CC BY
133
ВЕСТН. МОСК. УН-ТА. СЕР. 13. ВОСТОКОВЕДЕНИЕ. 2012. № 4
К.А. Панченко
РИТМЫ ИСТОРИИ ХРИСТИАНСКОГО ВОСТОКА Попытка обобщения
Статья рассматривает основные этапы и закономерности этнической истории народов Христианского Востока — арамеев/сирийцев, коптов, арабов-христиан. При анализе материала использован ряд концепций теории этногенеза Л.Н. Гумилева.
Ключевые слова: Христианский Восток, этногенез, сирийцы, арабы-христиане.
The article is devoted to the main periods of history of the Christian Orient and factors which determined the ethnical history of the Middle Eastern Christian peoples — Syrians, Copts, Christian Arabs.
Key words: The Christian Orient, ethnic history, the Syrians, the Christian Arabs.
Взлеты и падения той группы афро-ближневосточных культур, которые мы объединяем термином Христианский Восток1, естественным образом связаны с судьбами народов, выступавших носителями этих культурных традиций. Наблюдения над пульсом истории этих народов волей-неволей выводят на известную теорию этногенеза Л.Н. Гумилева. В ней, несомненно, присутствует множество противоречий. И в то же время закономерности, открытые Л.Н. Гумилевым, находят неожиданное подтверждение в истории народов и культур, к которым сам Лев Николаевич никогда не обращался. А некоторые выводы Л.Н. Гумилева, например, представления о продолжительности существования этносов, исчисляемого в 12-15 веков, были еще задолго до него на основе эмпирических наблюдений сформулированы К.Н. Леонтьевым, рассуждавшим о долговечности государств, или Освальдом Шпенглером, писавшим о сроках жизни культур. Схожие выводы исследователей, сделанные независимо друг от друга, указывают на наличие неких реальных ритмов развития и сроков существования цивилизаций.
Все это относится и к некоторым этносам Христианского Востока. Тот этнический субстрат, на базе которого сложились первые христианские культуры региона, образовали арамеи Передней Азии и египтяне, наследники Нового и Позднего царства.
1 Понятие «Христианский Восток» включает ряд христианских этноконфессио-нальных сообществ Северной Африки и Передней Азии - арамеев/сирийцев, коптов, эфиопов, нубийцев, христианские народы Кавказа, арабов-христиан и некоторые другие этнические группы региона.
Создатели Нового царства появились на исторической арене в XVII в. до н.э., положив конец периоду политической дезинтеграции долины Нила и гиксосскому владычеству. В правление фараонов XVIII династии египтяне построили великую империю от Нубии до Евфрата и великую культуру, ставшую высшей точкой развития их цивилизации. А потом, где-то с рубежа II и I тыс. до н.э., стали быстро утрачивать желание воевать и строить. Всё оставалось прежним — и религиозный культ, и отлаженная система хозяйства — но изменились люди, заметно и необратимо. В Египте чередуются иноземные династии или сатрапы — ливийцы, эфиопы, ассирияне, персы и т.д. При последних фараонах Саисской династии Египет уже представлял собой разноплеменную страну, где ключевые роли играли пассионарные наемники и колонисты из иноземцев — греки, ливийцы, евреи и пр.2.
Арамеи сформировались в середине II тыс. до н.э. где-то в центральной Аравии. В XI в. до н.э., возможно вследствие нарастающего усыхания аравийских степей, этот народ покидает привычные кочевья и выплескивается в земледельческие области Благодатного Полумесяца. В истории арамеев происходит самая радикальная мутация — скотоводы-кочевники превращаются в оседлых земледельцев, строят города, создают свою яркую культуру на основе древней сиро-месопотамской традиции. Можно вспомнить грубоватые экспрессивные статуи пучеглазых богов и царей, оскалившихся львов, вытесанных из черного базальта, дворцы и храмы Телль-Халафа и Айн-Дары. Арамейская государственность не устояла под катком ассирийского и потом ахеменидского великодержавия, но арамейский этнос продемонстрировал мощную способность растворять сопредельные народы. Он ассимилировал остатки ассирийцев, вобрал в себя вавилонян, халдеев, финикийцев, его язык на долгие века стал средством межкультурного общения в Передней Азии.
В этой связи стоит упомянуть недавно вышедшую монографию Иосифа Зая «История ассирийцев». При всех достоинствах этой работы, она несет в себе черты пафосной национальной мифологии. В частности, автор не может смириться с фактом прекращения исторической преемственности Новоассирийского царства после VII в. и объявляет месопотамских арамеев «ассирийцами». Дальнейшее бытование ассирийского этноса, по мнению И. Заи, идет под именем «сирийцы». Он подменяет вопрос культурной самоидентификации генетической наследственностью (хотя в этом случае и ассирийцы едва ли больше повлияли на месопотамской генофонд, чем арамеи и арабы) 3. Но самое главное — в истории практически нет примеров, когда высокоразвитый и политически доминирующий народ принимает язык слаборазвитого (именно такими И. Зая видит арамеев) без искажения или утраты собственной идентичности. Даже если бы в случае с ассирийцами такое
2 Основные особенности и ритмы истории Древнего Египта, колебания жизненной энергии в эпохи Нового и Позднего царства в сжатой форме изложены в учебном пособии Д.В. Деопика «История Древнего Востока». (М., 2001. С. 137-141).
3 Зая И. История ассирийцев с древних времен до падения Византии. М., 2009. С. 18-22, 52-54.
и произошло — где доказательства этого? Мы не знаем проявлений ассирийской идентичности при Ахеменидах и Селевкидах, будь то историческая память, литература, культ прежних богов, самоназвание, политическая субъектность.
Да и сами арамеи уже к приходу Александра «выдохлись», растратили свою жизненную энергию. В эллинистическую эпоху жители Сирии и Месопотамии представляли собой то, что авторы позапрошлого века называли «этнографический материал». Арнольд Тойнби и Сергей Аверинцев — каждый со своего ракурса — в свое время хорошо сказали об этнокультурном антагонизме между греко-римской элитой и массами покоренного туземного населения, о том комплексе неполноценности, который заставлял самых активных и талантливых из людей Востока стремиться к ассимиляции в лоне господствующей культуры и имперской традиции4.
