CC BY
7
УДК 130.2 + 001.8 + 008 ББК 71.0 + 87.2
В.А. Мартынов
РОССИЯ КАК ЭПИСТЕМИЧЕСКАЯ ДЕМОКРАТИЯ (ЭПИСТЕМОЛОГИЧЕСКИЙ И КУЛЬТУРОЛОГИЧЕСКИЙ КОММЕНТАРИЙ К ПОЛИТИЧЕСКОЙ ТЕОРИИ) (СТАТЬЯ ПЕРВАЯ)
Процедурализм как дискурсивная стратегия, отождествляющая демократию с электоральными процедурами, существовал всегда. Твердой теорией онuстал в середине двадцатого века после появления ответов на вызовы, обозначенные Й. Шумпетером. С этого времени процедурализм стал магистральной линией теории демократии. Особенность новейшего знания - радикализация веры в процедурализм. Пик этих настроений - в модели Н. Урбинати, защищающей в XXI в. демократию от подрывной деятельности «уклонистов». С высоты этого радикализма недостаточно демократичными оказываются теории демократии таких известных политических мыслителей, как К. Шмитт, У. Лип-пман, А. Майклджон, Э. Лакло, Ф. Петти, П. Розанваллон, Д.М. Эстлунд. Все это - варианты «искаженной демократии». В первую очередь под давление критики попадают эпи-стемические «искажения» - за готовность жертвовать демократическими процедурами во имя действий, обеспеченных знанием истины. Поиск истины оказывается занятием, враждебным подлинно демократическому образу мысли. «Нужно, чтобы мы изъяли из по -литического дискурса поиск истины». Но возможность думать об эпистемической эффективности демократии остаётся. История демократии, в том числе в России, позволяет надеяться на то, что демократические и одновременно адекватные решения реальны. В первой из двух статей о сегодняшних проблемах российской демократии дается критика новейшего процедурализма. Критика как эпистемологическая, так и культурологическая. Показывается, что процедурализм - именно вера, указаны границы этой веры. Решения, опирающиеся на адекватную оценку реальности, иногда необходимы - именно во имя демократии. У «эпистемической демократии» есть право на существование.
Ключевые слова:
демократия, истина, культурология, Т. Манн, «осевой поворот», плебесцитарная демократия, процедурализм, Перикл, Н. Урбинати, эпистемическая демократия, эпистемология, К. Ясперс.
Мартынов В.А. Россия как эпистемическая демократия (эпистемологический и культурологический комментарий к политической теории) (статья первая) // Общество. Среда. Развитие. - 2022. № 4. - С. 67-77. - DOI 10.53115/19975996_2022_04_067-077
© Мартынов Владимир Анатольевич - кандидат филологических наук, старший научный сотрудник, Омская гуманитарная академия, Омск; e-mail: vmartynov@list.ru
О демократии положено и принято рассуждать юристам, политологам, специалистам по политической теории. Это оправдано и нормально. Пусть так. Но с оговорками. У этой «нормальности» есть границы. Она более или менее хорошо работает, когда в целом «все нормально», когда жизнь течет ровно, как ввода в большой равнинной реке. Но наступают времена, когда все бурлит и кипит, когда подводные камни, ранее скрытые большой водой, выступают наружу непреодолимыми преградами. Появляются проблемы, для которых могут пригодиться дополнительные усилия, пусть и кажущиеся на первый взгляд странными, не по обычаю.
Сейчас у нас именно такое время. И как раз вокруг понятия демократии все забурлило и закипело. Противостояние условных «критиков» и «защитников» демократии стало критично воинственным. И почти очевидно, что что-то тут не так. И
понятие демократии страдает, и, что еще хуже, суть вещей. Думать надо в первую очередь о втором факторе, о жизни, о сути вещей, но для этого надо подумать и о первом, о понятии демократии. Понятно, что в обострении воинственного противостояния виновата прежде всего сама по себе эта воинственность. Но... Проблема все же не только в этом. С пониманием демократии тоже не все в порядке.
Развернем картинку противостояния. Развитие теории демократии неразрывно связано с условно «либеральной» традиции политической мысли. Эта связь настолько тесна, что по умолчанию этот условный «либерализм» является как бы собственником всех прав на понятие демократии, на само слово. Теоретически отождествление демократии с либерализмом было давно поставлено под сомнение К. Шмиттом [см.: 10], но общих мнений это не отменило. Демократия представ-
см о см
о
ляется инструментом политическом воли либерализма. Ударным инструментом. Основным. В сегодняшних спорах о России понятие демократии превратилось в молот, которым условным «левым» проще и удобнее всего крушить российскую государственность. На противоположном полюсе российского политического спектра - условные «правые». Для них понятие демократии - жупел, которым можно и нужно пугать. Крайний предел этих настроений - недавнее замечание З. Приле-пина о том, что само слово «демократия» -людоедское.
Странно все это. Получается, что и для условных «правых» понятие демократии оказывается таким же орудием, как и для «левых», тем же молотом. Понятно, с противоположными оценками и векторами. «Левые» демократией-молотом крушат российскую государственность, «правые» видят в демократии тот же молот, но при этом пытаются его приспособить для того, чтобы крушить «левых».
Что-то в этом не так. Не может демократия быть простым молотком. И те, и другие что-то перепутали. Наиболее очевидно возражение З. Прилепину. Оно в предельно краткой форме таково: уже сама возможность объявить демократию «людоедской» является демократичной. Является моментом демократии. Демократия и придумана была для того, чтобы её ругательски ругали. Бога ради, пусть. Так оно всегда и было. Так было еще две с половиной тысячи лет назад в Греции, в самой точке рождения этой самой демократии. Но вот что важно: и все тогдашние проклятия демократии оказались возможными только потому, что демократия уже появилась, и все наши сегодняшние лютые поношения демократии возможны только потому, что мы все находимся внутри этой самой проклинаемой и поносимой демократии.
