CC BY
172
УДК 378.147 ББК 74.04 А 67
РИТОРИКА И ЛИНГВИСТИКА ТЕКСТА
(Рецензирована)
Анисимова Анна Тихоновна,
кандидат филологических наук, профессор кафедры международного бизнеса Южного института менеджмента, г. Краснодар. Тел.: (918) 382 14 50, e-mail: [email protected]
Аннотация. В статье анализируются возможности использования эвристического потенциала риторической теории для выявления глубинных механизмов коммуникативного поведения людей, исследования процессов порождения и понимания текста. Автор подробно рассматривает вклад М.М. Бахтина, М. Фуко в проблематику порождения текста/дискурса, определения коммуникативной стратегии; особенности использования античного риторического алгоритма порождения текста.
Ключевые слова: риторика, текст / дискурс, порождение и понимание текста, коммуникативная стратегия, риторическая модель порождения текста.
RHETORIC AND LINGUISTICS OF TEXT
Anisimova Anna Tikhonovna,
сandidate of philological sciences, associate professor at the Department of linguistics and translation of the Southern institute of management, Krasnodar. Ph.: (918) 382 14 50, e-mail: [email protected]
Summary. The article examines the heuristics potential of rhetoric theory for research of the basic mechanism of people's communicative behaviour, processes of producing and processing text. The author analyses contribution of M.M. Bakhtin, M. Foucault to the problem field of text producing and processing, defining a communicative strategy. The ancient rhetoric algorithm of text producing is analyzed with a focus on its specific usage under current conditions.
Keywords: rhetoric, text / discourse, text producing and processing, communicative strategy, rhetoric model of producing text.
История современной лингвистики отличается от истории любой другой естественной науки в том смысле, что её предметом является не история открытий ранее неизвестных языков, а история различных, часто противоречащих друг другу подходов к анализу языка.
Уже в греко-римский период истории интерес к языку выражался в трех филологических дисциплинах: риторике, логике и грамматике. Эти же дисциплины составляли основу университетского образования в Европе в Средние века: риторика, формирующая умение порождать текст и убедительно выражать свою мысль; грамматика, закрепляющая языковую норму; логика, обучающая здраво мыслить. Науки филологического кластера всегда составляли и до настоящего времени остаются основой западноевропейского гуманитарного знания. Так, эвристический потенциал риторической теории оказался чрезвычайно вос-
требованным многими современными гуманитарными науками для решения целого круга задач и способствовал формированию нового перспективного направления междисциплинарных исследований языка. В рамках данной статьи мы попытаемся разобраться в причинах, побуждающих современных исследователей языковых проблем все чаще и чаще обращаться к риторическим категориям.
Очевидно, что категории такой древней науки как риторика, которая по возрасту является более зрелой, чем церковь, римское право, латинская литература, должны рассматриваться с учетом достижений современной науки, в частности, философии, логики, филологии, психологии. Знания, основы которых были заложены в ещё античности, требуют новой интерпретации, а категории риторического знания - переосмысления.
Как искусство красноречия риторика теряет статус самостоятельной дисциплины в эпоху
романтизма. Возрождение «новой риторики» на авансцене современной науки обязано профессору Брюссельского университета Х. Перельману, который ввел как сам термин, так и методологию исследования различных дискурсивных практик. [7, с. 601-603]
Лингвистика прошлого столетия характеризуется повышенным интересом к изучению эффективности коммуникативного акта, скрытых механизмов речевого воздействия в различных коммуникативных системах, вербальных и невербальных, включая художественную литературу, кинематограф, торговую рекламу и политическую пропаганду. Поиск методов исследования функционирования естественного языка привел к серьезным изменениям во взаимоотношениях логики и языка, способствуя возникновению теории пресуппозиций и теории аргументации.[6] Последняя имеет все основания называться теоретической основой «новой риторики» (неориторики).
Неориторика, используя достижения семиотики, совершила переворот в западной философии, провозгласив вслед за Л. Витгенштейном тождество человеческого существования и человеческой языковой способности. Для лингвистов, занимающихся исследованиями функционирования естественного языка, это означало появление новой риторико - герменевтической парадигмы, которая открывала заманчивые перспективы для изучения динамики текстовой деятельности. Таким образом, усилиями ряда ученых Х. Перельмана, М.М. Бахтина. М. Фуко, Ричардса, М. Пишё, Т.А. Ван Дейка и др. античная риторика превратилась в современную науку о природе человеческого общения, принципах эффективной речевой коммуникации, эвристический потенциал которой позволил её использовать в дискурсивном анализе различных текстов.
