CC BY
58
Формально все выглядит именно так. Если не считать отрицательного темпа прироста сельскохозяйственного производства в 2018 г., снижения темпов роста внешнеторгового оборота и дефляционного срыва цен производителей по итогам 11 месяцев 2019 г., то темпы прироста по всем остальным секторам после 2017 г. стабильно положительны. Правда, при взгляде на таблицу 1 нельзя не отметить постоянно снижающийся темп роста продукции транспорта и объема инвестиций в основной капитал. Первое свидетельствует о реальном торможении производства и обмена, а второе - о том, что реальный рост экономики все более отодвигается в будущее. Однако существует и более серьезное основание для сомнений в окончательном преодолении кризиса и обоснованности его датирования только периодом 2015-2016 гг. Динамика макроэкономических индикаторов за период 20152019 гг. по отношению к последнему предкризисному году (2014) свидетельствует о том, что экономика только в 2019 г. вошла в зону слабого роста. Годом ранее это сделала промышленность. А сельское хозяйство, судя по статистическим показателям, вообще избежало кризиса (табл. 2).
Таблица 2
Динамика макроэкономических индикаторов, %, 2014 = 100
Table 2
Macroeconomic dynamic, %, 2014 = 100
Индикатор 2015 2016 2017 2018 2019*
ВВП 96,3 96,1 97,6 99,8 101,0
Промышленно сть 96,6 97,8 98,8 101,7 104,1
Сельское хозяйство 103,0 107,9 110,5 109,9 114,3
Инвестиции в основной капитал 91,6 91,0 94,9 98,7 99,5
Оборот внешней торговли 66,8 57,8 72,3 85,9 83,1
Реальные доходы населения 95,1 89,6 88,1 88,3 89,0
Индекс потребительских цен 112,9 119,0 123,3 127,0 131,4
Индекс цен производителей 110,7 119,0 128,1 143,2 134,3
Примечание: * январь - ноябрь 2019 г. к январю - ноябрю 2018 г.
Источники: рассчитано по данным: Социально-экономическое..., 2018Ь; Краткосрочные..., 2018; Социально-экономическое., 2018а; Социально-экономическое., 2019а.
Почему же российская экономика до сих пор не может войти в фазу устойчивого роста? Ссылка на то, что «механизмы торможения роста в России носят исключительно политико-институциональный характер» (Алексашенко, 2016), как отмечалось выше, справедлива, но является предельно общей констатацией давно уже очевидного факта и вполне может объяснять застойный характер экономической динамики на длинных периодах. Однако в коротком периоде необходимо найти более конкретное объяснение, тем более, что кризисы 1998-1999 и 2008-2009 гг., также покоившиеся на
политико-институциональной платформе, не переходили в фазу затяжной депрессии. Это тем более важно, что в 2015-2016 гг. формировались и действовали как инвариантные по отношению к институциональному режиму автономные рыночные компенсаторы и стабилизаторы внешнего и внутреннего характера, так и некоторые вполне инклюзивные институты.
Пожалуй, можно назвать пять автономных компенсаторов и стабилизаторов, которые обусловили ограниченность острой фазы кризиса двумя годами. Во-первых, убытки большинства мировых игроков на энергетических рынках обусловили заключение картельного соглашения, в результате которого мировые цены на энергоносители повысились, увеличив доходы российских экспортеров и федерального бюджета. Это позволило влить в экономику дополнительные средства, которые пошли на поддержание доходов домашних хозяйств и уровня государственного спроса. Во-вторых, девальвация рубля позволила уменьшить внешнюю задолженность и выиграть время для переключения финансирования инвестиций и оборотных средств с внешних на внутренние источники. В-третьих, девальвация рубля стимулировала экспорт и поддержала профицит торгового баланса. В-четвертых, экономические агенты адаптировались к новому масштабу цен. В-пятых, потребители исчерпали запас терпения и от стратегии отложенного потребления перешли к стратегии потребления в счет ожидаемых доходов (Ми-накир, 2018).
Кроме того, внеэкономические внешние шоки активизировали процессы точечной корректировки внутренней институциональной среды в направлении частичного отхода от начетническо-ученической концепции «невидимой руки» в пользу создания фрагментарной промышленной политики. Это коснулось, прежде всего, сельского хозяйства и сопряженных отраслей пищевой промышленности, которые оказались под «зонтиком» продовольственных антисанкций, а также некоторых подотраслей, инкорпорированных в оборонный комплекс, многие из которых на фоне политического кризиса не просто получили дополнительные ресурсы для развития, но были заново созданы, сформировав целые сектора нового спроса.
Этого, однако, не хватило для формирования устойчивого экономического роста на основе эндогенных факторов. Российская экономика, выйдя из полосы острого кризиса, столкнулась с весьма неприятной реальностью: вместо восстановительного роста она попала в фазу «восстановительной стагнации». Сохраняя консервативность институциональной среды в качестве официальной экономической политики, Россия столкнулась с новым «неожиданным» внешним шоком. Таким шоком стало торможение мировой экономики, которая, не до конца преодолев последствия глобальной рецессии 2007-2008 гг. (Ершов, Танасова, 2019), столкнулась с серьезными
институциональными вызовами1, ускорившими деформацию либеральной экономики как глобальной институциональной платформы экономических взаимодействий.
