CC BY
31
РОССИЯ И МИР
В НОВОМ ВЕКЕ
И.Я.Левяш
РОССИЯ В XXI ВЕКЕ: МЕЖДУ РОКОМ ГЕОПОЛИТИКИ И ИМПЕРАТИВОМ ГЛОБАЛИЗАЦИИ
Левяш Илья Яковлевич - доктор философских наук, профессор Белорусского государственного педагогического университета.
Глобализация как вызов России
«Глобализацию не выбирают» (Т. Онг, председатель делового совета АТЕС // Дипкурьер НГ. 9.11.2000)
Уже постановка проблемы взывает к архетипам судьбоносного выбора России. Они формировались и эволюционизировали по формуле А.Тойнби «Вызов-и-Ответы». Ее контекст в том, что «Вызовы-и-Ответы» не сводимы к внешнему взаимодействию, и «по мере развертывания процесса наблюдается тенденция к смещению действия из области внешнего окружения...в область внутреннюю. Иными словами, критерий роста - это прогрессивное движение в направлении самоопределения» (42, с. 258).
Вызов истории - это категорический императив выживания и свободного развития цивилизации и ее ядра - культуры, но Ответ, в конечном счете, зависит от того, какова степень «внутреннего творческого импульса» принявших вызов народов (См.: 42, с. 114). Их реальная субъектность означает динамичную способность к адекватным ответам. Но эти действия могут быть неадекватными, и тогда народы становятся статичными объектами, в терминологии А.Платонова - «дубъ-ектами».
Ответы России на вызовы исторического Времени всегда в решающей мере зависели от степени ее субъектности, реальной способности к внутренней динамике и в меру этого - реакции на внешние вызовы. В таком ракурсе ведущие отечественные архетипы представляют собой далеко не линейную драму взаимодействия и смены смыслообразующих символов.
Первым стал эзотерический и статичный, вне исторического времени, образ затаившейся от монгольско-тевтонских лихолетий «святой Руси». Но в итоге собирания и упрочения России, поднятой на дыбы Петровской трансформацией, гоголевский гений создал символ России как «птицы-тройки». В 20-30-х годах XX в. возник образ вновь пассионарной России. Она, по Е.Замятину, - ледокол, «такая же специфически русская вещь, как и самовар...всюду моря свободны, только в России они закованы льдом... - и чтобы не быть отрезанным от мира, приходится разбивать эти оковы. Россия движется вперед странным, трудным путем, не похожим на движение других стран...она взбирается вверх - и сейчас же проваливается вниз... она движется, разрушая» (13, с. 28). Под занавес прошлого века «ледокол» постигла судьба «Титаника», а кричащие масштабы и глубина «провалов» страны не оставили места эзотерике. Святая Русь «всплыла» и ныне нередко маркируется как «остров Россия» (В.Л.Цымбурский).
Обратим внимание на разрывы между смысловыми приметами этих символов. Образы прикровенной Руси и откровенного «острова» - из статичного ретро (Московского царства или ближе - СССР за «железным занавесом»). Динамичная «тройка» - это футуро-образ. Она «несется», не ведая куда и не зная ни откуда, ни как, ни кто, собственно говоря, «ямщик».
О чем свидетельствует этот противоречивый символический ряд? Россия всегда более устремлена либо в свое прошлое, либо в будущее, умаляя первосте-пенность, более того - самоценность настоящего. В терминах Тойнби, архаизм и футуризм - в равной мере Утопия, идеализация былого или чаемого, но неизменно - недооценка библейского «здесь и сейчас». Не говоря уже о символах «птицы-тройки» и «острова» (они не технологичны, и с ними просто невозможно работать), и «ледокол» оказался ситуационным, а не эпохальным. Этот символ - ретро последнего поколения: ныне Россия определяет свой национально-государственный маршрут, маневрируя среди глобальных айсбергов.
Современный российский маршрут своеобычен не только «подъемами» и «провалами», но и тем, что он на порядок сложнее линейно понятой формулы «Вызов-и-Ответ». Его характер во многом определяется реальной субъектностъю России. Смысловой эпицентр дискурса этой проблемы в прояснении дилеммы «глобализация или геополитизация» относительно мира вообще и России в особенности. Изначально Россия не признала в идее, и тем более в практике глобализации, «свое иное»: «Глобализация, - отмечает В.Федотова, - вообще не стала темой серьезного размышления правящих кругов ни в качестве угрозы (как ее воспринимают старые "левые"), ни в качестве вызова (как к ней должна была бы отнестись правящая элита)» (46, с. 60).
Глобализация во многом рассматривается как вселенский апокалипсис. Риторически звучат уже названия работ известных авторов - «Антропологическая катастрофа» (П.Гуревич) (10), «Конец цивилизации, или конфликт истории» (А.Нек-лесса) (33). Согласимся с В.Федотовой в том, что «с левых позиций...отношение к
глобализации в России сегодня похоже на прежнее отношение к капитализму» (46, с. 59). Но, оказывается, это не только «левая» ориентация. На заседании Совета по внешней и оборонной политике в 2001 г. не нашла поддержки предложенная в докладе СВОП формулировка процесса глобализации, определяющая этот процесс как объективную данность. В. Третьяков заметил, что «доклад изначально пессимистичен» и его следует назвать не «Россия в условиях глобализации», а «Конец России в процессе глобализации» (НГ. 6.03.2001).
Дискуссии о глобализации скрывают базовую коллизию: мы говорим о глобализации, а подразумеваем геополитику. Но почему? Россия, отмечает Л.Ионин, вступила в XXI век далеко не фаворитом. Поэтому «российские и американские элиты смотрят...в разных направлениях: американцы в XXI век (ключевое слово "глобализация"), а россияне - в XX (ключевое слово "геополитика")... речь идет о столкновении, с одной стороны, партикуляристской геополитической идеологии.., и с другой - универсального глобалистского проекта» (18, с. 34).
