CC BY
18
О.Э. Петруня
Россия и Европа в условиях кризиса: Сумерки инновационной экономики
Аннотация. Проводится анализ экономических, политических и философских аспектов современного инновационного процесса вместе с экскурсом в научные школы монетаризма, либерализма и теории Джона Кейнса. Обосновывается концепция отрицательного влияния глобальной финансовой элиты на капитализм как систему экономических отношений. Представлены причины провала инновационной политики в Европе и России. Abstract. Analysis of economic, political and philosophic aspects of current innovation process is made together with some excursus into scientific schools of monetarism, liberalism and theory of John Keynes. The concept of global financial elite negative influence on capitalism as a system of economic relations is being grounded. Reasons of innovation policy failure in Europe and Russia are presented.
Ключевые слова: этимология инноваций, Австрийская экономическая школа, Чикагская экономическая школа, монетаризм, либерализм.
Keywords: etymology of innovations, Austrian economic school, Chicago economic school, monetarism, liberalism.
Постановка проблемы
Предложение президента России Дмитрия Медведева провести заседание G8 2014 г. на территории «иннограда» Сколково еще раз указывает на ту важность, которую современное российское руководство уделяет концепции инновационной экономики.
«Для "Сколково" саммит будет значить многое, - сообщил РИА "Новости" президент фонда "Сколково" В.Ф. Вексельберг. -Внимание к саммиту "восьмерки" будет приковано во всем мире, будет возможность показать, что значит проект "Сколково" для России в целом, что это проект, который отражает инициативу руководства страны по переводу экономики России на инновационные рельсы развития. Надеюсь, что руководители стран "восьмерки", когда приедут, увидят, что слова не расходятся с делом, что строится инновационный город», - добавил В.Ф. Вексельберг (3).
Оптимистичный настрой нынешнего российского руководства, но уже в общероссийском масштабе выразил В.В. Путин, выступивший со своим последним правительственным отчетом в Государственной думе. Он уверял депутатов, что российская экономика в полном объеме смогла восстановиться после мирового финансового кризиса и доходы россиян в реальном выражении продолжали расти. Путин также отметил, что в Европе кризис перешел в хроническую форму, вызывая «затяжную рецессию и застойную и растущую безработицу», а бюджетный дефицит и банкротство государственных финансов стали «настоящей удавкой для государств, теряющих сегодня право на государственное суверенное решение» (цит по: 5).
Откуда столь высокая уверенность в светлом будущем российской экономики и пессимизм в отношении экономики европейской (отметим, что оценка дел в Европе нам кажется адекватной), ведь мы уже слышали некогда заверения о том, что Россия - тихая гавань и кризис ее не коснется? Ответа на этот вопрос может быть два: либо руководство страны пребывает в полном неведении о реальном положении дел в России и в мире (о каком внимании к «иннограду» говорит Вексельберг, когда на Западе своих проблем бессчетное множество?), либо оно пришло к решению резко изменить курс и отойти от либеральной модели социально-экономического развития, поскольку именно в этом видит проблемы Европы, да и всего Запада в целом). Вопрос на момент написания этой статьи остается открытым, однако ответ на него скорее всего будет известен на момент ее выхода в свет.
Что же касается инновационного центра «Сколково», то его, по нашему мнению, ждет та же судьба, что и бизнес-школы с одноименным названием. Отрицательный итог сколковской бизнес-50
образовательной инициативы (как впрочем бизнес-образования в целом) мы прогнозировали еще три года назад (11), и связан этот итог с неверным пониманием современным российским руководством сути, целей и задач бизнес-образования в частности и образования вообще. Это же относится и к концепции инновационной экономики, которой пользуются сегодняшние российские политические и бизнес-лидеры. Главная беда этой концепции в том, что она тесно увязана с понятиями капитализма и рыночной экономики. Именно под эти представления создавался сколковский инновационный центр в ситуации, когда все Подмосковье окружено «советскими» инновационными центрами (Королев, Троицк, Химки, Мытищи, Зеленоград и т.д.), нуждающимися лишь в достаточном финансировании. А то, что сколковский центр может только делить деньги, а не создавать что-то новое, показывает его соглашение с химкинским НПО «Энергомаш». Советский гигант будет разрабатывать новое топливо «Ацетам» в рамках сколковского гранта. А что будет делать инновационный центр «Сколково»? На этот вопрос, по нашему мнению, точно отвечает Википедия. Статья, посвященная «иннограду», сообщает, что последний представляет собой «строящийся современный научно-технологический комплекс по разработке и коммерциализации (sic! - О.П.) новых технологий» (14). Таким образом, «инноцентр», по-видимому, будет стараться подешевле купить новую технологию и подороже ее продать.
Мы исходим из того, что современный капитализм испытывает глубокий цивилизационный кризис и его потенциал, включая инновационные возможности, полностью исчерпан. Это положение дел мы и назвали «сумерками инновационной экономики». В данной статье показаны философские и научно-теоретические ошибки, допущенные в рамках либеральной и марксистской экономической мысли и приведшие к столь плачевному результату.
Идейные истоки современной инновационной концепции
Знакомство с современной концепцией инновационной экономики подтверждает тезис о мировоззренческой нагруженности любой теории. Под мировоззренческой нагруженностью мы понимаем
зависимость теории от определенной системы взглядов на мир, в которую она (теория) концептуально (логически) включена.
