь. Елуосы Сиболия юй Юандун кайфа юй джун го цзиюй [Возможности для Китая в развитии Сибири и Дальнего Востока РФ] // Сибирские исследования. 2013. № 3. С. 32-36 (на кит.).
19. Ню Янпин. Эсиболия лянбанчу юй чжунго шен чу мао и хэцзосинши фэнси [Анализ сотрудничества сибирских регионов с китайскими провинциями] // Сибирские исследования. 2006. № 6. С. 11-15 (на кит.).
20. Чан Нуо. Ван Бинин. Елуосы Сиболия юй Юандун дичу тун чжунго дунбей дичу дзиндзи хэцзо дэ фачжан юй чиань цзин [Перспективы сотрудничества китайского Северо-Востока с российскими Сибирью и Дальним Востоком] // Рынки Средней Азии, Восточной Европы и России. 2011. № 11. С. 40-45 (на кит.).
21. Су Ян. Чжоу Дэмин.Чжунго кэсюеюань Чаньчунь феньюань юй элуосы кэсюеюань сиболия феньюань туй цзин шуанбянь хэцзо [Развитие двустороннего сотрудничества Чаньчуньского отделения китайской академии найк с Сибирским отделением Российской академии наук] // Периодическое издание Китайской Академии наук. 1999. № 3. С. 2-3 (на кит.)
22. Brautigam D. The Dragon's Gift: The Real Story of China in Africa. Oxford : Oxford University Press, 2009. 397 p.
23. Chatelard S.G., Chu J.M. Chinese Agricultural Engagements in Zambia: A Grassroots Analysis. CARI. Policy Brief. 2015. № 4. URL: https://static1.squarespace.com/static/5652847de4b033f56d2bdc29/t/568c474fd8af1097861ed025/1452033871100/CARI_PolicyBrief_4_Jan201 5.pdf (дата обращения: 12.10.2020).
24. Sautman B., Hairong Y. African Perspectives on China-Africa // The China Quarterly. 2009. Vol. 199. P. 728-759. doi:
10.1017/S030574100999018X
25. Закон КНР «О внешней торговле» от 12 мая 1994 // Законодательство Китая. URL: http://chinalawinfo.ru/all (дата обращения: 17.07.2022).
26. Закон КНР «О договорах» от 1999 // Законодательство Китая. URL: http://chinalawinfo.ru/all (дата обращения: 17.07.2022).
27. Закон КНР «О компаниях» от 1993 // Законодательство Китая. URL: http://chinalawinfo.ru/all (дата обращения: 17.07.2022).
28. Закон КНР «О паевых совместных предприятиях с китайским и иностранным капиталом» от 2016 // Законодательство Китая. URL: http://chinalawinfo.ru/all (дата обращения: 17.07.2022).
29. Закон КНР «О кооперационных (контрактных) совместных предприятиях» от 2017 // Законодательство Китая. URL: http://chinalawinfo.ru/all (дата обращения: 17.07.2022).
30. Закон «О поощрении иностранных инвестиций» от 1986 г. // Законодательство Китая. URL: http://chinalawinfo.ru/all (дата обращения:
17.07.2022).
31. Временные положения «О соотношении общего объема инвестиций и уставного капитала совместных паевых предприятий китайского и иностранного капитала» // Законодательство Китая. URL: http://chinalawinfo.ru/all (дата обращения: 17.07.2022).
32. Нормы и правила «О регистрации постоянных представительств иностранных предприятий от 2010 года» // Законодательство Китая. URL: http://chinalawinfo.ru/all (дата обращения: 17.07.2022).
33. Савкович Е.В. Политика Китая в Центральной Азии (1992-2012 гг.) : дис. ... д-ра ист. наук. Томск, 2013. 532 с.
34. Милованова Н.А. Концептуальные основы отношений КНР и Республики Казахстан // Постсоветские исследования. 2020. № 7. С. 593599.
35. Китайско-таджикские отношения: проблемы и перспективы // РИСИ. URL: https://riss.ru/article/6873/ (дата обращения: 18.07.2022).