Однако М.Чешков уместно подчеркивает, что болезненный характер восприятия глобализации не сводим к ее противопоставлению геополитике. Глобализация «несет вызов цивилизационному сознанию, грозя ему нивелировкой и хаосом». В таком контексте возникает потребность в смысловом и структурном углублении идеи «снять противоречие глобальности и цивилизованности, столь характерное для российского общественного сознания, возможно, углубляя научно-познавательный смысл идеи глобальности» (1, с. 44).
Отмеченное противоречие в его подлинном объеме находится в пространстве треугольника «глобализация - геополитика - культура/цивилизация». Это вызывает фундаментальные вопросы. Исходные из них: что такое глобализация? Является ли она объективным и, следовательно, неизбежным процессом, охватывающим весь мир? Как она соотносится с процессами геополитизации мира в целом и России - в особенности как культурно-цивилизационного феномена?
Природа глобализации остается остро дискуссионной, и прежде всего нет консенсуса по поводу соотношения между исходными и базовыми концептами «интернационализация», «интеграция» и «глобализация». Интернационализация и интеграция государств и социумов обеспечивают синергию совместных действий и исторически предшествуют глобализации. Однако они, во-первых, выражают скорее внешнюю связь между акторами глобального процесса, во-вторых, ограничены поиском гарантий от нынешнего хаоса лишь для некоторых групп государств и народов. Глобализация не отменяет этих процессов, но и не сводится к ним.
Есть смысл расстаться и с иллюзией отождествления общечеловеческих (мировых) и глобальных проблем. Парадокс в том, что все глобальные проблемы - общечеловеческие, но далеко не все общечеловеческие проблемы - глобальные. Всегда есть и будут общечеловеческие проблемы, которые могут быть решены на индивидуальном, групповом, страновом уровнях.
Инновационный характер глобализации заключается в том, что это процесс развертывания качественно новых, уникальных в истории человечества планетарных противоречий. Укажем на три ключевых момента: 1) в этих противоречиях сфокусированы проблемы глубинных оснований выживания и свободного развития рода «Человек» как целостности (в строгом смысле этого системного понятия); 2) они могут быть успешно решены лишь путем кардинальной смены или эволюции ценностно-смысловой парадигмы современных цивилизаций в направлении глобального общественного блага и только во взаимообусловленности действий народов и государств; 3) они обусловливают реструктуризацию мира - расщепление, миграцию и новую консолидацию культурно-цивилизационных комплексов (КЦК) на фоне естественной в этом процессе борьбы за цивилизационную гегемонию или культурное лидерство.
В конечном счете КЦК - это самая крупномасштабная модель культуры и цивилизации, целостность ее хронотопа, смыслового ценностно-символического ядра и его органических взаимосвязей со всеми компонентами данного типа (см.: 30, с. 247). На «суде истории» (Гегель) ныне ответ предстоит дать прежде всего «осевым» КПК.
Реалии глобализации одновременно создают и беспрецедентные трудности, и объективные предпосылки решения дилеммы культуротворческого «единосуще-го» или только цивилизационной «одинаковости» (см.: 38, с. 143). Глобализация -это становление единой и взаимосвязанной, в терминах Тойнби, «Цивилизации с большой буквы» на основе гомогенизации материальных производительных сил, социально-политических отношений и структур. Глобализация культур, напротив, - процесс адаптации общецивилизационных достижений к культуротворче-ству, выработка творческой способности национальных культур к «самостоянию» и вместе с тем - к «цветущей сложности» (К.Леонтьев) в контексте общечеловеческих ценностей и смыслов.
В таком ракурсе культурные универсалии должны стать неким тег1шт сотрагайошз (лат. третий член сравнения как критерий совпадения сравниваемых вещей). Эта формула несовместима ни с космополитичным глобализмом, ни с эгоцентричным национализмом. Новое дыхание обретает замечательная мысль В. Соловьева: «Для показания своей национальной самобытности на деле нужно думать о самом этом деле, нужно стараться решить его самым лучшим, а никак не самым национальным образом. Если национальность хороша, то самое лучшее решение выйдет и самым национальным, а если она не хороша, так черт с нею» (40, с. 7).
«Думать о деле» глобализации - значит прежде всего упрочить универсалистские опоры и творчески-преобразующий потенциал культуры. В конечном счете, креативная способность ответить на вызов глобализации зависит от становления неизвестного ранее способа реализации завещания «осевого времени» - цивилиза-ционного единства в конструктивном культурном многообразии.
От геополитики к геоглобалистике: циклопы и титаны
«В мире есть только два владыки - меч и дух.
И в конце концов дух всегда одерживает победу над мечом»
(Наполеон)
Глобальная универсализация - еще не структурированная плазма, посягающая на реалии и сакралии «месторазвития». С силой естественного закона притяжения/отталкивания она порождает и воспроизводит геополитику. Французский геополитик И.Лакост обозначил ее предмет как весь спектр отношений между государствами, которые имеют пространственное выражение (53).
Геополитика напоминает мозг с двумя асимметричными полушариями. Она непреходяще исходит из динамичного и неравновесного баланса авторитета силы (Realpolitik) и силы универсалистского авторитета. Если для св. Павла «Бог не в правде, а в силе», то для Александра Невского - наоборот: «Бог не в силе, а в правде». Перспективная геополитика - это труд титанов, держащих на себе мир, но не безоглядно крушащих его циклопов. В ней есть место трудному синтезу авторитета силы и силы авторитета.
Общая формула такова, что «коренной» универсализм, в конечном счете, побеждает, когда его усилия подкрепляются «пристяжными» Realpolitik, но не сводятся к ним. Классический прецедент - наполеоновская эпопея. Вначале ради аннексии России диктатор, по версии Достоевского, искал дружбы с Александром I и - по натуре скептик - предлагал: «Если я приму православие и освобожу ваших рабов, пойдут за вами русские или нет?». «Никогда!» - вскричал я в негодовании» - такова отповедь автора романа «Идиот» от имени России (11, Т. 8, с. 415). Лишь на острове св. Елены Наполеон признал, что «...в конце концов дух всегда одерживает победу над мечом» (цит. по: 22, с. 426). Эта запоздалая мудрость неведома З.Бжезинскому, автору модного символа глобальной «шахматной доски» и геополитического проекта расчленения России. И у нас есть немало сторонников симметричного Ответа. Апофеозом является формула А.Дугина: «Кто говорит геополитика, тот говорит война» (12).