Невозможно однозначно оценить, является ли это торможение ответом на тактические «операции» США, направленные на обеспечение преимуществ в рамках вероятной новой конфигурации глобальных торгово-экономических институтов, или же мировая экономика втягивается в очередной финансово-экономический кризис. Грань между тактическими маневрами и глобальной рецессией трудноуловима и вряд ли может контролироваться даже ключевыми игроками в мировой экономике. Пока прогнозы развития ухудшаются только в краткосрочном периоде. Так, для развитых экономик темпы роста в 2020 г. прогнозируются на очень низких уровнях, порядка 102% в год для США и порядка 101,5% для зоны Евро и Великобритании. Экономика Японии скатывается в очередную рецессию, показывая темпы роста в 99% в 2019 г. со снижением до 96% в 2020 г. Несколько лучше обстоят дела в странах с развивающейся экономикой, для которых средний темп роста прогнозируется 104,7% в 2020 г., формируясь в основном темпами азиатских развивающихся экономик, прогнозируемыми на уровне 106-106,2%, в том числе 106% для китайской и 107,2% для индийской экономик (табл. 3).
Таблица 3
Темпы экономического роста в странах мира, % к предыдущему году
Table 3
World economies growth rates, % to previous year
Страна 2017 2018 2019* 2020*
Мир в целом 103,8 103,6 103,2 103,5
США 102,2 102,4 102,6 101,9
ЕС 102,4 101,9 101,3 101,6
Япония 101,9 100,8 100,9 100,4
Китай 106,8 106,6 106,2 106,0
Россия 101,6 102,3 101,2 101,9
СНГ без РФ 103,5 103,9 103,5 103,7
Примечание: * прогноз МВФ. Источник: Мировой..., 2019.
При этом риски накапливаются как в финансово-экономической сфере, так и в институциональной среде. В частности, все в большей степени экономический рост поддерживается за счет ускоряющегося роста фондовых
1 Одним из наиболее очевидных и разрушительных по краткосрочным последствиям является кризис глобального регулирования мировой торговли, проявляющийся в масштабных торговых войнах (США - КНР, США - ЕС) и массовом применении экономических санкций в качестве инструментов получения торговых, финансово-экономических и политических преимуществ.
рынков в развитых странах и наращивания государственного долга, уровень которого во многих странах достиг максимально возможных значений с точки зрения поддержания экономического равновесия. Для поддержания темпов роста используется стратегия монетарного смягчения, но в условиях минимальных (и даже отрицательных) значений учетных ставок центральных банков эффективность этой стратегии становится все более проблематичной (Ершов, Танасова, 2019).
Вместе с тем, появляются и свидетельства вероятности более длительных негативных процессов в мировой экономике. В частности, эксперты ожидают, что темп прироста мирового экспорта будет оставаться ниже показателей динамики ВВП вплоть до 2024-2025 гг. (Сокращение., 2019).
Тот факт, что темпы роста российской экономики сейчас и в краткосрочной перспективе находятся на уровне развитых экономик, может успокаивать и даже радовать только очень убежденных апологетов «западного пути», для которых, очевидно, закрепление экономического провала 20152016 гг. является нормальным состоянием. Для всех остальных такое состояние ненормально. Официальной доктриной на 2018-2024 гг. в России является опережение или хотя бы удержание на уровне «среднемировых» темпов экономического роста, которые, кстати, поддерживаются остальными странами, входящими в СНГ. То есть, учитывая сползание части мировой экономики в зону низких темпов роста, ориентиром для России становится среднегодовой темп роста 103-104%, или 127-127,5% в целом за период. Учитывая, что темп роста в 2018-2020 гг. составит не более 105,5-106%, на 2021-2024 гг. для выполнения «политического норматива» необходимо обеспечить среднегодовой темп роста на уровне 104,6-104,7%. Это, как отмечалось выше, соответствует сегодняшним темпам экономического роста развивающихся стран. Впрочем, сам по себе темп роста является не более чем статистической иллюстрацией успехов или неудач в реализации экономических целей, которые стоят перед страной. «Красивая» сравнительная статистика не является такой целью, а вот реальный прогресс уровня и качества жизни в стране является. Основа для такого прогресса - сокращение разрыва в среднедушевом национальном «богатстве» между Россией и развитыми странами мира, при всех условностях измерения этого показателя. Пока наблюдается пятикратное отставание России от развитых стран мира по этому показателю (Повышение., 2019).
Но способна ли в нынешнем состоянии политических и экономических институтов российская экономики на прорыв в области темпов роста? Ничего сверхъестественного в таких ожиданиях нет, тем более что российская экономика уже демонстрировала темпы роста в 106-108% в год (в первой половине 2010-х гг.). И в настоящее время «нашу экономику легко разогнать
до 4-5% роста в год за счет внутренних финансов» (Миркин, 2020), но вот внутренние финансы как раз и оказываются почти непреодолимым барьером. Вернее, отсутствие этих финансов. Если судить по маневрам 20182019 гг. в области экономической политики в целом, и денежно-кредитной в частности, которые сводятся к стремлению любой ценой обеспечить незыблемость «учебно-неоклассического» курса даже ценой обеспечения стабильности рецессии российской экономики, «разгон» российской экономики весьма проблематичен.
Главный вопрос заключается в способности обеспечить транзит экспортных доходов в эффективные проекты развития, стимулировать увеличение внутреннего потребительского и предпринимательского спроса, гарантировать долгосрочное финансирование инвестиций в основной и оборотный капитал, поддерживать адекватную требованиям экономики денежно-кредитную и налоговую политику. Пока ответы на все эти вопросы отрицательны, хотя реальные факты ясно показывают, что даже незначительные отступления от «верноподданнического неоклассического фундаментализма» дают удивительно обнадеживающие результаты.