То же самое мы видим в эллинистическом и римском Египте — страна, где правят иноземцы, где доминирует космополитическая Александрия, повернутая лицом к Средиземноморскому миру. Коренное население — это забитые крестьяне, полностью отчужденные от власти и господствующей грекоязычной культуры. От древнего наследия остались лишь мертвые оболочки, вроде статуй Птолемеев в облике египетских богов.
Через полтысячелетия после арамеев на арену истории выступает другая группа этносов. Наиболее заметными среди них были древние арабы, сложившиеся как народ на рубеже 11-1 тыс. до н.э. в экстремальных природных условиях аравийских пустынь. Каждый этнос создает свою систему хозяйства — уникальный механизм приспособления к вмещающему ландшафту. Одним из арабских ответов на вызов природы стал верблюд-дромадер, одомашненный как раз в этот период и помогавший арабам не только выжить физически, но и играть активную роль в ближневосточной истории, роль разрушительной варварской периферии и, в то же время, посредника в торговых и культурных контактах.
В тот же самый век, когда арабские всадники на верблюдах начинают фигурировать в ассирийских исторических анналах, на другом конце Аравии, в Йемене, складывается Сабейская цивилизация. Высокий уровень осадков на йеменском нагорье и эксперименты с ирригацией десятков поколений древних земледельцев позволили создать сложнейшую и высокоэффективную земледельческую экономику. В VIII в. до н.э. первые верблюжьи караваны повезли в Средиземноморье из Сабы и Хадрамаута грузы благовонных смол — ладана и мирры. Доходы от торговли стали катализатором, стимулировавшим сложение южноаравийских царств, сабейский урбанизм, циклопические стены и башни городов и храмов, покрытые горделивыми надписями. Южные
4 Аверинцев С.С. От берегов Босфора до берегов Евфрата. Литературное творчество сирийцев, коптов и ромеев в I тысячелетии н.э. // От берегов Босфора до берегов Евфрата. Антология ближневосточной литературы I тысячелетия н.э. М., 1994. С. 9-13; Тойнби А.Дж. Греки, римляне и остальной мир // Тойнби А.Дж. Цивилизация перед судом истории. М.; СПб., 1995. С. 189-194.
аравийцы воспринимали арабов-бедуинов как абсолютно другой народ, но ритмы истории у них совпадали полностью5.
Южноаравийские культурные импульсы нашли отклик по другую сторону Красного моря. Сабейские колонии VII в. до н.э. на Эфиопском нагорье принесли туда письменность и начатки государственности.
Вне всякой связи с красноморской группой культур, но опять же, одновременно с ними, в VIII в. до н.э., на Среднем Ниле складывается государство Напата/Мероэ, «варварский» клон Древнего Египта. Налицо единый толчок этногенеза, «запустивший» развитие четырех разных народов.
Каждый из них испытал сильнейшие внешние воздействия со стороны греко-римской цивилизации. Арабские караванные столицы Петра и Пальмира создали неповторимые синкретические культуры, прежде чем были поглощены Римской империей. Римские легионы разрушили Напату и пытались сделать то же с Марибом. Греческие корабли освоили «Эритрейское море» и замкнули на себя немалую часть торговли аравийскими благовониями. Эллинистические влияния стимулировали сложение Аксумской державы.
В эти же века Сабейский мир переживает явственный кризис. Причины его были в значительной степени экологическими. Рост населения наложился на аридизацию климата, что привело к запредельным нагрузкам на природную среду и хозяйство. Ирригационные системы исчерпали себя, каналы и русла забились тысячами тонн аллювиальных отложений. Растет демографический натиск арабского кочевого мира. Центры силы смещаются от оазисов, лежащих у подножия гор, в высокогорные земли, не зависевшие от искусственного орошения. Здесь возникает новый политический гегемон — Химьяр, за несколько веков подчинивший себе остальные южноаравийские государства и создавший первую империю в регионе.
Одновременно — опять одновременно — на другом берегу Красного моря возвышается такая же империя Аксум, добившая в Ш-ГУ вв. царство Мероэ и овладевшая караванными путями между Нилом и морем. Один исследователь назвал Химьяр и Аксум «несостоявшимися империями» — они возникли слишком поздно, кризис античной цивилизации в Средиземноморье привел к экономическому упадку и сокращению спроса на заморские предметы роскоши6. Красноморские империи «сидели на игле» караванной торговли, но теперь «Путь благовоний» стал задыхаться.
Социально-экономический кризис на юге Аравии, точно так же как и падение набатейской и пальмирской государственности на севере, пошатнули веру в старых богов. Идейный вакуум заполнили
5 См. об основных параметрах развития южноаравийской цивилизации: Бре-тонЖ.Ф. Повседневная жизнь Аравии Счастливой времен царицы Савской. VIII в. до н.э. - I в.н.э. М., 2003.
6 См.: Французов С.А. Политическое развитие Южноаравийско-эфиопской цивилизации в I тыс. до н.э. - первой половине I тыс. н.э.: от раннего государства к несостоявшейся империи // Петербургское востоковедение. Вып. 10. СПб., 2002. С. 246-270.
монотеистические вероучения. В IV в. цари Химьяра склоняются к иудаизму, Аксума — к христианству, обе религии находят приверженцев и среди арабских племен. В Южной Аравии разрыв с прежней культурной традицией, а также опустошительные гражданские войны на почве противостояния христианства и иудаизма только усугубили кризис всех основ Сабейской цивилизации. К концу VI в. она медленно умирает, через поколение мусульмане застали в Йемене лишь кладбище былой культуры. Аксум вышел победителем из противоборства с Химьяром, но к концу VI в. без видимых причин погрузился в такие же «темные века», отмеченные упадком культуры и деградацией государственности.
