Роль сми в освещении "новых" экологических катастроф: нарративы и риски

Перова Анастасия Евгеньевна

■ ■ ■ The Influence Of the Family on Students' Socialization In the University

Viktor I. Filonenko1, Marija S. Malysheva1, Alexander V. Ponedelkov2

1. Southern Federal University, Rostov-on-Don, Russian Federation.

2. South-Russian Institute of Management - branch of the Russian Presidential Academy of National Economy and Public Administration, Rostov-on-Don, Russian Federation.

Abstract. The article is devoted to some aspects of communication between the family and the university. Authors give the characteristics of the family's communication function. Article deals with the problem of families' social resources' influence on the choice of the university, the specialty and the academic activity of student youth. The article characterizes the role of the family in the formation of students' communicative competence, the impact of students' personal relationships with parents on relationships with teachers, differentiation in training groups. The article is based on the materials of a large-scale monitoring interregional sociological survey conducted in 2006, 2011 and 2016.

Keywords: communication, family, communicative function of the family, socialization, communicative competence, students

For citation: Filonenko V.I., Malysheva M.S., Ponedelkov A.V. The Influence Of the Family on Students' Socialization In the University. Communicology. Vol. 5. No. 5. P. 34-47 DOI 10.21453 / 2311-3065-2017-5-5-34-47

Inf. about authors: Filonenko Viktor Ivanovich, Dr. Sci. (Soc.), Professor of the Institute of Philosophy and Social-political Sciences, Director of the Center for Social and Political Studies, Southern Federal University (344006, Rostov-on-Don, Bolshaya Sadovaya St., 105, e-mail: vfilonenko@sfedu.ru); Malysheva Marija Sergeevna, Cand. Sci. (Soc.), Senior researcher, Center for Social and Political Studies, Southern Federal University (344006, Rostov-on-Don, Bolshaya Sadovaya St., 105, e-mail: ivanovamaria84@gmail.com.; Ponedelkov Alexander Vasilyevich - Honored Worker of Sciene, Dr. Sci. (Pol.), Professor, Head of the Chair of politology and ethnopolitics, South-Russian Institute of Management -branch of the Russian Presidential Academy of National Economy and Public Administration (344002, Rostov-on-Don, Pushkinkaja, 70/54, e-mail: ponedelkov@uriu.ranepa.ru).

Received: 05.06.2017. Accepted: 06.09.2017.

References

Apel K.-O. (1997). Transtsendentalno-germenevticheskoe ponyatie yazyika [Transcendental-hermeneutic conception of language]. In: Ot Ya k Drugomu: sbornik perevodov po problemam intersub'ektivnosti, kommunikatsii, dialoga [From I to Another: the collection of translations on the problems of intersubjectivity, communication, dialogue]. Ed. by A.A. Mihaylova. Minsk: Mensk. P. 200-222.1 (In Russ.).

1 Нарратив - письменное или устное повествование о событиях разворачиваю-

щейся катастрофы. Нарратив природной катастрофы может стать и нарративом преступления, и нарративом травмы, как, например, разделились нарративы, связанные с аварией на АЭС Фукусима в Японии в 2011 г («преступление») и с самим цунами («травма», «воля небес»).

Demidova E., Zaharov A. Efimova E. (2015). Rol sem'i v modernizatsii sovremennogo rossiyskogo obschestva [The role of the family in the modernization of contemporary Russian society]. In: Vlast. 2015, No. 8. P. 13-21. (In Russ.).

Dobryinina E. (2017). Shkola neravenstva. Sotsiologi naschupali glavnuyu bolevuyu tochku rossiyskogo srednego obrazovaniya [School inequality. Sociologists felt the main painful point of the Russian secondary education]. URL: http://cat.convdocs.org/docs/index-178003.html (data obrascheniya 02.05.2017). (In Russ.).

Ivanov A.V. (2016). XXI vek glazami rossiyskoy molodezhi [XXI century by eyes of Russian youth]. In: Alma Mater. 2016, No. 5. P. 41-45. (In Russ.).

Mau V. (2012). Chelovecheskiy kapital: vyizovyi dlya Rossii [Human capital: challenges for Russia]. In: Voprosyiekonomiki. 2012, No. 7. P. 114-132. (In Russ.).

Rimashevskaya N.M. (1997). Rol semi v usloviyah sotsialnyih transformatsiy. [The role of the family in conditions of social transformation]. M.: RAS Institute of Ethnology and Antropology. 116 p. (In Russ.).

