CC BY
44
ность и яркость на расстоянии, это зависит от угла, под которым воспринимается данный цвет. В ходе экспериментов, проводившихся Б.Н. Кампанейским, было установлено, что на белом фоне под малым углом зрения все цвета «сдвигаются» к двум «положительным критическим точкам». Одна из этих точек находится в крайней видимой части спектра, а другая - между зеленым и голубым цветами. В связи с этим на белом фоне желтые, оранжевые, пурпурные и фиолетовые цвета краснеют, а желто-зеленые, зеленые и синие - голубеют. В то же самое время синие, фиолетовые и голубые цвета очень темнеют на белом фоне1.
Таким образом, изменение цвета в условиях искусственной освещенности может привести к серьезному искажению цветового символизма. Скажем, красный при натриевом и ртутном освещении, превратившись в черный, утрачивает свои первоначальные значения, кроме того, читаемость надписей в большой мере зависит от фона, на котором они сделаны, поэтому если цветовой фон под воздействием освещения изменится, надписи могут стать незаметными.
Указанные зависимости играют важную роль при трансляции и экспозиции гербов, флагов, плакатов, лозунгов, т. е. тех политических символов, где цвет несет особую смысловую нагрузку. И если он будет изменен (в данном случае в связи с использованием искусственного освещения), то может быть нарушен или изменен весь политический текст.
Цвет особенно часто используется в качестве самостоятельного политического символа, что связано с его возможностью активировать необходимые эмоции, непосредственно влияя на регулирование социально-политических процессов. Кроме того, с помощью цветовых символических средств иллюстрируются абстрактные политические понятия.
Цвет как никакой другой символ может являться мощнейшим управленческим средством в силу архетипичности и универсальности значений.
1 См.: Рубинштейн, С. Л. Основы общей психологии / С.Л. Рубинштейн. М., 1940, С. 194.
Я. В. МОРОЗОВА (Москва)
РОЛЬ М. К. МОРОЗОВОЙ
В РУССКОМ РЕЛИГИОЗНОФИЛОСОФСКОМ РЕНЕССАНСЕ НАЧАЛА XX в.
В научный оборот вводятся ранее не известные сведения о незаслуженно забытом персонаже русской культурной истории - Маргарите Морозовой, исследуется не только ее меценатская деятельность, но и духовное влияние на религиозные искания и художественное сознание начала XX в.
В истории русской благотворительности особое место принадлежит таким фамилиям, как Морозовы и Мамонтовы. Деятельность представителей этих семей являлась предметом внимания многих историков. Безусловно, историко-культур-ные исследования, посвященные изучению благотворительных традиций русского купечества, имеют немаловажное значение, но зачастую, ограниченные перечислением благодеяний и констатацией их значимости, такие исследования изначально грешат неверно расставленными акцентами. В последнее десятилетие наметились перемены в подходах к изучению феномена русского меценатства: осознана необходимость обращения к вопросам культурной миссии купечества, выяснение роли меценатов в формировании религиозно-философской и общественно-политической мысли.
Маргарите Кирилловне Морозовой (1873 - 1958), урожденной Мамонтовой, было суждено исполнить особую роль в истории русской культуры. В философских, литературных кругах начала XX в. часто слышалась фраза: «Вся надежда на Маргариту Кирилловну». Маргарита Кирилловна - учредительница и активная участница Религиозно-философского общества памяти В. Соловьева, книжного издательства «Путь», являлась непосредственным инициатором издания «Московского еженедельника» и ряда других религиозно-философских проектов. Несмотря на возрастающий интерес к деятельности философских обществ и собраний, роль М.К. Морозовой в философском и общест-
© Морозова Я.Б., 2007
венно-политическом процессе начала XX в. - тема практически не изученная.
О неоценимом вкладе Морозовой в развитие отечественной культуры говорили много и часто, но, как правило, этот вклад всякий раз пытались измерить в рублях, золоте, векселях. Если имя Маргариты Кирилловны и упоминалось в историко-философских исследованиях, то именно в таком, «экономическом», контексте. «Меценатка, финансирующая, субсидирующая...» - этими определениями, принято считать, и ограничивается роль Маргариты Кирилловны в истории русской культуры, вклад Морозовой в которую «оценивали» исключительно трехмиллионным состоянием, доставшимся в наследство от мужа.
