CC BY
96
Д.В. Ефременко
РОССИЙСКАЯ ВНЕШНЯЯ ПОЛИТИКА И ЭКСПЕРТНО-АНАЛИТИЧЕСКИЕ ОРГАНИЗАЦИИ*
Ефременко Дмитрий Валерьевич - доктор политических наук, заместитель директора ИНИОН РАН.
Бурной зимой 2011-2012 гг., когда российский политический режим проходил очередную фазу самовоспроизводства в условиях всплеска протестной активности городского среднего класса, обнаружилась весьма показательная индифферентность оппозиционных сил к внешнеполитической проблематике. Манипуляции в ходе избирательных кампаний, предполагаемые подтасовки итогов голосования, жесткий контроль над ведущими средствами массовой информации, разгул коррупции, неэффективность управленческой вертикали - эти и множество других тем находились в центре общественного внимания. Однако внешняя политика и международный статус России детально практически не обсуждались. Еще до рокировки между Дмитрием Медведевым и Владимиром Путиным, объявленной 24 сентября 2011 г. на съезде «Единой России», дело в основном ограничивалось довольно поверхностными рассуждениями о том, кто из участников кремлевского тандема был бы для Запада предпочтительным партнером. Но и позднее реакция общественного мнения на внешнеполитические высказывания Владимира Путина в период предвыборной кампании была довольно вялой; что касается оппозиционеров, то никто из них даже не пытался предложить какие-либо программные установки в этой области хотя бы в порядке реакции на статью кандидата в президенты, опубликованную в «Московских новостях» [13].
* Статья отражает результаты исследования, проводимого при поддержке Российского гуманитарного научного фонда, грант № 13-03-00553.
Автор выражает признательность председателю Президиума Совета по внешней и оборонной политике, главному редактору журнала «Россия в глобальной политике» Ф.А. Лукьянову за содействие в подготовке настоящей статьи.
То обстоятельство, что внешняя политика перестала быть темой, обсуждение которой провоцирует глубокую поляризацию мнений в обществе, можно считать существенным достижением российского руководства. При этом, разумеется, нет оснований говорить об отсутствии противоречий по вопросам внешней политики между сторонниками и противниками Владимира Путина. Скорее, нежелание оппозиционеров всерьез втягиваться в дискуссию по внешнеполитической проблематике связано с тем, что возможная альтернативная платформа пока не выглядит достаточно реалистичной с точки зрения мобилизации электората и политических активистов. По сути дела, даже в момент наибольшего подъема протестных выступлений оппозиция не оспаривала монополию Путина на определение российской внешнеполитической повестки. Сегодня, спустя без малого два года, ситуация практически не изменилась.
Следует ли из этого сделать вывод, что проблемы выбора внешнеполитического курса в обозримом будущем останутся на периферии общественного внимания? Может ли в ближайшее время сформироваться спрос на новые идеи и подходы в области международных отношений? И не получится ли так, что уделом экспертов и аналитиков останется лишь комментирование решений, принимаемых за кремлевской стеной? Вклад в поиск ответов на эти вопросы призвана внести настоящая статья.
Изменение социального ландшафта
и эмансипация групп интересов
Устойчивость и востребованность внешнеполитических идей напрямую определяются интересами влиятельных групп во власти, бизнесе и обществе, и артикуляцией этих интересов в публичном пространстве. В постсоветскую эпоху появились принципиально новые группы интересов, которые на протяжении 1990-х годов вполне успешно осваивали публичное пространство, начиная с массмедиа. Воссоздание вертикали власти не означало устранения групп интересов - напротив, происходила их дальнейшая консолидация. Однако формы артикуляции и механизмы согласования различных интересов и разрешения конфликтов существенно изменились, будучи в период путинского президентства тесно привязанными к власти. Пожалуй, наилучшим образом специфику этой ситуации описывает предложенная Ю.С. Пивоваровым метафора «властной плазмы», способной объединять даже несоперничающие друг с другом кластеры российской элиты на основе специфического регулирования отношений «власть-собственность». Именно в этой аморфной субстанции разрешаются и возникают вновь конфликты между основными группами интересов [12, с. 162-167]. «Властная плазма» служит питательной средой для дальнейшего структурирования и дифференциации групп интере-
сов, часть из которых имеет уже вполне определенные геоэкономические и геополитические предпочтения (постсоветское пространство, Европейский союз, США, Китай и страны АТР). Проблема заключается в артикуляции этих предпочтений.
Протестные выступления зимы 2011-2012 гг., их спад и последовавшая затем перегруппировка сил правящей корпорации свидетельствуют о том, что «властная плазма» как механизм политико-экономического управления и «разруливания» конфликтов перестает устраивать многие влиятельные силы, равно как и массовые группы, на которые эти силы хотели бы или могли бы опереться. Разрешение политического кризиса, сопровождавшего президентскую избирательную кампанию, на основе проведения политической реформы и постепенного демонтажа вертикали власти могло бы создать благоприятные условия для эмансипации основных групп интересов, их перехода из состояния «властной плазмы» к полноценному существованию в публичном политическом пространстве. Однако фактическое развитие внутриполитических процессов после начала третьего президентского срока В.В. Путина представляет собой иной, консервативный тренд, характеризующийся использованием более эффективного политического инструментария для сохранения и укрепления существующего режима.
