Герои рыцарских саг Текст научной статьи по специальности «Языкознание и литературоведение»

И. Г. Матюшина

(Москва)

ГЕРОИ РЫЦАРСКИХ САГ

Время правления короля Хакона Хаконарсона (род. 1204 г., начал править в 1217 г., ум. 1263 г.) считается «великим временем» ^о^еШіС) в истории Норвегии: прекратились внутренние войны, изматывавшие страну более ста лет (1130-1240), власть сосредоточилась в руках одного правителя, было достигнуто относительное процветание государства, обогатилась культурная жизнь. О короле Хаконе, чьи старания обеспечить рост государства, установить в нем порядок и отвоевать для него место в культурной жизни средневековой Европы увенчались успехом, сложена сага. Ее составил в 1264-1265 гг. исландец Стурла Тордарсон (1214-1284) и назвал «Сагой о Хаконе Старом Хаконарсоне». Нельзя не заметить, что Стурла Тордарсон -автор саги - племянник и близкий друг знаменитого Снорри Стурлусона, убитого в 1241 г. по приказу короля Хакона Хако-нарсона, был одним из самых ярых противников подчинения Исландии Норвегии, осуществленной королем Хаконом в 12621263 гг. Оба этих обстоятельства заставляют нас по достоинству оценить беспристрастность взгляда Стурлы на те королевские деяния, о которых он говорит в своей саге.

Стурла подчеркивает законность избрания тринадцатилетнего Хакона королем в 1217 г. (на что претендовали также Гут-торм, сын короля Инги Бардарсона, умершего в 1217 г., и ярл Скули, брат Инги). Хакон был признан бесспорным наследником престола в Бергене в 1223 г., добившись подтверждения архиепископом закона о наследовании королевской власти, а в 1225 г. женился на Маргрете, дочери ярла Скули. В 1239 г. ярл Скули, по-прежнему стремившийся захватить власть, объявил себя правителем на Эйратинге в Нидаросе (Трондхейме), поднял восстание, впоследствии подавленное, и был убит в 1240 г. После этого Хакон стал единственным властителем страны и правил ею почти

© Матюшина И. Г., 2009

полстолетия. О ярле Скули Стурла с осторожностью пишет, что его можно было бы назвать одним из величайших людей, рожденных в Норвегии, «если бы несчастливое дело не приключилось с ним в последние дни его жизни» (Hakonar saga, 314)1.

Приказ составить «Сагу о Хаконе» Стурла получил от сына короля Хакона Магнуса (1263-1280), прозванного впоследствии Исправителем Законов. Магнус, приходившийся ярлу Скули родным внуком, велел создать сагу на основании «его собственных советов и рассказов мудрейших людей» (eftir sjalfs hans radi ok inna vitrustu manna forsogn: Sturlunga saga, 234-235)2. Стурла рассказывает, как Хакон обменивался посланниками, сообщавшими ему о происходящем в Сицилии, с императором Фридрихом II (ум. 1250 г.), как он в 1250 г. выдал одну из своих дочерей (Кристин) за Филиппа, брата короля Кастилии Альфонсо X, как он заключил торговый договор с Любеком, а позднее посылал богатые дары и исландских соколов султану в Тунис, как установил тесные связи, торговые и дипломатические, с Англией.

Особенный интерес представляет описание коронации Хакона летом 1247 г. (гл. 222-227). По его настоянию папа римский прислал на коронацию кардинала Уильяма из Сабины. Во время путешествия кардинал остановился у английского короля Генриха III, от которого получил совет не ехать дальше. Кардинал, однако, не послушался и был вознагражден тем, что в Бергене принял участие в великолепном празднестве. На пиру кардинал вспомнил нелестное мнение о норвежцах, услышанное им в Англии: «Мне сказали, что я увижу здесь мало людей, а те, кого я встречу, будут больше походить по своему поведению на зверей, чем на людей. Теперь же я смотрю на бесчисленных обитателей этой страны с хорошим, мне кажется, поведением <... > Меня напугали, что я получу немного хлеба и мало другой еды, и все здесь будет плохим, но мне кажется, что тут запасено

1 Здесь и далее при переводе «Саги о Хаконе Старом» используется издание: Hakonar saga gamla I Gudni Jonsson bjo til prentunar I Konunga sogur. Reykjav^k, 1957. Bd. III.

2 «Сага о Стурлунгах» цит. по: Sturlunga saga I Jon Johannesson, Kristjan Eldjarn et al. gafu to Reykjav^k, 1946. Bd. II.

всего в избытке, и дома, и корабли полны всего. Мне также сказали, что мне будет нечего пить, кроме воды и сыворотки. Но теперь, хвала Господу, я вижу здесь хорошие вещи, которые лучше иметь, чем обходиться без них» (Hakonar saga, 329).

Король Хакон едва ли мог не обратить внимания на повторенные кардиналом слухи, тем более, что во время торжеств столкнулся с еще одной сложностью, тоже описанной в саге: «В это время летом было много дождя, поэтому нельзя было устроить застолье на открытом воздухе <...> У короля Хакона было возведено большое здание в гавани, которое предназначалось использовать как корабельный сарай <...> Король сказал: “Господин, так как у нас нет большого здания, что ты скажешь, если мы дадим пир здесь, ведь тогда с нами сможет быть больше людей?” Кардинал ответил: “Мне кажется, что это самая лучшая мысль”» (Hakonar saga, 326).

К тому времени, когда состоялось следующее празднество, описанное в саге, - свадьба сына Хакона Магнуса (1261 г.), недостатка в достойном помещении уже не было. Король Хакон спросил сына, где он хочет праздновать свадьбу - все в том же корабельном сарае или в королевских покоях. Магнус ответил, что предпочел бы новые королевские покои. Скорее всего, речь в саге идет об огромном каменном дворце Хаконсхаллен, возведенном к тому времени в центре Бергена.

Король Хакон, как известно, поспешил возвести не только дворец, удовлетворяющий самым изысканным вкусам европейских гостей, но и замечательные каменные соборы, построенные и украшенные англо-нормандскими мастерами в Бергене и Трондхейме. Именно в них проводились отныне коронационные торжества, описание которых, данное в «Саге о Хаконе», позволяет составить представление о короле, стремящемся как можно быстрее интегрировать свою страну в европейскую культуру, и его дворе, желающем перенять европейские манеры, ученость, литературу.