Satyibaldina E.V. Semya v sisteme zhiznennyih tsennostey zhiteley srednego uralskogo goroda [Family in the system of values of inhabitants of average Ural city]. In: Sotsiologicheskie issledovaniya. 2011. No. 7. P. 90-95. (In Russ.).

Sotsializatsiya i vospitanie studencheskoy molodezhi vuzov Rostovskoy oblasti (sravnitelnyiy analiz rezultatov issledovaniy 2006, 2011 i 2013 godov): nauchno-metodicheskaya monografiya [Socialization and education of students of universities of the Rostov region (a comparative analysis of research results of 2006, 2011 and 2013)]. Ed. by V.I. Filonenko, I.A. Guskov). M.: Vuzovskaya kniga, 2014. 516 p. (In Russ.).

Uvarov A.G., Yastrebov G.A. (2014). Sotsialno-ekonomicheskoe polozhenie semey i shkola kak konkuriruyuschie faktoryi obrazovatelnyih vozmozhnostey: Situatsiya v Rossii [The socio-economic situation of families and the school as competing factors in promoting the Situation in Russia]. In: Mir Rossii. Sotsiologiya. Etnologiya. Vol. 23. No. 2. P. 103-132 (In Russ.).

Filonenko V.I., Lepin A.P. (2013). Semya kak osnovnoy agent bazovoy sotsializatsii studentov vuzov [The family as the basic agent the basic socialization of University students]. In: Sotsiologicheskie issledovaniya. 2013, No. 6. P. 71-77. (In Russ.).

Habermas J. (2002). Moralnoe soznanie i kommunikativnoe deystvie [Moral consciousness and communicative action]. Spb.: Nauka. P. 173-286. (In Russ.).

Habermas J. (2008). Otnosheniya k miru i ratsionalnyie aspektyi deystviya v chetyireh sotsiologicheskih ponyatiyah deystviya [Relationship to the world and the rational aspects of actions in four sociological concepts of action]. Ed. by T. Tyagunovoy. In: Sotsiologicheskoeobozrenie. Vol. 7. No. 1. P. 3-25. (In Russ.).

Habermas J. (1984). What is universal pragmatics? In: Communication and the evolution of society. Polity Press. P. 1-68.

Shkaratan O.I., Yastrebov G.A. (2010). Sotsiokulturnaya preemstvennost v rossiyskoy seme (opyit empiricheskogo issledovaniya) [Social and cultural continuity in Russian family (empirical studies)]. In: Obschestvennyie naukiisovremennost, 2010. No. 1. P. 5-27 (In Russ.).

■ ■ ■ Роль СМИ в освещении «новых» экологических катастроф: нарративы и риски

Перова А.Е.

Московский государственный институт международных отношений (университет) МИД РФ, Москва, Российская Федерация.

Аннотация. Развитие «нового» катастрофизма, а также связанные с ним нарративы требуют социологического анализа их проявлений в СМИ. В качестве примеров этого явления можно назвать глобальное потепление, экстремальные погодные явления, «мертвые» земли и воды, истощение ресурсов планеты, высокомобильные заболевания и проч. Сам термин «неокатастрофизм», предложенный английским социологом Дж. Урри, является не слишком распространенным. Тем не менее, в последние десятилетия многие крупные социологи стали обращать внимание на проблемы качественно нового взаимодействия природы и общества. При этом СМИ выступают ка источники информации о «новых» катастрофах. Последние представляют собой привлекательную в своей эпичности и масштабности картинку для обывателя, а значит, и для СМИ. Транслируемый нарратив катастрофы иногда используется в политических целях. Он является общественно-значимым и в том смысле, что нагнетает страх и связывает людей по всему миру чувством общности и разделенного горя. В качестве трех основных «векторов» новых катастроф можно назвать следующие: это изменения климата, антропогенные изменения планеты и вирусные эпидемии. Здесь можно отметить существование конфликтующих, конкурирующих и замалчиваемых нарративов. На примерах «новых» катастроф можно проследить, что они также способны развиваться во времени и трансформироваться. Например, в случае высокомобильных заболеваний, новых пандемий XXI в., таких как «свиной» и «птичий» грипп, значимой становится не только критичность в восприятии информации посреди общих панических настроений, но и доверие к тем или иным ее источникам. Особую роль играет и специфика рискованных коммуникаций. В частности, это эпизодичность и кратковременность слежения СМИ за катастрофой при очень высокой скорости публикации сообщений, заимствования материалов из социальных сетей, отсутствия четко выраженного анализа, необъективности информации. Нарративы неокатастроф встраиваются в глобальный апокалиптический мета-нарратив, которому свойственно постоянное обновление за счет новых событий.