36. Майтдинова Г.М. Таджикско-китайские отношения в условиях формирования полицентричного мира // Постсоветские исследования. 2021. № 4. С. 255-264.
37. Братчикова В. У Китайской стены есть калитка в Приморье [о вывозе из края ценного сырья и бесконтрольных туристах из Китая] // Российская газета. 1995. 21 июля.
38. Зарубин А.Н. Проблемы и парадоксы сотрудничества регионов Российской Федерации и Китайской Народной Республики в 19902010-х гг. // Вестник Томского государственного университета. 2021. № 469. С. 114-122. doi: 10.17223/15617793/469/15
39. Соколова Д.А, Павлющенко К.И. Российский Дальний Восток как торгово-экономический актор Северо-Восточной Азии // Известия Дальневосточного федерального университета. Экономика и управление. 2021. № 1. С. 50-65.
40. Лу Чуньюе. Становление и развитие торгово-экономических связей Дальнего Востока России с провинцией Хэйлунцзян в конце XX века : дис. ... канд. ист. наук. Красноярск, 2020. 250 с.
41. Загребнов Е. Экономическая организация китайской миграции на российский Дальний Восток после распада СССР // Прогносис. 2007. № 1. С. 252-277.
42. Внешнеэкономическая деятельность Иркутской области // Винокуров М.А., Суходолов А.П. Экономика Иркутской области : в 5 т. Иркутск : Изд-во БГУЭП, 2008. Т. 5.
43. Государственный архив Иркутской области (ГАИО). Ф. Р-1399. Оп. 9. Д. 1461.
44. Митченко А. Изменение социальной и экономической структуры общества на Дальнем Востоке в 90-е годы XX века // Территория новых возможностей. Вестник Владивостокского государственного университета экономики и сервиса. 2013. № 1 (19). С. 56-63.
45. Ганжуров Д.В. Российско-китайские отношения и роль регионов Восточной Сибири в их развитии, 1989-1999 гг. : дис. ... канд. ист. наук. Улан-Удэ, 2001. 151 с.
46. Александрова М.В. Китай и Россия : особенности регионального экономического взаимодействия в период реформ : дис. ... канд. экон. наук. М., 2001 273 с.
47. Батанов К.Н. Проблемы и перспективы экономического сотрудничества между приграничными регионами России и Китая : дис. ... канд. экон. наук. М., 2006. 140 с.
48. Wen Xue. Paradoxes of Siberia and the Far East development trends and their impact on bilateral Russian-Chinese relations // Beijing university, International Relations Institute Periodical. 2008. № 6. P. 16-21 (на кит.).
49. Отчет // Администрация Томской области. URL: https://tomsk.gov.ru/opendata/front/getTable/id/87 (дата обращения: 09.08.2019).
50. Синенко И.Ю. Перспективы «Поворота на Восток» в контексте текущего геополитического положения России в Северо-Восточной Азии // Ойкумена. Регионоведческие исследования. 2016. № 2. С. 123-136.
51. Ли Цзинюй, Чжу Хэнсю. Чжун э лян го хэ цзо кай фа сиболия юй юан дун ди чу нэн юань сян му дэ дуй цэ чан и [Влияние сибирских и дальневосточных энергетических проектов на развитие российско-китайских отношений] // Журнал Даляньского университета технологий. 2000. № 4. С. 43-48 (на кит.).
52. Годовой отчет за 2018 год // Банк России. URL: http://www.cbr.ru/collection/collection/file/19699/ar_2018.pdf (дата обращения: 30.08.2019).
53. Внешняя торговля // Федеральная служба государственной статистики. URL: https://rosstat.gov.ru/folder/11193 (дата обращения: 06.05.2020).
54. В Рязани начал работу первый Российско-китайский муниципальный форум // РИА Новости. 21.06.2019. URL: https://ria.ru/20190621/1555800885.html (дата обращения: 06.05.2020).
