CC BY
147
2005
ВЕСТНИК САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКОГО УНИВЕРСИТЕТА
Сер. 2. 2005, вып. 2
ВСЕОБЩАЯ ИСТОРИЯ
Л.Г. Печатнова
РЕЛИГИОЗНАЯ ВЛАСТЬ СПАРТАНСКИХ ЦАРЕЙ
Почему царская власть в Спарте просуществовала так долго, пережив и архаическую, и классическую, и эллинистическую эпохи? Даже эфорат, казавшийся краеугольным камнем спартанской государственности, был в конце концов уничтожен, и не без участия в этом деле царей. Что же сделало царскую власть в Спарте столь долговечной? Для того чтобы понять это, коснемся, хотя бы в конспективном виде, функций спартанских царей.
Все социальные институты древней Спарты в той или иной мере носили сакральный характер. Но именно для царей в Спарте религиозная компонента их власти была исключительно важна. Как известно, институт царской власти в Спарте сочетал в себе три взаимопроникающие функции: 1) верховного военачальника, 2) верховного судьи и 3) верховного жреца. Какие же из этих функций оказались настолько значимыми для общины, чтобы сохранить царскую власть как таковую на протяжении всего периода существования независимого спартанского государства? Для ответа на этот вопрос рассмотрим каждое из трех главных направлений деятельности спартанских царей.
Конечно, самым слабым звеном, подвергшимся наибольшему давлению со стороны общины, оказалась судебная власть царей. Уже во времена Геродота вся полнота судебной власти перешла в руки эфората и герусии. О характере юрисдикции спартанских царей периода классики сообщает только один источник - Геродот, но., к сожалению, в самом конспективном виде. Судя по его словам, в руках царей остались только некоторые, главным образом гражданские, дела из области семейного и наследственного права: «Только одним царям принадлежит право выносить решения по следующим делам: о выборе мужа для дочери-наследницы (если отец никому ее не обручил) и об общественных дорогах. Также если кто пожелает усыновить ребенка, то должен сделать это в присутствии царей» (Her. VI, 57, 5). Из этого перечня следует, что в компетенции царей остались лишь те гражданские дела, которые так или иначе были связаны с обязательным религиозным оформлением.
В делах о наследстве к юрисдикции царей прибегали только в том случае, если речь шла об единственной наследнице (эпиклере), т.е. дочери, которая после смерти своего отца наследовала все его имущество, включая земельный надел. Царь, выполняя свои древние религиозно-правовые и социальные функции главы рода, выступал в данном случае в роли заместителя отца семейства. Он обязан был выбрать для наследницы-сироты мужа таким образом, чтобы соблюсти интересы как отдельной семьи, так и государства в целом.
© Л.Г. Печатнова, 2005
Что касается усыновления, то здесь, по-видимому, присутствие царя было гарантией законности этого юридического акта. Царь должен был присутствовать при торжественной церемонии усыновления как главный жрец общины. Ведь усыновление было непосредственно связано с культом предков и домашнего очага. Хотя из сообщения Геродота следует, что обязанности царя в данном случае носили чисто формальный характер, однако сама важность акта усыновления для всей спартанской общины в целом скорее свидетельствует об обратном. Конечно, цари вряд ли выбирали кандидатов для усыновления, но именно они, думается, могли наложить veto на любой случай усыновления, если он им по какой-либо причине казался незаконным и не отвечающим интересам государства в целом.
Стоит отметить, что в руках царей находились отнюдь не мелкие гражданские процессы: для Спарты всегда жизненно важными оставались дела, связанные с наследованием и усыновлением. Основной их целью было минимизировать негативные последствия слишком жесткого гражданского законодательства. Ведь Спарта имела самые суровые законы о гражданстве. Обладание полными гражданскими правами в Спарте было напрямую связано с наличием у гражданина земельного участка, клера, который давал возможность спартиату вносить необходимый взнос в сисситии. А единственным механизмом получения такого клера для младших сыновей, по-видимому, оставалось усыновление их семьями, где не было наследников-мужчин. Условием подобного усыновления могла быть женитьба на дочери владельца клера. Процедура усыновления, возможно, использовалась также как механизм для наделения гражданскими правами незаконнорожденных сыновей знатных отцов, так называемых нофов (vo0oi). С помощью акта усыновления они узаконивались собственными отцами и получали от них клеры. Это было особенно важно в случае отсутствия законных наследников. Ведь вымирание семейства или целого рода как в греческом, так и в римском мире считалось огромным бедствием, и любое государство всегда доставляло возможность бездетным людям избегать подобной участи посредством законного усыновления или незаконнорожденных, или вовсе чужих детей.
Кроме дел, относящихся к семейному праву, за царями оставили также судебные дела, связанные с общественными дорогами. Однако краткость формулировки Геродота (66cov 6r||j,ooie(jv ixepi), что означает 'об общественных', или, что одно и то же, 'о государственных дорогах'), не дает какой-либо возможности вынести определенное заключение о сущности судебной власти царей в этом вопросе. Может быть, цари отвечали за безопасность общественных дорог, и все случаи нарушения этой безопасности подпадали под их юрисдикцию. А может быть, цари выступали в роли главных попечителей, отвечающих за строительство и поддержание в рабочем состоянии тех дорог, в которых было заинтересовано военное ведомство. В качестве судей они могли действовать в том случае, если кто-либо наносил вред «казенным» дорогам, например распахивал или перегораживал их.
По-видимому, эту, на первый взгляд очень странную, область юрисдикции спартанских царей можно объяснять опять же их качеством главных жрецов общины. К строительству, ремонту и охране общественных дорог в Лаконии, конечно, привлекались перие-ки. В спорных случаях прибегали к юрисдикции царей постольку, поскольку все города периеков находились именно под их покровительством. Для периеков спартанские цари являлись и военными лидерами, и верховными жрецами, представляющими перед богами все города периеков вкупе.1 Именно потому, что дороги, необходимые для прохода армии, находились на территории периеков, все дела, с ними связанные, оставались в руках царей.