Мир всегда, но в условиях современности в особенности - это не плоскость или «шахматная доска», а прежде всего нелинейное пространство или сфера, в которой «геополитику, конечно, никто не отменял, но и глобализация - не менее серьезная реальность» (44). Мир в корне изменяется, бросая вызов традиционной геополитике, сомневаясь в ее сиротском отчуждении от ее культур-но-цивилизационных оснований и по-новому ставя гамлетовский вопрос.
Нельзя не видеть, что глобализация внесла принципиальные изменения не только в противоборство «меча и духа», но и в их взаимопроникновение. Многие об-
стоятельства обусловливают эти кардинальные сдвиги. Среди них трансформация роли государства; движение от геополитики к геоэкономике. Для нашей проблемы первостепенна регионализация мира.
Парадокс в том, что известные регионы - территории, но далеко не всегда территории - регионы. У них - предыстория тысячелетий существования и эволюции внешне связанных, но самодостаточных «одноклеточных» макрокосмов. Регион, как кулътурно-цивилизационный феномен, обретает смысл только в контексте глобализации. Являясь относительно самостоятельным, регион абсолютно несамодостаточен как подсистема глобальной целостности и вне ее взаимосвязи и взаимообусловленности - просто территория.
Глобализация более связана с цивилизацией, а регионализация - с культурой (36, с. 174). Отсюда - «осевая» проблема идентичности и способов межрегиональных взаимосвязей. Наиболее перспективная из них интеграция больших, достигающих все большей степени гомогенности, но уже не самодостаточных пространств. Все более ясно, что их консолидация диктуется не только массой, формой, расположением и т.п., но (как и сами эти признаки) также динамикой, гераклитовым потоком мирового океана. Космос политики и ее «своего иного» - геополитики предстает как целостность культурно-цивилизационных оснований деятельности человека.
В конечном счете, какова геополитическая культура, такова и геополитика, и геоэкономика. Их синтез на культурфилософских основаниях обусловливает формирование нового интегративного направления теории и практики - геоглобалистики. Геополитика - власть алгоритмов пространства над временем, геоглобалистика - власть ритмов мета-времени над мета-пространством. Это исход из круговерти неотвратимой судьбы и непредсказуемой фортуны в динамичный логос взаимосвязанного, единого и неделимого глобального хронотопа.
Идентификация и самоидентификация России в мире
«Рг/съ - прадедам, Россия - нам» (М.Цветаева)
Различение понятий идентификация и самоидентификация имеет принципиальный характер. С одной стороны, что есть Россия и чем она может стать, как она воспринимает себя, и, в свою очередь, мир ее, - это взаимосвязанные, но разные вопросы. Их ставил, отталкиваясь от Гоголя, еще Достоевский: «Тройка, птица-тройка, кто тебя выдумал!...И летит, и сторонятся в почтительном недоумении на-роды...И дивятся другие народы...Если в эту тройку впряжен Чичиков, Собакевич, Ноздрев,... то при каком хотите ямщике ни до чего хорошего не доедете. Не починить ли тройку? А для этого что - вникнуть посмотреть...» (11, т. 15, с. 351). Такие
«смотрины» обнаруживают альтернативы: является ли Россия великой мировой державой? великой региональной державой? вообще державой?
Амплитуда суждений и оценок настолько безбрежна, что позволяет воспроизвести лишь самые характерные позиции. Кричащий штрих на этом фоне - нередкая апелляция к определению Николаем I традиционной России как «больного человека» (см.: 43, с. 501). Однако в эпицентре картины - анализ и оценки наследия, с которым Россия связана непосредственно. В таком ракурсе немецкий исследователь К.Зегберг подчеркивает первостепенность вопроса о «взаимосвязи между глобализацией, советским наследием и происходящими переменами... » (14).
Некоторые российские политологи и геополитики ставят кардинальный вопрос: «Как могло столь быстро свершиться такое глубокое падение?». По их мнению, ответ заключается в неудаче свойственного советскому обществу глобального проекта. Тем не менее «ни о какой победе Запада над Востоком в самой этой («холодной») войне говорить нет оснований» ( 19). На наш взгляд, такие основания есть, и нет оснований заявлять о глобальном характере коммунистического проекта.
В России коммунизм был одной из ипостасей индустриального общества, незападным типом его строительства и модернизации. Тем не менее, пережив период «бури и натиска», проект быстротечно мутировал. Таков рок жесткой конструкции и имперской «сверхзадачи» Системы (27). В программной статье В. Путин усмотрел основную причину «обвала» в «наследии в виде экономики советского типа». Главный ее порок - идеократический характер. Реализуя коммунистическую доктрину, Россия 70 лет шла «по тупиковому маршруту движения». За этот «эксперимент» заплачена «огромная цена». В общемировом контексте Россия оказалась неконкурентоспособной: «Власть Советов не сделала страну процветающей, общество - динамично развивающимся, человека - свободным» (35).
Иными словами, советская модернизация была относительно успешной в до-глобальную эпоху и абсолютно тупиковой - с ее наступлением. Коммунистический проект, по замыслу являясь мировым, никогда не был глобальным. В нем царили: охранительная идеократия против меритократии, технологический консерватизм против вызовов технотронных революций, «островная» автаркия против открытого общества. Империя напоминала странную птицу немецкого художника П.Клея, устремленную вперед, но с повернутой назад головой. Она стремилась не к решению инновационных проблем взаимосвязанного мира, а к неизбывной «нулевой сумме».
Некоторые российские политологи склонны к реквиему по России, на сей раз в связи с демократическим процессом. Для них «современная российская демократия возможна только как результат бифуркационного застоя», ибо «антиномия требует не выбора, но смирения с сосуществованием взаимоисключающих альтернатив» (17, с. 159). Логическая цепочка этого процесса: вначале констатация антиномии «традиционализм - модернизация» (читай: геополитика - глобализация); далее - смирение, признание этого противоречия как неразрешимого или рока;
далее, поскольку бифуркация не бесконечна и от выбора не уйти, неверие в модернизацию/глобализацию, инволюция к традиционному изоляционизму («острову») и, наконец, имплозия («схлопывание», или саморазрушающий, направленный вовнутрь взрыв). Чем значительнее, масштабнее этот комплекс, тем разрушительнее последствия взрыва.