55. Лесной вестник : Ежемесячное корпоративное информационное издание группы компаний Асиновского лесопромышленного парка. Вып. 2014-2016 гг.
56. Ань Чжао Чжэнь, Суслов Д.В. Эффективный путь к всестороннему развитию экономических связей между Китаем и Россией // Власть и управление на Востоке России. 2013. № 4 (65). С. 14-20.
57. Протоколы переговоров между администрацией Кемеровской области и главой ООО «Объединенная деревоперерабатывающая торгово-промышленная компания» Чжу Сяосинем. Кемерово, 2015-2016.
58. Юрга получит статус территории опережающего социально-экономического развития. Кемеровская область (1 октября 2015). URL: http://kemoblast.ru/news/e-konomika/2015/10/01/yurga-poluchit-status-territorii-operezhayushhego-sotsialno-ekonomicheskogo-razvitiya (дата обращения: 27.02.2019).
59. Двустороннее соглашение между Администрацией Кемеровской области и ООО «Объединенная деревообрабатывающая торгово-промышленная компания», 12.12.2016 г., г. Кемерово.
60. Бердникова Д. Власти рассказали о ситуации на заводах асиновского ЛПК // Новости vtomske.ru. 10.02.2022. URL: https://news.vtomske.ru/news/190105-vlasti-rasskazali-o-situacii-na-zavodah-asinovskogo-lpk (дата обращения: 08.06.2022).
References
1. Ding Zhujun, Kovalev, M.M. & Novik, V.V. (2008) Fenomen ekonomicheskogo razvitiya Kitaya [The phenomenon of China's economic develop-
ment]. Minsk: BSU.
2. Cherevyk, K.A. (2020) Strategicheskoe sotrudnichestvo Kyrgyzskoy Respubliki i KNR: torgovo-ekonomicheskiy aspekt [Strategic cooperation be-
tween the Kyrgyz Republic and China: a trade and economic aspect]. In: Bol'shaya Evraziya: razvitie, bezopasnost', sotrudnichestvo: ezhegodnik [Greater Eurasia: development, security, cooperation: yearbook]. Vol. 3 (2). pp. 415-418.
3. Garbuzarova, E.G. (2018) Strategic partnership between Kyrgyzstan and China in the economic sphere: perspectives and risks. Universum: Ob-
shchestvennye nauki. 4 (45). [Online] Available from: http://7universum.com/ru/social/archive/item/5747 (In Russian).
4. Savkovich, E.V. (2013) Politika Kitaya v Tsentral'noy Azii (1992-2012 gg.) [China's policy in Central Asia (1992-2012)]. Abstract of History Dr.
Diss. Tomsk.
5. Tomberg, R.I. (2008) Kitayskaya "ekspansiya" kak resursnaya sostavlyayushchaya mezhdunarodnykh konfliktov v Afrike [Chinese "expansion" as
a resource component of international conflicts in Africa]. VestnikMGIMO. 3. pp. 84-91.
6. Podkopaeva, M. (2013) Afrikanskaya ekspansiya Kitaya [China's expansion in Africa]. Sut' vremeni. 21.
7. Denisova, T.S. (2018) Nigeriya i Kitay: problemy ekonomicheskogo i politicheskogo sotrudnichestva [Nigeria and China: problems of economic and
political cooperation]. VestnikRUDN. 3. pp. 673-685.
8. Galagan, A.B. (2016) Evolyutsiya modeli ekonomicheskogo razvitiya Kitaya [Evolution of China's Economic Development Model]. Rossiyskiy
vneshneekonomicheskiy vestnik. 6. pp. 40-52.
9. Terent'eva, T.G. (205) KNR. Dal'neyshee razvitie strategii "Vykhod za rubezh" [China. Further development of the Going Global Strategy]. Aziya i
Afrika segodnya. 4. pp. 11-17.
10. Vervekina, E.A. (2016) Istoriya formirovaniya sovremennogo zakonodatel'stva KNR v oblasti vneshneekonomicheskoy deyatel'nosti i mezhre-gional'nogo sotrudnichestva [The formation of the PRC modern legislation in the field of foreign economic activities and interregional cooperation]. Izvestiya AGU. 4. pp. 198-202.
