CC BY
96
УДК 316.34
Имгрунт Иван Иванович
кандидат биологических наук, соискатель Института по переподготовке и повышению квалификации Южного федерального университета [email protected]
РОЛЬ ПОЛИТИКО-УПРАВЛЕНЧЕСКИХ ЭЛИТ В МОДЕРНИЗАЦИИ РОССИЙСКОГО ОБЩЕСТВА: ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ АСПЕКТЫ
В статье в ракурсе социологической операционализации политической элиты как социального субъекта рассматривается влияние деятельности политикоуправленческих элит на эффективность модернизации. Современная ситуация в России требует от политической элиты идентификации с ценностями развития и соответствующую этому ориентацию на цели развития. При этом условии характер деятельности элиты как ключевого коллективного актора в процессе модернизации мог бы быть социально-конструктивным.
Ключевые слова: политико-управленческие элиты, этно-кратические элиты, модернизация, субъектность элиты, идеология, консолидация.
Imgrunt Ivan Ivanovich
PhD in Biology, Postgraduate Student of the Institute for Retraining and Development of Vocational Competence of Southern Federal University [email protected]
THE ROLE OF POLITICAL AND ADMINISTRATIVE ELITES IN MODERNIZATION OF THE RUSSIAN
SOCIETY: THEORETICAL ASPECTS
The impact of political and administrative elites on the effectiveness of modernization from the viewpoint of sociological operationalization of the political elite as a social subject has been considered. The current situation in Russia demands from the political elite identification with the values of development and relevant orientation at the development aims. Under this condition the specific character of the elite activity as a key collective actor in the process of modernization could be socially constructive.
Key words: political and administrative elites, ethno-cratic elites, modernization, elite subjectivity, ideology, consolidation.
В настоящее время объективно наиболее значимой для российского общества и его элиты проблемой остается продолжение модернизации экономики, социальных институтов и социокультурной среды. Современная действительность такова, что уже не допускает маятникообразных колебаний между попытками модернизации и традиционализацией. От эффективности и бесповоротности модернизации зависит и сохранение экономического суверенитета, и благосостояние населения, и имидж страны в восприятии международного сообщества.
Однако очередная модернизационная попытка - реформы 1990-х - 2000-х гг. - тоже, как и все предыдущие, оказалась малоэффективной. Трансформация формальных институтов, на которую возлагали основные надежды реформаторы, почти не принесла ожидаемого улучшения качества жизни основной массы населения, более того, создала многочисленные трудности и тяготы, потребовав от большинства людей заново адаптироваться к изменившимся условиям. Массовая усталость и разочарование сказались в изменении отношения к самой реформаторской инициативе: население, напуганное «шоковой терапией», метнулось в своих ценностях и оценках в сторону традиционализма, что засвидетельствовали эмпирические исследования [1].
Но эти же исследования дали основание и повод заговорить о «социокультурной уникальности» россиян, их непреодолимом традиционализме и принципиальной немодернизируе-мости как решающем факторе малоэффективности российской модернизации.
Нам представляется, что, хотя эти взгляды, разделяемые рядом видных отечественных социологов, не лишены оснований - низкоресурсность и социальная малоинициативность населения остается серьезной проблемой для всего общества, - все же этот фактор не является определяющей причиной малоэффективности модернизации. Не меньшее, а, возможно, и большее значение имеет позиция и характер практик политико-управленческой элиты, во многом определяющие пробуксовку институциональных новаций.
Витки модернизации в России всегда носили реактивный характер и инициировались «сверху» стратегически мыслящими политическими элитами в ответ на внешние вызовы. Мобилизационная, авторитарная («имперская») модель российской модернизации обусловлена традиционной неразвитостью гражданского общества и предполагает компенсирующий эту неразвитость институт политической элиты с определяющими стратегическими и организационными функциями. Такая модель модернизации подразумевает высокие издержки развития, депремированность масс и существенные риски для представителей элитного слоя в процессе модернизационных изменений, а также наличие эсхатологического социального проекта, ори-
ентирующего на ценности и цели развития. Основным ресурсом модернизации при этом является трудовой и интеллектуальный потенциал масс. В настоящее время российская политическая элита обнаруживает дефицит стратегической субъектности, в чем проявляется историческая исчерпанность мобилизационной модели модернизации и для истощившего свои ресурсы массового слоя, и для элиты, закрытый рекрутинг которой лишает ее притока про-инновационного человеческого потенциала.
