CC BY
34ПЕРЕЧИТЫВАЯ КЛАССИКУ
Д.И. Кертцер
РИТУАЛ, ПОЛИТИКА И ВЛАСТЬ
Реф. кн.: Kertzer D.I. Ritual, politics, and power. - New Haven, etc.: Yale univ. press, 1988. - ix, 235 p.
Книга американского антрополога Дэвида Кертцера «Ритуал, политика и власть», увидевшая свет в 1988 г., по праву считается наиболее систематическим исследованием ритуала как неотъемлемой части политического процесса. Автор рассматривает ритуал как один из способов включения символического в политику; в его работе немало эмпирических наблюдений и теоретических обобщений, относящихся не только к ритуалам, но и к символизму в политике вообще. Обосновывая свой подход, он пишет: «... чтобы понять политический процесс, необходимо понять, как символическое входит в политику, как политические акторы осознанно или неосознанно манипулируют символами и как символическое измерение связано с материальными основаниями политической власти» (р. 2-3). При этом Д. Кертцер разделяет широкое понимание символа, предложенное К. Гирцем, рассматривая в качестве такового «любой объект, действие, событие, качество или отношение, которые служат средством передачи представления (a vehicle for a conception)» (р. 185).
По мысли американского антрополога, символы играют определяющую роль в социальном конструировании реальности: сама возможность восприятия сложного мира, предстающего индивидам в виде бесчисленного множества стимулов, обеспечивается символическими системами, которые придают смысл окружающему и позволяют его интерпретировать. При этом люди не осознают, что отождествляют мир с символической версией ре-
альности, которая является продуктом социального конструирования; напротив, они верят, что мир представлен в той форме, в какой воспринимается. Это в полной мере относится к политике: современная политика зависит от склонности людей реифициро-вать политические структуры и институты - «нации», «государства», «правительства», «партии» не рассматриваются как символические конструкции - но как объекты, существующие независимо от людей и их символической вселенной; через манипуляцию символами обладающие властью укрепляют свой авторитет, а их противники борются за власть. Книга «Ритуал, политика и власть» продолжает линию исследований, заложенную М. Эдельманом и его последователями.
Д. Кертцер убедительно доказывает несостоятельность представлений о том, что ритуал сохраняет политическую значимость лишь в менее развитых обществах или является не более чем «украшением» для «реальной» политической деятельности. По его мнению, «ритуал - составная часть политики в современных индустриальных обществах; трудно представить, как политические системы могут обходиться без них» (р. 3). Его исследование обобщает наблюдения, собранные как в развивающихся странах Африки, Азии и обеих Америк, так и в развитых странах Европы и Северной Америки.
Кертцер определяет ритуал как «символическое поведение, которое является социально стандартизированным и повторяющимся» (р. 9). При этом он подчеркивает, что ритуальные действия имеют формальное качество: они следуют строго структурированной и стандартизированной последовательности и зачастую осуществляются в определенных местах и в определенное время. И то и другое имеет особое символическое значение. Повторяемость ритуальных действий служит важным средством канализации эмоций, способствует формированию определенных представлений о мире и организации социальных групп. Важным признаком ритуала является его символическое наполнение: стандартизированные и повторяющиеся действия, лишенные этого качества, - обычай или привычка, но не ритуал.
По мысли Кертцера, сила ритуала опирается не только на социальные матрицы, но и на психологические основания - эти два измерения тесно связаны. Участие в ритуале возбуждает эмоции; это помогает структурировать чувство реальности и понимание окружающего мира. Психологические атрибуты очевидны и в другой характерной черте ритуалов - они часто носят драматиче-
ский характер. Вместе с тем вслед за Э. Дюркгеймом Кертцер полагает, что их политическая значимость определяется прежде всего тем, что они обеспечивают связь человека с обществом: «Через ритуал субъективный опыт индивида взаимодействует с социальными силами и формируется ими» (р. 10). Ритуалы учреждаются и воспроизводятся в силу социальных обстоятельств участвующих в них людей.
Символы обеспечивают содержание ритуалов. Поэтому их природа и способы использования многое говорят о природе и влиянии ритуалов. Кертцер выделяет три свойства символов, которые особенно важны для политического процесса: 1) способность конденсировать смыслы, представляя и унифицируя их многообразие (символ - вербальный или иконический - воплощает разные идеи; при этом они не просто соединяются, но взаимодействуют друг с другом, связываясь воедино в сознании человека); 2) многозначность: любой символ имеет множество значений, в силу чего люди могут понимать их по-разному (это свойство особенно важно, когда ритуалы используются для формирования солидарности в отсутствие консенсуса); 3) амбивалентность, способность одновременно нести разные смыслы (сложность и неопределенность символов следует считать источником их силы).