Ключевые слова: неокатастрофизм, СМИ, общество риска, транслируемый нарра-тив катастрофы, рисковые коммуникации, инвайронменталистская социология, социология катастроф

Для цитирования: Перова А.Е. Роль СМИ в освещении «новых» экологических катастроф: нарративы и риски. Коммуникология. Том 5. №5. С. 48-58 DOI 10.21453/23113065-2017-5-5-48-58

Сведения об авторе: Перова Анастасия Евгеньевна, аспирантка кафедры социологии факультета Международной журналистики МГИМО МИД РФ. Адрес: 119454, г. Москва, пр. Вернадского, д. 76. Тел.: 8 917 528 76 08; e-mail: aeperova@yandex.ru.

Статья поступила в редакцию: 04.09.2017. Принята к печати: 30.09.2017.

В современном мире проблемы экосистемы планеты встают на первый план: глобальное потепление, вызывающее таянье льдов и повышение уровня океанов, опустынивание, неограниченное потребление природных ресурсов наряду с загрязнением воды, почв, воздуха - все эти и многие другие проблемы стали фигурировать в СМИ в течение последних лет.

Международным феноменом забота об окружающей среде стала благодаря Конференции ООН по окружающей среде и развитию, проходившей в Рио-де-Жанейро с 3 по 14 июня 1992 г [Mol, Spaargaren, Sonnenfeld]. Такие вопросы, как нехватка водных ресурсов, потеря биологического разнообразия, изменение климата - благодаря глобальному освещению в СМИ - стали распространенным и важным предметом для обсуждения в мировых масштабах.

Интерес к угрожающим человечеству изменениям в окружающей среде стал привлекать внимание не только социологов-инвайронменталистов, специализирующихся на теме взаимодействия и взаимовлияния общества и природы, но и известных в мировой науке социологов, таких как У. Бек, Э. Гидденс, Н. Лу-ман и Ч. Перроу [см. Beck; Giddens; Luhmann; Perrow]. Все они говорят о качественно новом изменении в масштабах и последствиях катастроф, происходящих по всему земному шару.

В социологии для подобных явлений, в том числе в экологической сфере, был предложен новый термин: «неокатастрофизм» («new catastrophism"). Концепцию «нового» катастрофизма выдвинул в 2011 г. английский социолог Дж. Урри в своей книге «Изменения климата и общество» [Urry: 36-47]. Он предполагает, что исследования в области нового катастрофизма будут охватывать множественные процессы, которые создают взаимозависимые катастрофы в таких системах, как окружающая среда, климат, продукты питания и водные ресурсы, энергетика. В пример Дж. Урри приводит и производные от изменений климата проблемы, такие как появление инвайронментальных беженцев и продовольственные риски.

Специфика транслируемых нарративов «новых» катастроф

Именно «новые» катастрофы попали в число первых, получивших круглосуточное внимание СМИ и социальных медиа. В первую тройку вошли ураган Ка-трина, трагедия 9/11 (серия четырех террористических актов 11 сентября 2001 г. в США) и цунами в Индийском океане 2004 г., ставшее самым смертоносным в современной истории (с числом погибших около 230 тысяч человек). Причем, как показало время, то, что у СМИ есть возможность глобальной 24-часовой трансляции в сутки, дало им власть нагнетать страх по всему миру, стирая национальные и языковые границы.

У. Бек писал о таких «безумных» событиях, ставя в один ряд падение Берлинской стены, катастрофические изменения климата, аварию на АЭС Фукусима в Японии и финансовый кризис. Он отмечал, что все они происходят по единой схеме: то, что раньше казалось невозможным и невообразимым, теперь разворачивается в каждой гостиной в мире благодаря трансляции СМИ [Beck].

Здесь важным становится общественно-значимая, а не единичная картина события - или транслируемый нарратив1 катастрофы, делающий из описания катастрофы, как уникального события, экстра-новость в средствах массовой информации [Button: 150-154]. То, как СМИ задают фреймы катастрофы2, определяется общественным мнением относительно этого события - включая политиков и других влиятельных лиц. Кроме того, у них есть власть легитимизировать катастрофу, признавая или не признавая ее в качестве события, стоящего освещения.

Даже если катастрофу «объявили» крупномасштабной, ее время на первых полосах газет и в заголовках важных, экстренных новостей ограничено, она скоро вытесняется другими новостями. Этот феномен исключает из новостных историй какой бы то ни было долгосрочный анализ последствий катастрофы, словно вырывая само событие из исторического контекста.