11. Zuenko, I.Yu. (2015) Kitayskoe prisutstvie v sel'skom khozyaystve Dal'nego Vostoka: nekotorye aspekty problemy [Chinese presence in the agriculture of the Far East: some aspects of the problem]. Izvestiya Vostochnogo instituta. 2. pp. 51-59.
12. Zalesskaya, O.V. & Zhou, T. (2019) Ethnic Entrepreneurs in Prc in the Border Areas of the Russian Far East During the 1990s: Peculiarities of Economic Activities. Genesis: istoricheskie issledovaniya. 8. pp. 1-19. (In Russian). doi: 10.25136/2409-868X.2019.8.30299
13. Veselova, L. (2014) Ponyatie i rol' neformal'nykh otnosheniy "Guan'si" v ekonomicheskoy zhizni sovremennogo Kitaya [The concept and role of Guanxi informal relations in the economic life of modern China]. Problemy sovremennoy ekonomiki. 1 (49). pp. 218-221.
14. Nyrova, N.N. (2004) Kitayskie kompanii prigranichnoy torgovli i ikh mesto v mezhdunarodnoy prestupnoy deyatel'nosti [Chinese border trade companies and their place in international criminal activities]. Problemy Dal'nego Vostoka. 1. pp. 87-114.
15. Golobokov, A.S. (2016) Rossiysko-kitayskoe torgovo-ekonomicheskoe sotrudnichestvo i ego rol' v razvitii Rossiyskogo Dal'nego Vostoka [Russian-Chinese trade and economic cooperation and its role in the development of the Russian Far East]. Azimut nauchnykh issledovaniy: ekonomika i upravlenie. 4. pp. 114-117.
16. Liu Bo. (1998) Results of the analytical work of the Chinese Center for Siberian Research. Siberian Research. 3. pp. 51-55 (In Chinese).
17. Weng Xue. (2008) Analysis of the prospects for the development of the Siberian and Far Eastern regions of the Russian Federation and their impact
on Russian-Chinese relations. Journal of the Institute of International Relations of Peking University. 6. pp. 16-21 (In Chinese).
18. Li Xin. (2013) Opportunities for China in the development of Siberia and the Far East of the Russian Federation. Siberian Research. 3. pp. 32-36. (In Chinese).
19. Niu Yangping. (2006) Analysis of cooperation between Siberian regions and Chinese provinces. Siberian Research. 6. pp. 11-15. (In Chinese).
20. Chan Nuo & Van Bining. (2011) Prospects for cooperation between the Chinese Northeast and Russian Siberia and the Far East. Markets of Central Asia, Eastern Europe and Russia. 11. pp. 40-45. (In Chinese).
21. Su Yang & Zhou Deming. (1999) Development of bilateral cooperation between the Chanchun Branch of the Chinese Nike Academy and the Siberian Branch of the Russian Academy of Sciences. Periodical of the Chinese Academy of Sciences. 3. pp. 2-3. (In Chinese).
22. Brautigam, D. (2009) The Dragon's Gift: The Real Story of China in Africa. Oxford: Oxford University Press.
23. Chatelard, S.G. & Chu, J.M. (2015) Chinese Agricultural Engagements in Zambia: A Grassroots Analysis. CARI. Policy Brief. 4. [Online] Available from:
https://static1.squarespace.com/static/5652847de4b033f56d2bdc29/t/568c474fd8af1097861ed025/1452033871100/CARI_PolicyBrief_4_Jan201 5.pdf (Accessed: 12.10.2020).
24. Sautman, B. & Hairong, Y. (2009) African Perspectives on China-Africa. The China Quarterly. 199. pp. 728-759. doi: 10.1017/S030574100999018X
25. Chinalawinfo.ru. (2022) ZakonKNR "O vneshney torgovle" ot 12 maya 1994 [Law of the People's Republic of China "On Foreign Trade" of May
12, 1994]. [Online] Available from: http://chinalawinfo.ru/all (Accessed: 17.07.2022).
