CC BY
190
ВЕСТНИК МОСКОВСКОГО УНИВЕРСИТЕТА. СЕР. 9. ФИЛОЛОГИЯ. 2009. № 1
У.Ш. Магомедов
РОМАН А.С. ПУШКИНА «КАПИТАНСКАЯ ДОЧКА» В ОТНОШЕНИИ К ПОЭТИКЕ ИСТОРИЧЕСКОГО ПОВЕСТВОВАНИЯ В ПРОИЗВЕДЕНИЯХ ЕВРОПЕЙСКИХ РОМАНТИКОВ
В 1836 г. выходит в свет исторический роман А.С. Пушкина «Капитанская дочка». Это время, когда русское образованное общество находилось под впечатлением от романов В. Скотта. В писательской среде популярность «шотландского чародея» выразилась в появлении «толпы подражателей» (Акад. XI, 92).
В. Скотт был не единственным автором, разрабатывавшим жанр исторического романа, который в России воспринимался по преимуществу как приключенческий. Интерес к истории, ее философскому осмыслению (и как следствие к историческому роману) вообще свойствен писателям начала XIX в.1 Вслед за Скоттом в этом жанре начинают писать крупнейшие романисты западной литературы - Бальзак, Гюго - во Франции, Мандзони - в Италии, Ф. Купер - в США. Большинство из них указывают на Скотта как на своего учителя.
Особенно остро (в силу известных причин) проблема постижения истории стояла перед французскими романистами2. В отличие от Скотта, вдохновленного по преимуществу легендами о прошлом, они мыслили категориями современности; их занимали последствия революции, проблема прогресса в историческом развитии европейской цивилизации. Так были созданы романы Гюго, Бальзака, Мериме, А. де Виньи.
Возникновение исторического романа в России относится к 1830 гг., когда попытку художественного осмысления одного из значимых событий русской истории предпринял М.Н. Загоскин. Его роман «Юрий Милославский, или Русские в 1612 г.» (1829) имел неслыханный в истории русской литературы успех. Ознакомившись с произведением Загоскина, Пушкин отметил «неоспоримое дарование» автора, которое, однако, «изменяет ему, когда он приближается
1 Историческая тематика сохраняла свою актуальность на протяжении всего XIX в. В результате многие исторические события были заново пережиты и осмыслены.
2 Пушкин планировал написать статью «О новейших романах», посвященную разбору произведений французских писателей. Поэт не успел воплотить свой замысел.
к лицам историческим» (Акад., XI, 93). Аналогичные замечания Пушкин адресовал И.И. Лажечникову. Признавая художественные достоинства его романа «Ледяной дом» (1835), поэт упрекал автора в несоблюдении «исторической истины» (Акад., XVI, 56), предостерегая, что в будущем (когда читатель ознакомится с историческими материалами) это может повредить произведению.
С учетом промахов и достижений своих предшественников3 Пушкин и создал русский исторический роман. Учитывал ли он западноевропейский опыт (опыт основателя этого жанра и французских романистов) создания произведений этого жанра? Если да, то как (в какой степени, каким образом) это отразилось на «Капитанской дочке»?
Теме «Скотт - Пушкин» посвящено немало исследований. В них можно выделить две антиномичные линии трактовки данной проблемы. Так, одни исследователи отмечают существенное влияние романов Скотта на пушкинскую прозу и даже выделяют «вальтер-скоттовский период Пушкина»4. Другие - напротив, исключают: «Нет ни одной мелочи, - утверждает автор первой монографии о "Капитанской дочке" Н.И. Черняев, - которая отзывалась бы подражанием В. Скотту. Зато весь роман свидетельствует о том, что Пушкин, наведенный В. Скоттом на мысль (курсив мой. - У.М.) воссоздать в художественных образах и картинах нашу старину, шел совершенно самостоятельно». Попутно Черняев заявляет, что замечание Н.Г. Чернышевского о том, что повесть возникла из романов Скотта, «по своей бездоказательности не заслуживает разбора»5. Однако же с «бездоказательным» замечанием критика были солидарны А.Н. Пыпин6, М. Гофман7, указывавшие на несомненную связь пушкинского романа с В. Скоттом.
