CC BY
29
С. Ланцов,
доктор политических наук (СПбГУ) РЕВОЛЮЦИОННЫЕ ПРОЦЕССЫ НА БЛИЖНЕМ ВОСТОКЕ: СОЦИАЛЬНО-ПОЛИТИЧЕСКИЕ МЕХАНИЗМЫ И ГЕОПОЛИТИЧЕСКИЕ ПОСЛЕДСТВИЯ
В 2011 г. едва ли не самым заметным явлением мировой политики стали политические потрясения в странах Северной Африки и Ближнего Востока. Эти события разворачивались столь стремительно, что попытки их анализа, как правило, запаздывали, а сделанные выводы и прогнозы не находили своего подтверждения на практике. Хотя говорить о стабилизации внутриполитической ситуации в арабских странах еще преждевременно, некоторые итоги революционных изменений, получивших название «арабская весна», подводить уже можно.
В данной статье хотелось бы обратить внимание на то, в какой степени в событиях «арабской весны» проявились социально-политические механизмы, присущие революционным процессам прошлого и проанализированные в теоретических концепциях революции, получивших известность в рамках социологии и политической науки XX в., и какие новые тенденции обнаружились в них сегодня. Участники дискуссий по поводу событий на Большом Ближнем Востоке, отраженных в российской периодике, либо обходили эти вопросы стороной, либо опирались на теоретические модели революционных процессов, взятые из марксистского багажа, либо констатировали, что эти концепции, как и теории социальных движений, для нашего читателя мало известны (События..., 2011, с. 19). Действительно, у многих отечественных обществоведов представления о революционных процессах и общественных движениях основаны преимущественно на марксистском наследии. Отмечая большие теоретические заслуги марксизма, сегодня можно утверждать, что марксистская методология анализа социально-политических процессов вряд ли применима для реалий XXI в.
Изменение оценок событий на Ближнем Востоке в российской научной литературе и общественно-политической периодике обнаружило следующую тенденцию: в начале года преобладали нейтральные и даже позитивные оценки, к середине года появилось и далее увеличилось количество негативных оценок. Несомненно, это объясняется тем, что перемены, происходящие в Тунисе и Египте, не затрагивали существенным образом геопо-
литические интересы России, но ход событий в Ливии создавал им реальную угрозу.
Как к масштабному и сложному социальному феномену, к революциям отношение было всегда неоднозначным. Пример этому - оценка революций с точки зрения основных политических идеологий. Консерватизм видел в революциях крайне негативное социальное явление, обусловленное вырвавшимися наружу глубинными инстинктами человека. К. Маркс называл революцию «праздником угнетенных» и «локомотивом истории». Современный научный политологический подход требует иного взгляда на революционные процессы. В свое время Питирим Сорокин подчеркивал: «Отношение к революции чрезвычайно субъективно. Поэтому исследователь должен быть сугубо объективным. Абсолютно это недостижимо, но в меру сил должно быть выполнено» (Сорокин, 2005, с. 33).
События 2011 г. в арабском мире схожи с событиями, имевшими место в прошлом в других регионах мира. Например, в 1848 г. революционные процессы охватили значительную часть стран Западной и Центральной Европы, в 1968 г. массовые студенческие волнения прошлись по многим государствам Европы, Азии и Америки. Здесь обнаружилось действие «принципа домино»: политические потрясения в одной стране подталкивают аналогичные события в соседних странах, таким образом, этот процесс становится самовоспроизводящимся. Именно этот феномен лег в основу широко известной в прошлом идеи «перманентной революции».
Однако, как отмечали российские и зарубежные наблюдатели, причины потрясений в каждой отдельно взятой стране были свои, общим, пожалуй, было то, что волнения коснулись авторитарных режимов, многие из которых существовали на протяжении десятилетий и, следовательно, накопили огромный потенциал недовольства по отношению к ним разных социальных слоев. Это недовольство было вызвано коррупцией, репрессивной практикой властей, а также большим количеством назревших социально-экономических проблем.