Подобные мнения обусловлены неоднозначным отношением к ней современников, сочетавшим чувства уважения, восхищения с недоверием к ее философским увлечениям. Большей частью суждения о деятельности Морозовой как о причудах богатой вдовы, жаждущей впечатлений, принадлежали поклонникам ее банковских счетов. «В Москве шли споры о серьезности духовных исканий Маргариты Кирилловны, - вспоминал Ф.А. Степун, -о ее уме и о том, понимает ли она сложные прения за своим зеленым столом. Допускаю, что она не все понимала (без специальной философской подготовки и умнейшему человеку нельзя было понять доклад Яковенко “Об имманентном транс-цендентизме, трансцендентном имманен-тизме и дуализме вообще”), но уверен, она понимала всех»1.
«Будучи совершенно беспомощной, не умея разобраться ни в одном из идейных течений, которые подняли в ней вихрь вопросов... - писал Андрей Белый, - она искала самоопределения, или, вернее, искала, чтобы ее самоопределши»2. Этот иро-нически-снисходительный тон суждений о роли М.К. Морозовой в истории философии был задан именно А. Белым. Близко знавшие Маргариту Кирилловну отмечали глубокий ум и ее удивительную способность примирять и объединять сто-
1 Степун, Ф.А. Бывшее и несбывшееся / Ф.А. Степун. СПб., 2000. С. 201.
2 Белый, А. Начало века. Воспоминания: в 3 кн. Кн. 2 / А. Белый. М., 1990. С. 504.
ронников различных философских и политических направлений, что делало возможным их плодотворное сотрудничество.
Андрей Белый принадлежал к числу близких знакомых Маргариты Кирилловны, но его отношение к ней было весьма своеобразным. Для Белого Морозова существовала в трех ипостасях. Первая - как воплощение вечной женственности, предмет его мистической влюбленности, которому посвящены «Вторая симфония», «Первое свидание», его любовные послания, подписанные «Ваш рыцарь». Эта Морозова - лик Софии, узренный в «зо-ревой грусти», «живой символ, индивидуальное знамя», все то, чего он искал, но «чему еще не настало время свершиться». «Вы, - обращается Белый к этой ипостаси Морозовой, - моя зоря будущего. В Вас грядущие события. Вы - философия новой эры. Для Вас я отрекся от любви -Вы - запечатленная. Знаете ли Вы это?... Когда я подошел к бездне, дошел до конца, “явилось великое знамение на небе: Жена, облаченная в солнце; под ее ногами... луна и на голове ее венец из двенадцати звезд” (Иоанн). Тайна обнаружилась... С тех пор мне все кажется, будто Вы мой товарищ по тоске, будто я сорвал нетленную розу, раздвинул небо, затопил прошлое...»3.
Вторая ипостась - как друг, к которому Белый обращался за помощью, советом, неизменно находя сочувствие и поддержку. Дружеские отношения с этой Морозовой продолжались вплоть до самой смерти Белого. Любопытно, что с Моро-зовой-другом Бугаев никогда не обсуждал и не упоминал «Сказку», «Душу мира», ту первую ипостась, являвшуюся в мистических прозрениях поэта. Это была земная женщина, удивительно похожая на ту -«Лучесветную Подругу», идею всей философии будущего, но не Она. Эта, земная, была лишь портретом Той, Та же была иконой. «Мне не надо Вас знать как человека, - объяснял Белый в одном из писем, - потому что я Вас узнал как символ и провозгласил великим первообразом»4.
3 М.К. Морозова. Андрей Белый // Андрей Белый: Проблемы творчества: Статьи. Воспоминания. Публикации. М., 1988. С. 525; Андрей Белый «Ваш рыцарь»: письма к М.К. Морозовой. 1901 - 1928. М., 2006. С. 36 - 37.
4 Там же.
Морозова со свойственной ей деликатностью, не желая смущать Бориса Николаевича, в свою очередь, тоже «об этих письмах никогда не упоминала и виду не показывала об их получении», полагая, что это «молчание» давало им обоим «возможность общаться очень оживленно на плане общих симпатий и личной дружбы»1. План романтический «по умолчанию» остался в эпистолярных рамках.