По приказу короля Хакона, которого Матвей Парижский описывал как vir discretus et modestus atque bene litteratus - «муж

разумный и скромный, а также хорошо образованный»3, в Скандинавии стали впервые переводиться рыцарские романы. Первый перевод рыцарского романа был сделан в 1226 г., т. е. в тот год, когда король Хакон вступил в брак с дочерью своего соперника - ярла Скули. Знаменательно, что для перевода был избран «Роман о Тристане» Тома, записанный по-французски ок. 1175 г. при дворе английского короля Генриха II. Автором первого норвежского перевода был некий монах Роберт (возможно, англо-нормандец, чье имя совпадает с именем переводчика на норвежский «Саги об Элисе и Розамунде» - аббата Роберта). Сделанный в Норвегии перевод сохранился только в исландском списке и известен как «Сага о Тристраме и Исонде» (позднее это произведение было пересказано в Исландии как «Сага о Тристраме и Исодде»). Считается, что эта сага оказала влияние и на оригинальную литературу, включая даже некоторые родовые саги. Уникальность «Саги о Тристраме и Исонде» состоит и в том, что она содержит единственную полную редакцию легенды о Тристане в изложении Тома, и в том, что это единственный рыцарский роман, переведенный в Норвегии, о котором мы знаем и имя переводчика, и дату его создания.

Имя короля Хакона Старого встречается и во многих других рыцарских сагах (riddarasogur)^. в «Саге о Тристраме», «Саге об Ивене», «Саге о Парсевале», «Саге об Элисе и Розамунде», «Саге о плаще», «Стренглейкар» (норвежских переводах лэ Марии Французской). Даже если эти упоминания королевского имени не более, чем дань традиции, они говорят о высокой литературной активности при дворе Хакона Хаконарсона.

До нашего времени дошло около тридцати (если считать переводы лэ в «Стренглейкар» одним произведением) рыцарских саг, в которых представлены почти все циклы рыцарских романов: и античный, и французский, и бретонский. Благодаря

3 Matthsus Parisiensis Monachi sancti Albani. A.D. 1240 to A.D. 1247. Vol. IV / Ed. H. R. Luard / Rerum Britannicarum Medii Aevi Scriptores, or Chronicles and Memorials of Great Britain and Ireland during the Middle Ages. Vol. 57. London, 1877. P. 652.

рыцарским сагам скандинавская аудитория могла приобщиться к подвигам великих правителей античности, следуя, например, за героем «Александреиды» Вальтера Шатильонского в его походах в Персию, в Египет, в Индию; или узнать о любовных страданиях, встречах и разлуках героев французских романов о «Флуаре и Бланшефлёр» и «Партонопее Блуаском»; или познакомиться с рыцарями бретонских романов: Ивейном (сканд. Ивеном) и его верным львом, Гавейном (сканд. Вальвеном) и завоеванной им строптивой принцессой, Эреком, обрекающим себя и свою жену Эниду (сканд. Эвиду) на добровольное изгнание, а затем с почетом возвращающимся ко двору короля Артура, Персевалем (сканд. Парсевалем), утверждающим себя как лучшего рыцаря Круглого Стола, посещающим Короля-Рыбака и странствующим в поисках Святого Грааля. Рыцарские саги помогли ввести скандинавов в увлекательный мир героев каролингских жест - так, создатель «Саги о Карламагнусе» во всех подробностях рассказал о происхождении и подвигах множества рыцарей, связанных с семьей и двором Карла Великого: Роланда (сканд. Ролланта), Оливье (сканд. Оливера), Ганелона (сканд. Гвенелуна), Ожье Датчанина (сканд. Оддгейра Датского) и других, сохранив утраченные сюжеты не дошедших до нас французских оригиналов.

Для обозначения героя скандинавской рыцарской саги -денотата, нового для скандинавской культуры, в сагах употребляется слово riddari - «рыцарь, всадник» (ср. нем. ritter, reiter), образованное от исконного германского корня ^р. глагол ridan - «скакать верхом, ехать»), но подобно другим словам с суффиксом -ari (из лат. -arius), вероятно, не свободное от иноязычного влияния. В тех описаниях героев-рыцарей, где используется это германское слово, наполненное новым смыслом, можно заметить характерную для всех рыцарских саг контаминацию героического и куртуазного начала. Так, в «Саге о Тид-реке», отнесенной к рыцарским сагам самой скандинавской традицией, один из героев по имени Хёгни, сын конунга Алдриана, в соседних строках (Pidreks saga, 343-344) называется то «лучшим рыцарем» (inn bezti riddari), то «человеком, выходящим на

остров» (hдlmgдngumaдr4, где первый компонент hdlmganga — букв. «выход на остров» - особый вид поединка, восходящий к язычеству и запрещенный в Скандинавии в начале XI в. - представляет собой типично скандинавскую реалию, упоминающуюся во многих сагах об исландцах и особенно подробно описанную в «Саге о Кормаке», гл. X).

Способы изображения героев в других рыцарских сагах тоже заставляют вспомнить об исконной саговой традиции. Скорее всего, под влиянием этой традиции в рыцарские саги вводится сам литературный портрет персонажа, с которого обычно начинается повествование. Как известно, в сагах об исландцах или в королевских сагах обычно дается краткое описание главных героев. Приведем, например, изображение короля Ингви, содержащееся в «Саге об Инглингах» из «Круга Земного» Снорри Стурлусона: «Ингви был очень воинствен и всегда одерживал победу. Он был красив с виду ^пд^), хорошо владел разными искусствами (ok ^prдttamaдr inn mesti), был силен, отважен в бою, щедр и любил повеселиться. Благодаря всему этому его прославляли и любили» (гл. XXI. Пер. М. И. Стеблин-Ка-менского)5. Авторы рыцарских саг тоже всегда дают литературный «портрет» главных героев. В «Саге об Эреке», например, описание героя помещено в самое начало произведения: «При нем было двенадцать его глашатаев и советников, которые ежедневно выезжали с ним. Один из них был сыном Илакса конунга, много сведущим в рыцарстве. Он был красив с виду и хорошо владел разными искусствами. Он был не старше, чем половина тридцати, как о том говорится в саге. Его звали Эрек. Его высоко ценил конунг, и королева, и вся дружина» (Erex saga, 4.3)6. Сходство приведенных нами описаний, в том числе и вер-

4 «Сага о Тидреке» цит. по: Mdreks saga af Bern I Gudni Jonsson gaf to. Reykjav^k, 1954.

5 Перевод М. И. Стеблин-Каменского цит. по: Сага об Инглингах II Снорри Стурлусон. Круг Земной. М., 1980. Оригинал цит. по: Heim-skringla Snorra Sturlusonar I Ed. Pall Eggert Olason. Reykjav^k, 1946.