Рассмотрим возможность использования эвристического потенциала риторической теории для выявления глубинных механизмов коммуникативного поведения людей.
Человеческая коммуникация предполагает социокультурное взаимодействие не менее двух субъектов, двух сознаний, со-бытиё которых наполняет содержанием «коммуникативное событие». Материальной проявленностью коммуникации является текст как полный знак (в модели семио-зиса Ч. Пирса), что соответствует прагматической перспективе языка как методологической основе исследования текста.[4] Аналогично традиционной для лингвистики дихотомии формального (структуралистского) и функционального подходов, дихотомии В. Фон Гумбольдта ergon/energia, соссюри-анской langue/parole, в исследовании текстов такая
дихотомия представлена как текст/дискурс. Оба члена оппозиции обозначают одно и то же, рассматриваемое с разных позиций, а именно с формально - структурных и функциональных перспектив.
В формально - структурной парадигме текст рассматривался как единица анализа большая, чем предложение. Выявление связности и цельности текста как структуры явилось основанием для логического завершения данного направления и развития исследований в области семантической организации текста. Наиболее значимой работой в этом отношении считается труд представителя русского формализма В. Проппа «Морфология волшебной сказки», в котором он выделил 31 функцию в жанре русских сказок как инвариантные семантические величины в архитектонике текста. Продолжением этого направления является вклад Т. Ван Дейка в разработку семантических и прагматических макроструктур текста. В лингвистику пришло осознание того факта, что в организации текста огромную роль играет когнитивная база данных [4, с.65], что, в свою очередь, определило современный этап лингвистики текста, а именно исследование дис-курсивности.
Таким образом, рассуждая о тексте как о коммуникативном событии, мы фактически обращаемся к классической риторической модели коммуникации, включающей говорящего (автора), слушающего (читателя) и того, о ком или о чем идет речь. [3, с.24]. Интенции участников коммуникативного события выражаются в коммуникативных стратегиях, которые организуют коммуникативное событие через комплекс речевых действий.
О многообразии коммуникативных стратегий рассуждал М.М. Бахтин в своей классической работе «Проблема речевых жанров». И хотя сам термин «стратегия» Бахтиным не употребляется, речь, несомненно, идет о стратегическом характере общения: «Когда мы строим свою речь, нам всегда предносится целое нашего высказывания: и в форме определенной жанровой схемы и в форме индивидуального речевого замысла. Мы не нанизываем слова, не идем от слова к слову, а как бы заполняем нужными словами целое...» [5, с.266] При этом выбор определенного речевого жанра - «типической формы высказывания» - определяется креативной компетенцией говорящего [8], так как «субъективный момент высказывания сочетается в неразрывное единство с объективной предметно - смысловой стороной его», а также с интерсубъективной «ситуацией речевого общения» [5, с.256-257].
Перефразируя риторический треугольник Аристотеля, Бахтин определял жанр «предметом, целью и ситуацией высказывания». При этом «цель» высказывания соответствует фигуре гово-
рящего (автора), ситуация высказывания - фигуре слушающего (читателя). «Кто говорит и кому говорят. Всем этим определяется жанр, тон и стиль высказывания, слово вождя, слово судьи, слово учителя, слово отца и т. п. Этим определяется форма авторства. Одно и то же реальное лицо может выступать в разных авторских формах.» [5, с.358] При этом «активная позиция говорящего» диагностируется по конечному продукту речевой деятельности - тексту/дискурсу, который формируется под влиянием грамматических правил и типических схем построения целого. Все это позволяет адресату занять ответную позицию, правильно угадав стратегию общения, с самого начала обладать «ощущением речевого целого, которое затем только дифференцируется в процессе речи» [5, с.258].
Проблема выявления стратегий дискурсивных практик заставляет обратиться к известной работе М. Фуко «Археология знания» [9]. Своеобразие авторской позиции по отношению к дискурсу выражается в смещении исследовательского интереса с анализа отношений между автором и его речевым произведением (высказыванием) на выявление позиции субъекта высказывания (ср. с «речевой маской» жанра у М.М. Бахтина), а также общих принципов дискурсивных практик - коммуникативных стратегий.
В концепции М. Фуко субъект высказывания является функцией, которая способна наполняться разным содержанием для разных высказываний. Говорящий исполняет роли различных субъектов, занимая различные положения в высказываниях, в связи с чем осуществляется выбор той или иной стратегии. Несмотря на то, что каждое коммуникативное событие никогда не повторяется, оно единично во времени и пространстве, возможности выбора стратегии образуют некое «поле стабилизации» [9, с. 104] для высказываний. Данное поле стратегических регулярностей образуют, в свою очередь, различные модальности высказываний [9, с.55], а сама регулярность коммуникативных событий подлежит осмыслению и объяснению с позиций риторики.