Историками давно замечен факт синхронного с Химьяром и столь же необъяснимого угасания арабских политических центров на кромке Сирийской пустыни — прото-государств Лахмидов и Гассанидов. Книга А.В. Коротаева и В.В. Клименко о генезисе ислама7 вызвала в свое время у многих коллег резко критическую реакцию, но я так и не услышал ни от кого внятного разъяснения, в чем авторы были неправы. Может, они что-то и напутали с генезисом ислама, но древнеарабский политический коллапс конца VI в., по-моему, достоин самого внимательного изучения. Авторы упомянутой монографии искали объяснения в сфере природно-климатических факторов. Но не стоит забывать и о законах этногенеза — все эти общества, от Химьяра до Хиры, уже прожили свои полторы тысячи лет и должны были исчерпать себя.
Хотелось бы сделать небольшое отступление о природе арабского доисламского христианства. Многие исследователи не склонны воспринимать царства Лахмидов и Гассанидов как предмет изучения специалистов по Христианскому Востоку. Так, например, Георг Граф исключил богатейшую литературу этих племен из рассмотрения в своей "Geschichte der Christlichen Arabischen Literatur", потому что в поэзии арабов-христиан практически отсутствуют религиозные сюжеты8. Действительно, поэты пели не о природе Троицы, а о пузырящемся вине, гибком стане красавицы, верном мече и быстроногой верблюдице, и еще о грифах, которые так обклевались трупами врагов, что не в силах взлететь. Мироощущение у этих людей было абсолютно языческим. Но разве они от того перестают быть христианами и, стало быть, частью Христианского Востока? Разве виноваты они, что у них, в отличие от коптов и сирийцев, была полноценная политическая история? В том, что их христианство так этнографично?
Вспомним, как сын лахмидского царя Мундара Нааман и его советник Ади ибн Зайд искали того, кто сможет ссудить Наамана деньгами, чтобы тот добыл себе отцовский престол у иранского шаха. Они приходят к епископу Хиры Джабиру ибн Шамуну из рода аль-Харис ибн Каб, и тот пышно принимает их, три дня режет баранов, жарит
7 См.: Коротаев А.В., Клименко В.В., Прусаков Д.Б. Возникновение ислама. Социально-экономический и политико-антропологический контекст. М., 2007.
8 См.: Дмитриев К. Поэтическая школа ал-Хиры и истоки арабской винной поэзии на примере кафийи 'Ади ибд Зайда аль-Ибади // Символ. М., 2010. № 58. С. 326.
шашлык, поит гостей вином, а на четвертый день интересуется их проблемами. Ади ибн Зайд просит 40 тысяч дирхемов. «У меня для вас 80 тысяч», — отвечает епископ в лучших традициях арабского гостеприимства. «Каждый дирхем, что ко мне поступит, — говорит ему Нааман, — непременно пройдет через твои руки, если только я стану царем!»9 Разве не похож этот епископ больше на импозантного бедуинского шейха, чем на какого-нибудь Иоанна Златоуста?
Или другой пример: дочь Наамана, ставшая женой Ади ибн Зайда, после его гибели уходит в монастырь. Лет через 30, уже при исламе, к ней приезжает арабский наместник Куфы и приглашает замуж. «Если бы я знала за собой такие качества как молодость и красота, из-за которых ты возжелал меня, — отвечает ему монахиня, — то я бы согласилась. Но ведь ты захотел похвастать во время сборищ: "Я завладел царством ан-Нумана ибн аль-Мунзира и женился на его дочери"». Наместник пристыжен, женщина прочитала его мысли. Но сам факт сватовства к монахине ни у кого не вызывает удивления10.
Древнеарабское христианство совершенно не похоже на наши привычные представления о том, как должно выглядеть христианское общество, оно — плоть от плоти своего народа и своего времени, но тем оно интересней для изучения.
Итак, древние арабы, сабейцы, эфиопы, мероиты к концу VI в. прошли свой жизненный цикл и должны были исчезнуть. Единственное, что не укладывается в гумилевскую схему ритмов этногенеза — это те люди, которых мы видим в касыдах доисламских поэтов и преданиях «Айям аль-араб». Они похожи на что угодно, только не на этнос в фазе обскурации или гомеостаза. Они кипят нерастраченными силами, полны честолюбия, агрессии, любовной страсти или упоения битвы. Похоже, они были провозвестниками того пассионарного толчка в Аравии, который воплотился в проповеди Мухаммада и создании мусульманской уммы. Но достаточно очевидно, что, те, кто называют себя сейчас арабами, имеют весьма отдаленное отношение к обитателям Аравии доисламской эпохи, что бы ни писали по этому поводу арабские националистические историки. Средневековая арабо-мусульманская цивилизация развивалась в городах Благодатного Полумесяца, долины Нила и оазисов Магриба, а аравийские бедуины как были, так и остались варварской периферией. С гибелью старых цивилизаций сходит на нет и христианская традиция у народов Аравии. Хотя отдельные ее реликты сохранялись еще долго, например, на Сокотре — чуть ли не до прихода португальцев.
Вернемся, однако, к арамеям. В науке давно фигурируют термины «арамейское возрождение» и «коптское возрождение», которыми литературоведы обозначают резкий культурный подъем этих народов в первые века новой эры11. По моему убеждению, правомерно говорить
9 Абу-ль-Фарадж аль-Исфагани. Книга песен. М., 1980. С. 41.
10 Там же. С. 50-51.
11 Одновременно с этим происходит аналогичное культурно-политическое возрождение на Иранском нагорье, но у Сасанидов сохранялась явственная преемственность с древнеиранской традицией.
о рождении в этот период новых этносов, не имевших с прежними арамеями и египтянами ничего общего, кроме генофонда. У этих новых народов начисто стерта историческая память: им ничего не говорят образы прежних богов и царей, великие и трагические страницы истории предков. У сирийцев и коптов Средневековья абсолютно новая идентичность, сформированная христианством и, как кажется, сводящаяся к христианству. Исступленная фанатичная вера, породившая десятки тысяч мучеников и аскетов-подвижников12. Эти народы создают новую письменность и литературу — опять же, христианоцентричную — и говорят на новых диалектах, далеко ушедших от языка арамеев и древних египтян. Люди Христианского Востока забыли свойственное их предкам ощущение собственной ущербности перед лицом греко-римской культуры — теперь они смотрят на эту античную культуру свысока, как на скопище языческой мерзости13. Все эти процессы проходят на фоне радикальных сдвигов в искусстве, материальной культуре и социальном укладе поздней Римской империи, как бы подчеркивающих обновление исторических декораций. Феномен арамейского возрождения, начавшегося на излете существования Pax Romana, чем-то сродни тем процессам в окружающем нас мире, которые в переводе известной книги С. Хантингтона косноязычно названы «индигенизация», т.е. отторжение западных ценностей и идеологий, возвращение к корням и поиски забытой идентичности, характерные ныне для всех не-западных народов.