В отечественной политической публицистике с середины 2011 г. явно выразилось стремление представить события на Ближнем Востоке как результат сознательного и целенаправленного вмешательства извне. Перемены в арабских странах стали отождествлять с так называемыми «цветными революциями», имея в виду использование политических технологий, изобретен-
ных на Западе и реализованных в целом ряде стран в предшествующие годы. Однако «цветные революции» развивались совсем по другому сценарию и действительно во многом носили искусственный характер. Конечно, внешний фактор присутствует в политических потрясениях в Северной Африке и на Ближнем Востоке, но не следует видеть в нем только «руку Вашингтона», как раньше усматривали «руку Москвы» в любых не выгодных Западу процессах и изменениях в мире.
Когда-то сам термин «революция» был весьма распространен и популярен в арабских странах. Революциями называли перевороты, организованные и осуществленные узкими группами, чаще всего армейских офицеров. Как правило, основная масса населения арабских стран оставалась пассивной и реального влияния на политические события не оказывала. В противоположность этому в 2011 г. мы наблюдали массовое политическое участие, характерное для классических революционных процессов. Результатами этих процессов пытались и пытаются воспользоваться не только внутренние, но и внешние акторы. Однако это не свидетельствует о том, что они с самого начала эти процессы организовывали, контролировали и направляли.
При всей специфике событий «арабской весны» они могут быть проанализированы с использованием теоретических концепций, объясняющих механизмы революционных процессов. В частности, вполне можно опираться на теорию «относительной депри-вации» Д. Дэвиса и Т. Гарра. Под относительной депривацией понимается разрыв между ценностными ожиданиями (материальными и иными условиями жизни, признаваемыми людьми справедливыми для себя) и ценностными возможностями (объемом жизненных благ, которые люди могут реально получить). Можно найти, указывал Д. Дэвис, большое количество исторических периодов, когда люди жили в бедности или подвергались чрезвычайно сильному гнету, но открыто не протестовали против этого. Постоянная бедность или лишения не делают людей революционерами; лишь, когда люди начинают задаваться вопросом о том, что они должны иметь по справедливости, и ощущать разницу между тем, что есть, и тем, что должно бы быть, тогда и возникает синдром относительной депривации (Бау1е8, 1962, р. 5-19).
Д. Дэвис и Т. Гарр выделяли три основных пути исторического развития, которые приводят к возникновению подобного синдрома и революционной ситуации. Первый путь таков: в результате появления и распространения новых идей, религиозных
доктрин, систем ценностей возникает ожидание более высоких жизненных стандартов, осознающихся людьми как справедливые, однако отсутствие реальных условий для реализации таких стандартов ведет к массовому недовольству. Такая ситуация может вызвать «революцию пробудившихся надежд» (Гарр, 2005, с. 8890). Второй путь является во многом прямо противоположным. Ожидания остаются прежними, но происходит существенное ухудшение возможностей удовлетворения основных жизненных потребностей в результате экономического или финансового кризиса или, если речь идет, прежде всего, не о материальных факторах, в случае неспособности государства обеспечить приемлемый уровень общественной безопасности, или из-за прихода к власти авторитарного, диктаторского режима. Такую ситуацию можно назвать «революцией отобранных выгод» (там же, с. 83-88). Третий путь представляет собой сочетание первых двух. Надежды на улучшение и возможности реального удовлетворения потребностей растут одновременно. Это происходит в период прогрессивного экономического роста, жизненные стандарты начинают возрастать, также поднимается уровень ожиданий. Но если на фоне такого процветания по каким-либо причинам (войны, экономический спад, стихийные бедствия и т.д.) резко падают возможности удовлетворения ставших привычными потребностей, это приводит к тому, что получает название «революции крушения прогресса». Ожидания по инерции продолжают расти, и разрыв между ними и реальностью становится еще более нестерпимым (там же, с. 90-94).
На наш взгляд, ситуация на Арабском Востоке была близка к третьему сценарию, предусмотренному Д. Дэвисом и Т. Гарром. Наиболее отчетливо это просматривается в Египте и Тунисе. Для обеих стран в предшествующие годы был характерен «демографический взрыв», в результате которого численность населения возросла, а в возрастной структуре значительно увеличились когорты молодежи. Например, сегодня в Египте молодые люди до 25 лет составляют более половины населения. И в Тунисе, и в Египте образовательный уровень молодежи по ближневосточным меркам довольно высок. Молодые люди весьма активно пользуются новыми информационными технологиями и хорошо знакомы с реалиями современного мира. Северная Африка географически расположена недалеко от Европы, и большой поток европейских туристов ориентирован именно на эти страны. С большой долей уверенности можно говорить о том, что жизненные притязания
молодежи Туниса и Египта существенно выросли. А вот возможности удовлетворить возраставшие запросы, скорее, снижались.