3 Иного мнения относительно пушкинских предшественников придерживается А.И. Белецкий: «До "Капитанской дочки", - пишет он, - в русской литературе Пушкин не имел предшественников» (Белецкий А.И. К истории создания «Капитанской дочки» // Пушкин и его современники: Мат-лы и исследования. Л., 1930. Вып. 38/39. С. 192).
4 Якубович Д.П. «Капитанская дочка» и романы Вальтера Скотта // Пушкин: Временник Пушкинской комиссии. М.; Л., 1939. Вып. 4-5. С. 165. Отправной точкой для изложения своей позиции Д .П. Якубовичу служит фраза Белинского, назвавшего Савельича «русским Калебом» (Белинский В.Г. Собр. соч.: В 9 т. М., 1976-1982. Т. 6. С. 490). Однако, на наш взгляд, критик, давая такое определение, хотел отметить не заимствование Пушкиным этого образа или же факт влияния, как это пытается представить нам Якубович, но черту, характерную для этих героев - беззаветную преданность своим барам.
5 Черняев Н.И. «Капитанская дочка». М., 1987. С. 45.
6 История русской литературы: В 4 т. СПб., 1898-1899. Т. IV. С. 571-572, 370-374.
7 См.: ГофманМ.Л. «Капитанская дочка» // Сочинения Пушкина: В 6 т. / Под ред. Венгерова. СПб., 1910. Т. IV. С. 353-378.
Отмечая связь (на уровне сходных сюжетных положений) «Капитанской дочки» с произведениями В. Скотта, некоторые исследователи второй половины XIX в. делали «вывод» о подражательном характере пушкинского романа8.
В. Нейман, рассматривая аналогичность положений, общность героев Пушкина и В. Скотта, говорит не о подражании, но о своеобразном использовании Пушкиным сюжетных ситуаций, мотивов
9
шотландского романиста .
Близость сюжетных положений анализирует и Д.П. Якубович. Выделяя во вступительной части своей работы «вальтер-скоттовский период» в творчестве Пушкина, автор затем отчасти «исправляется»: признавая сходство ситуаций, деталей в «Капитанской дочке» и произведениях Скотта, Якубович подчеркивает, что в целом пушкинский роман, «задачи его построения, смысл его, взятый из русской действительности, из нашей истории образов - другой, принципиально новый, художественно высший»10.
Взвешенный подход в решении проблемы «Пушкин - Скотт» нашел отражение в работе Г.П. Макогоненко. Отвергая предложение Якубовича выделить «вальтер-скоттовский» этап в творчестве поэта, автор подчеркивает несостоятельность попыток установить зависимость ситуаций и образов «Капитанской дочки» от романов Скотта «на основе чисто формальных сопоставлений»11. Признавая влияние шотландского романиста на пушкинскую прозу, Макого-ненко говорит не о подражании, но об усвоении Пушкиным опыта Скотта и преодолении недостатков, свойственных его романам12.
Аналогичную позицию выражает А.А. Долинин, отмечающий, что «усвоение и преодоление уроков Скотта способствовало формированию нового стиля у позднего Пушкина»13.
Подобный взгляд проводится и в современных исследованиях14.
Создавая национальный исторический роман, Пушкин, разумеется, учитывал западноевропейский опыт создания произведений
8 См.: ГалаховА.Д. О подражательности наших первоклассных поэтов // Русская старина. 1888. № 1. С. 27.
9 См.: Нейман В. «Капитанская дочка» Пушкина и романы Вальтера Скотта // Сборник статей в честь Соболевского. Л., 1928. С. 440-443.
10 Якубович Д.П. Указ. соч. С. 196.
11 Макогоненко Г.П. «Капитанская дочка» А.С. Пушкина. Л., 1977. С. 26.