6 Перевод «Саги об Эреке» выполнен по: Erex saga Artuskappa I Udg. F.W.Blaisdell I Editiones Arnamagnsans. Ser. B. K0benhavn, 1965. Bd. XIX.

бальное, бросается в глаза: в обоих идет речь о красоте героя и его умении «владеть искусствами» (повторяется с небольшими вариациями формула: «красив с виду и хорошо владел разными искусствами»), в обоих подчеркивается отвага героя и то, как высоко его ценили окружающие.

В отличие от французских романов в рыцарских сагах любая ирония в описании персонажей последовательно устраняется, образы всех героев, в том числе и отрицательных, если не идеализируются, то «облагораживаются». Яснее всего это можно показать, обратившись к образу короля Артура. Литературный портрет этого правителя, с которым, возможно, в какой-то степени хотел идентифицировать себя норвежский король, появляется в рыцарских сагах под влиянием «Саг о британцах» (Breta sogur) - скандинавского переложения «Истории королей Британии» Гальфрида Монмутского, сделанного в начале XIII в. в Норвегии или в Исландии. Здесь впервые в скандинавской литературе рождается образ короля Артура, юного (ему едва исполнилось пятнадцать лет) и могущественного, отважного и удачливого воина, ни в чем не похожего на кретьеновского roi faineant: «Он был высок ростом, пригож лицом, мудрый человек по своим знаниям, щедрый на богатство, сильный, крепкий и отважный, веселый и добрый с друзьями, но суровый к недругам, надежный и прозорливый, вежливый в обращении, счастливый победами, широко известный и во всем удачливый» (Breta sogur, 287)7. В «Саге о британцах» рассказывается также и о воинских победах короля Артура, о том, как он завоевывает сначала северную часть света, а «после того, как он завоевал Ирландию, он отправился в Норвегию, и не отдыхал, пока не покорил всю Норвегию. И в этом походе он захватил все северные страны - Норвегию, Данию, Шетландские, Оркнейские, Фарерские и Гебридские острова, Шотландию - и обложил данью всех, кто там правил», а затем обращает свои взоры к югу, к Франции, где ему покоряются «люди Парижа» и отдают ему этот город (Breta sogur, 288).

7 Здесь и далее при переводе «Сага о Хаконе Старом» используется издание: Jon Helgason. Hauksok. The Arna-Magnsan Manuscripts 371, 4to, 544, 4to and 675, 4to. Manuscripta Islandica, 5. Copenhagen, 1960.

В Норвегии образ короля, покорившего все северные земли, а затем и весь мир, вероятно, имел особую привлекательность для короля Хакона - первого единовластного правителя страны, стремившегося упрочить ее положение в Европе. Нетрудно заметить, как сближаются в рыцарских сагах образы короля Артура и короля Хакона. В «Саге о плаще», например, описание короля Артура заставляет вспомнить о короле Хаконе, каким его изображают королевские саги: «Артур конунг был самым любознательным человеком и хотел получать известия обо всех новых событиях, которые происходили в его королевстве и в других странах, где он только мог о них узнать»8 (МдШЬ saga, 252). Если бы автор «Саги о плаще», из которой приведена эта цитата, заменил одно собственное имя на другое, то дал бы ответ на вопрос, почему в Норвегии стали переводиться рыцарские саги.

Можно предположить, что образ короля Артура, как он нарисован Гальфридом, очевидно, показался более приемлемым норвежским переводчикам, чем образ анти-английски настроенного Кретьена, ибо именно он нашел отражение и в других рыцарских сагах. В идеализированных выражениях изображен король Артур в «Саге об Ивене»: «Знаменитый король Артур правил Англией. Как многие знают, он был впоследствии королем в Риме. Он был самым известным из королей, правивших по эту сторону моря и наиболее счастливым в друзьях после Карла Великого. Он был самым отважным рыцарем во всем христианском мире» (3-4)9. В сходных выражениях описан король Артур и в «Саге об Элисе и Розамунд» («Артур, конунг из Британии, известный конунг и счастливый победами», 41)10, и в «Саге об Эре-ке» («И когда конунг смотрит на это множество людей, думается

8 «Сага о плаще» цит. по: Mottuls saga / Bjarni Vilhjalmsson bjo til prentunar / Riddarasogur. Reykjav^k, 1953. Bd. I.

9 Здесь и далее, за исключением особо оговоренных случаев, «Сага об Ивене» цит. по: tvens saga / Udg. F. W. Blaisdell / Editiones Arnamagnsans. Ser. B. K0benhavn, 1979. Bd. XVIII.

10 «Сага об Элисе и Розамунде» цит. по: Elis saga ok Rosamundu. Mit Einleitung, deutscher Ubersetzung und Anmerkungen zum ersten Mal he-rausgegeben / Hrsg. E.Kolbing. 2 Auflage. Wiesbaden, 1971.

ему, что велики его сила и мощь, когда большая часть мира и могущественные хёвдинги ему служат, и радуется он теперь в своем сердце, но не гордится властью над воинами», 27-28)11.

В уже упоминавшейся «Саге о плаще» (Mottuls saga) вместо одной строки из французского «Лэ о плохо скроенном плаще» (bon roi qui tint / Bretaingne et Engleterre quite, 2-3)12 мы находим пространный панегирик этому правителю: «Артур конунг был правителем, самым известным всякого рода отвагой и мужеством, и обходительностью, и полным милосердия, и самой дружелюбной мягкости, так что никогда не было в мире правителя, более известного и счастливого в друзьях, в его дни во всем мире. Он был самым отважным [в обращении] с оружием, самым щедрым на дары, самым мягким в речах, самым мудрым в советах, самым добросердечным в милосердии, самым обходительным в поведении, самым благородным во всякой королевской власти, богопослушным в делах, добрым с хорошими, суровым с плохими, милостивым к нуждающимся, гостеприимным с приходящими к нему, таким совершенным в своей власти, что в нем не было злой воли или зависти, и никто не мог говорить языком, более полным хвалы, об огромном величии и славе его королевства» (Mottuls saga 252). Следует заметить, что интерполяция этого описания ничем не мотивирована в контексте саги, посвященной рассказу об испытании чистоты и верности всех дам при дворе короля Артура: когда сама королева Гвиневера оказывается уличенной в неверности, ее супруг не выражает никаких чувств, до конца оставаясь сторонним наблюдателем.