Таким образом, основываясь на положениях теории М.М. Бахтина и М. Фуко понятие коммуникативной стратегии можно интерпретировать как механизм порождения текста, обладающего свойствами самоорганизации. Нам близко именно такое понимание текста, текста как синергетической, то есть самоорганизующейся саморазвивающейся системы, реализующейся в мыследеятельности участников общения [10, с.281-298], как правило, неосознанной и рутинной.
В модели семиозиса Ч. Пирса текст является полным знаком, предназначение которого - обо-
значать движение мысли. Высшим семиотическим инструментом при этом выступает прагматика, проявляющаяся в сценариях порождения и понимания текстов и существующая в виде стратегий, конвенций, планов и т.д. (процедурные знания и метазнания) в индивидуальных когнитивных системах субъектов общения.
Интересно, что понимание механизма коммуникативного процесса в его прагматических аспектах было выработано ещё в античной риторической теории. Пять разделов античной риторики точно соответствовали этапам трансформации мысли в слово:
- инвенция (invention): изобретение мыслей; давало практический ответ на вопрос «что сказать?» с учетом предполагаемой аудитории и желаемого результата [1];
- диспозиция (dispositio): развертывание, расположение «изобретенного»; оформление найденного материала на фразовом или надфразовом уровнях; давало ответ на вопрос «где сказать?»;
- элокуция (elocitio): лексическое и синтаксическое оформление высказывания, «оязыковление»; варианты ответов на вопрос «как сказать»;
- акцио (action) - отработка невербальных компонентов коммуникации; дополнительные рекомендации того, «как сказать?»;
- мемория (memoria) - разработанные мнемотехники для запоминания материала.
Постепенно вместе с деградацией риторики в стилистку алгоритм порождения текста сократился до одного этапа - элокуции («оязыковления»), полностью выпал из сферы внимания культуры важнейший этап порождения текста - инвенция (изобретение) - в психолингвистике этот этап называется «замысел». Для исследования особый интерес представляет вопрос, откуда исходит импульс к порождению текста, какие внешние условия и состояние человека приводят его в состояние «изобретения». Этому вопросу много внимания уделял М.М.Бахтин, разрабатывая философию поступка. М.М.Бахтин утверждает, что изобретение происходит не от возможности выбора, а от невозможности невыбора, при этом подчеркивая ответственность, индивидуальность, неповторимость, предшествующую проинтонированность поступка. Поступок по Бахтину - сложная, ответственная работа с эмоционально - волевой предзаданностью (сюжета ещё нет) в конкретной личностной жизненной ситуации. Следует отметить, что спусковым механизмом может быть нечто в поясе мыследействия или в поясе чистого мышления, даже в поясе мыслеком-муникации, но дальше включается алгоритм - инвенция, диспозиция и т.д. Важно то, что творческий порыв оказывается глубоко интериоризирован-
ным, и о нем можно судить лишь по риторическим следам в уже созданном тексте. Но это уже - интерпретация [4].
В порождении текста как энергосистемы огромную роль играет многомерное и многоплановое взаимодействие текстовых субъектов, через которое проявляется риторический поступок автора. Именно автору предстоит задача изобретения как первого реального шага в алгоритме порождения текста, нахождение той особой проекции на топо-сы (общие места) культуры, которая определит, по Бахтину, эмоционально - волевую предзаданность, интонированность, ответственность, уникальность поступка. Именно в изобретении проявляется креативная сила автора, который волен проявлять себя в тексте через набор текстовых субъектов, определяя энергетику текста [4].
Центральной универсальной категорией этапа ¡тгпЫо является категория топосов, или общих мест. В дидактике данная категория также получила широкое применение как базовый инструментарий педагогической риторики. Содержание данной категории, её возможности для порождения текста остаются не до конца изученными на современном этапе развития риторики, несмотря на то, что категория топоса являлась важнейшим элементом античной риторической модели, была тщательно описана Аристотелем, однако так и не получила конкретного определения в теории античного мыслителя.