Если мы ставим перед собой задачу дать анализ влияния деятельности политикоуправленческих элит на эффективность модернизации, то решение этой задачи необходимо начинать с обоснования социологической операционализации политической элиты как социального субъекта. Мы полагаем, что социальная субъектность раскрывается как в объективных (функционально-ролевых), так и в субъективных (идентификационных и самоидентификацион-ных) параметрах. Опираясь на структурно-функциональную методологию, мы считаем, что одной из основных функций политико-управленческой элиты как института современного российского общества является стратегическая функция, содержание которой в нынешних условиях измеряется приоритетным участием в выработке и осуществлении стратегии социальноэкономической модернизации. Идентификационные параметры социальной субъектности можно выявить на основе использования понимающей парадигмы - через рассмотрения целевого и ценностного измерений смыслообразования социального действия. В этом отношении современная ситуация в России требует от политической элиты идентификации с ценностями развития и соответствующую этому ориентацию на цели развития. При этом условии характер деятельности элиты как ключевого коллективного актора в процессе модернизации мог бы быть социально-конструктивным.
Однако, как показывают современные исследования по теории модернизации, возможны различные модели этого процесса. Известно, что российская модернизация является догоняющей, реактивной и рецидивирующей. Осуществляясь рывками и являясь, по сути, ответом на приходящие извне вызовы, российская модернизация исторически не имела иных источников внутри локального социокультурного контекста, кроме стратегической инициативы элит, заинтересованных в сохранении и укреплении национального суверенитета. Поэтому важнейшим отличием российской модели модернизации была также ее мобилизационность: элиты предлагали массам тот или иной проект будущего, ради реализации которого население должно было прилагать максимальные усилия и нести значительные и разнообразные издержки. Участие в модернизационных проектах было для масс принудительным и безальтернативным, кроме того, оно требовало больших жертв и усилий. Но, прилагая все эти усилия, массы оставались социально и экономически депремированными, не имея возможности воспроизводить свои истощающиеся ресурсы [2].
Что касается элиты, ее стратегическая деятельность в условиях неразвитости гражданских институтов носила компенсаторный и ограниченный характер. Будучи единственным инициатором модернизационных изменений, элита всегда ограничивала их техникотехнологической и экономической сферой, не доводя этот процесс до полномасштабных либе-рализирующих социальную жизнь преобразований. В то же время и для элиты, инициирующей модернизацию, издержки и риски этого процесса были велики, а бонусы и привилегии определялись служебным по отношению к абстрактному идолу государственности, хотя и высоким, социальным статусом [3].
В настоящее время мобилизационная модель модернизации применительно к российскому обществу, по-видимому, себя исчерпала. После вступления в очередной модернизацион-ный виток население убедилось в том, что быстрых позитивных результатов от него ожидать не приходится, а адаптация к реалиям модернизирующегося общества требует больших усилий. С другой стороны, элита тоже оказалась неготовой к вложению новых усилий в развитие и фактически, как видно по характеру ее практик, перестала идентифицировать себя с ценностями и целями развития.
Уход российской политико-управленческой элиты от стратегической роли в процессе модернизации объясняется, как мы полагаем, целым рядом причин.
Основная причина, на наш взгляд, связана с характером ее рекрутинга и уходит своими корнями в советское прошлое. Институциональная трансформация 1990-х гг. проходила, в отличие от аналогичных процессов в других посткоммунистических обществах, без радикальной смены политико-управленческой элиты. Партийно-советская номенклатура, уже на тот период значительно отчужденная от массового слоя, имела возможность не только, поступившись идеологическими ценностями, сохранить прежние высокие статусные позиции, но и повысить их
еще более, а кроме того, конвертировать их в финансовые бонусы, пользуясь статусом и возможностями высоких государственных чиновников как своего рода монополией на бюрократические разрешительные правомочия. Выход экс-номенклатуры на поле иллегальных обменных взаимодействий стал предпосылкой для образования уже намечавшейся в советский период неформальной солидарности власть имущих.
