CC BY
9
Вестник Московского университета. Серия 9. Филология. 2022. № 5. С. 92-101 Moscow State University Bulletin. Series 9. Philology, 2022, no. 5, pp. 92-101
РОМАН «ЖАУФРЕ»: ОКСИТАНСКАЯ ПАРОДИЯ НА АРТУРОВСКИЙ УНИВЕРСУМ?
М.А. Абрамова
Московский государственный университет имени М.В. Ломоносова, Москва,
Россия; m.a.abramova@gmail.com
Аннотация: Статья посвящена практически не известному в России анонимному рыцарскому роману XIII в., написанному на провансальском языке. В работе выявляется откровенно пародийный характер текста, выясняются возможные экстралитературные причины его пародийности (в частности, связь с окружением враждебно настроенного по отношению к Франции двора каталонского короля Иакова I), а также основные механизмы романной техники того времени. Отмечается повышенная интертекстуальность романа «Жауфре», в качестве основных источников, имплицитно или явно включенных в его повествовательную ткань, наряду с провансальской лирикой, привлекаются в первую очередь романы Кретьена де Труа, в частности, «Ивейн», «Персеваль» и «Клижес», а также «Прекрасный незнакомец» Рено де Божё. Особо оригинально трактуется в «Жауфре» комически изображенный образ короля Артура, а также сложные образы основных протагонистов — рыцаря Жауфре и его возлюбленной Брунисенды. Рассматривается, как проявляется техника нарушения горизонтов ожидания читателей в двух основных сюжетных линиях — рыцарских подвигах героя и истории любви. Отмечается, что пародируется не только куртуазный идеал, но также и преувеличенная мистика французского рыцарского романа, а также его христианская составляющая. Делается вывод о том, что роман «Жауфре», рожденный, возможно, политическими запросами, стал оригинальным художественным образцом романа XIII в. Он также, очевидно, демонстрирует, что именно в рыцарском романе благодаря все более осознанному художественному вымыслу и усилению игрового начала зарождается процесс расшатывания «эстетики тождества», способствующий его ключевому положению в системе жанров литературы Нового времени.
Ключевые слова: французский рыцарский роман; провансальская литература; куртуазная лирика; «Жауфре»; Кретьен де Труа; Рено де Божё; король Артур; авантюра; Прекрасная Дама; Брунисенда; интертектуальность; пародия; комическое снижение; эстетика тождества
Для цитирования: Роман «Жауфре: окситанская пародия на артуровский универсум? // Вестн. Моск. ун-та. Сер. 9. Филология. 2022. № 5. С. 92-101.
THE NOVEL JAUFRÉ: AN OCCITAN PARODY OF ARTHURIAN UNIVERSALITY?
Marina Abramova
Lomonosov Moscow State University, Moscow, Russia; m.a.abramova@gmail.com
Abstract: The article is devoted to an anonymous chivalric novel of the 13th century, written in Provençal and practically unknown in Russia. The work demonstrates the frankly parodic nature of the text, identifies possible extra-literary reasons for this parody (in particular, the connection with the circles close to the court of King James I of Catalonia, which was hostile to France), as well as the main mechanisms of the novel technique of the time. The paper focuses on ehnanced intertex-tuality of the novel Jaufré. The main sources implicitly or explicitly included in its narrative fabric, along with the Provençal lyric, are primarily the novels of Chretien, in particular Yvaine, Perceval and Cligès, as well as The Beautiful Stranger by Renaud de Beaujeu. Jaufré treats, in a particularly original way, the comically portrayed image of King Arthur, as well as the complex images of the main protagonists — the knight Jaufré and his beloved Brunisenda. The paper also examines the technique of breaking readers' horizons of expectation in the two main story lines — namely, the hero's knightly exploits and the love story. It is noted that not only the Courtoise ideal is parodied, but also the exaggerated mysticism of the French chivalric romance and its Christian component. We conclude that the novel Jaufré, born, perhaps, out of political demands, became an original artistic example of the thirteenth-century novel. This novel also clearly demonstrates that it is in the chivalric novel, through increasingly conscious fiction and a strengthening of the playful element, that the process of undoing the "aesthetics of identity" is born, that contributes to its key position in the system of genres of New Age literature.
