CC BY
8
Новый филологический вестник. 2022. №4(63). ----
ТЕОРИЯ ЛИТЕРАТУРЫ Theory of Literature
DOI 10.54770/20729316-2022-4-18
А.А. Матевосян (Москва)
РИТУАЛЬНО-МИФОЛОГИЧЕСКИЙ КОМПЛЕКС В СТРУКТУРЕ РОМАНА ВОСПИТАНИЯ (на материале романов А.Н. Варламова «Душа моя Павел» и А.Н. Архангельского «Бюро проверки»)
Аннотация. Целью данной статьи является выявление особенностей функционирования ритуально-мифологического комплекса в структуре романа воспитания. На примере романов «Душа моя Павел» А.Н. Варламова и «Бюро проверки» А.Н. Архангельского проводится анализ мифопоэтических мотивов и образов, наделенных ритуальной составляющей. В статье анализируется связь ритуалов и мифологических аллюзий с жанровой спецификой романа воспитания. Основное внимание уделяется выявлению функционального значения и роли ритуала в сюжетной канве исследуемых романов. В статье прослеживается социальное содержание ритуально-мифологического комплекса: функциональной основой ритуала является создание устойчивой модели социальных ситуаций. Научная новизна статьи заключается в изучении роли ритуально-мифологического комплекса в художественном мире сюжета современного романа воспитания. В результате анализа сделан вывод, согласно которому ритуальный комплекс выполняет функцию систематизации в сюжете воспитательного романа, а также создает трансферную зону, позволяющую персонажам переходить из одного социального статуса в другой, путем преодоления определенных испытаний, призванных проверить готовность героя к новому статусу. Также ритуал, основываясь на мифологическом мировосприятии, разделяет этапы пути героя: следуя ритуалам, герой постепенно движется от инициации к инициации. Мифопоэтика же ритуальных действий выступает своеобразным практическим руководством к ритуальному обряду, тем самым укрепляя веру в магическое и создавая преемственность между поколениями.
Ключевые слова: ритуал; мифопоэтика; роман воспитания; инициация; современная литература.
A.A. Matevosian (Moscow)
Ritual-Mythological Aspect in the Structure of the Novel of Education (Based on Novels "My Soul Paul" by A.N. Varlamov and "Inspection Bureau" by A.N. Arkhangelsky)
Abstract. The purpose of this article is to identify the features of functioning of the
ritual and mythological complex in the structure of the nurturing novel. On the example of novels "My Soul Pavel" by A.N. Varlamov and "Inspection Bureau" by A.N. Arkhan-gelsky the analysis of mythopoetic motifs and images endowed with ritual component is carried out. The article analyzes the relationship of rituals and mythological allusions to the genre specificity of the educational novel. The focus of the article is on identification of functional meaning and role of ritual in the plot of the novels. The article explores the social content of the ritual-mythological complex: the functional basis of the ritual is the creation of a sustainable model of social situations. The novelty of the article lies in the study of the role of the ritual-mythological complex in the artistic world of the plot of the modern novel of education. The analysis concludes that the ritual complex performs the function of systematization in the plot of the educational novel and creates the transfer zone allowing the characters to pass from one social status to another one by overcoming certain tests aimed to check the hero's readiness for the new status. Also, ritual, based on the mythological worldview, divides the stages of the hero's path: following the rituals, the hero gradually moves from initiation to initiation. Mythopoetic of ritual actions acts as a kind of practical guide to the ritual rite, thus strengthening faith in the magical and creating intergenerational continuity.
Key words: ritual; mythopoetic; novel of education; initiation; modern literature.
Существование ритуала в художественном мире произведения, как правило, обусловлено необходимостью воспроизведения на содержательном уровне мифологических конструктов, направленных на взаимодействие личности и социума, а также на гармонизацию взаимоотношений человека и природы, поскольку повествовательный пласт мифа в первую очередь направлен именно на упорядочивание мира, превращения хаоса в космос.
