CC BY
96Джаннатхан ЭЙВАЗОВ
Кандидат политических наук, заместитель директора Института стратегических исследований Кавказа, ответственный секретарь журнала «Центральная Азия и Кавказ»
(Баку, Азербайджан).
РОССИЯ В ЦЕНТРАЛЬНОЙ ЕВРАЗИИ: ИНТЕРЕСЫ БЕЗОПАСНОСТИ И ГЕОПОЛИТИЧЕСКАЯ АКТИВНОСТЬ
Резюме
В статье исследуются особенности интересов безопасности РФ в Центральной Евразии, в частности то, насколько они генерированы
геополитической концептуализацией макрорегиона в постсоветской России и каковы используемые в их реализации механизмы.
В в е д е н и е
С распадом СССР и появлением новых независимых государств можно было говорить об автономизации политического пространства Центральной Евразии1. Вместе с тем отношения безопасности между расположенными здесь государствами развивались при существенном влиянии экзогенных стимуляторов, точнее — геополитической активности внешних акторов. Не будем останавливаться на обсуждении того, какой именно спектр факторов — экзогенный или эндогенный — обладал доминирующим влиянием на развитие региональной системы безопасности в постсоветской Центральной Евразии, это не является целью данной статьи. Очевидно то, что макрорегион остается объектом мотивированной центральными интересами безопасности геополитической активности сопредельных с ним держав. При этом ее масштабы различны, что прежде всего связано с различиями в концентрированных здесь интересах держав.
Эмпирика постсоветского периода убеждает в том, что даже во времена внутренних кризисов и внешнеполитической слабости Российская Федерация оставалась наиболее активным геополитическим игроком в Центральной Евразии. Какова основа вовлеченности России в макрорегион, в чем особенности ее сфокусированных здесь интересов безопасности и как это проявляется в ее геополитической активности? В эти и другие связанные с ними вопросы я попытаюсь внести ясность в данной статье.
Детерминанты вовлеченности интересов безопасности РФ в Центральную Евразию
Вовлеченность российских интересов безопасности в Центральную Евразию обладает более функциональной основой в сравнении с любой другой евразийской державой. И географическая близость, как это утверждается в теории региональных комплексов безопасности (ТРКБ)2, представляет наиболее фундаментальный, но не единственный объясняющий это фактор.
■ Во-первых, Россия — единственная держава, непосредственно контактирующая на суше со всеми тремя центральноевразийскими регионами, протяженность линии этого контакта в Центральной Европе составляет 2 535 км, на Центральном Кавказе — 1 007 км, а в Центральной Азии — 6 846 км. На этой географической основе строятся все основные компоненты взаимозависимости РФ и данных регионов, включая ее этнические, конфессиональные, культурно-лингвистические, идеологические аспекты, базируется идея о единстве всего этого постсоветского пространства в стимулировании позитивных/негативных внешних условий ее национальной безопасности.
■ Во-вторых, как следствие долгого пребывания в составе единого государства и миграционных процессов внутри него, в этих уже независимых странах прожи-
1 Здесь используется новая концепция Центральной Евразии и Центральной Европы, которая была предложена Э.М. Исмаиловым. В соответствии с ней политическая структура Центральной Евразии включает в себя три постсоветских региона: Центральную Европу — Беларусь, Молдова, Украина; Центральный Кавказ — Азербайджан, Армения, Грузия; Центральная Азия — Казахстан, Кыргызстан, Таджикистан, Туркменистан, Узбекистан (об этом подробнее см.: Исмаилов Э. О геополитической функции Центральной Евразии в XXI веке // Центральная Азия и Кавказ, 2008, № 2 (56). С. 7—33).
2 См.: Buzan B. People, States and Fear. An Agenda for International Security Studies in the Post-Cold War Era. Second Edition. Colorado: Lynne Rienner Publishers Boulder, 1991. P. 191.
вает значительное число русских, вопросы безопасности которых не могут быть выведены за рамки соответствующих интересов России. В целом после распада СССР за пределами России осталось около 25 млн русских3, что вне зависимости от их официального гражданства продолжает оставаться важнейшим фактором отношений России с другими государствами постсоветского пространства. На сегодня, во всех странах центральноевропейского, центральнокавказского и центральноазиатского регионов есть русские диаспоры, самые крупные из которых находятся в Украине (17,3 % ее населения), Казахстане (30%), Беларуси (11,4%), Кыргызстане (12,5%), Узбекистане (5,5%), Азербайджане (1,8%), Грузии (1,5%).
■ В-третьих, непрерывная почти 200-летняя российская гегемония в этих регионах способствовала (наряду с межобщественной и экономической взаимосвязанностью) формированию определенной социально-перцепционной конструкции «об особых интересах и роли России в так называемом ближнем зарубежье». Это, в частности, было отражено во внешнеполитической концепции «ближнего зарубежья», оформленной указом президента Б. Ельцина от 14 сентября 1995 года «Об утверждении Стратегического курса Российской Федерации с госу-дарствами-участниками Содружества Независимых Государств». Весьма примечательны в этом плане слова Д. Тренина: «Российское присутствие является общим для всех новых геополитических сочетаний. Европейская Россия, естественно, составляет часть новой Восточной Европы. Центральная Азия, куда входит и Казахстан, содержит значительный восточнославянский элемент. Закавказье неразрывно связано с Северным Кавказом, составляющим неотъемлемую часть Российской Федерации. Таким образом, если уж есть страна, которая все еще может рассматривать остальные 14 бывших республик как свою периферию (хотя и не гомогенную), то это Россия»4.