26. Chinalawinfo.ru. (2022) Zakon KNR "O dogovorakh" ot 1999 [Law of the People's Republic of China "On Contracts" of 1999]. [Online] Available from: http://chinalawinfo.ru/all (Accessed: 17.07.2022).
27. Chinalawinfo.ru. (2022) Zakon KNR "O kompaniyakh" ot 1993 [Law of the People's Republic of China "On Companies" of 1993]. [Online] Available from: http://chinalawinfo.ru/all (Accessed: 17.07.2022).
28. Chinalawinfo.ru. (2022) Zakon KNR "O paevykh sovmestnykh predpriyatiyakh s kitayskim i inostrannym kapitalom" ot 2016 [Law of the People's Republic of China "On joint ventures with Chinese and foreign capital" of 2016]. [Online] Available from: http://chinalawinfo.ru/all (Accessed: 17.07.2022).
29. Chinalawinfo.ru. (2022) Zakon KNR "O kooperatsionnykh (kontraktnykh) sovmestnykh predpriyatiyakh" ot 2017 [Law of the People's Republic of China "On cooperative (contract) joint ventures" of 2017]. [Online] Available from: http://chinalawinfo.ru/all (Accessed: 17.07.2022).
30. Chinalawinfo.ru. (2022) Zakon "O pooshchrenii inostrannykh investitsiy" ot 1986 g. [Law "On the encouragement of foreign investment" from
1986]. [Online] Available from: http://chinalawinfo.ru/all (Accessed: 17.07.2022).
31. Chinalawinfo.ru. (2022) Vremennye polozheniya "O sootnoshenii obshchego ob"ema investitsiy i ustavnogo kapitala sovmestnykh paevykh predpri-yatiy kitayskogo i inostrannogo kapitala" [Temporary provisions "On the ratio of total investment and authorized capital of joint ventures of Chinese and foreign capital"]. [Online] Available from: http://chinalawinfo.ru/all (Accessed: 17.07.2022).
32. Chinalawinfo.ru. (2022) Normy ipravila "O registratsiipostoyannykhpredstavitel'stv inostrannykhpredpriyatiy ot 2010goda" [Norms and rules "On the registration of permanent representative offices of foreign enterprises from 2010"]. [Online] Available from: http://chinalawinfo.ru/all (Accessed: 17.07.2022).
33. Savkovich, E.V. (2013) PolitikaKitaya v Tsentral'noyAzii (1992-2012gg.) [China's policy in Central Asia (1992-2012)]. History Dr. Diss. Tomsk.
34. Milovanova, N.A. (2020) Kontseptual'nye osnovy otnosheniy KNR i Respubliki Kazakhstan [Conceptual foundations of relations between the People's Republic of China and the Republic of Kazakhstan]. Postsovetskie issledovaniya. 7. pp. 593-599.
35. RISS. (2022) Kitaysko-tadzhikskie otnosheniya: problemy i perspektivy [Sino-Tajik relations: problems and prospects]. [Online] Available from: https://riss.ru/article/6873/ (Accessed: 18.07.2022).
36. Maytdinova, G.M. (2021) Tadzhiksko-kitayskie otnosheniya v usloviyakh formirovaniya politsentrichnogo mira [Tajik-Chinese relations in the context of the formation of a polycentric world]. Postsovetskie issledovaniya. 4. pp. 255-264.
37. Bratchikova, V. (1995) U Kitayskoy steny est' kalitka v Primor'e [o vyvoze iz kraya tsennogo syr'ya i beskontrol'nykh turistakh iz Kitaya] [The Chinese wall has a gate in Primorye [about the export of valuable raw materials from the region and uncontrolled tourists from China]]. Rossiyskaya gazeta. 21 July.