Если обратиться к этимологии слова инновация, то господствующее в современном общественном дискурсе его значение серьезно отличается от исходного латинского понятия innovatio. Последнее означает перемену, которая может предполагать как принципиальное новшество, так и возвращение некогда уже бывшего. Здесь уместно вспомнить народную мудрость: «Новое - это хорошо забытое старое». Такой взгляд мы называем естественной инновационной концепцией. Например, в эпоху Ренессанса безусловно инновационным явлением было распространение неоплатонизма, хотя сам неоплатонизм зародился в период, который по отношению к Возрождению представлял собой глубокую архаику.
Современные европейские языки упорно навязывают нам единственное значение исходного латинского концепта: innovation -это радикальное нововведение, новшество, новинка. Такой взгляд мы называем прогрессистской инновационной концепцией. Попытаемся выявить скрытые предпосылки (контекст) такого понимания.
Прогрессистское мировоззрение сложилось в Новое время. Основным культурным контекстом, в котором оно возникло, стала иудеопротестантская идеология, получившая распространение в Европе в период Реформации (XVI в.) и превратившая накопление богатства в абсолютную ценность. В сравнении со средневековым христианским мировоззрением новые ценности (этические инновации. - О.П.) стимулировали общество к динамичным изменениям, в основе которых лежала частная предпринимательская инициатива. Это показал Макс Вебер в своем поистине бессмертном труде «Протестантская этика и дух капитализма» (2).
Именно в протестантской среде вырастает проект покорения природы с опорой на научное знание. Идея превращения знания в непосредственную производительную силу была высказана на заре европейского модерна Фрэнсисом Бэконом. В этом смысле нужно понимать его афоризм: «Знание - сила». Надежды, которые питали мыслители Нового времени, оправдались лишь частично. Тем не менее идея прогресса, тесно связанного с научными достижениями, живет до сих пор. Благодаря умелой прогрессистской пропаганде эта идея на уровне коллективного бессознательного поддерживает
устойчивую убежденность в том, что любая инновация априори позитивна, а потому целесообразна.
Другим масштабным основанием современной инновационной концепции становится европейский скептический натурализм, родиной которого является Шотландия. В центре Эдинбурга установлены памятники титанам шотландского Просвещения - Дэвиду Юму и Адаму Смиту. И дело здесь не только в национальной гордости. Хотя шотландский скептицизм в целом вписывается в эмпирическую традицию, основанную Бэконом, он значительно дальше пошел в ограничении компетенции не только философской рефлексии, но и абстрактных теорий.
Юм определил естественное состояние человека как совокупность его собственных впечатлений и аффектов. Смит перенес это положение в область экономической мысли, развив концепции экономического человека-эгоиста и естественного порядка-рынка. Юм также интересовался вопросами экономики, в частности проблемой соотношения денежной массы и инфляции. Он, в сущности, -один из предшественников современной монетарной идеологии.
Шотландский скептический натурализм стал прародителем кантовской критической философии, а через нее - позитивизма, диктатора современной экономической мысли. Позитивисты в лице Австрийской школы продолжили концепцию laissez-faire (невмешательства), представленную Смитом в опубликованной в 1776 г. в Лондоне книге «Исследование о природе и причинах богатства народов» (15). В духе шотландской (классической) политэкономии австрийцы продолжали рассматривать в качестве первичной сферу обмена, а не производства. Потому за базовую категорию анализа было взято понятие ценности (стоимости), однако определяемую субъективной характеристикой предельной полезности. По утверждению основателя австрийской школы Карла Менгера, «ценность -это суждение, которое хозяйствующие люди имеют о значении находящихся в их распоряжении благ для поддержания их жизни и их благосостояния, и поэтому вне их сознания не существует» (10). При этом экономическая деятельность у Менгера и его последователей не выходит за рамки субъективной реальности и имеет дело только с индивидуальными значениями, объективируемыми в процессе экономического обмена. Никакой иной объективности ценность, а за ней и стоимость, не знает. Ценность - всего лишь
психологическая (читай: эмоциональная) характеристика. Менгер, как мы видим, отказывается от натуралистического описания человеческого поведения и впадает в субъективный идеализм (1), столь свойственный «второму позитивизму».
Построения Менгера в рамках экономической мысли вполне созвучны взглядам его коллеги по Венскому университету Эрнста Маха, который развивал концепцию эмпириокритицизма (махизма) в естествознании, резко раскритикованную Лениным в работе «Материализм и эмпириокритицизм» (8).
Позитивизм, распустившийся пышным цветом в Вене в 2030-е годы ХХ в., после серьезных методологических провалов в области логико-математических и естественных наук показал свою научную непригодность. Однако в экономической мысли, а также ряде других поведенческих наук (социология, психология) он господствует до сих пор.
Этому способствовал тот факт, что идейные установки позитивистов нашли свою поддержку у тех, кто «заказывает музыку». Последние даже усиленно финансировали эмиграцию (преимущественно немецкоязычных) интеллектуалов из континентальной Европы в Британию и США1. Позитивизм и близкие ему либеро-идные течения (фрейдизм, австромарксизм, фрейдомарксизм и т.п.) подвели научную базу под либерализм, способствуя превращению последнего в современное глобальное мировоззрение.
