CC BY
41
Раздел I. Социальная революция: современные теоретические реконструкции
УДК 304.5
РЕВОЛЮЦИЯ В ДИАЛЕКТИЧЕСКОМ ИЗЛОМЕ ЗАКОНОМЕРНОГО И ЖЕЛАННОГО (ТЕЗИСНОЕ ИЗЛОЖЕНИЕ)
А.Н. Фатенков, Нижегородский государственный университет им. Н.И. Лобачевского (Нижний Новгород, Россия), e-mail: [email protected]
Аннотация. Социальная революция, в её сущности и явленности, рассматривается в контексте перехода от классической диалектики объективного и субъективного к неклассической диалектике закономерного и желанного.
Ключевые слова: революция, диалектика, закономерное, желанное.
REVO LUTION IN THE DIALECTICAL CONTRADICTION OF THE LAW-GOVERNED AND DESIRABLE (THESES)
Abstract. A social revolution as an essence and a phenomenon is being viewed in the context of transition from the classical dialectics of the objective and the subjective to the non-classical dialectics of the law-governed and the desirable.
Keywords: revolution, dialectics, the law-governed, the desirable.
Революция - понимается ли она как прогрессистский прорыв к светлому будущему или как возвращение к непревзойдённому Золотому веку - несёт в себе и с собой существенное изменение потока времени: его ускорение, прерывность, возможный поворот вспять. Адекватное описание революционного процесса может быть только диалектическим: с легитимными содержательными парадоксами, с мыслимыми и снимаемыми умом противоречиями.
Диалектика как философское учение о развитии существует во множестве авторских версий и представлена несколькими концептуальными типами. Эвристически ценным оказывается её деление на классическую и неклассическую вариации. Хотя, по большому счёту, даже классическая диалектика, от Гераклита до Г.В.Ф. Гегеля, не вмещается полностью в собственно классическую, классицистскую мысль, всегда выказывая склонность к модернизму. В частности, к сопряжению высокого и низкого, восхитительного и ужасного.
Не притязая на исчерпывающую полноту в разграничении двух диалектик, обратим внимание на одну теоретически значимую межу. Классическая диалектика в своём архетипе есть диалектика противоположностей, контрарностей (белое - чёрное), неклассическая - диалектика конкретных контрадикторностей, различностей, не полярно различающихся сторон (красное - чёрное, красное - белое). Контрарные инстанции и противостоят, и в значительной степени уравновешивают друг друга. В контрадикторных отношениях неопределённость и нестабильность куда больше. Не ось, а ломаная линия, асимметричная фигура графически репрезентирует их.
Любопытная хроматическая символика. «Красное и чёрное» - роман Стендаля о пореволюционной Франции, чреватой контрреволюцией. «Красные» и «белые» - главные социальные силы русской революции в её военной фазе.
Революция есть экстремум, пик социальной кривой, образующийся при резком переходе от периода роста противоречий (не исключено, достаточно длительного) к периоду их быстрого и радикального снятия. Классическая диалектика объясняет событийный революционный поворот предельным обострением отношений между полярными, антагонистическими общественными силами, дополняя этот «дионисийский» тезис «аполлоническим» принципом соответствия, меры: объективно сложившиеся предпосылки назревших социальных изменений должны быть адекватно осмыслены и своевременно использованы наличествующим субъектом преобразований.
В.И. Ленин [2] в качестве первого из объективных признаков революционной ситуации формулирует знаменитое: «верхи» не могут, а «низы» не хотят жить по-старому. Тут же уточняется: без объективных обстоятельств, независимых от воли отдельных общественных групп, классов и партий, революция невозможна, даже потенциально; актуальной же она становится только с прибавлением субъективных обстоятельств: способности революционного класса на массовые действия, достаточные для слома, или хотя бы надлома, правящей власти.
Показательно, однако, что ведущий теоретик и политический лидер большевизма, говоря о важнейшей черте революционной ситуации, отклоняется от строгой терминологии марксистского классового учения и прибегает к метафорам. Конечно, социальные «верхи» и «низы» тоже полярны друг по отношению к другу, но на каждом из этих полюсов может располагаться не по одному классу. Не о чистом антагонизме пролетариев и буржуа у В.И. Ленина, очевидно, идёт речь. Да и как иначе, если всерьёз обсуждается возможность победы социалистической революции в одной отдельно взятой стране, притом крестьянской по составу населения.