38. Zarubin, A.N. (2021) Problems and paradoxes of cooperation between the regions of the Russian Federation and the People's Republic of China in the 1990s-2010s. Vestnik Tomskogo gosudarstvennogo universiteta — Tomsk State University Journal. 469. pp. 114—122. (In Russian). doi: 10.17223/15617793/469/15
39. Sokolova, D.A. & Pavlyushchenko, K.I. (2021) Rossiyskiy Dal'niy Vostok kak torgovo-ekonomicheskiy aktor Severo-Vostochnoy Azii [Russian Far East as a trade and economic actor in Northeast Asia]. Izvestiya Dal'nevostochnogo federal'nogo universiteta. Ekonomika i upravlenie. 1. pp. 50-65.
40. Lu Chunyue. (2020) Stanovlenie i razvitie torgovo-ekonomicheskikh svyazeyDal'nego VostokaRossii sprovintsieyKheyluntszyan vkontseXXveka
[Formation and development of trade and economic relations of the Russian Far East with the Heilongjiang province at the end of the 20th century]. History Cand. Diss. Krasnoyarsk.
41. Zagrebnov, E. (2007) Ekonomicheskaya organizatsiya kitayskoy migratsii na rossiyskiy Dal'niy Vostok posle raspada SSSR [Economic organization of Chinese migration to the Russian Far East after the collapse of the USSR]. Prognosis. 1. pp. 252-277.
42. Vinokurov, M.A. & Sukhodolov, A.P. (2008) Vneshneekonomicheskaya deyatel'nost' Irkutskoy oblasti [Foreign economic activities of Irkutsk Oblast]. In: Ekonomika Irkutskoy oblasti: v 5 t. [Economy of Irkutsk Oblast: in 5 volumes]. Vol. 5. Irkutsk: Baikal State University of Economics and Law.
43. State Archive of Irkutsk Oblast (GAIO). Fund R-1399. List 9. File 1461.
44. Mitchenko, A. (2013) Izmenenie sotsial'noy i ekonomicheskoy struktury obshchestva na Dal'nem Vostoke v 90-e gody XX veka [Changes in the social and economic structure of society in the Far East in the 1990s]. Territoriya novykh vozmozhnostey. Vestnik Vladivostokskogo gosudarstvennogo universiteta ekonomiki i servisa. 1 (19). pp. 56-63.
45. Ganzhurov, D.V. (2001) Rossiysko-kitayskie otnosheniya i rol' regionov Vostochnoy Sibiri v ikh razvitii, 1989—1999gg. [Russian-Chinese relations and the role of the regions of Eastern Siberia in their development, 1989-1999]. History Cand. Diss. Ulan-Ude.
46. Aleksandrova, M.V. (2001) Kitay i Rossiya: osobennosti regional'nogo ekonomicheskogo vzaimodeystviya v period reform [China and Russia: features of regional economic interaction in the period of reforms]. Economics Cand. Diss. Moscow.
47. Batanov, K.N. (2006) Problemy i perspektivy ekonomicheskogo sotrudnichestva mezhdu prigranichnymi regionami Rossii i Kitaya [Problems and prospects of economic cooperation between the border regions of Russia and China]. Economics Cand. Diss. Moscow.
48. Wen Xue. (2008) Paradoxes of Siberia and the Far East development trends and their impact on bilateral Russian-Chinese relations. Beijing university, International Relations Institute Periodical. 6. pp. 16-21. (In Chinese).
49. Administration of Tomsk Oblast. (2019) Otchet [Report]. [Online] Available from: https://tomsk.gov.ru/opendata/front/getTable/id/87 (Accessed: 09.08.2019).
50. Sinenko, I.Yu. (2016) Perspektivy "Povorota na Vostok" v kontekste tekushchego geopoliticheskogo polozheniya Rossii v Severo-Vostochnoy Azii [Prospects for the "Turn to the East" in the context of Russia's current geopolitical position in Northeast Asia]. Oykumena. Regionovedcheskie issledovaniya.2. pp. 123-136.
51. Li Jingyu & Zhu Hengxiu. (2000) The impact of Siberian and Far Eastern energy projects on the development of Russian-Chinese relations. Journal
of Dalian University of Technology. 4. pp. 43-48. (In Chinese).