Периоды доминирования России в этих регионах сопровождались усилением ее международных позиций и «великодержавного» статуса. Это послужило своего рода исторической основой для формирования соответствующей традиции уже в современной РФ, одним из внешнеполитических отражений чего и оказалась концепция «ближнего зарубежья». Не удивительно, что все постсоветское время существование этой державы характеризовалось активностью, направленной на удержание отмеченного пространства под своим фактическим контролем, а попытки иных сил интегрировать или даже конкурировать на какой-то его части рассматривались как угроза ее интересам.
Исторический подтекст такого понимания значения этих регионов для безопасности РФ можно расширить за счет традиций, связанных со стабильностью ее власти здесь, и военно-политических связей с другими державами. Особенно это можно отнести к Центральной Европе и Центральному Кавказу. Сравнительно более обостренное восприятие угрозы Российскому государству из этих регионов основывается на том, что они в силу своих геополитических особенностей, даже в периоды явного господства России здесь, были наиболее нестабильными перифериями империи. В периоды ее слабости основные источники центробежных тенденций располагались именно на Кавказе и в Центральной Европе. Время ее распада в 1917 году здесь характеризовалось наиболее ожесточенным сопротивлением реинтеграционным силам и появлением независимых государств. Центральная Азия в этом отношении была относительно более спокойным регионом.
3 Cm.: King Ch., Melvin N.J. Diaspora Politics. Ethnic Linkages, Foreign Policy and Security in Eurasia // International Security, Winter 1999—2000, Vol. 24, Issue 3. P. 118.
4 Trenin D. Russia’s Security Interests and Policies in the Caucasus Region. B kh.: Contested Borders in the Caucasus / Ed. by B. Coppieters. Brussels. Vubpress, 1996. P. 91.
В XVII — XX веках все эти три региона представляли собой (в большей или меньшей степени) театры военно-стратегической конкуренции России с другими державами (Центральная Европа — Франция, Германия, Австро-Венгрия; Центральный Кавказ — Турция, Иран, Великобритания; Центральная Азия — Великобритания). Первые два из них были основными маршрутами военной экспансии в отношении Российской империи. В этом плане наиболее сильные отпечатки в российской исторической памяти связаны с Центральной Европой — вторжение наполеоновской Франции (1812 г.) и гитлеровской Германии (1941 г.).
Уязвимость России с южного направления традиционно связывалась с войнами с Османской Турцией5. «Русские всегда воспринимали свой юго-западный фланг... как потенциальный путь проникновения в Россию. Учитывая их традиционный страх окружения, русские всегда остро осознавали, что Черное море и Кавказ — это принципиальные стратегические подходы к отечеству и к его важным индустриальным и ресурсным цент-рам»6. Кавказ был и остается одним из немногих периферийных пространств, где периоды внутриполитического ослабления России незамедлительно приводили к интенсивным восстаниям, стремительной деградации российского контроля, в частности, как следствие активности региональных и мировых держав.
Геополитическое восприятие Центральной Евразии в постсоветской России
Со вступлением на арену демократической России и силовыми изменениями в глобальной политической структуре восприятие российской уязвимости с «Запада» и «Юго-запада» сохранилось и было дополнено проблемами контакта с мусульманским и китайским мирами в Центральной Азии. Ее внутреннее усиление и социально-политическая консолидация сопровождались, а временами стимулировались, политизацией и секьюритизацией отмеченных уязвимостей и традиций «великодержавности». При этом российский контроль и доминирование на своей бывшей периферии рассматривались в качестве центрального геополитического интереса в деле уменьшения отмеченной уязвимости и возврата к статусу реальной великой державы.
Центральная Европа. Реализация этого интереса в Центральной Европе решалась сохранением доминирующего влияния Кремля в Украине. А. Уткин отмечает: «Взятые отдельно, Россия и Украина — среднего масштаба раннеиндустриальные державы. Вместе они образуют критическую массу, немедленно увеличивающую свой вес в Восточной, Центральной Европе, в Северной Евразии в целом. Чтобы уравновесить державу такого калибра, увлекающую за собой Белоруссию, Казахстан, Киргизию, Молдавию, Армению, Таджикистан, а в перспективе Грузию и все центральноазиатские государства, западноевропейцам потребуется приглашение Соединенных Штатов. Потому-то Вашингтон и смотрит в СНГ прежде всего на Киев»7. Состоятельность данного утверждения связана не только с географическим положением Украины и всеми вытекающими из этого политическими преимуществами, но и, конечно же, с этноконфессиональными, демо-
5 С XVII века в течение 240 лет между Османской и Российской империями имели место свыше 10 войн, в значительной части которых Кавказ был основным театром военных действий (об этом подробнее см.: Русско-турецкие войны 1676—1918 / Под общ. ред. А.Е. Тараса. М.: ООО «Издательство АСТ», Харвест, 2000).
6 Karaosmanoglu A.L. The Evolution of the National Security Culture and the Military in Turkey // Journal of International Affairs, Fall 2000, Vol. 54, No. 1. P. 203—204.
7 Уткин А.И. Мировой порядок XXI века. М.: Эксмо, 2002. С. 395—396.
графическими, экономическими и военно-индустриальными особенностями и возможностями этой действительно крупной европейской державы. Украина — вторая по численности населения, военно-индустриальным и военно-политическим возможностям республика бывшего СССР, обладающая протяженным сухопутным и морским контактом с Россией и ЕС, славянская по этническому и православная по конфессиональному признаку.