Следует подчеркнуть, что большее разнообразие политтехнологических инструментов и повышение эффективности методов контроля внутриполитических процессов со стороны власти отражают, главным образом, ситуативные обстоятельства, связанные с недостаточной сплоченностью, идеологической гетерогенностью, узостью социальной базы и дефицитом лидерства оппозиционных сил. Вместе с тем продолжают нарастать фундаментальные макросоциальные изменения, связанные с укреплением российского среднего класса и формированием его идентичности. Первым проявлением этих изменений были демонстрации на Болотной площади и проспекте Сахарова.
По всей видимости, в ближайшие годы российский средний класс, как и другие крупные социальные группы, еще не будет в состоянии сформировать четкий запрос на то или иное направление внешней политики. Скорее, этот запрос останется размытым и внутренне противоречивым, в чем-то отдаленно напоминающим весьма эклектичные внешнеполитические устремления тех широких слоев американского общества, на которые сегодня опираются оппоненты президента Обамы, в том числе пассионарии из «партии чаепития». В Америке, однако, элитарные группы способны гибко реагировать на запросы широких слоев, сопрягать их с интересами бизнеса, военно-промышленного комплекса, различных меньшинств и т.д. Группы российской элиты, погруженные во «властную плазму», варятся в собственном соку, не испытывая (до последнего времени) сильной потребности во взаимодействии с массовыми группами. В конечном счете речь идет о качестве нынешней россий-
ской элиты, о степени ее укорененности в современном российском обществе и об осознании ответственности перед этим обществом.
Российский городской средний класс, или «новые сердитые», как его представителей метко назвал А. Чадаев [16], информационно и технологически уже вполне интегрирован в глобализированный мир, но это не значит, что при жестком критицизме в отношении власти и элиты он заведомо станет генерировать запрос на прозападный внешнеполитический курс. Скорее, это будет установка на то, чтобы отношения России с внешним миром начали реально работать на его, среднего класса, интересы. Не исключено, что в среднесрочной перспективе, например ближе к президентским выборам 2018 г., все же появятся основания говорить о формировании широких коалиций в поддержку стабильности или обновления, коалиций, отражающих и массовые запросы, и интересы тех или иных групп элиты. Их возникновение могло бы стать основой трансформации социально-политического порядка, преодоления нынешней модели «властной плазмы». Одним из многочисленных последствий появления таких коалиций, по всей видимости, станет и «укоренение» в российском публичном пространстве различных школ внешнеполитической мысли.
Российские ■ фабрики мысли»:
Глобальный контекст и национальная специфика
В арсенале инструментов артикуляции интересов влиятельных групп и перевода этих интересов на язык, доступный как общественному мнению, так и лицам, принимающим политические решения, важную роль играют экс-пертно-аналитические группы и сообщества, образно именуемые «мозговыми центрами» или «фабриками мысли». Согласно определению исследователей из Пенсильванского университета, осуществляющих под руководством Дж. МакГэнна ежегодный мониторинг мировых экспертно-аналитических организаций, мозговыми центрами (think tanks) являются организации, осуществляющие политико-ориентированные исследования, анализ и консультирование, которые дают возможность представителям государственных институтов и общественности принимать обоснованные решения по вопросам, имеющим политическую значимость [17]. Такие центры действуют на постоянной основе, они могут быль аффилированы с государственными или корпоративными структурами либо иметь статус независимых экспертно-аналитических организаций.
В 2012 г. Россия имела 122 мозговых центра (согласно методологии подсчета специалистов из Пенсильванского университета) и, таким образом, за-
нимала по их количеству восьмое место в мире1. В регионе Восточной Европы Россия является безусловным лидером с точки зрения численности экс-пертно-аналитических структур; вслед за ней идут Румыния (54), Украина (47), Польша (41) и Венгрия (40). Вместе с тем с учетом таких показателей, как численность населения и размер ВВП, отрыв России не кажется столь впечатляющим. Достаточно сказать, что даже Эстония имеет целых 17 мозговых центров.
Разумеется, количественные показатели указывают на одни тенденции и игнорируют другие. В связи с этим предпринимаются попытки рейтингова-ния экспертно-аналитических организаций. Специалисты из Пенсильванского университета составляют свой рейтинг на основе процедуры, включающей свободное номинирование организаций, ранжирование по 38 категориям на основе опроса экспертов, несколько раундов отбора лидирующих организаций [17, с. 24-27]. Согласно их подсчетам, в число 150 ведущих экспертно-аналитических центров входят всего четыре российские организации: Московский центр Карнеги (29-е место в рейтинге Пенсильванского университета), Институт мировой экономики и международных отношений РАН (34-е место), Совет по внешней и оборонной политике / СВОП (99-е место), Московский государственный университет международных отношений / МГИМО (102-е место). В специализированном рейтинге 70 ведущих экс-пертно-аналитических центров в области безопасности и международных отношений присутствуют три российские организации: СВОП (23-е место), МГИМО (33-е место) и Институт США и Канады РАН (62-е место).
В деятельности экспертно-аналитических сообществ, специализирующихся на проблемах внешней политики, обороны и безопасности, проявляется ряд характерных особенностей. Основная из них состоит в том, что во всем мире процесс принятия политических решений в областях внешней политики, обороны и безопасности отличается высокой степенью централизации. Влияние существующих групп интересов на выработку решений проявляется по-разному, но принятие самих решений сосредоточено на вершине властной иерархии. Разумеется, применительно к нашей стране необходимо учитывать как эту особенность, так и историческую эволюцию экспертно-аналитической деятельности, исходной моделью которой было характерное для советской эпохи одноканальное взаимодействие между политической инстанцией (заказчиком) и экспертной организацией (исполнителем). В этой модели вплоть до горбачёвской перестройки основными характеристиками
1. По данным Дж. МакГэнна и его коллег, в 2012 г. по численности экспертно-аналитических организаций лидировали: США (1823 организации), Китай (429), Великобритания (288), Индия (269), Германия (194), Франция (177), Аргентина (137), Россия (122), Япония (108) и Италия (107) [17, с. 35].
