CC BY
142
Ягудина О.В.
Оренбургский государственный университет E-mail: yagudina _ov@mail.ru
РОЛЬ СТАРООБРЯДЧЕСТВА В ОБЩЕСТВЕННО-РЕЛИГИОЗНОЙ ЖИЗНИ ОРЕНБУРГСКОГО И УРАЛЬСКОГО КАЗАЧЕСТВА (ВТОРАЯ ПОЛОВИНА XIX - НАЧАЛО XX в.)
В статье анализируется роль старообрядцев в общественно-религиозной жизни Уральского и Оренбургского казачьих войск в дореволюционный период. Кроме того, интересен вопрос о влиянии староверов на жизнь региона посредством участия в местном самоуправлении.
Ключевые слова: казаки, старообрядчество, общественно-религиозная жизнь, миссионерство, староверие, Уральское казачье войско, Оренбургское казачье войско.
Старообрядчество - сложное многогранное явление русской истории. Присущая старове-рию консервативность позволила сохранить религиозные традиции допетровской Руси.
Определяя старообрядчество как яркое общественно-религиозное явление российской истории, важно отметить, что оно также являлось неотъемлемой частью истории Оренбургского края. Данная территория со времени ее освоения считалась местом проживания большого числа староверов.
Интересен вопрос о роли старообрядцев в жизни региона. К сожалению, в дореволюционных, да и советских исследованиях, в редких случаях ставился вопрос о влиянии старове-рия на социальную жизнь и культуру, такой подход наметился только в конце XX века. В дореволюционных исследованиях предпочтение отдавалось изучению старообрядческого быта, традиций и обрядности.
Во многом это объяснялось тем, что большинство дореволюционных исследователей не делали акцент на изучении традиционности данного исторического явления, его идеологической стороны. Отождествление его с сектантством не позволяло выявить уникальные особенности религиозного мировоззрения староверов, которые, несомненно, отражались на их поведенческих моделях по отношению к окружающему миру.
Современная историческая наука при анализе старообрядчества делает основной упор на исследование роли данного религиозного движения в общественно-политической, культурной и социально-экономической жизни страны. На сегодняшний день движение староверов устойчиво трактуется как «мо-дернизационные процессы на периферии -
территориальной, вероисповедальной, социальной» [1, с. 18-19].
Неотделима история старообрядчества от истории уральских и оренбургских казаков. Являясь этнически самобытной группой, именно приверженность старым обрядам стала для них одной из главных характеристик уникальности. Проникнув во все сферы жизни, староверие отложило значительный отпечаток на хозяйственной и культурной жизни казачества. Среди казаков Яицкого (Уральского) войска к 1901 г. число старообрядцев составило 63346 (50%). В Оренбургском же войске число староверов к 1901 г. составляло 18341 (4,6%). Не зря старообрядцы называли Уральский край - «Новым Иерусалимом».
Первоначальные сведения о появлении староверов на данной территории относятся к началу XVIII века. Как отмечалось выше, наибольшее распространение староверие получило среди казаков Яицкого (Уральского) войска, которое в историко-культурологическом плане сформировалось как «особая этническая область, где старообрядчество было одним из главных составляющих ее культурных элементов» [2, с. 58]. Необходимо отметить, что религиозная идея помогала поддерживать их братство и дисциплину: «Насадители раскола сумели однажды и навсегда внушить казаку неразрывность существующих положений гражданских в войске с предметами церковными» [3, с. 197-198].
Консервативные чиновники во многих войсковых отчетах отмечали, что староверие на казачьей территории представляется «опасной язвой», которая укоренилась в войске при самом образовании его, а укреплению позиций староверия, по их мнению, способ-
ствует малочисленность православных церквей и духовенства.
В других местах империи при малочисленности старообрядцев наблюдался процесс смешения их с православными, а затем уже и вхождение их в лоно официальной церкви. В Уральском войске раскол искоренить оказалось гораздо труднее, поскольку абсолютное большинство казаков во второй половине XIX века придерживалось старых обрядов.