Привычный фрейм включает в себя ответы на вопросы «кто», «что», «где», «когда» и «почему», где «почему» - это триггер события, а не поиск причин или более широких социальных паттернов, неизбежных для любой техногенной катастрофы. Таким образом, событие рассматривается, как нечто исключительное и нехарактерное для ежедневного хода дел, причем в случае катастроф экологического характера рассматриваются исключительно последствия для природы, но не для человеческих сообществ.

Природные катаклизмы все больше становятся привлекательной «картинкой» для СМИ - не только благодаря непосредственной информационной значимости для мира и из-за большого количества человеческих жертв. Этот феномен, как можно отметить, происходит и из-за эпичности происходящего, способного вызвать живой отклик у аудитории и показать всю хрупкость современной экологической обстановки, равно как и обнажить ценность человеческих жизней в условиях, когда рушится привычный уклад жизни и безопасность ставится под вопрос. При этом, как показывают социологические опросы, люди достаточно долгое время помнят экстремальные погодные явления, в особенности такие единичные, как ураганы и цунами, масштабные не только по последствиям, но и по охвату СМИ [Mapping the shadow of experience of extreme weather events: 387].

Кадры затопленных домов или ревущей лавы способны «пробудить» уставшего, погрязшего в рутине человека, вернуть его к жизни, оторвав от привычной погруженности в мысли и события прошедшего дня, когда он возвращается до-

1 Фрейм катастрофы - это смысловая конструкция или схема репрезентации, при которой выбираются наиболее значимые элементы катастрофы, а ее последствия заключаются в определенные рамки. Бывают позитивные, сподвигающие к плодотворным моделям поведения и борьбе с последствиями, и негативные, угнетающие и демотиви-рующие.

2 Антропоцен - геохронологический термин, обозначающий так называемый «конец природного» или «эру пост-природы», что находит проявление в антропогенном насилии над экосистемой Земли, вызванном не только деятельностью человека, но и развитием техники [Preston].

мой с работы. По словам канадского социолога М. Маклюэна, «телевизионный образ, подстегивающий страсть к глубинному вовлечению в каждый аспект опыта, создает одержимость физическим благополучием» [Маклюэн: 377]. А значит, изображение массовых смертей и разрушений будет только подчеркивать благополучие и достаточность мира, замкнутого на самом телезрителе, подсознательно побуждая его упрочить свое собственное положение и материальную, вещную обеспеченность своего дома.

Еще одной чертой СМИ, следящих за разворачивающимися по всей планете катастрофами, как экстремальными событиями, является скорость. Мгновенная публикация сообщений о том или ином ударе природы возможна и благодаря появлению социальных медиа. Социологи отмечают все большую, растущую зависимость даже транснациональных новостных агентств (таких как, скажем, BBC, CNN или RT) от простых граждан [Mythen: 47], которые служат источником не всегда качественной, но зато доступной, легкой в поиске и скорой информации, включая видео и фото.

Нарративы изменений климата и других антропогенных катастроф

Остановимся подробнее на «новых» катастрофах, непосредственно связанных с деятельностью человека, с антропоценом1. В первую очередь это изменения климата и многочисленные экстремальные погодные явления, им вызванные. Кроме того, это и такие проблемы окружающей среды, как падение биоразнообразия, загрязнения воды, почв и атмосферы.

Каждой из этих и подобных им проблем посвящены свои нарративы в СМИ. Необходимо отметить, что они способны развиваться во времени. Если рассматривать нарратив, возникший вокруг глобального потепления (этой «новой» катастрофы XXI в.), то можно назвать пять стадий, которые он прошел: это пред-проблемная стадия, период тревоги от обнаружения, общественное осознание значительного прогрессирования проблемы, постепенное снижение глубокого общественного интереса и постпроблемная фаза [McComas, Shanahan: 30-57].

Сами нарративы сменялись с течением времени: если вначале они акцентировали внимание на скрытых опасностях и последствиях глобального потепления, то на более поздних стадиях СМИ писали о противоречиях среди ученых.

Более того, у разных социальных групп и СМИ, репрезентирующих их мнение, возможны и разные нарративы об этом явлении. На примере глобального потепления среди них можно назвать настолько разнящиеся, как «поле битвы» для философов и ученых и источник вдохновения для новой глобальной сети экологических социальных движений [Hulme: 25-27].