12 Один из «недостатков», который имеет в виду Г.П. Макогоненко, был отмечен еще Н.Г. Чернышевским: «Исторические романы Вальтера Скотта, - писал критик, -основаны на любовных приключениях - к чему это? Разве любовь была главным занятием общества и главною двигательницею событий в изображаемые им эпохи?» (Чернышевский Н.Г. Полн. собр. соч.: В 15 т. М.; Л., 1949. Т. 2. С. 84).
13 Долинин А. История, одетая в роман // Скотт В. Роб Рой. Л., 1980. С. 15. См. также: Долинин А. Пушкин и Англия. М., 2007.
14 См., напр.: ТелетоваН.К. Историческая достоверность и художественная правда у Пушкина // Пушкин: Исследования и материалы / РАН Ин-т рус. лит. (Пушкин. Дом). Т. ХУ1-ХУП. СПб., 2004.
этого жанра и отталкивался от него15. Романы Скотта стали для Пушкина «пищей души» (Акад., XIII, 121) еще в михайловской ссылке и находились в центре его внимания в период написания «Капитанской дочки»16. Что же так привлекало Пушкина в произведениях «шотландского чародея»?
«Главная прелесть романов В. Скотта, - по мнению поэта, - состоит в том, что мы знакомимся с прошедшим временем... современно, домашним образом» (Акад., XII, 195).
Именно так - «современно», «домашним образом» - изображены события в «Капитанской дочке».
Но связь пушкинского романа с В. Скоттом не исчерпывается общностью исторического метода. Немало общего можно обнаружить на сюжетном уровне. В «Капитанской дочке», как и в романах Скотта, основу сюжета составляет любовная интрига, строящаяся по схеме: потеря возлюбленной, ее поиски, счастливое спасение. Однако «любовь» у Пушкина не «главное занятие общества» и не «главная двигательница событий», но одно из основных средств раскрытия характера героев.
Главные герои у Скотта - вымышленные персонажи, в то время как историческим лицам отведена эпизодическая роль (Людовик XI в «Квентине Дорварде», принц Джон в «Айвенго»). Пушкин же в своем романе наряду с эпизодическими (Екатерина II) доверяет им и главные роли. Такова роль Пугачева, чей образ получил художественное осмысление, не противоречащее «исторической истине»17.
У обоих романистов один из главных героев - юноша, благородный, честный (Гринев; Фрэнк Осбалдистон («Роб Рой»)), и, что важно, почти не связанный ни с одной из сторон исторического конфликта, куда он попадает по воле случая. В любовном треугольнике такому персонажу противостоит соперник-антипод (Рэшли; Швабрин).
В своих романах Скотт сводит людей разных национальностей, убеждений, политических взглядов. В «Капитанской дочке» мы также видим столкновение мировоззрений и этических норм представителей разных слоев общества (например, Пугачев - Гринев).
15 Пушкин и не скрывает факт учета традиций в написании романа. В конце десятой главы «Капитанской дочки» читаем: «.. .Вдруг мысль мелькнула в голове моей: в чем оная состояла, читатель увидит из следующей главы, как говорят старинные романисты» (курсив мой. - У.М.).
16 В письме к жене от 25 сентября 1835 г. поэт писал, что читает романы В. Скотта, от которых в восхищении» (Акад., XVI, 51).
17 Заметим, что В. Скотт порой позволяет себе свободное обращение с историческими фактами. Так, в «Роб Рое» - вопреки исторической правде - в число активных заговорщиков якобитского мятежа 1715 г. автор включает и самого Роб Роя. Это дает основание адресовать пушкинское замечание об «исторической истине» и шотландскому романисту.
Следует отметить активно используемый обоими романистами мотив неузнавания, связанный со всякого рода переоблачениями героев. Данный прием является выгодным ходом для приключенческого романа: он создает эффект неожиданности и обманутого ожидания, что входит в авторскую концепцию.