Итак, весьма ограниченная юрисдикция царей распространялась только на такие дела, которые были связаны с функциями царей как верховных жрецов общины.
Иначе обстоит дело с другой важнейшей функцией царской власти в Спарте - военным руководством общиной. Но и в данном случае, как кажется, община вполне могла бы обойтись без своих царей, заменив их выборными военачальниками-магистратами, как это произошло в других греческих полисах, например в Афинах. Цари ведь и в Спарте уже в период классики не имели абсолютной монополии на командование армией. Их, например, могли заменить опекуны, каким был, в частности, Павсаний, герой Греко-Пер-сидских войн. А в период Пелопоннесской войны и Спартанской империи к царям добавились и другие военачальники, избираемые уже народным собранием и фактически независимые от царей. В этот же период были созданы новые военные магистратуры, такие, как навархия и гармостия, верховное руководство которыми осуществляла спартанская апелла, возглавляемая эфорами. В ходе Пелопоннесской войны объективно повысилась роль отдельных военачальников, в том числе и благодаря новой практике чрезвычайных назначений. Рядом с царями появились другие командующие, часто не менее влиятельные, чем они сами, такие, например, как Брасид, Лисандр, Клеарх, Гилипп. Так что спартанские цари уже не обладали полной монополией на военное руководство и, более того, уже в период классики их военное лидерство было сильно поколеблено с помощью целой серии законов, поставивших царей как военных лидеров под контроль общины.
Этот процесс был непосредственно связан с развитием и усилением эфората. Так, во время Греко-Персидских войн царя согласно закону стали сопровождать в походе два эфора (Her. IX, 76; Xen. Hell. II, 4, 36; Lac. pol. 13, 5). При царях они выполняли роль цензоров и соглядатаев с тем, чтобы по окончании военной кампании донести властям о поведении своих подопечных. Но непосредственно вмешиваться в распоряжения царей, находящихся в действующей армии, эмиссары из числа эфоров не могли. В это время, по-видимому, еще оставались в силе религиозные санкции, целью которых была защита авторитета спартанских царей как военных лидеров и военных жрецов (Her. VI, 56).
Однако к концу V в. до н. э. цари частично утрачивают и стратегическую инициативу: они лишаются права самостоятельно принимать решение о начале военных действий и о маршруте похода (Xen. Lac. pol. 15, 2). Для этого уже требовалась санкция народного собрания, возглавляемого эфорами. Цари утрачивают и право заключать мир по своему произволу. Эта прерогатива также полностью переходит к эфорату (Xen. Hell.
П, 2, 11).
В данный период меняется и схема руководства спартанским войском. После 418г. до н. э. был принят закон, поставивший царей как военачальников под непосредственный контроль общины (Thuc. V, 63, 4). Согласно этому новому вердикту царей в походе должна была сопровождать комиссия, состоящая из 10 советников, которых назначали, скорее всего, эфоры. Эта чрезвычайная коллегия, в отличие от прежних эмиссаров-эфо-ров, была ответственной. Без нее царь не мог принимать никаких важных решений. Эти советники представляли собой, таким образом, штаб царя, где все вопросы решались уже только коллегиально (Thuc. V, 63,4; Diod. ХП, 78, 6). Правда, из краткого и несколько двусмысленного сообщения Фукидида не вытекает с полной определенностью, что подобные комиссии стали абсолютно обязательными для всех спартанских царей после Агиса II.
Вряд ли стоит сомневаться, что большое значение имели такие немаловажные факторы, как авторитет того или иного царя и его умение налаживать контакты с членами правящей корпорации, прежде всего с эфорами и геронтами. Например, царь Агесилай II,
обладающий особенными дарованиями, в течение своего долгого правления (399-360) сумел сохранить всю полноту военной власти, в том числе оставив за собой и право формировать штаб из нужных ему людей (Xen. Ages. I, 7; Diod. XIV, 79, 1; Plut. Lys. 23; Ages. 6). Вся первая половина IV в. до н. э. в Спарте прошла под влиянием Агесилая. В этом же ряду сильных правителей стоит и Агис III (338-331 ), который боролся против македонского владычества в Греции. Он ведь выступал вполне самостоятельно как руководитель общины. Реальными политиками были, конечно, и цари-реформаторы Агис IV (244-241) и Клеомен 111 (235-222). Сакральная власть и особое имущественное положение, помноженные на высокий личный авторитет, делали этих царей подлинными руководителями общины2.
Однако и эти яркие личности (цари) испытывали сильное давление со стороны спартанской общины, возглавляемой эфорами. В целом Спарта, начиная уже с середины VI в. до н. э., демонстрировала постоянную тенденцию к превращению царской власти в ординарную магистратуру. Эфоры как главные представители общины прилагала немало усилий для ограничения самовластия царей, добиваясь от них полного подчинения воле большинства. Недаром Аристотель рассматривал царскую власть в Спарте как «наследственную и пожизненную стратегию» (Pol. III, 10, 1, 1285 b). Для него цари в Спарте отличались от афинских стратегов только двумя, правда, очень важными качествами: они возглавляли спартанскую армию не один год, как в Афинах, а всю жизнь, и передавали это руководство своим сыновьям.