52. Bank of Russia. (2018) Godovoy otchet za 2018 god [Annual report for 2018]. [Online] Available from: http://www.cbr.ru/collection/collec-tion/file/19699/ar_2018.pdf (Accessed: 30.08.2019).
53. Federal State Statistics Service. (2020) Vneshnyaya torgovlya [Foreign trade]. [Online] Available from: https://rosstat.gov.ru/folder/11193 (Accessed: 06.05.2020).
54. RIA Novosti. (2019) V Ryazani nachal rabotupervyyRossiysko-kitayskiy munitsipal'nyy forum [The first Russian-Chinese municipal forum started in Ryazan]. 21 June 2019. [Online] Available from: https://ria.ru/20190621/1555800885.html (Accessed: 06.05.2020).
55. Lesnoy vestnik. (2014-2016).
56. An Zhao Zhen & Suslov, D.V. (2013) Effektivnyy put' k vsestoronnemu razvitiyu ekonomicheskikh svyazey mezhdu Kitaem i Rossiey [An effective way to the comprehensive development of economic relations between China and Russia]. Vlast' i upravlenie na Vostoke Rossii. 4 (65). pp. 1420.
57. Administration of Kemerovo Oblast & Zhu Xiaoxin. (2015-2016) Protokoly peregovorov mezhdu administratsiey Kemerovskoy oblasti i glavoy OOO "Ob"edinennaya derevopererabatyvayushchaya torgovo-promyshlennaya kompaniya " Chzhu Syaosinem [Minutes of negotiations between the Administration of Kemerovo Oblast and Zhu Xiaoxin, the head of the United Wood Processing Trade and Industrial Company]. Kemerovo.
58. Kemoblast.ru. (2015) Yurgapoluchit status territorii operezhayushchego sotsial'no-ekonomicheskogo razvitiya [Yurga will receive the status of a territory of priority social and economic development]. 1 October 2015. [Online] Available from: http://kemoblast.ru/news/e-konomika/2015/10/01/yurga-poluchit-status-territorii-operezhayushhego-sotsialno-ekonomicheskogo-razvitiya (Accessed: 27.02.2019).
59. Administration of Kemerovo Oblast & the United Woodworking Commercial and Industrial Company. (2016) Dvustoronnee soglashenie mezhdu Administratsiey Kemerovskoy oblasti i OOO "Ob"edinennaya derevoobrabatyvayushchaya torgovo-promyshlennaya kompaniya" [Bilateral agreement between the Administration of Kemerovo Oblast and the United Woodworking Commercial and Industrial Company]. 12 December 2016. Kemerovo.
60. Berdnikova, D. (2022) Vlasti rasskazali o situatsii na zavodakh asinovskogo LPK [The authorities spoke about the situation at the plants of the Asino timber processing complex]. [Online] Available from: https://news.vtomske.ru/news/190105-vlasti-rasskazali-o-situacii-na-zavodah-asi-novskogo-lpk (Accessed: 08.06.2022).
Информация об авторах:
Зарубин А.Н. - старший преподаватель кафедры востоковедения Национального исследовательского Томского
государственного университета (Томск, Россия). E-mail: zarkaman@mail.ru
Чернышева А.А. - студент кафедры востоковедения Национального исследовательского Томского государственного
университета (Томск, Россия). E-mail: nice.stoun@list.ru
Авторы заявляют об отсутствии конфликта интересов.
Information about the authors:
A.N. Zarubin, senior lecturer, National Research Tomsk State University (Tomsk, Russian Federation). E-mail: zarkaman@mail.ru
A.A. Chernysheva, student, National Research Tomsk State University (Tomsk, Russian Federation). E-mail: nice.stoun@list.ru
The authors declare no conflicts of interests.
Статья поступила в редакцию 21.10.2022; одобрена после рецензирования 28.04.2023; принята к публикации 30.04.2023.
The article was submitted 21.10.2022; approved after reviewing 28.04.2023; accepted for publication 30.04.2023.