Блеск и нищета Австрийской школы
Теоретики Австрийской школы, сторонники «золотого стандарта», одни из первых заметили назревающий экономический кризис нашего времени. Понимая, что современные финансы есть пирамида бумажных денег, они предсказывали ее неминуемый крах. Однако их убежденность в рациональности самого рынка и примате обращения над производством сыграла с ними злую шут-
1 Финансирование эмиграции носило сугубо индивидуальный характер, семей интеллектуалов это не касалось. Известно, что Зигмунд Фрейд воспользовался возможностью уехать из Австрии, а Виктор Франкл отказался от этой возможности именно по причине невозможности уехать вместе с семьей. Это характеризует не только обоих интеллектуалов, но и систему поддержки эмиграции: атлантистам нужны были не люди, а их интеллект.
54
ку. В частности, представители этой школы, оказавшиеся в последние годы у финансовой власти, продолжали политику монетаристов и фактически способствовали кризису. Отличный пример -Алан Гринспен, возглавлявший Федеральную резервную систему США почти 20 лет (1987-2006). Таким образом, австрийцы в современных условиях оказываются в одной лодке с монетаристами (Чикагской школой). Мы попытаемся объяснить этот феномен рационально.
Исторический альянс австрийцев и Чикагской школы, как мы полагаем, сложился на базе концепции laissez-faire. Фридрих фон Хайек, один из ярких представителей Австрийской школы ХХ в., в 1950 г. по приглашению Милтона Фридмана, возглавившего на тот момент проект по изучению денежного фактора в деловом цикле в рамках Национального бюро экономических исследований, переехал в США и находился там до 1963 г. К этому времени относится и формирование собственно Чикагской школы Фридмана. Сближение обеих либеральных позиций произошло в условиях доминирования кейнсианцев, выступавших за активное макроэкономическое регулирование, что, очевидно, является ересью как с чикагской, так и с австрийской позиции.
Ф. фон Хайек фактически был использован монетаристами как тяжелое орудие против основных идей Дж.М. Кейнса. Как известно, Хайек еще в 30-е годы начал обширную критику Кейнса. При этом были задействованы социологические, психологические, праксиологические и методологические аргументы, которых в арсенале австрийцев было предостаточно. Однако только в альянсе с монетаристами удалось добиться устранения кейнсианцев от экспертной власти. Конечно, здесь не обошлось без интриг. Например, отставки президента США Ричарда Никсона, в 1971 г. заявившего: «Сегодня мы все - кейнсианцы» (13).
Об отставке Никсона нужно сказать отдельно. М. Крозье, С. Хантингтон и Д.Ж. Ватануки в своем докладе Трехсторонней комиссии «Кризис демократии» несколько приоткрывают тайну этого огромного политического скандала. Они, в частности, отмечают огромную роль средств массовой информации в устранении законно избранного президента США. Ничего подобного ранее не удавалось сделать ни одному институту, группировке или комбинации институтов, отмечают с восторгом авторы доклада (21, с. 9955
100). Как известно, следующим американским президентом стал член Трехсторонней комиссии Дж. Картер.
Таким образом, Австрийская школа не последнюю роль сыграла в процессе расчистки западного интеллектуального пространства от кейнсианства и наступлению эпохи монетаризма, а также демонтажа суверенного государства1.
Необходимо добавить о монетаризме. Австрийцев, в общем-то, можно считать монетаристами в широком смысле слова, например, в теории инфляции. Они полагают, что инфляция может быть только монетарной. Здесь они не оригинальны, а всего лишь повторяют тезисы Д. Юма. Австрийцы считают, что кризисы происходят из-за неправильного использования денег, т.е. попросту говоря - из-за инфляционной накачки экономики. Однако рынок, будучи рациональным по своей сути, все регулирует, и рецессия необходимо сменяется подъемом. Даже расхождение между Австрийской и Чикагской школами о месте экономики в обществе не кажется в этой ситуации столь радикальным. Австрийцы исходят из того, что экономика составляет лишь часть жизни общества, поэтому необходимо изучать и учитывать другие факторы (политические, социальные, демографические и пр.). Монетаристы проповедуют тотальный экономизм, проецируя экономические модели на другие сфера человеческой жизни. Однако если вспомнить, что идеалом австрийцев становится предприниматель, то понятно, что в их теоретической модели влияние экономических образцов на остальные стороны жизни общества в условиях невмешательства государства тотально (вспомним сколковскую инновационно-коммерческую инициативу).
Конечно, монетаризм как явление экономической мысли в большей степени соответствует современному этапу развития капитализма, который определяется доминированием финансового сектора. Монетаризм сыграл частично позитивную роль в конце 80-х -начале 90-х годов ХХ в., когда на Западе был взят курс на кредитное стимулирование конечного спроса. Однако этот процесс сопровождался усилением роли финансовых институтов и раскруткой глобализации, включающей в себя деиндустриализацию западного
1 Смещение Р. Никсона можно считать первой «оранжевой революцией» и стартом глобализационного проекта.
мира, ослабление национальных государств и демократических институтов.
