CC BY
101
ВОПРОСЫ ТЕОРИИ
Э.С. Нухович,
д.э.н., профессор, директор НИЦ
ГУМАНИСТИЧЕСКИЕ ПРИНЦИПЫ В РАЗВИТИИ ЭКОНОМИЧЕСКОЙ ТЕОРИИ
последние годы термин “политическая экономия” (видимо, главным образом, в связи с разоблачением мифа о существовании политической экономии социализма) исчез с научного горизонта России и из преподавания как в средней, так и в высшей школе. Тем не менее в зарубежной экономической мысли он присутствует и наряду с прикладной и отраслевой экономикой, менеджментом, маркетингом, логистикой не только не потерял своего значения, но и приобрел, по нашему мнению, более емкое и более плюралистическое содержание.
Современная политическая экономия вобрала в себя прежде всего социальный опыт по использованию рыночного механизма не только с точки зрения достижения наивысшей экономической эффективности, но и с точки зрения того, как она сопрягается с социальной справедливостью, а именно: с проявлением свободы личности в экономической и политической сферах, созданием системы ценностей с учетом интересов индивида, группы, общества и государства. В конечном счете (возможно, несколько схематично) в основе идеалов и социализма, и либерализма лежат принципы свободы и равенства людей. В отличие от либеральной концепции, для которой равенство возможностей означает примат индивидуального начала, социалистическая доктрина исходит из главенства социальноэкономического равенства, а следовательно, коллективистских начал. Но это в теории. В практике социалистического строительства идеальные схемы мало соответствовали ей. Тем не менее сам факт социалистического эксперимента дал пусть во многом отрицательный, но результат, который отразился на теоретических концепциях и повлиял на условия функционирования рыночнокапиталистического механизма в сторону его все большей социальной направленности, все большей подстройки под человеческое измерение, под интересы, потребности и запросы людей. Сами рамки либерального (неоклассического) подхода раздвинулись вплоть до экономического подхода к человеческому поведению. Оказалось, что даже такие нерыночные сферы деятельности общества, как образование, политический лоббизм, иррациональные и альтруистские поступки могут
быть исследованы с помощью универсального экономического языка, включающего ключевые слова - редкость, цена, альтернативные издержки [1] .
Необходимо уточнить и вернуть первоначальный смысл термину “политическая экономия”. Он означает соединение экономической теории с социальным содержанием важнейших жизненных ценностей: свобода - равенство; экономическая эффективность - социальная справедливость; частная собственность - общественное благосостояние. В основе этой своеобразной триады гуманистических принципов, отражающих противоречия реальных процессов в жизни, как бы разворачивается эволюционная спираль политэкономических школ и течений. Стремясь исследовать эту противоречивость, политическая экономия отразила важнейшие этапы в становлении и развитии капитализма - ранний, зрелый (индустриальный), переходный (постиндустриальный). На различных рубежах развития в политической экономии преобладал тот или иной подход к анализу общества, акцентирующий определенные гуманистические принципы его эволюции.
Первый подход - исследование причин богатства общества, второй - оценка субъективного фактора в создании и распределении богатства, третий - исследование границ стихийного и сознательного начал в создании и распределении богатства. Конечно, столь упрощенная схема не может передать всего многоцветия полит -экономической мысли, начавшей свое развитие с меркантилистов [2]. Они отводили главную роль в накоплении богатства в виде денег государству и предлагали внедрить систему денежного и торгового балансов. Земля и труд - вот главные источники богатства по мнению В. Петти (1623-1687), разработавшего основы теории трудовой стоимости, метод причинно-следственного и статистического анализа [3]. Если В. Петти заложил основы классической политической экономии, то дальнейшее развитие она получает у французских ученых-физиократов (от греческого РЫб15 - природа) П. Буагильбера (1646-1714) и Ф. Кене (1694-1774). Первый критиковал меркантилистов и утверждал, что основой богатства является сельское хозяйство. Второй выдвинул идею “естественного порядка” (свободная конкуренция, стихийная игра рыночных цен, исключающие вмешательство государства) и впервые составил “экономические таблицы” воспроизводства общественного капитала.
Вершиной классической политэкономии стали труды английских экономистов А. Смита (1723-1790) и Д. Рикардо (1772-1823), в которых на основе теории трудовой стоимости исследованы внутренние закономерности становления раннего капитализма. В главном труде А. Смита “Исследование о природе и причинах богатства народов” - катехизисе классической политэкономии - как и в других его работах, отчетливо прослеживается противоречивая связь между объективными закономерностями рыночно-капиталистического накопления богатства и ролью субъекта, экономического человека в этом процессе. Поэтому теоретическое наследие классиков стало фундаментом, на котором возникли две новые ветви в политэкономии, оценивающие по-разному роль субъективного фактора в создании и распределении богатства: марксистская и немарксистская политэкономия.
* Здесь и далее цифра указывает на источник или примечание в конце материала.
Марксистская ветвь, вобрав в себя наследие классиков, идеи западноевропейских социалистов-утопистов и гегелевскую диалектику, основной упор сделала на критическом анализе раннего капитализма и социальном освобождении человека труда в процессе крушения существовавшего “естественного порядка”. Весь пафос роли субъективного фактора в условиях острых противоречий господства конфронтационной культуры в тогдашнем обществе одномерно сводился к экспроприации богатства у буржуазии и распределении его между наемными работниками. Капиталист-предприниматель представлялся лишь эксплуататором, лишенным права быть субъектом новых общественных отношений. Он действует в рыночнокапиталистическом хозяйстве, которое не может быть трансформировано иначе, как полной заменой несуществующими в природе новыми отношениями коммунистического типа (своего рода гегелевский “абсолютный разум” по своему утопическому плану создает новую объективную реальность). Так мыслилась роль человека-созидателя. При всей мифологичности такой роли субъективного фактора тем не менее впервые ставился вопрос о справедливом распределении созданного богатства. Индивидуалистским началам свободы личности противопоставлялись коллективистские начала освобождения и преодоления отчуждения от собственности, результатов труда, в конечном счете - от власти [4].
