CC BY
114
УДК 81’42
ЛИНГВИСТИКА
Т. П. Ившина
Риторический потенциал наречия в публицистическом тексте
В статье исследуется функционирование наречия в публицистическом тексте, его роль в реализации авторского намерения на материале воспоминаний и обвинительных речей А.Ф. Кони. Анализируются особенности наречия как признакового слова, его смысловое обогащение в контексте, экспрессивные возможности. Наречие рассматривается в риторических приемах, в частности в разных видах повтора, а также анализируется его роль в создании эмоциональнооценочного поля и значимость для коммуникативного успеха ритора.
The article considers adverb functioning in the publicistic text, its role in realization of the author’s intention on the material of memories and prosecution speeches of A.F. Koni. Adverb features as a distinktive word, its semantic enr^hment in the context is researched. Expessional opportunities of an adverb in particular in different kinds of repetition, and also its role in creation of an emotionally-estimating sphere to ensure communicative success is analized.
Ключевые слова: наречие, векторная направленность, смысловое
обогащение, композиционная роль, повтор, эмоционально-оценочное поле, экспрессивные возможности, авторская интенция, коммуникативный успех.
Key words: аn adverb, vector orientation, semantic enrichment, a composite role, repetition, emotionally-estimating sphere, author’s intention, communicative success.
А.Ф. Кони, выдающийся юрист Х!Х века, в своих воспоминаниях и судебных речах представляет образец владения даром убеждающего слова. Неслучайно том избранных произведений открывает замечание К. К. Арсеньева, которое в полной мере раскрывает секрет коммуникативного успеха знаменитого оратора: «Кто слышал Кони, тот знает, что отличительное свойство его живой речи - полнейшая гармония между содержанием и формой».
Рассмотрим некоторые аспекты наречного словоупотребления на материале воспоминаний и обвинительных речей А.Ф. Кони: векторную направленность наречия как характеризующего слова; смысловое обогащение в контексте; композиционную роль в обвинительной речи; роль в создании эмоционально-оценочного поля.
Наречию свойственна разновекторная направленность на актанты. При этом наречие может быть непосредственной односторонней характеристикой субъекта действия (=субъекта предложения): <Лажечников> Искренно восхищался его <Белинского> первыми шагами в литературном поприще («Из студенческих лет»)»; В <...> в Спасском-Лутовинове царила жестоко и всевластно мать
Тургенева («Памяти Тургенева») [Здесь и далее курсив и подчеркивания в примерах наши. - Т.И.].
Субъект предложения может получать характеристику опосредованно, через определение другого актанта: . фигура
Пушкина с задумчиво склоненной головой («Тургенев»).
Примыкая к глагольной форме - обозначению действия субъекта предложения, наречие может быть одновременно направлено и на объект, оказываясь выражением либо установившихся постоянных взаимоотношений, либо манифестируя сложившиеся отношения между участниками речевого акта: Ему <И.Лажечникову > было высокомерно объяснено, что сочинение романов для службы по ведомству двора не имеет никакой цены («Из студенческих лет»).
Эстетические возможности наречия, обусловленные его грамматической природой (подробно: [1, с. 24-46]), сопряжены со смысловым обогащением его в контексте. С помощью наречия возможно охарактеризовать как собственные, эмпирийные, признаки действия, признака, предмета, так и несобственные, рациональные. Изобразительно-оценочные возможности наречия проявляются уже в условиях узкого лингвистического контекста, начиная с минимального контекста (от бинарного словосочетания до фразы).
Наречие является средством выражения авторской позиции (концепированного1, по Б.О. Корману, автора в художественном тексте), которая эксплицируется в первую очередь наречиями с модальными значениями: В своем «Гамлете» и «Дон-Кихоте» он <Тургенев> безусловно становится на сторону последнего, на сторону Alonzo el bueno <Алоизо добрый (исп.)> («Памяти Тургенева»).