Данное сагами определение королевского или рыцарского идеала не имеет параллелей во французских романах, но напоминает перечень черт совершенного правителя, содержащийся в норвежском «Королевском зерцале» (Konungs Skuggsja). В этом сочинении воинская премудрость, энциклопедическая ученость (физика, география), и правила поведения облекаются в диалогическую форму - отец дает наставления своему сыну.

11 «Сага об Эреке» цит. по: Erex saga Artuskappa / Udg. F. W. Blaisdell / Editiones Arnamagnsans. Ser. B. Kbenhavn, 1965. Bd. XIX.

12 Текст лэ цит. по: Mantel et cor: Deux Lais du douzieme siecle / Tex-tes litteraires, XVI / Ed. Ph. E. Bennett. Exeter, 1975.

Предполагалось, что «Королевское зерцало» было сочинено высокопоставленным светским или духовным лицом, превосходно владевшим библейской экзегетикой, для наставления юных сыновей Хакона IV - Магнуса (1263-1280) и Хакона (ум. 1257 г.)13. Здесь приводится перечень тех качеств, которые необходимо иметь королю и его придворным: они должны любить Господа, стремиться к справедливости (rettvisi), правде (sannendi), миротворству (fridsemi), милосердию (miskunn), благоразумию (mannvit), хорошему воспитанию (sidgadi), обходительности (haveska), смирению (litillati), важность которого иллюстрируются несколькими библейскими примерами (Konungs Skuggsja 64)14.

Подобно «Королевскому Зерцалу», где содержится совет изучать иностранные языки, в частности, латынь и французский (latinu ok valsku), рыцарские саги, очевидно, были своеобразными учебниками придворного поведения, наставляющими правителя и его двор в традициях рыцарства и христианской морали.

Хотя многочисленные норвежские и исландские рукописи говорят о популярности «Королевского Зерцала» в эпоху Средневековья, его непосредственный источник трудно определить. Идеал правителя, представленный в норвежском «Королевском Зерцале» - правитель как человек богобоязненный, смиренный, мудрый, сдержанный, справедливый, милосердный, правдивый - во всех отношениях соответствует тому, каким хотели видеть государя Платон, Аристотель, Цицерон, а в эпоху Средневековья Иоанн Солсберийский и Фома Аквинский. Однако и в самой исландской традиции есть образцы дидактических сочинений, таких как, например, «Речи Хугсвинна» (Hugsvinnsmal, где hugsvinnr значит «мудрый умом»), пересказывающие латинский сборник двустиший «Disticha (или Dicta) Сatonis» языком «Старшей Эдды», - образная система и поэтический строй этого произведения восходят к эддическим «Речам Высокого».

13 Larson L. M. The King’s Mirror (Speculum Regale - Konungs Skuggsja). Translated from the Old Norwegian. New York, 1917. P. 51-60. Paasche Fr. Om Kongespeilets forfatter / Festschrift til Hjalmar Falk. Oslo, 1927. S. 170-181.

14 «Королевское Зерцало» цит. по: Konungs Skuggsja. Speculum Regale / Udg. Finnur Jonsson. K0benhavn, 1920.

Образ правителя, скорее всего сложившийся под влиянием «Королевского зерцала», в рыцарских сагах идеализирован до такой степени, что героические деяния, совершенные, согласно французским романам, другими рыцарями, приписываются королю. Артур в большинстве саг (кроме «Саги о плаще») выступает в роли борца за справедливость, защитника обиженных, великого воина, иными словами, в той роли, которая традиционно отводилась рыцарям его Круглого стола во французских романах.

Так, в «Саге о Тристраме» (гл. 71) подробно описывается история, не имеющая, как сказано в саге, прямого отношения к основному рассказу. Здесь идет речь о том, как король Артур стяжал себе такую славу, какой никогда не было ни у одного рыцаря, как он сражался со многими знатными воинами, одерживая славные победы, как он превзошел всех в доблести и рыцарском искусстве. Прослышав о мужестве короля, некий злой великан послал к нему слугу с просьбой срезать его бороду. Слуга объяснил Артуру, что его борода нужна великану для того плаща, который он сшил себе из бород побежденных им правителей. Великан обещал оказать бороде Артура почет и повесить ее выше всех прочих, ибо Артур, как ему известно, самый знаменитый из всех королей. Услышав дерзкую просьбу, король страшно разгневался и пожелал вступить с великаном в бой. В жестокой битве, длившейся с утра до поздней ночи, великан сложил голову. Своей храбростью король освободил от великана земли многих королей и отомстил за свою честь.

Из второй истории, приведенной в той же «Саге о Тристраме» (гл. 78), мы узнаем о победе короля Артура над другим великаном, опустошавшим поселения до горы Святого Михаила и причинявшим великий вред людям. На этот раз король вызывает его на бой по просьбе герцога, чью дочь великан раздавил, воспылав к ней страстью. Артур побеждает своего могучего противника, рассказчик же добавляет: «... однако великан, которого убил король, не имеет отношения к нашему рассказу, если не считать того, что он построил красивый грот, который так пришелся по вкусу Тристраму, словно был построен им самим»15.

15 «Сага о Тристраме и Исонде» цит. по: Saga af Tristram ok is6nd I Bjarni Vilhjalmsson bjo til prentunar I Riddaras6gur. Reykjavik, І953. Bd. I.

Несмотря на извинения рассказчика, трудно не заметить, что оба артуровских эпизода по тону и стилю не соответствуют остальной части саги. И в рассказе об отрезанных бородах, и в истории о расплющенной девушке присутствует не характерный для норвежских переводов рыцарских саг элемент бурлеска, превалирующий в исландском варианте «Саги о Тристраме и Исодд».

Комедийность, присущая упомянутым эпизодам из «Саги о Тристраме и Исонде», совершенно исчезает в «Саге о британцах», где те же истории присутствуют в больших подробностях и с некоторыми различиями. В первом эпизоде идет речь о том, что все правители, кроме короля Артура, посылают великану свои бороды по собственному согласию как выкуп за то, чтобы он оставил их в живых. Победив великана, Артур отнюдь не возвращает освобожденные им страны их законным правителям, как подразумевается в «Саге о Тристраме», но присоединяет их к своим собственным владениям. Он предлагает побежденным рыцарям выбор: завоевать свои бороды в бою с ним или стать его ленниками и платить ему дань. Во втором эпизоде опускаются натуралистичные подробности гибели девушки.

