CC BY
130
ВСЕОБЩАЯ ИСТОРИЯ ПРОБЛЕМЫ АНТИЧНОЙ ДЕМОКРАТИИ
УДК 94(38).02 А. Г. Курилов
РОЛЬ ИНСТИТУТА ЦАРСКОЙ ВЛАСТИ В ВОЕННОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ ДОРИЙСКИХ ОБЩИН АРХАИЧЕСКОГО ПЕРИОДА
Начиная со смутно освещенных в традиции событий XI-IX вв. до н. э. и завершая надежно засвидетельствованными фактами эпохи греко-персидских войн, дорийские басилеи систематически появляются на исторической сцене в роли военных предводителей1. Наиболее выразительно полководческое назначение царей показывают источники по истории Спарты. Так, Аристотель назвал спартанских царей предводителями в вопросах, касающихся войны — ^ye^wv twv npoQ tov noXe^ov, а их власть ёмко охарактеризовал как наследственное и пожизненное главнокомандование (Pol., III, 9, 2 1285 a 5; 10, 1 С 1285 b 25; ср.: Hdt., VI, 56). Ксенофонт следующим образом определял положение спартанского басилея: жрец перед богами и полководец во главе воинов (Lac. pol., 13, 11). При участии царя в походе от него исходили все приказы по армии (Thuc., V, 66, 3). Басилей в первых рядах начинал сражение и последним покидал поле битвы (Hdt., VI, 56).
Согласно Аристотелю спартанские цари являлись командующими только за пределами Лакедемона (Pol., III, 9, 2 C 1285 a 5). Вероятно, так оно и было, но лишь до того момента, пока отсутствовала непосредственная военная опасность для государства. Мы знаем, что Клеомен I предпринял военную акцию против вторгшихся на территорию Лакедемона пиратов и схватил их предводителя (Plut. Apophth. Lac., 45, 8 С 223 d), а Архидам II в момент великого землетрясения, которое произошло около 464 г. до н. э., без промедления призвал к себе воинов, принял над ними командование и организовал оборонительные мероприятия против илотов и периэков (Diod., XI, 63. 64; Polyaen., I, 41, 3). Агесилай II руководил действиями немногочисленной армии спартиатов и их союзников на территории Лакедемона во время кампаний 369 и 362 гг. до н. э. (Xen. Hell., VII, 5, 10-14; Nepos, Ages., 6; Plut. Ages., 31. 32. 34)2.
1Таковыми являлись, согласно преданиям, уже приведшие дорийцев в Пелопоннес ближайшие преемники Гераклида Аристомаха — Темен, Кресфонт, Прокл, Еврисфей и др. На протяжении последующих нескольких веков управление войсками, судя по источникам, оставалось прерогативой басилеев в общинах, расположенных как в Пелопоннесе, так и за его пределами (см. например: Tyrt., fr. 5 Bergh; Hdt., IV, 160. 163-164; VII, 99; VIII, 87-88; Arist. Pol., II, 7,3C 1272 a 5; Strabo, VIII, 3, 33 C 358; Paus., III, 3, 2; IV, 7-10, 3; VIII, 52, 1; Polyaen., I, 14. 15. 46).
2Указанные кампании состоялись в классическую эпоху, однако логика самозащиты должна была предусматривать возможность наделения царей высшей военной властью в пределах Лакедемона и
© А. Г. Курилов, 2010
Следует заметить, что характерное для многих государств античности объединение царского достоинства с военными прерогативами в дорийских коллективах приобрело, пожалуй, особенно выразительный характер. Данное обстоятельство было обусловлено, по нашему мнению, спецификой возникновения и развития дорийских общин — во II тыс. до н. э. предки дорийцев конфликтовали с соседями и вынужденно мигрировали на севере Эгеиды до тех пор, пока не сумели закрепиться в Дориде (Hdt., I, 56; Apol-lod., II, 7, 7; Diod., IV, 37, 3; 67, 1). На рубеже II — I тыс. до н. э. дорийцы предприняли серию вторжений в южную часть Эгеиды. Результатом длительной и упорной борьбы стал захват ими ряда населенных ахейцами, эолийцами и минойцами областей. Позднее дорийцы неустанно враждовали с соседними общинами за контроль над окружающей территорией и одновременно стремились удержать в повиновении подвластное население (см. например: Hdt., I, 65-68; V, 49; Arist. Pol., II, 6, 3 C 1269 b 5; Strabo, VIII, 4, 10 С 362; X, 4, 14 С 479; Paus., IV, 6-23; VII, 26, 2. 3).
Миграции и постоянные войны неизбежно повлекли за собой милитаризацию, которая охватила практически все стороны общественной жизни — Аристотель заметил, что в Лакедемоне и на Крите почти все обычаи и законы предназначены для достижения военных целей (Pol., VII, 2, 5 С 1324 b 9)3. Военизированный характер спартанского общества олицетворял Карнейский фестиваль — праздник, который представлял собой, по свидетельству Деметрия Скепсийского, не что иное, как имитацию военного похода (Athen., IV, 19 С 141 e-f).