Октябрьская революция 1917 г. в России, ставшая первым этапом воплощения в жизнь марксовой гипотезы о новом обществе, которое должно было быть воздвигнуто на обломках капитализма, углубила начавшийся после смерти Маркса раскол в марксистской экономической теории на ортодоксальную марксистско-ленинскую и социал-демократическую (Э. Бернштейн, Р. Гильфердинг, КИ.зоКлаиуртоскваинйн).ость от других экономических теорий пагубно отразилась на марксистско-ленинской (вернее, на ленинско-сталинской) доктрине, ибо Маркс не претендовал на невозможность пересмотра и изменения своей теории в результате новых, меняющихся исторических условий и, тем более, на авторство готовой модели [5]. Кроме всего прочего, именно отрыв от методики марксовых исследований привел к “открытию” закономерностей построения социализма в одной, отдельно взятой (к тому же среднеразвитой) стране, экономических закономерностей “зрелого социализма”, все углубляющегося “общего кризиса капитализма”.
В противоположность этому социал-демократическая экономическая мысль не замыкалась в кругу собственных концепций, а вбирала в себя и критически переосмысливала теории и концепции немарксистской политической экономии. Анализ субъективного фактора в создании и распределении богатства, с одной стороны, шел путем углубления и критического пересмотра позиций классиков, с другой - вызвал появление нового направления в научном поиске, где упор был сделан не на исследование общих причин богатства, а на выявление особенностей создания этого богатства у отдельных стран и народов. В этой связи следует назвать экономическую теорию Ж.Б. Сэя (1767-1832), крупного французского фабриканта, открывшего “вечные” законы рынка (предложение товара находит адекватный спрос), теорию полезности производства, создающего не стоимость (как у классиков и Маркса), в основе которой лежит общественно необходимый труд, а ценность. Ему принадлежат определение факторов производства - труд, капитал, земля - и тезис о том, что “рабочий класс больше всех других заинтересован в
техническом успехе производства” [6]. Почти двести лет назад он ввел в научный оборот термин “предприниматель” [7].
Теоретическому обоснованию глубокого противоречия между производством и потреблением богатства, важности проблемы личного потребления в его воспроизводстве не только крупными, но и мелкими производителями посвятил свои изыскания французский экономист Ж.Ш. Сисмонди (1773-1842).
С иной точки зрения подошла к рассмотрению проблемы богатства возникшая в Германии в первой половине XIX в. так называемая историческая школа. Она отвергала идею “всегда неизменных естественных законов хозяйства”, подчеркивала их “относительное значение в силу их изменяемости параллельно с изменяемостью самого народа и его потребностей”. Учение этого направления впервые трактует понятие “невещественных капиталов”, подразумевая под ними прежде всего профессиональные навыки. Это усилило гуманистическую традицию экономического знания.
Если последнюю треть XVIII и первую половину XIX в. можно условно назвать эпохой классической политической экономии, рассматривающей проблему богатства с упором на объективные законы его создания, то во второй половине XIX в. все большее значение придается субъективному фактору и его возможностям изменять и коренным образом трансформировать объективные естественные закономерности. На рубеже последней трети XIX - начала XX в. появляются новая историческая школа и так называемые маржиналисты (от термина “marginal analysis” - “предельный анализ”). Одним из видных представителей новой исторической школы был немецкий ученый В. Зомбарт (1863-1941). В своем труде “Современный капитализм” (1902 г.) он претендовал на периодизацию развития капитализма и отстаивал идею социального плюрализма, то есть постепенного преобразования капитализма в смешанное хозяйство, где будут сосуществовать различные формы хозяйствования: капиталистические, кооперативные,
общественные, крестьянские, ремесленнические и другие.
Если представители новой исторической школы предложили отказаться от абстрактной экономической теории классиков, то маржиналисты, представленные австрийской - Е. Бем-Баверк (1851-1914), английской, или кембриджской, -А. Маршалл (1842-1924), американской - Дж.Б. Кларк (1847-1943) школами, в противовес теории трудовой стоимости выдвинули теорию “предельной полезности” [8]. Они обвиняли классиков в отсутствии профессионализма (якобы экономической теорией занимались не профессиональные ученые, а государственные деятели, журналисты, философы, которые привносили в свои труды идеологию, морализирование, политику).
Так классическая политическая экономия с ее целостной картиной мира богатства, основные компоненты которого составляли труд, земля, капитал, вначале подверглась критике со стороны исторической школы, которая выступила против естественных и непреложных законов хозяйства и выдвинула в качестве альтернативной основы социально-исторические законы развития тех или иных народов или государств, то есть законы мира хозяйственной культуры. “Маржиналистская революция” в экономической теории в свою очередь означала несогласие с “миром хо-
зяйственной культуры” и бросала вызов классическому “миру богатства”, на который ученые этого направления смотрели глазами не стороннего наблюдателя, а непосредственного субъекта экономического агента, участвующего в создании этого богатства и принимающего хозяйственные решения, не руководствуясь “народным духом”, который отстаивала историческая школа.
По сути, маржиналисты заложили основы неоклассического, математического, институционального и иных современных течений экономической мысли в целом, политической экономии в частности. Нейтральность экономической теории мар-жиналистов с их принципом распределения ограниченных ресурсов на основе стихийного рыночного равновесия и этической мотивации хозяйственного поведения отражала два явления: с одной стороны, окончание безраздельного столетнего господства теории классиков политической экономии, с другой - поиск такой этики хозяйствования, которая означала отход от классово очерченного Смитом “максимизирующего поведения” [9] и переход к нейтрально-психологическому объяснению экономической деятельности людей. Нельзя утверждать, что есть единая капиталистическая этика. В зависимости от национально-культурных различий и степени экономического развития существуют разные толкования этики. Так “особое потребление” Т. Веблена со всем его расточительством и роскошью так же относится к буржуазной этике, как и “житейский аскетизм” предпринимателя-пуританина М. Вебера. Но в том и другом вариантах предполагается, что люди живут, по выражению Канта, в “антиобщественном обществе” эгоистических личностей.