Общая оценка названного периода как успешного для Запада связана преимущественно с распадом социалистического содружества. Главный конкурент капиталистической системы - Советский Союз не смог справиться с кризисом конца 80-х годов и при почти полной поддержке партийного руководства был демонтирован. Западу это позволило, во-первых, расширить капиталистический рынок сбыта, во-вторых, уменьшить издержки путем доступа к некогда закрытым природным ресурсам, инновационным технологиям, высококвалифицированным кадрам.
Сегодня мы вполне понимаем, что крах СССР был не только геополитической катастрофой для России, но и источником мирового цивилизационного регресса. И здесь уместно привести в пример экономические идеи воспитанника Австрийской школы (в лице Ф. Визера и Е. Бём-Баверка) Й. Шумпетера, который полагал, что развитие рыночной экономики не может происходить без известной доли инноваций. Он считал, что в условиях совершенной конкуренции, где цены товаров совпадают с предельными издержками на их производство и прибыль равняется нулю, единственная возможность развития заключается в инновационной активности тех, кого Шумпетер называет предпринимателями. Последние создают новые комбинации вещей и сил, имеющихся в нашем распоряжении.
Для поддержки инноваций нужны средства. Эти средства не могут быть изъяты из естественного кругооборота (при нулевой прибыли), поскольку они создаются через механизм инфляции -кредитование. Таким образом, в самой по себе инновационной деятельности нужны и кредит, и предпринимательская мотивация хозяйствующего субъекта (например, радость творчества или воля к победе).
Концептуальные построения Шумпетера только отчасти продолжают усилия Австрийской школы по описанию базовых процессов капиталистической экономики. Шумпетер, в отличие от остальных австрийцев, локомотивом инновационной экономики делает не деньги, а конечные потребности людей. В этом состоит смысл его версии концепции устойчивого экономического равновесия, где производство всегда примерно соответствует потреблению, а творческие усилия людей, в данном случае предпринимателей,
которые на свой страх и риск реализуют новые идеи и стимулируют развитие, а не обогащение, являются источником развития. Основные кризисные явления, циклические по своему характеру, происходят, как полагает Шумпетер, вследствие перепроизводства новых (инновационных) товаров и услуг, которые резко снижают цену на рынке и ведут к временной депрессии (сегодня чаще используется термин рецессия). Депрессия помогает стабилизировать рынок и оздоровить экономику. «... Депрессия, - пишет Шумпетер, -осуществляет то, что обещал подъем. <...> поток благ стал более обильным, частично реорганизовано производство, снижены издержки производства, и то, что вначале выступало в виде предпринимательской прибыли, в конечном счете увеличивает устойчивые реальные доходы» (19). Таким образом, депрессия должна, как мы видим, не только вести к экономическому выравниванию спроса и потребления, но и перераспределению общественного богатства через механизм дефляции (падение цен на товары), а значит, к всеобщему обогащению.
Однако механизм кризисов не столь прозрачен, и в эпоху монополистического капитализма с его феноменом монопольно высоких цен и картельных сговоров дефляционный механизм объективно ослаблен. Именно поэтому на его место должен прийти более эффективный и рациональный способ хозяйствования - социализм.
В 40-е годы Шумпетер начинает все больше внимание уделять социализму, чем окончательно порывает с австрийством. Особое значение приобретает его книга «Капитализм, социализм и демократия» (1942), где демонстрируются значительные преимущества социалистической плановой экономики (по крайней мере в отраслях, производящих средства производства) перед капиталистической в вопросах рациональности производства и оптимизации его процессов (20). Теория Шумпетера как конкурирующая исследовательская программа выглядит сегодня привлекательней, чем либеральные идеи его предшественников.
Таким образом, современный идейный крах Австрийской и Чикагской школ показывает, что чисто рыночная модель инновационной экономики сегодня принципиально невозможна: на инновационную деятельность попросту нет денег. Но даже если такие средства появятся, любая попытка ее восстановления неминуемо 58
обречена на неудачу в условиях ограниченных возможностей рынка, т.е. конечного спроса на товары и услуги. Таким образом, перед нами снова с необходимостью вырастает неизбежность плановой экономики или, по крайней мере, экономики прогноза и регулирования.
Конец эры капитализма: крах или демонтаж?
Если позитивизм связывает свое будущее с буржуазным обществом и капиталистической экономикой, то его исторический оппонент марксизм, напротив, предсказал полное и окончательное поражение капитализма. Еще несколько лет назад тезис о крахе капитализма мог казаться чудовищным заблуждением марксистских мыслителей, особенно на фоне крушения Советского Союза. Однако сегодня учение о неизбежном крахе капитализма вновь обретает актуальность, тем более что поражение официального советского марксизма, построенного на догматизированных суждениях В.И. Ленина, открыло дорогу работам других марксистов, прежде всего оппонентов вождя русской революции.
В контексте этой статьи нас больше всего интересуют идеи Розы Люксембург, высказанные ею в книге «Накопление капитала». Первая позиция, которая здесь важна, - это критика Р. Люксембург абстрактной теории расширенного производства Маркса.
Р. Люксембург исходит из того, что абстрагирование Маркса при анализе расширенного воспроизводства от различных докапиталистических формаций является «бескровной теоретической фикцией». «Капиталистическое накопление как исторический процесс с первого до последнего дня развивается в среде различных докапиталистических формаций, в постоянной политической борьбе и непрерывном экономическом взаимодействии с ними» (7). С точки зрения Р. Люксембург, капитализм подготавливает свою гибель, во-первых, вытеснением всех некапиталистических форм хозяйствования, что ставит естественные пределы его росту, а во-вторых, усилением борьбы рабочего класса.
