CC BY
41
У КНИЖНОЙ ПОЛКИ Book Reviews
ЯЗ. Ахмадов, А.Д. Осмаев
РОССИЙСКАЯ ГОСУДАРСТВЕННОСТЬ И «ГОРСКАЯ
АРХАИКА»: ОБ АНТИНАУЧНЫХ ПРОЯВЛЕНИЯХ В СОВРЕМЕННОЙ ИСТОРИОГРАФИИ СЕВЕРНОГО
КАВКАЗА
Ya.Z. Akhmadov and A.D. Osmaev
Russian Statehood and "Mountain Archaic": On Some Anti-Scientific Manifestations
in the Modern Historiography of the North Caucasus Peoples
В настоящей статье мы продолжим разговор о трудах, излагающих «вероучение» о неисправимой злостной сущности горских народов Северного Кавказа и провиденциальной благостности отношения к ним российской государственности во все времена. Причем именно об ученых трудах, написанных людьми с докторскими учеными степенями и профессорскими званиями. О трудах, по сути, отделивших себя от исторической науки как таковой и ее гуманистической составляющей, появление которых казалось ранее совершенно невозможным в рамках академической науки.
Речь идет о коллективной монографии Б.В. Виноградова, В.Б Виноградова и Ю.Ю. Клычникова, опубликованной в 2012 г. под грифом Министерства образования и науки Российской Федерации1, и ее своеобразного варианта под единоличным авторством Ю.Ю. Клычникова, изданного в 2015 г.2
Формирование «идейных» ценностей, отразившихся в данных изданиях, произошло в рамках так называемой «Кавказоведческой школы академика В.Б. Виноградова», произведения адептов которой представляют смесь национальной неприязни, истерии и фанаберии.
Суть «идеологем» и «парадигм», проповедуемых вышеназванной «школой» не один десяток лет, сводится к тому, что народы Северного Кавказа не являются субъектом исторического процесса, а его объектом, «элементами» в процессе «интегрирующей роли русской государственной и цивилизационно-культурной составляющей».
Притом предлагается считать, что «все факты репрессивной политики русских властей в отношении "немирных обществ" [Северного Кавказа. - Я.А., А.О.] почти не выходят за рамки фрагментарно отслеживаемых происшествий». Следовательно, не было Кавказской войны, национально-освободительного движения с бесчисленными жертвами, шла позитивная борьба «интегрирующего центра» против «набеговой экспансии» горцев Дагестана, Чечни и Черкесии3.
В рассматриваемых нами монографиях «виноградовской школы» ранее предлагавшаяся учеными парадигма «российскости и со-вместничества», означавшая некую пророссийскость хотя бы части горского общества, исчезла даже на уровне лексики. Что же осталось? Осталась голая «несовместимость», постоянное возобновление «горской архаики», «стадиальность» и антироссийский криминал. Недаром известный историк кубанского казачества Д.В. Сень еще в 2007 г. отметил «националистически-ксенофобский стиль» и «вопиющий непрофессионализм», характерные для публикаций «школьников» по истории горских народов4.
В аннотации первой книги ее авторы сформулировали исследовательские задачи: «В коллективной монографии на основе широкого круга источников и исследований анализируются сложный и противоречивый процесс взаимодействия российской и советской государственной власти и горского традиционного уклада в контексте внешнеполитических и внутрирегиональных реалий конца XVIII -начала XXI века и его оценки в "национальной" историографии...».
Реально же - и в первой книге, и во второй - долго и нудно пережевывается тезис о неистребимой вражде горских народов к «высшей цивилизации» и их природно-имманентной несовместимости с «конструктом» передовых российской и советской империй, а равно и современной России. В их изложении, с одной стороны, российское государство «стадиально» стоит намного выше «северокавказских этносоциальных сообществ», а с другой - «неистребимый горский уклад» наделен «выраженным конфликтным потенциалом».
Предваряя выводы нашей статьи относительно названных сочинений, можно говорить о своеобразной реинкарнации сочинения Евгения Дюринга «Еврейский вопрос как вопрос о расовом характере и о его вредоносном влиянии на существование народов, на нравы и культуру» (на основании решения Мещанского районного суда г. Москвы от 03.12.2008 г. книга Дюринга внесена в Федеральный список экстремистских материалов под номером 979).
Вследствие подобных оригинальных воззрений авторами «ви-ноградовской школы» считается предосудительной любая мысль о сколько-нибудь продвинутом социальном развитии тех или иных горских народов. Так, в одной из своих статей, в том же 2012 г., Б.В. Виноградов пишет что-то совсем несусветное: «Таким образом получается, что "развитый феодализм" - осознают это или нет конкретные "национальные" историки - есть звено натовских планов
в отношении российского Северного Кавказа и России в целом.. ,»5. Следовательно, если вы, как историк, исследуете и, не дай бог, обнаруживаете в каком-либо горском сообществе черты развитого феодализма и государственности, вы - агент НАТО и враг России.
Основное содержание 1-го очерка рассматриваемого труда -«Российская власть и горский традиционный уклад в конце XVIII -начале XIX века» (это соответственно главы 1-я и отчасти глава 2-я в книге Ю.Ю. Клычникова), скорее всего, принадлежит перу Б.В. Виноградова.
Итак, 1-й очерк начинается и заканчивается обвинениями тех же чеченцев, находившихся якобы даже в конце XVIII в. на «догосудар-ственной и доклассовой ступени развития» (!?) в «набеговой экспансии», неподчинении власти «чужих феодалов», как и в том, что их «традиционный уклад. вступал в противоречие с российским пониманием вектора развития отношений сторон и с безопасностью [Ни много, ни мало! - Я.А., А.О.] самой России». Далее следуют фразеологические наборы о «хищничестве» рядовой «массы населения», «пленопродавстве», предвзятости трудов и ошибочности выводов известного кавказоведа Ш.А. Гапурова о набегах как форме антиколониальной борьбы горцев, и т.д. и т.п.
Главная идея Б.В. Виноградова как в данном очерке, так и в последующих, заключена в положении о несовместимости российского государства (стоявшего на очень высокой стадии развития и, тем не менее, пытавшегося выстроить отношения с горцами) с ментально порочными и стадиально отсталыми народами Северного Кавказа (особенно чеченцами). Понятия «колониальная экспансия» или «военно-феодальная политика» авторами объявляются «пошлыми констатациями». При этом для них, похоже, невыносима сама мысль, что даже в децентрализованном виде та же Чечня указанного периода могла вырабатывать консолидированный внешнеполитический курс, совершать некие значительные политические шаги в национальных интересах и соперничать с Российской империей за влияние в регионе.
1-й очерк заканчивается отрицанием научного подхода к такому огромному и сложному явлению как Кавказская война, самой продолжительной, самой затратной и самой кровопролитной в истории как России, так и Кавказа периода XVШ-XIX вв., что находит продолжение и во 2-м очерке, названном «Влияние горского традиционного уклада на реалии и перспективы российско-северокавказского взаимодействия во время "силового периода" взаимоотношений». Глава 2-я в книге Ю.Ю. Клычникова названа совершенно аналогично.
Национально-освободительная борьба горских народов в этих текстах виртуально-фразеологически исторгается из исторической реальности и предстает неким грубым мыслительным просчетом советских идеологов и историков, а все попытки современных «на-
циональных историков» исследовать вопросы Кавказской войны и русско-горских отношений в целом, носят, по мнению виноградовых и клычниковых, вполне предосудительный, если не политически преступный характер.