Заметим, что для обвинительной речи особенно характерны наречия со значением утвердительности: Поляк наверно не
затруднился бы написать свою фамилию на родном языке; бесспорно фальшивая («По делу о Станиславе и ...»); из книг несомненно можно вывести. («По делу об игорном доме.).
Приведенные в качестве примера полифункциональные слова в роли качественных определителей явно выполняют метатекстовую функцию, характеризуя позицию автора.
Отчетливо прослеживается способность наречия аккумулировать и изменять свой смысловой объем в условиях лингвистического контекста, что предоставляет автору возможность дополнительной характеристики субъекта действия. Так, однозначные наречия налево и направо семантически обогащаются в условиях «ближайшего окружения» приобретая смысл ‘во все стороны, без разбору’: Чокаясь направо и налево с окружавшими, Катков протянул через стол свой бокал Тургеневу («Тургенев»).
1
' Имеется в виду автор как «носитель концепции всего произведения» [5, с.
Отражая характер речевой ситуации, наречие хорошо может содержать семы «крепко, прочно, явно», ассоциативно соотносящиеся с 1 значением [6, с. 589] прилагательного хороший. Кони приводит подобное употребление, цитируя в очерке «Памяти Тургенева» письмо писателя Колбасину: Я вижу, что тут должна быть замешана женщина - и хорошо замешана («Памяти Тургенева») [2, с. 117]. Подобные семантические сдвиги оживляют речь, приближая оратора к слушателю, и удерживают внимание читателя/аудитории.
Применяя элементы разговорного стиля для более тесного контакта со слушателем, Кони с помощью наречий расставляет нужные ему акценты. Так, размышление о причинах преступления обвинитель выстраивает на временной оси, употребляя наречные антонимы назад - вперед, отступив при этом от их локального значения: Есть ли это преступление следствие порыва, страсти, увлечения, которые возможны при всяком общественном положении, при всякой степени развития, которые совершаются без оглядки назад, без заглядывания вперед? Нет, это преступление обдуманное и требующее для выполнения много времени [3, с. 291].
Вопросно-ответная форма построения текста позволяет ритору вернуться к семе времени в выводе, важном для обвинения. Именно наречие впереди оказывается переходным мостиком от представления личностей обвиняемых к собственно обвинению, а вместе с тем к убеждению присяжных заседателей в необходимости обвинительного приговора: Но если важен результат, если заманчивы цели, если решимость связана с большим риском, если можно видеть впереди скамью подсудимых и сопряженную с нею потерю доброго имени и прочие невеселые последствия, то естественно, что при совершении этого преступления нужно употребить особую энергию, особую осмотрительность, обдумать каждое действие, постараться обставить все так хитро и ловко, чтобы не попасться, постараться особенно, чтобы концы были спрятаны в воду [3, с. 292].
Здесь все подчинено одной задаче укрепления отрицательной оценки: негативность эксплицитно выраженной оценки в наречиях хитро и ловко подчеркивается количественным наречием степени, стилистической сниженностью глагола обставить, повтором синтаксической конструкции, фразеологизмом, не употребляющимся в положительно окрашенных контекстах, и наречием особенно. Экспрессивность самого наречия связана с его семантикой: значение «особенным образом» накладывается на количественный оттенок значения (ср. «особенно яркий», «особенно радушный прием»). Объединение разных значений в одной форме оказывается еще одним фактором психологического воздействия на адресата.
Как видим, наречия помогают не только в репрезентации авторского видения ситуации, но и проецировании коммуникативного
ответа - действия со стороны адресата (суда присяжных заседателей).