Р. Люксембург, на наш взгляд, была совершенно права (за что кстати и подвергалась нападкам со стороны ленинцев) в вопросе об объективных причинах гибели капитализма - невозможности дальнейшего его расширения за счет некапиталистической пери-
ферии. Сегодня капитализм переживает именно такое состояние, а значит - неминуемо должен будет погибнуть.
Несколько лет назад в книге «Границы рынка глобальных компаний» А.К. Субботин показал, что современный глобальный бизнес ведет самоубийственную игру, провоцируя гиперконкуренцию в границах собственных рынков. Тогда А.К. Субботин предложил расширение рынка за счет создания платежеспособного спроса в развивающихся регионах мира (концепция второго золотого миллиарда) (16).
Ответ на вопрос о причинах такой глобальной экономической игры мы, пожалуй, можем сегодня дать. Капитализм в форме империализма подошел к пределам своего роста и возможностей, и он с необходимостью должен уйти с исторической арены. Об этом писали еще марксисты, в том числе Р. Люксембург, идеи которой показали, на наш взгляд, больше прогностической силы, чем идеи ее оппонентов, в частности В.И. Ленина. И если ленинцы связывали неизбежную гибель капитализма в большей степени с деятельностью коммунистической партии (что, кстати, показывает и практика большевистской революции в России), то Р. Люксембург делала акцент на объективных предпосылках его гибели.
Идеи, высказанные Розой Люксембург, - об экстенсивном характере капитализма и пределах его роста - современный исследователь Андрей Фурсов интерпретирует по-своему. Он, в частности, пишет: «. нормальное функционирование капитализма требует наличия некапиталистических зон, за которые он борется. В конце ХХ в. капитализм эти зоны "победил" - глобализация устранила их, сделав весь мир капиталистическим. Но это значит, что теперь процесс снижения мировой прибыли грозит стать перманентным. Мировая "железная пята" оказалась перед выбором: либо утрата значительной части прибыли, привилегий и, возможно, власти, либо переход от экстенсива к интенсиву, т.е. главным образом к внутренним источникам извлечения прибыли и накопления, к интенсификации внутрикапиталистической эксплуатации в самом ядре и его анклавах во всем мире» (17). А. Фурсов приходит к выводу, что глобальная элита и является на сегодняшний день могильщиком капитализма - она начала его сознательный демонтаж. Точкой отсчета данного процесса можно считать упомянутый выше доклад Хантингтона и прочих адептов Трехсторонней комиссии. 60
В обозначенной точке бифуркации есть разные варианты развития истории. Однако две основные тенденции с очевидностью вырисовываются в калейдоскопе апокалипсических событий.
Первый сценарий - это левая, социалистическая, альтернатива. В рамках этого сценария инновационная активность должна быть направлена на реализацию принцип социальной справедливости. Крупной политической силы, наподобие коммунистического движения ХХ в., способной осуществить данный проект, сегодня практически нет. Большинство коммунистических партий пережило процесс мелкобуржуазного перерождения.
Второй сценарий связан с попыткой создания глобального посткапиталистического общества, в котором на место старых буржуазных форм господства и эксплуатации придут (хорошо забытые старые) модернизированные докапиталистические формы господства. Трудность второго сценария связана с желанием разных глобальных групп иметь в этом проекте ведущую роль. И пока ни одна из этих групп не имеет необходимого преимущества.
Может так случиться, что мир распадется на несколько региональных кластеров, где будет реализован один из описанных сценариев.
Европейский кризис и бонусы банкиров
Положение в европейской экономике сегодня не просто тяжелое, оно катастрофическое. Евросоюзу необходимо ликвидировать крупнейшие задолженности, накопившиеся за многие годы в финансовом секторе. В этих условиях западноевропейские страны пытаются экономить. В основном речь идет о сворачивании различных социальных программ и кредитования домохозяйств. С другой стороны, сокращение подобных затрат резко снижает покупательские способности основных потребителей товаров и услуг и бьет рикошетом по реальному сектору экономики.
Тяжелое положение в финансовом секторе руководители Евросоюза пытаются решить путем помощи банкам. Для этого в декабре 2011 г. Европейским центробанком (ЕЦБ) была запущена программа долгосрочных операций рефинансирования - Long Term Refinancing Operations (LTRO) (18), аналог американской программы количественного смягчения - Quantative Easing (QE).
Второй этап программы начался 29 февраля 2012 г. С учетом первого этапа ЕЦБ разместил эмиссионную ликвидность среди европейских коммерческих банков на сумму более 1 трлн. долл. Это вполне соизмеримо с эмиссионной накачкой американской экономики в рамках QE и имеет те же цели.
Помощь банкам предполагает, что сами банки откликнутся более активным участием в рефинансировании европейских суверенных заемщиков и кредитовании «физической экономики». Однако последнего не происходит и вряд ли произойдет.
Что касается суверенных заемщиков, то плохие долги банкам не нужны, поэтому деньги бедствующим странам (таким как Греция) банки давать не будут. Пойти на это - фактически значит потерять капитал: никаких гарантий возвращения долга или компенсации.