«Российская Атлантида» - предложенный В.Цымбурским образ такого конца. Интересно, что она не просто страна, а именно империя, «которую мы потеряли». Россия лишена признанного метаисторического идеала, который мотивировал бы ее существование. Тем не менее ее имперский «геополитический ритм» пока жив и способен подсказывать направление интересов. «Российская Атлантида» еще не затонула, но проблема ее безопасности требует иного подхода (48,49).
Вообще характерна взаимосвязь: именно те, кто убежден, что «умом Россию не понять», склонны верить в ее фатум как имперского Феникса. Понятна надежда А.Зиновьева «подняться на уровень одной из ведущих стран планеты, о чем мы мечтаем». Иное - претензия «составить...серьезную конкуренцию в битве за мировое господство...» (16; см. также: 15). Фантазмы «снов разума» беспредельны и допускают, что «...в нашей судьбе заложен и космогонический смысл...проявилась астральная, космогоническая судьба России» (ЛГ. 5.11.2003).
Такой расклад суждений и оценок - от утратившей пассионарность до обремененной космической судьбой России - вызывает «почтительное недоумение» мира. Но также с различных позиций. Продуктивно выявить их «золотую середину». Говоря словами В.Путина, российский истеблишмент не рассматривает страну как «инвалида», но нет и иллюзий по поводу проблематичного характера возрождения страны.
Трезвое видение России «извне» сводится к тому, что страна медленно, но все же выходит из смутного времени. Американский политолог Д.Ремник, автор книги «Могила Ленина», указывает на глубинные истоки феномена России-Феникса: «Если бы русские сегодня пытались создать современное государство исключительно по иностранным образцам и если бы в русской истории не было бы ничего,... на что можно было бы опираться и чем можно было бы гордиться, мало чего можно было бы ожидать. Но дело обстоит не так...почва российской истории далеко не бесплодна». Ремник приходит к заключению: «Несмотря на очевидную стратегическую слабость России, на Западе преобладает мнение, что она возродится как великая держава..» (НГ-Сценарии. 8.12.1999). Ф.Фукуяма считает естественным, что после крушения коммунизма и развала Советского Союза встал вопрос о национальных интересах новой России. Эти интересы имеют динамический характер, связанный с глубоким преобразованием самоидентификации России. Даже те, кто выступает за возврат к «объективным» национальным интересам, «внутренне верят, что это означает смену статуса сверхдержавы XX века на статус великой державы XXI века» (47).
История повторяется на новом витке, и вновь актуализируется формула князя А.М.Горчакова: «Интересы России заключаются в двух следующих принципах. Устранить все, что могло бы нарушить работу в области реформы. Препятствовать, поскольку это зависит от нас и не противоречит нашей основной задаче, чтобы в это время политическое равновесие было нарушено в ущерб нам» (цит. по: 6).
Россия, как великая держава начала XXI в., вынуждена удерживать политическое равновесие в неузнаваемо новом мире. Вызовы национальной безопасности России отчетливо просматриваются «по всем азимутам» (24). В такой ситуации стратегия политического равновесия требует надежного «панциря» (Вебер) - укрепления обороноспособности страны.
Однако не менее значим и горчаковский принцип в контексте, который не противоречит поставленной властью основной задаче осуществления реформ. Эта задача требует творческого видения нового типа взаимообусленности внешней и внутренней ипостасей национальной безопасности. Поиски парадигмы вращаются вокруг проблемы соотношения страны и державы. Одна из альтернатив представлена экспертом Фонда Карнеги: «Основной вектор усилий России в новом веке должен заключаться в том, чтобы стать успешной страной... Слово страна сознательно противопоставляется понятию держава» (44). Такое кредо ведет к слому одного из ключевых российских архетипов, ибо сильное государство было и остается непреходящей ментальной ценностью россиянина.
Драма российской государственности в том, отмечает М. Делягин, что в мире глобальных вызовов она пока не смогла «перейти от задач выживания к задачам развития» (6; см. также: 28). В России традиционно такую сверхзадачу формулирует ее системообразующий субъект - государство. Однако «Как нам обустроить Россию?» - это вопрос не только государства, но и общества, не только управления, но и самоуправления в духе Солженицына-Сахарова. Академик М. Келдыш говорил: «Власть и Россия не тождественны. Родина у человека одна - «запасных нет», а жизнь и шанс подарить людям свое творчество даются один раз и даются Богом, а не властью» (ЛГ. 2-8.10.2002).
Искомая формула: «И страна, и держава». Только совокупный потенциал общества и государства - надежная предпосылка могущества и величия России. Уникальная для России возможность выживания и развития в условиях глобализации - это ее потенциал: природно-ресурсный и человеческий, которому еще предстоит стать двуединым. О дистанции, которую страна должна пройти по этому пути, красноречиво свидетельствует формулировка темы конференции Римского клуба «Устойчивое будущее России?!» (2000) - одновременно с вопросительным и восклицательным знаками. Один из эспертов Клуба разъяснил возможность разрешения этого парадокса только одним способом - в трансинновационной деятельности. В. Путин акцентировал такую ориентацию, отметив, что «соль» современной российской идеи в том, чтобы обеспечить конкурентоспособность России.
Пора следовать тойнбианскому критерию прогрессивного движения в направлении самоопределения.
Гетерогенность Запада - дилемма для России
« Фауст: Куда же мы теперь ?»
(Гёте)
Беспрецедентная после обвала «железного занавеса» открытость России миру - в принципе в русле глобализации. Однако в определении маршрута она пока по преимуществу движется в пределах традиционной «Руси прадедов» - незавершенного поиска своих цивилизационных оснований и соответствующих геополитических ориентаций. Вопрос Киплинга: Россия - самая западная из восточных или самая восточная из западных стран? - остается открытым.