Key words: French chivalric novel; Provençal literature; Courtois lyrics; Jaufré; Chretien de Troyes; Renaud de Beaujeu; King Arthur; adventurous; The Fair Lady; Brunisenda; intertextuality; parody; comic reduction; aesthetics of identity
For citation: Abramova M. (2022) The novel Jaufré: an Occitan parody of Arthurian universality. Moscow State University Bulletin. Series 9. Philology, no. 5, pp. 92-101.
Роман «Жауфре» был сочинен, судя по всему, двумя неизвестными авторами во второй половине XIII в., т.е. уже после альбигойских войн и эмиграции трубадуров из Прованса. Он является наряду с «Фламенкой» уникальным памятником романного жанра средневековой литературы, созданной на окситанском языке, в которой в основном культивировались жанры лирические, а нарративные были представлены короткими повестями, именовавшимися noves rimades. По мнению некоторых исследователей [Cingolani, 2007; Espadaler, 2011], «Роман о Жауфре» был создан в кругах близких правителям так называемой Арагонской короны, и в частности, Иакова I Завоевателя.
При упоминании имени Жауфре на ум, конечно, сразу приходит знаменитый трубадур Жауфре Рюдель. Однако роман посвящен вовсе не ему, хотя история трагической любви поэта к принцессе Триполи-танской, столь впечатляюще изложенная в псевдобиографии Жауфре Рюделя (созданной также в XIII в.), вполне могла бы стать сюжетом романа. В исследуемом нами тексте речь идет об одном из рыцарей Круглого Стола, во французской огласовке известном под именем Жоффруа или Жирфле. Он упоминается в нескольких средневековых романах при перечислении славных рыцарей короля Артура (в «Эре-ке и Эниде», «Персевале», «Фламенке»), а в «Смерти Артура» становится тем, кто последним видел короля в живых. В «Жауфре» мы встречаем его в самом начале пути, когда он лишь посвящается в рыцари Артуром и отправляется на первые подвиги. Данный роман — единственный, где этот персонаж является протагонистом.
Фабула романа достаточно традиционна. Ко двору Артура прибывает незнакомый юноша, который просит короля лично посвятить его в рыцари и не отказать ему в первой же просьбе. Следом во дворец приезжает еще один рыцарь, некий Таулат де Ружмон, он ведет себя дерзко, убивает одного из придворных Артура, предлагает кому-нибудь из окружения Артура отомстить за него, обещая, что если такового не найдется, то он будет ежегодно так же досаждать королю, и уезжает в неизвестном направлении. Разумеется, юноша вызывается сразиться с ним, Артур, нехотя, держит слово и отпускает его, предварительно узнав, что его зовут Жауфре, и посвятив его в рыцари. Далее следует целая серия невероятных приключений и сражений Жауфре, покуда он разыскивает Таулата, в том числе — битвы с неким гордецом, с самим дьяволом, с прокаженными, которые крали и убивали детей, чтобы омыться в их крови и т.д. Хотя он уже порядком устал, он никак не может догнать или найти обидчика Артура. Однажды он случайно попадает в прекрасный сад, где в одиночестве надеется спокойно поспать. Сад принадлежит некоей Брунисенде, прекрасной, но весьма своенравной сеньоре, которая готова казнить незаконно проникшего в ее владения чужака. Однако и Жауфре, и сама Брунисенда влюбляются друг в друга с первого взгляда, но боятся признаться в этом даже самим себе. Герой отправляется на дальнейшие поиски Таулата, наконец-то побеждает его и лишь после этого возвращается в замок Брунисенды, где влюбленные в конце концов объясняются и согласны пожениться. По пути ко двору Артура Жауфре заманивает хитростью некая фея источника, он исчезает к ужасу невесты и всех окружающих, но, погрузившись в подводное царство, освобождает его обитателей от ужасного рыцаря по имени Фелон (изменник) и возвращается на поверхность. История заканчивается свадьбой героев в Кардуэле (Корнуолле) и свадебным пиршеством в Монбру, владении Брунисенды.