Скотт и Пушкин, стремясь показать нравы и психологические типы людей описываемой эпохи, представляют исторических лиц с неожиданной стороны - «камерный» портрет предшествует « парадному». Гринев встречает в буран мужика, являющегося затем во главе мятежа; Маша Миронова рассказывает свою историю приветливой даме, оказавшейся императрицей. Близкие эпизоды можно найти и у Скотта: Дорвард, приехав во дворец, встречает почтенного буржуа, в котором позднее читатель узнает короля Людовика XI; Черный рыцарь, спасающий Айвенго на турнире, - Ричард Львиное Сердце.
У Скотта есть и искусственные (инициированные самими персонажами) случаи неузнавания: графини де Круа путешествуют инкогнито («Квентин Дорвард»); Айвенго тайно прибывает на родину и инкогнито участвует в турнире. Эти приемы обеспечивают занимательность и динамичность сюжета. Пушкин к этим приемам не прибегает: главное для него не сюжетная динамичность - и в этом он приближается к французским романистам - не событийная насыщенность, но характеры героев.
Герой исторического романа, как правило, неуязвим для различных влияний среды. Наделенный «иммунитетом» он действует однотипно, согласно заранее заданным чертам характера. Среда, по существу, предстает как «местный колорит» (couleur locale).
В пушкинском романе понятие среды расширяется - наряду с «местным колоритом» оно вбирает в себя психологию людей, особенности изображаемой эпохи и предстает (хоть и не всегда последовательно18) в тесной взаимосвязи с персонажами. Среда здесь обнаруживает свою сложную структуру: ее различные виды оставляют на характерах героев своеобразные «следы». (Да, «взрослые» философские суждения Гринева в диалогах с Пугачевым не вытекают из условий его воспитания и обнаруживают скорее самого Пушкина. Но в случае с Гриневым связь со средой проявляется в его приверженности к дворянской чести. «Метки» казацкой среды нетрудно обнаружить в характере Пугачева; гвардейская среда «ассимилировала» Зурина).
У Скотта среда не обладает движущими началами, которые бы постепенно, в зависимости от меняющихся обстоятельств, форми-
18 Если в образах Гринева-отца, Пугачева, Зурина, Ивана Кузмича и Василисы Егоровны отчетливо видна связь со своей средой, во многом определившей их характер, то образ Маши Мироновой не отражает окружающую ее среду; она словно не от мира сего; она - «вне» обстоятельств.
ровали характер героя. Главное для его романов - построение по типу «перемены мест действия», когда герои переходят (переживая при этом злоключения, сталкиваясь со смертельной опасностью) из одной среды в другую и ведут себя всегда одинаково - в соответствии с честью и человечностью.
Так построена и сюжетная линия Гринева19, на «биографию» которого нанизываются приключения стандартного типа. Все решает случай, который и формирует инициативу героя.
Как и у Скотта, повествование в «Капитанской дочке» имеет форму мемуаров главного героя. Но Пушкин усложняет повествовательную структуру - вводит Издателя, который и публикует гриневскую рукопись, снабдив эпиграфами и послесловием, дающими определенное представление и о самом Издателе, о его отношении к описываемым событиям. «Мемуарист» же предстает в двойной ипостаси: как действующее лицо и как рассказчик. Если герой Скотта пишет мемуары для близких (например, Фрэнк Осбалдистон в «Роб Рое» делится воспоминаниями со своим другом), то Гринев свои «семейственные записки» адресует читателю - он позиционирует себя как литератор.
Резкое различие между романами Скотта и «Капитанской дочкой» наблюдается в повествовательной манере. Вместо вальтер-скоттовских пространных описаний (пейзаж, быт), обилия тропов, замедляющих - вопреки событийной насыщенности - романное действие, удивительно лаконичный, порой трагедийный по напряжению стиль повествования20. Именно в этом (стилистическом) отношении наиболее ярко проявляется соревновательный принцип пушкинского творчества21.
Пушкина и В. Скотта объединяют важные аспекты осмысления истории. Оба автора пришли к сходным принципам изображения типов эпохи; оба автора выбирают трагические моменты в жизни народа.