В этой точке развития логики необходимо уточнение. Без поправки эта логика может быть интерпретирована односторонне. Может показаться, что под вопрос попадают только «правые» с Прилепиным. А это не так. В равной степени вопрос обращен и к «левым». Потому что демократия - не молоток для побития врагов. От час т и, конечно, да. Демократия наполо -вину является инструментом борьбы с «ав-тократиями»1. Но только наполовину. Вто-
1 Кавычки, потому что сегодняшнее использование этого слова перенасыщено сегодняшней сиюминутной корыстью и практически потеряло свободную от газетного шума теоретичность, кавычки на этот шум и указывают.
рая половина - это твердая защита демократией самого вопрошания как такового, из которой, в частности, вытекает тотальность самокритицизма внутри самой демократии. Демократия - это прежде всего вопрошание, знак вопроса, обращенный к власти. Демократическая власть - это власть, поставленная под знак вопроса, это власть, сама себя сделавшая проблемой. Без этого знака вопроса демократия перестает быть демократией, она превращается в мертвое орудие корысти. Поэтому демократия, целиком превращенная в молоток, - не демократия, это лже-демо-кратия. Слово «демократия» в дискурсах сегодняшнего «либерализма» опасно приблизилась к этому состоянию.
Поэтому разговор о демократии нужен. И, очевидно, не только формально-юридический.
Тогда какой? А это как раз понятно. Всё, что выше говорилось о самокритичности демократии, о том, что критика демократии как бы «зашита» в самом понятии демократии, - это вольный пересказ слов С.С. Аверинцева на эту тему. Это то, что он много-много раз говорил на лекциях в конце 1980-х н начале 1990-х годов. К сожалению, эти размышления вслух остались неопубликованными. Но, во-первых, по правилу негорящих рукописей не должны умирать и произнесенные слова. Может быть, и они дождутся своего времени. Во-вторых, аверинцевская теория демократии непрямо присутствует в множестве самых разных поворотов его логики и может быть реконструирована. Понимание демократии как власти, согласившейся себя проблематизировать, представленное выше, и есть попытка такой реконструкции. А из отсылки к Аверинцеву как раз становится понятно, какая оптика может углубить сегодняшние споры о демократии. Это оптика реалистической культурологии2, той дискурсивной стратегии, из которой выросла аверинцевская теория «двух рождений рационализма» [1].
Отсюда импликации методологического порядка. Культурология - та дисциплинарная матрица, которая предопределяет оптику того подхода к демократии, который представлен в настоящей статье. В перспективе культурологии демократия -это прежде всего сложный конгломерат демократических социальных практик, исторически конкретных. Поэтому культу-
2 О реалистической культурологии см.: {6}. О куль -турологии Аверинцева см.: [7].
рология демократии - необходимая часть общей теории демократии. Но настолько же необходима и эпистемология демократии. В предлагаемых здесь заметках эпистемология является как бы важной дважды. В основном наше размышление о демократии является критикой сакра-лизованных традицией штампов, т.е. исто -рической эпистемологией. Но не только. В конце будет предложено и нечто положительное. Будут указаны новые контексты, и тогда сам предложенный выход будет отчасти оригинальным. Но не полностью. Он близок к тому направлению, которое уже известно. Это направление - эписте-мический «тренд» в понимании демократии. И тогда эпистемология оказывается значимой и для субъектности предлагаемой аналитики, и для предметной сферы. Она вдвойне значима. Поэтому пусть будет очерк эпистемологии и культурологии демократии3.
А вначале - обзор новейшей теории, актуальных трендов.
* * *
Системный обзор авторитетных теоретических моделей демократии в рамках статьи невозможен. Но может выручить только что упомянутая системность - в том случае, когда среди новейших моделей появляется такая, о которой можно сказать, что она подлинно свободна. И, как представляется, такая модель есть. Она содержится в защите «истинной демократии» от «искажений», предложенной недавно доктором Колумбийского университета Надей Урбинати [9].
Свобода - редкое качество. Для этого нужна радикальная устремленность к универсализму, нужен взгляд, способный видеть нечто большее, чем набор доминирующих мнений, пребывающий над ситуацией, а не погруженный в неё. В размышлениях Н. Урбинати о демократии свобода есть.
Главная особенность подхода Н. Урби-нати: она позиционирует себя в качестве не только цехового правоведа, но и в качестве теоретика, мыслящего универсально. То есть мыслящего в горизонте всего множества контекстов рассматриваемой проблемы. Среди её собеседников - не только сегодняшние «цеховики», но и Шумпетер и Шмитт, а вслед за ними Милль и Вебер, а затем Кант и Руссо, а затем Аристотель и Платон. Устремленность Н. Урбинати к универсализму настолько радикальна, что
3 Такую аналитику можно понять как единство, как метод, об этом см.: [5].
среди тех, с кем она готова всерьез обсуждать проблемы современной демократии, оказывается даже Томас Манн. Это и удивительно, и замечательно.
Универсализм Н. Урбинати - следствие серьезности, системности и ответственности её отношения к делу. Ей есть, что сказать, поэтому она готова смотреть на демократию как на системное целое, как на сложное единство теорий, осмыслявших исторически менявшуюся реальность. Поиском смыслов книга об «искажениях демократии» подлинно интересна. Именно эта её особенность предопределяет возможность критического взгляда на современную демократию как на целое, возможность попытки построения целостной теоретической модели демократии. Уверенность, с которой автор монографии об «искажениях демократии» оперирует большими массивами логик и фиксирует в них связи и нестыковки, не может не впечатлять. Н. Урбинати ищет и находит смыслы, не сопереживать её поискам невозможно.
Целостный взгляд на предметное поле дает возможность обрести собственную позицию. Это и происходит. А позиция дает активность. Н. Урбинати - идеолог, её книга - не только академическая монография, но и манифест. Манифест радикального процедурализма в понимании демократии.
С высоты так обретенной позиции открывается порядок системных связей в массе теорий демократии. Н. Урбинати предлагает свою модель систематизации теорий. Нормативному сегодня пониманию демократии она противопоставляет модели, где понимание демократии уточняется с оглядкой на ориентиры, внешние по отношению к демократии как таковой. Все внеположные теории она объединяет в три группы, в модели условно «эпистемические», «популистские» и «плебесцитарные». Все это «искажения», уводящие демократию с её подлинных путей.