Причем подобный подход к сути сложных событий основан на своеобразном трюкачестве: когда оценки социокультурного состояния общества смешиваются с конкретными явлениями общественно-экономического и политическими порядка.
Заметим, что все нападения горцев на Кавказскую Линию (за исключением, конечно, фактов уголовной практики), которым авторы придали самодовлеющее значение, и их сопротивление хищническим набегам царских войск на их земли были направлены, в конечном счете, к принуждению империи к отказу от захвата их земель и нарушения их суверенитета. Вот это и объявлялось царскими властями безусловным «хищничеством» со стороны «диких племен». Считалось, говоря словами современника, что «мы не воевали с горцами, а постоянно их наказывали [Выделено автором. - Я.А., А.О.]»6. Правда, в 1816-1827 гг. сам А.П. Ермолов в обращениях к императору забывал о «набеговой практике» горцев: усиление войск и скорейшее покорение Кавказа требовалось именно потому, писал он, что горские народы «примером независимости своей, в самих подданных Вашего императорского величества порождают дух мятежный и любовь к независимости [Выделено нами. - Я.А., А.О.]»7.
Вторая половина 2-го очерка посвящена отрицательным оценкам деятельности горских имамов в период национально-освободительного движения во первой половине XIX в. На основе, главным образом, тенденциозного выхватывания цитат из сочинений двух дагестанских авторов (современников Шамиля) восточной школы -Абдурахмана из Казикумуха и Мухаммеда Тахир ал-Карахи. Но они, как и положено исламским богословам, рассматривали причины изменений в горском обществе, его побед и поражений исключительно в моральной плоскости - повышение или понижение «устоев», укрепление или ослабление ислама. Но данная аксиома представителям «виноградовской школы» оказалась недоступной для понимания.
То обстоятельство, что в среде горских народов хватало всяческих внутренних сложностей, отягощаемых к тому же хищнической войной на уничтожение со стороны военно-феодальной империи, «национальным историкам», в отличие от виноградовых и клычни-ковых, хорошо известно. Как и то обстоятельство, что тот же Шамиль, в силу своих возможностей, проводил в отношении ряда непокорных аулов и обществ военные экспедиции, применял различные массовые экзекуции, а также индивидуальные репрессии.
В заключение 2-го очерка наши авторы, остановившись на трагических последствиях Кавказской войны, цинично заметили: «.
Курс правительства на поощрение части горцев к выселению [На Северо-Западном Кавказе эта «часть» составила 9/10 от числа адыгов. - Я.А., А.О.] не являлся главной причиной их массового "ма-хаджирства" [Принудительное выселение в Турцию, закончившееся массовой гибелью выселенных. - Я.А., А.О.]». И далее: «.Учитывая, что избежать военной составляющей в проводимом на Северном Кавказе политическом курсе было невозможно, следует признать, что она была сведена к объективно обусловленным параметрам [Выделено нами. - Я.А., А.О.]».
Поразительно, но виноградовы и клычниковы по сей день не дали себе труда осознать, что горские народы имели в XVШ-XIX вв. ту или иную форму политической организации, оригинальную культуру, сложившееся народное хозяйство, вовлеченное в северокавказскую экономическую систему (включавшую в себя как важный элемент и предкавказские равнины). У этих народов наличествовали объективно сложившиеся исторические границы и национальные интересы, а также сложная система сдержек и противовесов в отношениях между собой и соседними державами. И самое важное - горские народы, безусловно, являлись субъектом истории, а не объектом приложения усилий со стороны великих держав.
И, в отличие от авторов «виноградовской школы», у которых политика России на Кавказе носит неизменный провиденциальный «состав», подчеркнем, что в реальности Российская империя даже в том крепостническом, военно-феодальном, виде обладала целым рядом объективных цивилизационных преимуществ, вызванных, в частности, и тем, что восточноевропейский регион раньше, чем Кавказ, Турция или Иран, вошел в сферу европейской цивилизации. Было еще такое преимущество, как единый имперский порядок -непременная черта великой государственности. И, наконец, объективная роль России здесь была ролью собирательницы «континентальной Евразии», которая в конечном счете вошла (вместе с Кавказом) в планетарную цивилизацию8.
3-й очерк коллективной монографии (равно как и 3-я глава труда Ю.Ю. Клычникова) озаглавлен так: «Горские народы и бытие российского Северного Кавказа во второй половине XIX - начале XX в.: проблемы и возможности интеграции». Раздел, однако, посвящен не общим вопросам социально-экономического и общественно-политического «бытия» региона в составе пореформенной России, а более узкой теме, столь трепетно пестуемой нашими авторами, - состоянию преступности в горских районах Северного Кавказа. Но в их «исполнении» эта тема имеет нулевую значимость, поскольку отсутствует сравнительно-сопоставительный анализ данных о преступности по горцам и многонациональному населению других губерний и областей Российской империи.
Между тем, самое важное и положительное, что происходило в регионе благодаря его вхождению в состав России, совершенно
осталось за рамками «школьных» трудов. Пореформенный период оказался благотворен для завоеванной Чечни: два-три десятилетия после 1859 г. отмечены резким экономическим подъемом края. В разрушенной Чечне, некогда выступавшей «житницей Северо-Восточного Кавказа», а не в качестве «символа набегового уклада», как полагают авторы, стало активно возрождаться земледелие. Д л я увеличения посевных площадей чеченские крестьяне самостоятельно восстанавливают ирригационную систему на Чеченской равнине, разрушенную в годы Кавказской войны. Производство зерна в Чечне приобретает ярко выраженный товарный характер. Ирригационная система равнинной Чечни была по охвату территории и сложности уникальной. Такого явления не знал Кавказ, да и вся Россия.
Но аграрный кризис здесь был ожидаем, ведь половина пахотных земель Чечни в результате войны была отнята у народа и передана в войсковое управление казачеству, а все леса без исключения были отобраны в казну. Потому и росло общее недовольство основной массы чеченского населения края правительством, проявлявшееся в различных формах. Всю эту ситуацию прекрасно понимало кавказское и терское начальство. Но сегодня историки «виноградов-ской школы» отказываются не только понимать, но даже говорить об этом.
Собранные ими сообщения о ряде уголовных преступлений в границах современной Чечни трактуются на протяжении их многостраничных трудов долго, нудно и малопродуктивно. На деле же оказалось, что преступность в горской среде по всей Терской области либо не отличалась от общероссийских показателей, либо была ниже. Единственное, в чем горские народы печально «лидировали», так это в убийствах на почве кровной мести9.
«Школьники» полагают, что крошечные горские народы того времени, в период Первой русской революции, едва ли не держали монополию на сопротивление самодержавию. Однако экзотические криминальные и антиправительственные проявления на Северном Кавказе не шли ни какое сравнение с революционной бурей, разразившейся в центральных губерниях России и ряде окраинных регионов.
В связи с Первой мировой войной и революционными событиями 1917 г. авторы «школьных трудов» скорбно отметили: «В целом национальные окраины, в том числе и Кавказ, имели серьезные преференции и не испытали на себе тех тягот войны, которые легли на плечи восточнославянского ядра империи».