Однако если романы Скотта повествуют о событиях «давно минувших дней» (они большей частью посвящены Средневековью), то Пушкин в «Капитанской дочке» обратился к событиям относительно недавним, табуированным для обсуждения официальными властями, - пугачевскому восстанию. Поэт первым осмелился нарушить
19 Н.Н. Петрунина и Г.М. Фридлендер определили такой сюжет как сюжет испытаний (см.: Петрунина Н.Н., Фридлендер Г.М. Над страницами Пушкина. Л., 1974. С. 120). Герой выдерживает испытание на честь и человечность.
20 Растянутость - существенный недостаток произведений Скотта, подмеченный Пушкиным. В своем дневнике 18 декабря 1834 г. поэт «в пользу будущего Вальтера Скотта» описывает бал в Аничковом дворце.
21 Намерение Пушкина «заткнуть за пояс Вальтера Скотта» отражено в рассказах Бартенева (см.: Бартенев П.И. Рассказы о Пушкине, записанные со слов его друзей... М., 1925. С. 35).
молчание о «маркизе Пугачеве»22, о «пугачевщине», обретшей в связи с кровавыми бунтами, вспыхивавшими в разных областях страны в начале 1830-х гг., чрезвычайную злободневность. Этим, очевидно, отчасти и обусловлено игнорирование Пушкиным характернейшего атрибута романов Скотта (свойственного и французским романтикам) - «тайны занимательности»23.
Историческая концепция Скотта имеет примирительный смысл. Она строится на оптимистическом представлении о том, что все события, даже самые ужасные, в конечном счете приводят к благу24. Провидение всегда исправит ошибки людей. На этом основаны моральные воззрения Скотта: совершая поступок, мы не можем предсказать последствия, но должны действовать так, чтобы не принести зла. Такой взгляд на исторический процесс нашел отражение и в его романах, воспевающих благородство, великодушие и неизменно заканчивающихся хеппи-эндом. Подобное мы встретим и у Пушкина: доброта и благородство - залог счастливого финала для Гринева и Маши. Швабрина же аморальность и измена долгу приводят на каторгу. Пушкин и Скотт часто ставят своих героев перед моральным выбором, причем для обоих авторов справедливостью является не следование букве закона, а милосердие и сострадание. «Милости, а не правосудия» ищет у императрицы Маша Миронова; сострадание движет Гриневым, переживающим за судьбу Пугачева; из сострадания Дорвард жалеет справедливо приговоренного Хай-раддина - исполнителя подлых планов Людовика. Стремление к справедливости, человечность, свидетельствующие о нравственном здоровье, - черта, общая для героев Скотта и Пушкина.
Помимо нравственного вывода историческая концепция Скотта привела Пушкина к другому открытию. Он отошел от принципов дотошной реставрации исторического периода и сделал акцент на воссоздании психологии людей описываемой эпохи. Скотт готов принести в жертву психологической правде историческую достоверность произведения, наполняя роман вымышленными персонажами и не имевшими места, но теоретически возможными событиями. Вымысел требовался для создания ситуаций, в которых мог бы проявиться характер героев. Вымышленные события содержатся и в «Капитанской дочке», мемуарная форма которой создает иллюзию достоверности.
Немаловажное значение в формировании моралистического кредо Пушкина имели воззрения французских романистов и историков, акцентировавших внимание на нравственной составляющей
22 Так бунтовщика называла Екатерина II.
23 Не до занимательности было - кровавые бунты начала 1830-х гг., вызвавшие у поэта болезненную реакцию, настраивали на иной лад.
24 Взгляд на историю как на процесс поступательного движения человечества был характерен и некоторым французским романтикам, в частности В. Гюго.
исторического процесса. Нравственный смысл происходящих событий они поставили в центр своих размышлений об историческом прогрессе.
По теме «Пушкин и французские романисты» основополагающими являются работы Б.В. Томашевского25, раскрывающие сложное отношение поэта к французской литературе, к школе «неистовой словесности» и ее отдельным представителям. О трудностях, связанных с разработкой данной темы, свидетельствует сам скудный материал, привлекаемый исследователем: фрагментарные высказывания поэта (преимущественно в письмах), его рисунки.