Так, например, даже очень осторожное смягчение денежно-кредитной политики в середине и осенью 2019 г. в форме снижения Центральным банком ключевой ставки и ускорение расходования средств государственного бюджета подтолкнуло спрос и обеспечило в III квартале 2019 г. прирост ВВП на 1,7% год к году. При этом рост промышленного производства увеличился примерно на 0,4% по отношению к III кварталу 2018 г. с учетом сезонности. Оживление динамики роста отмечалось и в октябре (Повышение., 2019).
Тем не менее монетарные власти продолжают упорствовать в проведении жесткой денежно-кредитной политики, настаивая на том, что контролирование инфляции и выполнение «бюджетного правила» являются безальтернативным императивом. При этом поклонников «классического монетаризма» совершенно не смущает то, что, согласно прогнозам самого Центрального банка, при темпе инфляции в 2020 г. 103,5-104% темп экономического роста не превысит 101,5-102% (Основные., 2019). Если раньше маниакальное стремление подавить предложение денег можно было объяснить начетничеством и наивностью вновь приобщенных к монетарной теории, то к настоящему времени такое объяснение не может быть принято. Все очевиднее то, что мировые экономики с легкостью предают забвению теоретические догмы ради формирования условий экономического роста (Ершов, Танасова, 2019). Но в России экономическая политика со все большим упорством концентрируется на «стерилизации» экономики, «освобождении» ее от ресурсов развития при столь же упорном декларировании верности экономическому росту. Финансовые ресурсы изымаются из
экономики страны в результате солидарных усилий самого Центрального банка и правительства.
Первый планирует сокращение в 2020 г. объема валового кредита коммерческим банкам при увеличении объема их средств, размещаемых на депозитах в самом Центральном банке. Центральный банк, очевидно, полагает, что накопленный к октябрю 2019 г. профицит ликвидности в коммерческих банках в размере более 2 трлн руб. (Основные.... 2019), которые, по прогнозам, могут превратиться в 5 трлн руб. уже к 2023 г., могут стать угрозой для российской экономики. От этой угрозы политика регулятора «охраняет» экономику, вымывая ликвидность, которая может привести к росту кредитной массы, а тем самым в значительной степени блокирует все остальные факторы экономического роста.
Однако существует еще и механизм изъятия денег из экономики через повышенные процентные ставки по кредитам, как для бизнеса, так и для до-мохозяйств. Этот механизм прост, но эффективен, правда не для российской экономики: произведенный в экономике доход аккумулируется на счетах в коммерческих банках, которые частично используют его для кредитования по завышенной цене (учетной ставке) бизнеса или домашних хозяйств; в результате снижения спроса на деньги и повышения ставки дохода банков у последних образуются излишки, которые аккумулируются Центральным банком уже на своих счетах (депозитах коммерческих банков). Таким образом, экономика остается без денег (во всяком случае длинных денег), а макроэкономические регуляторы рапортуют о низкой инфляции.
Еще одним «эффективным институтом», тщательно «стерилизующим» экономику, является правительство, а особенно Министерство финансов РФ. Опираясь на «бюджетное правило», последнее азартно выводит ликвидность из экономики, скупая иностранную валюту через все тот же Центральный банк. Только в 2018 г. объем закупок валюты составил около 4 трлн руб. Эти деньги были изъяты из российской экономики и перелиты в экономику «западных партнеров».
Еще одним способом изъятия финансовых ресурсов из российской экономики, ограждающим ее от роста, является профицит бюджета. В 2018 г. он составил 2,7 трлн руб., а за 11 месяцев 2019 г. - 3,1 трлн руб. (Социально-экономическое., 2019Ь). В проекте бюджета на 2020-2022 гг. предусмотрено превышение доходов над расходами в размере от 0,8 до 0,2% ВВП. То есть за 2018-2022 гг. суммарный профицит можно оценить в 7,5 трлн руб., или порядка 1,1-1,3% суммарного ВВП за эти годы. Конечно, речь здесь идет только о федеральном бюджете, профицит консолидированного бюджета РФ составил только за 2018 г. и 11 месяцев 2019 г. более 7,2 трлн руб. (Социально-экономическое., 2019Ь).
Конечно, сам по себе профицит бюджета еще не тормозит экономический рост, хотя можно привести примеры, показывающие, что рост весьма благополучно сосуществует с дефицитом бюджета1. Более того, при четко организованном механизме трансферта дополнительных доходов в экономику, в наиболее эффективные точки приложения капитала и труда профицит может стать одним из существенных источников роста. Но вот вымывание ликвидности из экономики, что приобрело в России статус устойчивого института, как раз и блокирует экономический рост.
Согласно «бюджетному правилу» дополнительные доходы бюджета должны конвертироваться в иностранную валюту и направляться в Фонд национального благосостояния, инвестирование средств которого допускается лишь после достижения им размера в 7 трлн руб., который достигнут уже в 2019 г. (7,95 трлн руб. по состоянию на 1 декабря) (Социально-экономическое., 2019Ь). При этом оказывается, что, например, в 2019 г. из 2 трлн руб. бюджетного профицита 1,7 трлн руб. аккумулированы Министерством финансов РФ через выпуск облигаций государственного займа, в закупках которых все явственнее проявляется заинтересованность зарубежных инвесторов. Получаем весьма простую, но никак не поддающуюся логическому объяснению схему (если считать логичной деятельность по стимулированию экономического роста): наращивание государственного долга для формирования профицита бюджета, который расходуется на приобретение валюты с последующим ее размещением согласно рекомендациям МВФ в резервных фондах и на зарубежных счетах, причем основных экономических конкурентов России - США, ЕС, КНР. Есть только две «разумные» причины такой «стратегии». Во-первых, поддержание функционирования фондового рынка и привлечение в страну «горячих капиталов», ориентированных на высокие ставки доходности российских бумаг (основная масса бумаг торгуется по ставкам 6,2-7,2% годовых), которые на фоне падения ставок доходности практически всех серьезных эмитентов долговых обязательств являются лакомством для международных и российских финансовых спекулянтов. Во-вторых, упомянутое вымывание ликвидности с российского рынка.