Ритуалы «предоставляются» индивидам обществами. Они имеют креативный потенциал - и консервативное ядро. Их способность давать людям чувство общности в значительной степени вытекает из постоянства их форм во времени. Память о прошлом окрашивает опыт участия в ритуале в настоящем. Как это ни парадоксально, но именно консерватизм ритуала делает его мощной силой политических изменений.
Рассматривая ритуалы как один из важных способов символической коммуникации, Д. Кертцер на их примере пытается дать ответ на вопрос: каким образом символическое входит в политику и что из этого следует? Сформулировав в первой главе основные теоретические посылки своего подхода, в главах 2-5 он рассматривает, как работают политические ритуалы, а в главах 6-8 - каким образом они используются политиками, решающими разные задачи. В заключительной, девятой главе он подводит итоги, отвечая на вопрос: какое значение ритуал имеет для политики?
Во второй главе показано значение символической репрезентации для политических сообществ и организаций - для обозначения принадлежности к ним, формирования их идентичностей, конструирования их властных иерархий и социализации их членов.
Хотя люди привыкли думать об организациях как о части материального мира, «увидеть» их можно лишь благодаря тому, что они ассоциируются с символами. Принадлежность людей к сообществам и организациям тоже выражается символически: ношение формы, произнесение клятв, пение гимнов, определенное обращение - все это знаки того, что мы рассматриваем себя и других как членов политических организаций. Успешность организации зависит от символического поведения, ибо оно формирует представления о ней. Символизм должен быть понятен. Именно в этом смысле Кертцер истолковывает известную фразу Людовика XIV: «Государство - это я». «Персонифицируя Францию, идентифицируя ее с единственной фигурой, - пишет американский антрополог, - люди могли осмыслить понятие французского государства и рассматривать его как часть своего мира» (р. 17).
Организации добиваются отличимой идентичности с помощью мифов относительно своего происхождения и ритуалов. Цель последних - представить членов организации как солидарную группу несмотря на то, что ее состав со временем меняется. Кроме того, ритуалы позволяют крупным организациям интегрировать местные отделения, представляя деятельность локальных групп как выражение жизни общенационального целого. Это относится и к децентрализованным социальным движениям. В качестве примера Кертцер приводит движение за гражданские права в США 1960-х годов: в отсутствие общенационального руководящего центра местные группы были связаны общими символами и ритуалами.
Политические организации требуют разделения труда, что влечет за собой иерархию статуса и власти. По словам Кертцера, «чтобы наделить человека властью над другими, требуются эффективные средства, меняющие то, каким образом его воспринимают, а также его собственное представление о своем праве навязывать другим свою волю» (р. 24). Обладание авторитетом становится видимым через символы и ритуалы. Именно с этим связано широкое распространение формальных процедур введения в должность: они наделяют индивидов властными ролями, одновременно проводя грань между человеком и ролью. Лишаясь власти, правитель должен быть отделен от нее тоже с помощью ритуала - иначе это разрушительно для нормальной символической репрезентации политического порядка. В качестве примера автор приводит драматические слушания в конгрессе США после уотергейтского скандала, результатом которых стала отставка президента Р. Никсона. По мнению Кертцера, если бы слушания не проходили в публичном режиме и
председатель комиссии конгресса просто обнародовал итоговый отчет, было бы трудно подготовить общество к этому исходу.
Третья глава посвящена роли ритуалов в легитимации и мистификации власти, эта функция определяется способностью ритуалов «соединять определенный образ мира с сильной эмоциональной приверженностью этому образу. Ритуалы построены на символах, воплощающих определенные представления о том, как сконструирован мир. Вовлекая людей в стандартизированное, часто эмоционально заряженное социальное действие, ритуалы делают эти символы видимыми и способствуют укреплению приверженности к ним» (р. 40). При этом речь не обязательно идет о символах стабильности - это могут быть и символы изменений. Кроме того, политики, манипулирующие ритуалом в собственных целях, не всегда могут знать, к какому результату это приведет. Типичный пример - легитимация политических решений на формальных собраниях. Хотя символизм этих мероприятий нередко ограничивает критику и высказывание альтернативных позиций, процесс может пойти и по неожиданному сценарию.