По существу, топос представляет собой структурно - смысловую модель порождения высказывания, что обусловило ее практическое использование в методике обучения риторике. На различных этапах развития общества и риторики постоянно возникал вопрос о механическом нетворческом использовании топосов при обучении умению поэтапного порождения текста. Нам представляется уместным привести здесь дословно рассуждения на эту тему С.С. Аверинцева: «Единство сознательного отношения к творчеству, воплощенного в теоретической рефлексии, и ориентации на стабильные правила, опять-таки теоретически кодифицированная, - самая суть риторики. Риторика как теория и практика литературы — точное соответствие рационализму дедуктивно-метафизического типа. Ей присуще дедуктивное движение от общего к частному, так что описываемая реальность предстает как частное применение «общего места», а индивидуальный стиль - как неповторимая комбинация бесконечно повторяемых свойств слога, «идей» [2, с.134]. Очевидно, что сочетание умения применять топосы для порождения высказывания и собственного индивидуального стиля воплощения «идей» не только не препятствует творчеству, напротив,
является залогом его успешности. Данное положение диктует необходимость создания методики обучения использованию данной категории в линг-водидактике, в частности для решения проблемы развития речемыслительной деятельности обучающихся.
Итак, топос представляет собой структурно -смысловую схему порождения текста, обеспечивая развертывание замысла и связность речи говорящего. Важную роль играет при этом и содержательное наполнение топосов, представленное общепризнанными нравственными ценностями (мир, любовь, доброта, честность, правосудие и т.д.), учитываемые автором при создании текста.
Необходимость введения данной категории в методику формирования и развития коммуникативных навыков обучающихся обусловлена её характеристиками, обозначенными выше, а также эффективностью. На современном этапе развития лингводидактики проблема формирования умения создавать тексты в соответствии с определенным коммуникативным замыслом, а также с учетом параметров того или иного жанра, чрезвычайно актуальна.
Более масштабное видение проблемы порождения и понимания текста задает схема мыследея-тельности (СМД) Г.П. Щедровицкого [10, с.289], в которой ученый выделяет три слоя мыследеятель-ности:
• мыследействие,
• мыслекоммуникация
• чистое мышление.
Г.П. Щедровицкий соединяет в один деятель-ностный комплекс существенные компоненты естественного интеллекта, подчеркивая одновременно их гетерогенность, гетеротопность и гетерохрон-ность. Такая постановка вопроса дает возможность увидеть с позиции метанаблюдателя различные аспекты порождения и понимания (интерпретации) текста как движение в герменевтическом круге по поясам мыслекомуникации.
Риторическая модель порождения текста, как уже отмечалось выше, начинается с ¡тгпЫо («изобретения»). Используя схему мыследеятельности (СМД) Г.П. Щедровицкого можно предположить, а. опираясь на свидетельства гениев, утверждать, что «изобретение» может начинаться на любом уровне СМД - схемы. Этому свидетельства из творческой жизни Ф.М. Достоевского, Н.В. Гоголя, А. Эйнштейна, О.Э. Мандельштама, Э. По и др. Отметим откровения Н. Бердяева о его работе с текстом: он отмечает, что воспринимаемый текст для него - лишь стимул для собственных размышлений [4, с. 106]. Затем следует многократное движение по поясам СМД - схемы, в итоге заканчивающееся текстом.
Герменевтический круг в процессах понимания начинается, естественно, в поясе мысле-коммуникации, т.е. с восприятия текста, хотя психологическая установка к восприятию текста может формироваться и в других поясах. Далее устремления реципиента направляются на активизацию пояса мыследействия (копилка личного опыта жизнедеятельности), в котором происходит осмысление текстового изображения событий и эпизодов мира текстов, его привязка к опыту реципиента. Следующее действие направлено на осмысление текста на уровне чистого мышления с раскрытием глубинных содержательных структур текста, где активизируются различные аспекты знаний в парадигме культуры, и далее в пояс мыс-лекоммуникации в виде порождения мета-текста интерпретации.
Таким образом, изучение текста как полного семиотического знака выводит исследователя за пределы лингвистического контекста. Глобальным контекстом порождения и понимания текста выступает культура как гетерогенное явление, проявляющееся в массиве текстов разной, не только вербальной природы.
Следующий этап риторического алгоритма - dispositio («развертывание», «упорядочение изобретенного»). Если на этапе inventio обеспечивается предметное содержание высказывания, то dispositio отвечает за организацию высказывания, «упорядочение» материала, «добытого» на этапе inventio. Сообщение на данном этапе воспринимается говорящим как процесс, а сам раздел риторики представляет собой «науку развития мысли». Перед говорящим стоит задача построения корректного высказывания, то есть такого сообщения, которое характеризуется четкой структурой и внутренней связностью частей. Этим требованиям отвечает простейшая композиционная схема, состоящая из вступления, основной части, заключения. Наличие и гармоничное сочетание трех частей лежат в основе классической риторической композиции. Однако для ряда случаев предусматривались и другие композиционные схемы - описание, толкование, повествование и др. Таким образом, риторика предусматривала определенные типы речевого поведения для обыденных ситуаций общения и схемы речевого поведения, приемлемые для ритуалов и церемоний. Риторикой разрабатывались композиции, отвечающие потребностям участников речевого взаимодействия, при этом говорящий, как правило, оказывался главным действующим лицом. Универсальная композиционная схема и другие речевые конвенции сходны топосам: говорящий может следовать им в процессе создания высказывания, а может нет, но держать схему в со-
знании как своего рода систему координат, весьма рекомендовалось.