Почему же данная тенденция к превращению царской власти в полисную магистратуру так никогда полностью и не была реализована в Спарте? Почему цари так и не превратились в обычных государственных чиновников? Зачем они нужны были общине именно в таком своем качестве? Ответ, по-видимому, хотя бы отчасти, нужно искать в сфере духовных ценностей спартанского гражданства. Цари перестали быть верховными судьями своего народа и утратили часть своего военного империя, но это не привело .к уничтожению самой царской власти, потому что за царями оставалась в нетронутом виде их функция верховных жрецов общины. Эту мысль довольно четко высказывает Ксенофонт в «Лакедемонской политии». По его словам, «царская власть - единственная, которая остается именно такой, какой она была установлена с самого начала», главным образом потому, что «Ликург предписал, чтобы царь, ведущий свое происхождение от бога, совершал все общественные жертвоприношения именем государства» (Lac. pol. 15, 1-2; пер. M.H. Ботвинника).
Как было показано выше, царская власть в Спарте с течением времени имела тенденцию к упадку и ослаблению, что проявлялось в постепенном распылении и отделении от царей ранее присущих им функций. Так они почти полностью лишились своих административных и судебных полномочий, были существенно ущемлены их права как главнокомандующих, но они продолжали оставаться верховными жрецами. В Спарте не произошло, как это было в остальной Греции в период архаики, падения царской власти в результате разделения ее функций и передачи их другим представителям знати. В Спарте цари не растворились внутри полисной элиты. Возможно, само сохранение царской власти в Спарте во многом объясняется тем, что здесь медленнее, чем в других греческих полисах, шел процесс дифференциации магистратур внутри правящего аристократического сословия.
В частности, спартанцы, в отличие, например, от афинян, не посмели отделить «священную силу» своих царей от самих царей и перенести ее на полисных магистратов. По-видимому, в Спарте сохранялось такое же отношение к своим царям, каким оно было
в гомеровской Греции, где царей считали близкими к миру богов.3 Так, в стихах Тиртея, проникнутых еще гомеровскими мотивами, четко выражена идея о богоданности власти спартанских царей. По словам поэта, сам Зевс вручил Спарту в управление Гераклидам (fr. За Diehl). Оба царя могли довести свое происхождение до Геракла и таким образом до самого Зевса. Геродот в своем рассказе о герое Фермопил царе Леониде перечисляет поименно всех его предков вплоть до Геракла (VII, 204). По словам Р. Паркера, «спартанские цари являются единственными историческими греками, которые вошли на страницы Геродота с подобными генеалогическими фанфарами».4 В 427 г. до н. э. пифия потребовала от спартанцев вернуть из изгнания спартанского царя Плистоанакта, называя его «полубожественным сыном Зевса» (Thuc. V, 16, 2).
Для спартанских граждан их басилевсы всегда оставались священными особами, от магической силы которых зависело благополучие всего государства. Представление о божественном происхождении царской власти было сильным сдерживающим фактором против насилия над спартанскими царями. Даже царям, совершившим серьезные государственные преступления, давали, как правило, возможность провести остаток своей жизни в изгнании. Обычная картина спартанской действительности - это изгнанник-царь, проводящий многие годы где-нибудь на священной храмовой территории соседних со Спартой государств - Аркадии или Элиды (Thuc. V, 16, 3: Плистоанакт; Xen. Hell. III, 5, 25; Plut. Lys. 30, 1 : Павсаний; Plut. Agis, 16, 6: Леонид; Plut. Agis, 18: Клеомброт). Поднять руку на священную особу царя считалось страшным преступлением, на которое не решались даже чужеземцы (Plut. Agis, 21). До самых поздних времен сохраняются отголоски былой неприкосновенности царей: в 241 г. до н. э. тюремная прислуга и наемники не решаются исполнить приговор над Агисом IV, а Плутарх пишет о казни царя как о неслыханном святотатстве (Plut. Agis, 19; 21).
Погребальные обычаи спартанцев свидетельствуют, что цари после смерти почитались не как смертные, а как герои (Her. VI, 58, 2; Xen. Lac. pol. 15, 9; Hell. III, 3, 1). Такой пиетет спартанцев к своим царям как верховным жрецам объясняется во многом исключительным консерватизмом спартанского общества, его нежеланием менять что-либо, имеющее отношение к сфере идеологии. В глазах благочестивых спартанцев институт царской власти был освящен именем Ликурга. Он объявил царей правительством Спарты (наряду с герусией) и приказал воздвигнуть святилище Зевса Силлания и Афины Силлании (Plut. Lyc. 6, 2). Знаменательно, что Большая ретра, древнейший законодательный документ, который провозгласил создание Спарты как полиса, начинается именно с религиозного акта. Зевс и Афина объявляются официальными покровителями нового государства, а царям, как их верховным жрецам, по-видимому, надлежало заняться строительством новых культовых сооружений.
Не случайным представляется и тот факт, что в Большой ретре цари именуются ар-хагетами (архбуетбО. Это слово более широкого диапазона, чем слово oi pôaiÀeîç. Его можно понять как «основатели», будь то основатели нового государства или нового культа. Обращаясь к аналогиям, найденным в колониях, которые в типичной для греческих колоний манере использовали терминологию метрополии, мы обнаруживаем, что в ки-ренской «Клятве основателей» (текст восходит к VII в. до н. э.) архагетами именуются бог Аполлон и царь Батт, в обоих случаях в смысле «основатель», «устроитель», причем Батт описывается как ápx6yéi:6[v х[е кб\ ß6aiAf)6 Кирены. Колонисты из Халкиды, основавшие Наксос около 735 г. до н. э., воздвигли алтарь Аполлону Архагету (Thuc. VI, 3). У Ксенофонта афинский посол называет Геракла архагетом спартанцев (Hell. VI, 3, 9). В таком же значении слово «архагет» употребляет и Эфор, говоря о первых спартан-
ских царях Еврисфене и Прокле (Ephor. ар. Strab. VIII, 5, 5. Р. 366). Таким образом, термин «архагет» в отношении спартанских царей свидетельствует о том, что они воспринимались прежде всего как основатели новых культов, жрецами которых они и были назначены.