Третья ипостась - «хозяйка салона», «совершенно беспомощная в умении разобраться в течениях мысли», «Морозова мемуарная» - тот образ Маргариты Кирилловны, который Белый создал в своей трехтомной фантазии, по недоразумению именуемой «воспоминаниями». Иронично-снисходительно, без сожаления принося в жертву изяществу слога беспристрастность, с легкой небрежностью, не жалея чернил, Белый создавал «зарисовки» своих поэтических мемуаров, рифмуя события и людей. Булгаков вышел «чернично-вишневым», Бердяев - «черниговским князем, готовым сразиться с татарами», Трубецкой - «сенбернаро-медведо-подобным».
В архиве М.К. Морозовой в черновых заметках есть любопытный фрагмент -воспоминания Морозовой о еще не написанных воспоминаниях Белого: 1906 год, Серебряный колодец. «Потягиваясь в гамаке Буг<аев> говорил: “а я все о всех напишу, никого в покое не оставлю”»2.
Созданный Белым образ Морозовой представлял собой «нелепейшие сочетания» Ницше, Канта, Скрябина, Соловьева. Не без иронии, но, уже не поступаясь беспристрастностью, Белый отмечал: «Салон Морозовой с 1905 года открывал новую эру “высококультурного” будущего, которое стало мне “глубоко претящим” позднее; пока тянуло в него: новизной, остротой себяощущения; помилуйте, - Лопатин, сей тигр, кидающийся на тебя во всех прочих пунктах Москвы, - “лютый враг”, -в уютной гостиной Морозовой - “тигр в наморднике”; “намордник” - Маргарита Кирилловна, с ласковой улыбкой встречающая и его, и тебя, Маргарита Кирилловна, создающая такой стиль, что, кроме приятных улыбок нас друг другу под музыку Скрябина, нельзя себе ничего иного
1 М.К. Морозова. Андрей Белый// Андрей Белый: Проблемы творчества ... С. 531.
2 РГАЛИ. Ф. 1956. Оп. 2. Ед. хр. 8. Л. 162.
позволить»3. В другом месте: «Морозова обладала огромным умением мирить и приучать друг к другу вне ее салона непримиримых и неприучаемых людей...»4. Эту удивительную способность Морозовой отмечали и другие современники5.
«Удивительная по уму и вкусу женщина, - отмечал В.В. Розанов. - Оказывается, не просто “бросает деньги”, а одушевлена и во всем сама принимает участие. Это важнее, чем больницы, приюты и школы. Загаженность литературы, ее оголтело-радикальный характер, ее кабак отрицания и проклятия - это в России такой ужас, не победив который нечего думать о школах, ни даже о лечении больных и кормлении голодных. Душа погибает: что же тут тело. И она взялась за душу. Конечно, ее бы понесли на руках, покорми она из своего миллиона разных радикалистов. Она этого не сделала. Теперь ее клянут. Но благословят в будущем»6.
Этому «будущему» .следовало бы наступить значительно раньше. Увы, обращение к данной теме произошло не столь давно, и все еще не выяснено значение религиозно-общественных проектов, реализованных благодаря Морозовой, в интеллектуальной истории России, не оценен во всей полноте ее вклад в русскую культуру.
Первый исследователь, обратившийся к вопросу о роли Морозовой в истории русской философии, был А. Носов7, опубликовавший часть переписки Маргариты Кирилловны и Евгения Николаевича Трубецкого, связанных чувством глубокой личной симпатии, многолетней дружбой и совместной деятельностью по осуществлению ряда «идейных предприятий». Носов коснулся указанного вопроса в той
3 Белый, А. Начало века. Воспоминания: в 3 кн. Кн. 2... С. 242.
4 Там же. С. 506.
5 «Маргарита Кирилловна, многое объединяя в себе, не раз мирила друг с другом и личных и идейных врагов». Степун, Ф.А. Указ. соч. С. 202.
6 Розанов, В.В. Сочинения: в 2 т. Т. 2 /
B.В. Розанов. М., 1990. С. 394 - 395.