После начала мирового финансово-экономического кризиса в 2008 г. поток туристов сократился, что не могло не отразиться негативно на положении населения Туниса и Египта, экономика которых во многом зависит от зарубежного туризма. К тому же в Египте обострилась продовольственная ситуация, прежде всего для беднейших слоев. Из-за засухи, которая случилась летом 2010 г., были сокращены поставки относительно дешевого зерна из России.
Безусловно, наиболее активными участниками массовых выступлений, результатом которых стало падение режима X. Муба-рака, были представители не самых обездоленных слоев египетского населения. На улицы и площади Каира, так же как и в городах Туниса, выходили преимущественно образованные, но не видящие для себя перспективы молодые люди, недовольный авторитарными порядками городской средний класс. Общая же негативная экономическая ситуация в стране усугубляла развернувшийся политический кризис. Как и в других странах Ближнего Востока и Северной Африки, в Египте этот кризис не был вызван процессами делегитимации существовавших там авторитарных режимов.
Режимы, которые сохранили некоторый запас легитимности, сумели устоять, потерявшие легитимность режимы пали под напором своих внутриполитических оппонентов, а в ряде случаев это произошло в результате внешнего давления.
Делегитимация существовавших политических систем и отождествлявшихся с ними политических лидеров подтверждает, что среди причин, вызвавших массовое недовольство и протесты в арабских странах, была коррупция. Известный французский социолог и политолог М. Доган именно коррупцию называл важнейшим признаком делегитимации любого политического режима (Доган, 1994). Правда, в Египте и Тунисе высокий по мировым меркам уровень коррупции не был самым большим среди стран «третьего мира». Но большое значение имеют, как и в случае с уровнем жизни, не объективные показатели, а их субъективное восприятие в массовом сознании. Недовольство коррупцией и в Египте, и в Тунисе оказалось сильнее, чем в других арабских странах, где ее уровень был не ниже, а даже выше египетского и тунисского (Системный.., 2012, с. 291).
Интересно отметить, что хотя недовольство существующим положением вещей имело место во многих странах арабского мира, сумели устоять и справиться с ситуацией, прежде всего, монархические режимы. Например, Иордания и Марокко, в отличие от нефтяных монархий Персидского залива, не обладают большими финансовыми ресурсами, которые можно использовать для сохранения лояльности своих подданных. Тем не менее и им удалось сбить волну народного протеста, не прибегая к широкомасштабным репрессиям. Видимо, на Арабском Востоке традиционный тип легитимности монархических режимов по-прежнему обладает вполне прочной базой в массовом народном сознании. В условиях монархии недовольство можно направить в сторону отдельных чиновников или институтов, но сам монарх выводится из-под удара. Достаточно главе государства принять меры, пусть лишь отчасти созвучные настроениям широких слоев населения, как градус народного недовольства падает.
Республиканские же по форме режимы в Тунисе, Египте и Ливии, как показала практика, таким запасом прочности не обладали. Конечно, их делегитимация произошла не в один день. Этот процесс продолжался на протяжении многих лет и даже десятилетий.
Бывший президент Египта X. Мубарак в начале пребывания на посту главы государства пользовался широкой популярностью. Он скорректировал те аспекты внутриполитического и внешнеполитического курса своего предшественника А. Садата, которые вызывали недовольство в большинстве слоев египетского общества. В отличие от откровенно диктаторских режимов, в Египте использовали такие формально демократические механизмы и процедуры легитимации политической власти, как регулярно проходившие президентские и парламентские выборы. Все это не меняло авторитарной сущности тогдашнего политического режима, но все же способствовало его стабилизации и сохранению. Однако против X. Мубарака и созданной им системы власти играл фактор времени. Чем дальше, тем больше его фигура вызывала недовольство и отторжение. Процессу делегитимации существовавшего режима способствовало то, что он не мог справиться с многочисленными проблемами, появившимися в египетском обществе в первом десятилетии XXI в.