В Спарте, как и в других греческих полисах, не было жрецов-профессионалов как самостоятельного сословия. Их функции выполняли цари. Именно цари представляли свое государство перед богами. Правда, это не означает, что в Спарте вообще не было жречества. В источниках сохранились свидетельства, но весьма немногочисленные, о наличии в Спарте жрецов помимо царей, но, возможно, их выбирали сами цари из своего ближайшего окружения или, что более вероятно, в Спарту приглашались представители известных жреческих родов из других греческих государств (Her. VII, 219: Мегистий из Акарнании, происходивший из рода Мелампа; IX, 33, 35: Тисамен и его потомки, принадлежавшие жреческому роду Иамидов из Элиды). Спартанские цари пользовались и услугами профессиональных толкователей и хранителей древних пророчеств, так называемых хресмологов. Так, например, хресмолог Диопиф, используя свои профессиональные знания, вмешался в спор о престолонаследии, пытаясь помочь сыну царя Агиса II занять трон своего отца (Xen. Hell. III, 3, 3; Plut. Ages. 3, 3). Плутарх говорит о Диопифе как о прославленном и весьма авторитетном в Спарте прорицателе (Lys. 22, 5).
Профессиональные жрецы выполняли религиозные функции спартанских царей в качестве их заместителей и находились в прямом подчинении от них (Herod. IX, 33, 35; Xen. Hell. Ill, 3, 4; Paus. Ill, 11, 5-8). Точно так же в раннем Риме назначенный царем верховный, или великий, понтифик подчинялся непосредственно царю (Liv. I, 20, 5-7; Plut. Num. 9). Традиция отметила целый ряд случаев тесного взаимодействия царей с жрецами. Судя по некоторым данным, жрецы при царях, кроме своих основных профессиональных обязанностей, выполняли и роль осведомителей. Так, о заговоре Кинадона царю Агесилаю, по-видимому, сообщил жрец, выполняющий вместе с царем «установленные жертвоприношения от имени города». Ксенофонт, узнавший об этой истории, скорее всего от самого Агесилая, рассказывает, что этот донос был облечен в форму божественного знамения (Hell. III, 3, 4). Анонимным жрецом-доносчиком, возможно, был Агий, брат одного из руководителей заговора прорицателя Тисамена (Paus. III, 11, 5-8).5
Как верховные жрецы цари исполняли все государственные жертвоприношения (Xen. Lac. pol. 15, 1). Монополия царей в сакральной сфере объясняется, конечно, тем, что они прежде всего были главнокомандующими, которые перед богами отвечали за судьбу своего войска и своей страны. Цари считались жрецами Зевса Лакедемония и Зевса Урания, государственных культов Спарты. Как прямые потомки Зевса они символически ассоциировались в глазах своих благочестивых сограждан с его двумя сыновьями, братьями-близнецами Диоскурами. Жреческие полномочия царей не ограничивались вышеупомянутыми культами. Цари заведовали сношениями почти со всеми основными божествами спартанского пантеона. Так, в первый и седьмой день от начала месяца цари приносили жертву Аполлону (Her. VI, 57). Будучи специалистами в военной мантике, в военное время они могли приносить в жертву любое количество овец за спасение войска и за победу. Для этого за спартанским войском всегда следовало целое стадо священных животных. Причем церемониал этих гадательных жертвоприношений был строго разработан и неукоснительно соблюдался. Например, перед началом похода царь как военный жрец приносил жертвы Зевсу Агетору (Предводите-
лю), на границе - Зевсу и Афине, и только при благоприятных жертвах обоим этим богам царь переходил границу страны (Xen. Lac. pol. 13, 2). Перед битвой царь жертвовал Артемиде Агротере молодую козу (Xen. Lac. pol. 13, 8; Hell. IV, 2, 20). В благодарность за победу посвящали Аресу петуха (Plut. Ages. 33). Цари были большими мастерами своего дела. Гадание происходило в основном по внутренностям животных, особенно по долькам печени. Причем если с первого раза знамение оказывалось неблагоприятным, царь приносил жертвы до тех пор, пока не добивался искомого результата (Her. IX, 61-62; Xen. Hell. Ill, 3, 4).
Известно много случаев, когда цари изменяли свои планы и даже отказывались от военной кампании из-за неблагоприятных жертвоприношений, указывающих на нерасположение богов (Her. VI, 76; Thuc. V, 54, 2; 55, 3; Мб, I). Самыми дурными предзнаменованиями считались землетрясения и затмения (Her. IX, 10, 3; Thuc. Ill, 89, 1 ; VI, 95, 1 ; Xen. Hell. III, 2, 24). Но даже при этих страшных знаках неблаговоления богов последнее слово всегда оставалось за царем. Только он как главнокомандующий и верховный жрец мог принять решение о прекращении похода или отказе от битвы. За царем оставалось право давать то или иное объяснение с точки зрения религии любому знамению, даже такому страшному, как землетрясение. Так, в 388/387 г. до н. э. царь Агесиполид благодаря остроумному толкованию сумел убедить своих воинов продолжить поход в Арголиду, несмотря на произошедшее землетрясение. Вот как об этом рассказывает Ксенофонт: «Когда он ужинал в первый вечер своего пребывания в Арголиде, - во время возлияния, совершаемого после ужина, произошло землетрясение. Тогда "обедающие в царской палатке" запели пэан Посейдону, а все прочие вторили им. Воины полагали, что следует уйти из Арголиды, так как и Агис после землетрясения удалился из Элиды. Агесиполид возразил на это: если бы землетрясение произошло тогда, когда он собирался вторгнуться в Арголиду, он бы считал, что божество против похода; если же землетрясение произошло уже после вторжения, то оно только знак божеского одобрения. Поэтому он на следующий же день принес жертву Посейдону и продвинулся на некоторое расстояние вглубь страны» (Hell. IV, 7, 4-5; пер. С.Я. Лурье).