Маржиналисты с универсальными экономическими законами “чистого рынка” неизбежно столкнулись с необходимостью “подправить” классику таким образом, чтобы она оказалась пригодной для резко обострившихся классовых противоречий последней трети XIX в. и “сбоя” механизма стихийного регулирования “невидимой рукой” (всемирная финансово-экономическая паника, вызванная крахом Венской фондовой биржи). Основные течения маржиналистов по-разному предлагали свои решения этой проблемы, которая в теоретическом плане может быть определена как выявление границ и возможностей объективного и субъективного в производстве и распределении богатства, а в практическом - как вопрос о создании и сохранении государства всеобщего благоденствия (или при активной регулирующей роли государства и других общественных институтов, или при сохранении универсальных законов “чистого рынка” с ограниченными охранноправовыми функциями государства).
Мир богатства, мир хозяйственной культуры, мир хозяйствующего субъекта - все это альтернативные направления экономической мысли, отражающие экономическую реальность. В то же время непреодолимых границ между этими тремя основными направлениями в экономической теории нет. Поэтому XX в. представлен постоянным критическим борением между ними, хотя многих современных ученых экономистов с большой долей условности можно отнести к тому или иному из них. Нередко их трудам свойственны эклектические подходы. Тем не менее можно назвать наиболее видных представителей современного классического направления - Г. Срафф и Л. Пазинетти, историческо-институционального (социальный институционализм) - А. Берли, Л. Минз, Дж.К. Гэлбрейт, субъективистского - Ф. Хайек, И. Кирзнер.
На стыке классического и субъективистского направлений возникли две наиболее мощные ветви современной экономической мысли, точнее, политической экономии: неоклассики и кейнсианство. В последние годы набирает силу и третья - социальный институционализм, где под термином “институт” понимаются такие социальные явления, как семья, государство, корпорация, профсоюзы, а экономические категории - частная собственность, налоги, деньги, прибыль - лишь форма проявления психологии общества, определяемого обычаями, традициями, этикой. В условиях современного российского реформаторства идеи неоклассиков получили широкое распространение.
Особая живучесть этих идей (уже более ста лет) заключается прежде всего в методологии исследований экономических явлений. Во-первых, внеисторический подход, во-вторых, связь теоретических доктрин с конкретно-аналитическими исследованиями, практическим инструментарием, необходимым для деятельности экономических агентов в условиях “чисто рыночных” отношений: определение закономерностей ценообразования, конкуренции, поведения потребителя, достижения баланса между спросом и предложением. В-третьих, это “свобода предпринимательства” и сведение роли государства лишь к поддержанию условий для свободной конкуренции и принципа “laissez-faire” (“не препятствуй”). В-четвертых, отрицание каких бы то ни было форм отчуждения труда и, как подчеркивал видный американский социолог Р.А. Даль в своей книге “Введение в экономическую демократию”, сосредоточение “без ограничений экономических ресурсов” (в руках гигантских корпораций. - Э.Н.) [10].
Среди ведущих направлений нынешних неоклассиков выделяются приверженцы концепции морального, или “естественного расширенного порядка” (австрийско-американский экономист Ф. Хайек), последователи постулатов “предельной полезности”, сформулированных еще в работах австрийской неоклассической школы в начале XX в., в частности австрийского профессора Е. Бем-Баверка, и представители монетаристской школы во главе с профессором Чикагского университета М. Фридманом. Следует отметить, что все эти направления в значительной мере испытали воздействие различных наук - философии, биологии, археологии, этнографии, математики и других.
Исходная позиция Ф. Хайека - это взгляд на мир, экономику как на спонтанный порядок (рынок), опирающийся на “моральную традицию” и отвергающий всякого рода разумные схемы социалистов по переустройству общества. Вот его кредо, сформулированное в речи в Гуверовском институте 1 ноября 1983 г.: “Я должен признать, что даже после 60-летнего стажа профессионального экономиста все еще понимаю, как трудно для простого человека понять, что при равном или даже “справедливом” распределении продукта почти все имели бы гораздо меньше того, что имеют сейчас... Частная собственность на средства производства - необходимое условие существования этого продукта в виде сколько-нибудь похожем на его современную величину” [11]. Поэтому Ф. Хайек, по некоторым оценкам обладавший такой убедительностью своих аргументов, что даже заставил Дж.М. Кейнса пересмотреть основные свои идеи, выступает как наиболее яркий сторонник либеральных ценностей (прежде всего приверженности к свободе), от-
ход от которых не может быть оправдан никакими “соображениями целесообразности” [12].
Что касается представителей неоклассиков, отстаивающих постулаты “предельной полезности”, то среди них выделяются как бы два крыла: кардиналисты - те, кто полагает, что с помощью эмпирических исследований (в том числе с использованием математических моделей) возможно количественно измерить абсолютную величину этой “полезности”, и ординалисты, отрицающие возможность такого подсчета. К кардиналистам принадлежат американские экономисты Дж. Нейман и
О. Моргенисторн (рассмотрение игровых ситуаций с использованием субъективных оценок потребительской полезности товаров), к ординалистам - американец П. Самуэльсон и англичанин Дж. Хикс (школа предпочтений потребителей).
