CC BY
175
Юлия ЧЕРНЯХОВСКАЯ
РОССИЯ И ПРОБЛЕМА ДЕИДЕОЛОГИЗИЦИИ В ИСТОРИКО-ПОЛИТИЧЕСКОЙ КОНЦЕПЦИИ БРАТЬЕВ СТРУГАЦКИХ
В статье рассматриваются актуальные и сегодня проблемы деидеопогизации и выбора идеологии, поставленные в рамках историко-политического анализа Стругацких, сделанного еще в 1960-х-70-х гг. Автор обращает внимание на то, что Стругацкие не только ставили вопрос о положительных и отрицательных чертах существования общества с идеологией и без нее, но и рассматривали основные формы идеологии, принимаемые их поколением.
The problems of deideologization and choice of ideology, raised in the historical and political analysis of Strugatsky brothers in 1960s-1970s, are still relevant today. The author draws attention to the fact that the brothers A. and B. Strugatsky not only raised the issue of positive and negative features of the existence of society with the ideology and without it, but also considered the main forms of ideologies of their generation.
Ключевые слова:
Стругацкие, идеологический вакуум, деидеологизация, идеология, коммунизм, либерализм, национальная идея, шестидесятники, власть, цели и ценности; Strugatsky brothers, ideological vacuum, deideologization, ideology, communism, liberalism, national idea, men of the sixties, power, purposes and values.
Более двух десятилетий в России официально и на уровне определенных фракций политического класса господствует тезис о необходимости деидеологизации политической и государственной жизни. Правда, он существует одновременно с постоянно повторяющимися призывами к поиску «национальной идеи». Конституция РФ закрепляет запрет на существование государственной идеологии. Но государственная идеология и господствующая идеология — это разные вещи. Законодательство не может устанавливать обязательную к исповеданию идеологию. Но не может и противодействовать обществу в принятии им системы базовых значимых для него постулатов.
Идеология — это не некий набор «мифологем», хотя без собственно политических мифов общество тоже полноценно существовать не может. Идеология — это ценности и цели социума. Это ее аксиологическое ядро и принимаемая модель политического и экономического устройства. Общество, не имеющее целей и ценностей, скорее всего, способно лишь к деградации.
Интересно то, что этот вопрос — вопрос об исторической бесперспективности и трагедии «идеологического вакуума» — еще четыре десятилетия назад поставили и в политико-художественной форме рассмотрели А. и Б. Стругацкие, с поразительной точностью предсказав развитие событий. Речь идет об одном из наиболее трагически звучащих их произведений — романе «Град обреченный».
Поводом или причиной для этого стала сложная череда общественно-политических коллизий, начавшихся, в частности, еще с XX съезда КПСС. К моменту написания романа это событие в некотором смысле уже отошло в далекое прошлое. Надо иметь в виду, что сами Стругацкие принадлежали к поколению и генерации людей, которые в 70-е гг. достигли зрелости и заняли определенное общественное положение. Это люди, вступившие в активную общественную жизнь в годы после Великой Отечественной войны, люди, воспитанные еще в «героическую эпоху» Советского Союза и бывшие убежденными коммунистами. По крайней мере, так свидетельствуют о себе сами Стругацкие. XX съезд нанес удар по их вере, но он же породил и новые надежды. Однако сменив-
ЧЕРНЯХОВСКАЯ
Юлия
Сергеевна — аспирант кафедры отечественной истории Новейшего времени Историкоархивного института РГГУ serfecher@mail.ru
шаяся власть шаг за шагом увеличивала дистанцию между собой и теми ожиданиями — еще вполне коммунистическими, — которые существовали у этого поколения. Начало 60-х гг. стало временем принятия футуристической программы КПСС, но почва ее была подготовлена, в частности, и социально-фантастической литературой второй половины 50-х гг.
Тот же ХХ съезд, наряду с атакой на предшествующий период, сформировал и определенный заказ на моделирование коммунистических утопий, которые могли бы пробудить воображение общества. И такие утопии стали активно создаваться
— «Туманность Андромеды» И. Ефремова, «Полдень, XXII век» А. и Б. Стругацких. К моменту оглашения Программы вся интеллектуально активная часть общества (а как показывают опросы, именно она являлась основным потребителем фантастики), была готова принять идею скорого строительства коммунистического общества и приняла ее.
К моменту наступления периода «идеологического вакуума» власть несколько раз сменилась, а серьезных социальных изменений так и не произошло. Атмосфера в обществе стала меняться, и на место идей форсированного строительства коммунизма стала приходить идея длительного «планомерного поступательного движения». И одновременно многие, скажем так, «стилистические особенности» поведения власти вызывали определенное недоумение и непонимание как раз у многих из тех, кто в полной мере разделял романтику и пафос «прорыва в будущее», коммунистического «мира Полдня».
Сами Стругацкие никогда не отказывались от коммунистической идеи, но события политической и социальной истории все более ставили под сомнение их веру..
Размышления на тему о необходимости существования ориентирующей идеологии и ее сущности нашли отражение в романах писателей позднего периода — «Обитаемый остров», «Град обреченный», «Парень из преисподней».