Непростым было положение вещей и в Оренбургском казачьем войске, несмотря на то, что число проживающих там староверов было значительно меньше, чем в Уральском.
Общественная жизнь казаков-старообряд-цев во многом определялась их религиозными представлениями. Религия, пронизывая все стороны жизни казачества, не могла не отложить свой отпечаток на отношение к окружающему миру и не повлиять на характер взаимоотношений с проживающими по соседству новообрядцами. В большинстве случаев старообрядцы ограничивали свое общение с представителями официального православия.
По вопросам церковным и общественным уральские раскольники контактировали не только со своими ближайшими соседями, как, например, со староверами, проживающими на территории Уфимской епархии, но и непосредственно с московскими старообрядцами, посылая своих представителей на конференции.
Ошибкой светской и духовной властей стало причисление старообрядцев к сектантскому движению. Исследователи данного вопроса уже в XX веке замечали, что такой подход свидетельствует о дилетантском отношении властей к староверам. В частности, это подвергалось критике В. Бонч-Бруевичем: «Нужно ли говорить о том, что происхождение русского сектантства и старообрядчества совершенно различно, и спутывать и то, и другое, подводя под одно наименование, значит еще больше усложнять этот вопрос народной жизни, который до сих пор далек от благополучного разрешения» [4, с. 222].
Наказной атаман Уральского казачьего войска А.Д. Столыпин (отец русского реформатора П.А. Столыпина) так же отмечал, что религиозные взгляды уральских казаков нельзя сравнивать с русским расколом, так как это два разных явления, «... раскол в Уральском войске есть безверие, а не фанатизм.» [5, с. 108].
На оренбургских староверах царское правительство особо акцентировало внимание. Связано это было с тем, что раскол, получивший распространение по большей части в среде уральского и оренбургского казачества, мог нанести существенный удар по позициям царизма на юго-восточных рубежах государства.
На борьбу с расколом был поставлен весь государственный аппарат - это было «профессиональное занятие церковных властей, в котором государственному управлению приходилось служить лишь карательным орудием» [6, с. 111]. Главная роль в этом вопросе отводилась целому штату миссионеров. Основными методами, используемыми миссионерами для борьбы со старообрядчеством, являлись миссионерские беседы - публичные и частные, а также распространение книг и брошюр противораскольнического характера.
Быт казаков-старообрядцев был настолько своеобразен, что во многом отличал их от живущих с ними рядом «никонианцев». Их традиции сформировались под воздействием казачьих нравов и представлений староверов, поселившихся среди казаков и привнесших «в их жизнь патриархальные средневековые устои» [7, с. 132].
Но все это было характерно для ранней истории староверия. Начиная с середины XIX века, представители ряда старообрядческих согласий начинают более активно участвовать в общественной жизни государства: благотворительная деятельность, участие в работе органов местного и центрального управления, религиозных дискуссиях с миссионерами государственной религии. Первоначальная замкнутость в общении с окружающими отошла на второй план и, чтобы выжить в новых условиях, им пришлось более активно заявлять о себе.
Важной особенностью жизни уральских казаков-старообрядцев, по мнению А.И. Изю-мова, была «сословная и хозяйственная замкнутость, а главное, политическое противопоставление центральной власти», все это способствовало «кристаллизации староверия в особую форму областнической идеологии» [2, с. 58]. Старообрядчество придавало всему войску характер «областнической сепаратности и исключительности», [2, с. 60] и необходимо также отметить, что религия помогала поддерживать их братство и некоторую дисциплину [8, с. 74].
На такой же позиции стоял В.Н. Витевский, считая, что стремление уральских казаков обособиться и стать полновластными хозяевами «.делало старину и старую веру привлекательной в глазах уральцев» [5, с. 7].
Долгое время в кругах российского общества бытовало мнение о староверах как о невежественных людях, их называли «темным», «отсталым», «некультурным» людом. Соответственно и к деятельности их относились «иронически пренебрежительно, совершенно отрицая его жизнеспособность в области культуры и цивилизации» [9, с. 57]. Сторонники данной позиции объясняют это тем, что именно засилье староверия привело к отсутствию на территории Уральского войска начальных учебных заведений вплоть до середины XIX века. Но при этом замалчивалось влияние на решение данного вопроса репрессивной политики правительства по отношению к старообрядчеству, когда они фактически попадали в ранг «изгоев» общества.