Фактор времени играл и против режима М. Каддафи в Ливии. В молодости М. Каддафи, несомненно, обладал всеми чертами харизматичного политического лидера. На первых порах его
личная харизма была едва ли не основным фактором легитимации режима, возникшего после военного переворота 1 сентября 1969 г. Как бы ни оценивать предложенную М. Каддафи «третью мировую теорию», она также была использована для легитимации власти ее автора. На основе этой «теории» была сконструирована вся политическая система Джамахирии и ее отдельные институты. Способствовало стабилизации и сохранению на протяжении десятилетий режима М. Каддафи и то, что Ливия является одним из наиболее богатых запасами нефти государств Ближнего Востока. Доходы от экспорта нефти позволяли до введения санкций против Ливии поддерживать здесь высокий уровень жизни. Введение санкций и последовавшее за этим падение уровня жизни в стране положили начало процессу делегитимации политического режима. Отмена санкций не остановила этот процесс, а ускорила его, поскольку породила ожидания, которые власти не смогли полностью удовлетворить.
У процесса делегитимации власти М. Каддафи, наряду с внутренними, были и внешние импульсы. М. Каддафи - типичный арабский политический лидер 60-70-х годов XX в. В тот период в арабском мире приобрели популярность идеи национализма, панарабизма и арабского социализма. Эти идеи тесным образом переплетались с антизападными, «антиимпериалистическими», как тогда было принято говорить, настроениями. Режим М. Каддафи стал одним из многих режимов «социалистической ориентации» того времени. За прошедшие десятилетия мир в целом и Ближний Восток в частности радикально изменились. На фоне этих изменений существовавшая в Ливии политическая система выглядела рудиментом прошлого. И хотя после снятия санкций ливийского лидера принимали на высшем уровне во многих странах мира, он так и остался «чужим» и для западных лидеров, и для глав большинства из арабских стран.
Пока ситуация в Ливии оставалась внешне спокойной, легитимность власти М. Каддафи открыто не ставилась под сомнение и во внешнем мире. Но как только, вслед за революционными потрясениями в соседних Тунисе и Египте, обстановка в Ливии также дестабилизировалась, выявилось большое количество недоброжелателей М. Каддафи как на Западе, так и на Арабском Востоке. Неадекватная реакция самого ливийского лидера, его резкие высказывания в адрес зарубежных государств и международных организаций способствовали усилению изоляции ливийского режима.
При оценке событий в Ливии в отечественной литературе также преобладает точка зрения о решающей роли в падении режима М. Каддафи внешнего фактора. Но не следует забывать, что до начала открытого вмешательства внешних сил во внутриливий-ский конфликт он уже принял форму прямого вооруженного столкновения противоборствующих сторон.
Несомненно, детонатором для политических потрясений в Ливии стало падение авторитарных режимов в соседних с ней Египте и Тунисе. Для сравнения политических процессов в этих трех странах можно использовать концепцию Ч. Тилли.
Ч. Тилли сосредоточил внимание на механизмах мобилизации различных групп населения для достижения революционных целей. В работе «От мобилизации к революции» он рассматривает революцию как особую форму коллективного действия, включающую четыре основных элемента: организацию, мобилизацию, общие интересы и возможность. Движения протеста только тогда смогут стать началом революционного коллективного действия, полагает Ч. Тилли, когда они будут оформлены в революционные группы с жесткой дисциплиной. Чтобы коллективное действие могло состояться, такой группе необходимо осуществить мобилизацию ресурсов (материальных, политических, моральных и т.д.). Мобилизация происходит на основе наличия у тех, кто вовлечен в коллективное действие, общих интересов. Социальные движения как средства мобилизации групповых ресурсов возникают тогда, когда люди лишены институализированных средств для выражения своих интересов, а также тогда, когда государственная власть оказывается не способной выполнить требования населения или когда она усиливает свои требования к нему. Неспособность оппозиционных групп обеспечить себе активное и действенное представительство в прежней политической системе обусловливает их выбор насильственных средств для достижения своих целей.