7 Ранее, в 1985, в Вестнике РХД Н.А. Струве опубликовал письма С.Н. Булгакова и Г.А. Ра-чинского и из архива М.К. Морозовой. Во вступительной статье Н.А. Струве повторяет распространенное ошибочное мнение о том, что роль Морозовой в организации «Пути» ограничивалась исключительно финансовыми вопросами. См.: Вестник РХД. 1985. № 144. С. 123 - 135; № 145.
C. 153 - 171.
степени, в которой позволял комментаторский жанр. «Многие современники были убеждены, что М.К. лишь субсидирует “Путь”, - мнение, повторяемое и по сей день. Между тем это было ее издательство, ею организованное и ею же руководимое»1.
В. Кейдан, дополнивший публикацию А. Носова, убежден: «... не будь Морозовой... русская философия, литература, музыка, живопись Серебряного века недосчитались бы многих творений первой величины»2. Публикации этих исследователей имеют исключительную важность для изучения данной темы. Однако смущает категоричность некоторых далеко не бесспорных высказываний Кейдана, подобных следующему: открытие Московского религиозно-философского общества и издательства «Путь» есть не что иное, как попытки Морозовой, «не разрушая семьи любимого человека, “сублимировать” свои чувства и “институализировать” их отношения» с Трубецким3. Важность душевной составляющей в истории философии несомненна, но абсолютизация «сугубо интимного мотива» идейных предприятий Морозовой, обозначившаяся в исследовательской литературе, весьма сомнительна.
Более обоснована позиция Е. Голлер-баха, автора первого полномасштабного исследования по одному из морозовских проектов, в котором представлена развернутая аргументация в пользу того, что именно идеи Морозовой «были декларированы впоследствии как платформа “Пути”»4.
Итак, роль Маргариты Кирилловны в истории русской культуры начала XX в. не сводилась исключительно к меценатской деятельности. В равной степени неоправданно объяснение общественных предприятий Морозовой «сугубо интимным мотивом». На основании архивных источников можно с полной уверенностью утверждать, что именно Морозова явля-
1 См.: Носов, А. Наша любовь нужна России: вступ, ст. / А. Носов // Новый мир. 1993. №9. С. 174.
2 Взыскующие града. Хроника частной жизни русских религиозных философов в письмах и дневниках. М., 1997. С. 37.
3 Там же. С. 36.
4 Голлербах, Е. К незримому граду: Религиозно-философская группа «Путь» (1910 - 1919) в поисках новой русской идентичности / Е. Голлербах. СПб., 2000. С. 67.
лась инициатором ряда религиозно-философских и общественно-политических проектов, руководство которыми она осуществляла совместно с Трубецким.
Деятельность созданных ими организаций, охватывающая период с 1905-го по 1919 г., по мнению Голлербаха, была одним из самых значительных политико-идео-логических явлений в России того времени: это Религиозно-философское общество памяти В. Соловьева, журнал «Московский еженедельник», издательство «Путь». Помимо этого, при финансовой поддержке М.К. Морозовой и участии Е.Н. Трубецкого издавался журнал «Вопросы философий и психологии», осуществлялась деятельность Психологического общества при Московском университете, также издательство «Путь» активно сотрудничало с Петербургским религиозно-философским обществом, Христианским братством борьбы, кружком ищущих христианского просвещения, издательством «Мусагет», журналом «Русская мысль».
Различные религиозно-общественные проекты М.К. Морозовой и Е.Н. Трубецкого представляли собой последовательные этапы программы преобразования России и имели своей предельной целью осуществление религиозно-общественного идеала: преобразование града земного в Град Божий. Относительно путей достижения чаемого идеала среди участников проектов не было единого мнения: острая полемика разгорелась на тему «русского мессианства», по вопросам национализма и патриотизма, важное место занимала дискуссия, унаследованная от славянофилов и западников, много спорили о соловьев-ском наследии - понимании «христианской политики», «теократического идеала». Тем не менее разногласия по отдельным вопросам не нарушали симфонического стремления к Новому Граду. Суть мессианского призвания России, по мнению «путейцев», заключалась в осуществлении вселенского христианского идеала. Исходя из этого, определяли задачи (углубление национального самосознания, осмысление идейного наследия и современных явлений духовной жизни общества) и план деятельности (издание сочинений, посвященных русской религиозной идее).