Оба первых этапа риторической модели порождения текста, inventio и disposition, соответствуют ментальной части когниотипа (топосы), как жанрово ориентированной структуры для определенной предметной области [4, с. 145]. Понятие когниотипа удивительным образом коррелирует с понятием речевого жанра (М.М. Бахтин) и оказывается релевантным и необыкновенно жизнеспособным для описания когнитивной базы дискурсивной деятельности.
Третьей, важнейшей частью риторического алгоритма, является elocitio - «оязыковление». Здесь пересекаются все характеристики дискурсивной деятельности и находят свое решение конкретно в каждом случае.
Речевой жанр в контексте наших рассуждений
- это основная площадка, на которой перекрещиваются ментальные и лингвистические компоненты когниотипа. Основу лингвистического компонента составляют наборы инвариантных речевых фрагментов определенного топоса. Речевые фрагменты вычленяются из массива текстов и служат заготовками для материального воплощения мысли в текстовую ткань, состоящую из функционально -строевых знаков (предикативных единиц), которые спонтанно или произвольно могут образовывать кластеры, служащие планом выражения для означаемых текста. Вербальная ткань формируется в единое целое знаками - форматорами (метатексту-альными единицами - регулятивами, коннекторами и пр.). Вырисовывается дискурсивная единица
- текст как полный семиотический знак.[4]
Процесс оязыковления рассматривается нами как навыковая деятельность, которая осуществляется, в основном, подсознательно через такие глубоко интериоризированные в сознании свойства элементов языковой системы, как семантическая согласованность коллокаций, которые в британской лингвистической традиции рассматриваются как минимальные единицы, из которых строится речь. Ещё одним таким свойством, близким к свойствам коллокации выступает валентность, прежде всего, валентность глагола как центра формирования предикативной единицы (клоза). Именно по этой причине так труден зачин текста и в плане «изобретения», и в плане «оязыковления». Этот факт подчеркивается многими исследователями, выделяющими заголовок, зачин и концовку текста как ведущие элементы смысловой и формальной архитектоники текста. Далее вербальная ткань разворачивается в большой степени в рамках семантической согласованности и валентности [4, с.146].
Проблемная область порождения и понимания текста объединяет усилия многих исследователей в разных областях знания, при этом необходимо особо отметить эвристический потенциал новой риторики, который оказывается чрезвычайно полезным и в прикладном аспекте, в частности в дидактике языка как иностранного. При обучении иностранному языку особо остро стоит проблема создания дидактических приемов, поощряющих обучающихся к созданию первичных текстов, то есть текстов, в которых риторический алгоритм представлен во всей полноте, когда автор «изобретая», «распределяя», «оязыковляя» смыслы, выходит на уровень языковой игры. Только такой подход к обучению языку, родному и иностранному, может обеспечить последовательное развитие обучающегося как семиотической личности.
ИСТОЧНИКИ:
1. Авеличев А.К. Возвращение риторики (Предисловие). - М.: Прогресс, 1986. - С. 5-26
2. Аверинцев С.С. Риторика и истоки европейкой литературной традиции. - М.: Языки русской культуры, 1996. - С.134
3. Аристотель. Риторика. - М.: изд. Московского университета, 1978. - С.24
4. Баранов А.Г. Прагматика как методологическая перспектива языка. - Краснодар: Просвещение-Юг, 2008. - 188 с.
5. Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. -М.: Искусство, 1979. - С.266
6. Перельман Х., Олбрехт - Тытека. Из книги «Новая риторика: трактат об аргументации»//Язык и моделирование социального взаимодействия. — М.: Прогресс, 1987. - 464 с.
7. Реале Д., Антисери Д. Западная философия от истоков до наших дней. Том 4. От романтизма до наших дней. - Санкт-Петербург: Петрополис, 1997. - С. 601-603.
8. Тюпа В.И. Основания сравнительной риторики // Критика и семиотика. - 2004. - № 7. - С.66-87.
9. Фуко М. Археология знания. - К.: Ника-Центр, 1996. - 208 с.
10. Щедровицкий Г.П. Схема мыследеятельности — системно-структурное строение, смысл и содержание. - М.: Культ.Полит, 1995. - С. 281-298