Поведение короля Артура в этих двух эпизодах из «Саги о Тристраме и Исонде» и в «Саге о британцах» тоже отличается от остальных переводных рыцарских саг, где, в отличие от романа Васа или «Истории королей Британии» Гальфрида Монмутского, никогда не идет речь о том, что он мстит за нанесенное оскорбление, вступается за обиженных, убивает великанов и сражается сам. Напротив, в переводных сагах обычно описывается, как король Артур или пирует (в «Саге о плаще» и в «Саге об Эреке»), или отдыхает с королевой (в «Саге об Ивене»), или отправляется на охоту (в «Саге об Эреке» и в «Песни о Януале»), или едет к чудесному источнику (в «Саге об Ивене»). И в тех, и в других сагах король прославляется за все возможные добродетели и является воплощением всех мыслимых совершенств.

Любые слабости правителя, ошибки, проявления не самого достойного поведения последовательно убираются, скрываются или перетолковываются скандинавскими авторами. Так, если в романе «Ивейн» Артур поручает Кею заботу о королеве и потому оказывается виновным в ее похищении, то в «Саге об Ивене» не

Артур, но сама Г виневера изображается повинной в том, что вверила себя попечению Кея и тем навлекла на себя беду (ok vist var Ып hemsk ег Ып gaf sik I geymslu puiliks riddara, 113). Роман Кретьена «Рыцарь телеги, или Ланселот», где Артур оказывается униженным дважды (вспомним и о совершенном королевой прелюбодеянии, и о ее похищении), а главный герой подчас изображается в иронических положениях, оказался весьма знаменательно обойденным вниманием норвежских переводчиков.

Идеализация образа правителя проявляется даже на стилистическом уровне в частом использовании приема конденсации суперлативов: «известнейший» - Ыпп fr№gasti, «отважнейший» -Ыпп vaskasti, «мягчайший» - Ыпп mildasti, «кротчайший» - Ыпп bl^дasti, «искуснейший в советах» - Ыпп hagraдasti, «любознательнейший» - Ыпп forvitnasti, «счастливейший в друзьях» - Ыпп vimжlasta, «добрейший» - Ыпп gддgjamasti, «самый обходительный» - Ыпп siдugasti, «самый благородный» - Ыпп t^guligasti. Возможно, это связано с тем, что в норвежском обществе, где независимая придворная знать ранее не существовала, королю предназначалась особая роль. Появление литературных портретов короля Артура, моделирование этого образа по описаниям знаменитых скандинавских конунгов, идеализация, повлиявшая на трактовку образов других персонажей рыцарских саг, скорее всего, объясняются желанием скандинавских правителей, начиная с норвежского короля Хакона Хаконарсона (1217-1263), во время правления которого создаются первые переводы рыцарских романов, уподобить себя легендарному правителю Британии.

Как известно, первым произведением, переведенным по приказанию короля Хакона на норвежский язык, была «Сага о Тристраме». Сага открывается описанием Канелангреса, отца героя, вновь заставляющим вспомнить те литературные портреты правителей, которые получили распространение при дворе короля Хакона: «В Бретани жил юноша, самой привлекательной наружности, более всех наделенный богатыми дарами, могущественный, владеющий богатыми замками и городами, искусный во многих науках, самый совершенный в рыцарстве, всех превосходящий в доблести, мудрый и осмотрительный в речах и поступках, прозорливый и проницательный, далеко превзошед-

ший во всем всех людей, живших в то время в королевстве, и звали этого рыцаря Канелангрес. Он был суровейшим с суровыми и жесточайшим с жестокими. Он содержал при себе столько преданных рыцарей и отважных дружинников, что, будь их у него больше, его казны могло бы не хватить. Он был столь щедр на дары, столь приветлив в обращении и столь отважен в сражении, что завоевал такие обширные владения, благодаря своему мужеству и умении в битвах, и собрал такую большую дань со своих врагов, что через несколько лет его мощь и власть увеличились вместе с его богатством» («Сага о Тристраме», 3-4).

Приведенное описание героя крайне похоже на образ короля Артура, создаваемый рыцарскими сагами. Здесь вновь говорится о юности и красоте героя (ср. в портрете короля Артура из «Саги о британцах»: «высок ростом, пригож лицом» - mikill а vбxt, vжnn at а1Ш); о его превосходных качествах, обозначенных при помощи суперлативов, тождественных или синонимичных тем, что встречались в «литературных портретах» правителя («самый привлекательный» - Ыпп fr^дasti, «самый выдающийся» - Ыпп vildasti, «совершеннейший» - Ыпп rбskvasti, «превосходнейший» - Ыпп бruggasti, «самый щедрый в дарах» - Ыпп vildasti г gjбfum, «самый приветливый» - Ыпп astsamasti); о его мудрости и прозорливости: vitr ok varr I mдagerдum, forsjall ok framsym (ср. в портрете короля Артура из «Саги о британцах»: мудрый человек по своим знаниям - spekingr at viti, надежный и прозорливый - fastnжmr ok forsjall)^; о его хорошем обхождении с друзьями и непримиримости к врагам («суровейший с суровыми и жесточайший с жестокими» - Ыпп harдasti hбrдum ok Ыпп grimmasti grimmum, ср. в описании короля Артура из «Саги о плаще»: «добрый с хорошими, суровый с плохими» -mjйklyndur gддum, harдur Шит, а также из «Саги о британцах»: «веселый и добрый с друзьями, но суровый к недругам» - glaдr ok goдr vinum, еп grimmr дvinum). В связи с последней аллитера-тивной формулой следует заметить, что она встречается и в сагах об исландцах (ср. в «Саге о Ньяле» о Снорри Годи: hann var gддr vinum s^num, еп grimmr дvinum, 114)16 и регулярно добавля-

16 Brennu-Njals Saga / Einar Ol. Sveinsson gaf it. Bd. XII. Islenzk Fornrit. Reykjav^k. Bl. 287.

ется в переводах в описаниях правителя (ср. песнь «Наборес» из собрания «Стренглейкар»: Naboreis var einn riddare curteis ok vaskr ok vapndiarfr, grimr uvinum, godgjarn vinum11 - «Наборес был куртуазным рыцарем, смелым и отважным с оружием, суровым с недругами, добрым с друзьями», в оригинале сказано: pruz e curteis, hardi e ferK). В «Саге о Тристраме и Исонде» эта формула тоже добавлена переводчиком.

Если «Сага о Тристраме», действительно, была первым произведением этого жанра, переведенным в Скандинавии, то можно предположить, что именно к ней восходит тот способ описания правителя, который мы находим в других сагах и который был использован скандинавскими авторами в изображении остальных персонажей рыцарских саг.