Обращаясь к универсальным мифам, автор через их содержание раскрывает принципы существования человека в современном мире, а также пытается осмыслить реальность через призму мифологического восприя-
Ритуал является функциональным воплощением мифологических верований, что в художественном тексте реализуется в виде катализатора сюжетного действия. Джеймс Фрэзер в своей работе «Золотая ветвь: Исследование магии и религии» (1890) находил в ритуалах не только базис мифотворчества, но и архетип всей древней культуры [Фрэзер 2001]. В дальнейших исследованиях ритуальное происхождение закрепляется за всеми фольклорно-эпическими формами. Е.М. Мелетинский в работе «О происхождении литературно-мифологических сюжетных архетипов» пишет, что «миф и ритуал можно с известной долей схематизма трактовать как словесный и действенный аспект одного и того же феномена» [Мелетинский 1993, 13]. Руководствуясь схожими соображениями, В.Я. Пропп выводит структуру волшебной сказки из инициального обряда, который в свою очередь становится центральным и для жанра романа воспитания, так как социально-исторический пласт мифа часто рецитируется в ритуальных обрядах. Поскольку каждому индивиду так или иначе придется
пройти инициацию, волшебная сказка и продолжающий в определенной степени ее традиции роман воспитания используют мифологические мотивы, относящиеся к ритуалам посвящения и формирующие определенные этапы на пути развития героя. Таким образом, читатель наблюдает развитие и внутренний рост героя на всем его пути: от первого зова приключений до возвращения в привычный мир в новом статусе.
Мифопоэтическое ядро романа воспитания набором своих базовых характеристик восходит к инициальному обряду. Мирча Элиаде определяет обряд инициации как: «Совокупность обрядов и устных наставлений, цель которых - радикальное изменение религиозного и социального статуса посвящаемого» [Элиаде 1999, 12-13]. А. Геннеп называет инициацией систему ритуалов, связанную с возрастным переходом в категорию взрослых людей.
Обряд инициации начинается с сепарации юноши от родителей, затем сепарация перетекает в изоляцию от привычного мира, после чего герой должен преодолеть ряд испытаний, чтобы в конце вернуться домой в видоизмененном состоянии.
Художественные особенности обряда инициации под авторским преломлением становятся сюжетообразующей основой романа воспитания, поскольку главной сюжетной линией таких романов является формирование личности главного героя с психологических, нравственных и социальных позиций. И именно процесс внутреннего взросления и становления героя, являясь центральной проблемой романа воспитания, находится на втором уровне инициального обряда. Ритуальное воплощение инициального обряда является метафорой эволюции личности персонажа.
Жанр романа воспитания возник в немецкой литературе эпохи Просвещения. Данный жанр всецело сосредотачивает свое внимание на проблемах морального, социального, нравственного и психологического формирования личности. Сам термин «BiЫungsroman» появился в первой трети XIX в. в ходе аналитической работы Карла Моргенштерна над романом И.В. Гёте «Годы учения Вильгельма Мейстера». Немецкий литературовед полагал, что роман воспитания в значительной степени отличается от других разновидностей жанра тематикой, поскольку изображает становление героя от начала его пути и до достижения им определенной переходной стадии. Сам жанр неспроста появился в годы затяжного экономического и социального кризиса: осмысляя свою эпоху, авторы искали героя нового, свободного, поколения - поколения, способного привести к обновлению и стать новым ценностным ориентиром.
Однако впервые термин Моргенштерна был использован только в 1906 г. Вильгельмом Дильтеем в работе «Поэзия и опыт». Выдающийся немецкий философ считал, что роман воспитания на сюжетном уровне выстраивает перед читателем историю молодого человека, начинающего жизненный путь в состоянии духовного невежества, постепенно герой познает дружбу и любовь, преодолевает трудности реального мира и, получая собственный жизненный опыт, в итоге взрослеет и находит себя и свое
место в жизни [Бахтин 1979].