Сложно что-либо возразить этому вполне понятному обстоятельству (горцы не подлежали обязательному призыву в армию), если только не указать на то, что тяжкий и смертельно опасный долг перед Отечеством охотно снимался при первом же удобном случае. В течение войны из 14-15 млн мобилизованных, более 4 млн солдат (не считая до 2 млн дезертиров) благоразумно предпочли сдаться 98
в плен. Говоря же о добровольческих конных полках Кавказской туземной кавалерийской (Дикой) дивизии и значительных денежных окладах их чинов, авторы девически забыли указать стоимость строевого коня (до 300 руб.), холодного оружия и экипировки всадника, а также хотя бы упомянуть, сколько раз в течение войны Дикая дивизия ходила в атаку «лавой», спасая отступающие пехотные части, а главное - сколько раз за войну сменился личный состав того же Чеченского полка при восполнении безвозвратных потерь10.
С нарастающим изумлением авторы настоящей статьи вместе с другими читателями вынуждены следовать дальше за хаотическим движением мысли докторов исторических наук «виноградовской школы». Ибо изумление - это лучшее, что может вызвать знакомство с описанием будней революции в Грозном, когда вокруг разливался кровавый хаос гражданской войны, в котором, как оказывается, была виновата не общая ситуация в России, а исконная конфлик-тогенность горцев.
4-й очерк, названный в коллективной монографии «Горский традиционный уклад и Советская власть: приспособление и сопротивление», соответствует 4-й главе с аналогичным названием в единоличной книге Ю.Ю. Клычникова. Начало революционного времени в истории Северного Кавказа, как решительно отмечают соавторы, имело региональной особенностью то обстоятельство, что «здесь сразу же широкий размах получил бандитизм, базирующийся на овеянном историческими традициями набеговом промысле». Но при ближайшем сравнительно-сопоставительном анализе выявляется, что авторы беззастенчиво лгут: горская преступность была легкой забавой по сравнению с разгулом бандитизма в России, включая даже столицу11.
Требования справедливого, уравнительного распределения земель в Терской области (как ключ к решению конфликта) поддерживавшиеся буквально всеми, даже рядовым казачеством, авторы оборачивают в привычную для них фразеологию: «Активно муссировался вопрос о справедливом перераспределении земель» (!?). А ведь именно этот вопрос был альфой и омегой взрывной ситуации на Тереке.
Бурные перипетии гражданской войны на Тереке в 1918-1920 гг., когда казачья контрреволюция выступила против большевизи-рованных русских рабочих, иногородних и горского крестьянства, и период наступления деникинских войск на Ингушетию и Чечню, излагаются авторами мутно и кратко. Они почему-то не указывают, что на территории Чечни и Ингушетии деникинские войска (и в их числе терско-сунженские казаки) зимой-весной 1919 г. натолкнулись на фанатичное огневое сопротивление12.
Какой же видят авторы гражданскую войну на Тереке? Оказывается, как противостояние горского разбойничьего сброда и ангелов «белой идеи». Участие горцев в борьбе русского рабочего класса и
крестьянства за Советскую власть, равно как и симпатии к большевикам, вменяются горцам в безусловную историческую вину.
На дальнейших страницах 4-го очерка, как и в других писаниях авторов «виноградовской школы», проявляется тяжелая ненависть к горцам, преломляющая все трактовки тех событий на Тереке и направляющая их в одно избитое русло: горская стихия и стадиальность, негативно воздействовавшие на все, с чем оные народы соприкасались. Так, увлекшись обличениями злодеев-горцев, якобы ради которых Советская власть выселила 7-8 станиц (25 тыс. казаков), они запамятовали указать, что казачьи станицы в Чечне были построены в ходе Кавказской войны на месте уничтоженных вместе с населением чеченских аулов13.
Правда, авторы справедливо указывают, что с утверждением Советской власти на Тереке произошли грабежи казаков и станиц со стороны горцев. Но также правда, что мародеры были «поощрены» командованием Кавказской трудовой армии, развернутой здесь для восстановления Грозненских нефтепромыслов, чтобы, как указывается в одном из официальных документов, исключить «всякую возможность установить точное количество полученного Кав-трудармией в действительности живого и мертвого инвентаря, свалив все на голову чеченцев [Выделено нами. - Я.А., А.О.]»14.
Если выше, что особенно показательно, «школьники» обвиняли в преступной сущности горцев за их поддержку коммунистов, то теперь с той же бескомпромиссностью они рачительно вменили им в вину выступления против Советской власти в 1920-е гг. И все остальное в данном очерке - в том же ключе.
О сталинском Большом терроре многое написано, основные моменты уже хорошо изучены рядом профессиональных историков. Особый «вклад» авторов «виноградовской школы» в изучение Большого террора состоит в утверждении, что в отдельно взятой маленькой Чечено-Ингушетии, в отличие от громадного СССР, проводился не террор, а законное мероприятие: «широкомасштабная акция по задержанию антисоветских элементов» и изоляция «части беспокойного населения, которое по-прежнему предпочитало войну созидательному труду [Выделено нами. - Я.А., А.О.]». В Чечено-Ингушской АССР в ходе массовых репрессий 1930-х гг. пострадало в общей сложности 70-80 тыс. человек, и не менее половины из них составляли чеченцы и ингуши. Так была уничтожена первая волна партийно-советских работников из горцев и молодая творческая ин-теллигенция15.
Наконец, авторы «виноградовской школы» вступили в 4-м очерке на самую зыбкую почву - проблематика коллаборации чеченцев и ингушей в период Великой Отечественной войны и их принудительного переселения. Шествуют они по этой зыбкой почве по стопам ксенофобов-националистов типа фальсификатора и программиста И.Ф. Пыхалова. «.Согласно приводимым в докладной записке "О 100
положении в районах Чечено-Ингушской АССР" от 9 ноября 1943 г. сведениям.», - бойко излагают авторы и далее уверенно, без тени критического осмысления, приводят фальшивые цифры и извращенно интерпретированные «факты» генерала-чекиста Б.З. Кобуло-ва о якобы массовом «изменничестве» чеченцев и ингушей. А ведь «документ» этот давно разоблачили как политическую фальшивку, созданную для обоснования уже принятого на заседании Политбюро ЦК ВКП(б) от 11 февраля 1943 г. решения о выселении чеченцев и ингушей с исторической родины.
Чекисты на местах, естественно, оперировали другими, а не «ко-буловскими» цифрами (14 576 дезертиров и бандитов), хотя также основанными на подозрениях и ложных доносах, но все же задокументированными и легшими в основу оперативной разработки, в дело, на учетную карточку и т.д. В Чечено-Ингушетии с 1941 по 1944 гг. на учете находилось уклонившихся от призыва и дезертиров в пределах 4 500 (это, кстати, на порядок ниже, в расчете на численность населения, чем в Ставропольском и Краснодарском краях)16. При численности населения Чечено-Ингушетии в начале войны 700 тыс. (из них чеченцы и ингуши - до 500 тыс.) к концу 1943 г. в автономной республике официально насчитывалось 54 068 семей фронтовиков. И это при том, что многие семьи давали армии от 2 до 5-7 братьев, а семьи без вести пропавших бойцов лишались каких-либо льгот17. Даже без учета многодетности чеченских и ингушских семей пропорционально приходится на чеченцев и ингушей 39-40 тыс. семей фронтовиков.