Почти все герои рыцарских саг описываются значительно более «комплиментарно», чем соответствующие персонажи романов. В «Саге о Парсевале», например, юный герой Кретьена изображается зрелым и рассудительным рыцарем. Даже злодей Кламадий (домогающийся Бланкифлур, возлюбленной Парсева-ля), судьба которого у Кретьена не раскрывается (сообщается, что он оставался с королем Артуром до конца дней, 2908-2909), становится в «Саге о Парсевале» образцом мудрости, рыцарской доблести, щедрости и обходительности: «он был высоко и достойно почитаем всеми, всей дружиной конунга, за рыцарство, был богат имуществом и отважен с оружием, щедр на дары, разумен в советах, мягок в речах, испытан в доблести, известен и полностью совершенен» (Parcevals saga, X.27)19. Нетрудно заметить, что в описании Кламадия вновь воспроизводится тот же стереотипный набор превосходных качеств героя (ср. например, в описании короля Артура: «отважнейший» - hinn vaskasti, «са-

17 Тексты из собрания «Стренглейкар» цит. по: Strengleikar: an Old Norse Translation of Twenty-One Old French Lais. Edited from the Manuscript Uppsala De la Gardie 4-7 - AM 666b, 4o / Ed. R. Cook, M. Tveitane. Norsk historisk kjeldeskrift-institutt. Norrane tekster, 3. Oslo, 1979.

18 Le lai de Nabaret / Ed. P. Skеrup // Revue Romane. Vol. 8. 1973. P. 262-271.

19 Текст «Саги о Парсевале», за исключением особо оговоренных случаев, цит. по: Riddarasogur. Parcevals saga. Valvers ^attr. ivents saga. Mfrmans saga / Hrsg. E. Kolbing. Strassburg, 1872.

мый щедрый на дары» - hinn mildasti at gjofum, «мягкий в речах» - blidasti i ordum, «известнейший» - hinn fragasti, «богатый» - audigr; ср. также в описании Канелангреса упоминания о «рыцарстве» - riddaraskap, «доблести» - drengskap). Очевидно, даже отрицательные персонажи оказались вовлеченными в процесс идеализации, затронувший всех героев рыцарской саги.

Сходное с приведенным формульное описание приводится также в прологе к норвежскому переложению лэ Марии Французской, где о безымянных, но идеальных героях прошлого говорится, что они были lustigur i velom sinom glagsynir i skynsemdom. Hygnir i radagardom vaskir i vapnom haverskir hirdsidum millder i giofum ok at allzskonar drangskap hinir fragiazto - «искусные в умении, разумные рассудком, отважные с оружием, обходительные в придворных обычаях, великодушные с дарами и известнейшие в знатности всякого рода» (Strengleikar, 4). Можно заметить, что здесь вновь перечисляются те же самые качества: отвага, великодушие, мудрость, обходительность, присущие всем героям (от рыцаря до короля) в идеальном мире куртуазного романа.

Одной из главных рыцарских добродетелей почитается в рыцарских сагах смирение, приписываемое в «Саге об Эреке» даже королю Артуру. На свадьбе Эрека Артур окидывает взором толпы служащих ему людей и понимает, что подчинил себе почти весь мир, «но не гордится властью над воинами» (en miklar sik eigi af pegna valdi: Erex saga, 28).

В соответствии с описанным идеалом изображается и Га-вейн, именуемый в «Саге о Парсевале» Вальвеном. В отличие от романа Кретьена, где в комических выражениях рассказывается

о том, как Гавейн вместе с дочерью Тибо из Тинтажеля, швыряющей в нападающих шахматными фигурками, обороняется от разъяренной городской толпы (5952-6011), в «Саге о Парсевале» говорится, что Вальвен в одиночку храбро выдерживает натиск противников. Если в романе сцена осады башни изображена так, будто бы «увидена глазами обороняющихся»20, то в саге подобный субъективизм точки зрения совершенно невозможен: все описывается предельно объективно самим автором. Более того, в

20 Михайлов А. Д. Французский рыцарский роман и вопросы типологии жанра в средневековой литературе. М., 1976. С. 188.

«Саге о Парсевале» Вальвен оказывается наделенным добродетелью, которая никак не свойственна французскому Гавейну, но, несомненно, входит в скандинавское представление о рыцарском идеале - litillati - «скромность, смирение, самоумаление». Характерные для его образа черты суммируются в рифмованных строках: «рыцарство со смирением, куртуазность с прекрасной мягкостью» - riddaraskap meд litillati, kurteisi med fдgru b^lati: Parcevals saga, 277)21. Похожие сентенции, нередко рифмованные, часто добавляются переводчиками рыцарских саг.

Отвечают скандинавскому рыцарскому идеалу те советы, которые дает герою «Саги о Парсевале» его мать. Она просит его быть богобоязненным (guдhraddr), «смиренным с хорошими людьми» (ver litillatr viд gддa men), честным и верным (trur ok hollr), не лезть в чужие дела (ofhlutsamr), быть приятным (vaginn), особенно с женщинами, всегда готовым последовать благому совету, от кого бы он ни исходил (nem gott hverr sem kenna vill), быть добрым к тем, кто делал ему добро (mun pann meд gддu er per gott gerir), избегать глупых выходок (haf pik eigi

і heimsku ahlaupum), не убивать на поединке побежденного противника (faer pu sigrat einn mann і einvigi, pa drep hann eigi), быть с хорошими людьми или одному (Fa per annathvart gддan felaga epa дngvan: Parcevals saga I.4-5). Нетрудно заметить в этом наставлении влияние скандинавских дидактических сочинений, таких, как «Королевское зерцало» (а возможно, даже таких, как «Речи Хугсвинна» или «Речи Высокого»)22.

Конечно, в «Речах Хугсвинна» или в «Речах Высокого» нет речи о той добродетели, которая изображается в рыцарских сагах как одна из главных, - смирении (litillati). О нем говорит Парсевалю его наставник - отшельник, у которого он проводит Пасху: «Будь смиренным и готовым помочь всем нуждающимся» (Ver litillatr okpjdnostufullr дllum purftugum, XVIII.52).

21 В данном случае текст «Саги о Парсевале» цит. по: Parcevals saga I Bjarni Vilhjalmsson bjo til prentunar I Riddarasбgur. Reykjavik, 1951. Bd. IV. Bl. 277.

22 О влиянии «Королевского Зерцала» на «Сагу о Парсевале» см. подробнее: Barnes G. Parcevals Saga: Riddara Skuggsja? II Arkiv fбr nordisk filologi. 1984. Bd. 99. S. 49-62.