Стандартизация и повторяемость дают ритуалу стабильность, которая, в свою очередь, связывает его с сильно переживаемыми эмоциями: воспоминание о чувствах, испытанных при прошлых исполнениях ритуала, создают эмоциональный фон последующих. Как ни парадоксально, «ритуал может быть важной силой политических изменений как раз в силу своих консервативных качеств. Новые политические системы заимствуют легитимность от старых, питаясь старыми ритуальными формами, перенаправленными на новые цели» (р. 42). В любой культуре существует определенный запас символов; в интересах новых политических сил - объявить их своими, и ритуал - один из важных механизмов такой символической экспроприации. Как автор показывает на ряде примеров истории ХХ в., «битвы за символы» имеют место как в контексте утверждения новых режимов, так и на уровне межпартийной борьбы.
Наконец, ритуалы помогают утверждению мистификаций, которыми окутана власть. Под таковыми Кертцер предлагает понимать «символическую репрезентацию политического порядка, которая систематически отличается от действительных отношений власти в обществе» (р. 48). К числу наиболее распространенных мистификаций он относит веру в то, что правитель имеет право властвовать над другими (особенно распространенную в монархиях с их верой в божественное происхождение власти), и веру в равенство народа, благодаря которой власть немногих в демокра-
тических системах воспринимается как выражение воли многих. И то и другое поддерживается с помощью ритуалов. В частности, процедуры наделения властью предполагают символическое возвышение статуса персоны; ритуалы не только информируют о том, на кого какие роли возлагаются, но и легитимируют распределение власти. Однако будучи учреждены, они живут собственной жизнью, и роль властвующего оказывается передаваемой от лица к лицу. Кертцер особенно подчеркивает мистифицирующую функцию ритуалов в демократиях: они соединяют эгалитарные символы с иерархическим символизмом власти, одновременно возвышая лидеров и позволяя им выражать приверженность демократическому идеалу. По его словам, «одна из наиболее поразительных черт ритуала - его способность вмещать противоречащие друг другу символы, смягчая ощущение их несовместимости» (р. 51).
Тема неоднозначности и даже двусмысленности ритуала подробно рассматривается в четвертой главе в связи с одним из ключевых вопросов социальной теории - механизмами формирования социальной солидарности. За основу собственной концепции Д. Кертцер берет теорию социальной сплоченности, предложенную Э. Дюркгеймом, при этом он модифицирует ее для объяснения динамической роли ритуала в политике. По Дюркгей-му, ритуалы социальной общности не только выражают внутреннее стремление к социальной солидарности, но и строят, и обновляют ее. Через участие в таких ритуалах люди осознают собственную зависимость от группы и определяют границы группы. Таким образом, заключает Кертцер «ритуальные действия -это не просто один из возможных способов формирования солидарности группы, это необходимый способ» (р. 62). Коллективные идеи и чувства могут пропагандироваться только через участие в таких символических действиях.
По мнению Кертцера, ценность дюркгеймовской теории ритуала в том, что она соединяет психологически обоснованную теорию индивидуальных потребностей с социологически обоснованной теорией социальных требований. Ритуал выступает как «переключатель» между внешними моральными ограничениями и структурой групп, образующей социальный порядок, - и внутренними чувствами и концепциями воображения индивидуальных акторов. Однако теория, рассматривающая солидарность как непременное условие существования общества, а ритуал - как средство его поддержания, не учитывает, что в действительности общества раздирают конфликты. Кертцер утверждает, что ритуал - не столько средство
поддержания солидарности (которая далеко не всегда имеет место), сколько инструмент, позволяющий «производить общность и в отсутствие общих убеждений» (р. 66). Это качество чрезвычайно ценно для политических организаций, ибо «в основе политических привязанностей людей зачастую лежит их социальная идентификация с группой, а не общность разделяемых убеждений» (р. 67). Люди придерживаются убеждений приватно, тогда как ритуалы обеспечивают публичную демонстрацию принятия позиции группы. Из этого вытекает, что не следует придавать слишком большого значения убеждениям, - сплочение приходит с общими действиями. Получается, что «политические организации черпают свою силу не столько в однородности убеждений своих членов, сколько в непрестанном выражении их приверженности через ритуал» (р. 68-69).
Этим свойством ритуалы обязаны неоднозначности символов: последние могут иметь не только разные, но и противоречащие друг другу смыслы. При этом они способны оказывать сильное эмоциональное воздействие, объединяя людей вокруг флага или гимна политической организации, несмотря на то, что каждый участник интерпретирует эти символы на свой лад. Политики извлекают пользу из этого свойства символов, растягивая их значение от одного референта к другому; а ритуалы дают им возможность воплощать это растяжение смыслов в эмоциональной и драматической форме. Классическим примером является использование в политических ритуалах символизма, основанного на противопоставлении врага и спасителя.