были закрытость и эксклюзивность взаимодействия, зачастую - отсутствие устойчивой обратной связи (как бывало в ряде случаев, когда академические институты отправляли свои аналитические материалы в ЦК КПСС и другие инстанции политического управления). Необходимость придания большей публичности экспертно-аналитической деятельности была осознана во времена М.С. Горбачёва, причем в авангарде этого процесса шли именно эксперты по проблемам внешней политики и международной безопасности. Они выступали в роли пропагандистов и популяризаторов идей перестройки и нового политического мышления, преодоления конфронтации между СССР и Западом, подготовки и реализации программ разоружения на основе серии советско-американских соглашений. Осуществление этих задач давало экспертам-международникам возможность высказываться и по проблемам внутренней политики, расширять «пространство дозволенного» (характерным примером может служить первое после возвращения из горьковской ссылки публичное выступление академика А. Д. Сахарова в феврале 1987 г. на Международном форуме «За безъядерный мир, за выживание человечества»). Вместе с тем активность в публичной сфере по преимуществу оставалась особенностью индивидуального стиля работы отдельных экспертов, близких к М.С. Горбачёву, Э.А. Шеварднадзе, А.Н. Яковлеву и другим «прорабам перестройки».
Институциональные изменения в экспертно-аналитической деятельности, ориентированной на поддержку внешнеполитических решений, начали происходить уже в постсоветскую эпоху. С одной стороны, ликвидация политико-идеологической монополии КПСС создала серьезные проблемы для тех научных организаций, которые привыкли к одноканальной схеме взаимодействия с основным заказчиком. К тому же резкое сокращение бюджетного финансирования научных исследований в период гайдаровских реформ привело к снижению эффективности и сокращению кадрового потенциала академических институтов и государственных аналитических центров, осуществлявших экспертную деятельность. С другой стороны, в 1990-е годы открылись возможности создания новых экспертно-аналитических организаций, функционирующих по стандартам зарубежных мозговых центров, действующих по модели многоканального взаимодействия с политическими инстанциями, влиятельными корпоративными акторами и другими группами интересов, гражданским обществом. Такие организации изначально ориентированы на то, чтобы использовать различные коммуникационные возможности воздействия на общественное мнение и через него оказывать дополнительное воздействие на процесс принятия политических решений.
Совет по внешней и оборонной политике
Ярким примером нового типа экспертно-аналитических организаций, специализирующихся на проблемах безопасности и роли России в системе международных отношений, является Совет по внешней и оборонной политике (СВОП), созданный в 1992 г. Образцом для создания СВОП был Совет по международным отношениям (Council on Foreign Relations / CFR) - один из наиболее авторитетных и влиятельных мозговых центров США. Будучи неправительственной организацией, СВОП стремится к привлечению к своей деятельности влиятельных политических и общественных деятелей, представителей крупного бизнеса, военно-промышленного комплекса, науки и образования. Такая широкая инклюзивная стратегия предполагает, что сама организация выступает в качестве платформы для диалога политиков и экспертов, придерживающихся различных взглядов на ту или иную проблему. В качестве форума, где высказываются различные идеологические позиции и экспертные оценки, СВОП нередко выходит за рамки внешнеполитической и оборонной проблематики, включаясь тем самым в общую дискуссию по животрепещущим проблемам прошлого, настоящего и будущего России2. Вместе с тем СВОП является не только коммуникационной площадкой, но и экспертным центром, в деятельности которого чрезвычайно важную роль играет фактор лидерства, обеспечивающий «узнаваемость» этой фабрики мысли как в медийном отношении, так и в плане приверженности определенной политической стратегии. Сохранение индивидуального своеобразия экспертной организации особенно важно в условиях, когда на разных коммуникационных площадках выступает «хор» экспертов примерно с одним и тем же персональным составом, и его пополнение пока происходит довольно медленно.
Деятельность СВОП на протяжении двух десятилетий характеризовалась как подъемами, так и спадами. В отдельные периоды это было связано с вовлеченностью руководства СВОП в процессы, сопряженные со значимыми политическими и кадровыми изменениями. Например, критическая позиция многих экспертов СВОП по отношению к политической линии и дипломатическим методам, практиковавшимся российским МИДом в первой половине 1990-х годов, по всей видимости, способствовала смещению А.В. Козырева и назначению на пост главы внешнеполитического ведомства Е.М. Примакова. В то же время поддержка председателем Президиума СВОП С.А. Карагано-
2. Например, осенью 1998 г. СВОП выступил с инициативой ограниченной конституционной реформы, предусматривавшей сокращение властных полномочий Президента РФ и их перераспределение в пользу Правительства и Федерального Собрания [см.: 6].
вым Е.М. Примакова в 1999 г., очевидно, не слишком благоприятствовала безоблачному развитию отношений этого экспертного центра с кремлевским руководством (как до отставки Б.Н. Ельцина с поста Президента РФ, так и в начале путинского правления).