При этой относительно простой, точнее — привычной для бретонских романов фабуле «Жауфре» отличает повышенная даже для средневекового произведения интертекстуальность и весьма неординарная трактовка устоявшихся «общих мест» предшествующей романной традиции. Так, уже самое начало «Жауфре» ставит в тупик публику, привыкшую к определенному стереотипу короля Артура. Являясь гарантом незыблемости благородного рыцарского мира, он всегда остается в его центре, у себя во дворце, даже когда в «Рыцаре телеги» Мелеагант похищает королеву. В данном же романе Артур ведет себя ровно наоборот: когда (еще до появления Жауфре и Тау-лата) наступает время ужина, он отказывается садиться за стол, не услышав новостей и не став свидетелем какого-либо приключения, приказывает седлать коней и скакать всем в Броселиандский лес. Более того, услышав жалобные крики какой-то женщины, он запрещает сопровождать его и пускается один в «авантюру». Жалобы женщины на огромное свирепое животное побуждают короля напасть на того, но когда Артур хватает его за рога, то не может оторвать от них руки. С этого момента возникает совершенно трагикомическая ситуация: животное несется с приросшим к рогам королем, Гавейн, видя это, хочет поразит бестию копьем, но король умоляет его этого не делать, боясь, что тогда он точно погибнет. Гавейн чуть не падает в обморок и заливается горючими слезами, как и подоспевшие Тристан с Ивейном... В результате зверюга вдруг легче птички устремляется на вершину горы и замирает, склонив над пропастью голову с зависшим Артуром. Зрелище ужасающее, но представляющее короля в весьма нелепом и двусмысленном виде. Да и всех вокруг тоже: славные рыцари рвут на себе волосы, одежду, Кей падает замертво с лошади. Совсем уж комична развязка — Га-вейн, Тристан, Ивейн и еще множество рыцарей раздеваются до исподнего и накидывают ворох одежды под горой, чтобы Артур, упав, не сломал себе шею. Однако это оказывается не нужно, так как зверь вдруг оборачивается сам прекрасным рыцарем. Он-то и «организовал» приключение, которого так жаждал король: «Seiner, faitz vestir vostra gen,/ Qe ben podon huemais manjar, / Qe vos ni els no cal laisar / Per aventura, cаr trobada L'avetz, / si be-us era tardada"1 [Jaufré, 2021:42]. Перекрестившись, Артур узнает в нем рыцаря своего двора (он так и остается неназванным), сведущего в волшебстве и в семи свободных искусствах. И если ему удавалось во время съезда рыцарей при дворе превращаться в кого-то, то — с согласия короля, и тот
1 Сеньор, прикажите Вашим людям одеться, ведь теперь они могут начать трапезу и не отказываться от нее из-за приключения, благо Вы его получили, хоть и с некоторым опозданием.
был рад и награждал его золотым кубком, лучшей лошадью и прилюдным поцелуем самой красивой девушки.
Первое впечатление от данного эпизода — что автор замахнулся «на святое». Однако совершенно очевидно, что поначалу ужасное и выставляющее в неблаговидном и комическом свете короля и рыцарей приключение обращается в веселую шутку. Важно при этом, что начало романа задает вектор восприятия всего текста как определенной трансформации предшествующего опыта французских рыцарских романов в иной языковой, стилистической и нарративной традиции. Характерно, что в конце «Жауфре» начальный эпизод дублируется, с той разницей что на сей раз досаждает королевству Артура некая птица, на чьи поиски он опять бросается в одиночку. Однако и птица оказывается не злобной — помотав по воздуху Артура и скинув с башни его знаменитый меч (!), она отпускает короля и улетает в лес. Приключение вновь сопровождается причитаниями Гиньевры, Гавейна и Жауфре.
