CC BY
52Corbett Greville G. Gender. Cambridge: Cambridge University Press, 1991. 69 p.
Delpher. Режим доступа: http://www.delpher.nl
Donaldson C. Colloquial Afrikaans. London: Routledge, 2000. 186 p.
Gerritsen M. Language and gender in Netherlands Dutch: Towards a more gender-fair usage. Nijmegen, 2002. Р. 24-35.
Jazz Muzikanten in Nederland. [Электронный ресурс]. Режим доступа: www.jazzmasters.nl/RADIO%20WEST.TWEE%20BLADZIJDEN%20 BRECKER.doc.
Kool-Smit J. E. Het. onbehagen bij de vrouw // De Gids, 1967, Nr. 130 (9/10). 300 p.
Kraaikamp M. Semantic versus lexical gender. Synchronic and diachronic variation in Germanic gender agreement. 2017. 201 р.
Krantvanuwgeboortedag. [Электронный ресурс]. Режим доступа: https: //www.krantvanuwgeboortedag. nl.
Ponelis, F. Afrikaanse sintaksis. Pretoria: Van Schaik. Portner, 1979. 202 p.
ProRadio 4. [Электронный ресурс]. Режим доступа: www.radio4.nl/page/artikel/1631/.
Romein-Verschoor A. Over taal en seks, seksisme en emancipatie // De Gids, 1975. Nr 138 (1/2). Р. 42-54.
УДК: 82.09
Вдовина Е.В.
Ритм и смысл как взаимообусловливающие явления
текстообразования (на материале отрывка из романа Ф.М. Достоевского «Преступление и наказание»)
Московский государственный лингвистический университет, Россия, Москва, vdovina.67@bk. ги
Аннотация. В статье рассматривается взаимовлияние и взаимообусловленность ритма и смысла художественного произведения на материале конца шестой главы романа Ф.М. Достоевского «Преступление и наказание» (признание Раскольникова). Анализируется лексико-семантический контекст, синтаксическое и синтагматическое устройство предложений и проявления ритма на разных уровнях текста. Делается вывод о текстообразующей функции ритма.
Ключевые слова: ритм, синтагма, такт, темп, пауза, интонема, смысл, литературное произведение, образ героя, синтаксическое устройство.
Vdovina E.V.
Rhythm and meaning as interdependent text factors (rhythmic analysis of Fyodor Dostoevsky's "Crime and Punishment" excerpt)
Moscow State Linguistic University, Russia, Moscow, vdovina.67@bk.ru
Abstract. The article studies mutual influence and interdependence of a literary work's rhythm and meaning. The analyzed material is the end of Chapter Six of Fyodor Dostoevski's novel "Crime and Punishment" (the confession scene). The analysis of the lexical and semantic context, syntactic and syntagmatic sentence structure and rhythmic factors on every level of the text brings us to the conclusion about the text-forming function of the rhythm.
Keywords: rhythm, period, phonetic word, tempo (pace), pause, intoneme, meaning, literary work, literary character, syntactic structure.
В последнее время лингвисты и литературоведы неоднократно высказывали мысль, что существует соотнесенность между явлениями, относящимися к содержательной стороне художественного произведения и к той области, которую называют ритмом. Традиционно лингвистика исследует проявления ритма на разных уровнях языковой системы - фонетическом, синтаксическом и менее изученном семантическом, оставляя интерпретацию характера и значения этих явлений литературоведам. Но литературному произведению присущи внутренняя связность и цельность, и с учетом сложности, многоплановости его структуры необходим системный подход к его анализу.
Под ритмом художественной прозы в широком значении понимаются повторы на самых разных уровнях литературного произведения в речевой и надречевой сферах: это и организованная определенным образом смена смысловых кусков, тем, и явления чередования во взаимоотношении синтагм, предложений и абзацев разной длины и структуры, в строении отдельных глав и композиции произведения в целом, и характер изображения героев, внутренняя и внешняя структура образов, поддерживаемая различными звуковыми повторами, переходами ударности/безударности, интонационной мелодикой, необходимостью удлиненных пауз или, напротив, ускорения темпа, синтаксическими параллелизмами, лексическими повторами, градациями разных типов, позволяет говорить о многообразных ритмах образов героев [Волкова 1974, Гиршман 1982, Жирмунский 1975, Чичерин 1980].
Распознав проявления ритма на самых разных уровнях языковой системы, внимательный и чуткий читатель может достичь более
адекватной интерпретации текста. И, в свою очередь, семантический строй художественного произведения во многом определяет наше восприятие речевого ритма, являющегося «...в известной степени необходимым материальным фундаментом для существования всех других ритмов в литературном произведении» [Гиршман 1982, с. 76]. Таким образом, существует определенная взаимозависимость и взаимовлияние между смысловой стороной художественного произведения и его ритмикой.
Проявления речевого ритма с учетом смысловой стороны текста, то, как ритм задается содержанием и, в свою очередь, сам способствует более полному и глубокому пониманию текста, а также отдельные моменты развития ритма образа в настоящей работе прослеживаются на материале конца шестой (последней) части «Преступления и наказания»:
«Раскольников опустился на стул, но не спускал глаз с лица весьма неприятно удивленного Ильи Петровича. Оба с минуту смотрели друг на друга и ждали. Принесли воды.
