CC BY
68
1.3. РОССИЙСКАЯ ПОЛИТИКА ПО ПРОТИВОДЕЙСТВИЮ ЭКСТРЕМИЗМУ: ЗАПЛАНИРОВАННЫЙ ХАОС?
Гордеев Никита Сергеевич, аспирант кафедры уголовного и уголовно-исполнительного права Место учебы: Саратовская государственная юридическая академия
nikita-rus 73@mail.ru
Аннотация: Задача: Рассмотреть основные проблемы законодательства и правоприменения в сфере противодействия экстремизму. Предполагается, что использованная в статье оригинальная концепция «запланированного хаоса» (термин, введенный экономистом Людвигом фон Мизесом) позволит понять сущность политики в исследуемой сфере, а также раскрыть основные трудности в их решении. Такой подход, по мнению автора, согласуется с постмодернистским пониманием систем «преступности» и «антипреступности».
Методология: В статье использованы общенаучные методы анализа и синтеза, индукции и дедукции, а также частнонаучные методы, включая формально-юридический и сравнительно-правовой. Предлагаемый постмодернистский подход к изучению проблемы противодействия экстремизму включает в себя использование отдельных аспектов теории сложных систем (синергетики) и естественнонаучной теории хаоса.
Выводы: Автор статьи акцентирует внимание на пробельность антиэкстремистского законодательства, которая приводит к возникновению своего рода хаоса в правовом регулировании и практике противодействия экстремизму на федеральном и региональном уровнях. В свою очередь, в этих условиях не исключается возможность превращения указанного направления деятельности правоохранительных органов в инструмент «улучшения показателей», борьбы в интересах властей с политическими конкурентами и так называемыми «нетрадиционными конфессиями». В этих условиях зачастую игнорируются действительно важные проблемы в сфере борьбы с экстремистской преступностью. По мнению автора, необходимо при обеспечении национальной безопасности следовать детально разработанным правилам и предписаниям, установленным вышестоящим органом. При этом широкая свобода усмотрения сотрудников правоохранительных органов при противодействии экстремизму должна быть законодательно ограничена. Таким образом, рассматриваемая система должна быть упорядочена, стать более открытой и функционировать исключительно в целях защиты конституционного строя. Практическая значимость результатов: Выводы, сделанные в работе, могут быть использованы при совершенствовании законодательства о противодействии экстремистской деятельности, т.к. предложены основные направления таких преобразований. Статья актуализирует обращение к зарубежному опыту политики по противодействию экстремизму, содержит в себе примеры из судебной практики.
Статья представляет интерес для специалистов в области уголовного права и криминологии, практических работников.
Ключевые слова: противодействие экстремизму, политика, экстремизм, экстремистская деятельность, религиозный экстремизм.
RUSSIAN POLICY ON COUNTERACTION TO EXTREMISM: THE
PLANNED CHAOS?
Gordeev Nikita S., graduate student of the department of Criminal and Penitentiary Law Study place: the Saratov State Law Academy
nikita-rus73@mail.ru
Abstract: Background: To consider the main problems of the legislation and practice in the sphere of counteraction to extremism. It is supposed that the original concept of «the planned chaos» (the term entered by the economist Ludwig von Mises) used in article will allow to understand essence of policy in the studied sphere, and also to open the main difficulties in their decision. Such approach, according to the author, will be coordinated with post-modernist criminology understanding of systems of «crime» and «anti-crime».
Materials and methods: In article general scientific methods of the analysis and synthesis, induction and deduction, and also special-science methods, including legallistic and comparative legal are used. The offered post-modernist approach to studying of a problem of counteraction to extremism includes use of separate aspects of the theory of difficult systems (synergetic) and the natural-science theory of chaos.
Results: The author of article focuses attention to limitations of the anti-extremism legislation which leads to emergence of some kind of chaos in legal regulation and practice of counteraction to extremism at the federal and regional levels. In turn, in these conditions possibility of transformation of the specified activity of law enforcement agencies into the instrument of «improvement of indicators», fight in interests of the authorities against political competitors and so-called «nonconventional faiths» isn't excluded. In these conditions really important problems in the sphere of fight against extremist crime are often ignored. According to the author, it is necessary to conform when ensuring national security to in details developed rules and instructions established by a higher body. Thus broad freedom of discretion of law enforcement officers at counteraction to extremism has to be legislatively limited. Thus, the considered system has to be ordered, to become more open and to function only for protection of the constitutional system.
Practical importance of results: The conclusions drawn in work can be used at improvement of the legislation on counteraction of extremist activity since the main directions of such transformations are offered. Article staticizes the appeal to foreign experience of policy on counteraction to extremism, comprises examples from jurisprudence.
Article is of interest to experts in the field of criminal law and criminology, practical workers. Keywords: counteraction to extremism, policy, extremism, extremist activity, religious extremism.