Следующий ключевой этап в оформлении новых идентичностей Христианского Востока приходится на эпоху Вселенских соборов и церковных расколов V-VII вв. Наука давно ушла от чисто «расовых» трактовок противоборства православия и нехалкидонских церквей как конфликта арийцев и семитов. Конечно же «национальная» самоидентификация у людей поздней античности в корне отличалась от современной и определялась больше религиозными, чем этническими началами. Вспомним, почти все богословы и церковные лидеры, стоявшие у истоков несторианства и монофизитства, были греками. Монофизитство имело множество сторонников в греческих областях империи. В то же время сирийцы разделились на четыре субэтноса, связанных каждый со своим вероучением. Науке еще предстоит объяснить природу и мотивации этой идейной и этнокультурной ферментации. А.В. Карташев утверждал в свое время, что монофизитство больше чем православие соответствовало ближневосточному религиозному менталитету14. Но почему та же ближневосточная почва породила несторианство, диаметрально противоположное монофизитскому мироощущению? Можно понять, почему монофизиты выдавили несториан с их «исторической родины», из Антиохии и Эдессы, но почему тогда несторианство выжило в сасанидской Месопотамии? У сирийцев Нисибина и Ктесифона
12 О формировании христианских народов Восточного Средиземноморья в первые века н.э. см.: Гумилев Л.Н. Этногенез и биосфера Земли. Л., 1990. С. 216, 375, 381-385.
13 Аверинцев С.С. Указ. соч. С. 14-15.
14 См.: Карташев А.В. Вселенские соборы. М., 1994. С. 286-287, 304-305.
был другой религиозный менталитет? Вполне вероятно, кстати — они же развивались в рамках иной имперской и этнокультурной традиции. Но почему монофизитство в VI в. ворвалось и туда и серьезно потеснило несторианство в Месопотамии?
Вообще, заметно, что монофизитство на ранних этапах своей истории было гораздо «агрессивней» несторианства. Недаром Хосров II Парвиз в ожидании близкой победы над Византией делал ставку на монофизитство, как на самую перспективную силу, способную объединить христианский мир под скипетром иранского шаха15. У не-сториан, конечно, тоже был мощный экспансионистский потенциал, но он реализовался лишь в тех направлениях, где не встречал монофи-зитской конкуренции. Несториане двигались на юго-восток (Бахрейн, Малабарский берег Индии) и восток (Хорасан, Согдиана, евразийские степи). В западном же направлении они не прошли дальше Хиры и в ничтожных масштабах Химьяра. Только включение всего Ближнего Востока в состав халифата позволило несторианам основать свои колонии в Иерусалиме и Египте16.
Опять же, мы далеки от понимания причин, по которым значительная часть таких же сирийцев и арабов Палестины и Сирии осталась верна православию и предпочла ассоциировать себя с имперским великодержавием. Большая степень греческого влияния? Далеко не везде. В южном Заиорданье или на плато Каламун между Дамаском и Хомсом или к востоку от Евфрата дыхание греческой культуры было слабо ощутимо. Кроме того, во многих местностях монофизиты с православными жили чересполосно, т.е. должны были подвергаться имперской гравитации в равной мере.
Важно понять, когда закончилось это броуновское движение, субэтносы «окостенели» и замкнулись в своих рамках. Когда стал невозможен переход из одного исповедания в другое? Как кажется, последние массовые подвижки этнокультурных пластов относятся к VII веку, попыткам императора Ираклия насадить в государстве единомыслие на базе монофелитского учения и последующим попятным движениям, возвращению большей части монофелитов к монофизит-ству или православию.
Важнейший рубеж в истории восточнохристианских культур — полоса в два-три века после арабских завоеваний. На это время приходится глобальный кризис христианских общин халифата, а также Византии, Армении, добавим сюда и иранскую цивилизацию в ее Сасанидской редакции. У всех этих народов «темные века» наступают в разное время, с разбросом больше чем в столетие. В Византии депопуляция, упадок городов, экономики и культуры, миграции варварских племен
15 Автор благодарит П.В. Кузенкова, поделившегося этим наблюдением.
16 Археологи нашли даже несторианский монастырь в долине Иордана, причем не сложенный из камня, а слепленный из грязи, как принято в Месопотамии (Encyclopedia of Archeological Excavations in the Holy Land. Jerusalem, 1975. T. III. P. 881).
на земли опустевших провинций начинаются уже накануне арабских завоеваний, а к IX в. государство ромеев преодолевает кризис и перерождается в достаточно жизнеспособный организм, пусть и архаичный по сравнению с империей Юстиниана.