В Уральском войске неумеренная ревность епархиального начальства привела к плачевным результатам, вызвав недоверие и вражду среди казаков-старообрядцев. Поэтому светские власти старались действовать более осторожно. В отчетах губернатору неоднократно говорилось о том, что ввиду преобладания старообрядческого элемента в Оренбургском крае преследование раскола было бы лишь «бесплодной репрессией, свидетельствующей об отсутствии просвещенной терпимости», поэтому было предложено оградить уральцев особыми правилами как для пользы самого края, так и для избежания разногласий по данном вопросу между светской и духовной властью [10].
В.А. Перовский неоднократно заявлял, что правительственными репрессиями раскол в Уральском войске искоренить не удастся. В этом вопросе он был солидарен со священниками официальной религии и предпочтение отдавал «всеобщему просвещению», оговаривая, что этот процесс должен проходить постепенно и поэтапно [11, с. 467-473], так как раскол имел крепкие корни среди казаков. Продолжая эту мысль, они считали, что «. если бы. старообрядцы охотно отдавали детей своих в церковно-приходские школы, то новые поколения. выходили бы из школы, если не прямо православными сынами церкви, то, по
крайней мере, не фанатичными и упорными врагами ея, и чуждыми нелепых и крайних рас-коловоззрений» [12, с. 58]. Для того чтобы привлечь внимание староверов к таким школам, предлагалось больше внимания уделять дисциплинам религиозного характера, в особенности изучению Закона Божьего исключительно в подлинниках, а не по руководствам, разрешить использование двуперстного крещения при молитве [11, с. 467-473].
Но желающих учиться со стороны старообрядцев были единицы. Такую позицию они объясняли недоверием к местным единоверческим священникам. От земских и министерских школ староверов отталкивали слабость в них церковного элемента, преобладание «новомодных» способов преподавания. Нередко слышались жалобы от старообрядцев на то, что преподавание в народных школах ведется по книгам гражданской печати, тогда как они отдавали предпочтение церковно-славянским [11, с. 467-473].
Образование в начальной школе староверы заменяли обучением, проводившимся так называемыми «мастерами или мастерицами». В их качестве выступали в основном отставные казаки, вдовы, старые девицы, начетчики, поддерживающие патриархальные устои, что, несомненно, сказывалось и на самом образовании. Данное положение вещей неоднократно констатировалось в отчетах, и красной нитью проходила мысль, что малограмотные келейники и странники, занимающиеся преподаванием в таких школах «. укрепляют в детях изуверство.» [11, с. 467-473]. Занятия проводились по возможности тайно в частных домах казаков-старообрядцев.
Касаемо участия старообрядцев в общественной жизни, то еще в XVIII веке они лишились права выбора на общественные должности, старообрядческие браки считались недействительными, раскольникам предписывалось носить специальное одеяние - нагрудник, ферез, крашенную с лежачим ожерельем однорядку и сермяжный зипун со стоячим клееным козырем из красного сукна. Во второй половине XIX столетия вопрос признания гражданских прав и свобод староверов был далек от решения. Они были лишены права записи в купеческое сословие, запрещалось проведение крестных ходов, ста-
рообрядцам отказывали в праве представляться к наградам и отличительным знакам за благотворительность и т. д.
Хотя вплоть до конца XIX века отсутствовала профессиональная интеллигенция, в связи с этим в старообрядчестве не возникло ни политической идеологии, ни политического движения. Религиозная же идеология старо-верия отличалась осознанностью и глубиной, а необходимость в постоянной защите своих убеждений от нападок синодальной церкви являлось мощным стимулом для развития интеллектуальной деятельности. Тем более, активная общественная позиция также предполагала грамотность человека, его начитанность.