Пожалуй, одной из самых ярких страниц истории СВОП стала разработка концепции военной реформы. СВОП, наряду с другими экспертно-аналитиче-скими центрами, в 1990-е и в начале 2000-х годов принимал активное участие в обсуждении основных принципов военных преобразований. В результате в обществе сформировалось понимание необходимости таких преобразований, тогда как Министерство обороны и Генштаб ограничивались лишь косметическими изменениями. Даже детальная программа реформы, разработанная СВОП в 2003 г., оставалась втуне вплоть до того момента, когда недостаточная эффективность действий военных во время «пятидневной войны» с Грузией в августе 2008 г. не подтолкнула российское руководство к запуску изрядно запоздавших преобразований. Виталий Шлыков (1934-2011), полковник ГРУ в отставке, вошедший в состав Общественного совета при Министерстве обороны во времена Анатолия Сердюкова, вспоминал:
«В 2003 г. СВОП подготовил и направил в Генштаб большой доклад с предложениями по модернизации российских Вооруженных сил. Руководить авторским коллективом (в него вошли А.Г. Арбатов и В.З. Дворкин) было поручено мне. В докладе мы предложили, в частности, сократить численность офицеров до уровня, принятого в современных армиях мира, упразднить институт прапорщиков, создав взамен корпус кадровых сержантов, учредить военную полицию, создать объединенные командования, перейти к территориальному принципу комплектования армии рядовым составом, переподчинить ГРУ министру обороны и, главное, сосредоточить всю власть в руках сильного гражданского Министерства обороны, ограничив полномочия Генштаба функциями планирования, аналитики и доведения до войск указаний министра. 8 раз доклад возвращался из Генштаба с самыми оскорбительными замечаниями в наш адрес - авторы идут на поводу у НАТО, пытаются пристегнуть нашу военную мысль к западным взглядам и даже занимаются провокациями. Тем не менее мы его опубликовали. Его и сейчас можно найти на сайте СВОП. Думаю, он так и остался бы проигнорированным Генштабом, если бы не пришел новый министр обороны - А.Э. Сердюков. Полноценный, наконец, гражданский министр обороны, сумевший найти и назначить на должность начальника Генштаба и другие высокие посты людей, осознавших необходимость реформ и изучения чужого опыта. И практически в одночасье предложения СВОП стали основой строительства нового облика Вооруженных сил РФ. Но Сердюков не ограничился принятием наших продиктованных здравым смыслом и мировым опытом предложений. Он пошел дальше, решительно упразднив предназначенные для мобилизационного развертывания
части и соединения неполного состава и резерва. И я был первый, кто сказал, что это самая большая военная реформа за последние 150 лет со времен реформ военного министра Милютина во второй половине XIX в.» [10, с. 132].
Спустя более года после скандальной отставки Анатолия Сердюкова и начала следственных действий по фактам коррупции в военном ведомстве, реформа Вооруженных сил выглядит в значительной степени дискредитированной. Однако реальные действия нового министра обороны Сергея Шойгу говорят о пересмотре наиболее непопулярных и одиозных мер Сердюкова, но не об отказе от фундаментальных решений в области военного строительства, принятых под его руководством. Роль Совета по внешней и оборонной политике в данной ситуации соответствовала модели многоканального воздействия экспертного сообщества на центр принятия политических решений. Возможность запуска новых идей в публичное пространство и их широкое обсуждение в конечном счете имели не меньшее значение, чем непосредственное предложение экспертно-аналитического продукта основному потребителю.
В случае СВОП ориентация на высокую степень публичности экспертно-аналитической деятельности и стремление играть активную роль в том, что можно назвать «производством смыслов», проявляются в поиске новых возможностей воздействия как на общественное мнение в России и за ее пределами, так и на людей, вовлеченных в процесс принятия политических решений. В 2002 г. С.А. Караганов выступил инициатором создания журнала «Россия в глобальной политике», рассматривая при этом в качестве достойного подражания примера журнал «Foreign Affairs», издаваемый американским Советом по международным отношениям. «России в глобальной политике» к настоящему времени во многом удалось занять нишу, сходную с той, которую среди ведущих американских изданий, специализирующихся на проблемах мировой политики, занимает «Foreign Affairs» (оба журнала находятся в партнерских отношениях). Обеспечивая высокий стандарт качества публикуемых статей и аналитических материалов отечественных экспертов, журнал, имеющий русскоязычную и англоязычную версии, одновременно стал новым каналом обмена идеями и оценками между российским и международным экспертными сообществами.
Еще одним успешным проектом СВОП стало создание в 2004 г. совместно с РИА «Новости» международного дискуссионного клуба «Валдай». С.А. Караганов следующим образом характеризует работу клуба: «Непременным условием, а теперь уже традиционной особенностью этих встреч сразу стало правило приглашать на них выразителей самых разных взглядов и мнений. Для некоторых радикалов это бывает единственной возможностью в мирной атмосфере поспорить с такими неистовыми оппонентами, встречи с которыми на других собраниях невозможно представить и до сих пор.
... А еще - это самая значительная дискуссионная площадка для взаимодействия российского интеллектуального класса с коллегами из-за рубежа. Я считаю эти две функции самыми важными, определяющими смыслы, цели, особенности клуба» [7]. Вместе с тем наряду с возможностями неформального общения и достаточно ярко выраженными элементами перформативности той части работы клуба, которая открыта для СМИ, основным фактором успеха проекта стало эксклюзивное общение ведущих российских и зарубежных политологов с Владимиром Путиным. Основной особенностью такого общения является не столько презентация российскому лидеру новых продуктов экспертно-аналитической деятельности, сколько ознакомление самих экспертов с оценками Владимиром Путиным широкого круга проблем международных отношений и развития страны. Очевидно во многом благодаря устойчивости формата встреч экспертов с Владимиром Путиным клуб «Валдай» сумел доказать свою конкурентоспособность в негласном соперничестве с Ярославским политическим форумом (проводился в 2009, 2010 и 2011 гг.), основным ньюсмейкером которого был Дмитрий Медведев.