В конце 40-х годов в университете г. Фрейбурга (Германия) сформировалась неолиберальная группа экономистов под руководством В. Ойкена, который стал издавать ежегодник “ОМо”. В нем публиковались статьи не только германских неолибералов, но и их последователей из других стран мира. Самому В. Ойкену принадлежит разработка концепции “идеальных типов хозяйств”. Таким хозяйством германские неолибералы считают “социальное рыночное хозяйство”. Они, с одной стороны, выступают за “свободное рыночное хозяйство”, но в то же время и не могут отрицать важной роли государства в “социализации”, смягчении отрицательных последствий рыночного хозяйства. Известный государственный деятель ФРГ канцлер Л. Эрхард - автор “германского чуда” - совместно с немецким экономистом В. Репке попытались представить общество в “социальном рыночном хозяйстве” в виде “футбольной команды”, в которой каждый из игроков выполняет свои функции в соответствии с едиными правилами игры. Государство выступает в роли арбитра, предотвращая экономические кризисы, массовую безработицу, обнищание социально незащищенных слоев общества.
Неолиберальные экономисты во Франции объединились в 60-е годы в так называемую “новую французскую школу” - Ж. Рюэфф, Л. Арман, Э. Малинво и др. и повели атаку на принцип “дирижизма” (государственного управления). Но, делая акцент на “свободный рынок”, они признают “индикативное (не директивное, а рекомендательное) планирование” экономики, что отличает их от германской модели “футбольной команды”.
Наконец, видным представителем современного либерального направления неоклассической экономической мысли является профессор Чикагского университета М. Фридман, который сумел сочетать общую теорию со статистикой, эмпирическими исследованиями. Это позволило ему стать автором современной теории монетаризма, уходящей своими корнями к меркантилистам. М. Фридман рассматривает деньги как главный инструмент воздействия на совокупный спрос и предложение. Он признает “естественным” явлением безработицу и утверждает, что причины инфляции - в неумении правительства управлять денежной массой (например, экономический кризис в США 1929-1933 гг. рассматривается как результат сокращения ее на одну треть). По Фридману, правильная политика правительства - осуществлять постоянное, предсказуемое увеличение денежной массы в соответствии с количеством товаров и ростом производительности труда. Кроме этого правительство не должно вмешиваться в деятельность “свободного рынка”.
В своей книге “Капитализм и свобода” (1960 г.) М. Фридман подчеркивает, что правительство призвано лишь охранять свободу граждан. “Первый принцип, -пишет он, - состоит в том, что прежде всего следует ограничить полномочия правительства. Главная его функция должна состоять в том, чтобы защитить нашу свободу как от недруга, так и от наших сограждан...” [13].
Особая популярность доктрины неоклассиков, утверждающих либеральные принципы универсального рынка - гаранта свободы производителя и потребителя, их свободного права выбора источника своего богатства, а соответственно и богатства государства, общества в целом, - объясняется, кроме всего прочего, провалом модели сверхцентрализованного планирования в условиях социалистического эксперимента. В то же время, несмотря на привлекательность этой доктрины, руководители даже промышленно развитых стран Запада не прибегают к практическому использованию неоклассических рекомендаций. Наибольшую последовательность в их реализации в ходе осуществления экономических реформ в развивающихся странах (в частности, монетаристские рекомендации по ликвидации бюджетного дефицита, сокращению расходов на социальные нужды, проведению антиинфляционных мер) проявляет Международный валютный фонд. Кстати, эти рекомендации с обязательствами со стороны бывшего в то время и.о. премьера России Е. Гайдара по бездефицитному бюджету были представлены МВФ российскому правительству, особенно на первом этапе (апрель 1992 г.) его реформаторской деятельности.
Немецкий экономист О. Дамсдофф, бывший министр экономики ФРГ, заметил, что “у международных финансовых организаций типа МВФ давно уже мигают красные сигнальные лампочки тревоги. Давать деньги, когда реформы не идут, значит бросать их в бездонную бочку” [14]. На конец 1995 г. Россия получила от МВФ около 6 млрд дол. Ход реформ оказался крайне противоречивым, особенно пострадала при этом социальная сфера, что оказало негативное воздействие на благосостояние широких слоев населения, на положение культуры, науки, образования, здравоохранения. Все это привело к тому, что после президентских выборов июня-июля 1996 г. Б.Н. Ельцин объявил о серьезной корректировке курса реформ.
Популярность неоклассического направления в современной экономической мысли в значительной мере заключается в том, что ее постулаты носят все более ритуально-символический характер, а их практическая значимость подвергается все большему сомнению со стороны теоретиков других направлений, в первую очередь социального институционализма. В качестве главного контраргумента против экономистов-либералов они выдвигают утверждение, что рынок не всесилен, рыночный механизм саморегуляции недостаточен для обеспечения сбалансированного развития экономики. Есть другие, не менее действенные механизмы организации и координации хозяйственной деятельности, представленные прежде всего системой интересов, мотивацией субъектов в процессе принятия решений, заключения сделок, контрактов и т. п. Согласно такой трактовке наряду с “предельными издержками производства”, “предельной полезностью и производительностью” существуют особого рода “издержки человеческой натуры” по поведению самих агентов рыночных отношений. Экономический анализ, проводимый аген-
тами при заключении сделок, контрактов, соглашений, представляется более эффективным, чем саморегулирующее воздействие рынка.
“В период волны либерализации, охватившей страны Запада, - подчеркивал чикагский профессор Р. Коуз, - этот анализ, продиктованный в свое время раздумьями над планированием (оказывается, этот инструмент не следует выбрасывать как негодный для рыночного хозяйства?! - Э.Н.), полностью себя оправдывает. Он выявляет больше преимуществ, в том числе в капиталистической экономике, в случае обращения к альтернативным (по сравнению с рынком. - Э.Н.) механизмам координации и организации” [15].