Помимо стерилизации ликвидности банковская система блокирует экономический рост с помощью запретительных барьеров на пути получения инвестиционных кредитов. Доступ к «длинным деньгам» перекрывается высокими процентными ставками. Притом, что в коммерческих банках из-
1 «...В США за последние 44 года ...накопленный дефицит бюджета составил почти 14 трлн долл., а прирост американского ВВП - почти 19 трлн. В Великобритании ...накопленный дефицит составил 1,6 трлн ф. ст., а прирост ВВП - 1,8 трлн...» (цитируется по: Ершов, Танасова, 2019, с. 20).
быток ликвидности составляет порядка 2 трлн руб., средние процентные ставки по кредитам нефинансовым организациям на срок свыше трех лет составляют 8,5% в год (Социально-экономическое., 2019b, с. 197). Конечно, можно сослаться на то, что на депозитах юридических лиц остатки на конец 2019 г. составляли 22,9 трлн руб. и еще более 29 трлн руб. составляют остатки на депозитах физических лиц (Социально-экономическое., 2019b, с. 196), что вполне покрывает потребность в «длинных деньгах», учитывая, что на 1 декабря 2019 г общая сумма предоставленных кредитными организациями средств юридическим лицам на срок свыше одного года составила 29,7 трлн руб. (Социально-экономическое., 2019b, с. 193). Но это утверждение свидетельствовало бы либо о безграмотности, либо о лицемерии по следующим причинам.
С одной стороны, население не станет инвестировать в стагнирующую экономику, тем более, что рассматривает свои сбережения как «запас на черный день». Как упоминалось выше, реальные доходы населения практически не растут, и в этих условиях нарастает кредитная нагрузка на домохозяйства. Объем задолженности по кредитам, полученным населением, за вычетом ипотечных кредитов, составил на декабрь 2019 г. 9,9 трлн руб., увеличившись по сравнению с декабрем 2018 г. на 1,6 трлн руб. (Социально-экономическое., 2019b, с. 195).
С другой стороны, бизнес будет инвестировать только тогда, когда степень доверия к экономической политике государства станет выше, чем оценка риска от ныне проводящейся политики. Кроме того, что само государство блокирует факторы роста в экономике, оно еще и осуществляет изрядное давление на бизнес, причем не только административное, но и чисто экономическое. Так, например, за 2015-2018 гг. размер начисленных налогов и сборов увеличился в 1,7 раза1.
В целом, можно сделать вывод, что российские экономические институты настроены таким образом, чтобы щедро финансировать экономический рост за границей, но тормозить российский экономический рост, осушая его финансовую базу, блокируя рост деловой активности и потребительского спроса.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
Алексашенко С. Почему дно кризиса еще не пройдено? // Ежедневная деловая газета РБК. 2016. 29 июня. № 113 (2369). URL: https://www.rbc.ru/newspaper/2016/06/29 (дата обращения: январь 2020). Ершов М.В., Танасова А.С. Мир и Россия: инфляция минимальна, экономический
1 Рассчитано по данным Российской налоговой службы. URL: https://www.nalog.ru/rn77/ related_activities/statistics_and_analytics/forms/ (дата обращения: январь 2020).
рост замедляется, риски повышаются // Вопросы экономики. 2019. № 12. С. 5-23. https://doi.org/10.32609/0042-8736-2019-12-5-23
Интрилигатор М. Шокирующий провал «шоковой терапии» // Реформы глазами американских и российских ученых / под общ. ред. О.Т. Богомолова. М., 1996. С. 129-136.
Краткосрочные экономические показатели Российской Федерации / ФСГС. 2018. URL: https://gks.ru/compendium/document/50802 (дата обращения: январь 2020).
Львов Д.С., Макаров В.Л., Клейнер Г.Б. Экономика России на перепутье веков. М.: Управление мэра Москвы, 2000. 85 с.
Минакир П.А. Российский кризис: ожидания против фактов // Пространственная экономика. 2018. № 1. С. 7-15. https://doi.org/10.14530/se.2018.L007-015
Минакир П.А. Системные трансформации в экономике. Владивосток: Дальнаука, 2001. 536 с.
Минакир П.А. Шоки и институты: парадоксы российского кризиса // Пространственная экономика. 2016. № 1. С. 7-13. https://doi.org/10.14530/se.2016.L007-013
Минакир П.А., Горюнова Н.П. Финансовые кризисы на развивающихся рынках. М.: Наука, 2006. 215 с.
Миркин Я. Администрация роста // Российская газета. Федеральный выпуск. 2020. 3 февраля. № 22 (8076). URL: https://rg.ru/2020/02/03/iakov-mirkin-nashu-ekonomiku-legko-razognat-do-4-5-rosta-v-god.html (дата обращения: январь 2020).
Мировой рост продолжает оставаться вялым / МВФ. Июль 2019. URL: https://www. imf.org/ru/Publications/WE0/Issues/2019/07/18/WE0updateJuly2019 (дата обращения: январь 2020).
Монтес М.Ф., Попов В.В. «Азиатский вирус» или «Голландская болезнь»? Теория и история валютных кризисов в России и других странах. М.: Дело, 1999. 136 с.
Натхов Т.В., Полищук Л.И. Политэкономия институтов и развития: как важно быть инклюзивным // Журнал Новой экономической ассоциации. 2017. № 2 (34). С. 12-38.