Модернизационные миражи
(ИНСОР и другие)
Период так называемой тандемократии (2008-2012) был ознаменован ситуативными, но достаточно показательными новшествами в деятельности нескольких ведущих экспертно-аналитических организаций. Видимость альтернативности вариантов развития страны, созданная самой ситуацией соправительства Владимира Путина и Дмитрия Медведева, а затем и «вброс» одним из дуумвиров тезиса о модернизации побудили ряд экспертных центров включиться в борьбу за колонизацию нового пространства политического дискурса. При этом создавалось впечатление, что участники развернувшейся дискуссии о модернизации рассматривают это пространство едва ли не как целину, где можно произвольно пренебрегать как теоретической традицией, так и глобальным контекстом [подробнее см.: 4]. Для части экспертов наиболее важно было дать такое истолкование модернизации, которое бы подкрепляло позиции той или иной стороны в борьбе за изменение / сохранение политической модели «вертикали власти», внешнеполитической ориентации страны и даже за конкретное решение проблемы демонтажа правящего тандема (в рамках тех вариантов, которые считались возможными до объявления 24 сентября 2011 г. Владимира Путина кандидатом от «Единой России» на пост президента РФ).
Иначе говоря, в деятельности экспертно-аналитических сообществ существенно усилилась идеологическая направленность, чему в значительной степени способствовало стремление таких центров как Институт современного
развития (ИНСОР) и Институт общественного проектирования (ИНОП) презентовать свои аналитические продукты с использованием PR-технологий, обеспечивающих максимальный медийный эффект. Как подчеркивает О.Ю. Малинова, экспертные организации тем самым «вольно или невольно становились игроками идейно-символического поля, вовлекаясь в борьбу за доминирование развиваемых ими способов интерпретации социальной реальности» [9, с. 193]. При этом противостояние фабрик мысли явно решало политтехнологическую задачу замещения реальной конкуренции политических партий: оппозиция «ИНОП против ИНСОРа» представлялась неким эрзацем двухпартийной системы [см.: 15, с. 13]. Впрочем, экспертам, выходившим на поле публичной политики, далеко не всегда удавалось верно оценить влияние своих предложений на ситуацию в стране.
В ходе конкурентной борьбы за овладение пространством модернизаци-онного дискурса большую популярность приобрел тезис о фактической без-альтернативности модернизации либо о заведомой неприемлемости возможных альтернатив. Этот тезис, нуждающийся в тщательном обосновании, во многих текстах, посвященных модернизации, оказывался постулатом. Так, например, в докладе Института современного развития «Обретение будущего. Стратегия 2012» провозглашалось, что «задача приведения к современности» через быстрое, радикальное и системное обновление равнозначна решению вопроса о выживании страны [11, с. 4]. Практически на той же самой посылке «aut - aut, tertium non datur» основывался и доклад «Культурные факторы модернизации», подготовленный для Фонда «Стратегия 2020» рабочей группой под руководством А. А. Аузана: «Или страна совершает прорыв в современную развитую экономику, делает ставку на новые технологии, обновляет всю совокупность социально-экономических отношений, или безнадежно стагнирует, теряя молодые кадры и растрачивая природные ресурсы» [8, с. 3].
Постулирование безальтернативности модернизации неизбежно предполагает существование нормативного образца, по крайней мере общего стратегического ориентира, в направлении которого должно двигаться модернизирующееся общество. С точки зрения выбора возможных ориентиров дискуссия о модернизации пошла по хорошо знакомым направлениям: социалистическое преобразование общества; преобразования в ходе строительства империи или сверхдержавы; трансформации, связанные с демократическим транзитом и созданием полнокровной рыночной экономики. Иначе говоря, сторонники различных идеологических подходов искали нормативную модель модернизации либо вовне (в прошлом и настоящем), либо на российской почве (только в прошлом). Эти установки имели и внешнеполитическую проекцию, что нашло свое отражение, прежде всего, в докладах и выступлениях представителей Института современного развития.