Выход из-под российского контроля и отдаление Украины, в соответствии с ее масштабами, для России не может компенсироваться никакой другой страной бывшей советской периферии, более того, расположенной в Центральной Европе. Ни создание «Единого государства России и Беларуси», ни контроль над Молдовой через поддержку приднестровских сепаратистов не могут дать того эффекта в плане реставрации былого статуса России и обеспечения ее безопасности, что дает контроль над Украиной. Здесь можно согласиться с точкой зрения З. Бжезинского: «Появление независимого государства Украины не только вынудило всех россиян переосмыслить характер их собственной политической и этнической принадлежности, но и обозначило большую геополитическую неудачу Российского государства. Россия, сохранив контроль над Украиной, могла бы все же попытаться не утратить место лидера в решительно действующей евразийской империи, внутри которой Москва могла бы подчинить своей воле неславянские народы юга и юго-востока бывшего СССР. Однако без Украины с ее 52-миллионным славянским населением любая попытка Москвы воссоздать евразийскую империю способствовала бы тому, что в гордом одиночестве Россия оказывалась запутавшейся в затяжных конфликтах с поднявшимися на защиту своих национальных и религиозных интересов неславянскими народами»8.
Такая геополитическая логика оставалась стержневой не только в первые годы нового постсоветского миропорядка, которые характеризовал Бжезинский, такова она и сегодня. Более того, с начала 2000-х годов, по мере экономического и военно-технического усиления РФ, ее активность по предотвращению интеграции Украины в европейские и евро-атлантические структуры, а также создание условий для реставрации своего доминирования здесь становиться все более очевидной. Так же как и то, что основа этого — убежденность в центральности данного геополитического интереса в обеспечении долгосрочной безопасности Российского государства.
Вопрос, чаще всего артикулируемый в российско-украинских отношениях, связан с масштабами военно-морского присутствия РФ на Черном море — так называемая «проблема Черноморского флота». Это является одним из немаловажных компонентов геополитического интереса России в Украине, который в свою очередь связан с рядом других, в том числе и территориальных вопросов — принадлежность Крыма, проживающее здесь русское население.
Напомним, что Черноморский флот РФ дислоцируется на двух основных военноморских базах в Новороссийске (Россия) и Севастополе (Украина), но именно в Крыму сосредоточена его основная инфраструктура. Соглашения в рамках так называемого Большого договора, или — Договора о дружбе, сотрудничестве и партнерстве между РФ и Украиной, регулирующие пребывание российских ВМС в Украине9, были подписаны в 1997 году, срок был установлен до 2017 года. Хотя с активизацией политики Киева по сближению с Западом и интеграции в НАТО после «оранжевой революции» 2004 года
8 Бжезинский 36. Великая шахматная доска. Господство Америки и его геостратегические императивы. М.: Международные отношения, 1998. С. 114—115.
9 Сюда были включены Соглашение о статусе и условиях пребывания Черноморского флота Российской Федерации на территории Украины, Соглашение о параметрах раздела Черноморского флота и Соглашение о взаиморасчетах, связанных с разделом Черноморского флота и пребыванием Черноморского флота Российской Федерации на территории Украины.
Украина все чаще заявляет о своем намерении не продлевать эти договоренности10. Более того, есть основания говорить о возможности их пересмотра.
Украина стремится к скорейшему сворачиванию российского военного присутствия на своей территории. Участие черноморских ВМС РФ в военных действиях против Грузии в августе 2008 года оказалось еще одним стимулом, убеждающим украинские власти в необходимости этого. Решение Киева о новом порядке использования дислоцированных в Севастополе российских ВМС11 вполне понятно с точки зрения текущих ориентиров внешней политики Украины, в частности ее союзнических отношений с Грузией. Ибо речь шла об использовании против Грузии Вооруженных сил России, находящихся на территории Украины. Как заявил заместитель министра иностранных дел Украины Константин Елисеев, «мы не приемлем факт, когда корабли ЧФ РФ, временно находящиеся на территории Украины, используются в вооруженном противостоянии»12.
Разумеется, позиция РФ по вопросу сохранения присутствия своего ВМФ в Украине связана не только с военно-стратегическим доминированием либо с балансированием черноморских сил Турции или НАТО, хотя и это остается важным аспектом проблемы. Полагаю, ее нецелесообразно рассматривать без учета определенной связи с фактическими претензиями РФ на Крым и с его этнически русским населением13. Ирредентистские настроения в Крыму слишком сильны, чтобы не влиять на украино-российские отношения. Хотя и это, в отличие от приднестровского кейза в соседней Молдове, не перешло грань латентного противостояния. При этом вопрос о неправомерности передачи полуострова из России в состав Украины в 1954 году, то есть еще в бытность СССР, муссируется не только в Крыму, но и в российском истеблишменте. В этом отношении заслуживает внимания недавнее заявление мэра Москвы Ю. Лужкова, в котором он характеризовал передачу Крыма Украине актом «неправомочным и юридически ничтожным»: «.в 1954 году, когда Крымскую область волюнтаристски отдали Украинской ССР, ни в одном постановлении, указе и законе союзных и российских органов власти о Севастополе и его передаче не было ни слова»14.
Для России «проблема Крыма», так же как и русские, проживающее на полуострове и в других регионах Украины, — один из инструментов воздействия на официальный Киев, один из рычагов, способных удержать его от чрезмерного сближения с Западом. Более того, как показывает эмпирика политических процессов в Украине, особенно в преддверии и в период «оранжевой революции», отмеченный «рычаг» можно использовать и для создания условий прихода к власти здесь пророссийской элиты. Наиболее наглядно это проявилось во время президентских выборов 2004 года, закончившихся, как известно, второй по счету «цветной революцией» на постсоветском пространстве. Кандидат от «партии регионов» В. Янукович, который в 2004 году баллотировался на пост главы государства (его электорат составляли в основном русское и русскоязычное население страны), пользовался открытой поддержкой Кремля.