В сфере политических отношений высокая военная активность способствовала развитию принципов единоначалия и нашла отражение, прежде всего, в поддержании традиций сильной личной власти [9. С. 121; 7. S. 394-395; 8. S. 260-261]. Поэтому во многих дорийских коллективах басилеи продолжали занимать видное положение в общественном строе на всем протяжении архаической эпохи (Спарта, Аргос, Галикарнасс, Кирена, Тарент). В ряде общин (Коринф, Сикион, Мегара и др.) длительное время единоличное правление осуществлялось в форме тирании4.
Связь военной деятельности с тенденцией к укреплению единоначалия может быть прослежена по эволюции полномочий военачальников в Спарте. Так, закон запрещал дважды занимать пост наварха (Xen. Hell., II, 1, 7), однако крайне опасная и напряженная обстановка в годы Коринфской войны имела результатом троекратное назначение навархом умелого флотоводца Телевтия (Xen. Hell., IV, 4, 19; 8, 11. 22-24; V, 1, 13; Plut. Ages., 21). Кроме того, спартанцы избегали объединения командования армией и флотом в одних руках, но сложная ситуация в Малой Азии вынудила их вручить единое управление и морскими, и сухопутными силами на полуострове царю Агесилаю II (Xen. Hell., III, 4, 27; Plut. Ages., 10).
Спартанские цари классического периода были ограниченными властителями в периоды мира, но обретали огромную власть именно в условиях военного времени, особен-
ранее. В предшествующие периоды, вероятно, лишь могущество спартанской пехоты избавляло граждан Спарты от необходимости вручать царям командование на территории собственной страны.
3Р. Осборн отмечает, что организация общественной жизни в Спарте была полностью ориентирована на войну [4. Р. 185]. Как античные авторы, так и современные специалисты достаточно единодушно признают, в частности, милитаристское содержание и назначение спартанской системы воспитания [10. С. 280].
4 На связь института тирании с военным фактором указывает положение многих тиранов до захвата ими власти — военачальниками являлись, например, Кипсел, Писистрат, Питтак в Митилене, Аристодем в Кумах, Гелон в Геле (Hdt., I, 59; VII, 154; Nic. Dam., FgrHist 90 F 57, 5; Strabo, XIII, 1, 38 C 600; Plut. Mul. virt., 26 C 261 e; Polyaen., I, 27, 1). Аристотель писал, что тираническую власть нередко захватывал республиканский военачальник (Pol., V, 4, 4 С 1305 a 10).
но при совершении ими заграничного похода (Thuc., VIII, 5, 3). Под угрозой проклятия никто из лакедемонян не мог противодействовать царю (Hdt., VI, 56). От него исходили все приказы о начале атаки, отходе, передислокации, разбивке лагеря и выходе из него. Царь единолично мог отменить по его же приказу начатую атаку, если внезапно находил ситуацию неподходящей для сражения (Thuc., V, 65, 3). Завязав сражение, царь мог затеять перестроение войск, как это случилось в 418 г. до н. э. под Мантинеей — сомнительное решение царя ни тогда, ни позже не посмели оспорить, но не исполнившие это рискованное распоряжение полемархи были осуждены на изгнание (Thuc., V, 71. 72, 1). Цари занимались комплектованием войск и назначали старших офицеров на командные посты, руководили военной подготовкой армии и заботились о ее материальном обеспечении, принимали послов и заключали перемирие (Hdt., IX, 10; Thuc.,
V, 59, 5. 60, 1; Xen. Hell., III, 4, 11. 16. 17. 20. 27; Lac. pol., 13, 10; Nepos, Ages., 3). На протяжении архаической эпохи, а также в начале V в. до н. э. цари и в периоды мира, и в дни войны обладали правом на самостоятельное принятие внешнеполитических решений — могли удержать свое государство от вступления в конфликт или, наоборот, по своему усмотрению открыть военные действия, а затем прекратить их (Hdt., V, 49-51. 74; VI, 72; IX, 10).
Мы обрисовали деятельность и роль царей дорийских общин в военной сфере. Необходимо заметить, однако, что по нашему мнению, управление вооруженными силами первоначально не входило в компетенцию царей и мы сомневаемся в том, что военное командование стало тем источником, из которого развился у дорийцев институт царской власти. Между тем, положение о том, что управление вооруженными силами послужило исходной базой для развития царской власти в Греции, широко представлено в науке5. Доминирующую в антиковедении тенденцию удачно сформулировал Х. Туманс. Латвийский ученый признает, что идеологическую основу гомеровской царской власти составляла религиозная идея о божественном происхождении басилеев, что царская власть некогда зиждилась на вере в сакральное содержание фигуры басилея и особую присущую ему магическую силу, которая обеспечивает процветание и людям и окружающей природе. Но при этом Х. Туманс полагает, что в реалиях гомеровского общества эти идеи были уже заслонены личными ратными заслугами и одобрением народа [20. С. 18-20; 21. С. 77, 79, 80, 133].
Более того, многие исследователи полагают, что ратное искусство являлось тем решающим фактором, который систематически открывал человеку доступ к царскому достоинству. Так, М. Ю. Лаптева указывает, что «избрание басилея — военного предводителя. .. определялось... личными качествами басилея (его воинской доблестью)» [16. С. 191]. Х. Туманс пишет, что «выдающиеся военные заслуги, а особенно конкретный ратный подвиг на благо общины, могут сделать человека царем» и добавляет— «это, пожалуй, единственный легитимный способ достижения царской власти» [21. С. 81]6.