Жанр романа воспитания, подвергаясь переосмыслению и обновлению, не меняется в сущности: он сохраняет первооснову, которая связана с принципом становления главного героя и пафосом правдоискательства. Изменяются хронотоп романа и социальный статус героя, отдельные элементы фабулы и сюжета, но неизменным остается тип героя, сюжета, жанра. Форма романа воспитания более стабильна и статична, содержание -более динамично и подвижно [Шалимова 2014].
Функциональная реализация обряда инициации в романе воспитания закрепилась как раз в формальной плоскости данного жанра: она заключается в последовательном обретении героем своего места в жизни через преодоление испытаний. Таким образом, качественное изменение героя и его духовное перерождение - главный показатель успешности обряда инициации. Так, современный роман воспитания, используя традиционные приемы ритуально-мифологического пласта художественного мира, строит сюжет на основе мифологических мотивов и архетипов.
В современной литературе жанр вновь оказался востребован и переосмыслен в романах «Душа моя Павел» А.Н. Варламова и «Бюро проверки» А.Н. Архангельского. Современному автору интересен поиск героя поколения, способного пройти испытания окружающей их эпохи. Сравнивая современность с кризисной эпохой перехода 1980-х гг., оба автора ищут выход из кризиса сегодняшнего дня, их интересует герой нынешнего поколения, способный преодолеть трудности современности, что и предопределило выбор их романов для анализа и сопоставления.
Жанр романа «Душа моя Павел», главным героем которого является Павел Непомилуев, наивный и рано осиротевший юноша, сам автор определяет как «роман взросления, роман воспитания». Герой романа А.Н. Варламова, переехав из закрытого секретного города в Москву, разрывает все связи с прошлой жизнью и буквально попадает в пространство испытания.
Начало 1980-х гг., инфантильный и малообразованный семнадцатилетний юноша Павел Непомилуев провалил вступительные испытания в МГУ. Отчаявшись, герой уже планировал вернуться в родной город, но проницательная Муза Георгиевна, декан филологического факультета, дала герою второй шанс, и в результате апелляции он поступил, но вместо учебы сначала отправился «на картошку». Именно такую вариацию ритуала посвящения в студенты герою и предстоит пройти. Через посвящение герой совершает переход из социального статуса абитуриента в статус первокурсника. Важно при этом отметить не столько сам статусный переход, сколько внутреннюю готовность героя к новому этапу: в результате инициации герой эволюционирует психологически и личностно, что и определяет его право на новый социальный статус.
Главный герой романа «Бюро проверки» - Алексей Наговицын, аспирант философского факультета МГУ. Социальный статус Алексея может смениться с аспиранта на кандидата наук: герой по ходу сюжета проходит
через своеобразный кризис, связанный с написанием диссертации и вопросами профессиональной реализации, преодоление которого и является инициацией для героя. Действия романа разворачиваются в Москве в июле 1980 г. На периферии основных событий можно заметить активную подготовку Москвы к Олимпиаде, однако спортивные мероприятия составляют лишь фон произведения. Жизнь главного героя раскрывается через подобие дневниковых записей, что позволяет наблюдать, как по мере приближения к инициации личность героя взрослеет. За девять дней Алексей через ряд испытаний проходит инициальный обряд и приходит к настоящей вере в Бога: для Алексея это и духовная, психологическая эволюция, что позволяет отнести роман к жанру романа воспитания.
Увидев знамение в горящей траве, которую герой интерпретирует как своеобразную неопалимую купину, он спешно покидает стройотряд и возвращается в Москву. Неспроста на обложку книги вынесен слоган «Ты слышишь только то, что готов услышать», - герой интерпретирует события так, как ему удобно, он видит знамения там, где порой их нет.
А.Н. Архангельский в интервью подтверждает путь испытаний героя, тем самым обосновывая тяготение жанра к роману воспитания: «Только в 1980-м он мог столкнуться со всем необходимым для замысла комплектом испытаний, которые его сформировали окончательно. Испытание верой, инфантильностью, страхом и неизбежностью перемен, свободой» [Кру-глов, Архангельский].