Основные направления единой государственной денежно-кредитной политики на 2020 год и период 2021 и 2022 годов / Банк России. М., 2019. 148 с.
Петраков Н.Я. Русская рулетка. Экономический эксперимент ценою 150 миллионов жизней. М.: Экономика, 1998. 286 с.
Повышение роли внутренних реформ на фоне ухудшения прогноза мировой экономики. Доклад об экономике России / Группа Всемирного банка. 2019. 72 с. URL: http://documents.worldbank.org/curated/en/782731577724536539/pdf/Weaker-Global-Outlook-Sharpens-Focus-on-Domestic-Reforms.pdf (дата обращения: январь 2020).
Прокапало О.М., Бардаль А.Б., Исаев А.Г., МазитоваМ.Г., Суслов Д.В. Экономическая конъюнктура в Дальневосточном федеральном округе в 2018 г. // Пространственная экономика. 2019. Т. 15. № 2. С. 110-149. https://doi.org/ 10.14530/se.2019.2.110-149
Прокапало О.М., Исаев А.Г., МазитоваМ.Г. Экономическая конъюнктура в Дальневосточном федеральном округе в 2015 г. // Пространственная экономика. 2016. № 2. С. 123-157. https://doi.org/10.14530/se.2016.2.123-157
Сокращение внешнеторгового оборота России в условиях замедления роста мировой экономики // Бюллетень о текущих тенденциях российской экономики. 2019. Выпуск № 56. Декабрь / Аналитический центр при Правительстве Российской Федерации. URL: https://ac.gov.ru/uploads/2-Publications/_декабрь_web.pdf (дата обращения: январь 2020).
Социально-экономическое положение России - 2019 г. / ФСГС. 2019a. https://gks.ru/ bgd/regl/b19_01/Main.htm (дата обращения: январь 2020).
Социально-экономическое положение России - 2018 г. / ФСГС. 2018. URL: https://gks. ru/bgd/regl/b18_01/Main.htm (дата обращения: январь 2020).
Социально-экономическое положение России. 2017 год / ФСГС. 2018. № 12. URL: www.gks.ru/free_doc/doc_2017/social/osn-12-2017.pdf (дата обращения: январь 2020).
Социально-экономическое положение России. 2019 год / ФСГС. 2019b. № 12. URL: https://gks.ru/storage/mediabank/osn-12-2019.pdf (дата обращения: январь 2020).
REFERENCES
Aleksashenko S. Why the Bottom of the Crisis Has not yet Been Passed? Ezhednevnaya Delovaya Gazeta RBK [Daily Business Newspaper RBC], 2016, 29 June, no. 113 (2369). Available at: https://www.rbc.ru/newspaper/2016/06/29 (accessed January 2020). (In Russian).
Ershov M.V., Tanasova A.S. The World and Russia: Inflation is Minimal, Economic Growth is Slowing, Risks are Rising. Voprosy Ekonomiki [Economic Issues], 2019, no. 12, pp. 5-23. https://doi.org/10.32609/0042-8736-2019-12-5-23 (In Russian).
Intriligator M. Shocking Failure of 'Shock Therapy'. Reforms Through the Eyes of American and Russian Scientists. Edited by O.T. Bogomolov. Moscow, 1996, pp. 129136. (In Russian).
Lvov D.S., Makarov V.L., Kleiner G.B. Russia's Economy at the Crossroads of Centuries. Moscow, 2000, 85 p. (In Russian).
Main Directions of the Unified State Monetary Policy for 2020 and the Period 2021 and 2022. Bank of Russia. Moscow, 2019, 148 p. (In Russian).
Minakir P. A. Russian Crisis: Expectations Against Facts. Prostranstvennaya Ekonomika = Spatial Economics, 2018, no. 1, pp. 7-15. https://doi.org/10.14530/se.2018.L007-015 (In Russian).
Minakir P.A. Shocks and Institutions: The Paradoxes of Russian Crisis. Prostranstvennaya Ekonomika = Spatial Economics, 2016, no. 1, pp. 7-13. https://doi.org/10.14530/ se.2016.1.007-013 (In Russian).
Minakir P.A. System Transformations in the Economy. Vladivostok, 2001, 536 p. (In Russian).
Minakir P.A., Goryunova N.P. Financial Crises in Emerging Markets. Moscow, 2006, 215 p. (In Russian).
Mirkin Ya. Team of Growth. Rossiyskaya Gazeta. Federalniy Vypusk [Russian Newspaper. The Federal Release], 2017, 11 November. Available at: https://rg.ru/2017/11/20/iakov-mirkin-my-sozdali-unikalnuiu-ekonomiku-po-porucheniiam.html (accessed January 2020). (In Russian).
Montes M.F., Popov V.V. Asian Virus or Dutch Disease: Theory and Evidence of Currency Crises in Russia and Elsewhere. Moscow, 1999, 136 p. (In Russian).
Natkhov T.V., Polishchuk L.I. Political Economy of Institutions and Development: The Importance of Being Inclusive. Zhurnal Novoy Ekonomicheskoy Assotsiatsii = Journal of the New Economic Association, 2017, no. 2 (34), pp. 12-38. (In Russian).
Petrakov N.Ya. Russian Roulette: Economic Experiment at the Cost of 150 Million Lives. Moscow, 1998, 286 p. (In Russian).
Prokapalo O.M., Bardal A.B., Isaev A.G., Mazitova M.G., Suslov D.V. Economic Situation in the Far Eastern Federal District in 2018. Prostranstvennaya Ekonomika = Spatial Economics, 2019, vol. 15, no. 2, pp. 110-149. https://doi.org/ 10.14530/se.2019.2.110-149 (In Russian).