Впрочем, неоднозначность, по мнению Кертцера, - это не только преимущество, но и риск, ибо она может привести «к открытому конфликту по поводу смысла ритуала. В таких случаях вместо того, чтобы создавать политическое единство, ритуал может стать полем битвы» (с. 71). Именно так получилось с праздником в честь Жанны д'Арк, который группа французских парламентариев попыталась установить в 1890-х годах: хотя эта историческая персона действительно пользовалась популярностью, для одних она была символом национальной независимости (причем в роялистском, а не республиканском варианте), а для других - воплощением власти народа, предтечей революции. В результате празднования вылились в острую борьбу символов, национального единения не получилось. Ритуалы помогают строить солидарность во множестве разных контекстов, но одновременно они способны укреплять расколы между конфликтующими сегментами общества.
В пятой главе, опираясь на современные ему достижения когнитивной психологии, Кертцер рассматривает вопрос о влиянии ритуалов на политические убеждения. В частности, он привлекает теорию социальных схем, которая связывает селективность человеческого восприятия с использованием «символических схем», делающих информацию значимой и поставляющих средства для ее интерпретации. По мысли автора, эта теория объясняет не только «консервативный уклон» нашего восприятия и мышления, но и присущие им изменения; последние связаны с конкуренцией разных социальных схем и их «мутациями». Исследования когнитивных психологов также помогают выявить связь между представлениями и эмоциями: они показывают, что острое переживание эмоций способствует сужению спектра категорий, используемых для описания опыта; в крайних случаях все сводится к двум категориям - «с нами» или «против нас». Кроме того, форма, в которой получено сообщение, влияет на его интерпретацию: более однозначные утверждения воздействуют сильнее, чем утверждения с оговорками. По мысли Кертцера, это объясняет силу ритуальной коммуникации: будучи неоднозначной, она не содержит разъяснений, способных снизить силу воздействия сообщений. В конечном счете «ритуал можно рассматривать как форму риторики, пропаганду мессаджей через комплексное символическое представление» (р. 101). Успешный ритуал вызывает эмоциональное состояние, в котором его основная идея кажется неоспоримой, потому что она фреймирована как нечто присущее самим вещам.
Ритуал не только является средством осмысления мира, он способствует его восприятию в качестве «естественной» реальности, а не культурного конструкта. И это несмотря на то, что его собственная «искусственность», казалось бы, бросается в глаза. По мысли Кертцера, ритуал - это особенно убедительная форма коммуникации, ибо он подавляет критическое мышление. Будучи формализованной процедурой, он предлагает тщательно спланированный порядок действий. Он выводит на авансцену серию тщательно отобранных ярких и живых образов; при этом многое заведомо исключается из поля восприятия. В результате отбор используемых в ритуале символов ориентирует на определенную интерпретацию. Создаваемая им эмоциональная атмосфера сама по себе является сильным фактором формирования убеждений и представлений. Наконец, присущий ритуалам эффект драматизации фокусирует внимание публики на пропагандируемом ими способе видения политической реальности и способствует его
усвоению. Рассматривая получившие повсеместное распространение ритуалы, связанные с идентификацией общественных врагов, Кертцер опирается на исследование А. Бергесена, которое показывает, что такие символические практики побуждают людей катего-ризировать свой повседневный опыт в терминах, связанных с ритуальным опытом обращения к мистическим существам и силам, а не из действительного поведения людей. В результате обычная жизнь трансформируется в ритуальную битву добра и зла.
Символы имеют историю когнитивных и эмоциональных ассоциаций; их сила отчасти связана с прошлым опытом. Тем не менее они пластичны и способны формировать новые смысловые связи. Это свойство активно используют политики. Вместе с тем порой они сталкиваются с ограничениями. В качестве примера Кертцер приводит попытку Р. Рейгана изменить коммеморативную часть протокола своего официального визита в Германию: стремясь заручиться поддержкой ФРГ, в мае 1985 г. он согласился принять участие в памятной церемонии на кладбище в Битбурге, где, как оказалось, были захоронены не только солдаты вермахта, но и служащие ваффен СС. Попытка Рейгана представить покоящихся в Битбурге в качестве «тоже жертв», поставив их на одну доску с узниками концентрационного лагеря, мемориал которого он посетил в тот же день, вызвала громкий международный скандал и миллионные протесты. Политические противники Рейгана подвергли его поступок критике; при этом они использовали не менее сильные символические средства. В результате Рейган был вынужден пойти на редкостный для американского лидера шаг -принести извинения.