5См. о микенских и гомеровских царях: [3. Р. 215—226; 5. 8. 328]; о басилеях Ионии М. Ю. Лаптева пишет — «основа власти первых басилеев в Ионии — это военное предводительство», а также — «ионийская басилейя. .. связана с исполнением главным образом военных функций» [16. С. 190, 192].
Следует заметить, что этот господствующий подход разделяется не всеми крупными исследователями. К примеру, Ю.В.Андреев при характеристике полномочий греческих басилеев начала I тыс. до н. э. указывает на судебные и ритуальные функции. Относительно военного командования ученый отмечает, что басилеи становились полководцами «лишь в экстремальных случаях» [9. С. 125, прим. 71]—с этим последним утверждением мы не можем согласиться, но находим показательным отказ автора от самой идеи о доминировании военной деятельности в содержании царской власти.
6В несколько более ранней своей работе Х.Туманс пишет об убежденности творцов эпоса «в том,
Такую постановку вопроса мы находим небесспорной. Во-первых, басилеи гомеровского эпоса являются наследственными носителями своего статуса, а отнюдь не лицами, которые приобрели царское достоинство благодаря доблести. Кстати, Х. Туманс не приводит в своей книге примеров обретения царской власти храбрым воином или умелым военачальником, что не является удивительным, поскольку ни эпос, ни факты раннегреческой истории таких случаев не предлагают. Правда, в качестве иллюстраций к тезису о self-made-man исследователь упоминает [21. С. 91] отважного Перифета (Hom. Il., XV, 637-642) и вымышленный Одиссеем образ предприимчивого критянина (Hom. Od., XIV, 230-234)7, однако оба персонажа не наделены в эпосе знаками царской власти. Во-вторых, военная деятельность в интересах общины действительно вознаграждалась ею, но гарантировала ли она царское достоинство? Мы полагаем, что необходимо различать дар герою от общины за одержанную победу и обладание царской властью. Между тем, Х. Туманс полагает, что наделение даром было равносильно обретению царского достоинства, хотя эпос при упоминании вознаграждения победителю не связывает это подношение с басилейей (Il., IX, 574-580), а в одном случае диаметрально разводит дар от общины и обладание царской властью, как разнопорядковые явления (Il., XX, 182-186). Поэтому мы не можем принять заявление латвийского автора о том, что «идея достижения царской власти путем воинской доблести [. . . ] являлась общегреческой моделью ранней эпохи» [21. С. 82]8.
Если бы особо отличившийся на войне член общины мог рассчитывать в награду со стороны соплеменников на царские почести, греческим басилеям не пришлось бы с такой настойчивостью прокламировать свое родство с великими героями микенского времени — им достаточно было бы увековечивания их собственных ратных заслуг перед общиной. Однако упоминаний о воинских подвигах басилеев традиция зачастую не
9
содержит, а отмечает их наследственные права .
Между прочим, от царей военное руководство требовало наличия по меньшей мере нескольких талантов, в частности — личной храбрости, организаторских способностей, искусства управления тактическими действиями войск в сражении и вне его, наконец, умения словом и примером воодушевить воинов. Невозможно предполагать, чтобы наследники царей из поколения в поколение обладали перечисленными качествами10. Источники по истории Афин иллюстрируют нереальность подобной наследственной предрасположенности к военному искусству и ее последствий для судеб монархического правления — несостоятельность некоторых из царей в военном деле побудила афинян
что царскую власть можно “заработать”, то есть завоевать выдающимися ратными подвигами» [20. С. 19-20].
7Не можем мы принять и предложенную Х.Тумансом [21. С. 98] интерпретацию сюжета о Трое (Hom. Il., XX, 180-186) —будто троянец, одолевший Ахилла, мог рассчитывать на царскую власть; между тем, указанные строки содержат опровержение подобной возможности, поскольку царствующий Приам имел сыновей-наследников, победителю же, по предположению Ахилла, полагался «удел знаменитый / Лучшее поле для стада и пашен».
8Не совсем удачным мы находим пример, выбранный Х.Тумансом для обоснования принятой им точки зрения: Меланф в Афинах, победитель беотийца Ксанфа. Во-первых, Меланф был представителем хотя и не афинского, но царского по происхождению рода. Во-вторых, наряду с указанием в традиции на то, что царем Афин Меланф стал после одержанной им победы над беотийцем Ксанфом (Strabo, IX, 1, 7 C 393), источники содержат и другую версию — Павсаний сообщает о том, что Меланф отобрал царскую власть в Афинах у Фимета, сына Оксинта (Paus., II, 18, 9).
9Кстати, М.Ю.Лаптева, акцентируя внимание на доблести царей, признает, что для овладения царским достоинством в Ионии по представлениям греков, одним из необходимых условий являлась принадлежность «к одной из ахейских династий» [16, с. 191].
10Ср.: среди тех факторов, которые способствовали упадку монархии у греков, Аристотель выдвигает бесталанность ряда наследственных династов, см.: Pol., V, 8, 8 С 1311 a 25; 8, 23 С 1313 a 10.