В Российской Федерации тема противодействия экс- множества нерешенных проблем, связанных, как с тремизму является неоднозначной ввиду наличия законодательными формулировками, так и со сферой
правоприменения. Нередки случаи, когда в ходе антиэкстремистской деятельности государственных органов при декларировании защиты основ конституционного строя происходит нарушение прав и свобод граждан. Возникают закономерные вопросы о том, почему в настоящий момент сохраняется очевидная пробель-ность в законодательстве о противодействии экстремизму, а судебно-следственную практику по «экстремистским делам» отличает противоречивость и разнообразие явно неправовых формулировок. Представляется, что ответы на поставленные вопросы и дальнейшее исследование в этом направлении актуализируют приложение новых методологических моделей, сформированных в современной криминологии.
Постмодернистскую криминологию, по мнению Я.И. Гилинского, характеризует, в том числе, критическое отношение к современным властным структурам и, соответственно, релятивистский подход к понятиям «преступность» и «преступление», как социальным конструктам, используемых властью [27; С. 6]. Связано это, в первую очередь, с убеждением в том, что преступность порождается самим законодателем в результате разработки последним формально-юридических критериев отнесения деяния к преступным, противозаконным. При этом явно позитивным аспектом постмодернистской криминологии является активное использование в исследованиях методов современных естественных наук, в том числе основанных на теории хаоса и синергетики.
Н.И. Костюкова обращает внимание, что хаос в теории хаоса - это и есть порядок, а точнее - сущность порядка [32; С. 80]. В этой связи представляют интерес рассуждения Г.Н. Горшенкова о том, что если беспорядочная смесь элементов мира существует, то она обладает какой-то генетической функциональностью и, соответственно, порождает порядок, таким образом, хаос — это первооснова порядка [29; С. 48]. При этом известный российский криминолог соглашается с тем, что упорядочивающие признаки хаоса выражены очень слабо. Я.И. Гилинский выступает с позиций взаимодополняемости порядка и беспорядка (хаоса), без которых общество невозможно [26]. В криминологической науке существуют и противоположные мнения на счет упорядочивающего значения хаоса.
Е.А. Тюгашев, говоря о синергетическом подходе в криминологии, отмечает, что хаос выступает антиподом правопорядка [41]. Белорусский криминолог Н.А. Барановский также связывает хаос с дезорганизацией социальной жизни, культурной аномией, конфликтами, которые «...обусловливают деформацию личности, нарушение единства и связей с социальной и культурной средой, и приводят к преступному поведению» [24; С. 70]. В то же время, применительно к функционированию систем, Н. А. Барановский считает, что «.макроорганизация строится благодаря беспорядку и хаосу на микроуровне, хаос спасает сложные структуры от распада» [24; С. 70].
Таким образом, можно резюмировать, что хаос довольно неоднозначно интерпретируется в криминологии, однако, с позиций постмодернистской концепции «стабильный порядок» не только невозможен, но и нежелателен [28]. Предполагается, что хаос - это норма, в нем обнаруживается определенный порядок и, соответственно, его можно не только создавать (планировать), но и целенаправленно поддерживать. В этом контексте политику противодействия экстремизму, которая стала активно проводиться, начиная с Ука-
за Президента РФ от 23.03.1995 № 310 «О мерах по обеспечению согласованных действий органов государственной власти в борьбе с проявлениями фашизма и иных форм политического экстремизма в Российской Федерации», можно сопоставить именно с запланированным и управляемым хаосом. В систему «антипреступности», сформированную в период политической нестабильности, элементы хаоса могут быть внесены в интересах властных структур для решения определенных задач. Например, в упомянутом выше указе Президента РФ проявления политического экстремизма связывались, в первую очередь, со срывом очередных выборов в органы государственной власти и органы местного самоуправления, с препятствием свободному волеизъявлению избирателей, с влиянием на разрешение трудовых конфликтов и оказанием давления на те или иные государственные и муниципальные органы [9]. Здесь, очевидна, связь с проблемами, вызванными недовольством населения проводимой социально-экономической политикой, а не активизацией нацистских и фашистских групп, как было отмечено в указе. Полагаю, что деятельность по противодействию экстремизму должна эволюционировать и стать более упорядоченной не только в интересах властей, но и населения для исключения возможности необоснованной репрессии.
Термин «запланированный хаос» введен известным экономистом (также доктором права Венского университета) Людвигом фон Мизесом для обозначения экономики социализма [35], но в данной статье с его помощью акцентируется внимание на сущности противодействия экстремизму, заключающейся в создании неопределенности в правовом регулировании для ограничения свободы отдельных граждан при усилении государственного контроля. Здесь, по-прежнему, происходит целенаправленное привнесение (планирование) властями хаоса в сферу противодействия экстремизму и осуществление попыток управления определенным сегментом правоохранительной системы в этих условиях.
Сегодня российская политика по противодействию экстремизму включает в себя правовое регулирование и работу государственных органов по профилактике и пресечению различных форм экстремистской активности. Данное направление является комплексным и регламентируется прямо или косвенно широким перечнем нормативных актов. Например, в настоящий момент положения о возможной ликвидации организации в связи с осуществлением экстремистской деятельности содержатся в федеральных законах «О политических партиях», «О свободе совести и религиозных объединениях», «Об общественных объединениях». Однако, об отсутствии единой концепции противодействия экстремизму свидетельствует неразработанность базовых легальных дефиниций в этой сфере.