В то же время мелькиты, копты и яковиты Ближнего Востока первые полтора века после арабского завоевания жили так, как будто никакого завоевания не произошло, все византийские традиции материальной и духовной культуры сохранялись в неизменном виде17. Волна апокалиптических пророчеств, прокатившаяся по христианским литературам халифата на рубеже VII-VIII вв., представляется скорее предчувствием будущего, чем отражением настоящего18. Необъяснимый упадок сиро-палестинских христиан начинается после Аббасидской революции. К рубежу VIII-IX вв. было утрачено знание греческого языка, резко затухает культурная активность, монашеское движение, почти исчезают мученики, святые, богословы. Археологи открыли сотни брошенных селений и церквей в Заиорданье, Хауране, «стране мертвых городов» между Апамеей и Халебом — все они были покинуты в первое столетие Аббасидов. Если нужна какая-нибудь символическая дата, то ей может стать гражданская война сыновей Харуна ар-Рашида 811-813 гг. и сопровождавший ее период разрухи и анархии. На эти годы приходятся очередной разгром монастырей Иудейской пустыни, первое разорение бедуинами Скита, массовый исход палестинских христиан в Византию, бегство коптских патриархов из Александрии в болота Дельты и новый всплеск апокалиптических настроений среди уцелевших книжников. Можно предположить, что именно тогда у христиан сельской глубинки возрождаются родо-племенные отношения. Начинается арабизация мелькитской общины, то есть, разрываются культурные связи с Византией. Хотя мелькитские интеллектуалы в К-Х! вв. предприняли масштабные усилия по переводу на арабский язык христианского духовного наследия, очевидно, что мироощущение арабов-христиан было не таким, как у их эллинизированных предков. Дело даже не в арабизации мелькитов — не стоит преувеличивать его масштабы и темпы, на плато Каламун или в Горном Ливане писали на сирийском вплоть до XV в., а местами и дольше. Дело, повторю, не столько в арабизации, сколько в разрыве связей с византийской культурой и архаизации всех сторон быта и духовной жизни. Начиная с того, что в городах христиане сбиваются в гомогенные кварталы, способные
17 См. об исторической динамике восточнохристианских сообществ халифата на примере палестинских мелькитов: Панченко К.А. Иерусалимская Православная Церковь. Исторический очерк. 634-1099 // Православная энциклопедия. Т. 21. С. 466-472.
18 Об апокалиптических ожиданиях у коптов см.: Swanson M.N. The Coptic Papacy in Islamic Egypt (641-1517). Cairo; N.Y., 2010. P. 15-16; о западных сирийцах см.: Кривов М.В. Откровение Псевдо-Мефодия Патарского как отражение народных взглядов на арабское нашествие // Византийский Временник. Т. 44. М., 1983. С. 215-221; о восточных сирийцах см.: «Хроника» Йоханнана Бар Пенкайе о времени арабского завоевания / Пер. Ю. Фурман // Символ. № 58 (2010). С. 365-385.
выживать в условиях автаркии, и заканчивая тем, что синайские монахи разучились обтесывать камень и строить кельи с прямыми углами19.
Любопытно проверить, не происходили ли аналогичные процессы в среде других общин Христианского Востока, помимо православных? У коптов подобные исторические ритмы просматриваются довольно отчетливо. Столетие выступлений египетских крестьян против налогового гнета арабских наместников закончилось резней восставших коптов в Дельте в начале 830-х гг. Это был переломный момент для египетского христианства, после которого наступает депопуляция, постепенная исламизация и упадок коптской общины. По данным археологии, в течение VIII-IX вв. в сельской местности исчезло множество маленьких церквей, связанных с культом локальных святых, на смену им пришло небольшое число крупных храмов, посвященных св. Георгию и другим ключевым фигурам христианского культа. То есть, произошла десакрализация вмещающего ландшафта коптского этноса, расчистившая путь новому «заселению» этого пространства в Позднее Средневековье уже гробницами мусульманских святых20.
Иными словами, главный перелом совершается в эти века. От «восточно-христианского общества под властью мусульман», как назвал халифат Омейядов Н.А. Иванов, до превращения христиан в маргинальный объект истории. На протяжении IX в. мусульмане становятся большинством населения в сиро-египетском регионе21. Резко слабеет монашеская традиция, главный инструмент воспроизводства и развития культуры, т.е. сохранения идентичности христиан22. Монахи Скита живут на осадном положении, строят башни для защиты от бедуинов. С начала IX в. обвально сокращается информация о монастырях и монахах Иудейской пустыни. Другой показательный пример — в сочинении Ибн Асакира об истории Дамаска есть глава о городских церквях. Она составлена на основе перечня культовых зданий немусульман, восходящего к концу IX в. Там фигурирует порядка 15 храмов. Ибн Асакир, живший 300 лет спустя, воспроизводит этот список, добавляя про почти каждую из церквей: «ныне разрушена», «осталась часть стены и несколько колонн» и т.д. Из полутора десятков церквей IX в. к концу XII в. сохранилось две-три23.
19 О различных аспектах кризиса Христианского Востока VIII-IX вв. см.: Пан-ченко К.А. Ближневосточное православие под османским владычеством. Первые три столетия. Гл. 1. (в печати).
20 Brett M. Population and conversion to Islam in Egypt in Medieval Period / Egypt and Syria in the Fatimid, Ayyubid and Mamluk Eras. Leuven, 2005. P. 15-19.
21 Ibid. P. 21.
22 За скудостью прочих источников, состояние монастырей можно рассматривать как главный индикатор жизненного тонуса тех или иных христианских сообществ, показатель состояния их религиозной энергии. Монастыри традиционно выступали если не центрами культурного творчества, то, во всяком случае, очагами сохранения традиции, защищающими от исчезновения окружающее христианское население. При этом, повторю, монастыри относительно хорошо освещены в письменных источниках и поддаются археологическому изучению.
23 Nasrallah J. Damas et la Damascene: leurs eglises a l'epoque Byzantine // Proche-Orient Chretien. 35 (1985). P. 37-58.
Может быть, перечень не очень корректен, но общую тенденцию он отражает верно.
Крестовые походы — период, как известно, очень противоречивый для восточных христиан. Допустимо ли рассматривать его как внешний допинг, стимулировавший развитие христианской культуры Ближнего Востока? Можно сравнить эпоху крестоносцев с тем периодом расцвета, который переживала культура православных арабов в византийской Антиохии конца X-XI вв. Завершение перевода Библии на арабский, исторические труды Яхьи Антиохийского, житийная литература, монашеский интернационал на Черной горе, ставшей сирийским аналогом Афона и Синая — куда всё это делось при крестоносцах? Кстати, историками замечена синхронность появления феноменов Афона и Черной горы. Трудно сказать, как на это повлияли незримые колебания религиозной энергии в христианском мире, но возвращение византийцами северной Сирии на становление монашеского сообщества Черной горы повлияло самым непосредственным образом. Как кажется, если византийское владычество в Антиохии было допингом для мелькитов, то крестоносное — ни в коей мере. Может быть, по причине целенаправленного подавления латинянами местной церковной иерархии, то есть интеллектуальной элиты. Да и вообще, почти единственной элиты у обществ с неполной социальной структурой, какими были большинство восточнохристианских народов.