Характер конфликта между правящей элитой и оппозицией обусловливает степень передачи власти. Если конфликт приобретает форму простой взаимоисключающей альтернативы, то происходит полная передача власти, без последующих контактов между представителями ушедшего политического режима и постреволюционным правительством. Если коалиции включают различные политические силы, это облегчает сам процесс передачи власти, но в итоге новая революционная власть будет опираться на широкую политическую базу, в том числе и на отдельных представителей прежнего режима.
Ч. Тилли большое внимание уделял вопросу о том, как могут вести себя силовые структуры в условиях возникновения и развития протестного движения, а также проблеме наличия или отсутствия внешнего вмешательства. Он выделил семь стадий, которые может проходить революционный процесс. На первой стадии происходит оформление притязаний оппозиции на власть. На второй стадии оппозиционеры проводят мобилизацию своих сторонников. На третьей стадии правительство пытается провести насильственную репрессивную демобилизацию, т.е. подавить оппозиционное движение, опираясь на армию и другие силовые структуры. Если это не удается, то революционный процесс движется дальше и вступает в четвертую стадию. На этой стадии противники прежнего режима устанавливают свой контроль над отдельными регионами или властными структурами. На пятой стадии они борются за расширение такого контроля. На шестой стадии окончательно решается вопрос о переходе власти. Возможны разные варианты: полная победа восставших, поражение восставших, компромисс между революционерами и некоторыми представителями прежнего режима. Но на седьмой стадии восстанавливается контроль либо новой, либо старой власти над всей территорией страны (Tilly, 1998, р. 216-217).
Новым в событиях «арабской весны» было отсутствие хорошо структурированных организаций и ярко выраженных лидеров в протестном движении. Но нельзя сказать, что протестные движения разворачивались только стихийно. В отличие от революций прошлого, в «первых революциях XXI века» (см.: Подце-роб, 2011) мобилизация участников происходила при помощи современных информационных средств - Интернета, мобильной связи. Большую роль сыграли социальные сети, прежде всего «фейсбук», а также катарская телекомпания «Аль-Джазира». Но в целом революции в североафриканских странах проходили те же стадии, которые выделял Ч. Тилли. Также власти пытались осуществить «демобилизацию» протестующих силовым путем. В Тунисе и Египте такие попытки не увенчались успехом. Как и считал Ч. Тилли, важную роль в развитии ситуации играла позиция, которую заняла армия. И в Тунисе, и в Египте вооруженные силы отказали в поддержке бывшим диктаторам.
Заметным была и роль внешнего фактора, в частности стран Запада. И Бен Али, и Хосни Мубарак считались прозападными политическими деятелями, и их режимы рассматривались в качестве союзников Запада в противостоянии радикальным исламистам.
Поэтому в начале волнений в Тунисе и Египте ведущие страны Западной Европы и США продолжали сохранять лояльность по отношению к проверенным временем партнерам. Но как только устои режимов пошатнулись, страны Запада стали оказывать давление на эти режимы, что способствовало в конечном счете их падению.
Роль Запада в событиях «арабской весны» выглядит неоднозначно. Судя по первоначальной реакции, эти события стали неожиданностью для политических лидеров и элит Запада. С одной стороны, на официальном уровне они оказывали поддержку существовавшим в Северной Африке авторитарным режимам. С другой стороны, на протяжении длительного предшествующего периода США, в рамках политики «демократизации Большого Ближнего Востока», и государства ЕС, в рамках своей стратегии развития отношений со странами региона, оказывали поддержку различным общественным организациям, движениям и средствам массовой информации, выступавшим за демократические реформы.
Вероятно, опираясь на известный принцип «не складывать все яйца в одну корзину», руководство ведущих западных стран допускало возможность и готовилось к смене власти в ближневосточных государствах. И как только подобная перспектива стала реальной, оно быстро переключилось на поддержку оппозиционных сил, чтобы обеспечить сохранение своего влияния в регионе в будущем.