Иногда знамения помогали царям принять то решение, которое было обусловлено военной необходимостью. Так, в 396 г. до н. э. Агесилай отказался от дальнейшего продвижения вглубь Малой Азии, поскольку «печень жертвенного животного оказалась без одной дольки». Рассказав об этом, Ксенофонт без тени смущения добавляет, что отказ от похода был вызван отсутствием у спартанцев достаточного количества конницы (Hell. III, 4, 15), без которой на больших азиатских просторах нельзя было успешно сражаться. Как справедливо замечает Р. Паркер, «шарм дивинации для консультирующегося заключался в необходимости всегда чувствовать, что он действует не наобум. Спартанцам нравились ясные директивы; и многие из их четко выраженных религиозных позиций отражают их склонность вести жизнь согласно фиксированным правилам».0
Жреческим характером царской власти объясняется, между прочим, и тот факт, что телесные недостатки препятствовали достижению царского сана, так как жрец должен был иметь чистое, без всяких изъянов, тело. Это требование нередко использовалось в Спарте как аргумент в политической борьбе (Xen. Hell. HI, 3, 3; Plut. Ages. 3). Например, в 399 г. до н. э., во время яростной борьбы за престол между Агесилаем и его племянником Леотихидом, партия последнего использовала против Агесилая, страдающего хромотой, древний оракул, когда-то данный спартанцам и теперь по случаю извлеченный на свет:
«Гордая Спарта! Хотя у тебя и здоровые ноги,
Бойся: ты можешь взрастить на престоле хромое царенье.
Долго ты будешь тогда изнывать от нежданной болезни.
Долго ты будешь носиться по волнам убийственной брани».
{Plut. Ages. 3; пер. К. П. Лампсакова)
Правда, верх одержало иное толкование данного оракула-загадки,7 и престол занял хромой Агесилай, а не законный наследник Леотихид.
Не раз уже отмечалось в научной литературе, что спартанцы любили оракулы, вероятно, больше, чем граждане любого другого греческого государства, и придавали им необычайную важность в политических спорах.8 Ведь даже их собственная конституция согласно традиции приписывалась дельфийскому Аполлону (Plut. Lyc. 6, 1). Среди всех общегреческих и местных святилищ для Спарты на протяжении многих веков самым главным и почитаемым оставался оракул Аполлона в Дельфах. В глазах спартанцев дельфийский Аполлон тесно ассоциировался с их царями.
Как верховные жрецы спартанские цари заведовали сношениями своего государства с Дельфами и хранили у себя записи ответов оракула (Xen. Lac. pol. 15, 4). Так как обращения к дельфийскому оракулу носили в Спарте более постоянный и обязательный характер, чем где бы то ни было в Греции, и ни одно серьезное решение не принималось без санкции Аполлона, то очень рано, еще в период ранней архаики, в пору крепнущих связей с Дельфами, в Спарте появилась новая постоянно действующая коллегия, так называемые пифии. Эта должность была известна только в Спарте. Теперь большая часть контактов царей с Дельфами осуществлялась с помощью этих посредников. Возможно, эта магистратура, так же как и эфорат, возникла по инициативе царя Феопомпе в середине VIII в. до н. э. Видимо, в представлении царей эфоры должны были стать их заместителями в судебном деле (Plut. Cleom. 10), а пифии -заместителями в деле сношения с пифийским Аполлоном (Her. VI, 57).
Каждый царь выбирал из своего ближайшего окружения двух доверенных лиц, пифиев, которых посылали по их поручению в Дельфы (Her. VI, 57; Xen. Lac. pol. 15, 5; Cic. De div. I, 43, 95; Suid. s.v. 7tú0ioi; Hesych. s.v. 7tú0ioi). Пифии, по-видимому, рассматривались как alter ego царей в их сношении с богами. Как свидетельствует Геродот, кроме царей, лишь пифии имели доступ к изречениям оракулов (VI, 57). Пифиями становились в основном члены правящего дома, т.е. люди, близкие к царю и по своему происхождению, и по образу жизни, и по семейным и дружеским связям. О том, насколько почетной была должность пифиев, свидетельствует тот факт, что эти феопропы, как и цари, питались за общественный счет (Her. VI, 57). Такой привилегии не имел в Спарте больше никто. Должность пифиев, скорее всего, сразу же сделалась наследственной (Her. VI, 57; Xen. Lac. pol. 15, 5), как и многие другие профессии в Спарте (Her. VI, 60), но, в отличие от эфората, никогда не была эмансипирована от царей.
Однако цари общались с дельфийским оракулом не только с помощью посредников. Весьма частыми были и прямые контакты царей с дельфийским Аполлоном, иногда в форме участия в официальных священных посольствах, чаще - по собственной инициативе (Xen. Hell. IV, 3, 21).
Античные источники свидетельствуют, что консультации с оракулами по делам, связанным с принятием политических решений, носили в Спарте более систематический и постоянный характер, чем где-либо еще в Греции (см., например: Her. V, 65; VI, 66; Thuc. I, 103, 1-3; 118, 3; Plut. Mor. 191 b; 209 a). Для спартанцев особенно дельфийские пророчества, по-видимому, были непосредственными указаниями к действию: ведь, как
не раз отмечали древние авторы, спартанцы отличались исключительным благочестием (Plat. Ale. II, 149b, 150а)9 и больше прочих греков боялись божественных знамений (Paus. III, 5, 8). По словам Геродота, «веление божества они считали важнее долга к смертным» (Her. V, 63).