Основные альтернативы России можно представить логической триадой: од-нополярный - многополярный - многомерный мир. В фаворитах - концепция од-нополярного мира. На ее фронтоне - лозунг американоцентричного мирового порядка. Как пишет политолог М.Соррел: «Мир не глобализируется, он американизируется» (54, с. 61). По Бжезинскому, США являются «первой, последней и единственной глобальной супердержавой» (цит. по: 3, с. 150).
Общий баланс претензий США на «сверхдержавность» подводят авторитетные американские политологи и геополитики. Г.Киссинджер констатирует, что «перед лицом, быть может, самых глубоких и всеобъемлющих потрясений, с какими когда-либо сталкивался мир, они не в состоянии предложить идеи, адекватные возникающей новой реальности» (23, с. 3). По словам Д.Саймса, у США, конечно, есть глобальная роль, но это не означает их глобальной миссии. В целом в русле такого подхода предложенный С.Хантингтоном необычный концепт полуторапо-лярного мира, в котором мировая система является «неким странным гибридом, некой одно-многополярной системой, в которой существует одна супердержава и несколько крупных держав» (51, с. 36). Неоимперские претензии обрекают США на удел «одинокой супердержавы-изгоя». В пределах смысла «полутораполярного мира» это означает необходимость не только крепить союз США с великими европейскими державами, но и вовлекать в сотрудничество Россию с целью нейтрализации Китая, Японии и исламской угрозы (50). Такое предложение - «чистая» геополитика, потому что его автор так и не определился с цивилизационной идентичностью России.
«Неудобной позе» России между двух стульев - американского клиента и евразийского шерифа - противопоставляется концепция многополюсного мира, в котором Россия - один из его «ведущих игроков» (см., например: 37). Однако такой подход вряд ли соответствует интересам как России, так и мира. «В услови-
ях многополярного мира каждый из «полюсов» обречен на противостояние единственной сверхдержаве. Но такое позиционирование обнаруживает уязвимость России по ряду известных важных параметров. В многополюсном мире Америка имела бы дело с разобщенными субъектами международных отношений, и России это не гарантирует стабильности... Нам необходимо настойчиво стремиться к отказу от устаревшей геополитической парадигмы» (Ионин) (19).
Если многополярный мир - это «многополюсный миф» (Мирский), то более адекватным геоглобалистскому подходу представляется концепт многомерного мира (Салмин) (6). Современность и без постмодерна - одновременно и древо, и ризома, объективная тенденция к единой мета-цивилизации в контексте множества культурных миров (см.: 29) Отсюда - реалистическая констатация: «Мир превратился не из биполярного в многополюсный, а из двухмерного в многомерный ...это пересекающиеся и взаимодействующие друг с другом, но все же разные миры... Для каждого измерения должна существовать своя стратегия» (19).
Многомерность мира иллюстрируется и частным (от слова «часть»), но в то же время главным (относящимся к главной части) примером - проявлением себя Запада как двуликого Януса. Суть этой двуликости кратко выразил М.Лернер: «Европа разрывается между нуждой в Америке и отвращением к ней» (31, с. 469). Американо-европейский брак по расчету переживает нелегкие времена. США и Европа еще спят в одной постели, но уже видят разные сны. В этом фрейдистском комплексе «любви-ненависти» геополитика - лишь вершина айсберга, а его основание - фундаментальное, глубинное раздвоение «Запада», дистанцирование и подготовка к «разводу» американского и европейского культурно-цивилизационных комплексов.
Здесь главный нерв проблемы. Многие властители дум в России оказались в плену мифологем «евроатлантической цивилизации» («Севера» - на языке российских либералов) и почившего в бозе единого «Запада». Но российские либералы еще питают иллюзии на этот счет. В документе объединительного съезда правых сил отмечалось: «Глобальная миссия России - замкнуть Северное Кольцо (Европа - Россия - Япония - Северная Америка). Тем самым Россия призвана внести решающий вклад в создание единого пространства развитых демократических стран, разделяющих ответственность за мировое развитие и мировую безопасность» (НГ. 5.06.2001).
Инволюция такого подхода стала ясной на международной конференции (Москва, 2003). В одобренных форумом «Тезисах о мировом порядке XXI века» выдвинута гипотеза «центра» нового мирового порядка. Ее суть в том, что США, ЕС и Япония «могли бы составить ядро нового «северного альянса», к которому присоединились бы также Россия, Канада...» (2, с. 57). Не говоря уже о статусе России, «примкнувшей» к «ядру» альянса, эта гипотеза a priori построена на концепции «Севера» - «затонувшей» «евроатлантической цивилизации».
Пора внести ясность в самоопределение России относительно «Запада». Если гомогенный «Запад» - уже мифологема, то отношения России с США и Европой, оставаясь взаимосвязанными (хотя и по-новому), по определению не могут совпадать. Демонизация США и антиамериканизм, как и всякое «анти», не продуктивны в принципе. Необходимо понимание реальной роли США и меры конструктивного отношения к ним. В перспективе единой мета-цивилизации - деловое сотрудничество с Америкой. Но культурный, ценностно-смысловой и отсюда геоглобалистс-кий выбор и стратегические приоритеты России не за океаном, а в Европе. Перефразируя чеканную формулу Цветаевой: «Русь - прадедам, Россия - нам», время сказать: «Запад» - прадедам, Европа - нам».
Европейский выбор России: pro и contra
«Христианский Восток - это восток Запада »
(О.Клеман) (39)
Глубинная причина по-прежнему открытого характера проблемы «Россия и Европа» заключается в том, что, подобно «расщеплению» Запада, в отношении к Европе уже веками существуют две России. Н. Бердяев объяснил это фундаментальное противоречие двуединством европейски ориентированного «сверхкультурного» логоса России и хаоса ее «азиатчины». Обе культуры имеют своих выдающихся адептов (см.: 20; 21; 30, гл. 11). В глубоко укорененном культурном «раздвоении единого», по сути в двух разных исторических временах - модерна и традиционном - извечно прослеживается поиск сущности позиционирования России по смысловой горизонтали - на Запад и Восток.