Следует исходить из того, что обеспечение национальной безопасности предполагает, прежде всего, высокую степень формализации, теоретическое моделирование соответствующих механизмов и их нормативную регламентацию. Все институты здесь должны быть объединены общими целью, задачами, функциями и методами регулятивного воздействия законодателя на общественные отношения. Поэтому чрезвычайно важным принципом выступает системность в построении механизма обеспечения национальной безопасности, на что указывается в ряде положений «Стратегии национальной безопасности России до 2020 года» [8]. Так, например, говорится о разработке системы осно-
вополагающих концептуальных, программных документов (п. 31), создании единой государственной системы профилактики преступности (п. 39), развитии системы выявления и противодействия глобальным вызовам и кризисам современности (п. 40) и др.
В первую очередь, представляется, что системность должна касаться законодательства, регламентирующего борьбу с преступностью. По мнению Д.А. Шестакова, перспектива построения правового государства в условиях сосуществования с преступностью предполагает формирование процесса реагирования на цивилизованной основе [43; С. 248-249]. В качестве этой основы можно рассматривать принцип законности, который в юридической науке зачастую отображает реализацию права в его позитивистском понимании. С. С. Алексеев указывал, что законность «...раскрывает содержание писаного права под углом зрения его практического осуществления, идейно-политических основ правовой системы, ее связи с основополагающими общественно-политическими институтами, с политическим режимом данного общества. Под этим углом зрения законность может быть охарактеризована как реальность писаного права.» [23; С. 265]. На взаимосвязь законности с категориями «право» и «закон», как «чисто юридическими явлениями», выражающимися в нормах позитивного права, акцентирует внимание также А.Ф. Ефремов [31; С. 12]. Поэтому, анализируя уровень правоприменения при противодействии экстремистской деятельности, следует, в первую очередь, обращаться к содержанию самих законов, их качественным характеристикам. А.И. Долгова справедливо отмечает, что «.упорядочение понятийного аппарата, теоретических положений является неотъемлемой частью разработки концепции борьбы с преступностью, имеет не только научное, но и важное практическое значение» [30; С. 390].
С момента принятия Федерального закона «О противодействии экстремистской деятельности» [3] прошло уже более 10 лет и, по-прежнему, отсутствует легальная дефиниция базового понятия, относящегося к объекту противодействия - экстремизма. В других имеющихся легальных дефинициях (например, «экстремистская деятельность» и «экстремистские материалы») нет указания на сущностные признаки, они конструируются путем перечисления. Это создает определенные трудности при формировании антиэкстремистского законодательства и в правоприменении, нередко приводит к нарушению декларированных Конституцией прав и свобод. Последнее можно проиллюстрировать на примере борьбы с отдельными проявлениями экстремизма.
Традиционно экстремизм рассматривается в трех разновидностях: политический, религиозный и националистический. Так, в Стратегии противодействия экстремизму в РФ до 2025 г. они названы как наиболее распространённые [7]. Причем отмеченные термины, звучащие в риторике отдельных лиц, имеют не точный, а лишь приблизительный смысл и наполняются различным содержанием. Например, для представителей Русской Православной Церкви практически любые новые религиозные организации, сформировавшиеся в Х1Х-ХХ вв., рассматриваются, как экстремистские. Об этом свидетельствуют, например, названия конференций, организованных при поддержке епархий рПц МП в регионах: «Неопятидесятнические секты в России: угроза религиозного экстремизма» (г. Саратов), «Тоталитарные секты - угроза религиозного экстремизма» (г. Екатеринбург) и др. Такие представления, переносимые в практику анти-
экстремистской работы, создают предпосылки для использования законодательства о противодействии экстремизму для решения собственных узкогрупповых (в том числе узковедомственных) задач.
Поэтому несколько подробнее хотелось бы остановиться именно на противодействии религиозному экстремизму. Здесь, по справедливому утверждению бывшего Уполномоченного по правам человека в РФ В.П. Лукина, «.нечеткая сама по себе формулировка основного понятия «экстремизм» становится еще более размытой при добавлении к нему определения «религиозный». Что именно считать «религиозным экстремизмом», не могут пока решить даже ученые-религиоведы. Зато этим «резиновым» понятием без труда оперируют иные правоохранительные и судебные органы на местах, вкладывающие в него собственное субъективное отношение к конкретной конфессии» [34; С. 55-56].
Очевидно, что государство активно использует концепт «традиционные религии», к которым относит религиозные объединения, не только сыгравшие определённую роль в государственном строительстве, но и лояльные власти, имеющие длительный опыт государственно-конфессионального сотрудничества в различных сферах. Однако, несмотря на доминирующее положение, представители традиционных религий часто чувствуют угрозу со стороны новых религиозных течений и активно используют все возможности борьбы с ними, в том числе имеющийся административный ресурс. Региональным законодателем, в свою очередь, созданы правовые основы для борьбы с «нетрадиционными религиозными организациями» в рамках программ и концепций противодействия экстремизму, где активно используются различные вариации неопределенного с правовой точки зрения термина «секта»: «деструктивная секта», «оккультная секта», «социально опасная религиозная секта», «секты и культы, оказывающие разрушительное влияние на духовное развитие и физическое здоровье человека», «секты, запрещенные законодательством РФ», «секты, носящие деструктивный и асоциальный характер», «деструктивные секты, навязывающие молодежи чуждые ценности», «религиозные объединения деструктивной направленности» и т.п.