Заключительный эпизод с точки зрения фабулы бесполезен, но автор, видимо, счел необходимым закольцевать комические сцены в романе, подчеркнув еще раз его пародийный характер. Известно, что пародии на романы артуровского цикла, выражавшиеся прежде всего в комическом снижении высоких образов, создавались и ранее в самой французской романной традиции («Мул без узды» Пайена из Мезьера, анонимные "Рыцарь со шпагой», «Рыцарь двух шпаг», «Окассен и Николетта» и др..). Но есть один немаловажный нюанс: образ Артура оставался неприкосновенным. Следует ли усматривать в «Жауфре» некий политический подтекст? Вполне возможно, если учесть, что и сам образ Артура был создан в свое время при дворе Плантагенетов как своего рода политический двойник-соперник Карла Великого, актуализированного в это же время при французском королевском дворе. Поэтому вполне резонно рассуждение одного из крупнейших исследователей «Жауфре» А. Эспадалера о том, что роман отражает сложную политическую ситуацию после окончательного вассального подчинения Францией провансальских земель. Артуровские романы, как и вся французская словесность, напрямую идентифицировались в Провансе и Каталонии с идеологией французского королевства, контролировавшего Окситанию. Дело осложнялось соперничеством Франции и Каталонии в приобретении Сицилии, обострившемся как раз в середине XIII в. благодаря политическим бракам, заключенным Карлом Анжуйским и инфантом Пере, сыном каталонского правителя Иакова Завоевателя. «Вот в такой напряженной атмосфере и появляется «Жауфре», полагает А. Эспадалер, уверенный в том, что именно в орбите влияния двора Иакова и создается это произведение [Espadaler, 2021:13].
В свете сказанного подобная достаточно дерзкая ирония по отношению к Артуру возможно воспринималась публикой как дискредитация французской королевской власти. Однако видеть в «Жауфре» исключительно тенденциозную сторону было бы неверно. Ведь и политические запросы двора Плантагенетов спровоцировали когда-то рождение совершенно нового, изменившего литературный процесс жанра — романа. «Жауфре» также являет выдающийся в своем роде его образец. Он свидетельствует о том, что трагическое для Прованса обострение конфликтов с Францией могло при этом способствовать более активному проникновению французской словесности в провансальско-каталонский ареал. Анонимный автор «Жауфре» отлично знаком с ее образцами, он почти дословно цитирует многие романные тексты на уровне клише как словесных, так и сюжетных, образных, вводит знакомые публике мотивы. Все это соответствует той повышенной интертекстуальности, которая была свойственна куртуазной словесности XIII в. в целом. Но в провансальском романе она имеет свои особенности и приводит к оригинальному результату.
Комическая парафраза настойчивого любопытства короля Артура (что во многих произведениях становится катализатором действия) открывает череду «цитат» из французских романов. Основной сюжет демонстрирует их в изобилии. Впрочем, автор «готовит» к ним читателей, включая наиболее известных героев французских романов в преамбулу с приключением Артура. Более того, Гавейн, Ивейн и Тристан пытаются помочь королю, но тот, как уже было замечено, умоляет их не бороться со зверем. Такое комическое переворачивание функций рыцаря — явный сигнал публике.
Сцена появления юного и никому не известного рыцаря при дворе на первый взгляд буквально списана с аналогичного эпизода в «Прекрасном незнакомце» Рено де Божё, где протагонист уже построен как своеобразный пазл из элементов предшествующих героев — Персеваля, Тристана и др.2 Подобно Прекрасному незнакомцу, поражающий своей красотой юный Жауфре впервые появляется при дворе Артура и берет с него слово исполнить первую же его просьбу, и, как и в романе Божё, немедленно появляется персонаж, определяющий трудновыполнимое для юного героя и связанное с тайной задание. Разумеется, сенешаль Кей отпускает язвительные насмешки по поводу неопытности и недостаточной физической силы Жауфре. Как и у Божё, акцентируются мотивы инициации протагониста, стремительного посвящения его в рыцари. Однако, если
2 Об интертекстуальности «Прекрасного незнакомца» и об особенностях этого романа в целом см. [Абрамова, 2022: 13-23].