Поскольку центральным ритуалом для романа воспитания является инициация, закономерно начать анализ именно с нее. Собственно ритуал инициации Павла Непомилуева, согласно одноименному названию главы, начинается с момента назначения Павла бригадиром. Сезон осенних затяжных дождей расслабляет трудовой коллектив, и постепенно студенты злоупотребляют водкой, на чем их и ловит комиссар студотряда Семибрат-ский. После чего Павел вынужденно берет ситуацию в свои руки и получает повышение до бригадира. Данный эпизод показывает начало внутренней эволюции Павла, поскольку до этого момента он был практически изгоем, но все равно решился взять на себя ответственность. Хоть и не с первого раза, но все же этот ритуал завершается чудесным перерождением героя, после которого перед ним открывается новый цикл испытаний и инициаций.
В структуру ритуала инициации также входит неудачный ритуал приворота: героиня Люда обманом опоила Павла приворотным зельем, в результате чего герой, поддавшись минутной слабости, постигает таинство сексуальной близости, что тоже является определенным ритуалом на пути к процессу к инициации. Через мифопоэтическое наполнение процесса приворота раскрывается опыт первой влюбленности героев.
В результате приворота Павел заболевает и в полубессознательном состоянии проходит ритуал крещения, после которого герой, теряя сознание на физическом уровне, переходит в символическое пространство загробного мира - на духовном, преодолев которое возвращается к жизни - новой
и, наконец, студенческой. Герой подходит к финалу инициального обряда.
Если до фрагмента с приворотом в романе преобладали чисто реалистические черты, то эпизод кульминации инициального обряда своей сказочной основой расширяет возможности романа воспитания, поскольку мистический пласт создает сложные многоуровневые интертекстуальные связи, позволяющие трактовать события романа с точки зрения мифологической праосновы сюжета. Нагляднее всего данная основа проявляется именно в описании приворотного ритуала, крещения и дальнейшего пребывания Павла в метафизическом пространстве - своеобразном между-мирье, где Павел наконец обретает себя через проводника-ментора полковника Передистова.
А.Н. Архангельский также подводит своего героя к лишению невинности неожиданно, поскольку герой и сам не вполне осознает происходящее: «Нарастающее чувство плоти, опьянение телом, сладкий туман. Через некоторое время вдруг осознаешь, что вы лежите не валетом, а рядом, и язык слаще меда, и сдобный живот, и руки движутся свободно <.. .> А потом ты просыпаешься с дурной туманной головой; что было, чего не было - не помнишь. Господи. Что же такое-то, Господи. Зачем Ты все это придумал -и Сам же запретил. Это нечестно. И как с этим жить?» [Архангельский 2018, 303].
В случае Алексея Наговицына лишение невинности является результатом борьбы социальной стороны его личности с духовной. Герой с самого начала романа считает, что он приобщен к таинству священного, ведь он, как ему кажется, осознанно пришел к Богу и прошел ритуал крещения. Однако же его суждения ошибочны, вся его вера фальшива и построена на желании выделиться и ощутить чувство избранности - истинную веру, более искреннюю и менее зависимую от материального мира, герой обретает лишь в конце произведения - и это только начало его настоящего духовного пути. Герой поначалу не осознает собственную незрелость, поэтому его путь инициации не так нагляден, как у Павла.
Тяга героя к воцерковлению является своеобразной попыткой выхода из реалий советских ритуалов. Алексей Наговицын искал не столько источник церковной мудрости, сколько инструктора, готового дать конкретные советы и научить жизни. Сам же герой ничего не сделал, чтобы прийти к Богу, Бог сам к нему пришел.