В сфере противодействия религиозному экстремизму, по мнению А.А. Агафоновой, «.правоприменение идет по советскому пути - преследование людей за веру» [22; С. 8]. Могу лишь предположить, что превращение Свидетелей Иеговы (и ряда других так называемых «тоталитарных сект») в объект противодействия религиозному экстремизму связано также со спецификой работы органов, проводящих оперативно-розыскные мероприятия по делам о преступлениях экстремистской направленности. Подразделения, осуществляющие преследование «религиозно-сектантского элемента», существовали еще в советских органах государственной безопасности. Сегодня такая антисектантская работа также фактически стала частью механизма противодействия экстремизму в России. В результате сложившаяся практика активно критикуется, в том числе в докладах Уполномоченного по правам человека в РФ [34], а также влечет правовые последствия в виде решений Европейского суда по правам человека в пользу религиозных организаций, подвергшихся разного рода ограничениям [12]. Всего международным судебным органом принято четыре постановления против России, касающееся нарушения прав Свидетелей Иеговы, в которых обжаловалось нарушение права на свободу веро-
исповедания, выражения своего мнения и объединения, допущенные в ходе антиэкстремистской работы.
Очевидно, что для уголовного закона чрезвычайно важна разумная стабильность правового регулирования и это предполагает недопустимость его произвольных изменений, которые, в свою очередь, должны быть научно и криминологически обоснованными. В силу отдельных положений, Уголовный кодекс РФ [2] также следует рассматривать в качестве важной составляющей законодательства о противодействии экстремизму. Но даже в УК РФ вносятся элементы хаоса в результате отсутствия взвешенной уголовной политики в отношении экстремистских преступлений.
В настоящий момент в уголовном законе понятие «преступления экстремистской направленности» сконструировано лишь с учетом мотива преступления и на практике толкуется всегда расширительно. Более того, законодатель получил возможность произвольно расширять круг таких общественно опасных деяний, добавляя в имеющиеся составы квалифицирующий признак - мотив политической, идеологической, расовой, национальной или религиозной ненависти или вражды либо ненависти или вражды в отношении какой-либо социальной группы. По справедливому утверждению А.В. Наумова, «...это, с одной стороны, может порождать беззаконие и произвол, а с другой, - искусственно «плодить» количество якобы экстремистских преступлений, в действительности не являющихся таковыми и лишь отвлекать силы правопорядка от борьбы с подлинным экстремизмом [36; С. 109]. О том, что при формировании в уголовном законе понятия «преступления экстремистской направленности» произошло игнорирование сущности экстремизма, также пишут П.П. Востриков и А.В. Петрянин [25; С. 103].
Зачастую действия законодателя по расширению перечня экстремистских преступлений не выдерживают критики и нарушают правила юридической техники конструирования составов преступлений, что наиболее очевидно проявилось на примере ст. 213 УК РФ «Хулиганство», в которой вышеуказанный мотив закреплён в качестве криминообразующего. А.В. Павлинов отметил существование в этом случае коллизионности мотивации и, как следствие «псевдоэкстремизма» [37; С. 117] Однако, после судебного процесса над участниками «панк-молебна» в храме Христа Спасителя законодатель вместо того, чтобы дифференцировать ответственность за хулиганство, внес изменения в ст. 148 УК РФ Федеральным законом от 29 июня 2013 г. № 136-ФЗ «в целях противодействия оскорблению религиозных убеждений и чувств граждан» [5]. В Приговоре Хамов-нического районного суда г. Москвы от 17.08.2012 по делу № 1-170/12 констатировалось, что действия группы Pussy Riot были совершены «.с целью вызвать негативный, оскорбительный резонанс в чувствах и душах верующих, вызвать чувства раздражения, гнева, ненависти, что еще больше усиливают ее (прим. авт. -потерпевшей) душевную боль от случившегося на последней неделе перед Великим постом» [15].
Тем самым перед уголовно-правовой наукой и практиками были поставлены новые не разрешимые задачи установления того, что является «чувствами верующих» и как их можно оскорбить.
Другое понятие, используемое в уголовном законе, -«экстремистское сообщество» объединило в себе признаки различных форм соучастия и по-разному квалифицируется судами в регионах: как организованная преступная группа (например, «Русское национальное дви-
жение» в Челябинской области) [17], преступное сообщество (например, «Скинхеды-фашисты» в Республике Татарстан) [18] и даже религиозная организация (например, «Свидетели Иеговы» в Кемеровской области) [19]. Следует отметить, что в целях оптимизации уголовно-правовых средств борьбы с организованной преступностью (в т.ч. экстремистской направленности) в уголовно-правовой науке выдвигались предложения о декриминализации ст.ст. 282.1 и 282.2 [37; С. 118].