- Это я... - начал было Раскольников.
- Выпейте воды.
Раскольников отвел рукой воду и тихо, с расстановками, но внятно проговорил:
- Это я убил тогда старуху-чиновницу и сестру ее Лизавету топором, и ограбил.
Илья Петрович раскрыл рот. Со всех сторон сбежались.
Раскольников повторил свое показание» [Достоевский 1957, с.556].
Содержание предложений, создающих контекст фразы-признания однозначно задает темп - спокойный, даже замедленный. Раскольников не спешит облегчить душу, выговорив все быстро. Напротив, каждое слово выстрадано, осознанно и мучительно, с каждым словом все бесповоротнее его судьба, каждое слово как «.приговор, решение без перемены». Говорит хоть с трудом, но с убежденностью и решимостью: как молоточком отбивается ритм - спокойный, но не музыкально-плавный, а четкий, ровный, размеренный - нет ни скопления безударных слогов, ни двух ударных слогов подряд. Ничто не сбивает, не нарушает ритмического движения. И в то же время это жесткий, напряженный ритм. Такое впечатление поддерживается не только синтагматическим устройством фразы, но и фонической стороной -повторением лабиализованного [у] и ударностью слогов, содержащих твердый [р]:
(1) Это я убил тогда ИРТ
(2) старуху-чиновницу ИРТ
(3) и сестру ее Лизавету ИРТ
(4) топором ИРТ
(5) и ограбил. ИРТ
По тактовому объему синтагмы выстраиваются в ряд:42311.
Синтаксическое устройство предложения таково, что последняя синтагма (и ограбил) воспринимается как самостоятельная, а не продолжение уже прозвучавшей мысли. Это происходит из-за того, что в построении этой фразы у Достоевского однородное сказуемое ограбил формально остается без объекта и вся синтагма оказывается оторванной от предыдущей части предложения (в некоторых изданиях отдельность последней синтагмы подчеркнута пунктуационно: после слова топором стоит запятая). В результате первые четыре синтагмы образуют самостоятельную и в содержательном плане завершенную мысль, которая резко заканчивается, словно обрывается, синтагмой в одно фонетическое слово (топором), к тому же с ударным окончанием, что приводит к необходимости после нее более длительной паузы. Пятая синтагма (и ограбил), хотя и последняя во фразе, тем не менее не получает синтаксического и смыслового завершения (из-за отсутствия обязательного объекта) и «зависает», а безударное (женское) окончание создает это ощущение недоговоренности фонетически.
Интонационный рисунок фразы также оказывается обусловленным ее синтаксическим строением и смысловой установкой, и сам, в свою очередь, способствует более углубленному восприятию создаваемого образа. Синтаксически и содержательно вписанные в текст отношения между синтагмами приводят к столкновению разных синтаксических значений, которые совмещаются в интонеме ровного типа (ИРТ), дающей право на вариативное прочтение [Иванова-Лукьянова 1998]. Ощущение незавершенности, «зависания» пятой синтагмы передается также с помощью ИРТ в ее основной разновидности - ровном тоне.
Это впечатление незаконченности, неразрешенности поддерживается и общим ритмическим движением однотонности во фразе, и женским окончанием синтагмы, а также последующими предложениями - и фонетически, и содержательно, и даже графически. И ограбил - синтагма в один такт - звучит вдвойне обрывисто, когда после нее идет контрастная синтагма в четыре такта (Илья Петрович раскрыл рот). Чтобы смягчить контраст, ослабить перебой ритма, синтагма и ограбил будет сопровождаться более длительной паузой, что также будет способствовать ощущению недосказанности, незавершенности.
В смысловом отношении Илья Петрович раскрыл рот (два ударения в конце замедляют и обрывают ритмическое движение) -
своеобразная немая сцена: время как бы останавливается, замирает. Это выключенное из времени молчание не нарушает и неопределенно-личное предложение Со всех сторон сбежались (опять женское окончание). Напротив, всеобщее ожидание, застылость нарастает, напряжение усиливается. И последняя фраза Раскольников повторил свое показание с женским зачином и дактилическим окончанием как бы вторит устройству последней синтагмы признания (с безударным началом и концовкой), но с еще большим ощущением незавершенности, которое графически подчеркивается двумя строчками многоточия. И мы воспринимаем это многоточие как недоговоренность, неразрешенность и одновременно в смысловом плане мысленно «наполняем» многоточие: вновь слышим фразу-признание с ее спокойными, безликими, ровными тонами незавершенности.