Ярко проявилась активность казаков-ста-рообрядцев в общественной жизни войска уже в конце XIX века, несмотря на постоянные препоны со стороны местных и центральных властей, которые во многом ограничивали возможность участия староверов в местном самоуправлении. Избрание на общественные должности давало возможность влиять не только на жизнь региона, но и оказывать помощь своим религиозным «братьям».
Представленные В.А. Перовскому сведения о распространении староверия в среде офицерства выявили количество раскольников, занимавших общественные должности, а также случаи злоупотребления служебным положением. Так, например, два офицера Оренбургского войска, придерживающиеся старо-верия, занимали должности заседателей полкового правления, на которых лежала вся полицейская и распорядительная по округу часть [13, с. 110]. В результате 26 января 1846 г. был издан указ Войскового правления, запрещавший избрание старообрядцев в станичные начальники и судьи. Со времени выхода вышеназванного указа наказной атаман был обязан вести подробные ведомости о числе чиновников, придерживающихся староверия.
Особо упорных раскольников запрещалось представлять на повышение по службе и допускать к войсковым должностям, в большей степени эти меры затрагивали уральских казаков как ярых приверженцев старообрядчества. Более того, в 1853 г. по ходатайству того же Перовского император разрешил не принимать в Оренбургское казачье войско лиц податного сословия из раскольников.
В первой половине 60-х гг. XIX в. временно исполняющий обязанности наказного атамана Оренбургского казачьего войска Е.И. фон Зенгбуш обратился с просьбой к губернатору об отмене запрета вступать каза-кам-старообрядцам в должность урядника, объясняя это нехваткой урядников в войске. В 1865 г. было разрешено производить казаков-староверов, относящихся к поповщинс-кой секте, в урядники [14]. Менее категоричная позиция поповцев к обществу открыла им возможность участия в общественной жизни не только на казачьей территории, но и в государственном масштабе. Известен атаман-старообрядец станицы Уйской Троицкого уезда, заседавший в I Государственной думе -Степан Семенович Выдрин.
По правительственным замечаниям все попытки не допустить старообрядцев к исполнению общественных должностей на практике встречали «... бесконечные и почти непреодолимые затруднения.». Связано это было с тем, что староверы от низших должностей «. весьма охотно отступаются, уплачивая незначительные денежные повинности в пользу исполняющих за них обременительные и неприятные обязанности», зато с большим рвением вступали в борьбу за высшие должности [15, л. 2].
Если же большинство в станицах принадлежало к господствующему вероисповеданию, то местное население всеми силами старалось не допустить старообрядцев на общественные должности. В особенности это проявилось в Троицком уезде, где в казачьих поселениях раскольников не допускали до баллотирования на общественные должности, этим и объясняется отсутствие служащих раскольников в данном уезде. Но по губернаторскому отчету за 1869 г. видно, что «при устройстве волостного правления. они всеми мерами старались или сами занять какие-нибудь должности, или выбрать православных, но таких лиц, которые по единомыслию с ними могли бы покровительствовать им» [16, л. 32-40].
Другим важным замечанием губернатора является то, что раскольники имели значительный вес в обществе в силу своего богатства. Наиболее ярко это проявлялось во время решения вопросов на волостных сходах, о чем свидетельствуют события, произошедшие в станице Рассыпной Оренбургского войска. Там ста-
ничный хорунжий Котельников, являющийся старообрядцем, чтобы отвлечь православных казаков от посещения по праздничным и воскресным дням церкви к Божественной литургии «собирает мирские сходки для решений общественных дел, или делает казакам ученья...» и на все напоминания священника официального православия, он ссылался «на положение о донском войске» [17, л. 1-1 об.]. Даже в день восшествия на престол императора Николая Павловича казаки станицы Рассыпной, вплоть до отставных, занимались учениями.
В одном из номеров «Оренбургского листка» за 1887 г. отмечалось сильное влияние подполковника Оренбургского казачьего войска (к сожалению, автор газетной заметки не называет его фамилии), состоявшего у старообрядцев в звании архиерея. Хорошая осведомленность в силу своего статуса в вопросах судопроизводства позволяла вышеназванному подполковнику «с особым умением скрывать свои действия, распространяя лжеучение среди других». В 1867 г. против него было возбуждено уголовное дело, но за недостатком доказательств было закрыто [18, л. 33 об. - 34].