В условиях неразвитого гражданского общества и социальной индифферентности масс эта неформальная солидарность превратилась в неиссякающий источник дисфункционально-сти официальных институтов и сформировала иллегальные механизмы приватизации и закрепления элитных статусов и связанных с ними привилегий [4].
Российские политико-управленческие элиты проявляют в своих кратических практиках и мировоззрении десолидаризацию с интересами общества, выражающуюся в индифферентности к потребностям и ценностям развития социокультурной сферы и человеческого потенциала. Этим определяется дефицит стратегической субъектности элиты, находящий отражение в ее тенденции формировать государствообразующую идеологию на базе синкретического совмещения идеологем и моделей кратических практик, заимствованных из советского и досоветского прошлого, в том числе, в превращении православной церкви в основной идеологический институт общества. Эклектический консерватизм политической элиты в ее идеологии и повседневности вступает в противоречие с декларируемыми ценностями развития и является демодернизирующим фактором, вызывая резонанс в массах, отказывающихся от ценностей развития в силу социального разочарования и страха перед новыми издержками.
Приватные групповые интересы федеральной и региональных политико-управленческих элит, аффилированных между собой и с некоторыми бизнес-структурами, направлены в первую очередь на поддержание собственных привилегий и, следовательно, на сохранение сложившегося общественного статус-кво. Поэтому для элит принципиальным является ограничивать рекрутинг и поддерживать его закрытый для общества характер, что приводит ко все большей ди-станцированности элит от массовых слоев [5]. Социокультурная модернизация по либеральной модели пробуксовывает не столько в силу традиционализма массового слоя, сколько из-за того, что она приведет к открытию вновь каналов элитообразования и изменит взаимные диспозиции элиты и масс в социальном пространстве, тем самым ликвидировав результаты неформальной приватизации привилегий.
В этой ситуации у элиты есть выбор: либо ориентировать свои действия на смыслы и цели, связанные с частногрупповыми интересами, либо же - на интересы общества в целом, и действовать в соответствии с ними. В первом случае она вынуждена отказаться от выполнения стратегической функции и усиленных вложений в развитие; во втором ориентация на развитие является необходимой. Судя по характеру практик элиты, она выбирает первый из вариантов.
Об этом свидетельствуют не только неизменное присутствие в российском обществе неформальной солидарности власть имущих, но и объем иллегальных практик теневой политики, расцвет политической и управленческой коррупции, большая заинтересованность элиты в силовиках, нежели в ученых и мыслителях, сохраняющийся несмотря на все декларативные меры дефицит вложений в массовое здравоохранение и образование. Сохранение статус-кво, включающего неформальные элитные привилегии, заботит политико-управленческие элиты гораздо больше, чем реальная результативность модернизации. Отсюда активные поиски валидной консервативной идеологии и использование потенциала традиционализации общества, которым располагает РПЦ.
Следует подчеркнуть, что консервативную и традиционализирующую окраску имеет и обладающий бесспорным позитивным значением для общества процесс консолидации элит, поскольку сама консолидация вовсе не ограничивает на уровне регионов феодальные тенденции в практиках этнократических элит. Региональные элиты по-прежнему содержат мощный этно-кратический элемент, хотя, конечно, сейчас они гораздо глубже интегрированы в федеральную государственность, чем в 1990-е гг. Однако их интеграция базируется скорее на неформальных патрон-клиентельных связях и вассалитете почти феодального типа, что тоже не способствует развитию модернизации в регионах [6].