Во фразе-признании наблюдается интересное с лингвистической и литературоведческой точек зрения явление полного несоответствия ритма и содержаня. Ее спокойный, несбивчивый, монотонно ровный фонетический ритм - и сам факт признания, поразившего до онемения всех собравшихся в комнате; отсутствие сколько-нибудь яркой эмоционально-экспрессивной окраски - и одновременно это самый напряженный момент всего романа. И в этом столкновении и совмещении двух противоположностей, ритмической раздвоенности развязки не только данной сцены, но и всего романа можно проследить особый авторский прием создания образа - «разрушение обыденной логики» [Чичерин 1980, с. 141]. Роман начинается с того, что добрый умный человек, руководствуясь нелепыми убеждениями, совершает страшное злодеяние - убийство. И теперь во фразе-признании совмещение противоборствующих тенденций находит свое отражение сразу по нескольким параметрам.
Отметим нечеткое, «не по правилам» синтаксическое устройство предложения, в котором наблюдаются две из отмеченных Е.А. Иванчинковой особенностей фразового синтаксиса Достоевского [Иванова-Лукьянова 1998, с. 252, 276-277]: разнесение по краям фразы синтаксически связанных членов убил и топором, что обеспечивает им особую выделенность и придает напряженную интонацию всему этому участку фразы, а также урезание синтаксической конструкции в пятой синтагме. Герой громоздит информацию, включая в одно предложение не только признание, что убийство совершил именно он, но и тут же акцентированно называя орудие и цель убийства, что в привычном синтаксисе было бы оформлено в отдельные предложения, т.е. формальное устройство предложения приходит в конфликт с передаваемым содержанием.
Столкновение противоположностей в этой фразе наблюдается и в фоническом ряду. Выделенными здесь с точки зрения звучания и восприятия оказываются стыкующиеся синтагмы и сестру ее Лизавету и топором. Первая содержит звуковой ряд, где 70% звуков описываются Р.О. Якобсоном, основоположником теории звукового символизма, как «светлые», создающие ощущение света, высоты, нежности, а вторая - 66% «темных» звуков, передающих тяжесть, грубость, мрачность. И фоническое ощущение контраста осязаемо поддерживает идейно-смысловую сторону текста.
Достоевский однозначно задает синтагматическое устройство предложения, которое приводит к интонационно-ритмической раздвоенности: в каждой синтагме пересечение синтаксических значений, проявляющееся в столкновении интонемы восходящего типа и интонемы нисходящего типа, находят компромисс в ИРТ - ровном тоне, который совмещает в себе элементы восходящего и нисходящего тона и имеет значение неопределенности, незавершенности. Такое ритмическое содержание признания - в противовес тому, как Раскольников говорит: внятно, точно, ясно и твердо. Грамматическая неполнота последней синтагмы и интонационное значение недоговоренности - и в то же время предложение оформлено точкой. С другой стороны, пунктуационное оформление точкой - и тут же две строки многоточия. И это многоточие с его идеей неопределенности в эпилоге находит свое подтверждение: и не потому, что пропущен или недосказан какой-то этап сразу после признания. Напротив, все последующие события описываются подробно и однозначно. Но на каждом шагу мы видим раздвоенность - основную черту напряженного ритма образа Раскольникова.
Особенность ритма прозы заключается в том, что он каждый раз по-разному проступает на различных уровнях литературного произведения. И хотя речевой ритм является ведущим в системе ритмов художественного текста, не меньшего внимания заслуживает и семантический, и композиционно-структурный ритм, а также ритмы образов-характеров. Анализ отрывка с признанием Раскольникова убедительно показывает, что смысл и ритм - это два взаимонаправленных, взаимодействующих и взаимодополняющих явления.
Список литературы Волкова Е.В. Ритм как объект эстетического анализа // Ритм, пространство и время в литературе и искусстве. Л.: Наука, 1974. С. 73-85.
Гиршман М.М. Ритм художественной прозы. М.: Советский писатель, 1982. 367 с.
Достоевский Ф.М. Преступление и наказание // Собр. соч.: в 10 т. Т. 5. М.: Государственное издательство художественной литературы,1957.
Жирмунский В.М. О ритмической прозе // Теория стиха. Л.:
Издательство Академии наук СССР, 1975. С. 569-588. Иванова-Лукьянова Г.Н. Культура устной речи: интонация, паузирование, логическое ударение, темп, ритм. М.: Флинта, 1998. 200 с.
ТомашевскийБ.В. Ритм прозы // О стихе. Л.: Прибой, 1929. С.254-318. Чичерин А.В. Ритм образа. М.: Советский писатель,1980. 280 с.
УДК: 81'23
Водяницкая А.А. Через оценочные значения к аксиологии биографического текста
Московский городской педагогический университет, Россия, Москва, avodyanickaya@yandex. ru
Аннотация. В статье рассматривается аксиологический компонент биографий ученых как участников академического дискурса. В качестве предмета исследования выступает аксиологический потенциал текстов биографий, в качестве объекта - оценочные средства, участвующие в формировании ценностной составляющей образа ученого. Анализируются этические, интеллектуальные, телеологические оценки применительно к приложимым к ним объектам: творческой, созидающей, интеллектуальной, морально-этической сторонам научно-педагогической деятельности ученых. Составители биографических текстов стремятся отразить жизнь ученого во всей многогранности, что выражается в использовании целого спектра оценочных средств, участвующих в портретизации ученого.
Ключевые слова: аксиология текста, биография ученого, оценочные значения.