Особую опасность при выборах на общественные должности представляли так называемые «тайные» последователи раскола, которые в большом количестве проживали на территории Оренбургского и Уральского казачьих войск. Старообрядцы различных толков и согласий, бежавшие из центральных районов государства, находили приют и некоторую свободу в проведении богослужений среди уральских казаков. «Уральские казаки, - подчеркивалось в одной из публикаций в «Оренбургских епархиальных ведомостях», - как ревнители старины, считали за особый подвиг дать у себя убежище гонимому за старое благочестие». Такое положение вещей констатировал В.Н. Витевский: «В то время как в других казачьих общинах требовалось, чтобы вступающий в них был христианин и давал обет без пощады убивать басурман, яицкие казаки не пренебрегали никем и отличались некоторой веротерпимостью... Когда Яик переполнялся всякого рода беглыми, войско позволяло всем, приходившим к нему жить добровольно, исповедовать свою веру..» [19, л. 111].
Необходимо отметить, что вопрос о «тайных» раскольниках стоял остро не только в
изучаемом нами регионе, это была проблема российского масштаба. Выявление их было делом случая.
Особенной общественной активностью отличались представители австрийского согласия. «Австрийцы», как их чаще всего называли, были поповцами, приемлющими бе-локриницкую иерархию. Священство данного согласия, по внешнему содержанию, более всего приближено к священству православной церкви, поэтому австрийское согласие рассматривалось властями как нежелательная альтернатива единоверию.
Обосновавшись на территории Оренбургского и Уральского казачьих войск в 1850-х гг., они вытеснили беглопоповцев, которые доминировали по численности в предыдущие годы.
В своих письмах Николаю II Победоносцев делал акцент именно на австрийских «лже-священниках», считая, что от них исходит угроза государству: «.Фальшивые архиереи -невежественные мужики с попами из мужиков и смущают народ, который . не умеет отличить настоящего архиерея от фальшивого. Если бы кто-нибудь из этих архиереев и попов вздумал представиться Вашему Высочеству -боже избави принимать их. Это имело бы самые вредные последствия» [20, л. 12 об.].
Начиная с 1880-х гг. старообрядцы-австрийцы стали организовывать тайные братства, назначать в разные места своих миссионеров, издавать брошюры и трактаты, «. наполненные клеветой и хулением на православную церковь и ея служителей» [21, л. 7-7 об.].
У австрийцев была хорошо организованная миссия, и их миссионеры, свободно разъезжая, с успехом насаждали плевелы австрийского учения. Существенным моментом являлось и то, что представители австрийского согласия считались одними из самых обеспеченных в среде староверов, что позволяло им, не обременяя себя финансово, организовывать миссионерскую деятельность.
Навлекая на себя наиболее пристальное внимание со стороны не только официальной церкви, но и со стороны правительства, представители австрийского согласия подвергались преследованиям, и, по мнению властей, данное старообрядческое согласие «может явиться опасностью, что эта община обратиться в народную, тогда как православная цер-
рами своего учения. В частности, в поселке Царевском и в смежных ему станицах Уральской области на рубеже XIX-XX вв. не имелось ни одного православного или единоверческого храма и это несмотря на то, что около половины населения данного поселка являлись старообрядцами, в большинстве своем относящимися к австрийскому согласию. В виду такого положения многие православные начинали посещать раскольничью молельню, где все богослужения совершались австрийскими священниками и «. под впечатлением. проповеди и пропаганды никем и ничем не стесняемых вожаков раскола, уловляемы, бывают, как люди малосведущие и темные.».
Подводя итоги, хотелось бы отметить, что староверческий фактор оказывал значительное влияние на образ жизни и мировоззрение казаков. Засилье староверия, в особенности среди казачества, предопределило серьезный контроль деятельности староверов на территории региона со стороны центральных и местных властей.
05.04.2012
Список литературы:
1. Керров, В.В. Конфессионально-этическая мотивация хозяйствования староверов в XVIII-XIX веках // Отечественная история. - 2001. - №4. - С. 18-19.