Известно, что на начальном этапе реформы Е. Гайдар и его команда объявили себя сторонниками монетаризма, хотя сейчас некоторые из них уже считают себя приверженцами социально-институциональной доктрины. Тем не менее методы по денежно-финансовой стабилизации и борьбе с инфляцией носят формально как бы монетаристский характер. По сути своей их никак нельзя отнести к современной доктрине монетаризма, исходное понятие которой заключается в том, что среди всех имеющихся активов (капитал, земля и т.п.) деньги представляют собой как бы внешний фактор. А именно количество денег в народном хозяйстве определяется извне Центральным банком РФ. Каждый субъект хозяйствования - фирма или индивидуум - при увеличении массы денег начинает переоценивать имеющиеся в его распоряжении активы. Это ведет к увеличению спроса на недвижимость, акции, товары длительного пользования и другие потребительские блага. При уменьшении количества денег наблюдается обратная корректировка “портфеля активов”.
Монетаризм оказывается неприемлемым для российских условий по двум главным причинам. Во-первых, это инструмент тонкой настройки высокоразвитого рыночного хозяйства (например, дополнительное поступление денежной массы в экономику ежегодно не должно превышать 5%). Таковой ситуации в нашей стране, где только еще осуществляется переход к рынку, нет. Во-вторых, деньги в российской национальной экономике не могут рассматриваться как автономный внешний фактор.
Таким образом, при внимательном изучении реформаторских усилий в денежнофинансовой и кредитной областях выясняется, что они основываются на принципах давно отброшенной современной практикой старой количественной теории денег. Согласно этой теории масса денег в обращении и уровень цен на товары и услуги жестко связаны друг с другом и пропорционально зависимы. Отсюда и рекомендации этой теории: чтобы свести к минимуму рост цен, нужно резко уменьшить объем денежной массы. Нежизненность количественной теории заключается в том, что она полностью игнорирует и воспроизводственный процесс в целом, и двойственную причину появления инфляции - как в сфере обращения, так и в сфере производства [16]. Следовательно, то, что в России подается как монетаризм, по сути является попыткой практического использования количественной теории денег, представляющей интерес лишь с точки зрения истории развития денежных теорий и утратившей свою практическую ценность в современных условиях.
Популярность неоклассической теории за последние два с лишним десятилетия особенно возросла в связи с критикой другой основной ветви экономической мысли, именуемой кейнсианством. Она связана с именем одного из выдающихся западных теоретиков, политиков, предпринимателей Дж.М. Кейнсом (1884-1946) и возникла как прямое продолжение маржиналистского направления. Кейнс был учеником А. Маршалла, главы кембриджской школы. Среди неоклассиков, также вышедших из этой школы, уже возникали сомнения в совершенстве рыночного механизма, в его способности поддерживать равновесие в экономике на основе механизма ценообразования и свободной конкуренции. Так, А. Пигу (1877-1959) был одним из первых, кто в работе “Экономическая теория благосостояния” обосновал необходимость государственного распределения так называемого “национального дивиденда” среди различных слоев общества.
Кейнсианская доктрина означала принципиально новый макроэкономический подход к рассмотрению процесса воспроизводства. Если до этого превалировал преимущественно микроэкономический подход (рассмотрение проблемы производства товаров и их реализации с точки зрения отдельных хозяйственных субъектов: индивида, фирмы), то Кейнс уделил особое внимание экономике в целом, а именно таким проблемам, как национальный доход, накопление и потребление (“эффективный спрос”) и др. В условиях, когда экономический кризис 19291933 гг. потряс основы стихийно регулируемого рынком капиталистического хозяйства, он обосновал необходимость постоянного государственного вмешательства в качестве органического фактора экономического развития. Кейнс, выступая против теории трудовой и прибавочной стоимости, тем не менее использовал марксовы схемы воспроизводства, в свою очередь вобравшие в себя идеи воспроизводственного процесса Р. Кантильона и Ф. Кенэ.
С появлением кейнсианства обозначился четкий водораздел между двумя теоретическими течениями - “регулируемым капитализмом” и “свободным
предпринимательством”, что в значительной мере определяет состояние современной экономической мысли. Однако оба эти течения исходят из естественной природы человека, из “страсти приобретательства” [17]. Причину кризисов Кейнс видит в том, что “люди склонны увеличивать свое потребление с ростом доходов”. Открытый им “основной психологический закон” он использует для объяснения связи между проблемой занятости и инвестирования (т.е. расширения производства и создания новых рабочих мест) и “склонностью к сбережению”, потому что потребление не растет в такой же мере, как доход.
Кейнс существенно изменил представление о роли денег в процессе экономического развития. Их нехватка оказывается главной причиной кризисных нарушений производства, а показателем состояния денежного обращения выступает норма процента на ссудный капитал. Таким образом, согласно кейнсианской доктрине при увеличении занятости растет национальный доход и, следовательно, потребление. Но еще быстрее идет накопление богатства у тех, кто не склонен обращать его в инвестиции или приобретать различные товары, а стремится обладать денежным капиталом, под который можно получить наивысший процент. Изменения в настроении тех, кто обладает денежным капиталом, - вот, по Кейнсу, источник нарушения механизма процесса воспроизводства и наступления кризисов и
безработицы, которые не являются неизбежными при условии, что государство “будет оказывать свое руководящее влияние на склонность к потреблению частично путем соответствующей системы налогов, частично фиксированием нормы процента и, возможно, другими способами” [18].
Будучи не меньшим противником социализма, чем сторонники “свободного предпринимательства” (консервативные или либеральные неоклассики, как, например, австро-американские экономисты Л. Мизес, Ф. Хайек), Дж.М. Кейнс тем не менее внимательно изучил опыт первых пятилеток в СССР, дважды приезжал в страну, где в 1930 г. была закрыта последняя биржа труда. Известно, что “новый курс” Ф. Рузвельта в годы великой депрессии в США (промышленное производство тогда упало на 48%, а на 100 миллионов трудоспособных приходилось 14,5 миллиона безработных) основывался как на теоретической базе кейнсианской теории (необходимость сочетания капиталистического рынка с мощным государственным регулированием), так и на практическом использовании социалистического эксперимента в России (централизация банковской системы, контроль за ценами, общественные работы, проект Теннеси и др.) [19].