Как полагает Кертцер, ритуалы - это важный инструмент формирования политических убеждений. Опираясь на М. Эдельмана и А. Грамши, он утверждает, что люди не конструируют свои фундаментальные политические представления, критически анализируя соперничающие политические идеи. Скорее они воспринимают эти идеи у общества, в котором живут, и эти идеи в значительной степени контролируются теми, кто осуществляет гегемонию. Тем не менее убеждения меняются. По Кертцеру, для этого нужен благоприятный контекст; его-то и формируют ритуалы. Например, заключение новых международных союзов всегда сопровождается парадом символов, призванных поместить нацию, которой прежде не доверяли, в новый смысловой контекст. Впрочем, он настаивает, что роль убеждений часто преувеличивают: поведение людей нередко объясняется
контекстом, а не стремлением выразить убеждения, а ритуалы могут стимулировать коллективное действие и без общих убеждений.
В шестой главе ритуал рассматривается как оружие в борьбе за власть. По мысли автора, ритуалы не только сообщают о результатах борьбы, происходящей на других аренах, - они сами являются полем политических битв. Они выполняют функцию коммуникации, помогают конструировать имиджи политиков, позволяют осуществлять контроль за жизнью обычных людей (что проявляется, например, в стремлении некоторых современных государств заменить церковные ритуалы, связанные с «переходными состояниями» - рождением, вступлением в брак, смертью и т. п., - светскими). Наконец, в современной политике большую роль играют массовые мероприятия, которые могут служить как демонстрацией народной поддержки власти, так и инструментом в руках оппозиции. С учетом значимости этого оружия неудивительно, что оппоненты нередко пытаются перекрыть его «эффект» с помощью прямой конфронтации ритуалов. Благодаря умелому манипулированию символами ритуалы массового протеста могут иметь огромные политические последствия.
В седьмой главе Кертцер критикует функционалистскую теорию, согласно которой ритуалы, оспаривающие политическую власть, в действительности являются средством выпускания пара и таким образом поддерживают устойчивость политической системы. Один из источников такого представления - исследования этологов, изучавших «ритуальное поведение» животных. По мнению Кертце-ра, эти наблюдения нельзя механически переносить на человеческие ритуалы; особенностью последних является их неоднозначность, способная порождать конфликт смыслов. Не случайно ритуалы иногда провоцируют насилие там, где в нем, казалось бы, не было нужды. Эффекты ритуала необходимо исследовать применительно к конкретному случаю: в одних случаях они действительно помогают перевести политическую напряженность в менее опасное русло, в других - поддерживают межгрупповую вражду. Нередко они сами по себе не приносят видимых результатов, кроме одного: люди чувствуют, что они делают что-то полезное.
Вместе с тем ритуалы - это одно из средств справиться с кризисами и другими угрозами политическому порядку. Кертцер иллюстрирует это, подробно анализируя ритуалы, которыми была оформлена политическая реакция на два трагических случая, способных породить серьезный кризис политической системы, - похищение и
убийство председателя Совета министров Италии Альдо Моро в 1978 г. и убийство премьер-министра Индии Индиры Ганди в 1984 г.
В восьмой главе на примерах Французской революции и становления нацистского режима в Германии рассматривается роль ритуалов в изменении политических режимов. Как показывает автор, для революционеров ритуалы ценны тем же, что и для их оппонентов, - они выполняют организационные функции, обеспечивают легитимность и мистифицируют реальные политические отношения, мобилизуют солидарность даже в отсутствие консенсуса и побуждают видеть политический мир определенным образом.
В заключительной, девятой главе Кертцер задается вопросом: какие уроки для понимания природы политической жизни можно извлечь из анализа ритуалов? Он полагает, что то обстоятельство, что символы и ритуалы играют в политике важную роль, не означает, что они диктуют людям, каким им следует видеть мир. Непреложно одно: власть должна выражаться символическими средствами. При этом символы могут быть и средством поддержания порядка, и орудием перемен. Последние обусловлены тем, что во всех обществах существует символическое многообразие, и оно полнится за счет инноваций и контактов с другими символическими системами. Символы и поведение меняются, и это связано с внешними обстоятельствами - об этом не следует забывать, ведь изучение культуры вне взаимодействий между символической системой и физическим миром ведет, по словам Кертце-ра, к «мистической антропологии» (р. 175).
О.Ю. Малинова