Религиозный пласт ритуалов в романе А.Н. Архангельского представлен обширно, поскольку в центре сюжета изображены духовные поиски героя. Первым из данных ритуалов выделяется крещение: «Отловил <священника> на выходе из храма и попросил крестить меня - без восприемников и записи в церковной книге, чтобы в универ не сообщили. Отец Илья стал смешно озираться, не подслушал ли кто; убедившись, что нет соглядатаев, он согласился. И еще через неделю я стоял в натопленной крестильне <.> и повторял, дрожа от восхищения, как повторяют рубленые современные стихи: отрицаюся, отрицаюся, отрекохся» [Архангельский 2018, 28].
Герой испытывает восхищение от процесса крещения, но не столько от причастности к важнейшему таинству, сколько от ощущения собственной исключительности - вера Алексея подпитывается его выдуманными абстрактными представлениями о ней и больше ничем.
И ритуал исповеди перед святым причастием: «<...> однажды я попался в лапы настоятелю, отцу Мафусаилу. Тот слушал тяжело, давяще, встречными вопросами не помогал. И вдруг, не дав договорить про осуждение и блудный помысел, шумно, с охотничьей страстью принюхался и перебил: "Так, а почему ты пахнешь мятой? Ты, что ли, ел перед причастием?" "Не ел, - растерянно ответил я, - это у меня зубная паста". Настоятель рассердился <...>. "Это что ж такое, это ж как!" - он грозно свел густые брови. И сверлящим шепотом устроил выволочку: "Ты же ж ротом принимаешь таинство, какая паста?"» [Архангельский 2018, 22].
Не так важны для отца Мафусаила грехи героя, как тот факт, что Алексей чистил зубы перед причастием. И то, что Алексей в дальнейшем перестал чистить зубы перед причастием, еще раз подтверждает символическое значение веры для героя. Поведение героя как во время крещения, так и во время причастия показательно изображает внутреннюю инфантильность героя и его неготовность полноценно перейти в новый духовный и социальный статус.
Религиозные ритуалы для Алексея являются лишь атрибутами причастности к сакральному, герой не вникает в их духовную суть, и в этом проявляется его духовная инфантильность.
Если Павлик в финале романа влюбляется и начинает свой студенческий путь, что знаменует новое начало очередного ритуала инициации: теперь главным испытанием для героя будет долгожданная учеба, и пройти его герой должен будет в уже перерожденном виде, то Алексей вместе с Мусей возвращается в праздничную Олимпийскую Москву из бесплодной поездки с целью поиска очередного наставника. Таким образом, герой, стремясь к ложной инициации, возвращается к началу пути с новыми духовными идеалами, он повзрослел и переоценил ценности своей жизни.
День возвращения героев в Москву - 27 июля 1980 г. - совпадает с днем похорон Владимира Высоцкого. Герои становятся свидетелями еще одного ритуала - народного прощания с Владимиром Семеновичем. Погребальный обряд еще раз напоминает герою о важности приготовления души к вечной жизни вместо пустых поисков наставников и стремления оказаться в кругу избранных.
Важно отметить, как ритуал в классическом своем понимании переплетается с ритуальными образованиями советской эпохи. Советская коммунистическая обрядность стала альтернативой религиозной обрядности. Понимая под ритуалом совокупность действий, сопровождающих социальный или религиозный акт, можно уверенно заявить о наличии множества очевидных примеров ритуальности в СССР (Октябрины, торжественные клятвы пионеров, вступление в ВЛКСМ и т.д.).
Павел, удивляясь, как можно быть недовольным СССР, размышлял:
«Ведь это понятно даже детям, ведь все учились в советских школах, по одним учебникам, пели одни песни, все были сначала октябрятами, потом пионерами, а потом комсомольцами. Значит, и думать все должны правильно» [Варламов 2018, 109]. Весь перечисленный путь гражданина СССР также является своеобразным ритуалом на пути к коммунизму, как, собственно, и само пребывание студентов на «картошке».
Еще одним примером советского ритуала является эпизод с воспоминаниями Бокренка о вручении цветов делегатам съезда КПСС: «Когда дети поздравляли делегатов съезда, то одни выбегали на сцену и дарили цветы президиуму - членам Политбюро или ЦК, - а другие просто проходили между рядами - кто в партере, кто в бельэтаже, а кто на ярусах - и там с поднятыми руками стояли» [Варламов 2018, 236].