Prokapalo О.М., Isaev A.G., Mazitova M.G. Economic Situation in the Far Eastern Federal District in 2015. Prostranstvennaya Ekonomika = Spatial Economics, 2016, no. 2, pp. 123-157. https://doi.org/10.14530/se.2016.2.123-157 (In Russian).
Reduction of Russian Foreign Trade Turnover amid Slowing Global Economic Growth. Bulleten o Tekushchikh Tendentsiyakh Rossiyskoy Ekonomiki = Bulletins on Current Trends in Russian Economy, 2019, vol. 56, December. Analytical Center for the Government of the Russian Federation. Available at: https://ac.gov.ru/uploads/2-Publica-tions/jeKa6pb_web.pdf (accessed January 2020). (In Russian).
Short-Term Economic Indicators of the Russian Federation. Federal State Statistics Service, 2018. Available at: https://gks.ru/compendium/document/50802 (accessed January 2020). (In Russian).
Socio-Economic Situation in Russia. 2017. Federal State Statistics Service, 2018, no. 12. Available at: www.gks.ru/free_doc/doc_2017/social/osn-12-2017.pdf (accessed January 2020). (In Russian).
Socio-Economic Situation in Russia. 2018. Federal State Statistics Service, 2018. Available at: https://gks.ru/bgd/regl/b18_01/Main.htm (accessed January 2020). (In Russian).
Socio-Economic Situation in Russia. 2019. Federal State Statistics Service, 2019a. Available at: https://gks.ru/bgd/regl/b19_01/Main.htm (accessed January 2020). (In Russian).
Socio-Economic Situation in Russia. 2019. Federal State Statistics Service, 2019b, no. 12. Available at: https://gks.ru/storage/mediabank/osn-12-2019.pdf (accessed January 2020). (In Russian).
Still Sluggish Global Growth. IMF, July 2019. Available at: https://www.imf.org/ru/Pub-lications/WE0/Issues/2019/07/18/WE0updateJuly2019 (accessed January 2020). (In Russian).
Weaker Global Outlook Sharpens Focus on Domestic Reforms. December 4, 2019: 42nd Issue of the Russia Economic Report. World Bank, 2019, 72 p. Available at: http://docu-ments.worldbank.org/curated/en/782731577724536539/pdf/Weaker-Global-Outlook-Sharpens-Focus-on-Domestic-Reforms.pdf (accessed January 2020). (In Russian).
Поступила в редакцию / Submitted: 11.02.2020
Принята к публикации / Revised: 25.02.2020
Опубликована online / Published online: 30.03.2020
Статьи
Пространственная Экономика 2020. Том 16. № 1. С. 24-50
JEL: O15, O41, R12 https://dx.doi.Org/10.14530/se.2020.1.024-050
УДК 330.35+332.12
Теоретические и прикладные аспекты измерения потенциалов экономического развития регионов России
Н.А. Бураков, А.Я. Рубинштейн
Бураков Никита Александрович
младший научный сотрудник центра экономической теории социального сектора Институт экономики РАН, Нахимовский пр-т, 32, Москва, 117218, Российская Федерация E-mail: [email protected] ORCID: 0000-0001-8902-193X
Рубинштейн Александр Яковлевич доктор философских наук, профессор
руководитель научного направления «Теоретическая экономика»
Институт экономики РАН, Нахимовский пр-т, 32, Москва, 117218, Российская Федерация E-mail: [email protected] ORCID: 0000-0003-0455-3879
Аннотация. Представлено новое направление развития методологии моделирования потенциалов регионального экономического роста, разработанной авторами в своих предыдущих исследованиях. Предложенный подход основан на декомпозиции расширенной производственной функции в модели Мэнкью - Ромера - Вейла и измерении статистически ненаблюдаемых композитных факторов, характеризующих инновационный, инвестиционный и человеческий потенциалы регионального развития. Данная модель позволяет определить вектора весов исходных показателей для различных групп территориальных объединений. Выявляемые веса статистически наблюдаемых показателей являются основой для структурного анализа особенностей экономического развития различных территорий. Базовым методом, позволяющим количественно определить указанные потенциалы, является «Multiway Data Analysis». На основе данного метода многомерного анализа с использованием статистически наблюдаемых показателей, описывающих различные компоненты экономического развития регионов в период с 2001 по 2015 г., были получены оценки каждого из трех указанных потенциалов за каждый год для каждого рассматриваемого субъекта РФ. Выполненные расчеты позволили сравнить динамику потенциалов между собой для отдельных регионов. Также полученная информация стала основой сопоставления динамики различных потенциалов внутри регионов, которые имеют в своем составе города более чем с миллионным населением. Подробное ретроспективное изучение развития регионов позволило провести комплексный анализ и сформировать на его основе идентичные группы. Полученные динамические ряды явились статистической базой для определения
© Бураков Н.А., Рубинштейн А.Я., 2020
вклада Tpex композитных факторов в развитие каждого отдельного субъекта РФ с помощью повторного применения метода «Multiway Data Analysis» уже к данным факторам. Этот расчет позволил сформировать совокупный потенциал экономического развития для рассматриваемой группы регионов.