В отличие от Египта и Туниса, в Ливии революционный процесс прошел через большее количество стадий, соответствующих концепции Ч. Тилли. Роль внешнего фактора здесь была иной, чем в соседних государствах. В Ливии попытка силового подавления массовых выступлений вылилась в открытый внутренний вооруженный конфликт. Под контроль противников режима довольно быстро перешла часть территории страны. И, как и предусматривал в своей теоретической модели развития революционного процесса Ч. Тилли, восставшие против режима М. Каддафи силы стремились расширить зону своего контроля. То, что эти силы практически сразу же получили поддержку из-за рубежа, объясняется рядом причин. События в Ливии последовали за похожими событиями в Тунисе и Египте. Опыт уже победивших тунисской и египетской революций подсказывал, что аналогичные события возможны в Ливии и дни режима М. Каддафи сочтены. Сам же М. Каддафи не был «своим» ни для стран Запада, ни для арабских нефтяных монархий. К тому же Ливия, обладающая
большими нефтяными запасами, является куда более значимым государством для Запада, чем ее соседи. Поэтому, не дожидаясь завершения внутриливийского противостояния, некоторые страны Запада, и прежде всего Франция, поспешили установить прямые контакты с повстанцами. Оказалось, что выводы о близком конце режима М. Каддафи были сделаны преждевременно. Однако лидерам западных и арабских стран отступать было уже поздно и не оставалось ничего иного, как и далее оказывать поддержку переходному национальному совету в его борьбе против верных М. Каддафи вооруженных сил.
Легальной основой такой поддержки стала принятая по предложению Лиги арабских государств резолюция № 1973 Совета Безопасности ООН, установившая запрет на использование М. Каддафи авиации для ударов по противникам. На практике эта резолюция, принятая благодаря тому, что Россия и Китай при голосовании в Совете Безопасности ООН воздержались, стала легальной основой для вмешательства стран Запада во внутренний ливийский вооруженный конфликт. Известный российский политолог-арабист Г.И. Мирский справедливо заметил по поводу истинного смысла и содержания резолюции № 1973: «Строго говоря, введение режима запрета на полеты на территории какого-либо государства основывается на презумпции опасности, которую представляет это государство для своего народа. Эта презумпция не может относиться только к авиации, являющейся лишь частью военной машины той власти, от которой данная опасность исходит, но по логике вещей распространяется и на всю военную машину: ведь человеку, в которого летит снаряд из танка, не легче, чем тому, на которого с неба падает бомба. Если Каддафи использовал свою превосходящую военную мощь для истребления не только повстанцев, но и гражданского населения (а именно из этого предположения исходили авторы резолюции № 1973), то одно лишь очищение ливийского неба от его самолетов не решало проблемы. Требовалось бить с воздуха и по его наземным войскам, двигавшимся к Бенгази. Все это легко можно было просчитать заранее, и лукавством, если не лицемерием, выглядели последующие разговоры о том, что мы, мол, намеревались лишь изгнать с неба авиацию диктатора» (Мирский, 2011, с. 103).
Действия авиации стран НАТО спасли повстанцев от разгрома, но вовсе не обеспечили их победы. Силы сторон в какой-то мере оказались уравновешены. Ни М. Каддафи не мог восстановить контроль над Бенгази и другими территориями, захваченными
повстанцами, ни повстанцы не могли овладеть столицей страны Триполи и другими опорными пунктами прежнего режима. Таким образом, конфликт приобретал затяжной характер. Поскольку такой сценарий не устраивал внешние силы ни на Западе, ни на Арабском Востоке, они решились на вмешательство уже без всякой реальной с точки зрения международного права основы. Иностранные спецназовцы помогли повстанцам овладеть Триполи, а затем установить контроль над всей территорией страны. Таким образом, ливийская революция достигла, в соответствии с концепцией Ч. Тилли, шестой и седьмой, заключительной, стадий. При помощи извне Переходному национальному совету удалось установить контроль над территорией всей Ливии, хотя эффективность этого контроля изначально вызывала определенные сомнения.