В этом была их главная слабость, даже в конкуренции с себе подобными. Можно привести характерный пример: в ходе византийской реконкисты X в. ромеи отодвинули границу с мусульманским миром на 200 км к востоку. На отвоеванные опустошенные войной земли византийские власти активно переселяли армян с Армянского нагорья и сиро-яковитов из Месопотамии. Два колонизационных потока столкнулись в Коммагене на Среднем Евфрате, началась конкуренция за плодородные земли речных долин. После битвы под Манцикертом 1071 г. византийская власть в Восточной Анатолии рухнула. В условиях короткого политического вакуума армяне сразу же воссоздали свою государственность в Киликии и городах Верхней Месопотамии — у этого народа сохранилась традиционная светская элита, военно-служилая знать, да и сам государственный инстинкт еще не был утрачен. Сирийцам ничего подобного сделать не удалось. В результате сиро-яковитские летописи полны стенаний по поводу того, как армянские князья грубой силой захватывали монастыри сирийцев с угодьями и передавали их в руки армян24.
Вернемся к крестоносцам. Ситуация в Палестине выглядит более контрастно. Здесь тоже подавлялась православная иерархия, но при этом крестоносцы не вмешивались в религиозную жизнь мелькитских аграрных общин и терпимо относились к православным монастырям Иудейской пустыни, которые в XII в. пережили новый расцвет. Но, что
24 Chronique de Michel le Syrien. Vol. 3. Livre 15. Ch. 11. P. 198-199. Русский пер. см.: ГусейновР.А. Из «Хроники» Михаила Сирийца // Письменные Памятники Востока. 1973. М., 1978. С. 37-38.
характерно, эти монастыри поднялись из руин на средства византийских императоров и были заселены греками, грузинами и славянами, но не местными арабами, которых в среде палестинского монашества почти не заметно25. Складывается ситуация, описанная наблюдателями османского времени: архаичные родо-племенные сообщества арабов-христиан и очаги высокой культуры, книжности, монашеского движения, представленные выходцами из других стран православного мира.
Впрочем, творческие потенции автохтонного христианского населения были еще высоки. Арабское монашество и книгописание сохранялись на Синае, в северной Сирии в монастыре Симеона Столпника до его разорения, произошедшего, видимо, в эпоху Бейбарса, в мелких монастырях Ливанских гор и плато Каламун. В двух последних регионах в XI-XIII вв. отмечен расцвет фресковой живописи, причем по обе стороны границы между мусульманами и крестоносцами. Любопытно отметить, что фрески и иконы писали в типично византийской манере, лишь отдельные элементы заимствуя из западноевропейского искусства26.
В то же время двухсотлетний джихад стимулировал нарастание разнообразного давления на христиан, живших под мусульманским владычеством. Монгольско-мамлюкское противоборство, кампании Бейбарса и Калавуна против остатков крестоносных владений обернулись демографической катастрофой для Христианского Востока. В эпоху мамлюков и Тимуридов христианский мир Северо-Восточной Африки, Передней и Центральной Азии вступил в полосу нового и, казалось, необратимого кризиса.
В Египте «столетие гонений» мамлюков на христиан (середина XIII — середина XIV вв.) привело к массовому переходу коптов в ислам, утрате церковных владений, глубокому упадку культуры — прекращению иконописания, литературного творчества, забвению коптского языка, угасанию монашеского движения.
У мелькитов Сирии и Палестины схожие процессы культурного и демографического кризиса были усугублены истреблением многих христианских общин в эпоху Крестовых походов и растущим давлением кочевой периферии на аграрные районы. Один за другим были брошены монастыри Иудейской пустыни, прекратилась литературная и художественная активность.
На Анатолийском плато кочевая стихия восторжествовала еще раньше — после битвы под Манцикертом. Волны тюркских миграций, а также нашествие Тимура привели к истреблению или исходу или исламизации большей части земледельческого христианского населения. Христиане уцелели лишь в каньонах Каппадокии и Армянского нагорья, а также по кромке побережья, за горными хребтами. Армянская государственность в Киликии была уничтожена мамлюками в
25 Jotischky A. Greek Orthodox and Latin Monasticism around Mar Saba under Crusader Rule // The Sabaite Heritage in the Orthodox Church from the Fifth Century to the Present. Leuven, 2001. P. 85-96.
26 Immerzeel M. Divine Cavalry: Mounted Saints in Middle Eastern Christian Art // East and West in the Crusader States. III. Leiden, 2003. P. 265-286.
1370-х гг. Грузинское царство во второй половине XV в. распалось на ряд враждующих государственных образований, неспособных к самостоятельной политической роли.
Христиане-сирийцы Месопотамии и Ирана после монгольского завоевания пережили короткий подъем—Хулагуиды покровительствовали религиозным меньшинствам, противопоставляя их мусульманам. Однако разрушение кочевниками земледельческого уклада в Междуречье подорвало жизненную силу христианских общин, а обращение Хулагуидов в ислам (1295) спровоцировало погромы и преследования христиан по городам Ирака и Ирана. Походы Тимура, сопровождавшиеся актами геноцида, только добили организм месопотамского христианства, уже до того предельно ослабленный множеством внешних и внутренних причин. Остатки несториан бежали в горы Курдистана, где утратили наследие своей высокой книжной культуры и монашеской традиции.
Схожую картину упадка и гибели являли собой периферийные районы Христианского Востока. Христианские царства Нубии на протяжении XIV — начала XVI в. пали одно за другим под натиском мамлюков, кушитов беджа и полуязыческих племен фундж с Голубого Нила27. Христианская традиция Среднего Нила исчезла бесследно. Еще раньше погасли последние очаги несторианства в степях Центральной Азии, проигравшие конкуренцию с культурной гравитацией мусульманского и китайского миров. Нашумевшее в свое время открытие не-сторианского кладбища на Иссык-Куле донесло до нас картину агонии одного из таких сообществ, выкошенного в 1330-х гг. пандемией «Черной смерти», начинавшей свой разбег по Евразии. Чума не выбирала своих жертв, но малочисленные и разрозненные христианские общины имели меньше шансов восстановиться после эпидемии.