Это благочестие в полной мере распространялось и на царей, которые, как и все прочие спартанцы, придавали большое значение религиозному фактору. Так, Клеомен отказался от похода на г. Аргос после того, как он захватил рощу под тем же названием и понял сокровенный смысл изречения Аполлона о том, что он покорит Аргос: «О вещий Аполлон, - с горечью восклицает царь, - воистину ты обманул меня, говоря, что я покорю Аргос. Я сознаю: прорицание исполнилось» (Her. VI, 80). Согласно Геродоту, во время суда над Клеоменом судьи были вполне удовлетворены этим объяснением и оправдали царя (VI, 81-82).
Нередко уже древние авторы пытались истолковать с точки зрения ratio случаи отказа от военных кампаний из-за неблагоприятных предзнаменований. Что касается современных ученых, то они довольно-таки часто конструируют весьма искусные гипотезы в поисках подобных рациональных объяснений:10 говорят о манипулировании при жертвоприношениях, о подкупе жрецов и т.д. Конечно, подобные случаи имели место, но вряд ли можно сомневаться в глубоком благочестии спартанцев, которые считали указания богов обязательными к исполнению. Не только рядовые спартиаты, но и их цари свято верили в божественные дивинации и неукоснительно исполняли все положенные ритуалы. Они считали, что «одни боги знают все и кому желают, предуказывают в жертвах. птицах, человеческом голосе и сне» (Xen. Hipparch. 9, 8-9; пер. Г.Ф. Янчевицкого).
Вера спартанцев в оракулы и предзнаменования распространялась и на юридическую сферу. Ни один новый закон в Спарте не принимался без предварительного одобрения его в Дельфах, начиная уже с Большой ретры Ликурга и дополнения к ней, принятого по инициативе царей Феопомпа и Полидора (Plut. Lyc. 6)."
В спорных случаях дельфийские жрецы, как правило, становились на сторону спартанских царей как законных представителей официальной Спарты, а если им приходилось выбирать между интересами царей и эфоров, они не колебались в своих пристрастиях и помогали царям. Так, например, они помогли вернуть трон царю Плистоанакту. Последний в 446 г. до н. э. был обвинен в получении взятки, бежал в Аркадию и скрывался там 19 лет (Thuc. II, 21, l;V. 16, 3; Plut. Per. 22-23). По истечении этого срока он был возвращен в Спарту, причем его въезд в город, по словам Фукидида, сопровождался «плясками, жертвоприношениями и торжественными обрядами, какие были установлены для первых царей при основании Лакедемона» (Thuc. V, 16, 3). Этим своим возвращением опальный царь, по-видимому, полностью был обязан дельфийским жрецам (V, 16, 2). Желая помочь Плистоанакту, они постоянно давали спартанским послам, прибывающим в Дельфы, один и тот же оракул: «лакедемоняне должны вернуть с чужбины в свою землю потомка полубога Зевсова сына. Иначе им придется пахать землю серебряным лемехом» (Thuc. V, 16, 2; пер. Г.А. Стратановского; Plut. Pyth. or. 19, 403 b). Таким образом, возвращение Плистоанакта в Спарту - целиком заслуга дельфийского жречества. Этот случай еще раз подтверждает наличие особого рода отношений между спартанскими царями и жрецами в Дельфах.
Если речь шла не о царях, отношение дельфийских жрецов к прочим спартиатам, даже самым выдающимся, могло быть и не столь благосклонным. В качестве примера приведем историю обращения в Дельфы знаменитого наварха Лисандра, победителя в Пелопоннесской войне. Желая добиться царской власти в Спарте, Лисандр задумал из-
менить закон о престолонаследии. Но без одобрения Дельф или, на худой случай, любого другого влиятельного оракула внести какие-либо изменения в спартанское законодательство было невозможно (ср.: Xen. Lac. pol. 8. 5; Plat. Leg. I, 624). Поэтому для осуществления своих планов Лисандр и его друзья решили прибегнуть к довольно рискованным практическим мерам. Эмиссары Лисандра неоднократно пытались подкупить и склонить на свою сторону жрецов в Дельфах с тем, чтобы жрецы своим авторитетом поддержали замыслы Лисандра (Diod. XIV, 13, 3-7; Plut. Lys. 25, 3-4; Nepos. Lys. 3, 1-4). Отчасти усилия Лисандра не пропали даром, и он сумел заручиться поддержкой части дельфийского жречества. Так, рассказывая об инсценировке, связанной с Силеном, Плутарх приводит такую деталь: жрецы-соучастники (xoùç ôè оицирсеттоутб ç twv iepéoov) должны были признать в Силене сына Аполлона и с его помощью объявить нужные Лисандру оракулы (Plut. Lys. 26). Но план Лисандра провалился, а коррумпированные жрецы подверглись «служебному» расследованию. Жрецов - соучастников бывшего спартанского наварха обвиняли, скорее всего, в том, что они помогли ему сфальсифицировать предсказания Пифии (Lys. 25, 1-2). После этой некрасивой истории дельфийские жрецы постарались дистанцироваться от Лисандра, дабы больше не рисковать ради него своим авторитетом.
Такие старинные религиозные центры, как Дельфы, руководствовались, как правило, не только конъюнктурными соображениями. Они были ближе к официальной Спарте и скорее сочувствовали законному правительству, чем группе радикалов, возглавляемых Лисандром. Пример с Лисандром показывает, насколько сильны были позиции официальных представителей спартанских властей в Дельфах. Дельфийские жрецы не стали жертвовать многовековыми дружескими отношениями со Спартой даже ради такой крупной политической фигуры, как Лисандр.