Практика деятельности региональных элит показывает, что они вполне вписаны в федеральную вертикаль власти. С одной стороны, выстраивание субординации разноуровневых элит после всплеска сепаратизма 1990-х гг. являлось необходимой мерой по сохранению государственности. С другой же стороны, укрепление вертикали отнюдь не подменяет собой восстановления социальной горизонтали, которая, собственно, и составляет подлинную базу демократии. В этом смысле региональные элиты, вероятно, должны были бы более эффективно
совмещать свою управленческую деятельность в рамках соответствующего этажа вертикали с принятием мер по укреплению горизонтальных связей и развитию конструктивной гражданской инициативы. Но политико-управленческая активность региональных элит направлена преимущественно на защиту частногрупповых интересов, в которые входит и выгодное вложение своих статусных позиций и неформального влияния в регионе в корпоративную общефедеральную солидарность элитного слоя с вытекающими отсюда бонусами и привилегиями.
Для региональных политико-управленческих элит укрепление властной вертикали означало прежде всего их консолидацию с федеральной политической элитой, отмечавшую частичную потерю самостоятельности на политическом поле, сокращение реального властного потенциала в обмен на частичное снижение ответственности перед региональным сообществом и неформально приватизированные привилегии, связанные с интеграцией в корпоративную целостность правящей элиты всероссийского масштаба. Эта интеграция, хотя и способствовала преодолению регионального сепаратизма, базируется главным образом на установлении неформального патрон-клиентельного внутрикорпоративного консенсуса федеральной и региональных, в том числе этнократических, элит. Такой консенсус является формой компромисса между модернизирующими (консолидационными) и консервирующими (этнократически-традиционными) тенденциями внутри консолидированного элитного сообщества, в силу чего его реальный модернизационный потенциал низок [7].
Региональные элиты Северного Кавказа, в частности, в настоящее время строят свою политическую стратегию на практике чисто обменных отношений с федеральным центром, когда лояльность обменивается на масштабные финансовые вливания и существенные ограничения фактического вмешательства центра во внутреннюю политику. Влияние неформальных этнократических элит осуществляется и через сохраняющиеся традиционные трайбальные связи, и посредством заполнения формальных властных и силовых структур представителями титульных этнических групп. На фоне сохранения сильных традиционных родственных и соседских связей это обстоятельство способствовало формированию экономически и политически могущественных этнических кланов, простирающих свое влияние за пределы региона.
Естественно, что такая модель консолидации способствует не модернизационным изменениям, а феодализации социальных отношений со всеми вытекающими последствиями - главенством критерия личной преданности в процессе рекрутинга элит, отсутствием независимого правосудия, массовым нарушениям прав рядовых граждан, дальнейшему росту коррупции всех уровней управления, распространению практики расхищения чиновниками поступающих из федерального центра государственных средств. Отсюда же и феодализация семейно-бытовых и гендерных отношений, тенденции реставрации религиозных норм правосудия, авторитаризм и диктат силы в управлении, отсутствие приемлемого в современном обществе уровня гласности.
Возвращение региональных элит Северного Кавказа к феодальной по сути практике управления является серьезнейшим фактором риска демодернизации не только для региона, но и в целом для российского общества. И, разумеется, такая практика оказывает сильное негативное влияние на состояние регионального гражданского общества.
Анализ факторов, влияющих на эффективность российской модернизации, и прежде всего роли в этой деятельности политико-управленческих элит, является одним из наиболее важных для общества и перспективных направлений исследовательской деятельности в современной отечественной социологии.
БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЕ ССЫЛКИ
1. Готово ли российское общество к модернизации? Аналитический доклад / под. ред. М.К. Горшкова, Р. Крумма, Н.Е. Тихоновой. М., 2010.
2. Модернизация России: условия, предпосылки, шансы: сб. Статей и материалов / под ред. В.Л. Иноземцева.
М., 2009.
3. Мохов В.П. Российские региональные элиты в период политических реформ первого десятилетия 2000-х годов // Вестник ВЭГУ. 2010. № 4.
4. Наронская А.Г. Трансформация политических элит в постсоветском пространстве (на примере России и Республики Казахстан) // Известия Уральского государственного университета. 2010. № 3.
5. Там же.
6. Магарил С.А. Элиты России как инструмент модернизации // Социально-гуманитарные знания. 2001. № 1.
7. Мохов В.П. Российские региональные элиты в период политических реформ первого десятилетия 2000-х годов // Вестник ВЭГУ. 2010. № 4.