Все теоретики, попадающие в одну из этих групп - оппортунисты, ревизионисты и уклонисты. И таковыми оказываются почти многие, очень многие. В том числе классики теории демократии. Под давление всевидящего ока Н. Урбинати попадают концепции как новейшие (Э.А. Познера и Э. Вермеля, Дж. Грина), так и уже ставшие почти классическими (Э. Лакло, П. Пети, П. Розанваллона, Д.М. Эстлунда). А еще классики XX в., такие, как А. Грамши, У Липпман, К. Шмитт. А еще - М. Ве-
см о см
о
бер и Дж.С. Милль. А еще - Руссо и Кон-дорсе. И т.д. вплоть до Платона.
Критическая аналитика Н. Урбинати интересна. Иногда неожиданна, иногда парадоксальна. Скажем, то, что под критику попадут Ф. Петти [20] с его ретро-республиканизмом [9, с. 223-244] и Э. Лакло [18] с его принятием популизма в качестве нормы [9, с. 292-319], можно было ожидать почти наверняка. Так же, как предсказуемо развернутой должна была быть критика К. Шмитта (о К. Шмитте см.: [10]) с его покушением на либерализм [9, с. 345-361]. Но вот то, что объектом решительной атаки может стать ре-актуализация полисной демократии А. Майклджона [19], [9, с.139-143] и анализ общественного мнения У Липпмана [4], [9, с. 117-118], неожиданно. Но критика оказывается интересной. И у Майклджона, и у Липпмана Н. Ур-бинати находит следы эпистемического «перфекционизма», и тогда это эпистеми-ческий ревизионизм [9, с. 140]. Убедительна и увлекательна критика новейшей апологии плебесцитарной демократии Грина [16]. [9, с. 374-417]. И т.д. и т.п.
Центральное место в книге занимает анализ «эпистемических искажений демократии», попыток философов найти связь между демократическими решениями и «истинными». Очевидно, эта проблема является главной, таковой она является и для Н. Урбинати. Оппортунистам-ревизионистам, пропагандирующим «эпистемы», достается больше всего. С параграфов, посвященных критике главной книги сегодняшнего идеолога эпистократии Д.М. Эст-лунда «Демократический авторитет» [15] начинается глава об эпистемических «искажениях» [9, с. 171-204]. Именно в полемике с Эстлундом Н. Урбинати сообщает ключевые формулы своей теории.
То, что Н. Урбинати увидела во всех попытках эпистемических «дополнений» демократии следы подрывной работы, разрушающий фундамент современной западной демократии, замечательно. Отчасти это так. Поиски истины действительно усложняют демократию. Потому что мир сложен. Что делать? Всего возможных путей здесь два. Первый - принять всерьез эту сложность и подумать о том, что отсюда следует в практической плоскости. Второй путь - запретить поиски истины. Н. Урби-нати фактически выбирает второй. «Демократии, чтобы быть легитимной, не нужно идти по пути истины» [9, с. 188].
Серьезное заявление. Чтобы долго не ходить вокруг да около, сразу выскажу свое мнение: я решительно не согласен.
Но тут же поправка: позиция Н. Урбинати важна. Серьезность её поисков приводит к осознанию серьезных вызовов. Логика Н. Урбинати позволяет идти навстречу этим вызовам. Принципиальность её аналитики указывает на реальную сложность современного мира, на то, что понимание демократии можно и нужно усложнить. А реальность действительно сложна. Но дело не в том, что эпистемологи являются варва -рами, извне разрушающими демократию, фундамент современного общества, дело в том, что самоуверенность апологетов сегодняшней демократии является наивной, неадекватной подлинной серьезности реалий современного мира. Серьезность, с которой радикальный критик истины ищет смыслы, эту наивность обнажает. Решив быть свободной, Н. Урбинати оказывается обязанной быть последовательной. Поэтому она проговаривает то, что другие не могут или не хотят. Она проговаривает правду, а она такова: той демократии, которая последовательно отстраивалась несколько столетий евро-американским партийным парламентаризмом, истина противопоказана. Поэтому её и необходимо вообще изъять из общественно-политических коммуникаций. «Нужно, чтобы мы изъяли из политического дискурса поиск истины» [9, с. 193]. Это не только личное мнение Н. Урбинати. Это обнажение серьезности проблемы: новейшая западная демократия с поиском истины несовместна. Отказ Н. Урбинати от истины - итог выбора, предопределенного волей всего западного знания. Выбора формализма в познании. Отказ от истины - следствие формально-бюрократического понимания «классической» демократии.
Смыслом и целью «классической» демократии является анти-авторитаризм. Уже сам это выбор фундаментального основания теории был избыточно формальным. Первым. За ним последовали другие, тоже формальные: теория демократии развивалась как устроение процедур, формализующих твердое отрицание авторитаризма по всем параметрам. Демократия мыслится тогда полюсом, противоположным авторитаризму в рамках чистой логической дихотомии. А еще это онтологические антиподы. Так и только так. И тогда теория демократии должна быть практикой очищающих ритуалов. И в первую, и во вторую очередь она должна заниматься работой по стерилизации демократического жизненного мира от заразы авторитаризма. Она должна вышелушивать все чешуйки, «запачканные» авторитаризмом.
Поиск истины такой работе мешает. Понятно, почему. Во-первых, потому что он является обузой и тормозит политический процесс. «Когда политическая арена захватывается конфликтующими интерпретациями того, что именно означает истинная идея, достичь между ними компромисса становится сложнее» [9, с. 190]. Во-вторых, такой поиск неизбежно время от времени опирается на авторитетные суждения и лица. И тогда поиск истины портит ангельски чистый антиавторитаризм. И тогда он должен быть отброшен. Н. Ур-бинати это и делает.
Теперь более или менее последовательная критика.
Первый принципиальный ответ манифесту процедурной теории можно сформулировать коротко: запрет на истину - это не совсем честное дело. Это непременно обман, пахнущий цинизмом.