учредить должность военачальника о поХфар/ос (Arist. Athen. pol., 3, 2). Но во времена архаики многие поколения греков мирились с отсутствием у ряда наследственных династов воинских способностей!
Обратим внимание на модель, которой спартанцы следовали при выборе военного предводителя в тех особых ситуациях, когда царь не мог предпринять поход по причине несовершеннолетия или болезни. Если царь пребывал в детском возрасте, то реальное командование осуществлял его дядя или старший по возрасту двоюродный брат (Hdt., IX, 10; Thuc., I, 107, 2; Xen. Hell., IV, 2, 9). В случае временной утраты царем способности управлять армией по болезни командование на себя принимал его старший сын (Xen. Hell., VI, 4, 18). При этом царь формально сохранял статус верховного военачальника, а родственник (именно так — не вообще опытный военачальник из спартиатов, но обязательно представитель царствующего дома) лишь временно его замещал. Важно отметить, что за юными царями сохранялось достоинство высших военных руководителей, хотя о доблести или опытности их еще не могло быть и речи. Следовательно, суть проблемы заключалась отнюдь не в наличии или отсутствии у басилеев способности к военному предводительству.
Характерной чертой общественного устройства многих греческих государств в эпоху, наступившую после ликвидации царской власти, являлась передача заведывания важнейшими культами гражданину, который показательно именовался «царем» (Arist. Pol., VI, 5, 11 1322 b 25; Athen. pol., 55, 1; 57, 1-4; Lys., VI, 4; ср.: Athen., VI, 26 С 234 f; Paus., VI, 20, 1; Ditt. Syll.,3 I, № 57)11. Нередко религиозные руководители республиканских общин кооптировались непосредственно из числа потомков царских фамилий (Arist. Pol., III, 9, 8 C 1285 b 15; Plut. Quaest. rom., 63 C 279 d; Strabo, XIII, 1, 52 С 607; XIV, 1, 3 С 633). Исполнение «басилеями» после отмены царской власти культовых функций со всей очевидностью показывает, что некогда цари являлись одновременно светскими лидерами и верховными жрецами. На данное обстоятельство в свое время указал еще Дж. Фрэзер [1. Р. 29-31]. Аналогичной точки зрения придерживаются и современные исследователи — так, И. Е. Суриков пишет, что басилеи «были одновременно религиозными и светскими лидерами общины, военачальниками и верховными жрецами в одном лице» [19. С. 58]12.
В Спарте прерогативы и почести басилеев показывают тесную связь царского достоинства с осуществлением религиозных функций в интересах всей «общины равных». Царям принадлежали высшие жреческие посты в государстве, на общегосударственных жертвоприношениях цари занимали самые почетные места, первыми совершали возлияние и получали в личное распоряжение часть жертвы, община преподносила царям отборное жертвенное животное для принесения его Аполлону (Hdt., VI, 56. 57; Xen. Lac. pol., 13, 2). Выступая в ипостаси людей одновременно земного и божественного происхождения (через посредство своего полулегендарного прародителя Геракла
11 Особо отметим свидетельства из дорийской общины (о. Кос) — один из граждан наделялся званием «монарха» и становился эпонимом года, в течение которого он возглавлял большинство государственных культов [6. S. 187-199].
12Ср.: М.Ю.Лаптева постулирует военные истоки царской власти в Ионии, но признает, что «в период миграции ионийских племен к побережью Малой Азии и в более позднее время ионийские басилеи выступают религиозными руководителями общин» [16. С. 180].
Языковые материалы, заметим, позволяют предполагать религиозное происхождение царской власти у народов всей индоевропейской языковой семьи. Так, В. В. Иванов пишет: «Индоевропейский rex в значительно большей степени имеет отношение к религии, чем к политике [...] Rex... скорее родствен жрецу, чем властелину. Именно этот характер царствования был сохранен кельтами и италиками с одной стороны, индийцами с другой» [13. С. 7].
спартанские цари считались потомками Зевса), они удостаивались высокой чести героизации (Xen. Lac. pol., 15, 8).
Рассмотренные материалы позволяют нам сделать вывод о том, что царская власть у греков в целом и у дорийцев в частности основывалась прежде всего на религиозном почитании басилеев13. Можно задаться вопросом — на чем же базировался религиозный авторитет царей?
Один из пассажей в «Политике» Аристотеля (III, 9, 7 С 1285 b 10) позволяет установить, что басилеи осуществляли свои властные функции при наличии у них царского скипетра в руке. Назначение данного атрибута раскрывается в «Илиаде» — скипетр, как неотъемлемый признак царского достоинства, даровал басилеям великий Зевс (Hom. Il., I, 279; II, 205. 206; IX, 37. 38; 98. 99). В одном случае — скипетр Агамемнона — поэт подробно излагает путь этого средоточия царского величия с Олимпа к его владельцу (Hom. Il., II, 101-108). Скипетр, конечно, следует рассматривать, как зримое олицетворение тех могущественных способностей, которые боги делегировали басилеям. Уточним, какие способности были в распоряжении греческих басилеев по представлениям их современников.