В 1944 г. среди спецпереселенцев оказались сорванные с фронта 5,3 тыс. солдат и офицеров из чеченцев и ингушей; из них награды имели все, включая и несколько Золотых Звезд. Каждый второй боец был признан инвалидом войны по ранениям. Если исходить из минимальной цифры в 40 тыс. чеченцев и ингушей, воевавших на фронте, то за минусом 5,3 тыс. вернувшихся к своим семьям в ссылку, на полях войны осталось почти 34 тыс. горцев, отдавших Родине самое дорогое - жизнь. Это были их родная страна, их кровный враг и их священная война несмотря ни на что18.
Болезненное внимание «виноградовской профессуры» к горцам-коллаборантам на немецкой службе, немецким диверсионным группам и повстанческим отрядам на территории Чечено-Ингушетии, казалось бы, должно было быть удовлетворено наличной исторической литературой, написанной авторитетными специалистами по этой тематике. Тем более, литературой, изданной не столько в Чечне и Ингушетии, сколько в центральных российских издательствах19. Тем более, что подноготная «широкого антисоветского движения» в горах Чечено-Ингушетии давно выявлена. Вскрыты контакты руководителей сталинских спецслужб с так называемыми повстанческими «лидерами» в годы войны. Это была обычная для советской госбезопасности грандиозная, но игра. Руководители местных орга-
нов госбезопасности, подвергавшиеся республиканским партийным руководством (по незнанию) жесткой критике, от своего московского начальства получали благодарности, звания и ордена.
Тщательно обходят авторы рассматриваемых нами книг кровоточащие факты о массовых убийствах гражданского населения в Чечено-Ингушетии как до, так и после депортации 1944 г. Показные действия лжеабреков-чекистов и бандитов позволили НКВД СССР уже осенью 1942 г. провести крупные операции в горах, главным образом, против гражданского населения как такового. За 1942-1943 гг. число убитых на территории Чечено-Ингушетии без суда и следствия граждан составило 300-400 человек, включая женщин и детей от 2 до 13 лет20.
Репрессии (хотя и в гораздо меньших масштабах) проводили повстанческие отряды и уголовные банды. За 1943 г. произошло 75 нападений на партийных и советских работников (порой по мотиву личной мести), 19 - на работников НКВД и еще 19 - на колхозы и на другие советские организации21.
Упиваясь цифрами о бандитизме и «повстанчестве» в Чечено-Ингушетии, «школьники» предали забвению азы ремесла историка - сравнительно-исторический подход: по данным НКВД, за 1941-1944 гг. по стране были ликвидированы 7 163 повстанческих и бандитских групп, общей численностью 54 130 человек. Общее количество «зарегистрированных» групп за то же время составило по СССР 11 841. Часть их действовала не только в горских, но и в других районах Северного Кавказа: 499 «бандповстанческих» групп в Краснодарском крае и 541 в Ставропольском крае. В 1943 г. только в Краснодарском крае было ликвидировано 207 банд с 2 250 участниками, при этом убито 211, арестовано 1 052 и легализовано 987
бандитов22.
Из 13 лет тяжелой жизни ссыльных чеченцев и ингушей в Казахстане и Средней Азии авторам «виноградовской школы» пришлась по душе только одна грань - межнациональные погромы, причем со ссылкой на В.А. Козлова, который (по их словам) отметил, что «вайнахи были участниками 70 % этнических конфликтов, произошедших за период с 1953 по 1960 гг.». Да, были и погромы, были и участники. Но с одним важным уточнением: вайнахи были не просто участниками, а объектами адресных погромов.
При этом авторы не удосужились заметить трудовой подвиг тех же чеченцев на строительстве объектов атомной промышленности СССР в Южном Алтае, их громкие трудовые дела в Карагандинском угольном бассейне, на медных рудниках с тяжелейшими условиями труда, на полях колхозов и совхозов, и т.д.23
Конечно люди, написавшие столь вызывающий пасквиль монографического формата, не могли обойти вниманием августовские события 1958 г. в Грозном, когда толпа захватила здание Чечено-Ингушского обкома КПСС (кстати, во главе со своим руководством,
открыто саботировавшим возвращение чеченцев и ингушей на родину, что опять-таки, кстати сказать, разделялось здесь отнюдь не всеми русскими коммунистами и простыми людьми) и попыталась выдвигать свои условия центральной власти.
Авторы правы: античеченские выступления в Грозном действительно начались с убийства в обоюдной драке чеченцем по хулиганским побуждениям молодого человека Е. Степашина. Отметим, что в летние месяцы, в том же Заводском районе Грозного по таким же хулиганским побуждениям и даже в те самые дни случились аналогичные убийства русскими русских, но без какого-либо резонанса. А здесь начался массовый (до 10 тыс. участников) античеченский погром, плавно переросший в антисоветское восстание, которое было решительно подавлено органами госбезопасности и войсками24.
Историки «виноградовской школы» четко заявляют, что вайнахи, возвратившиеся из мест спецпоселения, не были заинтересованы в том, чтобы заниматься «общественно-полезным трудом» и не шли на производство. Казалось бы, странное дело, если не знать, что изначально были предприняты репрессивно-ограничительные меры против чеченцев и ингушей. Так, с 1957 г. резко ограничивалась их прописка в Грозном и части Грозненского района, а без прописки на работу по целому ряду производств (кроме торговли, дорожных работ и строительства) не брали.
Сложная ситуация с сезонным отъездом тысяч чеченцев и ингушей на стройки страны сложилась не сама собой. Чеченская семья в 5-6, а то и более человек, обычная для сельской местности, не могла физически прожить на зарплату сельхозрабочего в 60-80 руб., не спасал и приусадебный участок. Но и такой труд отнюдь не выбирал излишнюю рабочую силу в огромных селах. Оставалась или «шабашка» - тяжелый 14-16-часовой труд на стройках сельских районов страны - или отъезд на постоянное жительство в Калмыкию, Ростовскую, Астраханскую, Волгоградскую области на животноводческие фермы. В 1980-х гг. каждый третий ингуш и пятый чеченец жили уже за пределами Чечено-Ингушетии, где невозможно было найти работу или сделать приемлемую карьеру25.
Все, что читатель узнает из последних страниц 4-го очерка и соответствующей главы книги Ю.Ю. Клычникова, можно смело охарактеризовать как ксенофобию и грязный бытовой фашизм, порожденный болезненным восприятием и атиисторическими фантазиями на этнической почве. Здесь нет ничего имеющего отношение не только к научному, но и к обыденному, рациональному знанию.
Перейдем, наконец к 5-му, и последнему, очерку - «Воздействие горского традиционного уклада на социально-политические реалии современного российского Северного Кавказа», - которому соответствует 5-я глава с аналогичным названием в книге Ю.Ю. Клычни-кова.
Зачин очерка выстроен фразой, не подлежащей сомнению и об-
суждению: «В конце ХХ-XXI вв. России вновь пришлось решать непростую задачу умиротворения своей северокавказской окраины. Связано это было прежде всего с ситуацией вокруг Чеченской Республики, где в результате прихода к власти националистического режима Д. Дудаева образовался очаг нестабильности, оказывающий разрушительное влияние не только на сопредельные территории, но и на всю страну. Чечня превратилась в оплот международного терроризма, борьба с которыми потребовала самых решительных мер и привела к немалым жертвам».
Ощущение от прочитанных страниц таково, что историки-фра-зеологи «виноградовской школы» живут в какой-то другой стране, в далекой альтернативной реальности.