Обман в содержании апологии проце-дурализма очевиден. Он является прямым следствием установки на принципиальную закрытость теории. А она закрыта, во-первых, потому, что процедурализм выводится из-под критики, прячется под сакрали-зованные запреты. Во-вторых, потому что идея «диархичности» демократии, продвигаемая Н. Урбинати, явно предназначена только для узкого круга элит (очень-очень узкого). А что тогда положено народным массам? Демократия как режим властных манипуляций, без всякого обоснования их смысла. Вопрос: найдется ли хоть один народ, который согласиться (например, на референдуме), выбрать демократию, если условием будет отказ этого народа от права на адекватные решения? Очевидно, нет. Но при этом демократия непременно должна быть. Тогда не получается ли, что демократия - это то, что должно быть насаждаемо исключительно обманом и силой? Именно так и получается. В каком-нибудь не очень отдаленном будущем какая-нибудь власть сможет проводить полностью антинародные преобразования, используя для этого референдумы с вопросами, заведомо искажающими существо дела. Заведомая циничная ложь в этой ситуации будет легитимной, она будет санкционирована новейшей наукой, объявившей истинное знание существа дела принципиально не нужным голосующим за это дело народным массам.
А теперь по существу. Главное в этом модусе то, что, оторвав демократию от истины, Н. Урбинати (и вместе с ней весь новейший процедурализм, начиная с
С. Роулза), попадает в неразрешимое фундаментальное противоречие. Потому что демократия неотделима от человеческой способности мыслить рационально. Демократия родилась вместе с рационализмом, она развивалась вместе с ним, вместе с ним победила. Рациональность - смысл и сущность демократии. Её первичный смысл, её фундамент. Все остальное, все попытки формализации рационального подхода к проблеме власти - вторичны. И не могут быть абсолютизированы.
Здесь остановка.
Понимание демократии как рационализации взаимоотношений власти с народом было предложено философом К. Ясперсом сразу после второй мировой войны в рамках его теории «осевых цивилизаций». Сегодня эта теория общеизвестна, с её изложения начинаются многие введения в философию и в теорию культуры. Понимание демократии, заданное координатами «осевой теории», не может быть неучтенным цеховой теорией демократии. А оно не учтено.
Да, в этом есть некоторая проблема. Цеховой солидарности никто не отменял, на таковую солидарность имеют право и специалисты по теории демократии. А Ясперс - не цеховой узкий специалист по истории права и по политической теории. Но это означает только то, что цеховые ответы на важные вопросы имеют право на первоочередное изложение в цеховых теориях. Право на цеховую солидарность не дает права на «ничего не вижу, ничего не слышу». Это изоляционизм. А синонимом слова «изоляционизм» является слово «провинциализм». Замкнутость цехового знания на себе именно к этому и ведет. Поэтому цеховой изоляционизм недопустим. Не отвечать на вопросы Ясперса современная теория демократия не может. Спорить - да, можно. Но не знать нельзя. Ясперс указал на контексты, которые являются фундаментально значимыми для понимания и происхождения демократии, и для её бытия. Позиция «знать не знаю, ведать не ведаю» здесь недопустима, такая позиция - именно глухой и безнадежный провинциализм.
И здесь мое полное недоумение, а вслед за ним вопрошание: как, каким образом во множестве вариантов новейших теорий демократии нет ни слова об определении демократии по К. Ясперсу? Внятное обсуждение гипотезы Ясперса должно быть в каждой современной серьезной книге о демократии, ни одна научная монография без этого обойтись не имеет права. А в се-
* * *
см о см
о
годняшней реальности происходит ровно обратное: вообще ни в одной имя Ясперса не упоминается.
Ну ладно, как-то более или менее понятно, почему Ясперс может быть не интересен цеховой юридической традиции толкования демократии, но ведь все современные «актуальные» теории демократии - это обязательно и философия! Философскими являются концепции Дж.Э. Грина [17], Р. Гудина и К. Спайкер-мена [16], Дж. Стаута [8]. Но имя Яспер-са в них отсутствует. Не упоминает о нем автор философски обоснованной теории Ф. Петти [20]. Полностью отсутствует перспектива логики Ясперса в работах популярного и авторитетного теоретика демократии П. Розанваллона. Философски, в большом времени, в масштабе вечности он размышляет о демократии в книге «Прошлое и будущее демократии» [21]. Присутствие логики осевого понимания демократии в качестве камертона настройки оптики было бы более чем уместно. Но слово Ясперса в книге не звучит, его имя не упоминается.
И совсем невероятное - случай Н. Боб-био. В последние свои годы он определял демократию почти полностью в духе Ясперса. Он писал о радикально подрывной работе демократии, о том, что она противопоставляет себя всему «естественному» и традиционному. Это в точности как у Ясперса! Это практически цитирование. Но... Ссылок на тексты Ясперса нет в том числе и в поздних монографиях Боб-био [13], [14]. Ни одной. Имя немецкого философа не упоминается.
Можно было ожидать внимания к мысли Ясперса в работах Д.М. Эстлунда. Ведь его исследования - это не просто «ещё и философия», это философия в первую очередь [15]. Но и у Эстлунда имя Ясперса не упоминается. И уж вовсе невероятным выглядит тот факт, что мнения Ясперса и его имя никак не представлены в фундаментальной и популярной истории определений демократии Дж. Сартори [22; 23]. В это невозможно поверить, но это факт.
Не упоминается имя Ясперса и Надей Урбинати. Не понимаю, как такое возможно. Уже только это само по себе - свидетельство какой-то аномалии. Это знак какой-то принципиальной закрытости. А демократия и закрытость несовместны. Знание о демократии не может быть антидемократическим. А оно оказывается именно таковым.
Поэтому пусть в нашем рассуждении появится слово Ясперса. Там, где нужны
совсем серьезные ответы, должна присутствовать серьезная логика. Логика серьезного философского понимания демократии. Раз очерка этой логики нет в книге Н. Урбинати, пусть он появится в критике этой книги. Для понимания существа дела это необходимо.