Таким образом, к рубежу XV-XVI вв. процветающее некогда созвездие культур Христианского Востока, казалось бы, исчерпало свой потенциал развития. Часть восточнохристианских этноконфессиональ-ных групп полностью исчезла, другие превратились в маргинальные реликты, утратившие значительную часть своего культурного наследия.
Сам факт конечности каждой из человеческих культур, как уже говорилось, вполне очевиден из эмпирического опыта. Народы Христианского Востока выступили на историческую арену в первые века новой эры и к началу XVI в. должны были в любом случае исчерпать свою жизненную энергию. Их упадок на фоне устойчивого развития более молодой мусульманской цивилизации кажется вполне объяснимым.
Что трудно объяснить, так это явственные процессы демографического, культурного и политического подъема Христианского Востока в османскую эпоху.
В XVI в. сиро-палестинские христиане были вовлечены в «средиземноморский демографический взрыв», описанный Ф. Броделем28. За
27 O'Fahey R.S, Spaulding J.L. Kingdoms of the Sudan. L., 1974. P. 15-33.
28 Бродель Ф. Средиземное море и Средиземноморский мир в эпоху Филиппа II. Т. 2. М., 2003. С. 65-90. Конкретно о демографической динамике сирийских христиан см.: Bakhit M.A. The Christian Population of the Province of Damascus in the Sixteenth Century // Christians and Jews in the Ottoman Empire. N.Y.; L., 1982. P. 19-66.
два-три поколения численность населения региона почти удваивается, потом, в период джелялийской смуты, еще более быстро сокращается до прежнего уровня и застывает на двести лет. Могут ли этносы на излете своего жизненного пути переживать демографический взрыв?
Но если в демографическом плане подъем у христиан сменился стагнацией, то их культурное оживление только начиналось. У православных это был «Мелькитский ренессанс», попытка прорвать свою культурную изоляцию и интегрироваться в «общевизантийское» духовное пространство. Они начинают вспоминать себя, пытаются восстановить утраченную летописную традицию. После трехсотлетнего перерыва они снова учатся рисовать, у них возрождаются иконопись и книжная миниатюра. Мелькиты восприимчивы к новому, вполне позитивно относятся к книгопечатанию или барочной живописи. Арабские церковные иерархи ощутили вкус большой политики — вспомним визиты ко дворам христианских государей и общение с сильными мира сего Иоакима Дау, Макария аз-Заима или Афанасия Даббаса. Раскол Антиохийского патриархата в 1724 г. на почве отношения к католической унии стимулировал мощный выброс духовной энергии у обеих противоборствующих сторон, столетие ожесточенной полемики, попытки развития книгопечатания и высшей школы.
В чем причина всех этих изменений? Сказалось ли тут внешнее влияние или оно лишь стимулировало внутренний потенциал Христианского Востока? Мне хочется верить в последнее, однако, следует признать, у нас не развита методология, позволяющая отвечать на подобные вопросы, отличить роль внешних импульсов от внутренних. У православных арабов мы видим два очень контрастных сообщества: с одной стороны это аграрные общины Палестины и Заиорданья, пребывающие в классической форме гомеостаза реликтового этноса, подобно народам тайги и тундры, описанным путешественниками XIX в.; с другой стороны — динамичные горожане Сирии. Но если присмотреться к самым знаковым фигурам Православного Востока османской эпохи, как патриархи Макарий аз-Заим или Афанасий Даббас, людям, чью психологию можно относительно хорошо понять из источников, вывод будет однозначным: это не пассионарии. Они могут быть талантливы и даже по-человечески добры, но при этом абсолютно лишены внутреннего стержня, силы духа и твердости убеждений. Во многом православные арабы османской эпохи похожи на своих «ровесников по этногенезу» пост-византийских греков. Там тоже были одичавшие сообщества аграрной глубинки, способные даже на первобытную свирепость, как резня турок в Морее 1821 г., и были рафинированные горожане-фанариоты, полностью подпадающие под описание этноса в фазе обскурации.
У маронитов и мелькитов-католиков, тоже переживших культурный подъем в османскую эпоху, внешний допинг куда более очевиден. Collegium Maronitarum и другие иезуитские школы в Риме стали кузницей кадров для униатского духовенства. Истифан ад-Дувайхи и Герман Фархат, столпы маронитской учености, были в полной мере продуктами западной системы образования. Подъем монашеского движения стимулировался внедрением строгих уставов и монастырской
организации по образцу католических духовных орденов. От восточной созерцательности монахи переходят к жесткой дисциплине и ориентации на активность в миру. Но всё это предполагает определенный духовный подъем в арабской среде и наличие людей, готовых к подвигам и жертвам. Яркие личности среди маронитов еще встречались, такие, как монахиня Хиндийя — причудливый гибрид матери Терезы и Салтычихи в одном лице. Однако в целом уровень пассионарности у униатов был не выше, чем у православных.
XIX в. стал временем нового и, кажется, последнего демографического и культурного взлета Христианского Востока. Христиане первыми в арабском мире освоили достижения европейской цивилизации, познакомили своих мусульманских соседей с типографским делом, прессой, высшей школой, европейской медициной, а также с либеральными, секулярными и националистическими идеологиями. В среде маронитов, коптов, ассирийцев, православных арабов, в том числе теперь и палестинских, начинается новая волна идейных исканий и политической активизации. Однако и это нельзя трактовать как толчок этногенеза. Здесь мы — и в этом нет никаких сомнений — имеем дело с поверхностными европейскими влияниями, расшевелившими застойные консервативные восточнохристианские сообщества. Арабы-христиане XIX в. совсем не похожи на пассионариев. Достаточно почитать наблюдения очевидцев, как Порфирий Успенский, К.М. Базили или А.Е. Крымский. Конечно же историк не должен впадать в морализаторство и раздавать людям прошлого этически окрашенные характеристики. Но, с другой стороны, масса независимых друг от друга источников создает совершенно однозначный образ ближневосточных христиан XIX в. как людей слабых и лукавых, запросто торгующих собственными убеждениями и идентичностью, к тому же мелочно-склочных — полный набор признаков умирающего этноса.