Заметный вклад в освещение рассматриваемой проблемы внесла Л.И. Вольперт26, сосредоточившая свое внимание на той роли, которую сыграли в творческом становлении Пушкина психологические искания французских романистов.
Рассматривая «Капитанскую дочку» в отношении к французским историческим романам, приходится говорить не о влиянии, но о точках соприкосновения27.
Французские романисты, отдавая Скотту дань восхищения, указывали и на недостатки его романов. Они внесли существенные «коррективы» в «вальтер-скоттовский» жанр. Так, Стендаль отмечал слабость шотландского романиста в знании человеческого сердца. Аналогичные замечания высказывал Бальзак, упрекавший Скотта за неумение делать выводы из истории. Сам же Бальзак в «Шуанах» изображает исключительные романтические страсти в противоборствующих лагерях и доводит драматическое развитие сюжета до гибели главных героев. А. де Виньи в романе «Сен-Мар» ставит в центр любовной интриги реального политического деятеля (чего избегал Скотт, отделявший романический интерес к событиям в жизни вымышленных героев от исторических персонажей), считая исторический и романический интерес равновесными. Мериме и Гюго, отталкиваясь от Скотта, разрабатывали чисто романтические варианты жанра. В «Хронике царствования Карла IX» любовные страсти постоянно переплетаются с политическими, а противоборствующие силы отличаются особым неистовством. Герои и Мериме, и Гюго (в «Соборе Парижской богоматери») вымышлены от начала до конца.
Французские романтики отказываются от следования историческому документу, свободно интерпретируют историю как историю нравов . Они решали новые задачи начала XIX в. - выдвигали на пер-
25 См.: Томашевский Б.В. Пушкин и Франция: Сб. ст. Л., 1960.
26 См., напр.: Вольперт Л.И. Пушкин в роли Пушкина. М., 1998.
27 Некоторые исследователи допускают возможность использования Пушкиным ряда сюжетных ситуаций, мотивов из французских романов, в частности из «Бюг-Жаргаля» Гюго (см., напр.: БелецкийА.И. Указ. соч.). На наш взгляд, здесь речь следует вести скорее о заимствованиях (и Пушкиным и самим Гюго) у В. Скотта.
вый план идею национального развития на основе ответственности за то, что совершает человек. Авторы французских исторических романов апеллируют к справедливости и великодушию; их герои стремятся к обретению высших нравственных ценностей. Такая позиция импонировала Пушкину. Однако игнорирование исторической правды (что наблюдалось у французских писателей) поэт рассматривал как существенный недостаток произведений исторического жанра. Интерес к нравственной проблематике - то, что сближает Пушкина с французскими романистами.
Нравственная составляющая является главенствующей в пушкинском романе, обнаруживающем усвоение «исторической» поэтики Скотта, а в интересе к нравам эпохи соприкасающемся с французскими романами.
Следует отметить, что французская школа «неистовой словесности» вызвала у Пушкина резкое неприятие. Главная причина - нескрываемое стремление писателей этой школы к ужасам, страшным сценам, неистовым (гипертрофированным) страстям. Пушкину было чуждо желание французских романтиков «занять и поразить воображение читателя» (Акад. XII, 69).
Итак, опираясь на «вальтер-скоттовские» сюжетные схемы и внешние приемы письма (эпиграфы из фольклора и старых писателей, приписывание собственных эпиграфов другим авторам, обрамление романа и проч.), Пушкин в «Капитанской дочке» раскрывает тему Пугачева и «пугачевщины». В тесной связи с этой темой в романе затрагиваются нравственные вопросы, имевшие чрезвычайную актуальность и для французских исторических романов.
Творческий опыт В. Скотта получил у Пушкина критическое осмысление: поэт выступил не подражателем, но продолжателем и новатором, создав (на соревновательной почве) совершенно оригинальное произведение, заложившее основы русского национально-исторического романа.