Концепция демократии Ясперса является частным моментом его теории «осевых цивилизаций», обнародована в книге «Истоки истории и её цель» в 1949 г. Её суть изложена в самом начале, на двух-трех страницах. Начинается все с фактов. Сами по себе они общеизвестны, с их фактичностью никто никогда не спорит уже сотни лет. А вот их столь же очевидная связь почему-то до Ясперса никого не интересовала. Удивительно здесь только то, что вплоть до того, как над этой связью задумался Ясперс, никто её не видел, не замечал то, что вот прямо лежит перед глазами.
Факты таковы. Философия и наука возникли одновременно в Древней Греции, Индии и Китае. Уже этого достаточно для того, чтобы появилась специальная теория, объясняющая эту поразительную одновременность. Первоочередные усилия Ясперс направляет именно на создание такой теории, на объяснение одновременности событий в отдаленных регионах. Но для нас важнее другое, другой общеизвестный факт: одновременное4 появление основных наук. Наук и соотносимых с ними интеллектуальных практик. А ведь это поразительно. Почему, собственно, медицина, математика, физика и философия возникли в Греции (ограничимся для краткости Грецией) одновременно? С чего бы это вдруг? Все они могли появляться на свет независимо. Но в реальной истории всё происходило одновременно. А еще в то же время появились история, литература в точном смысле этого слова, риторика. Целые континенты практик, далеких друг от друга. И всё - сразу. Как одновременность рождения всего этого оказалась возможной? Еще раз: рождение медицины, геометрии, риторики могло отделять сотни и даже тысячи лет. А это все - одновременно.
4 «Одновременность», конечно, у Ясперса словечко непростое. В самом начале «осевое время» помещается в промежуток между 800 и 200 гг. до н.э., «время около 500 лет» [12, с. 32]. В конце книги между прочим говорится о времени, сокращенном вдвое: «время с 600 до 300 г. до н. э.» [12, с. 251]. От «акме» Солона до «акме» Аристотеля это 250 лет. Учитывая скорость культурных трансформаций в древности, согласимся с утверждением, что это «одно время».
На самом деле некий сам собой разумеющийся ответ был всегда. Ну вот просто потому, что греки - умные. И все. Такой ответ. Очевидно, что он немного детский. Он годился для самих греков, которые могли верить в то, что они умнее всех остальных «варваров». Но мы-то знаем, что и иудеи, и египтяне были не глупее. Но главное другое. Ладно, пусть греки - умные. Но почему они поумнели вдруг во всех сферах в одно и то же время?
Ответ Ясперса таков: «Человек осознал бытие в целом, самого себя и свои границы» [12, с. 33]. Формула хорошая, но в качестве рабочей слишком многоаспектная. Ищем что-то более краткое в уточнениях и оговорках. И тогда суть такова: «Началась борьба рациональности и рационально проверенного опыта против мифа» [12, с. 33]. То есть в мир людей снизошла рациональность. Впервые. Это, собственно, и есть ответ.
Ответ непростой, более того, парадоксальный. Для того, чтобы его дать, нужно было понять рациональность не как вечное свойство человеческого сознания, а как исторический феномен. Это и есть главный ход Ясперса в работе над всей конструкцией теории. Это и есть главное открытие. Рациональность - исторична. Но тогда люди все были до греков идиотами? Нет, они были умными. Но ум, мудрость - это не то же, что рациональность. Можно быть мудрым, но не рациональным. Велика и обширна человеческая мудрость. Она может процветать и спасать. Но рациональность - иное. Рациональность - это ситуация, когда мы думаем о том, как мы думаем. «Мышление делало своим объектом мышление» [12, с. 33].
Это парадоксальное состояние. Строго говоря, странное. Зачем нормальному человеку все время думать о том, как он думает? Нормальным делом и является думать только «по делу». Так всегда и было. До греков. А греки - странные. Потому что, строго говоря, думать о думании - ненормально. И греки - принципиально ненормальные (строго говоря, в точном греческом смысле слова - «идиоты», т.е. не такие, как все). Они рациональные. До них были мудрые, а им этого было мало. Они выбрали рационализм, знание, которое озабочено критикой самого себя, рефлексией. Самое сильное утверждение Ясперса таково: «Всё это происходило посредством рефлексии» [12, с. 33]. Так объясняется метафора «ось»: в тектоническом сдвиге от мифа к логосу человек повернулся вокруг оси и в рефлексии посмотрел сам на себя.
До осевого поворота было просто сознание, «в осевое время сложилось самосознание человека» [12, с. 206]. Еще одна гениальная метафора - в словах о «постанове под вопрос» всего того, что есть обычай [12, с. 33].
Постановка всего-всего под вопрос - это и есть то, что отличает науку от донаучного знания, в том числе и от мудрого знания, в том числе и от очень мудрого. Мудрость -это просто хорошее знание, наука - это знание рефлексивное. Знание, которое думает о знании, сомневается в нем.
И тогда поворот к демократии5, произошедший вместе с поворотом к науке, -тоже поворот от мудрости к рационализму. И тогда решения, принимающиеся демократически, - действия, основанные на знании, тоже озабоченном «рефлексией», критикой самого себя. Самокритицизм, тотальная постановка под вопрос властных решений - глубочайшая суть демократии, её фундамент, это базовое определение демократии. Повторим то, что было сказано в самом начале статьи: демократия - это власть, прошедшая через осевую трансформацию, власть, поставившая себя под вопрос6.
5 Специального раздела, который бы назывался «Осевая теория демократии», у Ясперса нет. Но о том, что появление демократии является по Ясперсу моментом осевых трансформаций, ясно сформулировано в небольшом разделе о «политической свободе»: в осевое время в Греции «возникла свобода мышления, свобода людей» [12, с. 85]. И мысль, и людей освобождает одна и та же логика - осевого поворота от мифа к логосу.