На деле же, в результате крушения СССР, провозглашения независимости России и других бывших советских республик, сложной игры российских властно-олигархических и криминальных групп и подчиненных им спецслужб, власть в Чечне вопреки ясно выраженной воли большинства чеченского народа, была захвачена группой советского генерала Дудаева, прибравшей к рукам огромные склады с оружием, нефтеперерабатывающий комплекс и нефтепроводы, по которым осуществлялась переброска сырой нефти за границу. Чечня превратилась в «черную дыру» для тех сил, которые победили в ходе «великой криминальной революции» в России в 1991-1993 гг. и нуждались в неподконтрольном «окне» в мир для вывоза сырья и получения валюты.
Протестное движение русского народа, угрожавшее революцией расхитителям общественного богатства страны, побудило олигархические круги к концу 1994 г. подвигнуть режим Ельцина якобы на подавление сепаратизма в Чечне (тем более что зарвавшийся Дудаев стал недоговороспособным), а реально для того, чтобы огнем и кровью «маленькой победоносной войны» дать урок прочим автономиям и заодно переключить внимание общества с внутренних проблем на «чеченский кризис», обеспечив «негативную (античеченскую) мобилизацию» масс.
В силу того, что «школьники» оказались не способны осмыслить все, что происходило в Чечне и вокруг нее в 1990-е гг., они просто метались от одного негативного сюжета к другому, еще более негативному. При этом здоровая, поистине государственная, позиция собственно чеченского народа, кстати, единственного на территории нашей страны поднявшегося в 1993 г. на вооруженную борьбу с криминально-мафиозным режимом (представленного здесь Дудаевым и его окружением) для осталась для них то ли неизвестной, то ли, якобы, неизвестной.
Естественно, однако, они никак не могли обойти тему «геноцида русского народа» в Чечне, столь популярную в узких националистических кругах России. «С 1989 по 1993 гг. территорию бывшей ЧИ-АССР покинули около 230 тыс. человек из которых 80 % составили
русские. За период с 1991 по 1994 гг. в Чечне было убито и пропало без вести около 10 тыс. человек, в основном русских по национальности», - пишут соавторы со ссылкой на демографа С.В. Рязанцева и политолога С.М. Маркедонова. Указав в ответ, что, во-первых, сокращение русского населения в республике наблюдалось с 1970-х гг., добавим, что оно усилилось с коллапсом промышленности и полной приостановкой выплат зарплаты и пенсий в начале 1990-х гг. Также в результате одномоментного освобождения осенью 1991 г. нескольких тысяч рецидивистов из чеченских колоний на свободе оказались «сливки» многонационального криминала - например, 243 убийцы, тысячи насильников и грабителей. Общая преступность подскочила в Чечне в 7 раз, а по убийствам - в 20 раз26.
Теперь о данных демографа С.В. Рязанцева: «За восемь лет, с 1991 по 1998 годы, республику покинули до 500 тысяч чеченцев, 150-180 тысяч русских, 15 тысяч армян, 10 тысяч ингушей, а также 2 тысячи евреев [Выделено нами. - Я.А., А.О.]... Осенью 1999 года в Ингушетию ушли около (еще) 200 тысяч чеченцев». Как мы видим, у авторов рассматриваемых книг «чеченцы», в контексте жертв дудаевского и ельцинского режимов, не прозвучали вовсе. Это - не упущение: просто «Они» для них - не люди!
Главным противником дудаевского и масхадовского режима являлись именно непокорные чеченцы в целом. И недаром узкая, но хорошо вооруженная и организованная прослойка боевиков и политиканов стала дистанцироваться от своего собственного народа, быстро выродившись, в конечном счете, в своеобразный салафитский субэтнос, демонстрировавший свое отличие от основного этноса во всем - религии, обычаях, морали, одежде и поведении27.
Именно против этого субэтноса поднялись в конечном счете тысячи чеченцев во главе с суннитским муфтием республики Ах-мат-Хаджи Кадыровым. Конечно, федеральные силы в первую очередь нанесли поражение военной машине ваххабизма-салафизма, но окончательный идеологический и военный удар нанесли именно чеченские пророссийские силы в главе с А.-Х. Кадыровым и Р.А. Кадыровым.
Однако авторы «виноградовской школы» предпочли для оценок сложнейших общественно-политических процессов в Чечне и вокруг нее выбрать преимущественно страницы лихого опуса военного журналиста Н.П. Асташкина и «окопные» записки Героя России генерала Г.Н. Трошева - профессионального военного, но никак не историка. Основу очерка фразеологов составили уничижительные априорные суждения, характеризующие, впрочем, не чеченский народ, а их самих, ищущих факты и оценки, согласующиеся (согласно Фоме Аквинскому) «с их собственной природой».
Но они совсем не приняли во внимание одну из важнейших работ В.А. Тишкова, содержащую немало материала и суждений для понимания и объяснения ожесточенности внутреннего чеченского
кризиса-конфликта, как и книгу С.М. Дмитриевского, Б.И. Гварели и О.А. Челышевой28.
Перейдем теперь к некоторым оценкам, содержащимся в конце заключительного очерка, - фразеологическим построениям виноградовых и клычниковых об «исторической несостоятельности» чеченцев. Вот, к примеру, одно из них, по современной ситуации: «Отсутствие русского населения делает Чечню одним из наиболее уязвимых субъектов российской государственности. В случае ухудшения геополитического положения России - это может закончиться очередным вооруженным выступлением и выходом Чеченской Республики из состава государства». Безусловно, само себе присутствие русского населения в Чечне всегда было позитивным фактором, хотя в 1991 г. присутствие не менее 250 тыс. русских в Чечено-Ингушской Республике не стало гарантией от указанных авторами проявлений. Наверное, дело все-таки в силе и справедливости Российской Федерации как государства.
Своеобразные суждения высказывают авторы о «клановости» и «этнической преступности» в национальных республиках Северного Кавказа (где все это, действительно, существует). Однако в стране не является секретом состав и происхождение высшего слоя госчиновничества Российской Федерации. А конкретные цифры преступности по Северному Кавказу и в целом по России несравнимы на целые порядки.
Дальше - хуже. Читаем: «В то же время представляется, что внешняя политика, проводимая федеральным центром в отношении своей южной периферии, исчерпывает свой потенциал. "Игры в государственность", не подкрепленные соответствующими экономическими, политическими, да и ментальными возможностями населения российских окраин [Выделено нами. - Я.А., А.О.], видятся неоправданными и тупиковыми. На сегодняшний день имеет место обострение так называемого кавказского вопроса, в основе которого лежит порочная практика подавления русского национального самосознания.».
Смысл понятен, поскольку с истоками «государственных» соображений виноградовых и клычниковых мы уже знакомы: «Не государственные дарования славянства дали силу и крепость русскому государству. Всем этим Россия обязана была германским элементам - превосходнейший пример той громадной государственной роли, которую способны играть германские элементы, действуя внутри более низкой расы.» ("Mein Kampf' Адольфа Гитлера).
Авторы «виноградовской школы», завершая свои многостраничные труды неправедные, в заключение еще раз обвинили «часть этнической (!?) интеллигенции» во всех идеологических грехах, а собственно народ в «деградации» того позитивного, что было «наработано».