Социальный пласт ритуалов описывает привычные модели ситуаций и схемы общественной жизни граждан СССР. Подобные ритуалы воспроизводят структуру общества и позволяют выявить роль и место героев в нем. Также социальные ритуалы могут являться своеобразным выражением определенных эмоций через поведение и на сюжетном уровне создавать знаково-смысловой фон происходящих событий.
Также В.Я. Пропп отмечает, что инициация, являясь новым символическим рождением, зачастую сопровождалась сменой имени, одежды, деталей внешности - все это было общей закономерностью инициального ритуала. Получение нового имени в ходе инициации по представлениям древних славян обозначало переход на новый жизненный путь [Пропп 2000].
Ярким примером подобного перехода являются имена (прозвища) старшекурсников, к которым подселяют Павла. Они уже прошли тот путь инициации, который по сюжету Павлу еще предстоит пройти. В качестве примера следует рассмотреть Бодуэна, прозвище которого является очевидной аллюзией на лингвиста Ивана Александровича Бодуэна де Куртенэ, и Бокренка, прозвище которого взято из искусственной фразы Л.В. Щербы.
Помимо того, что оба героя живут в одну и ту же временную эпоху и проходят схожие ритуалы, они также объединены их внутренней инфантильностью. Павел Непомилуев в своей вере и целеустремленности является воплощением коммунистической мечты, однако же он инфантилен, потому что слепо держится за идеологию, в которую, кажется, никто уже больше и не верит. Павлик - символ советской власти, той власти, которая теряет хватку в обоих романах, которая все меньше соотносится с реальностью, все дальше уносится в прошлое. Герой же А.Н. Архангельского задыхается в рамках обыденного существования, но не слишком активно ищет выход из-за собственной инфантильности. Все решения в романе герой принимает внезапно (крещение, возвращение в Москву из стройотряда, целибат и последующий отказ от него), обосновывая их логически уже постфактум, однако вопреки такой внезапности и собственной инфантильности герой держится за свою позицию до последнего, категорически
Новый филологический вестник. 2022. №4(63). --
отказываясь отступать.
Можно сделать вывод, что ритуально-мифологический аспект художественного мира произведения, имея тесную связь с мифологическими сюжетами, является неотъемлемой частью жанровой специфики рассмотренных нами примеров романа воспитания, поскольку главной задачей мифа является создание моделей для социальных ситуаций, совершаемых человеком, реализация действий на основе мифологических сюжетов. Современная жанровая модификация романа воспитания, наследуя типологические черты классического жанра Bildungsroman, пытается угадать через образ главного героя будущее страны: герою все еще не чужда народная традиция, что очевидно по обилию привычных ритуалов, но что будет дальше - можно только предполагать. Таким образом, миф, обслуживая процесс ритуализации повседневности человека, вкрапляет в жизненный путь человека установленный порядок совершения социальных и религиозных действий.
Ритуал, имея тесную связь с мифологическими сюжетами, является неотъемлемой частью жанровой специфики романа воспитания, поскольку главной задачей мифа является создание моделей для социальных ситуаций, совершаемых человеком. На сюжетном уровне ритуалы придают динамичность образам героев, поскольку основной внутреннего сюжета романа воспитания является инициация главного героя, которая реализуется в том числе через набор ритуалов, образующих свои микросюжеты, маркируют инфантильность героев, раскрывают их отношения к реальности и место в процессе взросления. С мифопоэтической точки зрения ритуал в романе воспитания выступает инвариантом мифологических представлений и создает символическую платформу для преемственности старого и нового.
ЛИТЕРАТУРА
1. Архангельский А.Н. Бюро проверки: роман. М.: АСТ: Редакция Елены Шубиной, 2018. 413 с.
2. Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества / сост. С.Г. Бочаров. М.: Искусство, 1979. 424 с.