Роль наречия как композиционного средства судебной речи особенно ярко проявляется в разных видах повторов. Можно, на наш взгляд, некоторые синтаксические конструкции отнести к формульным в силу их регулярности. Особенно частотен следующий тип: когда., когда., когда., то естественно возникает.; если., если., если., если., то естественно возникает. Подобные конструкции позволяют усилить собранные в один смысловой узел слабые аргументы, вызвав при этом ответный положительный импульс адресата. В них наречием естественно манифестируется объективность последующего изложения материала, а повтор союза констатирует всесторонность его исследования:
Когда возникает серьезное обвинение, когда на скамье подсудимых сидят не совсем обыкновенные люди, когда они принадлежат не к тому слою общества, который поставляет наибольшее количество преступников - если не качеством, так количеством - то естественно является желание познакомиться с личностью подсудимого, узнать свойства и характер самого преступления («По делу о Станиславе.) [3, с. 291] и т.п.
Выделим следующие типы повторов в обвинительных речах А.Ф.
ш т и и и и и и
Кони: простой контактный; контактный двойной с усилением второй части с помощью наречия степени (много, очень много); дистантный в ряду однородных членов (он слишком опытен, слишком много пережил, слишком много испытал профессий, чтобы так легко попасться; он <закон> ко всем равно строг или равно милостив); дистантный ключевой (повтор слов, релевантных для целостности текста, в основном наречий рациональной оценки); анафорический, причем анафора как риторический прием может усиливаться присоединительной конструкцией, при этом рассуждение (авторская рефлексия), сменяющее повествование в речи оратора, позволяет ему еще раз повторить факты, необходимые для укрепления обвинения (Зачем какому-то Куликову печать дома Бурбонов? И зачем не укротил гнев Куликова Эмиль Янсен хотя бы отдачей печати?) [3, с. 296]; семантический (крайне суровый, чрезвычайно суровый); анафорический синонимический (иначе - обстоятельственно-интеррогативный) при синтаксическом параллелизме, условность его определения как синонимического обосновываем повтором обстоятельственной семантики (Где же этот переводитель или приемщик? Куда он девался?); морфемный (вперед, впереди). Все типы повторов выполняют стилистическую функцию усиления значимых с точки зрения автора элементов целого.
Для А.Ф. Кони, как показывает наше наблюдение, особенно характерен прием дистантного повтора, в котором ритор «проводит» в
своей речи адресата по логической цепочке от простой констатации факта к его оценке, сначала эмоциональной, затем рациональной (этической) и наконец - судебной (юридической). Наиболее частотен у Кони дистантный тройной повтор, так как именно он позволяет держать слушателя в напряжении, направлять его мысль и чувство в соответствии с авторским намерением, подчеркивая необходимые для обвинения факты: Итак, вот главные условия игорного дома: он должен быть открыт днем и ночью <...> игра происходила днем и ночью; Это были не одни дни, это были и ночи; Дом его открыт днем и ночью [3, с. 328, 329].
Следует заметить, что вступительная часть обвинительной речи, обозначающая позицию оратора по отношению к рассматриваемому делу, заставляет его применять наречия, помогающие эксплицировать оценку: правильно, действительно, справедливо, определенно и т.п. Повтор оценочного наречия в конце речи создает семантическое кольцо как дополнительное средство экспрессии, которое еще более утверждает слушателя в решении принять сторону обвинения. Ср. введение семы правильности обвинения в начале речи «По делу об игорном доме штабс-ротмистра Колемина» и ее повтор в заключительной части: Для того, чтобы признать это обвинение правильно направленным против Колемина, предстоит разрешить два существенных вопроса; . я полагаю, что суд не разделит взгляда на неправильность возбуждения этого дела и согласится со мной, что в деянии господина Колемина были все признаки содержания игорного дома [3, с. 326].