Кроме того, СМИ способны сами избирать те или иные нарративы, тем самым репрезентируя одну и ту же катастрофу с разных сторон, придавая ей разные смыслы. Проиллюстрируем это явление примером «мертвых» почв («новой»

1 Фрекинг (от англ. fracking) - метод гидравлического разрыва пласта в нефте- и газодобывающей промышленности.

катастрофы, связанной с загрязнением химикатами и истощением почв - и ее последующей долгосрочной деградацией [Sassen: 149]) и одним из факторов, ему способствующих - фрекингом1 в Канаде. В число нарративов, существующих вокруг фрекинга в этой стране можно назвать и изменения климата и выбросы парниковых газов, и землетрясения и загрязнение воды, а также ущерб экономике, и проч. Небольшие землетрясения, связанные с фрекингом, действительно происходили с 2010 г., их число не задокументировано. Однако в пяти репрезентативных местных и федеральных газетах число статей, упоминающих о них в течение четырех лет с сентября 2010 г. менее 10%. Такое низкое отображение связанных экологических проблем происходит, несмотря на все усилия активистов и ученых, говорящих о негативном влиянии фрекинга на экосистему [Olive: 38-39, 43].

Вокруг вопроса окружающей среды в наши дни возник и мета-нарратив - апокалиптический, который уже говорит о том, что климатические изменения и нехватка ресурсов - это «новые» катастрофы. Он основан на позднейших работах ученых, раскрывающих такие проблемы, как перенаселенность, разрушение озонового слоя, потеря лесов и глобальное потепление. В общем и целом, апокалиптический нарратив раскрывает экологический кризис, как «болезнь планеты» [Hannigan: 90-91], ведущую к гибели, если не будут предприняты меры.

«Соматические» спутники природных катастроф и паника в СМИ

СМИ играют особую роль и в трансляции сообщений об эпидемиях, которые канадский эколог В. Смил сравнивает с часто происходящими природными катаклизмами, называя их «соматическим спутником» последних [Smil: 40]. Современные, неминуемые эпидемии гриппа, приходящиеся на зимние месяцы в течение многих лет, схожи и с другими «высокомобильными» заболеваниями. Это еще одна «новая» катастрофа, которая продуцируется высокоскоростными средствами сообщения, делающими возможными быстрые перемещения уже заболевших людей и носителей вирусов по всей планете.

СМИ способны превратить несколько смертей в непрекращающийся и нескрываемый марафон отчаяния и ужаса. Такая информация подается публике, почти привыкшей к подобным эпидемиям паники. Они создаются - порой искусственно - в случаях массовых смертей или событий, способных потенциально к ним привести.

В качестве примера можно назвать «свиной грипп» или H1N1 - первую пандемию XXI в. Активность, посвященная ей в СМИ, в интернете и социальных сетях была высокой. Однако доступная информация не всегда была достоверной. Критичность восприятия обычно зависит от таких факторов, как образование, доход, пол и национальность, и существенно тут не только то, как коммуникатором и реципиентом понимается сообщение, но и уровень доверия между ними.

1 Показатель рН - это шкала от 0 до 14, где при 7 вода нейтральна, а ниже кислотна, при том что рН мирового океана от 7,5 до 8,3.

В случае эпидемий это имеет особенно далеко идущие последствия, так как от этого зависит, будут ли люди применять указанные средства для предупреждения распространения заболевания [Communicating Risk to Aboriginal Peoples...].

Тут важно понимать, что различные коммуникаторы будут конкурировать за внимание реципиента, что может осложнить процессы распространения выверенных сообщений и рекомендаций в случае угрозы той или иной инфекции. Доступ общества к информации из научных источников иногда перекрывается из-за большей доступности источников неформальных - таких как устная коммуникация, здравый смысл и СМИ. И в некоторых случаях общественность гораздо больше доверия испытывает именно к ним, то есть проявляет свою, не научную форму рациональности [Garvin: 451], руководствуясь здравым смыслом.

Можно напомнить и про другой грипп - «птичий», H5N1. С ним стало ясно, что здоровье все больше становится общественной проблемой. СМИ использовали апокалиптический фрейм, вспоминая испанку, ударившую в начале XX в. и унесшую жизни до 40 миллионов человек [World Health Organization]. Подобная пандемия, согласно изображению в СМИ, посеет панику во всем мире, разрушит социальный порядок на фоне неадекватных действий правительств [Abeysinghe, White: 322].