Особое местоположение ИНСОРа в специфической системе координат периода тандемократии неизменно привлекало общественное внимание к интеллектуальной продукции этой «фабрики мысли». У многих обозревателей наблюдалась странная аберрация слуха: слушали Игоря Юргенса и Евгения Гонтмахера, а слышали, как казалось, Дмитрия Медведева. ИНСОРовская оценка государственного патернализма как преграды модернизационным усилиям демонстрировала стремление ориентированной на третьего президента РФ части российской элиты демонтировать «путинскую вертикаль», а призывы к либерализации политического режима рассматривались с точки зрения «проблемы 2012». Внешнеполитические разделы докладов ИНСОРа выступали логическим продолжением этой линии, причем недостаточная проработанность соответствующих инициатив компенсировалась сенсационностью их подачи. Так, в получившем широкую известность докладе «Россия XXI века: Образ желаемого завтра» (2010) в числе ориентиров, которые могут быть достигнуты в результате осуществления программы модернизации, назывались: вступление России в НАТО; обретение статуса стратегического союзника ЕС с перспективой полноправного членства в этом объединении; стратегическое партнерство с США; обеспеченное за счет заключения прорывных соглашений в области стратегической стабильности; разработки совместных программ противоракетной обороны; достижение баланса интересов на постсоветском пространстве; сотрудничества России и Америки в Азиатско-Тихоокеанском регионе, на Ближнем и Среднем Востоке. На этом радужном фоне весьма невнятным оставалось описание самостоятельной роли России на постсоветском пространстве (по мнению авторов доклада, сам этот термин уйдет в прошлое, зато сохранится понятие «ближнее зарубежье»). Предполагалось, что СНГ будет существовать и по завершении российской программы модернизации, но едва ли не единственным его значимым достижением станет создание Зоны свободной торговли. При этом красноречиво замалчивались интеграционные инициативы по развитию ЕврАзЭС и формированию Таможенного союза, которые к началу 2010 г. уже находились в процессе реализации3. Не меньшей неопределенностью характеризовалось и описание перспектив китайско-российских отношений: авторы доклада предполагают некое балансирование в четырехугольнике США - Япония - Россия -
3. Эта двусмысленность была отчасти преодолена в опубликованном в 2011 г. докладе ИНСОРа «Обретение будущего. Стратегия 2012», где вопросам межгосударственных отношений на постсоветском пространстве была посвящена значительная часть внешнеполитического раздела, написанного С.А. Куликом и И.Ю. Юргенсом. Характерной особенностью подхода этих авторов к проблематике постсоветского пространства было стремление найти способ гармонизации интересов России в странах СНГ с императивом конструктивного сотрудничества с ЕС.
Китай, а Шанхайскую организацию сотрудничества рассматривают в качестве механизма согласования интересов Москвы и Пекина.
Доклад ИНСОРа «Россия XXI века: Образ желаемого завтра» содержит примечательную характеристику внутри- и внешнеполитических последствий реализации модернизационной программы. Идеальное «постмодерниза-ционное» будущее описывается в докладе так: «Конфронтация и изоляционизм стали недопустимой роскошью, а потребности в обретении новых технологий и развитии внешнеэкономических связей заставили искать новые подходы и компромиссы, заимствовать и переносить на российскую почву практики управления экономикой, социальной сферой и урегулирования конфликтов в обществе. Как поиск ресурсов для модернизации, так и укрепляющееся сотрудничество с развитыми странами сделали одним из приоритетов внешней политики демилитаризацию международных отношений» [14, с. 44-45]. Иначе говоря, модернизация, изначально понимаемая как способ технологического обновления и повышения экономической конкурентоспособности, должна привести к институциональным изменениям и изменению внешнеполитических приоритетов.
Следует отметить, что сходной логикой характеризовалась совместная инициатива России и Европейского союза «Партнерство для модернизации», выдвинутая на саммите Россия-ЕС в Стокгольме в ноябре 2009 г. Инструментально-релятивистская трактовка модернизации, как казалось, могла предоставить в распоряжение Евросоюза механизмы влияния на трансформационные процессы в России и в то же время позволяла российским элитам не принимать на себя слишком жестких обязательств в части преобразования политических институтов. Вместе с тем сама инициатива «Партнерство для модернизации» была сформулирована сторонами таким образом, чтобы не подменять собой существующие «дорожные карты» переговоров о подготовке нового базового соглашения между Россией и ЕС. В результате эта инициатива не привела к развязке ни одной из крупных проблем в отношениях между Россией и ЕС, а ее суммарный эффект в целом соответствовал общему эффекту модернизационной риторики Д.А. Медведева для российской экономики и социальной сферы.
Вопросы европейской безопасности в экспертной деятельности ИНСОРа периода тандемократии во многом интерпретировались в контексте «модер-низационного» диалога с ЕС и российско-американской перезагрузки. При этом ИНСОР даже в 2011 г. продолжал популяризировать безнадежно забуксовавшую инициативу Договора о европейской безопасности (ДЕБ), рассматривая гипотетическую возможность заключения этого соглашения в качестве необходимой предпосылки строительства «Общего евроатлантического пространства безопасности». В комментарии к этому разделу доклада А.А. Дын-кин и В.Г. Барановский высказались довольно резко: «Так, может, пора отка-
заться от ритуальных призывов поддержать идею Договора о европейской безопасности, которая все больше напоминает "чемодан без ручки" - и тащить неудобно, и бросить вроде бы жалко?» [11, с. 319]. В связи с этим уместно также вспомнить, что в начале июля 2010 г. на сайте госзакупок Управлением делами президента РФ был объявлен тендер на проведение исследования по теме «Договор о европейской безопасности: Субстантивное наполнение, методы реализации, цели» (начальная стоимость контракта составляла 200 тыс. руб.). Само объявление тендера на эту и другие НИР свидетельствовало о намерении кремлевского руководства упорядочить и сделать более прозрачными механизмы взаимодействия с экспертно-аналитиче-скими сообществами. Однако в сентябре 2010 г., когда подводились итоги конкурса, появилась лишь лаконичная информация об отмене тендера, связанного с тематикой ДЕБ [см.: 3], что, очевидно, свидетельствовало об осознании бесперспективности самой идеи Договора.