6 В самом начале статьи мы привели это определение демократии, сославшись на С.С. Аверин-цева. Имя Аверинцева в нашем очерки осевой теории демократии принципиально важно. В своей теории «двух рационализмов» [1], см.: [7], Аверинцев предложил существенную поправку к ясперсовской идее «осевых цивилизаций», без которых сегодня теоретичность этой идеи многое бы потеряла и оказалась бы незащищенной от исторической критики. Вряд ли Ясперс прав, когда утверждает, что осевая революция создала современного человека [11, с. 32], что ничего тектонически значимого в истории после Аристотеля не произошло. Это не так. Модерная рациональность существенно отличается от античной. Аверинцев на это и указал - в терминах Ясперса. Его понятие «рефлективный традиционализм» и ясперсовское, и нет, оно - постясперсовское. Это первое. Есть и второе. Аверинцевские поправки позволяют лучше увидеть вот что: теория осевых цивилизаций - это не только философия, но и культурология. Может быть, в первую очередь культурология. Теория осевых цивилизаций - это определенно типология культуры. Для Ясперса история человечества делится на два типа культуры: первый является «доисторией», собственно
см о см
о
И еще одно следствие связи демократии с рационализмом. Рациональность -это то, что живет глубоко, очень глубоко. То, что предопределяет структуру простейших элементарных практик. Но тогда и демократия «живет» в той же глубине. И тогда демократия - это не просто набор процедур, это образ жизни. «С техникой демократии связан демократический образ жизни» [12, с. 176]. Именно поэтому демократию невозможно отменить, как иногда кому-то хочется. Демократию невозможно дискредитировать ровно потому же, почему невозможно отменить человечность, доброту, мудрость, рациональность. Потому что демократия соразмерна рациональному человеческому бытию, она неотделима от него, она глубоко в нас. Так же глубоко, как способность и потребность рационально мыслить.
А вот варианты понимания демократии - это иное. Это всего лишь варианты, версии. Какой бы безупречной и неподсудной ни казались общепринятые постулаты теории демократии, это всего лишь временные варианты обличья истины. «Нет такой окончательной стадии демократии и политической свободы, которая удовлетворила бы всех» [12, с.179] и, добавим, всегда. Потому что «постоянно возникают конфликты» [12, с. 179]. Теорию демократии можно и нужно критиковать просто потому, что демократия и придумана для того, чтобы её критиковали, ругали, поправляли. И уж тем более можно и нужно критиковать частные решения, в особенности процедурные, потому что «формальная демократия... отнюдь не является гарантией свободы, а, напротив, скорее угроза ей» [12, с. 179]. «Необходимо создать сдерживающие инстанции, способные противодействовать самоубийственным тенденциям формальной демократии» [12, с. 180]. Попытка превращения демократии в технологичный конвейер твердых процедур не есть нечто бессмысленное, скорее, наоборот, она вполне героична. Но, уважая и почитая этот конвейер, нельзя мыслить его чем-то абсолютным. Нельзя наделять процедуры сакральным статусом и выводить их из-под критики. Реальность всегда сложнее любой её модели. И иногда реальность обрушивает те рамки, в которых мы хотим её удержать. Иногда появляются вызовы,
«историей» является только второй. По Аверин-цеву, типов культуры - три. У Ясперса есть слова и о третьем типе, о «мировой истории», но это -пророчество о будущем. «Третья фаза» - «еще не историческая реальность, но предвосхищение грядущих возможностей» [12, с. 95].
для которых процедурных решений нет, и тогда нужны ответы «просто» адекватные. Истинные. Рациональные и истинные.
Что-то Н. Урбинати о демократии как рациональной критике знает. Иногда она говорит о демократии как о радикальном критицизме7. И это - по Ясперсу. Но, к сожалению, её знание о рациональности демократии - именно «что-то». Твердого системного понимания демократии как рациональности в первую и во вторую очередь в аналитике Н. Урбинати нет. Во-первых, потому что оно не востребовано, оно прямо противоречит символу веры новейшего процедурализма, абсолютизации «общепринятого» набора процедур. Во-вторых, для твердого понимания природы рациональности нужна логика Ясперса, последовательно проводящая различие между рациональностью и мудростью, способная видеть в рациональности парадоксальную сложность. Не всмотревшись пристально в логику Ясперса, увидеть эту сложность невозможно. А в огромной книге Н. Урби-нати нет никаких следов такого всматривания. Повторимся: это удивительно.
А, раз потерянным, точнее, не обретенным, оказывается понимание рационализма, то и понимание рациональной природы демократии оказывается половинчатым.
Отсюда потери рациональности в конструировании теоретической модели. И тогда отсюда возможность еще одного режима критики, эпистемологической. В этом режиме две тактики. Первая - общего порядка. Вторая - идущая от частного, от истории, от её реальной сложности.
Первое. Замечаем, что Н. Урбинати не противостоит основным модерным трендам. Её отказ от истины - твердый эпистемологический релятивизм8. И тогда к её
7 В частности, там, где хвалит позднего Боббио (см. выше). И ещё. О современных стратегиях критики демократии Н. Урбинати говорит так: «Неудовлетворенность демократией сама является частью истории демократии» [9, с. 11]. Это почти цитата из Ясперса, это фактически признание демократии как знания рефлексивным, «повернутым» на себя через «ось». Но это и другие замечания несистемны. Последовательно имманентность критицизма демократии не продумана.
8 Еще одна странная особенность книги об «искаженной демократии» - полное отсутствие в ней рефлексии по поводу собственной эпистемологической позиции Н. Урбинати, по поводу философских контекстов жеста отказа от истины. Оставим этот факт без развернутого комментария. Он мог бы быть очень жестким. Рассуждать об истине, опираясь всерьез при этом только на цеховую теорию демократии, на одного С. Роулза, в XXI веке нельзя.
философии демократии применима вся серьезная критика релятивизма. А она есть. И она серьезна. Поскольку релятивизм во всех своих исторических модификациях вел себя как известный с древности критянин, ругающий за лживость всех критян. Все радикальнейшие варианты критицизма, декларирующего свободу от догм, оказывались всегда проповедями лютейшего догматизма9. Никогда еще эпистемологический релятивизм не был иным. Все проповеди релятивизма всегда оказывались практиками сакрализации тех или иных догм. Отказ от истины всегда был и остается формой табуирования критики догматизированных правил этого отказа. В релятивистской теории демократии, провозглашающей ценность процедура-лизма самого по себе, сакрализованным и изъятым из истории оказывается набор процедур. В этом единственном пункте10 я согласен с Г. Юдиным, с его утверждением: «Нормативная теория демократии... незаметно отождествляет демократию с электоральными процедурами» [11, с. 12]. Поэтому она «нерефлексивна» [11, с. 12. Правда, тут же вопрос: почему «незаметно»? Н. Урбинати делает это более чем открыто, публично и громко.