Заботясь прежде всего о духовном преобразовании общества, «путейцы» не оставляли в стороне вопрос о «внешних» судьбах России, ее «государственном бы-
тии и экономическом благосостоянии»1. Политическая линия «Пути», основу которой составляли принципы либерализма, определялась, главным образом, Е.Н. Трубецким2. Социально-политические взгляды князя разделяли далеко не все участники, еще на этапе составления издательской декларации обнаружилось множество разногласий, грозивших расколоть единый «Путь» на отдельные «пути». Во многом благодаря Маргарите Кирилловне не произошло раскола. И если бы не дипломатичность Морозовой, «Путь», возможно, и вовсе бы не возник, именно ей удавалось улаживать личные и идейные конфликты участников проектов. Несмотря на множество препятствий, Маргарита Кирилловна Морозова сумела объединить интеллектуальный цвет страны: выдающихся русских мыслителей, политических деятелей, представителей отечественной культуры для осуществления религиозно-об-щественного идеала - преобразования града земного в Град Божий.
А. Ю. КЛЕЙТМАН (Волгоград)
ТРАДИЦИЯ И ПАМЯТЬ КАК КУЛЬТУРНЫЕ УНИВЕРСАЛИИ
Анализируются основные методологические подходы к проблеме соотношения традиции и памяти в качестве культурных универсалий, осмысляется их эвристическая ценность для изучения современной культуры.
Соотношение традиции и памяти культуры - вопрос малоизученный в связи с тем, что зачастую эти понятия использу-
1 Издательская декларация «Пути». См. Взыскующие града. Хроника частной жизни ... С. 704.
2 Е.Н. Трубецкой являлся одним из основателей конституционно-демократической партии, партии мирного обновления, членом Государственного Совета, активным земским деятелем. Идейные расхождения с кадетами и личная неприязнь к П.Н. Милюкову стали причинами выхода Е.Н. Трубецкого из кадетской партии. М.К. Морозова, первоначально принимавшая финансовое участие в создании партии, также не разделяя их политических планов и средств их осуществления, отказалась от дальнейшей поддержки кадетов.
ются в качестве синонимов, однако, на наш взгляд, между ними существует ряд существенных отличий. Концептуальное поле, связанное с понятием «традиции», как правило, рассматривается в двух плоскостях: либо как собирательный термин «традиции», описывающий совокупность норм, обычаев, закрепленных в той или иной культуре, транслирующихся из поколения в поколение без существенных изменений; либо в духе последователей Р. Генона и Ю. Эволы как Священная (Примордиальная, Атлантическая) Традиция. В любом случае философский анализ этого феномена маловозможен, т. к. в первом случае объект исследования не дифференцирован и «растворяется» в контексте, а во втором - предстает в качестве сугубо мифологического конструкта, не поддающегося в этой связи никакой рациональной критике.
Парадоксальной особенностью и одновременно недостатком любого понимания традиции являются ее бессубъектность, отсутствие в ней экзистенциального, пер-соналистического измерения. В этом смысле традиция предстает в качестве «памятника памяти», объективированной памяти культуры, мертвой и мумифицированной, выродившейся в ритуал, насильственно самотождественной структуры. Если память, по замечанию Ю.М. Лотмана, явля-ется вторичнои семиологическои структу-рой, то традицию можно было бы назвать структурой «третичной».
На наш взгляд, более адекватным и эвристически ценным для описания тех же социокультурных реалий является концепт «память культуры». Память культуры как традиция в ее персонифицированном, субъектном смысле экзистенциальна и нетождественна. Это проявляется в том, что ее можно описать либо апофатически, путем отрицания того, чем она не является, либо с помощью противопоставления различных ее аспектов. Память культуры не мыслится отдельно от человека как субъекта культуры1, но постоянно подвергается объективации, она не тождественна
1 Личность, как субъект культуры, в ее экзистенциальном понимании выступает как не сводимая ни к чему уникальность (уникальное в этом смысле есть то, что «ни для чего и не против чего-то, но само по себе». - М.К. Мамардашвили).
© Клейтман А.Ю., 2007