Гипертрофированное общественное внимание к активности ИНСОРа, с одной стороны, провоцировало чрезмерный и не всегда оправданный критицизм по отношению к продукции этого мозгового центра, с другой - способствовало активизации работы других экспертно-аналитических групп и организаций. Период тандемократии и начало третьего срока президентства Владимира Путина можно считать своеобразным «звездным часом» для российских экспертных сообществ, представители которых, наряду с традиционными для фабрик мысли функциями политического консультирования, начинали играть более существенную идеологическую роль, отчасти замещая в этом качестве политические партии и группы политического влияния. Однако экспертная деятельность в области внешней политики и международных отношений лишь «по касательной» оказывалась затронутой вниманием общества. О проблемах внешнеполитической экспертизы недвусмысленно высказывались представители того же ИНСОРа, указывавшие на неудовлетворительное качество обратной связи государства с экспертными сообществами, потребность в восстановлении и создании новых экспертных школ и направлений, важность преодоления поколенческого разрыва в экспертной среде. Призывая к пересмотру концептуальных оснований внешнеполитической деятельности, И. Юргенс и С. Кулик подчеркивали необходимость учета мнений как российского общества и российских элит, так и общественного мнения и настроений элит тех стран, сотрудничество с которыми является для России приоритетным. В частности, они предлагали подумать о создании экспертного общественного совета, в задачи которого входило бы повышение эффективности информационного обеспечения внешнеполитической деятельности [11, с. 289, 292, 294].
Что далее?
Ситуацию, при которой экспертно-аналитические сообщества играют роль чуть ли не основных выразителей различных политико-идеологических подходов, нельзя считать нормальной. Как минимум, это свидетельствует о дисфункции политических партий. В условиях соправительства 2008-2012 гг. отдельные экспертные центры начали выполнять специфические функции глашатаев идей, которые в силу тех или иных обстоятельств не могли исходить напрямую от участников тандема. Более того, представители экспертных сообществ вольно или невольно становились соучастниками специфического модерирования политической дискуссии, когда вокруг их продукции создавался ореол «сокровенного знания», якобы выражающего подлинные намерения президента или премьер-министра. Неважно, что таких намерений в действительности могло и не быть: «приписывание» некоей совокупности программных установок, например, Дмитрию Медведеву способствовало поддержанию иллюзии политической альтернативности. Когда 24 сентября 2011 г. интрига, связанная с определением дальнейшего политического лидерства, разрешилась самым банальным образом, специфическая функция экспертных сообществ оказалась в основном исчерпанной.
Помимо объективного изменения внутриполитической ситуации после начала третьего президентского срока В.В. Путина, экспертные сообщества ощутили на себе и воздействие перемен в руководстве президентской администрации. С приходом В.В. Володина на должность первого заместителя руководителя АП вместо В.Ю. Суркова начали меняться подходы к взаимодействию с экспертными сообществами, в частности стремление администрации несколько расширить круг московских экспертных центров, но при этом обеспечить их большую подконтрольность, в первую очередь через механизмы финансирования. Несмотря на то что количество групп интересов, заинтересованных в экспертной поддержке достаточно велико, в последние полтора года наблюдается явное снижение готовности таких групп выступать в качестве независимых заказчиков экспертно-аналитической продукции. В этих условиях зависимость экспертных сообществ от основного заказчика -государства - существенно возрастает.
Усиление государственного участия в процессах, связанных с экспертно-аналитической деятельностью, достаточно ярко проявилось и в том, что касается внешнеполитической проблематики. В феврале 2010 г. указом Президента РФ Д.А. Медведева была создана новая экспертно-аналитическая организация - Российский совет по международным делам (РСМД). В результате на площадке российских экспертных центров по внешней политике и безопасности появился суперигрок, в числе преимуществ которого не последнее место занимает мощная финансовая поддержка со стороны госу-
дарства. По словам исполнительного директора Совета А.В. Кортунова, РСМД является платформой, которая сможет консолидировать имеющийся в России немногочисленный экспертный ресурс по внешней политике, а также решить системные проблемы при взаимодействии экспертов и власти [см.: 3]. Впрочем, в качестве платформы экспертного диалога РСМД, как и ранее СВОП, предоставляет возможность для сопоставления существенно отличающихся друг от друга подходов. Один из наиболее свежих примеров -публикация с интервалом в один день на сайте РСМД двух диаметрально противоположных по направленности аналитических материалов. 21 октября 2013 г. был опубликован аналитический доклад заведующего отделом ИМЭМО РАН, профессора МГИМО А.В. Загорского, в котором обосновывается целесообразность ликвидации российского и американского арсеналов межконтинентальных баллистических ракет, благодаря чему удастся снять проблему ПРО как один из основных раздражителей в российско-американских отношениях [5]. На следующий день, 22 октября, РСМД опубликовал материал политического обозревателя В. Алексеева, посвященный обсуждению вероятности и возможных сценариев военного конфликта между Россией и США в ближайшие 10-15 лет [1]. Не вдаваясь в аргументацию этих экспертов по существу, можно констатировать, что РСМД успешно способствует переводу в режим публичной дискуссии различных стратегий внешней и оборонной политики.
Весьма показательным отражением новых тенденций является эволюция деятельности ИНСОРа, который начиная с 2012 г. все больше ориентируется на внешнеполитическую проблематику. В частности, именно ИНСОР вошел от России в состав Совета советов - объединения ведущих экспертно-ана-литических центров стран 020. В последнем, кстати, можно видеть проявление транснационализации активности экспертно-аналитических сообществ, которая явно идет вразрез с трендом усиления влияния государства на условия функционирования российских «фабрик мысли».
Учреждение в 2012 г. Изборского клуба в качестве своеобразной госу-дарственнической антитезы большинству либерально-ориентированных экспертных центров и интеллектуальных форумов (включая клуб «Валдай») пока не оказало существенного влияния на коммуникацию идей, связанных с внешней политикой. Вместе с тем ярко выраженная антилиберальная идеологическая направленность, апелляция к традиционным культурным основаниям и моральным ценностям, возможно, выступают предвестниками крутого разворота в процессе производства смыслов, который будет иметь прямое отношение и к внешнеполитической дискуссии.