Дж. М. Кейнс, удостоенный титула лорда, возможно, в одинаковой мере мог считать себя политиком и экономистом. Он признавал себя “аморальным человеком” не только из-за своей принадлежности к так называемой “Блумсберийской группе интеллигенции” (ученые, писатели, художники, шокировавшие публику своим имморализмом в поведении, в том числе и сексуальном), но и потому, что менял свои взгляды в зависимости от складывающейся обстановки. В 1926 г. он поддержал всеобщую забастовку шахтеров, однако резко выступил против "учения, возвышающего пролетариат над буржуазией и интеллигенцией, которые, каковы бы ни были их ошибки, олицетворяют качество жизни и безусловно несут семена всех человеческих достижений" [20]. В то же время Кейнс отрицательно высказывался против большого неравенства в доходах, но и не поддерживал полную уравниловку. Свои теоретические выкладки Кейнс подкреплял практикой. Так, играя в свободное от основной работы время на бирже, он умножил личное богатство на 2 млн долларов.
Английскому экономическому лорду посчастливилось увидеть плоды своих теоретических изысканий, непосредственно воплощенных в политике. В 1944 г. на Бреттонвудской конференции были разработаны документы о создании Международного валютного фонда и Международного банка реконструкции и развития, в основу которых был положен “план Кейнса” - практическое применение идей, изложенных Кейнсом в его “Трактате о денежной реформе” (1923 г.). Ему принадлежит весьма амбициозное высказывание о связи экономической теории с политикой. “... Идеи экономистов и политических мыслителей - и тогда, когда они правы, и тогда, когда они ошибаются, - более могущественны, чем обычно думают. В действительности мир почти этим только и управляется” [21].
Отражение кейнсианской теории в практике, разработке и проведении экономической политики на примере “нового курса” Рузвельта и экономических программ западных стран в первые два с половиной десятилетия после второй мировой войны не дает оснований полагать, что политики строго следуют рекомендациям ученых. В то же время возможно, что здесь в какой-то мере сказалась и сама научная
и государственная деятельность Дж.М. Кейнса, но очевидно, что политическая экономия перестала быть только общей экономической теорией, а в значительной степени приблизилась к практике.
В 50-60 годы происходит все большее отделение общей экономической теории, изучающей фундаментальные закономерности экономики, от прагматических, практических принципов и методов, технологии ведения хозяйственной деятельности, главным образом, в условиях западноевропейских и североамериканских реалий. Именно в эти годы происходит дальнейшее воздействие на экономическую теорию других гуманитарных и естественных наук (социологии, математики, кибернетики и др.). Потребность в подготовке кадров, отвечающих вызову начавшейся во второй половине 50-х годов современной научно-технической революции, определила интерес к так называемой заземленной, прикладной экономической теории, что нашло свое отражение в появлении университетских курсов “экономикс”, где превалировал прагматический, в частности, микроэкономический принцип (индивидуум, фирма, корпорация). Одновременно с этим было положено начало новым научным и практическим разработкам менеджмента, маркетинга, логистики. Кейнсианские идеи, проблемы макроанализа оказались одним из важных разделов учебных курсов разного уровня по “экономикс”.
Современником Дж.М. Кейнса был австрийский экономист Й. Шумпетер (18831950). Как отмечают некоторые аналитики, концепциям Й. Шумпетера не повезло: в ряде своих разработок он предвосхитил Кейнса, но широкой известности они не имели [22]. Однако это не умаляет их теоретической и практической значимости. Более того, в теоретических основах современного предпринимательства (таких синтезирующих дисциплин, как “экономикс”, где фундаментальная теория увязывается с инструментарием хозяйственной деятельности) шумпетеровские концепции статичного и динамичного развития находят прямое отражение.
Й. Шумпетер вслед за Р. Катильоном, Ф. Кенэ, К. Марксом попытался дать целостное представление о механизме функционирования и развития капиталистической экономики. Наряду с кейнсианским определением “эффективного капитала” Шумпетер выдвигает теорию “эффективной конкуренции”. Вопреки утверждениям неоклассиков о необходимости сохранения “совершенной конкуренции”, в основе которой лежит схема достижения равновесия совокупного спроса и предложения через механизм ценообразования, он сформулировал идею двух видов воспроизводства: статика - простое воспроизводство, динамика - процесс развития. Движущей силой динамичных изменений в существующей системе Шумпетер считал предпринимателей. К ним он относил не всех, кто занимается производством и торговлей; он различал капиталиста (не в связи с его классовой принадлежностью, а с отсутствием у него стремления к новации) и предпринимателя - человека, владеющего такими чертами характера, как инициатива, авторитет, дар предвидения, готовность к риску. Следовательно, личность, индивидуальность обеспечивают предпринимательскую прибыль, а без последней не бывает развития - “эффективной конкуренции”, базирующейся на взаимодействии монополии и нововведений.
Основываясь на концепции экономической динамики, Й. Шумпетер приходит к выводу о неизбежной трансформации частнопредпринимательского капитала в экономическую систему, которая будет регулироваться государством.
Идеи Дж. М. Кейнса и Й. Шумпетера перекликаются не только в постулировании регулирующей роли государства, но и в таких понятиях, как “эффективный капитал” (у первого) и “предприниматель” (у второго).