Важно отметить еще один момент: тесные контакты царских домов Спарты с дельфийским жречеством подкреплялись большими пожертвованиями царей. После удачных военных кампаний цари, как правило, отправляли в Дельфы немалые денежные суммы и подарки. Так, например, царь Агесилай, ведущий войну против персидского царя в Малой Азии, в течение двух лет пожертвовал дельфийскому святилищу огромную сумму -более 100 талантов (Xen. Hell. IV, 3, 21 ; Ages. 1, 34).
Особая близость спартанских царей к Дельфам и отличное знание оракулов, записи которых хранились в Спарте начиная с глубокой древности, сыграли немалую роль и во внутриполитической борьбе. Яркий пример тому - многочисленные манипуляции царей с оракулами на рубеже V-IV вв. до н. э. Это был период глубокого социально-экономического и политического кризиса в Спарте. В условиях кризиса всегда проявляется склонность к идеализации старины (особенно после того, как проведенные реформы не дают ожидаемого результата и граждане впадают в состояние глубокого пессимизма). В Спарте особую актуальность в это время приобретают призывы вернуться к благородной старине, когда все были одинаково бедны, но зато чувствовали себя самыми лучшими в Греции. Единственной силой, способной возглавить реформу, казалась древняя, освященная божественным авторитетом царская власть.
Использовать ситуацию для возвращения царской власти ее прежних позиций попытался царь Павсаний (409-395). Он вместе со своим коллегой Агисом II выступил против Лисандра. За несколько лет для руководства спартанской державой последний создал по сути дела новую исполнительную власть, сосредоточив ее в руках навархов, гармостов, эпистолеев и других высших офицеров, связанных, как правило, лично с ним, а не с царями. Это привело к тому, что цари, оставаясь по конституции главнокомандую-
щими, фактически оказались в тени. Над Спартой нависла угроза двоевластия и неизбежной в таких случаях гражданской смуты. Очевидно, царь и его сторонники намечали широкую программу преобразований. Павсаний изложит ее суть позднее в написанном им в изгнании трактате о Ликурге. Поскольку у Эфора сказано, что Павсаний в своем сочинении говорил об оракулах, данных Ликургу (Ephor. ар. Strab. VU1, 5, 5. P. 366), то труд Павсания скорее всего представлял собой сборник дельфийских оракулов и комментарий к ним. выполненный самим царем. Оракулы, возможно, были подобраны по тематическому признаку: об искажении законов Ликурга, о пользе царской власти, о вреде эфората, об опасности корыстолюбия и т.д. Главным пунктом в этом сочинении могла быть критика в адрес эфората. Возможно, сохранившийся у Диодора фрагмент «Евно-мии» Тиртея (Diod. VII, 12, 5 f.) есть не что иное, как один из оракулов, пущенных в обращение царем Павсанием.
В «Лакедемонской политии» Ксенофонта не говорится прямо, что царская власть может выступить как носитель реформистских тенденций. Однако показательно, что в этом небольшом трактате Ксенофонт из всех политических институтов подробно останавливается только на царской власти, посвятив ей 2 главы из 15. Последняя, 15-я глава начинается словами, что власть царей - единственное, что сохранилось в первозданном виде со времен Ликурга. Действительно, спартанские цари, представляющие свою общину перед богами, даже если по отношению к ним граждане и не испытывали былого благоговения, имели все же возможность так или иначе воздействовать на умонастроения своих «подданных». Гадания, жертвоприношения, предзнаменования, вовремя извлеченные на свет оракулы, были удобными средствами политической пропаганды. В качестве примера можно вспомнить спектакль, разыгранный Агесилаем в 396 г. до н. э. в Авлиде перед походом в Малую Азию: рекламируя себя в качестве прямого потомка ахейских героев, он приносит в жертву Артемиде лань на том самом месте, где совершал жертвоприношения Агамемнон, отправляясь в Трою (Xen. Hell. III, 4, 3-4; Plut. Ages. 6).
Точно так же дело обстояло и в эпоху эллинизма, когда в Спарте, пребывающей в состоянии глубочайшего кризиса, проводили свои реформы цари Агис и Клеомен. Спартанская плутократия, к середине III в. до н. э. сосредоточившая в своих руках огромные богатства, с помощью эфоров постаралась свести к минимуму власть царей и добиться полного политического господства. Действительно, перед реформами Агиса и Клеомена государством фактически управляли эфоры, отодвинув царей на задний план и оставив им лишь титул. Об этом, кстати, говорит Плутарх, описывая мотивы, побудившие Клеомена III (годы правления 235-222) к перевороту. Будущий реформатор видел, что «сам он царь только по имени, власть же целиком принадлежит эфорам» (Plut. Cleom. 3). Показательно, что Клеомен начинает свои реформы с ликвидации эфората. Его предшественник и единомышленник Агис IV (годы правления 244-241), используя жреческий сан для пропаганды своих реформаторских планов, пускает в обращение древние оракулы, советующие спартанцам «остерегаться сребролюбия», а также обнаруживает новое прорицание, только что полученное в святилище Пасифаи. Оно предписывало спартанцам установить у себя равенство и вернуться к законам Ликурга (Plut. Agis, 9).
Плутарх также рассказывает о сне, который увидил один из эфоров в храме той же богини, накануне переворота царя Клеомена III. Ему приснилось, «будто на том месте, где обычно сидят, занимаясь делами, эфоры, осталось только одно кресло, а остальные четыре исчезли, и в ответ на его изумление из храма прозвучал голос, возве-
ставший, что так лучше для Спарты» (Plut. Cleom. 7). Это чудесное сновидение, видимо, есть отражение очередного оракула, пущенного в ход самим царем сразу же после переворота, дабы придать содеянному (прежде всего уничтожению эфората) авторитет божественной воли.