В определении места и роли России в Европе выявились две основные тенденции (см.: 11, Т. 10, с. 375; 32, с. 197; 34, с. 244, 245, 287; 6). Однако европейская идентификация России издавна встречает стойкую оппозицию. Опуская классические прецеденты (Гегель, Шпенглер, Кюстин, Халецкий), акцентируем один характерный эпизод. Еще недавно европейский «Запад» отождествлялся с ойкуменой западнее ГДР. Первый канцлер ФРГ К.Аденауэр чувствовал дискомфорт, проезжая поездом Среднюю Германию, и опускал шторы, чтобы «не видеть этой азиатской степи» за окнами вагона (ОНС. 1997. № 6, с. 89). С этих позиций России в Европе места нет. Россия в полный рост - обновленная держава, равновесная Европейскому союзу, не только неевропейский культурно-цивилизационный комплекс, но для многих еще и неудобный конкурент. Меру ее потенциала целеустремленно и искусно вырабатывают методами кредитного пряника и натовского кнута.
Однако те силы, которые пытаются использовать переходную слабость России, не в ладу с прогностикой, основанной на историческом опыте. Россию не однажды ставили на колени, но она неизменно вставала Фениксом из пепла, ценой
огромных жертв «сосредотачивалась» и самоутверждалась. Как заметил Бисмарк, «Россия никогда не сильна и не слаба настолько, насколько кажется» (цит. по: НГ. 27.03.2001). Парадокс, но она всегда, в конечном счете, сильнее, чем казалась, в грозные времена. Известный «кремлелолог» Т.Грэхем признает, что «России до сих пор удавалось преодолеть периоды стратегической слабости и восстановить свой статус великой державы, а те, кто недооценивал ее силу,...расплачивались за это очень дорого»(9).
Но будем реалистами. В глобальном многомерном мире, перед угрозой его слома неоимперской геостратегией США, ни одна из великих держав не самодостаточна. Каждой из них предстоит выбор, исходя из культурно-цивилизационных оснований. В начале XXI столетия выбор России, прошедшей «краткий курс» ельцинской платонической любви с «Западом», сформулирован В.Путиным в бундестаге ФРГ в 2002 г. Геоглобалистский лейтмотив его речи - в будущем Европа могла бы сыграть самостоятельную влиятельную роль в глобальном плане, если она объединит свой потенциал с потенциалом России (см: 4, с. 167). В этом ключе коренные интересы России и ЕС совпадают. По словам министра иностранных дел ФРГ Й.Фишера, «исторический проект единой Европы сегодня состоит в том, чтобы найти соответствующую форму процессу глобализации» (52, с. 47). Проблема в том, что такая форма еще не устоялась, поскольку Европейский союз еще только находится на пути к панъевропейскому и тем самым - глобальному проекту. Отношения ЕС с Россией являются решающим тестом творческой способности Европы предложить адекватную модель глобализации не только евроазиатского континента, но и мира. Такой выбор еще не стабилен и далек от завершения.
В открытой, демократической России уже многое зависит от степени легитимности курса политической элиты. В этой связи примечательно исследование российского ИКСИ и немецкого Фонда Эберта (2002). Оно выявило «прохладное отношение» россиян как к США, так и к Китаю. Более того, их «отрицательный рейтинг» вырос. Напротив, устойчивое и в целом позитивное отношение россияне проявили к ведущим европейским странам. Характерно, что «мысль о движении в Европу ассоциируется именно с Европой и лишь во вторую очередь с ЕС... В целом россияне настроены на интеграцию, но они хотели бы входить в Европейское сообщество в своем собственном качестве - именно как Россия, а не как еще одна приведенная к «европейским стандартам»...страна» (4, с. 208,210,211).
В выделенном курсивом пункте - самый «циклопический» камень преткновения. С точки зрения немецкого эксперта Х.Тиммерманна, «модернизация путем европеизации» - так звучит сформулированный в заостренной форме лозунг Путина... ЕС стремится включить Россию в динамично развивающийся процесс и сделать ее своим стратегическим партнером настолько, насколько Россия сама готова и в состоянии такое партнерство принять в зависимости от восприятия ею ценностей и представлений, на которых основан Европейский союз» (4, с. 164,166).
В этой связи Т.Гомар, руководитель программы России и стран СНГ (Французский институт международных отношений), пишет о различных сценариях партнерства ЕС-Россия и вместе с тем о «фундаментальных разногласиях», среди которых «восприятие Евросоюзом своих законов в качестве единственного эталона... Европа должна равняться на предложенную им модель» (НГ. 23.11.2004).
Перед нами формула скорее не консенсуса между равными субъектами, а инкорпорации. Если она диктуется застарелыми счетами - от казаков в Париже в 1814 г. до советских танков в Праге в 1968 г., то ведь, по Тойнби, Россия всегда испытывала на себе «давление со стороны Западной цивилизации» (43, с. 46), и, по Александру Невскому, «латинщики хуже татар». Если, как полагает французский эксперт, «России и Евросоюзу пора повзрослеть», то юношеский максимализм в равной мере заказан России и Европе.
Спору нет, стратегическое партнерство предполагает принятие Россией ценностей ЕС, но при условии, что он также принимает веками выработанные великие европейские ценности России. Их корневая система: Петровская реформация; пушкинское Просвещение; Достоевский как отец сразу трех самых влиятельных философских течений в Европе - ницшеанства, фрейдизма и экзистенциализма; решающая роль Советского Союза в разгроме нацизма и тем самым в защите общеевропейских ценностей; разочарование России в «закрытом обществе»; открытость и европейский вектор обновляемой страны. В нынешнем партнерстве достойная роль России заключается в возвращении не «блудного сына», а одной из поруганных европейским тоталитаризмом дочерей - наследниц единой эллинской матери, субъектов европейской культуры. Отсюда и сбалансированный подход экспертов ЕС: «Если определить одну тему, то это необходимость соблюдения разделяемых ценностей как внутри страны, так и за ее пределами...Это является основой долгосрочного стратегического партнерства, которое мы хотим создать с Россией (курсив мой - ИЛ.)» (НГ-Дипкурьер. 1.02.2001). В русле такой ориентации - принятая на Московском саммите Россия-ЕС в 1999 г. «Стратегия отношений» как «...взаимосвязанное и сбалансированное усиление позиций России и Европейского союза в рамках мирового сообщества XXI века» (цит. по: 5, с. 37).