Рисковые коммуникации в СМИ

Важной чертой катастроф, в которых сочетаются природные и техногенные факторы (а это относится к характеристикам «новых» катастроф) является недостаток чувства контроля. Тогда на первый план выходят риски и рисковые коммуникации, затрудненные тем обстоятельством, что происходят они между людьми с разными бэкграундами: учеными, политиками, журналистами и широкой общественностью, - которым необходимо эффективно и слаженно сотрудничать в условиях срочности и неопределенности [Bergmans: 180, 189-190].

Рисковые коммуникации - это «любой целенаправленный обмен информацией о риске либо процесс осознания риска», согласно В. Т. Ковелло [Covello, Sandman, Slovic: 66]. Рисковые коммуникации обычно информируют людей о тех или иных рисках - но не всегда носят объективный характер. Кроме того, они зачастую нацелены на размытие национальных, расовых и других различий, так способствуя созданию общечеловеческой, глобальной культуры.

Необъективность такой коммуникации, обусловлена тремя факторами [Иванов и др.: 135-136]. Во-первых, при сильной централизации власти СМИ начинают служить государственным интересам, амбициям политических лидеров, снижается склонность к открытой общественной полемике, параллельно растет тенденция замалчивания. Это может привести к увеличению числа жертв за счет неинформированности, паники и страха неопределенности. Во-вторых, освещение СМИ каких-либо событий обладает эффектом дискретности: как правило, они передают информацию об отдельных событиях, а не об их итоговых последствиях, кроме того, возникает и риск вытеснения одного факта другим. Все

вместе создает ситуацию достаточно поверхностного восприятия происходящего. В-третьих, ответственность лежит и на лицах, распространяющих информацию: если они теряют чувство осознанности в условиях открытости, доступности и свободы информации и перестают отвечать за свои поступки, объективность теряется и последствия плачевны для реципиентов подобной информации.

В случае урагана Катрина, например, искажение информации началось с того, что репортеры ТВ-каналов обосновались в Новом Орлеане, когда вода стала отступать, оставив близлежащие места, в которых, однако, последствия были несколько другими. Сам город был показан, как на грани коллапса, и, несмотря на то, что транслировались реальные и убедительные картины разрушений, в своих репортажах журналисты основывались на культурных предположениях и мифах о катастрофе. Это было обусловлено недостатком эфирного времени и небольшим количеством фактов, а привело к трансляции картины полного хаоса и анархии, все-таки не соответствовавшей действительности [Brunsma, Overfelt, Picou: 26-28].

Подобную рисковую коммуникацию осложняет и тот факт, что СМИ зачастую провоцируют в людях, неискушенных в вопросах экологии и смежных с ней наук, отношение, основанное не на научном подходе и эмпирических данных, а на эмоциональном восприятии особым образом преподносимой информации.

Это хорошо заметно на примере феномена окисления океана - «новой» катастрофы, составной части изменений климата вследствие парникового эффекта. В статье «Правда об "окислении" океана» П. Мур, один из основателей движения в защиту окружающей среды Гринпис, говорит о том, что в корне неверно употреблять подобный термин в отношении вод мирового океана [Moore: 25]. Они никогда не станут кислотными, как предполагает предложенный термин, подразумевающий собой процесс. Но обыватель, не обладающий знаниями о том, как рассчитывается кислотность воды1, возможно, испугается этой информации, не вдаваясь в подробности. Он может проассоциировать это явление с кислотными дождями, или же в его воображении может нарисоваться кислотный океан какой-то далекой планеты, затерянной на просторах космоса, что совсем не соответствует действительности.

То же происходит, и когда речь идет о новых эпидемиях, мутировавших вирусах и прочем - журналисты ищут любые предпосылки создания сенсационных или шокирующих новостей. Сообщество, сталкивающееся с угрозой, интересуют не столько факты смертности или конкретная информация для оценки риска, но возможности для доверия, контроля, компетентности властей и чувства сострадания [Covello, Sandman, Slovic: 68], поэтому журналисты часто стремятся найти какой-то новый, эмоционально-окрашенный угол подачи информации, с тем чтобы вызвать личностную реакцию каждого столкнувшегося с ней человека.

1 Нарратив - письменное или устное повествование о событиях разворачивающейся катастрофы. Нарратив природной катастрофы может стать и нарративом преступления, и нарративом травмы, как, например, разделились нарративы, связанные с аварией на АЭС Фукусима в Японии в 2011 г («преступление») и с самим цунами («травма», «воля небес»).