В этой связи между сторонниками государственно-регулируемой экономики (условно кейнсианцами) и приверженцами теории социального институционализма нет китайской стены. Как было отмечено выше, это экономическое направление явилось преемником возникшей более ста двадцати лет назад новой (германской) исторической школы, или “социального направления”. По оценке всемирно известного русского экономиста Н.Д. Кондратьева (1892-1938), автора теории “длинных волн развития”, “само формирование исторической школы в противовес классической было фактом огромного значения для развития методологии социальной экономики” [23].
Примат психологии и этики над материальным производством, особая роль “мира хозяйственной культуры” новой исторической школы получили развитие в концепциях современного институционально-социального направления политической экономии, которая представляет как бы четко выраженный “человеческий”, гуманитарный характер экономического знания. То есть то, что в противовес объективистской классической традиции и марксистскому классовому толкованию связано с социальными законами, меняющимися в зависимости от воззрений, нравов, учреждений, институтов общества (под ними понимаются профсоюзы, партии, государственные органы и др.).
Институционально-социальное направление представлено как традиционалистами, отстаивающими, подобно американскому профессору П. Друкеру [24], законы “социального развития” и перехода от общества всеобщего благоденствия к предпринимательской экономике, так и “последовательными гуманистами” во главе с американским профессором Г. Беккером с его экономическим подходом к человеческому рыночному и “нерыночному” (любовь, брак, политический лоббизм) поведению.
Проблемам исследования современного индустриального общества и перспективам его развития уделено основное внимание в работах таких институционалистов, как французский профессор Ф. Перру, его соотечественник профессор Ж. Фурастье, патриарх американской современной экономической мысли Дж.К. Гэлбрейт [25]. В их трудах исследуется и ряд важных проблем политической социологии, футурологии и эргономики. Отсюда и их стыковка с “постинду-стриалистами”, американскими социологами Д. Беллом и А. Тоффлером.
До недавнего времени утверждалось, что институционально-социальное направление в политической экономии по своему воздействию на экономическую мысль не может сравниться ни с кейнсианством, ни с неоклассиками (неолибералами). Однако своего рода дуэль между двумя последними на протяжении послевоенных десятилетий шла с переменным успехом: до 70-х годов верх брали кейнсианцы и их последователи, позже, особенно в 80-х годах, первенствовали неоклассики. К
середине 90-х годов сложилась новая ситуация: ни то, ни другое направление не может быть доминирующим. Оба стремятся к своеобразному консенсусу, синтезу, что позволяет политикам в зависимости от особенностей развития современных социально-экономических, культурно-традиционных особенностей своей страны использовать в практической политике те или иные рекомендации соперничающих теоретических направлений. Поэтому если курс Рейгана и Тэтчер однозначно рассматривался как неоклассический (консервативный), то в политике Мейджора и Клинтона все более обнаруживаются идеи кейнсианского государственного вмешательства и институционально-социальных концепций “гуманистической экономики”, которая, на наш взгляд, получает все большее общественно-политическое звучание.
Не требуется особых доказательств для того, чтобы убедиться, что в условиях так называемой “полурыночной экономики” в России теоретические построения Кейнса и его последователей вряд ли применимы, равно как и монетаристская теория. Тем не менее некоторые выводы кейнсианства (в частности, о необходимости поддержания платежеспособного спроса за счет определенных бюджетных вливаний в экономику и государственных мер по стимулированию инвестиций) заслуживают внимания и могут быть практически использованы. На наш взгляд, взвешенной представляется оценка кейнсианства, данная профессором В.Е. Маневичем: “Общий подход кейнсианцев к экономике как к постоянно больному, депрессивному организму, их упор на перманентную нехватку платежеспособного спроса, их отказ видеть в инфляции результат лишь монетарных факторов, а в росте массы денег -лишь поощрение инфляции, описывает нынешнее состояние российской экономики значительно адекватнее, чем все разновидности неоклассической доктрины и ее ответвлений в области денежной теории, включая монетаризм” [26].
На протяжении двух последних десятилетий оживленная дискуссия между кейнсианцами и монетаристами носила главным образом академический характер. До 70-х годов перевес был на стороне первых, ибо их рекомендации широко использовались при проведении экономической политики в промышленно развитых странах с их смешанным механизмом хозяйствования, сочетанием рыночного саморегулирования с государственным управлением экономическими процессами. Наиболее ярким примером планирования и координации усилий государства и частного сектора по быстрому подъему национальной экономики является Япония. Экономическая политика правящих кругов Страны восходящего солнца в 60-70-е годы в определенной мере основывалась на системе “затраты-выпуск” американского экономиста русского происхождения В. Леонтьева (в 20-х годах, до своего отъезда в Германию на лечение, а затем в США, участвовавшего в составлении первых народнохозяйственных межотраслевых балансах-планах в СССР). Опыт Японии был использован в Южной Корее, на Тайване и в других новых индустриальных экономиках.
Известен и вариант “шведского социализма” по созданию “социально справедливого общества” при активном участии государства в обеспечении экономической стабильности и перераспределении доходов между богатыми и бедными слоями населения.
Даже в США, где экономика является образцом свободного рыночного регулирования, существует система интегрального энергетического планирования, регулируются цены на сельскохозяйственную продукцию, в частности на молочные продукты; наконец, функционирование федеральной резервной системы позволяет создать по сути централизованную банковскую систему, имеющую целью связать частные банки в единую цепь и подчинить государственному контролю объединенную сеть перелива капиталов в масштабах всего государства.
С 1992 г. российские реформаторы перенесли дискуссию в практическую плоскость. Они реализовали на практике монетаристскую модель, но не в ее подлинном виде, а в концепции старой количественной теории денег и в условиях отсутствия рыночной среды и циклически функционирующей денежной системы. Оценивая двухлетние итоги реформы, доктор экономических наук, директор Института социально-экономических проблем народонаселения Российской академии наук Н. Ромашевская писала: “...происходит маргинализация и пауперизация всех групп и слоев населения. Путь, по которому двигались наши экономические преобразования, был не только лишен социального компонента, но оказался свободен от всяких гуманистических начал” [27].