Безусловно, вдумчивый читатель, кроме отрицательных, даже
отталкивающих, моментов в этих изданиях, возможно, найдет для себя кое-какой содержательный исторический материал и сможет очистить его от трактовок, далеких не только от принципов исторического исследования, но также взвешенности, объективности и элементарного здравомыслия. Возможно даже, что некоторые, пусть и злобные, суждения, окажутся небесполезными для горских граждан России с точки зрения познания различных сторон некоторых своих национальных свойств и особенностей.
Однако в этих «школьных» трудах все и вся перевешивает острое и звонкое недовольство горцами, которые виноваты уже фактом своего присутствия на этой земле. И эти оценки - не какие-то там ошибки на пути познания, когда, говоря словами Иммануила Канта, «могут появиться ложные представления, которым не соответствуют предметы, причем источником обмана служат то иллюзии воображения (в грезах), то ошибки способности суждения (при так называемом обмане чувств)»29. Нет, в этих трудах авторов «виногра-довской школы», скорее, присутствует неоварварское восприятие мира, когда господствует архетипический инстинкт доминирования, племенная лояльность по крови, и т.д.
Нам остается только отдать должное тому обстоятельству, что в целом антигорская и античеченская ксенофобия встречает в России неприятие и достойный отпор. Это огромное благо для страны -что русская нация, как великий народ с великой историей, обладает огромными базовыми гуманистическими ценностями.
Однако данная констатация сама по себе ничего не решает, никто не снимает с нас, с тех самых «этнических историков», общественности семи северокавказских республик, широких научных кругов и организаций России задачу неотвратимо и профессионально реагировать на подобные, невообразимые и неприемлемые в цивилизованной стране, проявления средневекового невежества и вопиющей дикости.
Примечания Notes
1 Виноградов Б.В., Виноградов В.Б., Клычников Ю.Ю. Российская власть и горский традиционный уклад: Очерки взаимодействия в конце XVIII - начале XXI века. Славянск-на-Кубани, 2012.
2 Клычников Ю.Ю. Российская государственность и северокавказская архаика: В поисках преодоления противоречий (XVIII - начало XXI вв.): Исторические очерки. Москва, 2015.
3 Ахмадов Я.З., Гапуров Ш.А. Об освещении «кавказоведческой школой» академика В.Б. Виноградова вопросов истории народов Северного Кавказа // Вестник Академии наук Чеченской республики. 2010. № 2 (13). С. 78-84.
4 Сень Д.В. Дискурс империй и актуальные проблемы истории Северо-
Западного Кавказа второй половины XVIII в. - начала XIX в. (проблемы и перспективы теоретического изучения) // Историко-культурные процессы на Северном Кавказе (взаимодействие, взаимовоздействие, синтез). Армавир, 2007. С. 30, 31.
5 Виноградов Б.В., Клочков О.Б. К проблеме историографических оценок стадиального развития горских сообществ XVI - середины XIX в. в контексте современных вызовов безопасности российского Северного Кавказа // Историческая и социально-образовательная мысль. 2012. № 1 (11). С. 29.
6 Карпов Ю.Ю. О социальной культуре и общественных практиках народов Северного Кавказа // Кавказ и Россия - прошлое и настоящее. Санкт-Петербург, 2007. С. 49.
7 Ермолов А.П. Записки. Ч. 2. 1816 - 1827 г. Санкт-Петербург, 1868. С. 118.
8 Плешаков К.В. Миссия России: Третья эпоха // Международная жизнь. 1993. № 1. С. 22, 23.
9 Ибрагимова З.Х. Чеченцы в зеркале царской статистики (1860 - 1900). Москва, 2006. С. 59.
10 Асташов А.Б. Русский фронт в 1914 - начале 1917 года: Военный опыт и современность. Москва, 2014.
11 Санкт-Петербург: Хроника трех столетий. Санкт-Петербург, 2003. С. 415.
12 Гойгова З.А. Чечено-Ингушения в период иностранной военной интервенции и гражданской войны (июль 1918 - март 1920 года) [Глава II] // Очерки истории Чечено-Ингушской АССР. Т. 2. Грозный, 1972. С. 49-59, 63-67.
13 Берже А.П. Чечня и чеченцы. Тифлис, 1859. С. 20; Ахмадов Я.З., Хасмагомадов Э.Х. История Чечни в XIX - ХХ веках. Москва, 2005. С. 222-224, 686-687.
14 Государственный архив Российской Федерации (ГА РФ). Ф. Р-1235. Оп. 95. Д. 517. Л. 25, 28, 28об.
15 Гакаев Х.А. Чечня накануне Великой Отечественной войны [Глава VI] // История Чечни с древнейших времен до наших дней. Т. 2. Грозный, 2008. С. 456-460.
16 Абдурахманов Д.Б., Ахмадов Я.З. Битва за Чечню: «Война истори-ографий», или Информационная война. Грозный, 2015. С. 252, 253, 255, 269, 280.
17 Депортация чеченского народа: Факты, свидетельства, документы. Грозный, 2012. С. 720.
18 Гакаев Х.А. В годы суровых испытаний. Грозный, 1988. С. 88; Так это было: Национальные репрессии в СССР: 1919 - 1952 годы. Т. 2. Москва, 1993.С. 84.
19 Ибрагимбейли Х.М. Реакционная сущность расистской политики фашистской Германии на временно оккупированной территории Северного Кавказа (1942 - 1943 гг.) // Великий Октябрь и передовая Россия в исторических судьбах народов Северного Кавказа (XVI - 70-е годы XX века).
Грозный, 1982. С. 209; Дробязко С.И. Вторая мировая война, 1939 - 1945: Восточные легионы и казачьи части в Вермахте. Москва, 2001. С. 4-9, 14, 15, 32, 33; КовалевБ.Н. Нацистская оккупация и коллаборационизм в России, 1941 - 1944. Москва, 2004. С. 238.
20 ГА РФ. Ф. Р-9478. Оп. 1. Д. 30. Л. 234; Д. 63. Л. 39; Д. 274. Л. 1, 2, 4, 9, 12, 220; Сталинские депортации, 1928 - 1953. Москва, 2005. С. 474, 475.
21 ГА РФ. Ф. Р-9478. Оп. 1. Д. 274. Л. 10, 12.
22 Бугай Н.Ф. Великая Отечественная война: проблема «второго фронта» на территории СССР: 40-е годы // Пятидесятилетие Великой Победы над фашизмом: история и современность. Смоленск, 1995. С. 89-99.
23 Ермекбаев Ж.А. Чеченцы и ингуши в Казахстане: история и судьбы. Алматы, 2009.
24 Козлов В.А. Неизвестный СССР: Противостояние народа и власти 1953 - 1985 гг. Москва, 2006. С. 212-231.
25 Чеченцы: История и современность. Москва, 1996. С. 133.
26 Келиматов А.А. Чечня: В когтях дьявола или на пути к самоуничтожению (история, аргументы и факты глазами очевидца). Москва, 2003. С. 319.
27 Акаев В.Х. Религиозно-политический конфликт в Чеченской Республике Ичкерия // Центральная Азия и Кавказ. 1999. № 4. С. 101-108; Кудрявцев А. «Ваххабизм»: Проблемы религиозного экстремизма на Северном Кавказе // Центральная Азия и Кавказ. 2000. № 3. С. 115-122; Kudriavtsev A. Wahhabism: Religious Extremism in the Northern Caucasus // Central Asia and the Caucasus. 2000. № 3. P. 131-136.