Что касается кредитования реального сектора, то здесь ситуация не лучше. Во-первых, существует объективная тенденция падения рентабельности производства в условиях спекулятивной экономики. Издержки реальной экономики во многом вырастают из-за инфляционного давления банковского и торгового секторов. Деньги здесь производятся быстрее, так как в них отсутствует собственно производственный цикл. Товары и услуги производить сложнее, и риски здесь значительно выше. Во-вторых, кризис, снижая платежеспособный спрос, значительно усиливает падение рентабельности в реальном секторе. Банкам не выгодны длинные долги, тем более долги, законсервированные устойчивой рецессией и программирующие неизбежный дефолт. В-третьих, персонал банков, привыкший к высоким зарплатам, не хочет снижать потребление. И в этих условиях особое звучание приобретает вопрос о бонусах банкиров.
Активная борьба мировых лидеров с бонусами в банковском секторе началась в 2009 г. Именно действия крупных банков осенью 2009 г. на саммите С20 были названы одной из причин кризиса: ради получения больших вознаграждений топ-менеджеры финансовых организаций зачастую принимали рискованные решения, не заботясь о последствиях. Но дело не только в рисках, которые для капитализма - нормальное явление. Главное - ценностный аспект, желание получить прибыль любым путем. Именно в эту парадигму вписывается и поведение банкиров, и спекулятивная модель эко-62
номики, и широко используемые сегодня неэкономические методы принуждения.
Как только финансовые организации во многом благодаря огромным объемам государственной помощи оправились от первой волны экономического кризиса, то сразу попытались вернуться на докризисный уровень в начислении бонусов топ-менеджерам. Это закономерно вызвало возмущение рядовых граждан и политиков, а также волну обвинительных публикаций в СМИ.
И хотя на правительственном уровне в ряде стран были введены ограничения на выплату премиальных, серьезного результата это не дало. Особенно драматическими выглядят события в Вели-кобританиии. Сначала в 2009 г. Управление финансового надзора (FSA) Соединенного Королевства ввело новый порядок выплаты бонусов в банках. Затем в 2010 г. был введен 50%-ный налог на все банковские бонусы выше 25 тыс. ф. ст. Это не дало никакого результата. По признанию бывшего министра финансов Алистера Дарлинга, поведение участников рынка так и не изменилось и благодаря своему «живому воображению» (мы бы сказали: инновационной активности. - О.П.) банкиры нашли способы выплачивать сотрудникам большие компенсации, да еще при этом не платить налог.
Особенно скандальной вышла история с топ-менеджментом «Royal Bank of Scotland» (RBS). В начале 2012 г. бывший глава RBS Фред Гудвин был даже лишен рыцарского титула после рассмотрения специальным комитетом FSA критического доклада о его работе в банке.
Как известно, британская пресса в 2010 г. назвала Гудвина «худшим банкиром в мире». «Во время работы в RBS он одобрил сделку по поглощению голландского банка «ABN Amro» за 50 млрд. евро, из-за которой сам RBS в разгар кризиса остался почти без наличных и с большим объемом долгов. В итоге RBS понес убытки на 24 млрд. ф. ст. (35 млрд. евро), а общий объем помощи финоргани-зации со стороны государства составил 45 млрд. ф. Банку не только пришлось сократить 20 тыс. сотрудников, но и согласиться на национализацию». Между тем тяжелое финансовое положение RBS не помешало Гудвину в 2007 г. получить зарплату в 4,2 млн. ф., а после увольнения - добиться пенсии в размере 703 тыс. ф. Позднее
из-за критики со стороны общественности и властей Гудвин был вынужден сократить ее до 342,5 тыс. ф.
Однако проблемы с RBS после ухода Гудвина не закончились. Через несколько дней после того, как премьер-министр Кэмерон убеждал общественность, что премиальные главы RBS банка, в котором государству принадлежит 83% акций, не будут большими, было объявлено о размере бонусов главы RBS Стивена Хестера -963 тыс. ф. ст.
Эта новость вызвала резкую негативную реакцию в среде политиков. 27 января 2012 г. теневой министр финансов Крис Лесли заявил, что решение RBS о бонусе своему руководителю ставит под сомнение обоснованность заявлений Кэмерона. Кроме того, Лесли добавил, что зарплата у Хестера и так достаточно велика - 1,2 млн. ф. Это в то самое время, когда миллионы британцев еле сводят концы с концами. «Guardian» напомнила, что с момента начала работы Хестера в RBS (конец 2008 г.) банк сократил 33 тыс. рабочих мест. Представитель министерства иностранных дел Великобритании Джереми Браун призвал Хестера отказаться от бонуса, заявив, что это теперь «дело чести» для банкира, поскольку тот уже не брал премиальные в 2010 г., составлявшие тогда 1,6 млн. ф.
31 января 2012 г. на первой странице лондонской «Times» была опубликована статья, описывавшая реакцию финансовой элиты на попытку британских политиков призвать их к совести и отказаться в период кризиса от бонусов, как это сделали к тому моменту банкиры из RBS - председатель совета директоров Филипп Хэмптон и генеральный директор Стивен Хестер. Название статьи -«Business tells Ministers to back off on bonuses» (22) - говорит само за себя. Речь идет о фактическом требовании прекратить даже упоминать о банкирских бонусах. В контексте статьи Гудвин представлен жертвой интриг политиков, а также высказано опасение, что Великобритания может превратиться в страну, препятствующую свободной предпринимательской (читай: инновационной) деятельности. Здесь еще раз надо напомнить читателю, что «Royal Bank of Scotland» - фактически государственный банк. А в отношении частных банков британские политики лишь обратились с призывом.