Представление о божественном происхождении царской власти объясняет существовавший в Спарте обряд: с периодичностью в 9 лет (ôi ' excôv evvé6) цари подвергались особого рода религиозным испытаниям. Суть их состояла в том, что в каждый девятый год эфоры наблюдали за небом и если они видели падающую звезду на определенном участке неба, то это считалось знаком того, что царь в чем-то провинился по отношению к богам. Власть такого царя тот час же отменялась на весь период, пока запрашивалось по этому поводу мнение дельфийского оракула (Plut. Agis, 11). Хотя, как правило, это религиозное испытание являлось чистой формальностью, однако само наличие подобного законного способа отстранения царей от власти давало в руки их оппонентам удобное средство для избавления от неугодного царя.
Вполне возможно, что политические враги того или иного царя специально приурочивали выдвижение своих претензий ко времени вышеназванного религиозного испытания. По-видимому, это был очень древний обряд, восходящий к глубокой древности, и вместо эфоров первоначально выступали астеропы (аотерсотсоО, что буквально означает 'наблюдатели за звездами'. Эти «звездочеты», возможно, представляли собой древнейшую сакральную коллегию, чьи функции авгуров со временем перешли к эфорам. В качестве параллели стоит вспомнить, что у Эфора царь Минос назван «девятилетним царем» (evvécopo ç p6oiÀeuç), потому что согласно критской легенде он каждый девятый год отправлялся в горы в пещеру Зевса и там получал от бога профетические советы, с помощью которых он управлял Критом (Ephor. ар. Strab. X, 4, 8. Р. 476; Нот. Od. X, 19). Сам факт длительного существования этого обряда есть свидетельство того, что для спартанских граждан их цари на протяжении веков продолжали оставаться священными особами. Пока цари были безупречны, граждане могли быть уверены, что их государство находится под покровительством богов.
Из всего вышесказанного, как нам кажется, можно сделать следующие выводы: во-первых, религиозная привилегия была одной из самых важных выражений царского престижа; во-вторых, цари в Спарте сохраняли свою легитимацию, поскольку на протяжении всего существования диархии они продолжали восприниматься своими согражданами и как представители божества, и как верховные жрецы. При этом важно отметить, что в Спарте не существовало никакого политически влиятельного жречества, кроме самих царей; в-третьих, в отличие от Афин, где царь-архонт был не более чем ежегодно избираемым функционером, ритуальная ответственность спартанских царей продолжала ассоциироваться с политической властью. Именно значимость для религиозного сознания спартанских граждан их царей как верховных жрецов и представителей божества играла немаловажную роль для укрепления политической компоненты их власти.
Наконец, сохранение в неприкосновенности всего объема жреческих обязанностей и связанных с ними почестей и привилегий было одним из важнейших факторов стабильности всей политической системы Спарты. Судя по данным традиции, на протяжении долгого исторического периода институт царской власти в Спарте не подвергался какому-либо радикальному реформированию и даже самые дерзкие и успешные лидеры, такие, например, как Лисандр, никогда не строили планов уничтожения царской власти, но искали возможности вписать себя уже в существующую структуру.
' Стоит отметить, что боги, которые доминировали в спартанской религии, - Диоскуры, Артемида, Посейдон и прежде всего Аполлон - были главными и у периеков (Parker R. Spartan religion // Classical Sparta: Techniques behind her Success / Ed. by A. Powell. London, 1989. P. 145). Периеки участвовали и в некоторых религиозных обрядах спартанцев, главным образом тех, которые были связаны с царями. Так, Геродот свидетельствует об обязательном участии периеков в погребальном обряде царей, причем он называет последних не царями спартанцев, а царями лакедемонян (VI, 58, 2).
2 Цари обладали большими земельными владениями (теменами) в землях периеков, что делало их положение сильным. Они получали с периеков так называемый царский налог, который, по словам Платона, был отнюдь немаленьким (Ale. I).
3 Гомер, говоря о царях, иногда употребляет такие эпитеты, как «богом рожденные», «богом вскормленные», «богоподобные» (11. XJ, 465; IX, 106; Od. IV. 856; XXI, 122).
4 Parker R. Spartan religion. P. 152.
5 Оба, Тисамен и Агий, были членами знаменитого жреческого рода Иамидов из Элиды. Их дед, Тисамен. в 480 г. до н. э. был принят в спартанскую общину и на протяжении многих лет занимал пост главного жреца-прорицателя в Спарте (Herod. IX, 33, 35; Paus. TN, 11, 5-8). По словам Геродота, Тисамен и «его брат были единственными людьми, которые сделались спартанскими гражданами» (IX, 35). Представители этого рода несколько раз еще появляются на подмостках истории. Так Агий принимал участие в битве при Эгоспотамах (Paus. III, 11,5).
" Parker R. Spartan religion. P. 160.
7 Для многих греческих оракулов было характерно единство мантики и поэзии. Написанные поэтически загадочным языком, они подчас были настолько темны и непонятны, что допускали разные варианты их толкования (Пртодько Е.В. Двойное сокровище. Искусство прорицания Древней Греции: мантика в терминах. М„ 1999. С. 215 сл.).
* Parker R. Spartan religion. P. 154.
9 В традиционно приписываемом к платоновскому корпусу трактате «Алкивиад II» приведен оракул Зевса-Аммона, данный афинянам, не довольным тем, что боги слишком благосклонны к спартанцам: «Богу более угодно молчаливое благочестие лакедемонян, чем все священнодействия и обряды эллинов» (149Ь).
10 Parker R. Spartan religion. P. 157 f.
" Мнение, что Ликург получил свои законы в форме оракула, было общепризнанным в древности. Об этом свидетельствуют все древние авторы, начиная с Тиртея и Геродота, которые так или иначе касались темы спартанской евномии, Большой Ретры или Ликурга (Tyrt. ар. Plut. Lyc. 6, 4-5; Her. I, 65).
Статья поступила в редакцию 24 марта 2005 г.