Еще больше проблем возникает в процессе формирования регионального законодательства о противодействии экстремизму. Фактически ФЗ «О противодействии экстремистской деятельности» рамочный, его положения детализуются, как в федеральном, так и региональном законодательстве. Согласно п. «б» ч. 1 Ст. 72 Конституции РФ в совместном ведении Российской Федерации и субъектов Российской Федерации находятся в том числе обеспечение законности, правопорядка и общественной безопасности [1]. Очевидно, что единство юридической терминологии должно применяться относительно всей системы российского права в целом [42; С. 96]. В ряде регионов приняты законы, содержащие довольно спорные с точки зрения федерального законодательства формулировки и положения. Наиболее ярким примером является Закон Республике Дагестан «О запрете ваххабитской и иной экстремистской деятельности на территории Республики Дагестан», в ст. 1 которого закреплены принципиально иные признаки и разновидности экстремистских материалов, под которыми понимаются печатные издания, кино-, фото-, аудио-, видеопродукция и другие материалы, содержащие идеи экстремизма и сепаратизма, противопоставления людей по национальному или конфессиональному признаку, призывы к насильственному изменению конституционного строя [6].
Таким образом, следует полностью согласиться с А.В. Петряниным, по мнению которого «...несчетное количество нормативно-правовых актов, непосредственно или опосредованно затрагивающих вопрос борьбы с экстремизмом, при этом обладающих юридической силой, ставят вопрос о выработке понятия экстремизма, соответствующего современным реалиям и потребностям» [38; С. 410].
Примечательно, что одним из центральных постулатов в теории хаоса является невозможность точного предсказания состояния системы [32; С. 80]. Связано это с тем, что малейшие изменения могут привести к непредсказуемым последствиям. На примере противодействия экстремизму можно проиллюстрировать, как стремление к корректировке отдельных положений без пересмотра системы в целом становится источником еще большего хаоса для самих властей.
Весьма примечательным по данному поводу является решение Южно-Сахалинского городского суда Сахалинской области от 12 августа 2015 г. по делу № 2118/2015, в котором впервые в российской правоприменительной практике в обоснование «экстремистского» характера информационного источника были приведены цитаты из Корана, содержащиеся в книге «Мольба (дуа) к Богу: ее назначение и место в Исламе» [16]. Если быть точным, то речь идет о тексте суры Аль-Фатиха («Открывающая [книгу]»), которая широко употребляется в качестве молитвы в исламе. Данное обстоятельство вызвало гневную реакцию со стороны многих представителей одной из мировых и традиционной для России религии. Парадоксально, что прокуратурой, инициировавшей процесс признания
указанного источника экстремистским материалом, решение впоследствии было обжаловано. Другим ответом на сложившуюся ситуацию послужило принятие закона, исключающего возможность признания ряда религиозных текстов (Библия, Коран, Танах, Ганджур) и их положений экстремистскими [4]. Возникают вопросы о действенности нововведений, ведь становится непонятным сам принцип исключения указанных источников, которые существуют в многообразии толкований и языка изложения. Например, активно преследуемые «Свидетели Иеговы» тоже используют Библию, но только не в синодальном переводе, как в Русской Православной Церкви, а переводе Нового мира. В свою очередь, Коран изложен на арабском, а Танах на иврите. Поэтому гораздо целесообразней, на мой взгляд, было бы призвать к здравому рассудку правоприменителя в результате принятия Постановления Пленума Верховным Судом РФ, регламентирующего спорные аспекты процедуры признания информационных материалов экстремистскими.
Д.А. Шестаков справедливо указывал на то, что «.развитие понятийного аппарата - сначала на уровне языка, а затем, при известных обстоятельствах, и на уровне закона - выражает естественное стремление развивающегося общества к упорядочению хаоса» [44; С. 132]. Остается понять, кем и с какой целью запланирован хаос в законодательном регулировании противодействия экстремизма. В учебнике по криминологии Дж. Ф. Шелли можно найти ответ на данный вопрос: «.ни один закон не существует в вакууме. Каждый закон находится на пересечении интересов множества групп... Создание законов для проведения их в жизнь требует также создания правоохранительных органов (административных органов, прокуратуры, полиции и т.д.). Будучи сформированными, органы правопорядка сами становятся заинтересованными группами. Попытки других групп исключить находящуюся под их контролем деятельность из числа уголовно наказуемых деяний ставит существование органов правопорядка под угрозу. Попытки правоохранительных органов расширить сферу своего влияния и спектр процессуальных сил, необходимых для выполнения их функций, напротив, укрепляют их позиции [33; С. 94]. Действительно, антиэкстремистская работа, которую ведут правоохранительные органы, стала одной из наиболее приоритетных, о чем свидетельствуют специальные ведомственные акты по ее оптимизации, принятые, например, Генеральной прокуратурой РФ [10] и Следственным комитетом РФ [11]. Поэтому, можно утверждать, что хаос в противодействии экстремизму косвенно поддерживается всей системой правоохранительных органов, созданных специальных структур (Центры по противодействию экстремизму в составе МВД России). Ведь, используя правовую неопределенность, под экстремизм можно «подогнать» многие деяния и сделать, таким образом, показатели по резонансным «экстремистским делам». Огромное значение при этом здесь играют эксперты. В настоящий момент критерии, которыми они руководствуются при признании материалов экстремистскими, остаются произвольными, поскольку отсутствуют специально разработанные методики. Безусловно, данный фактор делает борьбу с распространением экстремистских материалов наиболее проблемным направлением противодействия экстремизму. Л.В. Савинов, Е.А. Дорожинская, А.В. Сигарев справедливо
отмечают, что «.большие проблемы возникают с оценкой изданий различных религиозных организаций, в которых говорится об исключительной истинности того или иного вероучения и, соответственно, ложности других религий.» [39; С. 212]. Это отчетливо проявилось в судебных процессах о признании литературы организации «Свидетели Иеговы» экстремистской.