Военное присутствие РФ в Украине, наряду с прочим, является и своего рода «политическим тылом» для сохранения пророссийского вектора в стране и расколотости ее
10 См.: Лысенко В. Россия однозначно связала Большой Договор и соглашения по Черноморскому флоту // Евразийский дом, 21 июля 2008 [http://www.eurasianhome.org/xml/t/expert.xml?lang=ru&nic=expert& pid=1646].
11 Министерство иностранных дел Украины 10 августа 2008 года распространило заявление о возможном запрете судам ВМС РФ, участвующим в военных действиях в Грузии, возвратиться на базу в Севастополе. А 13 августа президент Украины В. Ющенко издал указы о новом порядке пересечения ее государственной границы военнослужащими, кораблями, самолетами ЧФ России; в частности, устанавливались разрешительные процедуры пересечения российскими ВМС этой границы.
12 Мамонова А. Севастополь как новая мишень, или Почему ЧФ не может вернуться в Крым // Сей Час, 11 августа 2008 [http://times.liga.net/articles/gs013775.html].
13 Русские составляют более половины населения Крыма.
14 Лужков: Решение о передаче Крыма Украине— неправомочное и юридически ничтожное // Vlasti. Net, 12 июля 2008 [http://vlasti.net/news/15818].
общества. Определенные сравнения можно было бы сделать с фактической ролью российских военных в конфликтах в Грузии и Молдове. Кроме того, сохранение военно-морского присутствия РФ в Крыму способно осложнить процесс вступления Украины в НАТО, ибо в данном случае речь идет о военном контингенте третьей страны на территории интегрируемого в Альянс государства.
Центральный Кавказ и Центральная Азия. Не менее остро в постсоветской России секьюритизировалась ее военная уязвимость и угрозы с центральнокавказского и центральноазиатского направлений. Основной проблемой, определяющей необходимость вовлеченности РФ в Центральный Кавказ, остается эффективность ее контроля над Северным. Обостренное российское восприятие своей уязвимости в северной, официально подконтрольной ей части Кавказа стимулировалось волной этнополитической конфликтности, вспыхнувшей в этом регионе после распада СССР. Осетино-ингушский и русско-чеченский конфликты, нестабильность в Дагестане перешли стадию вооруженных столкновений и даже сегодня, после стабилизации власти в Кремле и экономического усиления путинской России, эти ситуации трудно считать урегулированными, а контроль метрополии — устойчивым15.
При этом в качестве стимулятора сепаратистского движения в субрегионе приводились внешние силы — от «стремящегося развалить Россию Запада» до мусульманских стран Ближнего Востока, «желающих создать Эмират на Северном Кавказе». Последнее представало более обоснованным в связи с финансовой поддержкой северокавказских повстанческих движений, оказываемой разными исламскими фондами и организациями.
Фактически, чем более нестабильной оказывалась ситуация на Северном Кавказе, тем серьезнее российские власти воспринимали значение Центрального Кавказа для безопасности РФ. Так, А. Уткин указывает: «Выход в Закавказье антиамериканского Ирана и проамериканской Турции, приглашение сюда наблюдателей миротворцев ООН и ОБСЕ объективно ослабляют позиции России, заинтересованной в том, чтобы Закавказье было щитом от бурлящего мира ислама. Россия жизненно заинтересована в том, чтобы малые народы Северного Кавказа не были в своем самоутверждении стимулированы извне. В том числе со стороны Соединенных Штатов, их местных союзников и креатур»16.
Ситуация на Северном Кавказе достаточно ощутимо связана с другой частью «южного фланга» РФ — Центральной Азией. Нестабильность власти РФ в северокавказском субрегионе может развиться в более перспективную угрозу для всего так называемого южного мусульманского пояса России, реализация которой приводит, выражаясь словами А. Уткина, к «превращению мусульманских республик прежней Большой России в чужеродное ядро, разрывающее живую ткань монолитной страны»17. Вполне понятно, что, исходя из геополитических особенностей Кавказа и Центральной Азии, степень российского доминирования в первом регионе непосредственно влияет на контролируемость ею ситуации во втором. Это предполагает тесную взаимосвязь
15 Подавление российскими ВС сопротивления в Чечне и Дагестане во второй русско-чеченской войне не привело к устойчивой стабильности здесь. Диверсионно-террористическая активность, направленная на подрыв власти РФ на Северном Кавказе, продолжается. На состоявшемся 3 июля 2008 года заседании Национального антитеррористического комитета директор ФСБ России А. Бортников сообщил, что на Юге РФ с начала года властям удалось пресечь деятельность 80 главарей и активных участников бандформирований, предотвратить более 30 преступлений террористической направленности, изъять 130 самодельных взрывных устройств, около 900 килограммов взрывчатых веществ и 600 единиц огнестрельного оружия, а Южный федеральный округ по-прежнему остается эпицентром террористической активности. Здесь совершается 80% преступлений подобного характера (см.: Долматов И. Геополитика и терроризм на Северном Кавказе // Единое Отечество, 18 июля 2008 [http://www.otechestvo.org.ua/main/20087/1844.htm]).
16 Уткин А.И. Указ. соч. С. 400.
17 Там же. С. 403.
двух регионов в определении уровня безопасности не только составляющих их государств, но и держав, прилегающих к ним. И в этом отношении можно констатировать, что взаимозависимость между Кавказом и Центральной Азией сильнее, чем между ними и Центральной Европой.