2. Изюмов, А.И. К вопросу об областной идеологии казаков-старообрядцев р. Урала // Старообрядчество: История, культура, современность: материалы научно-практической конференции. - М.: Принтер, 2000. - С. 58-61.
3. Оренбургские епархиальные ведомости. - 1882. - №5. - 1 марта.
4. Бонч-Бруевич, В. Из мира сектантов: сб. статей. - М.: Государственное издательство, 1922. - 330 с.
5. Витевский, В.Н. Раскол в Уральском войске и отношение к нему духовной и военно-гражданской власти в конце XVIII и XIX вв. - Казань: Типография Имп. Ун-та, 1878. - 250 с.
6. Мельников, Ф.Е. Краткая история древлеправославной (старообрядческой) Церкви: монография. - Барнаул: Изд-во БГПУ, 1999. - 557 с.
7. Савицкий, Г.В. Влияние религиозного фактора на процесс становления начального образования в Уральском казачьем войске в середине XIX в. // Этноконфессиональный диалог: состояние, противоречия, перспективы развития: материалы межрегиональной научно-практической конференции. - Оренбург: ОГАУ, 2002. - С. 132-137.
8. Трофимов, А. Затерян след в степи солончаковой: Причаганье в X-XX веках. - Оренбург: ЗАО «Бюро «Альфа», 2001. -382 с.
9. Церковь. - 1913. - №7. - 17 февраля.
10. Государственный архив Оренбургской области (ГАОО). Ф. 173. Оп. 4. Д. 8448.
11. Оренбургские епархиальные ведомости. - 1894. - №15-16. - 1-15 августа.
12. Шахов, М.О. Старообрядчество, общество, государство. - М.: Изд-во «СИМС», 1998. - 110 с.
13. Махрова, Т.К. Раскол и единоверие в казачьих станицах Оренбургской епархии // Оренбургское казачье войско: Религиозно-нравственная культура / Под ред. А.П. Абрамовского. - Челябинск: Челябинский государственный университет, 2001. - С. 104-124.
14. Годовова, Е.В. Оренбургское казачье войско в 1798-1865 гг.: автореф. дис. ... канд. ист. наук. - Оренбург, 2005. - 23 с.
15. ГАОО. Ф. 678. Оп. 1. Д. 613.
16. ГАОО. Ф. 10. Оп. 8. Д. 97.
17. ГАОО. Ф. 173. Оп. 4. Д. 8114.
18. Оренбургский листок. - 1887. - №16. - 12 апреля.
19. ГАОО. Ф. 173. Оп. 5. Д. 10573/1.
20. ГАОО. Ф. 601. Оп. 1. Д. 1327.
21. ГАОО. Ф. 37. Оп. 3. Д. 409.
22. ГАОО. Ф. 543. Оп. 1. Д. 413.
Сведения об авторе:
Ягудина Оксана Валентиновна, старший преподаватель кафедры всеобщей истории Оренбургского государственного университета, кандидат исторических наук 460018, г. Оренбург, пр-т Победы, 13, ауд. 2209, тел. (3532) 372571, e-mail: yagudina _ov@mail.ru
ковь останется только церковью государственной» [22, л. 67].
Создав собственную иерархию, старообрядцы-австрийцы тем самым привлекали не только православных и единоверцев, но и раскольников других толков, и в связи с этим увеличивающаяся паства придавала им смелость, что незамедлительно отрицательно сказалось на развитии взаимоотношений с официальной церковью. Возмущенные наглостью старообрядческих наставников гражданские власти неоднократно выступали с заявлениями, что такое поведение старообрядцев-австрийцев «. свидетельствует о стремлении их к созданию и упрочению особой, независимой от православной власти, раскольничьей церкви, . производят соблазн и смущение среди православных и, как нарушающие законные права и интересы господствующей церкви, ни в коем случае терпимы быть не могут» [22, л. 7 об.].
Поселения, где не было православных храмов, являлись наиболее благодатными для распространения старообрядческими миссионе-