Ключевые слова: теория, методология, потенциалы экономического роста, производственная функция, декомпозиция, Multiway Data Analysis, MW-анализ, субъекты РФ
Для цитирования: Бураков Н.А., Рубинштейн А.Я. Теоретические и прикладные аспекты измерения потенциалов экономического развития регионов России // Пространственная экономика. 2020. Т. 16. № 1. С. 24-50. https://dx.doi.org/10.14530/se.2020.1.024-050
Theoretical and Applied Aspects of Measuring the Economic Growth Potential of Russian Regions
N.A. Burakov, A.Ya. Rubinstein
Nikita Alexandrovich Burakov
Junior Researcher at the Center for Economic Theory of the Social Sector
Institute of Economics of the RAS, Nakhimovsky Pr., 32, Moscow, 117218, Russian Federation
E-mail: [email protected]
ORCID: 0000-0001-8902-193X
Alexander Yakovlevich Rubinstein Doctor of Philosophy, Professor Head of Theoretical Economics
Institute of Economics of the RAS, Nakhimovsky Pr., 32, Moscow, 117218, Russian Federation E-mail: [email protected] ORCID: 0000-0003-0455-3879
Abstract. The paper presents a new direction in methodology of modeling the potentials of regional economic growth developed by the authors in their previous studies. The proposed approach is based on decomposition of the extended production function in the Mankiw - Romer - Weil model and measuring statistically unobserved composition factors characterizing innovative, investment and human potential of regional development. This model enables defining the weight vectors of initial indicators for different groups of spatial entities. Detected weights of statistically observed indicators are the basis for structural analysis of economic growth specifics in different regions. Multiway Data Analysis is the basic method to define these potentials quantitatively. Based on this method of multivariate analysis with statistically observed indicators describing various components of regional economic growth in the period from 2001 to 2015, obtained were estimates of each of the three specified potentials per year per Russian Federation constituent member under consideration. The dynamic analysis in form of such calculations assists in comparing the potentials in individual regions. The information gained also helps in the dynamic analysis of different potentials within regions concerning cities numbering over a million inhabitants. A detailed retrospective study of the regional growth made it possible to carry out an integrated analysis and
form identical groups thereafter. The time series obtained can serve as statistical tools for determining the contribution of the three composition factors of growth to each constituent member of the Russian Federation through repeated application of Multiway Data Analysis already to these factors. By way of such calculation the aggregate potential of economic growth for the group of the regions under consideration can be formed.
Keywords: theory, methodology, economic growth potentials, production function, decomposition, Multiway Data Analysis, MW-analysis, RF constituent members, region
For citation: Burakov N.A., Rubinstein A.Ya. Theoretical and Applied Aspects of Potential Measurement Economic Development of Russian Regions. Prostranstvennaya Ekonomika = Spatial Economics, 2020, vol. 16, no. 1, pp. 24-50. https://dx.doi.org/10.14530/se.2020.1.024-050 (In Russian).
ВВЕДЕНИЕ
При исследовании регионального экономического развития доминирующим подходом последних десятилетий стала количественная оценка влияния на экономический потенциал региона так называемых структурных характеристик, к которым в соответствии с «New Economic Geography» (NEG)1 и распространенными эмпирическими исследованиями (World., 2009; Russia., 2011; Проблемы., 2013; Новая., 2018) можно отнести следующие группы факторов: «плотность», описывающая пространственную концентрацию экономической активности; «расстояние», выражающее близость к крупным рынкам и центрам технологий с учетом развития инфраструктуры; «разделение», относящееся к институциональным барьерам, ограничивающим взаимосвязи с другими экономическими агентами (World., 2009).
По существу, такие же обобщенные характеристики регионального развития выделялись в известном российском исследовании: «естественные преимущества» - полезные ископаемые и выгодное географическое положение, и «приобретенные преимущества» - агломерационные эффекты, концентрация человеческого капитала и благоприятные институциональные условия (Зубаревич, 2009). Существует также ряд исследований, посвященных рассмотрению природно-климатических условий, системы расселения, инфраструктуры и т. п. (Кузнецова, 2013). Этот далеко не исчерпывающий набор обобщенных характеристик дополняют обычно и рядом других факторов, влияющих на экономический рост, включая квалификацию занятых, уровень технологического развития, институциональные
1 Возникновение НЭГ, как правило, связывают с работой Пола Кругмана (Кг^тап, 1991). Окончательное же оформление эта теория получила, как известно, в книге М. Фудзиты, П. Кругмана, Э. Венаблса е! а1., 1999).
условия и т. п. (Дробышевский и др., 2005; Луговой и др., 2007; Земцов, Смелов, 2018).
В данной статье основной акцент сделан на теоретических аспектах определения особой группы обобщенных характеристик - статистически ненаблюдаемых композитных факторов, методологии их экономического измерения и количественной оценки влияния на развитие российских регионов. С этой целью в работе введено понятие потенциального экономического роста, измеряемого показателем производительности труда, уровня которой способен достигнуть регион в зависимости от соотношения композитных факторов, характеризующих экономический потенциал развития данного субъекта РФ1. Измерение таких композитных факторов представляет собой довольно сложную задачу, как в методологическом плане, так и с точки зрения построения соответствующих эконометрических моделей, с использованием аппарата производственных функций.
КРАТКИЙ ОБЗОР ЛИТЕРАТУРЫ
Заметим, что стандартные модели экономического роста, представленные в известных работах (Solow, 1956; Cass, 1965; Koopmans, 1965), в определенном смысле позволяют объяснить региональные различия в ВРП неодинаковым накоплением факторов производства. В последующих моделях (Romer, 1986; Lucas, 1988) экономический рост и научно-технический прогресс рассматриваются в качестве эндогенных переменных. При этом указанные модели, обеспечившие несколько лучшее понимание «движущих сил экономического роста», по мнению ряда авторов, не выявляют все же его фундаментальных причин (Acemoglu et al., 2005, p. 386). В соответствии же с работой (North, Thomas, 1973) объяснение этому можно получить, исследуя институты - существующие «правила игры» в различных регионах. Отмечая значимость институциональной среды, подчеркнем, что направленность данного исследования связана с производственными функциями и их декомпозицией, где «движущие силы экономического роста» принимают вид конкретных и, главное, измеряемых факторов.