28 Тишков В.А. Общество в вооруженном конфликте: Этнография Чеченской войны. Москва, 2003; Дмитриевский С.М., Гварели Б.И., Челы-шева О.А. Международный трибунал для Чечни: Правовые перспективы привлечения к индивидуальной уголовной ответственности лиц, подозреваемых в совершении военных преступлений и преступлений против человечности в ходе вооруженного конфликта в Чеченской Республике. Т. 1. Нижний Новгород, 2009.
29 Кант И. Критика чистого разума. Москва, 2017. С. 51.
Авторы, аннотация, ключевые слова
Ахмадов Явус Зайндиевич - докт. ист. наук, профессор, главный научный сотрудник, Комплексный научно-исследовательский институт имени Х.И. Ибрагимова, Российская академия наук (Грозный, Чеченская Республика)
- академик, Академия наук Чеченской Республики (Грозный, Чеченская Республика)
Осмаев Аббаз Догиевич - докт. ист. наук, профессор, Чеченский государственный университет (Грозный, Чеченская Республика)
- ведущий научный сотрудник, Комплексный научно-исследователь-
ский институт имени Х.И. Ибрагимова, Российская академии наук (Грозный, Чеченская Республика)
В статье двух авторитетных чеченских историков рассматриваются некоторые негативные особенности современной историографии Северного Кавказа, которые наиболее отчетливо проявляются в трудах представителей так называемой «Кавказоведческой школы В.Б. Виноградова». Так, подобными сочинителями предлагается считать научной парадигмой, что горские народы Северного Кавказа являлись в прошлом и являются поныне не субъектом исторического процесса, а его объектом, «элементами» в процессе осуществления Российским государством его интегрирующей и цивилизационно-культурной роли.
Авторы статьи считают, что «идея-фикс» историков названной «школы» заключена в идеологеме о несовместимости Российского государства, стоявшего, по их мнению, на очень высокой стадии развития, со стадиально отсталыми и ментально порочными народами Северного Кавказа (особенно чеченцами), которые якобы являлись в прошлом и являются сегодня основным препятствием для развития юга России. В ходе рассмотрения двух основных монографий, написанных ведущими историками названной «школы», авторы статьи показывают, что эти монографии основаны на тенденциозном подборе исторических фактов и тенденциозной же их интерпретации. В целом, для этих изданий характерны прямая фальсификация прошлого горских народов Северного Кавказа, использование приемов суггестии и серой пропаганды, нескрываемая националистическая риторика.
Авторы статьи полагают, что подобные «исторические» труды, равно как и навязываемые их сочинителями «идеологемы», «парадигмы» и исторические мифы, должны встретить противодействие научных кругов, всего российского общества и государства. Вместе с тем, авторы статьи остро ставят извечный вопрос об ответственности историка перед обществом, перед будущими поколениями народов России.
Северный Кавказ, Российская империя, Российская Федерация, сталинская диктатура, национальная политика, горские народы, чеченцы, ингуши, Кавказская война, Великая Отечественная война, Чеченская война, историография, идеология, национализм, фальсификация, исторический миф.
References (Articles from Scientific Journals)
1.Akaev, V.Kh. Religiozno-politicheskiy konflikt v Chechenskoy Respublike Ichkeriya [The Religious and Political Conflict in the Chechen Republic of Ichkeria.]. Tsentralnaya Aziya i Kavkaz, 1999, no. 4, pp. 101-108. (In Russian).
2. Akhmadov, Ya.Z.; Gapurov, Sh.A. Ob osveshchenii "kavkazovedcheskoy
shkoloy" akademika V.B. Vinogradova voprosov istorii narodov Severnogo Kavkaza [The Illumination of Problems in the History of the North Caucasus Peoples by Academic V. Vinogradov's "School of Caucasian Studies."] Vestnik Akademii nauk Chechenskoy respubliki, 2010, no. 2 (13), pp. 78-84. (In Russian).
3. Kudriavtsev, Aleksei. Wahhabism: Religious Extremism in the Northern Caucasus. Central Asia and the Caucasus, 2000, no. 3, pp. 131-136. (In English). = Kudryavtsev, A. "Vakhkhabizm": Problemy religioznogo ekstremizma na Severnom Kavkaze [Wahhabism: Problems of Religious Extremism in the North Caucasus.]. Tsentralnaya Aziya i Kavkaz, 2000, no. 3, pp. 115-122. (In Russian).
4. Pleshakov, K.V. Missiya Rossii: Tretya epokha [Russia's Mission: The Third Era.]. Mezhdunarodnaya zhizn, 1993, no. 1, pp. 21-30. (In Russian).
5. Vinogradov, B.V.; Klochkov, O.B. K probleme istoriograficheskikh otsenok stadialnogo razvitiya gorskikh soobshchestv XVI - serediny XIX v. v kontekste sovremennykh vyzovov bezopasnosti rossiyskogo Severnogo Kavkaza [On the Problem of Historiographical Assessments of the Developmental Stages of Mountain Communities from the 16th to the mid-19th Centuries in the Context of the Modern Security Challenges of the Russian North Caucasus.]. Istoricheskaya i sotsialno-obrazovatelnaya mysl, 2012, no. 1 (11), pp. 26-29. (In Russian).
(Articles from Proceedings and Collections of Research Papers)
6. Bugay, N.F. Velikaya Otechestvennaya voyna: problema "vtorogo fronta" na territorii SSSR: 40-e gody [The Great Patriotic War: The Problem of the "Second Front" in the USSR: The 1940s.]. Pyatidesyatiletiye Velikoy Pobedy nadfashizmom: istoriya i sovremennost [The Fiftieth Anniversary of the Great Victory over Fascism: History and Modernity.]. Smolensk, 1995, pp. 89-99. (In Russian).
7. Gakaev, Kh.A. Chechnya nakanune Velikoy Otechestvennoy voyny [Glava VI] [Chechnya on the Eve of the Great Patriotic War [Chapter 6.].] Istoriya Chechni s drevneyshikh vremen do nashikh dney [The History of Chechnya from Ancient Times to the Present Day.]. Groznyy, 2008, vol. 2, pp. 455-473. (In Russian).
8. Goygova, Z.A. Checheno-Ingusheniya v period inostrannoy voyennoy interventsii i grazhdanskoy voyny (iyul 1918 - mart 1920 goda) [Glava II] [The Chechen-Ingush Republic during the Foreign Military Intervention and the Russian Civil War (July 1918 - March 1920) [Chapter 2.].]. Ocherki istorii Checheno-Ingushskoy ASSR [Essays on the History of the Chechen-Ingush ASSR.]. Groznyy, 1972, vol. 2, pp. 35-75. (In Russian).
9. Ibragimbeyli, Kh.M. Reaktsionnaya sushchnost rasistskoy politiki fashistskoy Germanii na vremenno okkupirovannoy territorii Severnogo Kavkaza (1942 - 1943 gg.) [The Reactionary Essence ofNazi Germany's Racist Policy in the Temporarily Occupied Territory of the North Caucasus (1942 -1943).]. Velikiy Oktyabr iperedovaya Rossiya v istoricheskikh sudbakh narodov
Severnogo Kavkaza (XVI - 70-e gody XX veka) [Great October and Advanced Russia in the Historical Destinies of the Peoples of the North Caucasus, 16th Century - 1970s.]. Groznyy, 1982, pp. 202-212. (In Russian).