В конце 60-х гг. Стругацкие предлагают и формулируют понятие «прогрессор», в их понимании — человек, который стремится изменить окружающий мир к лучшему, и ставят вопрос о том, как должен он вести себя в обществе, которое полностью находится под контролем осуществляемого властью манипулирования сознанием.
Через осознание подобного манипулирования, через понимание его чуждости людям и через попытки борьбы с ним они приходят к проблеме трагедии деидеологизации, осознанию того, что она может привести не только к распаду общественных связей, а затем породить голод, разбой и инфляцию, но и обрекает общество на бессмысленность и непродуктивность его существования.
Особо тяжелый психологический период для них наступает после событий 1968 г. в Чехословакии. Болезненно восприняв ввод советских войск в братскую республику, они, с одной стороны, приходят к мысли, что видевшийся им в мечтах коммунизм может оказаться лишь некой исторической перспективой, а не делом непосредственно завтрашнего дня. И о том, что существовавшая на тот момент власть вряд ли может привести к его созданию. Но, с другой стороны, как писал Б. Стругацкий уже в 2000-е гг., они были не готовы и не хотели принять буржуазную идеологию, понимая ее ущербность. Это и порождает то, что он назовет «идеологическим вакуумом» и что оказалось характерным тогда для людей их генерации. В целом советское общество тогда еще сохраняло формальную приверженность коммунистической идеологии, но в ее некоем «остывшем» варианте — принципы признавались и не оспаривались, но мобилизационным воздействием явно не обладали.
В 70-е гг. размышления Стругацких об идеологическом вакууме выстраиваются в цельную концепцию, которую авторы излагают в романе-эксперименте «Град обреченный».
Каждая глава романа является попыткой рассмотреть поведение отдельной общественной группы1.
Так, первая содержит исследование реакции демократического и самоуправляющегося (хотя уже болеющего бюрократизацией) общества на опасность. На город наступают стаи павианов. Сначала начинается паника, затем люди организуют самооборону. Но, поняв ее неэффективность, в силу инерции отряды начинают истреблять всех, кто оказывается на пути. В третьей части мы видим механику государственного переворота, показанную с особым учетом роли, которую
1 Кайтох В. Братья Стругацкие //А. Стругацкий, Б. Стругацкий. Бессильные мира сего. — Донецк, 2003, с. 577.
играет в нем либеральная интеллигенция. Четвертая — это уже картина «общества достатка». Фашисты решили экономические проблемы, выдвинули объединяющие население программы, новый президент организует «великую стройку» и начинает «эксперимент над экспериментаторами», что весьма напоминает некоторые коммунистические лозунги. Но в эти слоганы никто не верит, и общество готово начать «сытые бунты»1.
Стругацкие в некоем опосредованном, превращенном виде последовательно рассматривают коммунистическую идеологию в ее накаленном, героизированном варианте, остывшую идеологию «позднего социализма», либеральную идеологию и «идеологию Гейгера». Первая — становится жертвой собственной накаленности, ее призыв к мобилизации и борьбе сталкивается с утратой ориентиров, когда целью борьбы становится сама борьба. Вторая — идеология «позднего социализма» — становится ее оборотной стороной, но уже не способна вдохновлять людей на созидание. Либеральная идеология оказывается неэффективной и приводит к хаосу, и только приход к власти «фашиста» Гейгера позволяет навести порядок. Но Гейгер — вовсе не фашист. Он — своего рода деидеологи-зированный технократический радикал, и один из его главных противников — идеологическая рознь и противостояние.
«Я буду беспощаден! Во имя народа! Я буду жесток! Во имя народа! Я не допущу никакой розни! Хватит борьбы между людьми! Никаких коммунистов! Никаких социалистов! Никаких капиталистов! Никаких фашистов!Хватит бороться друг с другом! Будем бороться друг за друга!..
... Никаких партий! Никаких национальностей! Никаких классов! Каждого, кто проповедует рознь, — на фонарь!..
— Если бедные будут продолжать драться против богатых! Если коммунисты будут продолжать драться против капиталистов! Если черные будут продолжать драться против белых! Нас растопчут! Нас уничтожат!.. Но если мы!Встанем плечом к плечу! Сжимая в руках оружие! Или отбойный молоток! Или рукоятки плуга! Тогда не найдется такой силы, которая могла бы нас сокрушить!Наше оружие — единство!Наше оружие — правда!
Какой бы тяжелой она ни была! Да, нас
1 Там же, с. 578.
заманили в ловушку!Но, клянусь богом, зверь слишком велик для этой ловушки!..
— А!—рявкнула было толпа и ошеломленно смолкла.
Вспыхнуло солнце.
Впервые за двенадцать дней вспыхнуло солнце, запылало золотым диском на своем обычном мосте, ослепило, обожгло серые выцветшие лица, нестерпимо засверкало в стеклах окон, оживило и зажгло миллионы красок»2.