Об этой добродетели идет речь в эпизоде сражения Парсе-валя с гордым рыцарем, где акценты расставлены иначе, чем в романе Кретьена. Если в романе упоминается только имя противника героя - Orguelleus (Г ордый) de la Lande, который вынужден просить у Персеваля пощады (Que li Orgueilleus de la Lande / Recroit et merchi li demande, 3931-3932)23, то в саге троекратный повтор слова dramblatr - «гордый, высокомерный, заносчивый» подсказывает, что всю сцену следует понимать не только в буквальном плане. Речь здесь идет, очевидно, о победе, одержанной смирением над гордыней: «и гордый рыцарь утомился, и тогда гордый запросил мира и милосердия, и его гордыня пала, и он стал по необходимости смиренным» (ok maddist hinn dramblati riddari, ok baд pa dramblatr friдar ok miskunnar, ok fell pa allt dramblati hans ok ge^ist na^igr litillatr, XIII.13). Приведенные контексты почти не имеют параллелей в романе Кретьена24.

Скорее всего, смещение акцентов объясняется в данном случае тем, что переводчиками французских лэ и романов были, как уже говорилось, скандинавские клирики, несомненно, прекрасно знакомые не только с исконной саговой традицией, но и с традицией агиографии, проповеди и exempla.

Вполне возможно, что герой «Саги об Ивене» наделяется добродетелью смирения (litillati) тоже под влиянием традиции духовной литературы. Так, после представления баронам герой «из смирения и для того, чтобы почтить ее положение, сказал, что хочет сесть у ног» Лодины (herra Ivent sakir litilletis ok ath

23 Роман Кретьена де Труа «Персеваль» здесь и далее цит. по: Le Conte Du Graal (Perceval) Chretien De Troyes I Ed. F. Lecoy, Paris, І975.

24 Исключение составляет упоминание в «Романе о Персевале» о смирении в наставлении, получаемом героем от святого отшельника: «Dieu aime, Dieu croi, Dieu aeure, II Preudome et preudefeme honeure, II Contre les provoires te lieve; II C’est uns services te lieve; II C’est uns services qui peu grieve, II Et Diex l’aime par verite II Por che qu’il vient d’umelite» (6459-6464) - «Господа возлюби, в Господа веруй, Господа чти, II Почтенных мужей и дам уважай, II Перед священниками вставай; II Вставать — это одна из обязанностей; II Это обязанность, которая малозатруднительна, II И Господу она поистине любезна, II Ибо это делается из смирения».

tigna swmd hennar liez villa sittia hia fotum hennar, 64). Образ героя претерпевает в этой саге и другие изменения. Все эпизоды, где проявляются поспешность героя, отсутствие чувства меры, эгоистичность, гордыня (преследование смертельно раненого Эскладоса, высокомерный отказ посетить Артура, недостойное поведение по отношению к его верной союзнице Люнете), перерабатываются в саге до неузнаваемости. Если в романе говорится, что Ивейн, преследующий Эскладоса и устремляющийся в его замок, действует «в спешке» (de randon, 880) и напоминает «ястреба, преследующего журавля» (878-884), то сравнение с ястребом в саге сохраняется, а упоминания о поспешности героя, о том, что он ведет себя «глупо» (folemant, 934), а его противник «мудро» (sagemant, 933)25, отсутствуют.

В отличие от героя Кретьена, который не всегда вполне честен, особенно с дамами, Ивен в саге неизменно прям и правдив. Так, если в романе герой, желая увидеть Лодину, делает вид, что хочет посмотреть на похороны ее мужа (1271-1281), то в саге он не скрывает истины (Ивен спрашивает Люнету: «можешь ли ты сделать так, чтобы я смог увидеть ту, что проходит через палаты?» - uuildir pu suo uel gera at ek matta sia <...>pti er her geck i gegnum hollina, 36-37). Ивен в саге, в противоположность герою французского романа (см. авантюру в замке Злоключений, 5750-5755), никогда не дает тех обещаний, которые не может выполнить: он не говорит владельцу замка Злоключенья, что собирается вернуться и жениться на его дочери.

Легко заметить, что, прежде всего, изменению в рыцарских сагах подвергаются те образы героев и тот способ изображения их отношений, который определяется кодексом куртуазной любви. В романе Кретьена «Эрек и Энида», например, мотив служения рыцаря даме особенно ясно выражен в последнем приключении героя - битве с Мабонагреном, вечным стражем и одновременно пленником в заколдованном саду его возлюбленной. Ма-бонагрен объясняет Эреку: «Так моя дама намеревалась держать

25 Роман Кретьена де Труа «Эрек и Энида» здесь и далее цит. по: Erec et Enide / Ed. M. Roques. Paris, 1952.

меня здесь долго, она не думала, что вассал, который когда-либо проникнет в сад, сможет победить меня. Потому она собиралась держать меня в своем плену до тех пор, пока я живу» (6090).

Сообразуясь с литературными вкусами скандинавской аудитории, которой эта ситуация полного порабощения рыцаря женщиной должна была показаться немыслимой, автор саги добавляет свое объяснение странному поведению дамы: enn hennar faдir er Tracon jarl af Acusborg, rikr ok mikill kappi - «ее отец -Тракон ярл из Акусборга, богатый и очень большой человек», а потому она боялась, что когда людям станет известно о ее браке с простым рыцарем, то «ее отец со многими людьми победит» его, если узнает, где он находится (hennar faдir mundi mik meд miklu fjolmenni vinna ef hann vissi hvar ek vara: Erex saga, 66.3). Таким образом, поведение дамы и рыцаря изображается не как обусловленное куртуазной любовью, но как мотивированное вполне естественным чувством страха и не в последнюю очередь социальным неравенством - брак с человеком, низким по происхождению, наносит урон репутации и чести супруги.