Дж. Фрэзер отметил распространенное среди греков почитание басилеев не только в качестве верховных жрецов, но также в качестве сверхъестественных субстанций, «способных оделить своих подданных и поклонников благами. . . Так, от царя часто ожидали воздействия в нужном направлении на погоду, чтобы зрели посевы и т. д.» [23. С. 18; подробнее см.: 1. Р. 89-152, 280]. М. Нильсон при исследовании генезиса царской власти у греков обнаружил, что изначально царская власть покоилась на вере подданных в религиозную и магическую эффективность басилеев [3. Р. 223]14. Исследователи выделяют характерные для обществ ранних индоевропейцев черты идеологии царской власти — представление об ее магическом содержании и веру в назначение царей нести своим подданным мистическую добродетель [см., например: 26. С. 200, 202]15. Святость царей достигала такого уровня, что даже враждебное прикосновение к ним представлялось святотатственным (ср.: Plut. Agis, 19)16.
Необходимо отметить, что по представлениям греков, не сам царь являлся источником благ, он выступал в роли необходимого проводника при их получении от богов. Если царь отличается благочестием и угоден богам
Правду творит он; в его областях изобильно родится Рожь, и ячмень, и пшено, тяготеют плодами деревья,
Множится скот на полях и кипят многорыбием воды;
Праведно властвует он, и его благоденствуют люди
(Одиссея, XIX, 111-114. Пер. В. А. Жуковского)
На землю царя, который не отвечает божественным требованиям, обрушиваются несчастья, пример которых живописует мрачный пассаж «Илиады» (XVI, 384-392; ср.: Hes. Opera, 240-247)17.
13Ср.: К. Томас заключает, что позиции спартанских царей в обществе базировались преимущественно на религиозных началах [7. S. 397].
14К примеру, верили, что царь способен прикосновением руки излечивать людей, а его части тела обладают чудодейственной силой (Plut. Pyrrh., 3).
15Ср.: новгородцы в Древней Руси опасались периодов безвластия, так как с потерей князя Новгород, по мнению его жителей, утрачивал даруемую правителем защиту от бедствий [22. С. 204].
16 О первоначальном значении этого запрета (опасность нанести ущерб сверхъестественной сущности царя, на которой держится благополучие социума) см.: [23. С. 189 слл.].
17Ср.: по мнению И. Я. Фроянова, к комплексу идей об ответственности правителей за благополучие
Значимость и ценность фигуры басилея для социума определялась также тем, что он выполнял функцию информационного канала, посредством которого люди могли узнать волю правящих миром богов. Вера в такое исключительно важное для общества назначение царской власти развивалась и поддерживалась среди жителей Эгеиды с глубочайшей древности. Уже легендарный царь Минос, по преданию, приобщался к недоступным для обыкновенных людей трансцендентальным истинам (Hom. Od., XIX, 178-179; Strabo, X, 4, 19 С 482; XVI, 2, 38 С 762). Этот же мотив отчетливо проступает в сказании о Ликурге, великом реформаторе из царского рода Гераклидов (Hdt., I, 65; Xen. Lac. pol., 8, 5; Plut. Lyc., 5; Polyaen., I, 16, 1). Не случайно позднее лиц, обладающих даром прорицания, считали достойными царской власти (Strabo, XVI, 2, 39 C 762) — их искусство, несомненно, потому и считалось подобающим царскому сану, что именно от правителей традиционно ожидали вещания божественной воли.
Право и священная обязанность представителей царских домов обращаться за консультациями по общественно значимым вопросам к богу надежно зарегистрирована историческими источниками — спартанские цари располагали исключительным правом направлять священных послов в Дельфы для получения вещаний от Аполлона (Hdt.,
VI, 57; ср.: Xen. Lac. pol., 15, 5), а все спартанцы предоставляли царям по поросенку от каждого приплода свиньи, чтобы правители в любой момент могли обратиться к богам за советом (Hdt., VI, 56-57; Xen. Lac. pol., 15, 5). При подготовке походов и во время их совершения именно цари приносили жертвы и с помощью гадания определяли позицию богов к совершаемой войне (Hdt., VI, 56; Xen. Hell., III, 4, 3. 15; IV, 6, 10; 7, 7; VI, 4, 19; Lac. pol., 13, 2-5; 15, 2. 5; Paus., IX, 13, 4) [15. С. 82-84].
Итак, цари пользовались своей властью в силу следующих факторов религиозного порядка: во-первых, они обеспечивали благоденствие вверенного им богами народа, а во-вторых, они являлись эксклюзивными носителями идущей от богов важнейшей информации.
На войне царь должен был руководящими действиями во главе армии, имеющими сверхъестественную природу и благотворное для судьбы коллектива значение, гарантировать победу в войне. Но в некоторых и весьма показательных случаях басилей мог решить исход вооруженного конфликта самым непосредственным образом — в поединке с предводителем неприятельского войска. Вариант, при котором басилеи в личном единоборстве определяли результат войны, неоднократно встречается в греческих мифах (Strabo IX, 1, 7 С 393; Plut. Quaest. gr., 13 С 294 b-c; Paus., I, 5, 2; 11, 2; IX, 5, 16; Frontin., Strategem., II, 5, 41; Polyaen., I, 19). Предание о поединке Гилла с аркадянином Эхемом (Hdt., IX, 26; Diod., IV, 58, 3. 4; Paus., I, 41, 2; 44, 10) позволяет установить, что мировоззрению дорийцев также была свойственна идея о делегировании басилею лично и силой оружия решить исход войны.