Понимание этой взаимосвязи оказалось действенным стимулом для попыток РФ реставрировать свой хотя бы де-факто контроль над государствами Центрального Кавказа в постсоветский период. Ибо именно это рассматривалось как залог «неуязвимости» России для угроз с обоих направлений «южного фланга». Важно подчеркнуть, что в отличие от Центральной Европы стимулирование российской вовлеченности в двух других центральноевразийских регионах основывалось на секьюритизации как традиционных угроз — возможного военного вторжения или ограничения российского великодержавного статуса третьей державой(ами), так и вызовов транснационального характера: международный терроризм, религиозный экстремизм, наркотрафик, миграция. И российское поведение Кремля здесь, в частности в военной сфере, чаще всего аргументировалось международной «необходимостью» борьбы с этими новыми вызовами всему человечеству. Однако на самом деле речь продолжает идти о вполне традиционных подходах к безопасности и к ее обеспечению, ключевыми из которых остаются манипуляции этнопо-литической конфликтностью на территории государств региона, поддержка сепаратизма, политика альянсов, использование экономических рычагов (методика «либеральной» империи)18 и энергетического доминирования.
Геополитические механизмы реализации интересов безопасности РФ в Центральной Евразии
Вооруженная конфликтность в приграничных с Россией регионах и ее возможное негативное трансграничное влияние на территорию РФ, исходя из общих положений текущей военной доктрины Кремля, рассматривается в качестве основной внешней угрозы для российского государства19. Хотя в этом вопросе существует определенное несоответствие официально декларированного и практически осуществляемого подходов. Фактически основные этнополитические конфликты в новых независимых государствах Центральной Евразии в постсоветский период в значительной степени стимулировала сама российская сторона20.
18 В этом плане заслуживает внимание концепция «либеральной империи», в соответствии с которой России следует восстанавливать свое влияние в ННГ посредством экономической экспансии (см.: Чубайс А. Миссия России в XXI веке // Независимая газета, 1 октября 2003). Контуры практической реализации данной концепции можно было наблюдать в скупке за долги экономических объектов в Армении, попытке получить таким образом контроль над объектами энергосистемы Грузии и др. (об этом подробнее см.: Papava V., Starr F. In the Caucasus, a «neo-imperial» Russian Revival // The Daily Star, 20 January 2006).
19 См.: Военная доктрина Российской Федерации от 21 апреля 2000 года [http://www.nationalsecurity.ru/ library/00003/00003concept1.htm].
20 Речь идет о неофициальной российской поддержке сепаратистских движений в Азербайджане, Грузии и Молдове: Нагорного Карабаха, Южной Осетии, Абхазии, Приднестровья (об этом подробнее см.: Coppieters B. The Politicisation and Securitisation of Ethnicity: The Case of the Southern Caucasus // Civil Wars, 2001, Vol. 4, No. 4. P. 74—75; Малашенко А. Постсоветские государства Юга и интересы Москвы // Pro et Contra, 2000, Т. 5, № 3. С. 42—43; Cornell S.E., McDermott R.N., O’Malley W.D., Socor V., Starr F.S. Regional Security in the South Caucasus: The Role of NATO. Washington D.C.: Central Asia — Caucasus Institute, 2004. P. 16; Cornell S.E. Undeclared War: The Nagorno-Karabakh Conflict Reconsidered // Journal of South Asian and Middle Eastern Studies, Summer 1997, Vol. XX, No. 4. P. 12; Уткин А.И. Указ. соч. C. 400— 401; Morike A. The Military as a Political Actor in Russia: The Cases of Moldova and Georgia // The International Spectator, July — September 1998, Vol. XXXIII, No. 3 [http://www.ciaonet.org/olj/iai/iai_98moa01.html],
13 December 2007).
Полагаем, что правильная оценка данной ситуации лежит в соотношении вышеуказанной угрозы с другими воспринимаемыми Москвой угрозами, исходящими из Центральной Европы, Центрального Кавказа и Центральной Азии. Основываясь на общих положениях концепции национальной безопасности и военной доктрины РФ, они трактуются как связанные с возможностью ослабления политического, экономического и военного влияния России в мире, укрепления военно-политических блоков и союзов, прежде всего расширения НАТО на восток, появления в непосредственной близости от российских границ иностранных военных баз и крупных воинских контингентов21, создания (наращивания) группировок войск, что приведет к нарушению сложившегося баланса сил вблизи государственных рубежей Российской Федерации, а также создания, оснащения и подготовки на территориях других государств вооруженных формирований и групп в целях их переброски для действий в РФ22.
Иными словами, весь постсоветский период ключевым опасением России в отношении других республик бывшего СССР, в частности в трех рассматриваемых нами центральноевразийских регионах, было превращение этих территорий в своеобразный военно-политический плацдарм конкурирующих силовых центров (прежде всего Запада) для планомерного внутреннего ослабления и ограничения внешнеполитических возможностей Кремля.
Интеграция Латвии, Литвы и Эстонии в НАТО и ЕС, расширившая с севера зону непосредственного военно-политического контакта России с Западом примерно на 791 км, обострила и без того острое восприятие Москвой своей военной уязвимости и ущемлен-ности политического статуса в постсоветский период. А это, в свою очередь, способствовало активизации политики РФ, направленной на то, чтобы не допустить подобного развития событий в других частях бывшей периферии. Особый акцент делается на Центральной Европе и Центральном Кавказе, ибо именно государства этих регионов — в соответствии с их географией, культурно-цивилизационной близостью с Европой, относительно более высокими темпами модернизации и вестернизации — рассматривались наиболее приемлемыми кандидатами для интеграции в Евро-Атлантику. Более того, некоторые из них открыто заявили о своих намерениях, связанных со вступлением в НАТО.
В Центральной Европе наиболее преуспевшей в сотрудничестве с Североатлантическим альянсом страной является Украина, которая с 2005 года участвует в интенсифицированном диалоге с НАТО23. Вступление этой европейской державы в Альянс (наряду с потерей значительных военно-технических, экономических и других параметров силы для России) приведет к сужению геополитических возможностей последней в Евразии. Зона непосредственного сухопутного контакта РФ — НАТО сместится на восток более чем на 1 300 км и расшириться на 1 576 км.