В дополнение к самим проблемам, возникающим при коммуницировании риска, проблемы и риски могут возникнуть и в случае, когда в сообщении содержатся темы, благоприятные для одних групп реципиентов и негативные для других. В качестве примера можно привести проблемы пищевой безопасности, а точнее одну из них - коровье бешенство. Это тема, крайне опасная для мясной промышленности, так как растущее внимание потребителей к безопасности продукции приводит к спаду спроса. Однако для сообщества вегетарианцев или других «зеленых» это тема была бы привлекательной, так как заостряла бы внимание на вопросах содержания животных и других негативных аспектах современного фермерства. При подобной поляризации рисковые коммуникации должны включать в себя «определенные приличия и понимание всех коммуни-цирующих сторон» [Smillie, Blissett: 116].

Выводы

«Новые» катастрофы разворачиваются в современном мире на наших глазах благодаря действию СМИ, причем в этот процесс активно вовлечены и сами люди, оказавшиеся на месте событий, у которых есть возможность поделиться изображением происходящего с помощью социальных сетей и средств коммуникации. Они востребованы за счет эпичности происходящего и масштабности поражения, материального и человеческого ущерба. Однако в дополнение к замалчиванию некоторых сведений и обрывочному, краткосрочному информированию, информация о них далеко не всегда оказывается достоверной. Это только усиливается существованием различных нарративов у групп с конфликтующими или конкурирующими интересами, а также преобладанием эмоциональности и мифотворчества над научной рациональностью и фактологическим подходом.

Кроме того, при всей многовекторности и комплексности «нового» ката-строфизма, как феномена, объединяющего изменения климата, природно-техногенные катастрофы и вирусные заболевания, в СМИ все эти явления встраиваются в апокалиптический мета-нарратив, способный поддерживать панические настроения и всегда оставаться на слуху благодаря нескончаемому потоку новых событий, катастрофических по своей сути.

Источники

Иванов А.В. и др. (2012). Социальный риск: ментальные, ценностные, коммуникативные основания. Саратов: Наука.

Маклюэн М. (2007). Понимание медиа: внешние расширения человека. М.: Кучково поле.

Abeysinghe S., White K. (2011). The avian influenza pandemic: Discourses of risk, contagion and preparation in Australia, Health, Risk & Society. Vol. 13 (4), P. 311-326.

Beck U. (2016). The Metamorphosis of the World: How Climate Change is Transforming Our Concept of the World. Cambridge: Polity Press.

Bergmans A. (2008). Meaningful communication among experts and affected citizens on risk: challenge or impossibility? in: Journal of Risk Research, 11(1-2), P. 175-193.

Brunsma D.L., Overfelt D., Picou J.S., et al. (2010). The sociology of Katrina. Perspectives on a modern catastrophe. Lanham: Rowman & Littlefield publishers, inc.

Button G. (2010). Disaster culture. Knowledge and uncertainty in the wake of human and environmental catastrophe. Walnut Creek, CA: Left Coast Press, Inc.

Covello V., Sandman P., Slovic P. (1991). Guidelines for communicating information about chemical risks effectively and responsibilly. In: Acceptable evidence: science and values in risk management. New York: Oxford University Press.

Driedger S.M., Cooper E., Jardine C., Furgal C., Bartlett J. (2013). Communicating Risk to Aboriginal Peoples: First Nations and Metis Responses to H1N1 Risk Messages, PLoS ONE, 8 (8).

Garvin T. (2001). Analytical paradigms: the epistemological distances between scientists, policy makers, and the public, Risk Analysis, 21 (3), P. 443-455.

Giddens A. (2009). The politics of climate change. Cambridge: Polity Press.

Hannigan J. (2006). Environmental Sociology. 2d ed. Abingdon: Routledge.

Howe P.D., Boudet H., Leiserowitz A., Maibach E.W. (2014). Mapping the shadow of experience of extreme weather events, Climatic Change, 127 (2), P. 381-389.

Hulme M. (2009). Why We Disagree about Climate Change: Understanding Controversy, Inaction and Opportunity. Cambridge: Cambridge University Press.

Luhmann N. (1989). Ecological communication. Cambridge: Polity Press.

McComas K., Shanahan J. (1999). Telling stories about global climate change, Communication Research, 26 (1), P. 30-57.

Mol A.P., Spaargaren G., Sonnenfeld, D.A. (2009). Ecological Modernisation: Three Decades of Policy, Practice and Theoretical Reflection. In: The Ecological Modernisation Reader: Environmental reform in theory and practice. London: Routledge.

Moore P. (2016). The truth about ocean 'acidification". In: The climate surprise: Why CO2 is good for the Earth. Arlington: The CO2 coalition.