Тем не менее открытым остается вопрос о целесообразности интеграции России в ЕС. Интеграция - не самоцель, тем более, что в целом элиты Европейского союза и, вероятно, его население не готовы к такой перспективе. Эксперты Евроко-миссии ставят вопрос о том, чего ЕС и Россия вправе ожидать друг от друга. Европа прошла длительный путь от «Духа законов» Ш.Монтескье до идеологии и практики ЕС, чтобы от абстрактной идеи единства перейти к пониманию таких фундаментальных предпосылок интеграции, как соразмерность масштабов государств и однотипность их ценностно-смыслового ядра, политико-экономических отношений и структур. Вполне резонен вопрос Тиммерманна: «Как много России способна вынести определяемая своими институтами Европа?» (4, с. 177). В таком
ракурсе понятно заключение экспертов ЕС по России: «С одной стороны... в политическом и концептуальном плане Восток является частью Европы. С другой стороны, пока не просматривается перспективный план развития целостной Европы» (НГ. 22.09.2001).
Действительно, у России - полный «джентльменский набор» противопоказаний членству в ЕС. 150-миллионное население (его 75% издавна проживает в европейской части страны), евразийские масштабы жизненного пространства, еще экстенсивный и во многом неопределенный тип хозяйственной и политической трансформации, - такой комплекс исключает органический характер адаптации России в ЕС и лишь вызовет нежелательное напряжение. Россия сопричастна Европе в культурном плане, но рациональный исход - не вступление в ЕС, а открытость и стратегическое партнерство с ним.
Вероятность такой эволюции заметно возрастет, если границы понятия «единая Европа» расширить до панъевропейского масштаба. Европа второй половины XX столетия, особенно после принятия в ЕС ряда центральноевропейских государств, дифференцируется и предстает как великая триадичность общеевропейской цивилизации, которая включает в себя субцивилизации Западной, Центральной и Восточной Европы.
В этом контексте объективное противоречие между субцивилизационной «почвой» и европейской культурной «солью» России предполагает осознанный выбор не между евразийской утопией и реальностью, а между разными по объему и смыслу содержанием и сущностью, тенденциями и их вектором. Включая в себя Азию, Россия сопричастна к ней, способна к ее пониманию и освоению именно как Европа. Как культурный субъект, Россия (да простят игру слов) - не азиатская, а европейская Евразия и в таком качестве принимается Европой как «свое иное». Если время «собирать камни» Общеевропейского дома, то его адекватная структура - не «единая» (читай - западноевропейская), а триединая Европа, неделимая общими интересами, ценностями и судьбой нашего старого, доброго континента (см.: 26; 30, гл.11).
Эволюция в направлении триединой Европы обусловливает и преимущества, и сложность роли России как геоглобального субъекта. Они обусловлены тем, что отношения России с миром в своем полном объеме выстраиваются на разных направлениях. Многомерность и асимметрия мира означают «испытание страны «на разрыв» - по крайней мере в экономическом отношении», - между динамично поднимающимися Европейским союзом и Тихоокеанским регионом...» (Салмин) (см.: 6).
В этой связи А.Салмин предложил плодотворную, стимулирующую дискурс интеллектуальную провокацию. Ее суть в том, что, хотя в конце XX в. демократические «Афины» взяли исторический реванш, одержав победу в холодной войне над тоталитарной «Спартой», однако «общий исход мировой "Пелопонесской вой-
ны" оказался достаточно похожим на результат ее исторического прообраза... и на этот раз в действительности выиграл не явный победитель, а некий пока безликий «третий радующийся», на роль которого, возможно, коллективную, уже объявлен конкурс» (см.: 6).
Из этого метафорического «мешка» явно «торчат уши» АТР - Китая, Японии, «азиатских тигров». Уже первого из них достаточно, чтобы представить межконтинентальный масштаб и возможные глобальные последствия проблемы. Еще Наполеон говорил о Китае: «Там лежит гигант. Пусть спит. Когда он проснется, он потрясет мир» (цит. по: 7, с. 230). В XX в. великие потрясения выдержал и сам гигант, не лишенный гегемонистских претензий к Западу. Тем не менее современный Китай капитализируется по принципу Ден Сяопина: цвет кошки безразличен при условии, что она ловит мышей. Такая ориентация - уже надежная гарантия объективной ограниченности глобальных гегемонистских амбиций Китая. Ему есть что терять, кроме своих цепей. Не менее значимо, что дракон китайской цивилизации -это символика конфуциански азиатской «Поднебесной», но не корневой системы глобального проекта. Крайне значим и абсолютно сдерживающий геостратегический фактор. Население Китая 1300 млн. человек, и размен выживания и развития великой страны на тотальном постъядерном пепелище просто исключен. Более того, в устойчивой динамике Китая - его поучительная для всего мира уникальность, прежде всего для анемичного «третьего мира». Отсюда некорректность имиджа Китая как пугала мира, и китаефобия, недостойная великой России.
Однако призывы отвернуться от Европы и держать курс на антизападный по сущности альянс с Китаем столь же химеричны и непродуктивны. Мало того, что нет никаких гарантий (да и свидетельств) того, что Китай проникнется тем же импульсом, что и Россия, этот выбор не может принести последней ничего, кроме цивилизационных и геополитических потерь. В силу сказанного выше подлинный вектор стабильной и достойной роли России в глобальном мире, включая и необходимые предпосылки тесного взаимодействия с Америкой и Азией, - в геоглоба-листпском партнерстве с Европейским союзом. Это не предопределение, но оптимальный выбор.
Список литературы
1. Актуальные вопросы глобализации («круглый стол») // Мировая экономика и международные отношения. - М., 1999. - № 4. - С. 37-52.
2. Антипов A. Quo vadis? // Свободная мысль-XXI. - М„ 2004. № 2. - С. 54-65.