Четвертая форма идеологии не является идеологией по своей сути: она не несет в себе никакой созидательной идеи, в отличие от «накаленно-коммунистической», она не способна ставить перед обществом перспективные цели. Гейгер приводит общество к материальному достатку, но в условиях отсутствия реальной идеологии и предлагаемых ею целей общественного развития он не способен насытить духовные потребности людей.
Герой романа Воронин — своеобразное воплощение поколения. Ленинградец, 1928 г. рождения, звездный астроном по образованию, покинул СССР в 1951 г. и в первый период своего пребывания в Городе был типичным «молодым комсомольцем». Он мыслит в категориях борьбы, «пребывания на своем посту», верности делу, полной отдачи Эксперименту, отождествляемому с «построением коммунизма», дисциплины, беспощадности к врагу3.
Он, как и сами Стругацкие, задумывается о необходимости и допустимости человеческих жертв в борьбе за построение утопии: «Великий стратег стал великим именно потому, что понял (а может быть, знал от рождения): выигрывает вовсе не тот, кто умеет играть по всем правилам; выигрывает тот, кто умеет отказаться в нужный момент от всех правил, навязать игре свои правила, неизвестные противнику, а когда понадобится — отказаться и от них»4.
Утрачивая понимание цели, он приходит к выводу, что не может принять методы
— во многом как и сами Стругацкие. Более того, он отказывается от участия в «великой игре» — политике5.
Новой точкой мировоззренческой эволюции Воронина становится либераль-
2 Стругацкие А. и Б. Град обреченный // Собрание соч. в 11 т. - М., 2009, т. 7, с 327-328.
3 Кайтох В. Указ. соч., с. 579.
4 Стругацкие А. и Б. Указ. соч., с. 248.
5 Там же, с. 250.
ный демократизм, сторонником которого он будет, после смены профессии став главным редактором одной из газет Города. Но новые идеалы оказываются беззащитными против насилия: второй точкой постижения становится утрата всех иллюзий1.
Этот путь проходит вся интеллигенция поколения Стругацких, а отчасти и советское общество в целом: от эпохи коммунистического романтизма и веры в него, через его романтическое отрицание 60-х — к идеологическому вакууму 70-х гг.
Но для нас важнее другое. Для нас важны не столько проблемы того поколения в 70-е гг., а проблемы сегодняшнего дня. Описанный Стругацкими путь повторило советское, а позже российское общество уже после написания романа. От идеологии позднего социализма, через либерализацию 80-90-х гг. — к современному обществу, когда идеология не существует и не может дать никаких «прогрессорских» установок.
Не случайно в одном из своих последних интервью Борис Стругацкий в ответ на вопрос, с каким из миров своих романов он отождествил бы сегодняшнее советское общество, ответил: «Это Город эпохи Фридриха Гейгера»2.
Стругацкие в конце «Града обреченного» дают своеобразный ответ на вопрос о том, какой идеологией должна жить интеллигенция: герой вспоминает рецепт жизни — необходимость обращения к культуре. Однако по сути — это всего лишь воплощение отказа писателей от «великой игры».
В более поздней повести «Парень из преисподней» Стругацкие ставят себя на место человека, воспитанного в условиях жесткой, но способной вдохновлять на подвиги идеологии, и моделируют близкую им самим ситуацию — крушение этой идеологии. Идеология героя повести заведомо чужда читателю: это идеология солдата, привыкшего вести беспощадную
1 Кайтох В. Указ. соч., с. 581.
2 http://www.novayagazeta.ru/data/2011/001/19. Ыт!
войну, притом не оправданную никакими моральными установками. Но ценен сам факт существования этой идеологии, сила идеи, которая пронизывает всю его жизнь и для него дороже самой жизни, и это позволяет ему выжить в любых обстоятельствах. При столкновении с идеологией «мира Полдня» не столь важно для авторов, какая идеология верна. Идеология, в известном смысле слова, вообще не может быть верной или неверной, она может быть эффективной или нет, может давать ту или иную степень внутренней силы ее носителю. Реалии коммунистического мира постепенно ломают идеологические установки героя.
По большому счету, кажется нерешенным вопрос, насколько можно заменить идеологию, которую человек впитывал с рождения, другой. Стругацкие на этом этапе дают положительный ответ: можно. Они находятся в активном поиске новой идеи, которая может заменить собой старую, но поиски их так или иначе остаются в пространстве различных интерпретаций коммунистических идей во всем их многообразии.
Таким образом, говоря о внутренних идеологических установках Стругацких, можно сделать вывод, что, пройдя долгий путь сомнений и колебаний, писатели так и не нашли замену идеологии своей молодости.
Но их романы периода «идеологического вакуума» (70-е гг.) и проведенный в них историко-политический анализ, с одной стороны, утвердили их самих в выводе об обреченности общества без идеологии, с другой — стали провидением многих проблем последующего, провидением трагедии, которая постигает общество, отказавшееся от своих ценностей и стратегических целей.
Общество без идеологии деструктивно. Самая эффективная власть, сумевшая остановить хаос и накормить общество, окажется в итоге стратегически неэффективной, если не сможет опереться на идеологию, т.е. на цели и ценности, принимаемые обществом или производимые ею для общества.