присмотреться, окситанский автор соединяет отдельные детали из разных текстов особым образом. Так, в отличие от Персеваля и Генглена, наш герой знает свое имя, кроме того, ему изначально известно, кто его отец. Есть еще одна интересная, «вывернутая наизнанку» параллель между историями Жауфре и Парцифаля. Она, правда, появится позднее, когда Жауфре в поисках обидчика Артура столкнется со странной закономерностью. По мере своего приближения к Таулату наш рыцарь все чаще начинает слышать чьи-то страшные стоны, а также причитания всех благородных людей, которые встречаются ему на пути. Однако каждый раз, когда он — в отличие от «онемевшего» в замке Анфортаса Парцифаля! — задает вопрос, в чем же дело, и готов прийти на помощь, его прежде любезные новые знакомые начинают страшно оскорблять его и осыпать ударами. Причина этого странного и совсем не куртуазного поведения остается тайной всю основную часть романа не только для героя, но и для читателя. Автор явно рассчитывает на знание последним «Персеваля» и на его особое удивление, что задавать вопрос в данном случае наоборот запрещено. Примечательно, что, несмотря на унижение и побои, Жауфре продолжает это делать. Причина же в том, что подданные Мелиа де Монмелиора, томящегося в плену у Таулата, так сильно его любят, что рассказ о его мучениях для них невыносим.
Этот «перевертыш» можно истолковать различным образом. Как особо изощренное испытание сострадательности и благородства героя. Как пародию на повышенную христианскую мистику «Пер-севаля». Как попытку развести христианские и собственно куртуазные ценности, «реабилитируя» последние как исконно романные. Наконец, как попытку спародировать особый символизм французских романов. В пользу последней версии говорит и эпизод, в котором Жауфре сражается с неуязвимым дьяволом: в конце концов рыцарю на помощь приходит живущий рядом отшельник, однако этот святой человек изгоняет беса не из высоких христианских побуждений, а потому, что шум битвы мешает ему спать.
Однако пародия относится и к собственно рыцарской составляющей образа. Так, когда уже намечается свадьба Жауфре с его возлюбленной, он остается глух к мольбам о помощи некоей прекрасной девицы (что удивительно!), и только обманным путем удается его отправить в заколдованный отвратительным Изменником из Аль-баруа подводный мир, истинной хозяйкой которого оказывается Фея источника — та самая, чьей просьбой Жауфре пренебрег. Комизма добавляет бурное оплакивание его мнимой смерти невестой и свитой, направлявшейся было ко двору Артура.
Что касается любовной составляющей, то и она представляет собой оригинальное соединение знакомых фрагментов. Избранницей Жауфре становится владелица замка, прекрасная дама с традиционной внешностью: белокурая, голубоглазая, белокожая... При ее описании автор использует как явно опознаваемые клише (Car pus es fresca, bela e blanca// Que neus gelada sutz en branca3 [Jaufré, 2021: 192]), так и более скрытое цитирование. В словах «E sa boca es tan plasens qe par,// qi ben la vol garar,// C'ades diga c'om l'an baisar»4 [Jau-fré,2021:192] таится намек на описание Феи Белорукой из «Прекрасного незнакомца»: у той были «Boce bien faite por baisier // Et bras bien fais por embracer 5[Renauld de Beaujeu, 1860: 79]. Эта аллюзия задает горизонт ожидания повышенной эротики, как в романе Рено де Божё, но читателя ждет разочарование: отношения влюбленных здесь изображены весьма целомудренно.