Прагматизм и отсутствие идеологической индоктринации, стремление вести диалог на языке интересов, а не ценностей были характерной особенностью российской внешней политики начала XXI в. Сегодня, однако, поли-52
тическое руководство России вновь сталкивается с соблазном подвести под внешнеполитическую деятельность аксиологическую основу. Об этом, в частности, свидетельствуют высказывания Владимира Путина на 10-й, юбилейной, сессии клуба «Валдай» в сентябре 2013 г.: «Мы видим, как многие евроатлантические страны фактически пошли по пути отказа от своих корней, в том числе и от христианских ценностей, составляющих основу западной цивилизации. Отрицаются нравственные начала и любая традиционная идентичность: национальная, культурная, религиозная или даже половая. Проводится политика, ставящая на один уровень многодетную семью и однополое партнерство, веру в бога и веру в сатану» [2].
Следует констатировать, что готовность перевести российскую внешнюю политику на язык традиционных ценностей - очень серьезный выбор. Прежде всего, он будет означать фундаментализацию противостояния России и Запада, необходимость поиска союзников на основе ценностной близости. Он неизбежно ограничит свободу маневра и, следовательно, эффективность внешнеполитической деятельности. Вполне вероятно, что в этом случае внешняя политика вновь окажется в фокусе общественного внимания, а экспертные сообщества будут вынуждены ориентироваться по оси идеологического противостояния. Хотелось бы надеяться, что руководство страны, делая этот выбор, примет во внимание не только гипотетические преимущества новой идеологизации внешней политики, но и вполне конкретные издержки, масштаб и цена которых со временем будут только возрастать.
Литература
1. Алексеев В. Возможна ли война с Америкой? - Российский совет по международным делам. - 22.10.2013. - Режим доступа: Ьир://т881апсоипс11.ги/тпег/?1ё_4=2557#7 (Дата посещения: 09.11.2013).
2. Выступление Владимира Путина на заседании клуба «Валдай». - Российская газета. -19.09.2013. - Режим доступа: http://www.rg.ru/2013/09/19/stenogramma-site.htm1 (Дата посещения: 09.11.2013).
3. Габуев А., Черненко Е. По странам и стечениям обстоятельств. - Коммерсантъ Власть. - № 39 (993). - 01.10.2012.
4. Ефременко Д.В. В поисках модернизационных ориентиров в эпоху междуцарствия модерна. - Политическая наука. - 2012, № 2. - М.: ИНИОН РАН. - С. 3-30.
5. Загорский А. Радикальное сокращение ядерных вооружений укрепит безопасность России. - Российский совет по международным делам. - 21.10.2013. - Режим доступа: http://russiancounci1.ru/inner/?id_4=2538#top</p><p> (Дата посещения: 09.11.2013).
6. Заявление рабочей группы по политической стабильности Совета по внешней и оборонной политике. - 1998. - Режим доступа: http://o1d.nas1edie.ru/po1itvnt/19_1/artic1e.php?art=12 (Дата посещения: 09.11.2013).
7. Караганов С.А. Как не попасть на обочину истории. - Режим доступа: http://www. g1oba1affairs.ru/pubco1/Kak-ne-popast-na-obochinu-istorii-16139 (Дата посещения: 09.11.2013).
8. Культурные факторы модернизации: Доклад. - М.; СПб.: Фонд «Стратегия 2020», 2011. - Режим доступа: http://do.gendocs.ru/docs/index-5662.html (Дата посещения: 03.11.2013).
9. Малинова О.Ю. Экспертно-аналитические организации и формирование общественной повестки дня: Анализ идеологических практик в современной России. - Политическая наука. - 2013, № 4. - М.: ИНИОН РАН. - С. 192-210.
10. Мировой опыт и военная реформа в России: Круглый стол. - Индекс безопасности. -М., 2011. - № 1 (96). - Т. 17. - С. 131-136.
11. Обретение будущего. Стратегия 2012. - М.: Институт современного развития, 2011. -322 с. - Режим доступа: http://polit.ru/img/ggl/future2012_15_02_2011.pdf (Дата посещения: 02.11.2013).
12. Пивоваров Ю.С. Русская политическая традиция и современность. - М.: ИНИОН РАН, 2006. - 255 c.
13. Путин В.В. Россия и меняющийся мир. - Московские новости, 27 февраля 2012. - Режим доступа: http://www.mn.ru/politics/20120227/312306749.html (Дата посещения: 02.11.2013).
14. Россия XXI века. Образ желаемого завтра. - М.: ЭКОН-Информ, 2010. - 66 с.
15. Святенков П. Институт двухпартийной экспертизы. - Русский журнал. - Вып. 26 (40). -16 ноября 2009. - С. 13.
16. Чадаев А. Драматургия 2011-го. - Режим доступа: http://vz.ru/opinions/2011/3/21/ 477289.html (Дата посещения: 02.11.2013).
17. 2012 global go to think tanks report and policy advice. - Think tanks and civil societies program. - University of Pennsylvania. International relations program. - Philadelphia, PA. - 2013. -Mode of access: http://gotothinktank.com/dev1/wp-content/uploads/2013/07/2012_Global_Go_To_ Think_Tank_Report_FINAL1.28.13.pdf (Дата посещения: 02.11.2013).