Одной из первых отечественных работ, где для анализа экономического роста регионов применялась декомпозиция довольно простой производственной функции, было исследование (Дробышевский и др., 2005), в котором, как справедливо отмечает ряд авторов, неучтенными оказались многие
1 Заметим, что введенное понятие отличается от «потенциального выпуска», который в соответствии с макроэкономической теорией представляет собой максимальный уровень выпуска при полном использовании всех факторов производства и нормальном уровне загрузки мощностей. В данном случае речь идет не о факторах производства, а о композитных характеристиках экономического развития региона (Бураков и др., 2019b; Бураков и др., 2019a).
факторы, которые относят к факторной производительности, «.включая различия в квалификации занятых, то есть человеческий капитал, уровень технологического развития, различные институциональные и экономико-географические условия» (Земцов, Смелов, 2018, с. 87; Луговой и др., 2007).
Особую роль, исходя из целей настоящей работы, играют такие композитные факторы, как человеческий капитал и инновации, которые, по данным многочисленных отечественных и зарубежных исследований, становятся ключевыми факторами развития регионов, опережая влияние инвестиционной составляющей экономического роста (World., 2009; World., 2018; Russia., 2011).
С учетом этого определенным продвижением можно считать использование в региональной проблематике более сложных моделей производственных функций. Речь, в частности, идет о моделях экзогенного роста Со-лоу (Solow, 1956; Solow, 1957) и их различных модификаций1. В качестве примера можно назвать применение модели (Mankiw еt al., 1990) в анализе экономического роста регионов, в которой «свойства человеческого капитала аналогичны свойствам капитала физического:
где Ж - выпуск; К - физический капитал; Н - человеческий капитал (знания, умения и навыки); Ь - труд; А - нейтральный (по Харроду) технический прогресс («трудосберегающий прогресс», при котором фактор труда растет быстрее численности рабочих); а > 0 и в > 0 - параметры производственной функции: а + в < 1» (Земцов, Смелов, 2018, с. 88).
Отметим, что модель экзогенного роста Солоу в модификации Мэн-кью - Ромера - Вейла применялась в многочисленных исследованиях, направленных на определение факторов регионального развития, включая человеческий капитал и инвестиции в различные отрасли экономики (Штер-цер, 2006; Комарова, Павшок, 2007; Комарова, Крицына, 2012; Божечкова, 2013), а также структурной, внешнеторговой и конъюнктурной составляющих экономического роста (Синельников-Мурылев и др., 2014) и других работах, посвященных региональной экономике.
О МОДЕЛИ ЭКОНОМИЧЕСКОГО РОСТА
При всей схожести предлагаемого в данной статье подхода - имеется в виду использование модели Мэнкью - Ромера - Вейла и ее разложение
1 Так, по мнению Мэнкью, Ромера и Вейла, расширение модели Солоу, включающей накопление человеческого и физического капитала, обеспечивает хорошее объяснение описания различий между странами (Мапктмг е! а1., 1990).
W = Ka H (AL)1-a-e,
(1)
на отдельные составляющие экономического роста, содержит он и принципиальное отличие, позволяющее говорить о новизне предлагаемого метода измерения экономического потенциала регионов. Как и в других случаях, речь идет о линеаризованной производственной функции, полученной в результате логарифмирования выражения (1):
1пЖ = в 1пН + (1- а - в) lnAL + а 1пК. (2)
Дело в том, что в рассмотренных выше исследованиях производственная функция в обычной или линеаризованной форме используется, как правило, для оценки влияния на экономический рост в регионе (выпуск или производительность труда) статистически наблюдаемых показателей, которые служат отдельными характеристиками, статистически ненаблюдаемых факторов, таких как человеческий капитал или инновации. При этом любой набор показателей, включаемых в эконометрическую модель и характеризующих, по замыслу исследователя, композитные факторы, позволяет оценить лишь независимое влияние на экономический рост каждого из них в отдельности1. Оценка же самих композитных факторов замещается оценками влияния на экономический рост их отдельных составляющих, без учета их взаимосвязей.
Вместо обычно используемых статистически наблюдаемых показателей, характеризующих отдельные факторы в модели Мэнкью - Ромера -Вейла (например, среднее число лет обучения, доля выпускников вузов в трудоспособном населении, объем инвестиций в отдельные отрасли, число работников, занятых в НИОКР, число жителей региона, вовлеченных в предпринимательскую деятельность, и т. д.), предлагаемый подход, как уже отмечалось, основан на выделении статистически ненаблюдаемых композитных факторов. Введем в связи с этим следующие обозначения:
Y= 1пЖ; Р1 = в1пН; Р2 = (1- а - в) 1пАД- Р3 = а1пК. (3)
В дальнейшем будем считать, что уровень экономического развития региона может быть измерен показателем производительности труда, который способен достигнуть регион в зависимости от накопленных в нем человеческого, инновационного и инвестиционного потенциалов, комбинация которых определяет его совокупный потенциал экономического развития:
Y= F р Р2, Р3) = ФР1 + + Ф3Р3, (4)
где Y - производительность труда (отношение ВРП к числу занятых);
1 Обратим внимание на возможные ошибки полученных оценок, возникающие из-за эн-догенности исходных показателей. Для корректировки модели с эндогенными показателями обычно подбирают такие экзогенные переменные, которые коррелирует с эндогенными, но не коррелирует с ошибкой в модели, что не всегда оказывается простой задачей.