Нередко в судебных решениях используется и вовсе неправовой понятийно-категориальный аппарат. В Решении Верховного Суда Республики Мордовия от 27.12.2010 по делу № 3-11/2010 о признании организации «Благородный Орден Дьявола» экстремистской (ранее участники были осуждены, в том числе по ст. 239 УК РФ) определение идеологической составляющей - сатанизма давалось без ссылки на соответствующего эксперта-религиоведа. Вызывает при этом сомнение сам подход определения сатанизма, основанный на противопоставлении христианству, в частности, говорится о том, что сатанизм - «.религия, основанная на принципах, противоположных христианству. Дьявол христианства становится богом сата-нистов, христианские добродетели рассматриваются как пороки, а пороки как добродетели. Жизнь понимается как непрерывная борьба между силами света и тьмы, где сатанист сражается на стороне тьмы, веруя, что в конце концов она одержит победу» [14]. Вызывает лишь удивление использование таких формулировок в судебном решении, так как в указанном случае можно было бы акцентировать внимание лишь на составляющих идеологии, которые напрямую связаны с обоснованием совершения противоправных действий.
Бессистемность и непоследовательность политики по противодействию экстремистской деятельности зачастую приводят к дискредитации работы правоохранительных органов в этом направлении, ангажированному восприятию решений суда. Для обозначения необоснованного преследования гражданских активистов или неправомерного применения антиэкстремистского законодательства в деятельности спецслужб, при проведении экспертиз, вынесении судебных решений и т.д. в среде правозащитников даже используется термин «неправомерный антиэкстремизм», смысл которого тесно связан именно со сферой правоприменения. Ошибки, допущенные в ходе государственной политики противодействия экстремизму, лишь провоцируют воспроизводство экстремистских настроений в общественном сознании широких масс населения.
Результат рассмотрения лишь части проблем, возникающих в ходе правового обеспечения и практики противодействия экстремизму, заставляет задуматься о необходимости пересмотра этой системы, в том числе с учетом положительного зарубежного опыта. Следует согласиться с В.Ю. Соколом, что к числу стран, обладающих сбалансированной и достаточно эффективной системой противодействия экстремизму и терроризму, относится Германия, комплексно решающая вопросы быстрого и адекватного законодательного ответа на возникающие угрозы безопасности, поиска новых подходов к разработке и реализации мероприятий по выявлению, раскрытию, расследованию и предупреждению преступных проявлений экстремизма и терроризма, обеспечению баланса между безопасностью и соблюдением демократических прав и свобод человека [40; С. 80]. В отличие от чрезвычайно сложной с точки зрения правовой регламентации российской модели противо-
действия экстремизму, в Германии она, действительно, сбалансирована и может быть описана следующим образом: Федеральный Конституционный Суд объявляет партию антиконституционной или признает организацию подобной запрещенной партии, а затем запрещается любое участие в их деятельности, распространение их пропагандистских материалов (в т.ч. в СМИ) и использование символики. Все оперативно-розыскные мероприятия в этой сфере проводят Федеральная служба защиты конституции Германии, подчиняющаяся Министерству внутренних дел, а также аналогичные ведомства земель. За нарушение указанных запретов установлена уголовная ответственность в §§ 84-86а Уголовного кодекса ФРГ [21].
В России предпринимались попытки внедрения схожей системы. Так, Проектом Федерального закона № 434186-6 «О внесении изменений в отдельные законодательные акты Российской Федерации по вопросу уточнения признаков экстремистской деятельности» предлагалось криминализировать деятельность по массовому распространению экстремистских материалов и публичному демонстрированию нацистской атрибутики или символики [20]. Установление уголовной ответственности в условиях пробельности антиэкстремистского законодательства и отсутствия единообразной судебной практики в настоящий момент не представляется возможным.
Итак, можно сделать вывод, что хаос - неопределенность правового регулирования превращает противодействие экстремизму в инструмент «улучшения показателей» для правоохранительных органов, борьбы с политическими конкурентами, гражданскими активистами и представителями так называемых «нетрадиционных конфессий». Это, в свою очередь, отражает запла-нированность такого беспорядка и попытку управлять им, а закрытость системы противодействия экстремизму препятствует ее эволюционированию в соответствии с современными условиями, новыми вызовами и угрозами. Данное положение, очевидно, вполне устраивает руководителей структур, активно вовлеченных в борьбу с экстремизмом. Между тем, зачастую не решаются, действительно, важные проблемы в сфере снижения масштабов экстремистской преступности, а имеющийся механизм периодически дает сбой и демонстрирует несостоятельность многих используемых в сфере противодействия экстремизму мер.