Забота о репутации, добром имени, несомненно, играет важную роль в континентальном рыцарском романе, но не является единственной движущей силой, определяющей поведение героя. В рыцарских сагах стремление восстановить честь, отомстить за нанесенное оскорбление становится, как и сагах об исландцах, нравственным императивом. В «Саге об Ивене» герой скорбит не только о потере любимой и не об утрате «радости и утешения» (la joie et le solaz, 3542), как герой Кретьена, но о потере чести, о том, что нанесен урон его репутации: Ek hefi tynt huggan ok fagnaдi minum ok um snuit af sjalfдlдum glap vising minni і vesald, tign minni і tyning («Я лишился рассудка и радости и потерял честь из-за своей собственной ошибки, я уничтожил свое высокое положение», 78.18). В той же саге Калебран, говоря о своей неудаче с рыцарем-хранителем источника, горюет (в отличие от Калогренанта во французском романе, 579) не о том, что рассказал о своем позоре и выставил себя на посмешище, но о том, что победивший рыцарь нанес урон его чести (19.11). Если герой «Саги об Эреке», рассказывая королеве о том, как карлик

ударил его, признается, что страшнее всего для него была невозможность отомстить (enn su pd einka verst, er ek po^a ekki at hefna min 8.12), то герой французского романа просит сочувствия (Mes nus nel me doit reprochier; I Que trestoz desarmez estoie, 238 -«никто не должен меня упрекать, я был совершенно безоружен»). Право на месть, забота о чести, стремление не уронить себя во мнении окружающих, как многократно исследовано и описано в литературе, являются главными движущими силами в исландских сагах, воздействие которых рыцарские саги испытали не в меньшей степени, чем влияние куртуазного романа.

Трудно не заметить, что персонажи рыцарских саг так же мало эмоциональны, как и герои саг об исландцах. Если в романах Кретьена персонажи легко приходят в ярость, открыто выражают свое горе, радость, раскаяние, любовь, то в саге герой всегда серьезен, суров и движим чувством долга чаще, чем какими-либо иными чувствами26. В отличие от Ивейна, который негодует, узнав, что Артур сам желает возглавить поход к волшебному источнику Эскладоса, боится, что вся слава победы может достаться Кею или Гавейну, и потому без размышлений

26 Эмоциональные монологи героев, пропускаемые или сокращаемые рыцарскими сагами, можно отнести к характерным чертам романов Кретьена де Труа. Приведем монолог героя из романа «Ивейн»: «Que faz je, las, qui ne m’oci? I Comant puis je demorer ci I Et veoir les choses ma dame? I An mon cors por qu’areste l’ame? I Que fet ame an si dolant cors? I S’ele s’an iere alee fors, I Ne seroit pas an tel martire. I Hair et blasmer et despire I Me doi voir mout et je si faz. I Qui pert la joie et le solaz I Par son mesfet et par son tort, I Mout se doit ben hair de mort. I Hair et ocirre se doit. <...> Et je doi la mort redoter, I Qui a duel ai joie changiee?» - «Увы, почему я не убиваю себя? Как я могу оставаться здесь созерцать владения моей госпожи? Как может моя душа оставаться в моем теле? Что делать моей душе в таком несчастном теле? Если бы душа покинула его раньше, она так не страдала бы. Мне должно ненавидеть, проклинать, презирать себя, и я делаю это. Тот, кто теряет радость и утешение из-за собственного проступка и ошибки, должен ненавидеть себя до смерти. Ненавидеть и убить себя он должен. <...> Почему я должен бояться смерти, я, который превратил свою радость в горе?» (Kristian von Troyes Yvain 35333545, 3552-3553).

бросается навстречу опасности (677-722), герой саги сначала обдумывает все услышанное (ok nu hugsadi Ivent sitt mal, 23), а затем решает отправиться в одиночку.

Ивен в саге больше похож на уравновешенного, рационального героя английского рыцарского романа «Ивейн и Га-вейн» (XIV в.), среднеанглийского переложения французского романа, чем на персонажа Кретьена27. Характер английского героя определяется одной чертой - верностью (trawpe), и именно эта добродетель движет им во всех его приключениях. Сходным образом подвиги скандинавского героя тоже мотивированы преимущественно его заботой о чести и желанием доказать свою доблесть.

Можно заключить, что описание персонажей рыцарских саг значительно ближе к тому, как изображались герои в сагах

об исландцах (в которых чувства героев раскрываются через их собственные поступки и суждения окружающих), чем к способам характеризации, принятым в континентальных романах с

27 Рассказ о борьбе чувств, которые испытывал Ивейн перед поединком с Гавейном (Yvain, 5998-6107), полностью опущен в английской поэме и крайне сокращен в норвежской саге (Ivens saga, XIV.16). Подобно среднеанглийскому переводу «Ивейна», в котором первый монолог героя, занимающий в оригинале строки І302-І540, редуцируется до сорока строк (Ywain and Gawein 869-908), норвежская «Сага об Ивене» сокращает его до нескольких строк (Ivens saga IV.14-15). Психологическая сложность характера Лодины, в частности, переход в ее душе от ненависти к любви к убийце мужа и решение выйти за него замуж (Yvain, 1735-1780), совсем не интересует автора английского перевода и почти не занимает создателя норвежской саги (Ivens saga, V.18). И в саге (Ivens saga VTII.124), и в среднеанглийской поэме (Ywain and Gawein, 1455-1478) сохранена лишь суть обращенного к Ивейну увещевания Гавейна покинуть Лодину (Yvain 2484-2538). И в саге, и в английском переводе отсутствуют описание ухаживания Га-вейна за Люнетой («Солнце и Луна», Yvain, 2395-244І), изображение красоты дочери хозяина (авантюра в замке Злоключений, Yvain, 53745396), рассуждение Люнеты об искреннем и лживом возлюбленном (Yvain, 2722-2741). Как и среднеанглийский перевод «Ивейна», и норвежская «Сага об Ивене» (во всех перечисленных случаях), рыцарские саги почти никогда не указывают, где именно они допускают вольности в обращении с текстом источника.

их внутренними монологами, позволяющими читателю составить представление о состоянии души персонажа. Изменения, внесенные авторами саг в раскрытие образов героев, вероятно, обусловлены стремлением создать характеры, более отвечающие представлениям скандинавской аудитории, чем французские персонажи.

Не исключено, что на способы изображения персонажей, особенно правителей, могла повлиять традиция историографии, откуда, возможно, была заимствована историческая рамка: в «Саге о Ивене», например, Артур изображается как вполне реальное историческое лицо, ср. «Здесь начинается сага о том замечательном Ивене, который был одним из его воинов. Знаменитый король Артур правил Англией, как известно многим людям. Он потом стал правителем Рима».

Не менее сильное влияние, вероятно, оказали исконные саги об исландцах с характерным для них суммированием биографии персонажа, которому не суждено было более появляться на страницах саги; королевские саги, где содержатся многочисленные портреты исторических деятелей (ср., например, «Круг Земной» Снорри Стурлусона), а также «Королевское Зерцало», созданное при дворе Хакона Хаконарсона для наставления его юных сыновей.