10. Karpov, Yu.Yu. O sotsialnoy kulture i obshchestvennykh praktikakh narodov Severnogo Kavkaza [On the Societal Culture and Social Practices of the Peoples of the North Caucasus.]. Kavkaz i Rossiya -proshloye i nastoyashchee [The Caucasus and Russia - Past and Present.]. St. Petersburg, 2007, pp. 25-62 (In Russian).
11. Sen, D.V. Diskurs imperiy i aktualnye problemy istorii Severo-Zapadnogo Kavkaza vtoroy poloviny XVIII v. - nachala XIX v. (problemy i perspektivy teoreticheskogo izucheniya) [The Discourse of Empires and Actual Problems of the History of the North-Western Caucasus in the Second Half of the 18th and the Beginning of the 19th Centuries (Problems and Prospects for Theoretical Study).]. Istoriko-kulturnyyeprotsessy na Severnom Kavkaze (vzaimodeystviye, vzaimovozdeystviye, sintez) [Historical and Cultural Processes in the North Caucasus (Cooperation, Interaction, and Synthesis).]. Armavir, 2007, pp. 3045. (In Russian).
(Monographs)
12. Abdurakhmanov, D.B.; Akhmadov, Ya.Z. Bitva za Chechnyu: "Voyna istoriografiy", ili Informatsionnaya voyna [The Battle for Chechnya: "A War of Historiographies" or an Information War.]. Groznyy, 2015, 429 p. (In Russian).
13. Akhmadov, Ya.Z.; Khasmagomadov, E.Kh. Istoriya Chechni v XIX -XX vekakh [A History of Chechnya in the 19th and 20th Centuries.]. Moscow, 2005, 996 p. (In Russian).
14. Astashov, A.B. Russkiy front v 1914 - nachale 1917 goda: Voennyy opyt i sovremennost [The Russian Front in 1914 - early 1917: Military Experience and Modernity.]. Moscow, 2014, 740 p. (In Russian).
15. Dmitriyevskiy, S.M.; Gvareli, B.I.; Chelysheva, O.A. Mezhdunarodnyy tribunal dlya Chechni: Pravovye perspektivy privlecheniya k individualnoy ugolovnoy otvetstvennosti lits, podozrevayemykh v sovershenii voyennykh prestupleniy i prestupleniy protiv chelovechnosti v khode vooruzhennogo konflikta v Chechenskoy Respublike [The International Tribunal for Chechnya: Legal Prospects for Individual Criminal Prosecution of Persons Suspected of Committing War Crimes and Crimes against Humanity during the Armed Conflict in the Chechen Republic.]. Nizhniy Novgorod, 2009, vol. 1, 529 p. (In Russian).
16. Drobyazko, S.I. Vtoraya mirovaya voyna, 1939 - 1945: Vostochnye legiony i kazachi chasti v Vermakhte [The Second World War, 1939 - 1945: Eastern Legions and Cossack Units in the Wehrmacht.]. Moscow, 2001, 46 p. (In Russian).
17. Gakayv, Kh.A. V gody surovykh ispytaniy [During the Years of Severe Trials.]. Groznyy, 1988, 118 p. (In Russian).
18. Ermekbaev, Zh.A. Chechentsy i ingushi v Kazakhstane: istoriya i sudby [The Chechens and the Ingush in Kazakhstan: History and Destinies.]. Almaty,
2009, 506 p. (In Russian).
19. Ibragimova, Z.Kh. Chechentsy v zerkale tsarskoy statistiki (1860 -1900) [The Chechens in the Mirror of Tsarist Statistics, 1860 - 1900.]. Moscow, 2006, 241 p. (In Russian).
20. Klychnikov, Yu.Yu. Rossiyskaya gosudarstvennost i severokavkazskaya arkhaika: V poiskakh preodoleniya protivorechiy (XVIII - nachalo XXI vv.): Istoricheskiye ocherki [Russian Statehood and North Caucasian Archaic: The Quest to Overcome Contradictions, 18th - Early 21st Centuries: Historical Essays.]. Moscow, 2015, 357 p. (In Russian).
21. Kovalev, B.N. Natsistskaya okkupatsiya i kollaboratsionizm v Rossii, 1941 - 1944 [Nazi Occupation and Collaboration in Russia, 1941 - 1944.]. Moscow, 2004, 486 p. (In Russian).
22. Kozlov, V.A. Neizvestnyy SSSR: Protivostoyanie naroda i vlasti 1953 -1985 gg. [The Unknown USSR: The Confrontation between People and Power, 1953 - 1985.]. Moscow, 2006, 448 p. (In Russian).
23. Tishkov, V.A. Obshchestvo v vooruzhennom konflikte: Etnografiya Chechenskoy voyny [Society in an Armed Conflict: The Ethnography of the Chechen War.]. Moscow, 2003, 551 p. (In Russian).
24. Vinogradov, B.V.; Vinogradov, V.B.; Klychnikov Yu.Yu. Rossiyskaya vlast i gorskiy traditsionnyy uklad: Ocherki vzaimodeystviya v kontse XVIII -nachale XXI veka [Russian Power and the Traditional Mountain Way of Life: Essays on Interaction in the Late 18th - Early 21st Centuries.]. Slavyansk-na-Kubani, 2012, 224 p. (In Russian).
Authors, Abstract, Key words
Yavus Z. Akhmadov - Doctor of History, Professor, Chief Researcher, Kh.I. Ibragimov Complex Institute, Russian Academy of Sciences (Grozny, Chechen Republic, Russia)
- Academician, Academy of Sciences of the Chechen Republic (Grozny, Chechen Republic, Russia)
Abbaz D. Osmaev - Doctor of History, Professor, Chechen State University (Grozny, Chechen Republic, Russia)
- Leading Researcher, Kh.I. Ibragimov Complex Institute, Russian Academy of Sciences (Grozny, Chechen Republic, Russia)
The article by the two recognized Chechen historians examines some negative issues in the modern historiography of the North Caucasus peoples which are most vividly manifested in the works of the so-called "V.B. Vinogradov's school of North Caucasian studies". According to the authors, it is assumed there as a scientific paradigm that the mountain peoples of North Caucasus were in the past and continue to be at present an object, but not a subject of historical process; they are treated as "elements" in what is claimed
to be the integrative as well as civilizational and cultural mission of the Russian state.
The authors argue that the "idée fixe" propagated by the historians of the above school is the premise that the Russian state allegedly being at a very high level of development is incompatible with the stadial backwardness and evil mentality of the North Caucasus peoples (especially, Chechens) who are alleged to be the major obstacle for the development of Russia's South. By analyzing two key monographs written by the "school"s' leading historians the authors show that the historical facts in the monographs are selected and interpreted in a biased way. In general, these editions reveal the falsification of the history of the peoples of North Caucasus, resorting to conjecture, propaganda and explicit nationalist rhetoric.
It is concluded that such "historical" works as well as "ideologems", "paradigms" and historical myths imposed by them should be confronted by academic community, the Russian public and state. Moreover, the authors of the article highlight the essential problem of a historian's responsibility to society and future generations of the peoples of Russia.
North Caucasus, Russian Empire, Russian Federation, Stalin's dictatorship, national politics, mountain peoples, Chechens, Ingush, Caucasian War, Great Patriotic War, Chechen War, historiography, ideology, nationalism, falsification, historical myth.