3. Актуальные проблемы Европы. - М., 2003. - № 3. - 207 с.
4. Актуальные проблемы Европы. М., 2003. - № 4. - 212 с.
5. Борко Ю. Тернистый путь к партнерству // Свободная мысль-XXI. - 2001. -№2. - С. 24-40.
6. Вторые Горчаковские чтения «Мири Россия на пороге XXI века». 26.10.2002. <http:// www.rami.ru/publications/gorchakov/worner.rtf>.
7. Гаджиев С. Геополитика. - М., 1997. - 383 с.
8. Гомар Т. России и Евросоюзу пора повзрослеть // Независимая газета. - М., 2004.-23.11.
9. Грэхем Т. Мир без России? // НГ-Сценарии. - № 11. - 8.12.1999.
10. Гуревич П. Антропологическая катастрофа // Свободная мысль. - М., 1997. -№11,- С.34-44.
11. Достоевский Ф.М. Полное собрание сочинений в 30 т. - Л., 1972-1976. - Т. 8. -1973. - 509 е.; - 10.1974. - 516 с. - Т. 15. - 1976. - 622 с.
12. Дугин А. От имени Евразии // Московские новости. - М., 1998, № 7.
13. Замятин Е. Избранное. - М., 1989. - 462 с.
14. Зегберг К. Сшивая лоскутное одеяло (Шансы и риск глобализации в России) // Pro et contra. - М., 1999. - Т. 4, № 4; <http:// pubs.carnegie.ru/russian>.
15. Зиновьев А. «Не обольщайтесь... глобализация побеждает» // Век. - М., 2002. - № 4.
16. Зиновьев А. Идеальных обществ не бывает // ЛГ-Действующие лица. - М., 2003. - Вып. 1.
17. Ильин М.В. Российский выбор: сделан, отсрочен, отменен? // Полис. М., 2003. -№2. - С. 157-163.
18. Ионин Л.Г. Консервативная геополитика и прогрессивная глобалистика // Со-цис. - М., 1998. - № 10. - С. 34-43.
19. Ионин Л.Г. Прагматизм глобальной идеи // НГ-Сценарии. 9.02.2000.
20. Кантор В.К. «...Есть европейская держава». Россия: Трудный путь к цивилизации. Историософские очерки. - М., 1997. - 178 с,
21. Кантор В. Русский европеец как явление культуры (философско-исторический анализ). - М., 2001. - 702 с.
22. Камю А. Чума. - Новосибирск, 1992. - 478 с.
23. Киссинджер Г. Нужна ли Америке внешняя политика? - М., 2002. - 351 с.
24. Колосов В.А. Российская геополитика: Традиционные концепции и современные вызовы // Общественные науки и современность. - М., 1996. - № 3. - С.86-94.
25. Конференция Римского клуба на тему «Устойчивое будущее России?!» (Москва, 2000). См.: <http://www.ptpu.ru/issues/5_00/5_5_00.htm.
26. Левяш И.Я. Средняя Европа: Структура и геополитический выбор // Полис. -М., 1995.-№ 1.-С. 58-67.
27. Левяш И.Я. Русский коммунизм: Альтернативы, драма духа, трагедия воли // Социс. - М„ 1997. - № 1. - С. 32-41.
28. Левяш И.Я. Интеллект нации как созидательная сила // Свободная мысль. - М., 1998.-№ 1.-С. 5-17.
29. Левяш И.Я. Глобализация: Новое или последнее осевое время. 2003. См.: <levyash.by.ru>.
30. Левяш И.Я. Культурология. Изд. 5. - М., 2004. - 574 с.
31. Лернер М. Развитие цивилизации в Америке. В 2 т. - Т. 2. - М., 1992. - 575 с.
32. Мережковский Д. Больная Россия. - М., 1991. - 268 с.
33. Неклесса А. Конец цивилизации, или конфликт истории // МЭиМО. - М., 1999. - № 3. - С. 32-38.
34. Ницше Ф. Сочинения в 2 т. - М., 1990. - Т. 2. - 415 с.
35. Путин В. Россия на рубеже тысячелетий // НГ. 30.12.1999.
36. Рац М. Российский проект в глобальном контексте // Полис. М., 2001. - № 6. -С. 167-183.
37. Рогов С. Россия между Европой и Азией...// НГ-Дипкурьер. - М., № 19.11.2000.
38. Розанов В.В. Религия. Философия. Культура. - М., 1992. - 399 с.
39. Русская мысль. - Париж, 2000. - № 20. - 3-9.08.
40. Соловьев B.C. Сочинения в 2 т. Т. 1. - М., 1989. - 687 с.
41. Стратегия для России (1). Тезисы Совета по внешней и оборонной политике // НГ. 7.05.1994; Стратегия... (2) // НГ. 18.06.1998.
42. Тойнби А. Постижение истории. - М., 2003. - 638 с.
43. Тойнби А. Цивилизация перед судом истории. - М., 2003. - 589 с.
44. Тренин Д. Внешнеполитические проекты для России // НГ-Дипкурьер. 17.02.2000.
45. Тренин Д. Россия и новый миропорядок // Internationale Politik. -M., 2002. -
№7.
46. Федотова В. Третий путь // Свободная мысль - XXI. - М., 2002. - № 2. -С. 47-63.
47. Фукуяма Ф. Неясность «национального интереса» // НГ - Особая папка. 13.10.2000.
48. Цымбурский В. Геополитика для «евразийской Атлантиды» // Pro et contra. -M., 1999. - T. 4, № 4. - С. 141-175.
49. Цымбурский В.Л. Россия - земля за Великим Лимитрофом: Цивилизация и ее геополитика. - М., 2000. - 142 с.
50. Huntington S. The clash of civilizations and the remarking of world order. - N.Y.,
1996.
51. Huntington S.P. The lonely superpower // Foreign affairs. - Wash., 1999. - Vol. 78.
52. Internationale Politik. - M., 2001. - NI.
53. Lacoste Y. Les Geographes: l'action et la politique Herodote. - P., 1984.
54. Sorrel M. Branding the new era // Foreign policy. - N.Y., 2000. - Summer.