Среди республик Центрального Кавказа в постсоветский период интенсивными контактами с НАТО отличались Грузия и Азербайджан, хотя с различным уровнем мотивации и успехов на этом поприще. Соответственно определялась и политика РФ относительно этих стран. С. Чернявский отмечает: «Внешнеполитическая линия России в Закавказье направлена на то, чтобы сохранить сложившийся в регионе баланс сил и не допустить появления военных структур нерегиональных государств вблизи нашей южной границы»24. Причины такой обеспокоенности связаны с интенсификацией военнотехнического сотрудничества Азербайджана и Грузии с НАТО, с поэтапной адаптацией
21 См.: Концепция национальной безопасности Российской Федерации от 10 января 2000 года [http:// www.nationalsecurity.ru/library/00002/00002concept3.htm].
22 См.: Военная доктрина Российской Федерации от 21 апреля 2000 года.
23 См.: NATO Launches «Intensified Dialogue» with Ukraine [http://www.nato.int/docu/update/2005/04-april/e0421b.htm].
24 Чернявский С. Кавказский вектор российской дипломатии // Центральная Азия и Кавказ, 2000, № 5 (11). С. 10б.
азербайджанских и грузинских вооруженных сил к стандартам НАТО, а также с готовностью предоставить в распоряжение командования блока свою территорию и объекты инфраструктуры25. Вместе с тем из трех государств региона только Грузия официально заявила о своих намерениях вступить в Альянс и наиболее преуспела в этом26, что продолжает отражаться на высокой степени напряженности в российско-грузинских отношениях.
Эмпирика политических процессов на постсоветском пространстве предлагает достаточно свидетельств того, что в тени опасений России относительно усиления влияния других держав в новых независимых государствах и, в частности, соответствующего расширения НАТО, угроза вооруженных конфликтов на приграничных с Россией территориях, так же как и другие, транснациональные вызовы, отраженные в важнейших документах по безопасности РФ, в фактической плоскости имеют по меньшей мере второстепенный характер. Более того, провоцирование и сохранение «замороженности» таких конфликтов продолжает занимать одно из главных мест в геополитическом инструментарии по предотвращению первой — основной — внешней угрозы безопасности Российского государства.
Стимулирование сепаратистских настроений в Крыму и Приднестровье Москва использовала для сохранения своего влияния и расширения его компонентов (включая ВС) в Украине и Молдове, а также для максимально возможного отдаления перспективы их интеграции в западные структуры. Аналогичные методы Россия применяла и в отношении государств Центрального Кавказа. Конфликты в Грузии — в Абхазии и Южной Осетии — фактически заставили ее руководство вступить в СНГ, согласиться на сохранение российских вооруженных сил на своей территории27. «После военного поражения 1993 года (в Абхазии. — Дж.Э.) грузинское руководство вынуждено было заявить, что без сотрудничества с Россией Грузии грозят разрушение и дезинтеграция. Грузия в 1994 году присоединилась к СНГ и к Ташкентскому договору о коллективной безопасности»28.
Чем интенсивнее грузинские власти сотрудничали с НАТО, тем нагляднее Россия демонстрировала свои манипулятивные возможности на территории Грузии: раздачу российских паспортов населению Южной Осетии и Абхазии, ввод подразделений 58-й российской армии в ответ на попытку Тбилиси восстановить контроль над мятежными территориями, начало российско-грузинских военных столкновений в августе 2008 года, инициирование кампании по признанию независимости этих грузинских территорий.
Военные неудачи Азербайджана в конфликте с Арменией в 1993 году были в значительной степени «российской победой», которая вынудила АР в том же году согласиться на вступление в СНГ29 и в перспективе затруднила ее военно-политическое сотрудничество с Турцией и НАТО.
Необходимо подчеркнуть, что манипулирование этнополитической конфликтностью весьма эффективно удерживало влияние РФ не только в Грузии и Азербайджане — как в наиболее прозападных центральнокавказских государствах, но и в тех этнополити-ческих объединениях, которые изначально выделялись приверженностью к пророссийс-кой ориентации.
25 См.: Чернявский С. Указ. соч.
26 Грузия с 2006 года участвует в «Интенсифицированном диалоге» с НАТО (см.: NATO Offers Intensified Dialogue to Georgia [http://www.nato.int/docu/update/2006/09-september/e0921c.htm], 18 February 2008).
27 Речь в данном случае идет о российских военных базах в Грузии, выведенных только к 2008 году, а также о миротворческих соединениях, расположенных вдоль линии грузино-осетинского и грузино-абхазского соприкосновения.
28 Гаджиев КС. Геополитика Кавказа. М.: Международные отношения, 2001. С. 304.
29 См.: Cornell S.E. Small Nations and Great Powers. A Study of Ethnopolitical Conflict in the Caucasus. Curzon Press, 2001. P. 357.
Состояние окончательной неурегулированности так называемых замороженных конфликтов на постсоветском пространстве оставляет весьма перспективные возможности возобновления военных действий, что ставит сепаратистские объединения в Молдове, Грузии, а также Армению как стороны, достигшие предварительной победы в конфликтах в силу де-факто определяющей военно-технической поддержки России, в исключительно зависимое от нее положение. К. Гаджиев характеризует зависимость Абхазии от России следующим образом: «.. .для нее присутствие в регионе российских воинских контингентов является чуть ли не единственной гарантией сохранения своей независимости. абхазский суверенитет де-факто обеспечивается присутствием на границе российских миротворческих сил»30. Не ошибемся, аналогично оценивая текущую зависимость от России сепаратистских режимов в Южной Осетии и Приднестровье.