Впрочем, и буржуазные революции затруднительно адекватно осмыслить через единственный антагонизм зависимых крестьян и господствующих феодалов. Буржуазные революции сословны по своему доминирующему характеру и движущим силам. Весь комплекс меж- и внутрисословных противоречий, заведомо не укладывающихся в бинарный схематизм, необходимо здесь принимать в расчёт. Неклассическая диалектика тут явно корректнее, предпочтительнее.
Элементы её мы обнаруживаем и у В.И. Ленина при анализе возможностей социалистической революции в эпоху империализма, крайне неравномерного экономического и политического развития отдельных государств. Он не только апеллирует к многосложным хитросплетениям объективно складывающейся революционной ситуации, но и зримо повышает роль субъективного фактора радикальных преобразований (уже и без того подчёркнутую в учении о революционной партии нового типа). В пореволюционных записках [3] им в очередной раз оправдывается (со ссылкой на К. Маркса) стратегическая гибкость революционной борьбы и комплиментарно пересказывается фраза Наполеона: «Сначала надо ввязаться в серьёзный бой, а там уже видно будет». Если формирование авангардной партии как-то ещё можно списать на историческую необходимость и «объективность», то «ввязаться в серьёзный бой» - это исключительно по разряду субъективных рисков, человеческих желаний и хотений. Ни чувство долга, ни какая-то иная законосообразность не играют здесь уже главенствующей роли, но и не исчезают вовсе с горизонта.
В этой связи не обойти вниманием провокативный постмодернистский тезис: «Революционеры часто забывают или не хотят признавать, что революцию хотят и делают из желания, а не из долга» [1, с. 543]. Мысль, понятно, не лишена жизненных оснований, но и
не обладает особой бытийной и теоретической крепостью: акцентированное антидолженствование, как и всякое анти, больно отрицаемым; оттенённое недолженствование, как и всякое не, обременено единством различия и не единственно возможным - различными потенциальными единениями. Декларативное неприятие диалектики, случай Ж. Делёза показателен, подчас скрывает бунт одной из её неклассических вариаций против других и, главное, против классического диалектического канона. Не в классификационной клетчатке, разумеется, суть. Важно разобраться с реальным - без экзистенциальной недостачи и субъективистских приписок - соотношением закономерного и желанного.
Ремарка Ж. Делёза и Ф. Гваттари, игнорируя моральные трафареты, подталкивает к экзистенциально заострённому вопросу: зачем человек идёт в революцию? Вряд ли ради помощи ближнему или конкретному дальнему: таковую можно оказать, при желании, в любой текущий момент без масштабных социальных пертурбаций. Уж точно, не ради эмпирически удостоверяемого всеобщего счастья и верифицируемой вселенской справедливости: жизненный опыт неопровержимо свидетельствует, что даже по отношению к близким мы часто несправедливы, бессердечно множим их страдания, и общественный строй здесь ни при чём. Не хочется думать также, что революционер пленён абстракцией. Если отбросить, далее, тривиальные меркантильные соображения, садистские наклонности и параноидальное упоение чистой властью, то напрашивается здравый вывод: революция притягательна для человека возможностью установить или восстановить его единство со сверхиндивидуальной реальностью, во многом воображаемой.
Революция - не болезнь, какой её пытаются представить хронические оппортунисты, а лекарство от болезни, от душевного расстройства; одна из прописываемых культурой и историей микстур, сладкая с горьким послевкусием. Небеспричинно иронизируя по адресу фрейдизма, который невротически рассекает человеческое на природу влечений и культуру запретов, Ж. Делёз и Ф. Гваттари пишут в сердцах: «Психоанализ - это как русская революция, неизвестно, когда что-то пошло не так» [1, с. 91]. Но удивляться особенно нечему. Любая революция в определённый момент сворачивает на обочину или сползает в кювет. Так, во всяком случае, начинает воспринимать её вскоре участник-герой, устоявший перед соблазнами конформизма; так реконструирует её ход нелукавый наследник.
Революционный настрой - не привносимое извне смятение, не результат политической пропаганды (всегда дешёвой, какие бы деньги за ней ни стояли), а имманентно присущее человеку качество. И всё потому, что человек - это желающий воображала. Не желающая машина - ни в коем случае, не машина вовсе. Уж лучше животное (если определять-таки не из себя, из другого), но, перво-наперво, не стадное и не одинокое, не мыслящее и не производящее, а воображающее. Тут не обмануться: самый вычурный технический проект реализовать легче, чем отыскать диковинное живое существо, коим и сам ты на свете пребываешь. Воображение - не чета фантазии и вымыслу. Оно глубже и основательнее их, прочнее связано с реальной, не виртуальной, реальностью, настаивая на воплощении в ней. Оно образнее, а стало быть, конкретнее и содержательнее сухих логических проформ. Оно причудливее и живее механически правильного отражения. Желание, в свою очередь, и рациональнее, и сентиментальнее инстинктов. Желающий воображала -это здравый, незакомплексованный иррационалист: чаще - симпатяга с улыбкой на лице и грустинкой в глазах, нежели непроницаемо надменная особа невзрачной наружности; нередко - парадоксалист, но никогда - не догматик. Не талмудист, не мудрец - философ. Не
педант от силлогистики - диалектик. И в ней он видит не алгебру - поэтику революции. Поэзию, не отгороженную от прозы жизни.