Последующие два года только усилили процесс поляризации российского общества на бедных и богатых. По оценке социологов, лишь московская элита тратит в год 6 млрд дол., это равняется сумме займов, полученных страной от МВФ на конец 1995 г. Соотношение доходов 10% самых богатых к 10% самых бедных достигло 20:1. В странах Запада этот показатель в два с лишним раза ниже.
Егор Строев, председатель Совета Федерации, высказывает мнение, что “драматизм ситуации состоит в том, что сегодня всякого рода антогонизмы и диспропорции очень прочно внедрились в хозяйственное поведение основных экономических субъектов - предприятий, хозяйств, самого государства... Элементарный анализ показывает, что госбюджет как нормальный элемент нормальной денежной системы у нас, по существу, выпадает из системы реальных денег и реальных финансовых потоков. Бюджет уже давно стал второстепенным источником регулирования хозяйственных отношений. Но как быть государству, когда ставкой является его экономический суверенитет, экономическая безопасность?” [28].
Литература и примечания
1. Ссылаемся на книгу Г. Беккера “Гуманистическая политэкономия”.
2. Французский экономист А. Монкретьен в 1615 г. издал “Трактат политической экономии”.
3. Примерно в это же время русский ученый И.Т. Посошков (1652-1726) в своем труде “Книга о скудости и богатстве” высказывает мысль о том, что “изобильное богатство” создается производством материальных благ.
4. Как бы сейчас ни характеризовались события в России на протяжении последних семидесяти пяти лет, они оказали глубокое воздействие на мировое развитие. Один из последователей институционально-социального направления, выделившегося из неоклассиков, Т. Веблен писал в 1992 г. в газете “Фримэн”, что после Октября американский империализм был обречен “на манию преследования и вечный страх за свое существование”.
5. Попытки преодолеть догматические шоры марксизма предпринимались еще на рубеже XIX-XX вв. В предисловии к переведенной впервые на русский язык книге одного из основателей австрийской (психологической) экономической школы К. Менгера под названием “Основания политической экономии” отмечалось: “В настоящее время, когда среди самого марксизма пробудился критический дух и стремление выйти за пределы узкого догматизма, внимание лиц, интересующихся экономическими вопросами, может и должно обратиться к двум основным направлениям в экономической науке: к историческому и к тому, видным представителем которого является Менгер” (см.: МенгерК. Основания политической экономии. Одесса, 1903. С.
6. X)m Ж.Б. Трактат политической экономии. М., 1896. С. 31.
7. “Предприниматель перемещает экономические ресурсы из области низкой предпринимательности, низких доходов в область более высокой производительности и прибыльности”.
8. К ним можно добавить австрийцев К. Менгера, Ф. Визера, швейцарца Л. Валраса и др. Дж.Б. Кларк создал особый вариант субъективистской теории “предельной производительности”, изложенной в его работе “Распределение богатства”. Согласно ей увеличение какого-либо из факторов производства ведет к падению его производительности.
9. Только капиталисты обладают им, а другие скорее выступают объектами, чем субъектами.
10. См.: Даль Р.А. Введение в экономическую демократию. М., 1991. С. 47.
11. Цит. по: ЭКО. 1991. № 12. С. 182-183.
12. Там же. С. 194.
13. Цит. по: ЭКО. 1991. № 7. С. 17.
14. "Финансовые известия". 1993. № 52. С. 11.
15. "Le Monde diplomatique". 17 Octobre 1991. P. 30.
Р. Коуз - лауреат Нобелевской премии за 1991 г., один из основателей современной теории прав собственности - неоинституционального направления экономической мысли, которое ставит в центр исследования не фирму, а индивидуума.
16. В России инфляция в сфере обращения так же отчетливо прослеживается, как и инфляция спроса.
17. Ф. Хайек резко критикует по этому поводу Аристотеля. Он пишет: “...иногда его называют первым в истории экономистом, но в своих рассуждениях он подразумевал под oikonomia (экономия) всего лишь домоводство или, в крайнем случае, управление индивидуальным хозяйством, таким, как ферма. К приобретательской деятельности на рынке, изучение которой он называл chrematistika (хрематистика), Аристотель питал только презрение” (Хайек Ф. Пагубная самонадеянность. С. 81).
18. Кейнс Дж.М. Общая теория занятости, процента и денег. М., 1978. С. 452.
19. “Главная функция правительства, - утверждал Ф. Рузвельт, - не столько делать то, что могут и без него, сколько поддерживать условия, в рамках которых для каждого есть место, если он того желает”.
20. “The Economist”. January 8th 1993. P. 106.
21. Кейнс Дж.М. Указ. соч. С. 458.
22. Возможно, отчасти оттого, что после прихода Гитлера к власти, последовавшего затем захвата Австрии он эмигрировал в США.
23. Кондратьев Н.Д. Основные проблемы экономической статики и динамики. М., 1991. С. 271.
24. “В самом деле, - пишет П. Друкер, - решающим фактором при определении ценности нововведения является не его оригинальность, не научное наполнение и даже не оригинальность решения, а только цены на рынке” (Druker Peter F. Innovation and Enterpreneurship. Practice and Principles. N.Y., 1990. P. 3).
25. “Технология, - писал Дж.К. Гэлбрейт, - то есть развитие и применение научных или систематизированных знаний к практическим задачам, является центральной характеристикой современного экономического развития” (Гэлбрейт Дж.К. Экономические теории и цели общества. М., 1982. С. 67). В этом плане нынешний этап НТР называют технологическим.
26. “Бизнес и банки”. 1994. № 1. С. 2.
27. “Московские новости”. 1994. № 3.
28. “Российская газета”. 1997. 25 января.
ю