Факты последующей истории Греции показывают, что распространенный в преданиях мотив личного противоборства вождей следует расценивать как отклик на существовавший в действительности метод урегулирования конфликта. К примеру, мы знаем, что во время афинско-митиленского конфликта полководец афинян Фринон вызвал на поединок тирана Митилены Питтака (Strabo, XIII, 1, 38 С 600; Polyaen, I, 25). Кроме того, в Македонии IV в. до н. э. сохранялось немало обычаев, характерных для Греции более раннего времени (сходка воинов с полномочиями народного собрания и др.). Между тем, македонские полководцы в бою стремились к личному поединку —
своего народа восходит систематическое свержение князей, посадников и владык в Новгороде XII-XIII вв. тотчас после неурожая, пожара и других стихийных бедствий [22. С. 223-224, 241-246, 264270].
Неоптолем пал в схватке с Эвменом (Hepos, Eumen., 4; Plut. Eumen., 7; Just., XIII, 8, 7.
8), а сам Александр Великий, по сообщению Харета, был ранен в рукопашной схватке с Дарием III (Diod., XVII, 34, 5; Plut. Alex., 20; cp.: Curt., III, 11, 10). Возможность сведения конфликта двух общин к поединку вождей кроется, видимо, в представлениях эллинов о священном статусе басилеев. При личном состязании предводителей в ратном искусстве рядовые члены общества в их собственном понимании, вероятно, перемещались на вторые роли или вовсе начинали воспринимать себя, как статистов, чье присутствие необходимо для творящих успех басилеев18.
Но при чрезвычайных обстоятельствах члены социума, кажется, могли потребовать от своих басилеев нечто принципиально большее, нежели участие в поединке — цари должны были предоставить богам ради благополучия общества в жертву собственного ребенка. Греческие мифы изобилуют сюжетами о принесении в жертву богам царского сына или дочери — Фрикс и Гелла, дочери Леонта, Лафис, Ифигения в Авлиде, троянская царевна Гесиона, Менекей в Фивах (Apollod., I, 9, 1; Diod., IV, 42, 2-5; Plut. Pelop., 21; Paus., I, 5, 2; IX, 19, 6. 7; 25, 1; 33, 4; Hyg. Fab., 2. 68. 98. 238) и др.
В историографии, заметим, разрабатывается концепция, согласно которой принесение кровавых жертв в греческой мифологии не следует рассматривать как отражение реальной культовой практики. В этих сюжетах предлагают видеть, к примеру, притчу-предостережение превентивно-поучительного характера [24. С. 125-126]. Однако источники свидетельствуют о реальности человеческих жертвоприношений в Древней Греции.
На одной из табличек линейного письма Б (Tn 316) был найден текст, в котором, по предположению исследователей, упоминается умерщвление группы мужчин и женщин во имя богов [11, с. 197-199]. Во всяком случае, на унаследовавшем традиции ахейского времени Кипре вплоть до VI в. до н. э. при погребении знатных лиц совершались человеческие жертвоприношения [17. С. 210-211; 14. С. 80; ср.: 25. С. 59]. Случаи принесения человеческих жертв можно обнаружить и в письменных источниках по истории архаической эпохи (Paus., III, 16, 10; IV, 9, 4-10; Plut. Pelop., 21).
Инициатором принесения жертвы являлось общество, которое в большинстве случаев осуществляло акцию, надо полагать, вопреки воле обреченного на смерть. Однако мифология содержит и образцы добровольного самопожертвования человека в обмен на спасение своей страны. Отмеченную функцию всякий раз принимали на себя дети царей (см. например: Paus., I, 32, 6; IX, 17, 1; 25, 1; Hyg. Fab., 68). Сущность такого явления в свое время раскрыл Дж. Фрэзер, который установил, что самопожертвование царского ребенка было поздней фазой развития чрезвычайно древней практики и фактически носит замещающий характер, потому что некогда умилостивление богов достигалось через самопожертвование самого правителя [23. С. 275278]!
Обратим внимание на один любопытный поворот сюжета в ряде греческих преданий — между двумя общинами происходит война, в ходе которой царь одной из них погибает; выигрывает войну та община, предводитель которой не дожил до победы. К примеру, царь ахейцев Тисамен пал в битве с ионянами, но последние были побеждены, а их владения достались народу Тисамена (Paus., VII, 1, 8). Царь малоазийских ионийцев Андрокл погиб в увенчавшемся победой сражении против карийцев (Paus., VII, 2,
9). С предельной ясностью мотив царского самопожертвования на войне излагает миф
18Х. Туманс указывает: «... царь мистически воплощает в своей персоне весь народ. ... Каждый царь представлял собой весь свой народ, и от исхода поединка зависели результат всей войны и судьба обоих народов» [21. С. 136-137].
об афинском царе Кодре (Arist. Pol., V, 8, 5 С 1310 b 35; Strabo, XIV, 2, 6 С 653; Vell.,
1, 2; Paus., I, 19, 5; VII, 25, 2; Just., II, 6, 16-21; Polyaen., I, 18)19.