В процессе обеспечения национальной безопасности необходимо следование детально разработанным правилам и предписаниям, установленным вышестоящим органом, где свобода действовать в соответствии с собственными убеждениями ограничена. Положительной тенденцией является разработка Стратегии противодействия экстремизму до 2025 года, но важно сделать более содержательным специальный закон о противодействии экстремизму. Другие обозначенные проблемы качества нормативных актов, регламентирующих противодействие экстремизму, также требуют незамедлительного решения. Ведь во многом именно эти меры могут способствовать реализации принципа законности в практике антиэкстремистской работы. В результате рассматриваемая система противодействия экстремизму должна быть упорядочена, стать более открытой (в плане широкого взаимодействия с населением и институтами гражданского общества) и функционировать исключительно в целях защиты конституционного строя.
Список литературы:
1. Конституция Российской Федерации (принята всенародным голосованием 12.12.1993) // СЗ РФ. 04.08.2014. № 31. Ст. 4398.
2. Уголовный кодекс Российской Федерации от 13.06.1996 № 63-Ф3 (ред. от 28.11.2015) // СЗ РФ. 17.06.1996. № 25. Ст. 2954.
3. Федеральный закон от 25.07.2002 № 114-ФЗ (ред. от 08.03.2015) «О противодействии экстремистской деятельности» // СЗ РФ. 29.07.2002. № 30. Ст. 3031.
4. Федеральный закон от 23 ноября 2015 г. № 314-ФЗ «О внесении изменения в Федеральный закон «О противодействии экстремистской деятельности»» // СЗ РФ. 30.11.2015. № 48 (часть I). Ст. 6680.
5. Федеральный закон от 29.06.2013 № 136-ФЗ «О внесении изменений в статью 148 Уголовного кодекса Российской Федерации и отдельные законодательные акты Российской Федерации в целях противодействия оскорблению религиозных убеждений и чувств граждан» // СЗ РФ. 01.07.2013. № 26. Ст. 3209.
6. Закон Республики Дагестан от 22.09.1999 г. № 15 «О запрете ваххабитской и иной экстремистской деятельности на территории Республики Дагестан» // «Консультант: Региональное законодательство» (по состоянию на декабрь 2015 г.).
7. Стратегия противодействия экстремизму в Российской Федерации до 2025 года (утверждена Президентом РФ 28.11.2014, Пр-2753) // Официальный сайт Совета Безопасности Российской Федерации. - URL: http://www.scrf.gov.ru/documents/16/130.html (дата обращения 20.12.2015).
8. Указ Президента РФ от 12.05.2009 № 537 (ред. от
01.07.2014) «О Стратегии национальной безопасности Российской Федерации до 2020 года» // СЗ РФ. 18.05.2009. № 20. Ст. 2444.
9. Указ Президента РФ от 23.03.1995 № 310 (ред. от 03.11.2004) «О мерах по обеспечению согласованных действий органов государственной власти в борьбе с проявлениями фашизма и иных форм политического экстремизма в Российской Федерации» // СЗ РФ. 27.03.1995. № 13. Ст. 1127.
10. Приказ Генпрокуратуры РФ от 19.11.2009 № 362 «Об организации прокурорского надзора за исполнением законодательства о противодействии экстремистской деятельности» // Официальный сайт Генеральной прокуратуры РФ. Нормативные акты. - URL: http://genproc.gov.ru/documents/orders/document-14274/ (дата обращения 20.12.2015).
11. Приказ Следственного комитета РФ от 12.07.2011 № 109 «О мерах по противодействию экстремистской деятельности» // Официальный сайт Следственного комитета РФ. Нормативная база. - URL: http://sledcom.ru/documents/base/11 (дата обращения
20.12.2015).
12. Постановление Европейского Суда по правам человека от 10.06.2010 «Дело «Свидетели Иеговы» в Москве и другие (Jehovah's Witnesses of Moscow and others) против Российской Федерации» (жалоба № 302/02) // Российская хроника Европейского Суда. 2011. № 2.
13. Определение Конституционного Суда РФ от 17.02.2015 № 347-О «Об отказе в принятии к рассмотрению жалобы гражданина Синицына Михаила Владимировича на нарушение его конституционных прав положениями пункта 1 статьи 1 Федерального закона «О противодействии экстремистской деятельности»» // «Консультант: Высшая школа» (по состоянию на декабрь 2015 г.).
14. Решение Верховного Суда Республики Мордовия от 27.12.2010 по делу № 3-11 /2010.
15. Приговор Хамовнического районного суда г. Москвы от 17.08.2012 по делу № 1-170/12.
16. Решение Южно-Сахалинского городского суда Сахалинской области от 12 августа 2015 г. по делу № 2118/2015.
17. Приговор Правобережного районного суда г. Магнитогорска (Челябинская область) по делу № 1-517/2010 от 12 октября 2011 г.
18. Приговор Вахитовского районного суда г. Казани (Республика Татарстан) по делу №1 -64/2013 от 11 февраля 2013 г.
19. Кассационное определение Кемеровского областного суда от 19 июля 2011 г.
20. Проект Федерального закона № 434186-6 «О внесении изменений в отдельные законодательные акты Российской Федерации по вопросу уточнения признаков экстремистской деятельности» (ред., внесенная в ГД ФС РФ, текст по состоянию на 22.01.2014) // СПС «Консультант: Высшая школа» (по состоянию на декабрь 2015 г.).