3. Варламов А.Н. Душа моя Павел: роман. М.: АСТ: Редакция Елены Шубиной, 2018. 381 с.
4. Круглов С., Архангельский А.Н. Александр Архангельский: В моем романе нет ни ностальгии, ни отвращения к советской эпохе // Правмир. URL: https:// www.pravmir.ru/aleksandr-arhangelskiy-v-moem-romane-net-ni-nostalgii-ni-otvrash-heniya-k-sovetskoy-epohe (дата обращения 07.12.2022).
5. Мелетинский Е.М. О происхождении литературно-мифологических сюжетных архетипов // Arbor Mundi = Мировое древо. Международный журнал по теории и истории мировой культуры. 1993. № 2. С. 9-62.
6. Пропп В.Я. Исторические корни волшебной сказки. М.: Лабиринт, 2000. 333 с.
7. Фрэзер Дж. Золотая ветвь: Исследование магии и религии: в 2 т. / пер. с англ. М. Рыклина. Т. 2. М.: ТЕРРА - Книжный клуб, 2001. 496 с.
8. Шалимова Н.С. Роман инициации как инвариантная форма романа воспитания // Вестник Красноярского государственного педагогического университета им. В.П. Астафьева. 2014. № 4. С. 265-268.
9. Элиаде М. Тайные общества. Обряды инициации и посвящения / пер. с фр. Г.А. Гельфанд; науч. ред. А.Б. Никитин. М.; СПб.: Университетская книга, 1999. 356 с.
REFERENCES (Articles from Scientific Journals)
1. Meletinskiy E.M. O proiskhozhdenii literaturno-mifologicheskikh syuzhetnykh arkhetipov [On the Origin of Literary and Mythological Plot Archetypes]. Arbor Mun-di = Mirovoye drevo. Mezhdunarodnyy zhurnalpo teorii i istorii mirovoy kul 'tury, 1993, no. 2, pp. 9-62. (In Russian).
2. Shalimova N.S. Roman initsiatsii kak invariantnaya forma romana vospitaniya [The Novel of Initiation as an Invariant Form of the Novel of Upbringing]. Vestnik Krasnoyarskogo gosudarstvennogo pedagogicheskogo universiteta im. V.P. Astaf'eva, 2014, no. 4, pp. 265-268. (In Russian).
(Monographs)
3. Bakhtin M.M. Estetika slovesnogo tvorchestva [Aesthetics of Verbal Creativity]. Moscow, Iskusstvo Publ., 1979. 424 p. (In Russian).
4. Eliade M. Taynyye obshchestva. Obryady initsiatsii i posvyashcheniya [Secret Societies. Rites and Symbols of Initiation]. Moscow, St. Petersburg, Universitetskaya kniga Publ., 1999. 356 p. (In Russian).
5. Frazer Ja.G. Zolotaya vetv': Issledovaniye magii i religii [The Golden Bough: A Study in Magic and Religion]. Moscow, TERRA - Knizhnyy klub Publ., 2001. 496 p. (In Russian).
6. Propp V.Ya. Istoricheskiye korni volshebnoy skazki [The Historical Roots of the Fairy Tale]. Moscow, Labirint Publ., 2000. 333 p. (In Russian).
Матевосян Арман Араикович, Московский педагогический государственный университет.
Аспирант кафедры русской литературы XX-XXI вв. Научные интересы: русская литература XX-XXI веков, мифопоэтика, компаративистика, фольклорные традиции в современной литературе.
E-mail: ar.ar.matevosian@gmail.com
ORCID ID: 0000-0002-0062-9787
Arman A. Matevosyan, Moscow State Pedagogical University.
Postgraduate student of the Department of Russian Literature of the 20th-21st centuries, Institute of Philology, Moscow State Pedagogical University. Research interests: Russian literature of the 20th-21st centuries, mythopoetics, comparativistics, folklore traditions in modern literature.
E-mail: ar.ar.matevosian@gmail.com
ORCID ID: 0000-0002-0062-9787