Автор вербализует одну и ту же оценку с помощью корневого повтора в разных частях речи. Бессубъектность конструкции в начале речи, обусловленная принципом объективного подхода к делу, авторская персонификация с намеренным смягчением позиции глаголом «полагаю», двойное отрицание, утверждающее начальный тезис обвинительной речи, только подтверждают оправданность обвинения, выдвигая на первый план другое лицо - суд, которому отдается право вынесения решения. А.Ф. Кони прибегает к употреблению наречий, которые помогают формировать у слушателя необходимое для обвинения эмоционально-оценочное поле в дополнение к рациональной оценке. Так, анализируя показания одного из фигурантов дела в речи «По делу о Станиславе.», обвинитель логически выстраивает свою речь на тех несовпадениях рассказа и реальной действительности, которые оказываются в одном лексикосемантическом поле «странного»: «первая странность; чересчур скоро, немыслимо скоро; явная несообразность; если он получил телеграмму, то явился слишком рано, если же получил письмо, то должен был явиться гораздо позже; оба - и отправитель, и получатель посылки - действуют странно».
Сема «странного» усиливается с помощью наречия степени, употребленного с явной языковой избыточностью (оба поручают ее <посылку> лицу, им совершенно неизвестному), а также нагнетения деталей, в том числе и с помощью наречий, в целях эмоционального воздействия на слушателей: Оба сначала употребляют большие хлопоты, чтобы отправить и получить ее, сердятся, шумят и затем внезапно умолкают, мало того, оба исчезают, и притом бесследно [3, с. 296]. Однако Кони сам формулирует оценку, прикрывая императивность содержания (признать необоснованными отдельные действия подсудимого и тем самым - его вину) неопределенным местоимением и некоторой недосказанностью самого предложения (По самому тщательному розыску он не найден, да и действия его какие-то странно-неосновательные, чтобы не сказать более [3, с. 309]), которая активизирует аналитическую работу аудитории в направлении, заданном оратором. Кони только в конце речи употребляет наречия с утвердительным модальным значением в отношении действий обвиняемого, причем синтаксическая конструкция, риторически выстроенная на троекратном повторе придаточного условия (Если вы признаете <.> если вы припомните <.> если вы, повторяю, вспомните все это, то вы едва ли можете не признать, что он не мог сделать этого иначе, как при посредстве своего отца, так как в Петербурге он совершенно чужой, незнакомый [3, с. 301]) позволяет ему вновь повторить логику обвинения. Двойное отрицание (можете не признать; не мог сделать этого иначе, как.), мягкость формы (едва ли) являются еще одним приемом воздействия на адресата, у которого не складывается ощущения психологического давления, хотя в данном случае явно представлен пример речевого манипулирования.
Как показало исследование отдельных воспоминаний и обвинительных речей А.Ф. Кони, наречие является одним из риторических средств воздействия на адресата. Этот класс слов в силу грамматических и лексико-семантических особенностей позволяет оратору в обвинительной речи подать признак как субъекта, так и действия с достаточной объективностью и корректностью в условиях речевой ситуации, индуцировать соответствующую оценку с помощью создания эмоционально-оценочного поля, использовать разнообразные композиционные приемы, в частности повтор. Уместность, точность, выразительность наречного словоупотребления наряду с другими языковыми средствами обеспечивают ритору коммуникативный успех, что в полной мере демонстрируют дела, в которых обвинителем выступал А.Ф. Кони.
Список литературы
1. Ившина Т. П. Реализация эстетических возможностей наречия в художественном тексте: Дисс. ... канд. филол. наук. - Ижевск, 2002.
2. Кони А. Ф. Воспоминания о писателях / сост., вступ. ст. и коммент. Г. М. Миронова и Л.Г. Миронова. - М.: Правда, 1989.
3. Кони А. Ф. Избранные статьи и речи / сост. И.В. Потапчук. - Тула: Автограф, 2000 (Юридическое наследие).
4. Кони А. Ф. Собр. соч.: В 8 т. - М.,1968. - Т. 6.
5. Корман Б. О. Практикум по изучению художественного произведения: Учебное пособие. - изд. 3-е. - Ижевск: Издательство ИУУ УР, 2003.
6. Толковый словарь русского языка: В 4 т. / под ред. Д. Н. Ушакова. - М.: Астрель; АСТ, 2000. - Т. 4.