Столь болезненная реакция британских банкиров (а Великобритания, как известно, один из крупнейших центров финансовой 64
архитектуры мира) объясняется двумя вещами. Во-первых, они почувствовали опасность ревизии либеральной идеологии, которая позволяла им безболезненно грабить население даже развитых стран. Во-вторых, это сигнал о том, что финансовый пирог стремительно сжимается, и за него начинается серьезная политическая схватка.
Финансовый монополизм, как мы видим, поразил капиталистическую экономику в самое сердце. Финансовая элита больше всех потребляет, ничего не производит и при современном положении дел не в состоянии кредитовать экономику и потребителя. Финансовый монополизм парализовал предпринимательскую активность, поэтому одной идеологии для ее реанимации уже мало. Нужно менять не только правила игры, но и весь образ жизни, а именно этого банкиры делать как раз и не хотят.
Таким образом, небывалое господство финансовой элиты является источником ее падения, ее поражения, ее гибели, возможно, вместе с цивилизацией, которая ее породила.
Интенсивность инноваций
В то время когда средства массовой коммуникации пропагандируют основные либерально-экономические догмы, расходящиеся не только с логикой научного исследования, но и здравым смыслом, мы не можем ждать всемирного экономического коллапса, а призваны, сообразуясь с основными ценностями науки, предлагать пути выхода из катастрофы.
Мы уже констатировали превращение понятия инновации в нашей стране в патологически окрашенную сверхценную идею, обслуживаемую мощнейшим пропагандистским аппаратом, а также продемонстрировали невозможность ее реализации даже в более оздоровленном виде при существующих условиях.
Попытаемся экстраполировать интеллектуальный багаж важнейших методологических дискуссий в философии ХХ в. на интересующую нас тему. Сравнение науки и экономики здесь не является простой параллелью. Наука и экономика, по крайней мере в нашем сознании, связаны концепцией научно-технического прогресса.
Начнем с термина инновация. Последняя предполагает новое знание, по крайней мере новую комбинацию уже имеющихся условий, средств и т.п. (отдадим все-таки дань уважения интеллектуалам Австрийской школы). Новое видение (интуиция) предшествует деятельности и направляет активность субъектов.
Однако внедрение нового (пусть даже путем возвращения к забытому старому) часто требует замены существующего, а значит, может привести к революционным потрясениям. Конечно, не любая инновация радикально меняет устои, однако всегда меняет технологию и привычки. Поэтому психологическое сопротивление инновации будет сохраняться.
Может ли быть инновационная активность перманентной, показала дискуссия, развернувшаяся в рамках философии науки. Критик логического позитивизма Карл Поппер утверждал, что научное познание предполагает постоянное выдвижение более смелых гипотез и дальнейший поиск их возможных фальсификаторов (опровергающих фактов) (12). Однако критик Поппера американский историк науки Томас Кун, автор знаменитой «Структуры научных революций», назвал такие взгляды «наивным фальсифика-ционизмом». Даже в науке, как показал Кун, которая традиционно считается главным источником нового знания, а значит инновационной активности, замена старых подходов на новые не может пройти без кризиса и революции. Период устойчивого развития (эволюции) науки, который Кун назвал нормальным (нормальная наука), сменяется научной революцией, подготовленной крупнейшей научной инновацией - новой теорией. Таким образом, инновационная активность не является перманентной (6). Именно урок, преподнесенный Куном, учел ученик Поппера Лакатос, создавший концепцию научно-исследовательских программ (7), где показал, что инновационная активность назревает по мере того, как старые подходы не справляются с нарастающими проблемами. Отличие инновационной активности в науке от предпринимательской заключается в аксиологии. Формально они схожи. Если для ученого в идеале высшей ценностью является истина, для предпринимателя -прибыль. В науке даже есть свой специфический потребитель -научное сообщество, которое принимает (потребляет) новшество.
Монополия в науке (господство парадигмы, по Куну) (6), как и в экономике, - признак стабильного функционирования производ-66
ства признанных (привычных) «товаров и услуг». И здесь резонно видится вопрос о необходимости инноваций. В инновациях всегда есть объективная потребность: новые решения позволяют оптимизировать уже сложившиеся подходы. Необходимость инноваций возрастает в период кризиса, так как оптимизация не помогает и старые модели не работают. Такие инновации носят парадигмаль-ный характер, принципиально меняя всю систему.
Положительный исход инновационной инициативы (оптимизации) связан с общественным признанием. Для экономики это означает покупательский спрос на новшество, в науке - приобретение научной теорией все большего числа сторонников. Монополизм и в экономике, и в науке часто ведет к устранению конкурентов различными способами. В идеале обещанная свобода должна выводить в авангард лучших. Однако в реальности так бывает не всегда. Именно степень монополизации создает либо достаточно широкие, либо недостаточно узкие возможности для конкуренции, а также инноваций. Силовые (административные) меры способны остановить любую инновационную активность. Однако кризис способен сделать инновацию востребованной.