В Прекрасной Даме из «Жауфре», правда, есть одна странность. Она носит неожиданное имя, словно противоречащее ее виду — Бру-нисенда (Brunesenz). Прилагательное bru / brun, которое восходит к германскому корню bruns [Alcover, Moll, 1993], означает во многих романских языках «темное, коричневое, смуглое». Имя красавицы намекает на далеко не совершенный ее характер. Она взбалмошна, не сдерживает гнева, держит в страхе слуг. Впоследствии выясняется, что Мелиа де Монмелиор ее горячо любимый сеньор, который сам по-отечески относится к ней. Переживаниями за него и объясняется ее экстравагантное поведение. Однако поначалу ни читатели, ни герой этого не знают, и пребывание Жауфре во владениях Брунисенды чревато смертельной опасностью. Герой случайно забредает в ее сад после многодневного бессонного преследования Таулата с одним-единственным желанием: выспаться в тишине и покое. То же желание владеет и Брунисендой, страдающей и рыдающей по ночам из-за плена своего сеньора. Убаюкать ее могут лишь птицы, поющие в саду и вдруг умолкнувшие от страха перед чужаком. Последствия проникновения Жауфре в сад, этот традиционный locus amoenus куртуазной литературы, изображены трагикомично. Брунисенда жаждет отомстить наглецу и посылает за ним сенешаля, а тот вынужден трясти изо всех сил Жауфре, который спит как убитый. Комизм сцены усиливается, когда наш герой, не желая предстать перед Бруни-сендой и вызвав на бой сенешаля, тут же засыпает мертвецким сном, не дождавшись оруженосца с доспехами. Но сенешаль, в конце концов, повержен, а Брунисенда жаждет отрубить голову обидчику.
3 Она была свежее, прекраснее и белее, чем снег на ветке.
4 Уста ее были столь привлекательными, что казалось, будто они говорили тому, кто на них смотрит, чтобы он их поцеловал.
Уста были созданы для поцелуев, а руки для объятий.
Перед нами ситуация, очень похожая на ту, что мы видим в «Ивейне», когда герой оказывается в западне. С той разницей, что там есть герой-помощник, Люнетта, которая смягчает ненависть хозяйки замка к убийце ее мужа, отчего страх Ивейна «субъективен» и вызывает в определенные моменты комический эффект. В отличие от героя Кретьена Жауфре помочь некому. Кроме... любви, конечно, традиционно персонифицированной. Когда наконец постоянно засыпающего рыцаря на руках приносят в замок, Брунисенда обрушивает на него весь свой гнев и обещает повесить. Однако именно в этот момент Жауфре, наконец-то проснувшись, видит, сколь прекрасно ее лицо, и без памяти влюбляется в нее. И в ответ на угрозы говорит, что она вольна делать с ним все, что угодно, так как пленила его «быстрее, чем сотня рыцарей». Вновь как в «Ивейне», именно умение выразить словами свою любовь к даме, пробуждает в той ответное чувство. Подобно Кретьену, анонимный автор использует образ Амора, поражающего дротиком сердце Брунисенды. Но у нее характер сложнее, чем у Лодины: она не желает показывать свое чувство и настаивает на казни, в тайне желая, чтобы она не случилась. Тонкая психологическая разработка персонажа показана здесь на примере не героя (как у Кретьена), а героини. Именно ей отдан сложный внутренний монолог. Тогда как герой, выпросив разрешение выспаться перед казнью, несмотря на «соир de foudre» и близкую смерть, наконец-то предается крепкому сну. Это переворачивание ролей кретьеновских героев, а затем и благополучное бегство Жа-уфре из замка Брунисенды усиливает комический и игровой эффект6.