Для Армении даже с де-юре признанной государственностью текущая конфликтность с Азербайджаном предполагает не менее ощутимую зависимость от российской военно-политической поддержки. Отношения Армении со своим окружением и без проблемы Нагорного Карабаха несут в себе высокий потенциал конфликтности. Обострив свои отношения с Азербайджаном и Турцией, Армения фактически сама сформировала свою военно-политическую зависимость от России.
Важный элемент, генерирующий взаимозависимость безопасности России и других государств постсоветского пространства, — наличие на их территории как русских диаспор, так и лиц, обладающих российским гражданством.
Вопрос о защите интересов граждан РФ за рубежом фиксировался в ее ключевых внешнеполитических документах постсоветского периода (военные доктрины РФ 199331 и 2000 гг.32, указ президента Б. Ельцина от 14 сентября 1995 г. «Об утверждении Стратегического курса Российской Федерации с государствами-участниками Содружества Независимых Государств»33, концепция национальной безопасности34, а также концепция внешней политики России 2000 г.)35. Как показали последние события в Грузии, этот интерес обладает достаточно стимулирующей российскую активность силой, причем активность военную. В «пяти принципах» внешней политики РФ, сформулированных президентом Д. Медведевым в развитии российско-грузинского кризиса 2008 года, этот интерес также был обозначен. Здесь же нашел еще одно подтверждение тезис об «особых» для России зонах или сферах влияния36, то есть то, что было впервые сформулировано в концепции «ближнего зарубежья».
Одним из главных официальных аргументов Кремля в инициировании ввода своих войск в Грузию в августе 2008 года была как раз необходимость защиты населения Южной Осетии, 90% которого имеет российское гражданство, проживая на неподконтрольной официальному Тбилиси территории Грузии. В заявлении президента Д. Медведева, сделанном им перед началом военной операции РФ в Грузии, отмечалось: «Сегодня ночью в Южной Осетии грузинские войска, по сути, совершили акт агрессии против россий-
30 Гаджиев К.С. Указ. соч.
31 См.: Bakich S.D. The Military Doctrine of the Russian Federation: Three Tests of Continued Viability. Paper prepared for the 13th Annual Graduate Student Symposium. Charlottesville: University of Virginia, VA, 4—
5 April 1997 [http://www.virginia.edu/~crees/symposium/bakich.html]; Sokolsky R., Charlick-Paley T. NATO and Caspian Security: A Mission Too Far? Washington, 1999. P. 25.
32 См.: Военная доктрина Российской Федерации от 21 апреля 2000 года.
33 См.: Указ президента Российской Федерации от 14 сентября 1995 года № 940 «Об утверждении Стратегического курса Российской Федерации с государствами-участниками Содружества Независимых Государств» [http://www.mosds.ru/Dokum/dokum_rosUZ940-1995.shtml].
34 См.: Концепция национальной безопасности Российской Федерации, 10 января 2000 года [http:// www.nationalsecurity.ru/library/00002/00002concept4c.htm].
35 См.: Концепция внешней политики РФ, 28 июня 2000 [http://www.nationalsecurity.ru/library/00014/ index.htm].
36 См.: Reynolds P. New Russian World Order: The Five Principles // BBC News, 1 September 2008 [http:// news.bbc.co.uk/2/hi/europe/7591610.stm].
ских миротворцев и мирных жителей. Сейчас в Южной Осетии гибнут мирные люди, женщины, дети, старики, и большинство из них — это граждане Российской Федерации. В соответствии с Конституцией и федеральным законодательством как Президент Российской Федерации я обязан защищать жизнь и достоинство российских граждан, где бы они ни находились»37.
Вопрос о том, является ли это главной причиной начала российско-грузинских военных действий, одной из них, формальным аргументом, скрывающим реальные цели, поводом для их реализации или чем-то еще, также заслуживает определенного внимания. Есть все основания полагать, что истинная причина была связана скорее с геополитическими, нежели с гуманитарными, аспектами интересов безопасности РФ в других государствах постсоветского пространства, а это сохранение своего контроля над сепаратистскими грузинскими регионами (Южная Осетия, Абхазия); предотвращение вступления Грузии в НАТО и создание соответствующего «прецедента» для других стран СНГ, стремящихся в Альянс; расширение зоны контролируемого побережья Черного моря. Но даже если считать защиту российских граждан, проживающих в Грузии, политической «ширмой» или поводом для реализации геополитических интересов, приведенный «кавказский кейз» свидетельствует об используемости этого и возможности стимулирования им определенного поведения в сфере безопасности.
В свете отмеченных событий на Кавказе хотелось бы коснуться еще одного элемента взаимозависимости безопасности РФ и других ННГ. Это вопрос о российском военном присутствии на территории данных государств. Российско-грузинский кризис (наряду с прочими факторами) свидетельствовал, что расквартированные в ННГ российские ВС являются вполне удобным инструментом обеспечения российских интересов безопасности в Центральной Евразии. Причем это можно отнести как к подразделениям ВС РФ, размещенным на официальных военных базах, так и к тем, которые имеют статус миротворцев в зонах конфликтности в Грузии (Абхазия, Южная Осетия) и Молдове (Приднестровье). В ходе военной операции против ВС Грузии Россия использовала как возможности находящихся здесь с 1992 года миротворческих сил, так и военные корабли Черноморского флота РФ, базируемые в Украине.