Mythen G. (2010). Reframing risk? Citizen journalism and the transformation of news, Journal of Risk Research, 13 (1), P. 45-58.

iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.

Olive A. (2016). What Is the Fracking Story in Canada, The Canadian Geographer, 60 (1), P. 32-45.

Perrow Ch. (2007). The Next Catastrophe: Reducing Our Vulnerabilities to Natural, Industrial, and Terrorist Disasters. Princeton: Princeton University Press.

Preston, Ch. J. (2015). Framing an ethics of climate management for the Anthropocene, Climatic Change, 130 (3), P. 359-369.

Sassen S. (2014). Expulsions: Brutality and Complexity in the Global Economy. Cambridge: Belknap Press.

Smil V. (2008). Global catastrophes and trends: the next fifty years. Cambridge: The MIT Press.

Smillie L., Blissett A. (2010). A model for developing risk communication strategy, Journal of Risk Research, 13 (1), P. 115-134.

Urry J. (2011). Climate Change and Society. Malden: Polity Press.

World Health Organization. (2005). Avian influenza: assessing the pandemic threat. Geneva: WHO.

■ ■ ■ The Role of Mass Media in the Coverage of "New" Ecological Catastrophes: narratives and risks

Anastasiia E. Perova

Moscow State Institute of International Relations (University) of the Ministry of Foreign Affairs of the Russian Federation, Moscow, Russian Federation.

Abstract. The article represent a sociological analysis of the representation in the mass media of manifestations and consequences of the "new" catastrophism, as well as its narratives. Among the examples of this phenomenon one could name global warming, extreme weather events, "dead" land and water, the depletion of planet resources, highly mobile diseases, etc. The term "neocatastrophism" introduced by British sociologist J. Urry, is relatively recent for sociology and not too common. In the recent years, however, a lot of major sociologists have started to reflect upon the issues of the relationship between the society and nature and a drastic change in it.

The article presents an analysis of the role that the mass media play as the sources of information about "new" catastrophes. The latter are not just an attractive image in its epicism and immensity for an average man, and for the media. The mediated disaster narrative sometimes is used for political purposes; it is also socially significant in a way that it instills fear and connects people all over the world with a sense of community and shared tragedy. The three main "vectors" of "new" catastrophes are: climate change, anthropogenic changes of the planet and virus epidemics. Here one can note the existence of conflicting, competing and suppressed narratives. The examples of "new" disasters can reveal that they are also capable of evolving in time and of transformation. In the case of highly mobile diseases, the new pandemics of the 21st century, such as "swine" and "avian" flu, not only the critical approach in the perception of information in the midst of general panic sentiments becomes significant, but also the trust in certain sources. The specifics of risk communication play a particular role, that is the episodically city and short-term monitoring of a catastrophe, the absence of a clearly expressed analysis, and information bias - alongside a very high speed of message publication and borrowing materials from social networks. Neocatastrophe narratives are embedded into the global apocalyptic meta-narrative, with continuity as its feature.

Keywords: neocatastrophism, mass media, risk society, mediated disaster narrative, risk communications, environmental sociology, sociology of disaster

For citation: Perova A. E. The Role of Mass Media in the Coverage of "New" Ecological Catastrophes: narratives and risks. Communicology (Russia). Vol. 5. No. 5. P. 48-58 DOI 10.21453 / 2311-3065-2017-5-5-48-58

Inf. about author: Perova Anastasiia Evgenievna, PhD student at the Department of Sociology, Faculty of International Journalism, Moscow State Institute of International Relations (University) of the Ministry of Foreign Affairs of the Russian Federation. Address: 119454, Moscow, Vernadskogo Av., 76. Tel.: 8 917 528 76 08; e-mail: aeperova@yandex.ru.

Received: 04.09.2017. Accepted: 30.09.2017.

References

Abeysinghe S., White K. (2011). The avian influenza pandemic: Discourses of risk, contagion and preparation in Australia, Health, Risk & Society. Vol. 13 (4), P. 311-326.

Beck U. (2016). The Metamorphosis of the World: How Climate Change is Transforming Our Concept of the World. Cambridge: Polity Press.

Bergmans A. (2008). Meaningful communication among experts and affected citizens on risk: challenge or impossibility? In: Journal of Risk Research, 11(1-2), P. 175-193.

Brunsma D.L., Overfelt D., Picou J.S., et al. (2010). The sociology of Katrina. Perspectives on a modern catastrophe. Lanham: Rowman & Littlefield publishers, Inc.