Усиление роли внешнего фактора на заключительном этапе развития ливийской революции вовсе не означает, что эта роль была определяющей на ранних этапах не только в революционном процессе в самой Ливии, но и в других арабских странах. Говоря о соотношении внутренних и внешних факторов развития революционных процессов, российский исследователь Л. Фитуни отмечает: «Конечно, в каждой стране особенности вызревания социального взрыва уникальны. Происходящее всегда определяется комплексом обстоятельств, причин и факторов, их конкретными взаимовлияниями и взаимодействием. При полном отсутствии внутренних предпосылок социального взрыва никакой внешний импульс не мог бы вызвать революционный подъем и массовые демонстрации. С другой стороны, без соответствующего внешнего фона, моральной, политической и, что не менее важно, материальной поддержки извне ни тунисская, ни египетская, ни тем более ливийская революции не имели бы реальной перспективы. Власти этих стран с большими или меньшими затратами могли бы, как это уже не раз имело место в арабской истории, подавить недовольство (в том числе и при помощи вооружений и финансовых средств дружественных им западных держав)» (Фитуни, 2012, с. 11-12). Однако, продолжает Л. Фитуни, «на этот раз выступления оппозиционных сил с требованиями демократизации получили внешнюю поддержку. Западные демократии предоставили протестующим необходимые технические возможности для организации и консолидации сил, а в Ливии просто воевали на стороне оппозиции. При этом на арабские правительства постоянно оказывалось давление с целью не допустить принятия решительных мер, которые привели
бы к свертыванию протестов и пресечению беспорядков» (Фитуни, 2012, с. 32).
Правда, следует заметить, что иностранное вмешательство в события «арабской весны» было не только на стороне протестующих. В Бахрейне действия спецназа, направленного властями Саудовской Аравии, привели к подавлению массовых протестов шиитского большинства населения этой страны против суннитского меньшинства. Действия спецназа опирались на одобрение консервативных арабских монархий и молчаливое сочувствие ведущих стран Запада. Таким образом, отношение к политическим потрясениям в разных странах Большого Ближнего Востока было различным и зависело от внешнеполитических интересов тех или иных государств. Для монархических режимов Персидского залива устранение М. Каддафи представлялось выгодным, а свержение монархии в Бахрейне недопустимым по многим причинам, и прежде всего из-за опасения, что это приведет к усилению позиций Ирана в регионе. Видимо, по этой же причине на Западе предпочли забыть о проблеме защиты прав человека в Бахрейне.
Стремясь воспользоваться результатами событий «арабской весны» в собственных интересах, лидеры западных государств готовы были забыть и о других публично провозглашенных ими принципах. Так, они постарались закрыть глаза на то, что среди вооруженных противников режима М. Каддафи было немало боевиков, напрямую связанных с «Аль-Каидой». Когда обнаружилось, что на выборах в Тунисе, а затем и в Египте верх одерживают не приверженцы либерально-демократических взглядов, а исламисты, в США и других странах Запада стали делать ставку на последних. Правда, в их рядах видели прежде всего умеренных исламистов, к которым сегодня причисляются даже «Братья-мусульмане», традиционно считавшиеся фундаменталистской и экстремистской организацией.
Появившиеся после событий «арабской весны» в государствах Северной Африки новые политические режимы неизбежно столкнулись и будут сталкиваться со многими серьезными проблемами. Наиболее фундаментальная из них - проблема легитимации новых политических систем и составляющих их политических институтов.
В Египте и Тунисе были задействованы классические демократические процедуры легитимации власти в виде принятия новых конституций и проведения выборов. Однако результаты выборов разочаровали сторонников западных либерально-демо-
кратических ценностей. Большинство египетских и тунисских избирателей отдали свои голоса представителям исламских политических партий и движений. Это неудивительно, поскольку итоги выборов отражают реальные настроения основных слоев населения этих стран. Можно предположить, что религиозный, исламский фактор будет оказывать сильное влияние на формирование новых политических институтов в постреволюционных Египте и Тунисе, а также на процесс легитимации власти в целом.