Второе: история. Главным замечанием тогда оказывается такое: Н. Урбинати прячется от сложности. В её книге много исто -рии, очень много, но в своем размышлении о природе демократии она уклонилась от анализа всего того, что является подлинно сложным. А в том, что реальность сложна, все и дело. Всерьез надо думать именно о сложном.
Самыми сложными в новейшей истории были и остаются решения, принятые в 1945 г. в Ялте и в 1946 г. в Нюрнберге. Решения сложные, очень. Но адекватные. Именно поэтому Европа смогла прожить без больших войн больше семидесяти лет. Это великие решения, продуктивные в перспективе проблемы выживания цивилизации, и это именно адекватные решения. Тектонически значимые и адекватные. Адекватные, то есть эпистемически эффективные. А сложность в том, что в решающих моментах они не были демократичными, если демократию понимать по
9 Прежде всего это касается самого критичного, самого «свободного от догм» критицизма, франкфуртской «критической теории». Список догм «критической теории» вскрыт и описан Ю.Н. Давыдовым [3].
10 О том, почему точка пересечения с Г. Юдиным может быть только одна и о том, почему это важно, речь будет идти во второй статье.
Н. Урбинати, формально-процедуралист-ски. Первое: в Нюрнберге было решено повесить не только идеологов нацизма, но и тех, кто был, прежде всего, хорошими военными, А. Йодля и В. Кейтеля. И это решение - не формально демократическое, не правовое. Кейтель и Йодль действовали в рамках немецкого законодательства, демократически принятого, и законных же приказов. Формально демократические нормы они не нарушали. И тогда судить их было неправомерно. А они были осуждены и казнены. Второе: в Нюрнберге немцев назвали виновной нацией, совершившей преступление против человечности. В ситуации, когда международное право не знало ни понятия «виновная нация», ни понятия «преступление против человечности», ни «геноцид». И тогда важнейшие решения Нюрнберга были неправовые.
Что с этим делать? Отлучить эти решения от демократии? Это было бы и малодушно, и нечестно. Потому что по существу это - подлинно всечеловеческие решения. И тогда более чем народные. И тогда это подлинная власть народа. И тогда это демократия. Но по отношению к формальному процедурализму это - другая демократия.
Решения, принятые в Ялте и Нюрнберге, - самые сложные сюжеты в истории демократии. Вопросы, заданные этими решениями - самые сложные проблемы теории. Теория демократии, пытающаяся быть максимально универсальной, не может не дать хотя бы рабочие ответы на эти вопросы. А в монографии Н. Урбина-ти, как и во многих других, упомянутых выше, Нюрнберг и Ялта не упоминаются. Это странно. «Высокая» теория оказывается игрой в поддавки.
Еще один сюжет, сопоставимая по мере странности отношения к нему Н. Урбинати с первым. Н. Урбинати прежде всего - историк. Её цеховая специализация -история демократии в Древней Греции. Она хорошо знает эту историю, её цитаты из Геродота и Фукидида уместны. Так, она несколько раз цитирует фукидидову «речь Перикла», комментируя её интересно. Более или менее. Потому что по существу и эти комментарии - тоже фигура умолчания. Ведь сама по себе эпоха Перикла -тоже сложный сюжет в истории демократии. И сложность здесь та же, что и с «Ялтой». И об этом Н. Урбинати не говорит. И это совсем странно. Хотя и понятно. Пото -му что история демократии в Афинах при Перикле - это как раз история вторжения
см о см
о
эпистемологии в демократию, то есть, в терминах Н. Урбинати, история «искажения демократии». Ведь Перикл правил Афинами полновластно на протяжении многих лет. И тогда он - диктатор и тиран. Так ли это? Мнение М.Л. Гаспарова, лучшего знатока Древней Греции: «Это не было тиранией... Он правил Афинами не силой, а словом» [2, с. 146]. Основания так полагать - в том, что он проходил процедуру переизбрания ежегодно. Но Н. Урбинати именует Перикла именно демагогом [9, с. 340] и диктатором [9, с. 342]. Потому что по норме власть должна была обновляться. Твердый процедурализм нарушался. Н. Урбинати - правовед, внимательный к процедурам. Право назвать Перикла тираном у неё есть. Пусть так, пусть диктатор. Но права ли она, отлучив Афины эпохи Перикла (445-429 гг. до н.э.) от демократии? А не является ли это время чем-то прямо противоположным, высшей точкой в развитии демократии? В изложении М.Л. Гаспарова это определенно так. Да, диктатор, автократ. Но диктатор «хороший», «мудрый» (афиняне называли его «большеголовым»), то есть эпистемически эффективный. И тогда это еще один случай, когда то, что формально должно быть «искажением» демократии, по существу было её торжеством, потому что в целом правление Перикла - высшая точка в истории как Афин, кульминация духа эллинства, бытия народной воли, а вслед за этим - культуры Эллады. Реальная история любит сложности. Рузвельт и Черчилль в решениях «Ялты» тоже были автократами и диктаторами. Антидемократами и - демократами одновременно. Вот это - сложно. А Н. Урбинати от этой сложности уклоняется.
И ещё. Тоже о простом и сложном. Выше было высказаны высокие оценки способности Н. Урбинати закапываться в детали логики чужих теоретических моделей. По этой части возможны уточнения. Наиболее интересны её анализы моделей Дж. Грина, Д. Эстлунда, Э. Лакло. Они полны, многосторонни, убедительны. А вот анализ идей К. Шмитта не убеждает. И понятно, почему, чем объяснимы и удачи, и неудачи. Все-таки теория, например, Дж. Грина не так уж сложна. И Д. Эст-лунда. А вот К. Шмитт - иное. Сложность зашкаливает, аналитика должна быть хирургически тончайшей и, с другой стороны, ответственной в перспективе «целого». И вот этой ответственности не хватает. Сложные сюжеты размашистому анализу не поддаются.