Наше толкование мы основываем на исследованиях Дж. Фрэзера и его последователей. Необходимо заметить, что многие крупные специалисты находят положения Дж. Фрэзера и его школы недостаточно доказанными20, с чем мы безусловно должны согласиться. Вместе с тем, трудно ставить под сомнение необходимость трезвого и реалистичного подхода к состоянию источников по исследуемой проблеме — наши сведения о генезисе и основных чертах института царской власти у греков являются неизбежно далекими от полноты, поэтому в распоряжении науки не может быть значительного количества фактов для всестороннего подтверждения теории21.
Впрочем, один исторический факт, по нашему мнению, позволяет увидеть в мифологических сюжетах с добровольной смертью вождя ради спасения социума отражение реально существовавших некогда в общественном сознании представлений о назначении правителя в момент сурового испытания для его народа — подвиг царя Леонида в 480 г. до н. э.
Геродот передает широко распространенное в его время мнение, согласно которому Леонид отказался покинуть безнадежную позицию во исполнение вещания оракула, которое содержало дилемму — в предстоящей войне либо будет разрушена Спарта, либо спартанцы оплачут своего царя (Hdt.,VII, 220; cp.: Just., II, 11, 8-10).
Многие исследователи полагают, что решение Леонида могло быть вызвано сугубо военными (необходимость выиграть время для отступления от Фермопил союзных контингентов), а отнюдь не религиозными соображениями [см. например: 2, р. 1-11]. Однако военную аргументацию мы находим недостаточно убедительной. Отряд Леонида являлся отборным, элитным подразделением спартанской армии, поэтому можно подвергнуть сомнению мысль о том, что полководец, планирующий продолжать войну и оборонять свою страну от захватчиков, а не умереть в ближайшем сражении, поставит такое подразделение в арьегарде с задачей, исполнение которой почти гарантированно повлечет за собой истребление этой военной элиты. Кроме того, отход каких войск мог обеспечивать Леонид? У Фермопил собрались около 4 000 воинов, подход же основных сил антиперсидской коалиции задерживался (Hdt., VII, 202. 206). Те отряды, которые успели занять позиции, в сущности, имели возможность отступить, поскольку огромная армия персов едва ли могла быстро преодолеть узкий проход и настичь малочисленные, а потому способные быстро раствориться среди межгорий скалистой Греции контингенты защитников. Наконец, если необходимость прикрыть отступление все же существовала, довольно сложно только военными соображениями объяснить, почему арьегард возглавил главнокомандующий — Леонид мог поручить управление прикрытием кому-либо из соратников, а сам (если только он не имел целью погибнуть ради Спарты) должен был, как царь и военачальник, озабоченный судьбой родины,
19 В последнем примере весьма показательной мы находим следующую деталь мифа — не только афиняне, но и напавшие на них дорийцы были убеждены в том, что самопожертвование неприятельского царя преградит им путь к завоеванию Аттики.
20Ср. критику построений Дж.Фрэзера в ценном, но к сожалению не полностью сохранившемся докладе А.И.Зайцева «Ритуальное умерщвление царей» [12. С. 166-177].
21 Данное замечание можно отнести практически к любой рассматриваемой в науке проблеме по истории царской власти у греков. Следует признать справедливым, к примеру, вывод С.М.Перевалова о состоянии изучения в антиковедении гомеровской царской власти: «По сути дела, все, что написано или сказано по содержанию власти гомеровских басилеев, не выходит за рамки более или менее правдоподобных гипотез, проверить которые в настоящий момент не представляется возможным» [18. С. 23].
поспешить к Истму для организации военных мероприятий на этом последнем рубеже обороны.
Подведем итоги. В военной деятельности дорийских общин цари занимали исключительно важное положение. С наибольшей полнотой источники раскрывают полководческое назначение спартанских басилеев классического периода. Хотя в V-IV вв. до н. э. отчетливо проявилась тенденция к ограничению военных полномочий археге-тов (обязательное участие в кампании двух эфоров, деятельность коллегии Тридцати и т. д., см.: Xen. Hell., II, 4, 36; III, 4, 2. 20; Lac. pol., 13, 5), но самое развитие данного явления свидетельствует о наличии в предшествующий период у царей широкой военно-политической власти — по своему усмотрению цари принимали послов, вступали в войну и заключали мир, отдавали приказы, начинали сражение или уклонялись от него, производили назначения.
Выдающаяся роль басилеев в военной сфере базировалась, по нашему мнению,
22
прежде всего на религиозных предпосылках — царь являлся в глазах современников избранником богов, он обеспечивал доступ к высшему знанию и своим сакральным присутствием, действиями, каждое из которых санкционировалось покровительствующими ему богами, обеспечивал победу соплеменников в вооруженном конфликте.
Можно предполагать, что в рамках древней идеологической системы, которая на протяжении архаической эпохи постепенно вытеснялась идеями рационалистического характера, но еще достаточно явственно проступала в мировоззрении и общественных отношениях, от царя в экстремальных ситуациях ожидали более радикальных мер, нежели только управление войсками. В поединке с неприятельским вождем басилею надлежало подтвердить благоволение к нему богов и даровать своей общине победу в войне. Наконец, при наступлении чрезвычайной по своей степени опасности для социума богам приносилась самая высокая жертва, которую только могло позволить себе общество — басилей, потомок и избранник богов, должен был отдать свою жизнь ради спасения возглавляемого им народа.