Автор филигранно лавирует между следованием традиции и ее нарушением. Возможно, столь дерзкие отклонения от нее легче допускались в сознании средневекового романиста благодаря апелляции к иноязычному, воспринимаемому как чужому материалу. Но важно то, что, помимо пародии на французский роман, было создано и оригинальное произведение, и запоминающиеся образы влюбленных, и особая техника обращения с предшествующей традицией, обусловленная спецификой романа как такового, а именно — его тяготением к художественному вымыслу7. Роман «Жауфре»
6 С любовной линией связана и высокая концентрация цитат из провансальской любовной лирики, что, впрочем, характерно и для ранних рыцарских романов. Особенно это заметно в эпизоде, близком к развязке любовных отношений героев, когда они вновь объединяются и вот-вот должны признаться друг другу в любви. Именно тогда во внутренние их монологи, порой сильно затянутые, вклиниваются строфы из лирики Берната де Вентадорна, Фалькета де Романса, Аманьеу де Сеска-са, Арнаута де Марейля и др. Хотя и тут не обходится без параллелей с романом, а точнее — с историей любви Александра и Соредамор в «Клижесе».
7 Можно предположить, что именно пародийность и сильная комическая составляющая «Жауфре» и стала основной причиной того, что его протагонист так и не удостоился важных ролей в последующих романах артуровского цикла.
представляет великолепный образец того, что именно в этом жанре начался процесс расшатывания «эстетики тождества», сделавший его одним из магистральных жанров литературы Нового времени.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. Абрамова М.А. Поэтика романа Рено де Божё «Прекрасный незнакомец» // Статьи о французской литературе. К 100-летию Л.Г. Андреева / Под ред. О.Ю. Пановой. М., 2022. С. 13-23.
2. Alcover A.M., Moll F. Diccionari català-valencià-balear. 10 vols. Palma, 1993. URL: https://dcvb.iec.cat/ (дата обращения: 15.08.2022).
3. Cingolani S. Jaume I. Historia i mite d'un rei. Barcelona, 2007.
4. Espadaler A.M. Prefaci // Jaufré. Barcelona, 2021, pp. 7-15.
5. Espadaler A.M. La cort del pus onrat rei: Jacques 1er d'Aragon et le roman de Jaufré // Revue des langues romanes, 2011, CXV, 1, pp. 183-198.
6. Jaufré. Barcelona, 2021.
7. Renauld de Beaujeu. Le Bel Inconnu ou Giglain fils de messire Gauvain et de la Fée aux blanches mains. Paris, 1860.
REFENCES
1. Abramova M.A. Poehtika romana Reno de Bozhyo "Prekrasnyj neznakomec" [The Poetics of Renaud de Beaujo's novel "The Beautiful Stranger"]. Stati o francuzskoj literature. K-100-letiyu L.G. Andreeva [Articles about French literature. To the 100th anniversary of L.G. Andreev]. Ed- by O.Panova. Moskva, Litfakt, 2022, pp. 13-23.
2. Alcover A.M., Moll F. Diccionari català-valencià-balear. 10 vols. Palma, 1993. URL: https://dcvb.iec.cat/ (date of application 15.08.2022).
3. Cingolani S., Jaume I. Historia i mite d'un rei. Barcelona, 2007.
4. Espadaler A.M. Prefaci. Jaufré. Barcelona, 2021, pp. 7-15.
5. Espadaler A.M. La cort del pus onrat rei: Jacques 1er d'Aragon et le roman de Jaufré. Revue des langues romanes, 2011, CXV, 1, pp. 183-198.
6. Jaufré. Barcelona, 2021.
7. Renauld de Beaujeu. Le Bel Inconnu ou Giglain fils de messire Gauvain et de la Fée aux blanches mains. Paris, 1860.
Поступила в редакцию 24.08.2022 Принята к публикации 30.08.2022 Отредактирована 24.09.2022
Received 24.08.2022 Accepted 30.08.2022 Revised 24.09.2022
ОБ АВТОРЕ
Абрамова Марина Анатольевна — кандидат филологических наук, доцент кафедры истории зарубежной литературы филологического факультета МГУ имени М.В. Ломоносова; m.a.abramova@gmail.com
ABOUT THE AUTHOR
Marina Abramova — PhD in Philology, Associate Professor, Department of History of Foreign Literature, Faculty of Philology, Lomonosov Moscow State University; m.a.abramova@gmail.com