21. Уголовный кодекс Федеративной Республики Германии // Юридическая Россия. Федеральный правовой портал. - URL: http://law.edu.ru/norm/norm.asp?normID=1242733 (дата обращения 20.12.2015).
22. Агафонова А.А. Реализация принципа светского государства в России: современное состояние и перспективы развития / А.А. Агафонова // Вестник Томского государственного университета. 2012. № 2 (4). С. 5-11.
23. Алексеев С.С. Теория права. — М.: Издательство БЕК, 1995. — 320 с.
24. Барановский Н.А. Этиология преступности: традиционные криминологические теории и инновации / Н.А. Барановский // Юстиция Беларуси. - Минск. 2009. № 4. С. 70-73.
25. Востриков П.П., Петрянин А.В. Концептуальные особенности государственной политики противодействия экстремизму (теоретико-правовые аспекты) / П.П. Востри-ков, А.В. Петрянин // Власть. 2014. № 3. С. 101-106.
26. Гилинский Я.И. Криминология. Теория, история, эмпирическая база, социальный контроль / Монография. -2-е изд., перераб. и доп. СПб., Издательство Р. Асланова «Юридический центр Пресс», 2009. - 620 с.
27. Гилинский Я.И. Современные тенденции мировой криминологии / Я.И. Гилинский // Криминологический журнал Байкальского государственного университета экономики и права. 2012. № 3. С. 5 - 14.
28. Гилинский Я.И. Некоторые тенденции мировой криминологии / Я.И. Гилинский // Российский ежегодник уголовного права. № 6. СПб ГУ. 2013. С. 8-31.
29. Горшенков Г.Н. Синергетика и криминология: новые возможности системного подхода к изучению преступности / Г.Н. Горшенков // Бизнес. Образование. Право. Вестник Волгоградского института бизнеса. 2008. № 3 (7).
30. Долгова А.И. Общая характеристика борьбы с преступностью / А.И. Долгова // Криминология: Учебник для вузов / Под общ. ред. А.И. Долговой. - 3-е изд. перераб. и доп. - М., Норма, 2005.
31. Ефремов А.Ф. Теоретические и практически проблемы реализации принципов законности в российском государстве: автореф. ... дисс. д-ра юрид. наук. - Саратов, 2001. - 51 с.
32. Костюкова Н.И. Теория хаоса / Н.И. Костюкова // Альманах современной науки и образования Тамбов: Грамота, 2010. № 12 (43). C. 80-84.
33. Криминология / Под ред. Дж. Ф. Шелли / Пер. с англ. - СПб.: Питер, 2003. 864 с.: ил. - (Серия «Мировая юриспруденция»).
34. Лукин В.П. Доклад Уполномоченного по правам человека в Российской Федерации за 2013 год. - М., 2014. -168 с.
35. Людвиг фон Мизес. Бюрократия. Запланированный хаос. Антикапиталистическая ментальность. М.: Дело, 1993. - 240 c.
36. Наумов А.В. Уголовно-правовая борьба с преступлениями на почве расовой, национальной, религиозной и иной ненависти в США: опыт законодательства и правоприменительных органов (сравнительно-правовое исследование) / А.В. Наумов // Общество и право. 2009. № 4 (26). С. 97-110.
37. Павлинов А.В. Криминализация и декриминализация: взвешенный подход / А.В. Павлинов // Вестник Владимирского юридического института. 2009. № 4 (13). С. 116-119.
38. Петрянин А.В. Техника современного правотворчества в рамках выработки дефиниции «экстремизм»: особенности и перспективы / А.В. Петрянин // Юридическая техника. 2012. № 6. С. 403-410.
39. Савинов Л.В., Дорожинская Е.А., Сигарев А.В. Экспертиза спорных информационных (экстремистских) материалов: методологические и правовые проблемы / Л.В. Савинов, Е.А. Дорожинская, А.В. Сигарев // Криминологический журнал Байкальского государственного университета экономики и права. 2015. Т. 9. № 2. С. 209-222.
40. Сокол В.Ю. Особенности деятельности ведомства по охране Конституции Германии по выявлению экстремистских и террористических преступлений / В.Ю. Сокол // Общество: политика, экономика, право. 2007. № 2. С. 80-86.
41. Тюгашев Е.А. Криминология и синергетика / Е.А. Тю-гашев // Вестник НГУ. Серия: Право. 2008. Т. 4. Вып. 2. С. 23-32.
42. Фомина Л.Ю. Обеспечение единства терминологии нормативных правовых актов: проблемы и перспективы / Л.Ю. Фомина // Социально-политические науки. 2012. № 1. С. 96-100.
43. Шестаков Д.А. Криминология: Новые подходы к преступлению и преступности: Криминогенность закона и криминологическое законодательство. Противодействие преступности в изменяющемся мире: Учебник. 2-е изд., перераб. и доп. / предисл. В.П. Сальникова. - СПб.: Издательство Р. Асланова «Юридический центр Пресс», 2006.
44. Шестаков Д.А. От понятия преступности к криминологии закона / Д.А. Шестаков // Общественные науки и современность. 2008. № 6. С. 131-142.