В ленинской диалектике революции несколько уязвимых звеньев. Итак, «верхи» не могут, а «низы» не хотят. Допустим. Необходимо, однако, разобраться: а чего хотят «верхи», хотят ли вообще чего-нибудь, и что могут «низы», могут ли что-нибудь вообще? Може-ние и хотение. Прелюбопытны и сами очерченные модальности, и связь между ними. О можении свидетельствует реальность хотения, и ничто иное. Как у мужчины в отношении женщины, и наличие хотения легко удостоверяется эмпирически. Неможение ничего не говорит о хотении, его реальности или нереальности. Кризис «верхов», таким образом, может быть трояким: 1) они не могут и не хотят управлять по-старому; 2) хотят, но не могут; 3) могут, но не хотят. В.И. Лениным постулируется объективность неможения «верхов», хотя не исключён, как уже показано, и другой расклад, с субъективной подоплёкой немочи, с нехотением ими чего-то или с ничегонехотением. С «низами» другая морока. Не хотящие, они вместе с тем могут жить по-старому, а чаще всего и живут, покорно снося эксплуатацию, ведут себя не по-мужски и не вносят никакого вклада в революционную ситуацию. Далее. Нехотение и нежелание старой жизни «низами» не гарантирует их хотения и, тем более, можения жить по-новому. Вследствие чего они могут быть цинично использованы в роли стенобитного орудия (и не более) авангардными партийцами, которые, уж точно, желают по-новому жить.
В завершение - о заглавном диалектическом изломе желанного и закономерного. Желание есть хотение, становящееся можением. Пока человек остаётся существом при-родно-культурным, его желания небезосновны и склонны к возвращению. Отсюда с высокой долей вероятности вытекает их закономерность. Пусть некоторые из них незаконны с точки зрения общественной морали и права - но закономерны ли сами указанные социальные регуляторы, и если да, то насколько? Вопрос, собственно, и выносимый каждый раз революцией на обсуждение. Закономерность желания не умалит его - если сама она не закостенела в объективизме, если отказаться, наконец, от классицистского догмата о сугубо объективном характере общественных закономерностей. Если бы люди сначала действовали, а потом осознавали свои действия, даже в объективно отражённом свете, они давно бы вымерли: и как культурная общность, и как биологическая популяция. Так утверждал Ф. Ницше, на этом же настаивает современная психофизиология. Тщета реакции. Беспросветная. Жизнь не реактивна, а самосуща (живое - только из живого). И революция, по существу, зарождается не в ответ - она сама вызов. Обладательница немалой социальной величины. Но ничто великое не совершается без страсти. Так учит диалектика.
Литература:
1. Делёз Ж., Гваттари Ф. Анти-Эдип: Капитализм и шизофрения / пер. Д. Кралеч-кина; науч. ред. В. Кузнецов. - Екатеринбург: У-Фактория, 2007. - 672 с.
2. Ленин В.И. Крах II Интернационала // Полное собрание сочинений. Т. 26. - С. 209265.
3. Ленин В.И. О нашей революции (По поводу записок Н. Суханова) // Полное собрание сочинений. Т. 45. - С. 378-382.
References:
1. Deljoz Zh., Gvattari F. Anti-Jedip: Kapitalizm i shizofrenija / per. D. Kralech-kina; nauch. red. V. Kuznecov. - Ekaterinburg: U-Faktorija, 2007. - 672 s.
2. Lenin V.I. Krah II Internacionala // Polnoe sobranie sochinenij. T. 26. - S. 209-265.
3. Lenin V.I. O nashej revoljucii (Po povodu zapisok N. Suhanova) // Polnoe sobranie sochinenij. T. 45. - S. 378-382.
— • — Сведения об авторе
Алексей Николаевич Фатенков, доктор философских наук, профессор кафедры философии, Нижегородский государственный университет им. Н.И. Лобачевского (Нижний Новгород, Россия).
— • —