Из сказанного вытекает, что источником инновационной активности является все-таки научное сообщество (в широком смысле слова). Именно исследователи, мотивированные поиском истины (правильного решения), генерируют идеи и их воплощение. Общество, которое хочет иметь достаточную базу для инновационной активности, должно стимулировать возникновение, функционирование и развитие таких сообществ, а также создавать условия для их интеллектуальной конкуренции. Такой опыт имел Советский Союз, однако сегодня он легкомысленно (или умышленно) игнорируется.
Некоторые надежды на изменение государственной инвестиционной политики в области науки и образования у нас есть. По крайней мере вновь избранный президент обещал улучшить материальную поддержку ученого. Однако этого явно не достаточно. Прежде всего нужно отойти от ложных идей и стереотипов и перестать видеть в инновациях лишь коммерческую выгоду, которая отнюдь не тождественна социальному прогрессу.
Список литературы
1. Бухарин Н.И. Политическая экономия рантье. Теория ценности и прибыли австрийской школы. - М.: Орбита, 1988. - 192 с. - Репринтное воспроизведение издания 1925 г.
2. Вебер М. Протестантская этика и дух капитализма / / Вебер М. Избранные произведения / Пер с нем. - М.: Прогресс, 1990. - 808 с.
3. Вексельберг В.Ф. Саммит G8 не повысит смету строительства Сколково // РИАН. Ру: Электронное периодическое издание. - 5 апр. 2012 г. - Режим доступа: http://www.ria.ru/sk_news/20120405/619088614.html
4. Главе «Royal Bank of Scotland» опять пришлось отказаться от бонуса // HR-Portal: Сообщество HR-профессионалов. - 2 февраля 2012 г. - Режим доступа: http: / / www.hr-portal.ru/news/glave-royal-bank-scotland-opyat-prishlos-otkazatsya-ot-bonusa
5. Калинина О., Ромашкова Н. Последнее слово Владимира Путина. Глава правительства подвел итоги работы Кабинета министров // Коммер-сантъ-Online. - 11 апреля 2012 г. - Режим доступа: http://www. kommer sant.ru/ doc-y/1913226
6. Кун Т. Структура научных революций / Пер. с англ. - М.: АСТ, 2003. -605 с.
7. Лакатос И. Избранные произведения по философии и методологии науки / Пер. с англ. - М.: Академический проект: Трикста, 2008. - 475 с.
8. Ленин В.И. Материализм и эмпириокритицизм // Ленин В.И. Полн. собр. соч. - М.: Госполитиздат, 1968. - Т. 18. - 525 с.
9. Люксембург P. Накопление капитала / Пер. с нем. - М.;Л.: Государственное социально-экономическое издательство, 1934. - 464 с.
10. Менгер К., Бём-Баверк E., Визер Ф. Основания политической экономии // Австрийская школа в политической экономии / Пер. с нем. - М.: Экономика, 1992. - 491 с.
11. Петруня О.Э., Шуршалина М.А. Глобальный кризис и перспективы бизнес-образования в России / / Актуальные проблемы Европы. - М., 2010. - № 1: Бизнес-образование в Европе и России. - С. 35-62.
12. Поппер К. Логика и рост научного знания / Пер. с англ. - М.: Прогресс, 1983. - 606 с.
13. Скидельски Р. Кейнс: Возвращение мастера / Пер с англ. - О. Левченко; науч. ред. О. Замулин. - М.: Юнайтед Пресс, 2011. - 253 с.
14. Сколково (инновационный центр) / / Википедия. - 24 декабря 2011. -Режим доступа: http://ru.wikipedia.org/wiki/%D1%EA%...
15. Смит А. Исследование о природе и причинах богатства народов. -М.: ЭКСМО, 2007. - 960 с. - (Серия: Антология экономической мысли).
16. Субботин А.К. Границы рынка глобальных компаний. - М.: Едиториал УРСС, 2004. - 328 с.
17. Фурсов А. Прощальный поклон капитализма / Агентство политических новостей. - 14 августа 2007 г. - Режим доступа: http://www.apn.ru/ publications/article17585.htm
18. Хазин М.Л. Что стоит за небывалой щедростью Европейского ЦБ? // Информационный мультипортал KM.RU. - 2 марта 2012 г. - Режим доступа: http: / / www. km. ru / biznes-i-finansy /2012/03/02/ evropeiskii-tsentralnyi-bank-etsb/chto-stoit-za-nebyvaloi-shchedrostyu-e
19. Шумпетер Й.А. Теория экономического развития: Исследование предпринимательской прибыли, капитала, кредита, процента и цикла конъюнктуры) / Пер. с нем. - М.: Прогресс, 1982. - 455 с.
20. Шумпетер Й. Теория экономического развития. Капитализм, социализм и демократия. - М.: ЭКСМО, 2007. - 864 с.
21. Crozier M., Huntington S.P., Watanuki J. The crisis of democracy. Report on the governability of democracies to the Trilaterial commission.-- New York University Press, 1975. - 232 p. - P. 99-100. - Режим доступа: http://www. wrijneveld.nl/Boekenplank/BoekenVanAanhangersVanDeNieuweWereld Orde/1975-TC-The-Crisis-of-Democracy.pdf
22. Watson R., Hosking P., Savage M. Business tells ministers to back off on Bonuses // Times. - October 31, 2012.