В следующем столетии христиане утратили лидирующую роль в арабской культуре, а падение рождаемости окончательно превратило их этнические реликты.
Чем ближе мы подходим к современности, тем труднее анализировать развитие Христианского Востока. У нас нет всей полноты информации и, главное, нет научной методики, позволяющей понять настоящее и предвидеть будущее.
Что мы видим в XX в.? Попытки национального самоосмысления христиан через противопоставление себя мусульманскому большинству (концепция «финикиизма» или проекты ассирийской государственности) или, наоборот, отождествление себя с ним через светские надконфессиональные идеологии, что было характерно для православных, яковитов, коптов. Первый путь в лучшем случае заканчивался военным поражением и утратой политических позиций (марониты), в худшем — геноцидом (ассирийцы). Второй путь мог показаться более удачным — до недавнего времени. Однако нынешний общемировой процесс обращения к корням и возрождения религиозного фундаментализма («реванш Бога», описанный Хантингтоном) оставляет мало места светским идеологиям панарабизма, баасизма и им подобным.
Следовательно, исчезает буфер, защищающий христианские меньшинства. Пример Ирака и судьбы иракских христиан после падения баасистского режима достаточно наглядно показывают перспективы Христианского Востока. Христиане не просто малочисленны и имеют низкую рождаемость, они слишком слабо держатся за свою почву, с легкостью идут на эмиграцию. Копты на этом фоне представляют удивительное исключение. У них происходит свой «реванш Бога» и подъем фундаментализма. Хотя шансов на успешное выживание у коптов не больше, чем у остальных их собратьев по вере в ближневосточном регионе.
Демографические, этноконфессиональные и политические сдвиги, происходящие на Ближнем Востоке в наступившем столетии, могут стереть реликтовые этносы местных христиан, как это когда-то случилось с христианами Нубии, Наджрана, Бахрейна, Восточного Туркестана или Карфагенской церкви. Поэтому долг науки — сохранить как можно больше знания об историческом пути этих уходящих народов Христианского Востока.
Список литературы
Абу-ль-Фарадж аль-Исфагани. Книга песен. М., 1980.
Аверинцев С.С. От берегов Босфора до берегов Евфрата. Литературное творчество сирийцев, коптов и ромеев в I тысячелетии н.э. // От берегов Босфора до берегов Евфрата. Антология ближневосточной литературы I тысячелетия н.э. М., 1994.
Бретон Ж.Ф. Повседневная жизнь Аравии Счастливой времен царицы Савской.
VIII в. до н.э. — I в. н.э. М., 2003. Бродель Ф. Средиземное море и Средиземноморский мир в эпоху Филиппа II.
Т. 2. М., 2003. Гумилев Л.Н. Этногенез и биосфера Земли. Л., 1990.
Гусейнов Р.А. Из «Хроники» Михаила Сирийца // Письменные Памятники Востока. 1973. М., 1978. Деопик Д.В. История Древнего Востока. М., 2001.
Дмитриев К. Поэтическая школа ал-Хиры и истоки арабской винной поэзии на
примере кафийи 'Ади ибд Зайда аль-Ибади // Символ. М., 2010. № 58. Зая И. История ассирийцев с древних времен до падения Византии. М., 2009. Карташев А.В. Вселенские соборы. М., 1994.
Коротаев А.В., Клименко В.В., Прусаков Д.Б. Возникновение ислама. Социально-
экономический и политико-антропологический контекст. М., 2007. Кривов М.В. Откровение Псевдо-Мефодия Патарского как отражение народных
взглядов на арабское нашествие // Византийский Временник. Т. 44. М., 1983. Панченко К.А. Ближневосточное православие под османским владычеством. Первые три столетия (в печати). Панченко К.А. Иерусалимская православная церковь. Исторический очерк. 6341099 // Православная энциклопедия. Т. 21. Тойнби А. Дж. Греки, римляне и остальной мир // Тойнби А.Дж. Цивилизация
перед судом истории. М.; СПб., 1995. Французов С.А. Политическое развитие Южноаравийско-эфиопской цивилизации в I тыс. до н.э. — первой половине I тыс. н.э.: от раннего государства к несостоявшейся империи // Петербургское востоковедение. Вып. 10. СПб., 2002.
Хантингтон С. Столкновение цивилизаций. М., 2007.
«Хроника» Йоханнана Бар Пенкайе о времени арабского завоевания / Пер. Ю. Фурман // Символ. 2010. № 58.
Bakhit M. A. The Christian Population of the Province of Damascus in the Sixteenth Century // Christians and Jews in the Ottoman Empire. N.Y.; L.,1982.
Brett M. Population and conversion to Islam in Egypt in Medieval Period // Egypt and Syria in the Fatimid, Ayyubid and Mamluk Eras. Leuven, 2005.
Chronique de Michel le Syrien. Vol. 3. Livre 15.
Encyclopedia of Archeological Excavations in the Holy Land. Jerusalem, 1975.
Immerzeel M. Divine Cavalry: Mounted Saints in Middle Eastern Christian Art // East and West in the Crusader States. III. Leiden, 2003.
Jotischky A. Greek Orthodox and Latin Monasticism around Mar Saba under Crusader Rule // The Sabaite Heritage in the Orthodox Church from the Fifth Century to the Present. Leuven, 2001.
Nasrallah J. Damas et la Damascene: leurs eglises a l'epoque Byzantine // Proche-Orient Chretien. 1985. № 35.
O'Fahey R.S., Spaulding J.L. Kingdoms of the Sudan. L., 1974.
Swanson M.N. The Coptic Papacy in Islamic Egypt (641-1517). Cairo; N.Y., 2010.
Сведения об авторе: Панченко Константин Александрович, канд. ист. наук,
доцент кафедры истории стран Ближнего и Среднего Востока ИСАА МГУ имени
М.В. Ломоносова. E-mail: [email protected]