Особенно это касается «анализа» взглядов Т. Манна. Да, хорошо уже то, что он есть. Никто из цеховых теоретиков этого не способен всерьез учитывать мнение писателей. Н. Урбинати способна. Это важно. Но... Именно такие экскурсы обнажают ограниченность возможностей цеховой науки. Да, цитаты из одной ранней работы Т. Манна даны верно. И их много, и они как-то комментируются. А итог этих комментариев таков: Томас Манн - враг гуманизма, индивидуализма и, как следствие, демократии11. Простите, это более чем странно. Уж если Т. Манн более или менее всерьез заинтересовал, то можно было бы и почитать его всерьез, не ограничиваясь «Размышлением аполитичного». Потому что в реальности Т. Манн - лютейший индивидуалист и главный гуманист XX века. И рационалист. И подлинный демократ. Кстати, все это есть и в «Размышлении аполитичного». Но их читать надо адекватно, т.е. сложно.
А сложной логики, повторимся, в книге об «искаженной демократии» не хватает. Нельзя не связать это с отказом от истины. Нельзя воевать с истиной. Победы на этом пути быть не может. Будут поражения. И не только когда-нибудь потом. Автора манифеста радикального формализма в понимании демократии это настигает уже в самом манифесте, в утрате сложности.
Поэтому еще раз: не надо воевать с истиной. Войны с истиной - это опасно. Опасно и для цивилизации в целом, и для демократии. Из этой констатации никак не следует, что надо возвращаться к догматизму. Нет, догматизм - тоже опасность, многократно реализовавшая себя в том числе ив истории демократии. Да, были и «эпистемические искажения», и да, критиковать их можно и нужно. Но логика этой критики должна быть более сложной. Вторжение «эпистемы» было не только губительным для демократии, как это утверждает Н. Урбинати, но иногда и спасало. История и теория демократии должна найти место и для таких сюжетов. «Эпистемическая демократия» - серьезная исторически обосновавшая себя реаль-
11 Сообщается это следующим образом: говорится, что Т. Манн «порицал процесс демократизации» [9, с. 172], потому что его волновало забвение «этической "миссии" немецкого народа» [9, с. 173]. Далее говорится, что, в противоположность Манну, современная теория демократии защищает «рациональность, гуманизм и индивидуальную свободу» [9, с. 173]. А для Манна всё это - «дефекты демократии» [9, с. 173].
Список литературы:
77
[1] Аверинцев С.С. Два рождения европейского рационализма // Вопросы философии. - 1989, №. 3. -С. 3-13.
[2] Гаспаров М.Л. Занимательная Греция: Рассказы о древнегреческой культуре. - М.: «Греко-лат. кабинет» Б.А. Шичалина; НЛО, 1995. - 382 с.
[3] Давыдов Ю.Н. Критика социально-философских воззрений Франкфуртской школы. - М.: Наука, 1977. - 320 с.
[4] Липпман У. Общественное мнение. - М.: Институт фонда «Общественное мнение», 2004. - 384 с.
[5] Мартынов В.А. Казус структурализма. Статья вторая // Вестник Омского ун-та. Т. 25. - 2020, № 4. -С.82-93.
[6] Мартынов В.А. Культурология и постколониальные исследования. Статья первая. - Человек. Культура. Образование. - 2022., № 1 (43). - С. 126-149.
[7] Мартынов В.А. Культурология «начерно, шепотом» (к юбилею «литературоцентристской» культурологии) // Идеи и идеалы. - 2022, № 3. - С. 325-350.
[8] Стаут Дж. Демократия и традиция. - М.: Территория будущего, 2008. - 465 с.
[9] Урбинати Н. Искаженная демократия. Мнение, истина и народ. - М.: Изд-во Института Гайдара, 2016. - 448 с.
[10] Филиппов А.Ф. Карл Шмитт. Расцвет и катастрофа // Шмитт К. Политическая теология. - М.: Канон-Пресс, 2000. - С. 259-314.
[11] Юдин Г. Россия как плебесцитарная демократия // Социологическое обозрение. Т. 20. - 2021, № 2. -С. 9-47.
[12] Ясперс К. Истоки истории и её цель // Ясперс К. Смысл и назначение истории. - М.: Политиздат, 1991. - С. 28-287.
[13] Bobbio N. Liberalism and Democracy. - L., N.Y.: Verso, 1990. - 94 p.
[14] Bobbio N. The Future of Democracy. A Defence of the Rules of the Game. - Minneapolis: University of Minnesota Press, 1987. - 184 p.
[15] Estlund D.M. Democratic Authority: A Philosophical Framework. - Princeton, Oxford: Princeton University Press, 2008. - 310 p.
[16] Goodin R.E., Spiekermann K. An Epistemic Theory of Democracy. - Oxford: Oxford University Press, 2018. - 442 p.
[17] Green J.E. The Eyes of the People: Democracy in the Age of Spectatorship. - Oxford: Oxford University Press, 2010. - 284 p.
[18] Laclau E. On Populist Reason. - L., N.Y. : Verso, 2005. - 276 p.
[19] Meiklejohn A. Free Speech and its Relation to Self-Government. - Clark, N.J.: The Lawbook Exchange, 2011. - 126 p.
[20] Pettit P. On the People's Terms: A Republican Theory and Model of Democracy. - Cambridge: Cambridge University Press, 2012. - 338 p.
[21] Rosanvallon P. Democracy Past and Future. - New York: Columbia University Press, 2006. - 294 p.
[22] Sartory G. The Theory of Democracy Revisited. Part One: The Contemporary Debate. - Chatham: Chatham House Publishers, 1987. - 256 p.
[23] Sartory G. The Theory of Democracy Revisited. Part Two: The Classical Issues. - Chatham: Chathem House Publishers, 1987. - 279 p.