Литература
1. Frazer J. G. Lectures on the Early History of the Kingship. London, 1905.
2. Hope Simpson R. Leonidas’ decision // Phoenix. Vol. 26. 1972. Part 1. P. 1-11.
3. Nilsson M. P. Homer and Mycenae. London, 1933.
4. Osborne R. Greece in the making, 1200-479 B. C. London; New Jork, 1996.
5. Puhvel J. Helladic Kingship and the Gods // Minoica, 12. Deutsche Akademie der Wis-senschaften zu Berlin schriften der section fur Altertumswissenschaft. Berlin, 1958. S. 327-333.
6. Sherwin-White S. M. Ancient Cos. An historical study from the Dorian settlement to the Imperial period. Gottingen, 1978.
7. Thomas C. G. The Roots of Homeric Kingship // Historia: Zeitschrift fur alte Geschichte. Bd XV, 1966, Heft 4. S. 387-407.
8. Thomas C. G. On the Role of the Spartan Kings // Historia: Zeitschrift fur alte Geschichte. Bd 23. 1974. Heft 3. S. 257-270.
22Взвешенным мы находим подход О. В. Кулишовой к вопросу о соотношении религиозной и военной составляющих власти спартанских басилеев, исследователь указывает: «важнейшим аспектом [спартанской басилейи. — А. К.]... был ее сакральный характер. Роль спартанских царей в отправлении культа была чрезвычайно значимой в контексте другой их важнейшей функции — военного командования» [15. С. 67].
9. Андреев Ю. В. Раннегреческий полис (гомеровский период). Избранные статьи / Вступ. ст. Ю. А. Виноградова. СПб., 2003.
10. Андреев Ю. В. Мужские союзы в структуре дорийского полиса // Раннегреческий полис (гомеровский период). Избранные статьи / Вступ. ст. Ю. А. Виноградова. СПб., 2003. С. 275290.
11. Бартонек А. Златообильные Микены / Пер. с чеш. О. П. Цыбенко. М., 1991.
12. Зайцев А. И. Греческая религия и мифология: Курс лекций / Под ред. Л. Я.Жмудя. СПб.; М., 2005.
13. Иванов В. В. Древнебалканские названия священного царя и символика царского ритуала // Палеобалканистика и античность. Сб. научных трудов / Отв. ред. В. П. Нерознак. М., 1989. С. 6-13.
14. Кембриджская история древнего мира. Т. III. Ч. 3: Расширение греческого мира, VIII— VI века до н. э. / Под ред. Дж. Бордмэна и Н.-Дж.-Л. Хэммонда / Пер. с англ., подготовка текста, предисл., прим. А. В. Зайкова. М., 2007.
15. Кулишова О. В. Спартанский царь Клеомен и Дельфы // Мнемон. Исследования и публикации по истории античного мира. Сб. статей / Под ред. проф. Э. Д. Фролова. Вып. II. СПб., 2003. С. 65-88.
16. Лаптева М. Ю. Ионийская басилейя XI-VIII вв. до н. э.: общегреческие черты и ионийские особенности // Мнемон. Исследования и публикации по истории античного мира. Сб. статей / Под ред. проф. Э. Д. Фролова. Вып. VI. СПб., 2007. С. 175-194.
17. Ленцман Я. А. Рабство в микенской и гомеровской Греции. М., 1963.
18. Перевалов С. М. Проблема гомеровской царской власти в современной историографии // Общество и государство в древности и средние века / Под ред. Ю. М. Сапрыкина. М., 1986. С. 14-34.
19. Суриков И. Е. Античная Греция: политики в контексте эпохи: архаика и ранняя классика / Отв. ред. Л. П. Маринович. М., 2005.
20. Туманс Х. Две потестарные модели в древней Греции // Античное общество — IV: Власть и общество в античности. СПб., 2001. С. 17-25.
21. Туманс Х. Рождение Афины. Афинский путь к демократии: От Гомера до Перикла (VIII-V вв. до н. э.) / Вступ. ст., науч. и лит. ред. Э. Д. Фролова. СПб., 2002.
22. Фроянов И. Я. Мятежный Новгород: Очерки истории государственности, социальной и политической борьбы конца IX — начала XIII столетия. СПб., 1992.
23. Фрэзер Д. Д. Золотая ветвь: Исследование магии и религии / Пер. с англ. М. К. Рыкли-на. 2-е изд. М., 1986.
24. Цивьян Т. В. Образ и смысл жертвы в античной традиции (в контексте основного мифа) // Палеобалканистика и античность. Сб. научных трудов / Отв. ред. В. П. Нерознак. М., 1989. С. 119-131.
25. Цимбурский В. Л. Диомед в Троаде и во Фракии (поединок двух балканских божеств на последней странице истории ахейского мира) // Bulgarian Historical Review. 1990, № 3. С. 46-64.
26. Широкова Н. С. Царская (королевская) власть и ее символика у древних кельтов // Античное общество — IV: Власть и общество в античности. СПб., 2001. С. 199-203.