Есть еще один момент, который, возможно, показался бы скорее формально-декларативным, если бы не отмеченная война. Военные части России на территории других государств сами являются объектами ее интересов безопасности, параллельно будучи инструментами их реализации. В военной доктрине РФ в качестве основной внешней угрозы фигурирует «нападение (вооруженные провокации) на военные объекты Российской Федерации, расположенные на территориях иностранных государств, а также на объекты и сооружения на государственной границе Российской Федерации, границах ее союзников и в Мировом океане»38. Грузия, по всей видимости, первое свидетельство, что это не просто декларация, а интерес, способный инициировать определенную активность РФ. Более того, тезис о нападении на российских миротворцев использован и в аргументации ввода 58-й российской армии на территорию Грузии.
Примерные данные о военных контингентах РФ в государствах Центральной Европы, Центрального Кавказа и Центральной Азии приведены в табл. 1. Как видно из нее, наиболее крупные сухопутные военные контингенты России дислоцированы в Таджикистане и Армении, что определяется наряду со значением этих государств для трансрегионального проецирования российского влияния по центральнокавказскому (с выходом на Ближний Восток) и центральноазатскому (с выходом в Южную Азию) направлениям, также и наибольшей уязвимостью этих сегментов «южного пояса» при
37 Заявление президента РФ Д. Медведева в связи с ситуацией в Южной Осетии, 8 августа 2008 года [http://www.kremlin.ru/text/appears/2008/08/205027.shtml].
38 Военная доктрина Российской Федерации от 21 апреля 2000 года.
Таблица 1
Военные контингенты РФ на территории государств Центральной Евразии
Военные возможности
№ Государство Место и статус объекта Общая Основные виды боевой техники
численность военнослужащих Танк и Р Т /Б П/ М Б А р т и л л е р и я Боевая авиация Боевые суда ВМФ
1. Азербайджан — — — — — — —
2. Армения Военная база в Гюмри 3 170 74 з44 70 18 —
з. Беларусь — — — — — — —
4. Грузия Силы по поддержанию мира в зоне грузино-осетинского и грузино-абхазского конфликтов 1 500 5
5. Казахстан — — — — — — —
6. Кыргызстан Военно-воздушная база в Канте 500 — — — 25 —
7. Молдова Силы по поддержанию мира в зоне Приднестровского конфликтов 1 199 214 7
8. Таджикистан 201-я военная база в Душанбе 5 500 120 з50 190 9 —
9. Туркменистан — — — — — — —
10. Узбекистан — — — — — — —
11. Украина Военно-морская база в Севастополе (штаб-квартира Черноморского флота РФ) 1з 000 102 24 74 з0
о
s
з
В
сг
п
у
о
т;
2
о
о
со
H c m o h h u k: The Military Balance 2008. The International Institute for Strategic Studies. London, 2008. P. 177, 190, 214, 221—222.
Is}
CO
проникновении других держав и в связи с деятельностью трансграничных экстремистских групп.
На центральноевропейском направлении военным механизмом российского влияния является Черноморский флот, со штаб-квартирой и основными военно-техническими и инфраструктурными службами дислоцированный в Севастополе.
Кроме того, в рамках СНГ создана так называемая «Объединенная система ПВО», соглашение по этому поводу было подписано в Алматы в 1995 году, хотя фактически и формально определенная часть стран Содружества — Азербайджан, Молдова, Туркменистан, Украина — в ней не участвует. Эта система предполагает совместный контроль над воздушным пространством государств СНГ, хотя и здесь первую скрипку, конечно же, продолжает играть РФ. Соответствующие возможности ее ПВО (зенитные ракетные комплексы «Оса», «Бук», С-75, С-125, С-200 и С-300, истребительная авиация) размещены на территории Армении, Беларуси, Кыргызстана, Казахстана и Таджикистана.
Российские военные контингенты выполняют вполне определенную силовую и политическую функции, и, на наш взгляд, их необходимо учитывать при оценке геополитических процессов в Центральной Евразии. Вне зависимости от официального статуса и полномочий, связанных с пребыванием на чужой территории, их деятельность остается четко мотивированной интересами безопасности РФ в макрорегионе, что совершенно очевидно продемонстрировали последние события в Грузии.
История независимости государств Центральной Евразии свидетельствует, что отмеченные функции российских военных контингентов ранжировались от балансирования и устрашения (конфликт Армении и Азербайджана), разделения сторон для сохранения статус-кво (замороженные конфликты в Грузии и Молдове) до открытого участия в военных операциях против этих государств или различных негосударственных групп (военная операция РФ в Грузии и применение сил 201-й мотострелковой дивизии во внутри-таджикском конфликте, а также против экстремистских группировок на таджикско-афганской границе).
В м е с т о з а к л ю ч е н и я
География, история, сформированные на этом восприятия угроз и уязвимостей, а также великодержавные традиции — достаточная основа для функционирования тесной взаимозависимости безопасности РФ и центральноевразийских государств. Во многом, в связи с этим даже в периоды своей постсоветской слабости Россия сохраняла за собой роль наиболее активного геополитического актора в Центральной Евразии.
Наряду с этим среди всех евразийских держав, она, пожалуй, наиболее геополитизи-рованно воспринимает здесь свои интересы безопасности. Фактор Центральной Евразии секьюритизируется РФ преимущественно в контексте ее геополитических отношений с другими заинтересованными силовыми центрами, в первую очередь с США и их союзниками по НАТО. Соответственно, главные интересы России связаны с сохранением этого макропространства в сфере своего доминирования или, по меньшей мере, с тем, чтобы не допустить формирования здесь устойчивых элементов влияния других держав, способных быть использованными для ограничения возможностей Москвы в геополитической конкуренции на надрегиональном уровне. Фактически все остальные интересы, связанные с экономикой, энергетикой, гуманитарной сферой и урегулированием конфликтов, пребывают в тени геополитики, при этом иногда их используют в качестве ее механизмов.