Новым властям придется в ближайшем будущем столкнуться со сложными социально-экономическими проблемами. От степени эффективности решения этих проблем будет зависеть процесс легитимации новых политических режимов. Политические потрясения не устранили накопившиеся проблемы, а скорее, обострили их, особенно в Египте. Легких и быстрых путей решения этих проблем не существует, следовательно, легитимность новой постреволюционной власти будет ставиться под сомнение, а политическая нестабильность будет сохраняться. Еще в большей степени это относится к Ливии. Хотя эта страна обладает большими запасами нефти, ее экономика и инфраструктура разрушены гражданской войной и их восстановление потребует значительных средств и времени. Многолетний эксперимент по строительству Джамахирии разрушил многие государственные и общественные структуры, что является дополнительным препятствием на пути формирования новой политической системы и ее легитимации.
Геополитические изменения, происшедшие в результате «арабской весны», пока еще сложно оценить в полном масштабе. Во всяком случае, вряд ли можно утверждать, что «демократизация Большого Ближнего Востока» существенно продвинулась. Пали авторитарные режимы, практика которых мало соответствовала западным стандартам демократии. Но им на смену пришли режимы, которые, возможно, будут соответствовать этим стандартам еще меньше. В прошлом страны Запада, и прежде всего США, умели находить общий язык с радикальными исламистами (Политическое.., 2011, с. 96-105). Сегодня, после усиления, с одной стороны, позиций исламистов в странах Северной Африки, с другой стороны, в результате физического уничтожения «врага № 1» -Усамы бен Ладена, наметилось новое сближение западных лидеров и элит со сторонниками радикального ислама на Ближнем Востоке.
Поскольку страны Запада напрямую поддержали противников режима М. Каддафи, новые ливийские власти заявили, что
приоритеты в реализации выгодных контрактов будут предоставлены нефтяным компаниям этих стран.
После свержения М. Каддафи интересы стран Запада, консервативных арабских режимов и радикальных исламистов вновь совпали в расшатывании ситуации в Сирии. «Арабская весна» коснулась и этого государства. В Сирии уже давно тлел внутренний конфликт между правящим режимом партии БААС и разномастной оппозицией, среди которой особой активностью отличались исламисты, близкие к организации «Братья-мусульмане». В предшествующий период на протяжении довольно длительного времени сирийские власти использовали силовые методы подавления оппозиционных настроений. Такая практика была продолжена и после того, как события в других арабских странах спровоцировали осложнение обстановки в Сирии.
Изначально ведущие страны Запада вели курс на свержение режима Б. Асада. Причина, конечно, заключалась не в репрессивной практике сирийских властей, а в том, что Сирия являлась в последние годы союзником Ирана в регионе. А Иран рассматривался как геополитический противник не только Соединенными Штатами и их западными союзниками, но и властями Саудовской Аравии и другими монархиями Персидского залива. Не питают к шиитскому Ирану симпатий и «Аль-Каида», «Братья-мусульмане» и другие исламистские организации суннитского толка.
Мотивы, по которым Турция склонилась к поддержке сирийской оппозиции, несколько иные. В последние годы Турция радикально перестраивала свою внешнюю политику. Эта перестройка имела множество векторов, и один из них - усиление турецкого влияния на территориях, входивших когда-то в состав Османской империи, т.е. почти по всему арабскому миру. Нынешняя правящая элита Турции, позиционируя себя как сторонницу модели «умеренного ислама», рассчитывала поднять роль своей страны в регионе Большого Ближнего Востока. Сирия - соседка Турции, и эта страна когда-то была одной из ее провинций. Поэтому включение Сирии в орбиту турецкого влияния вполне соответствует концепции неоосманизма.
Одновременно с улучшением отношений между Турцией и арабскими и исламскими государствами происходило ухудшение турецко-израильских отношений. Следовательно, происходящие на Ближнем Востоке события еще более усложняют и запутывают ситуацию вокруг урегулирования палестино-израильского конфликта. Таким образом, если в краткосрочной перспективе
странам Запада удалось извлечь из изменений на Ближнем Востоке определенные выгоды, то в среднесрочной и длительной перспективе об этом говорить пока не приходится. Геополитическая ситуация на Ближнем Востоке в дальнейшем будет становиться все более сложной и запутанной.
Безусловно, необходимо представлять геополитические последствия событий на Большом Ближнем Востоке и для Российской Федерации. На наш взгляд, можно говорить о завершении целого периода развития отношений России со странами Ближневосточного региона и о начале нового периода. Последние 20 лет Российская Федерация искала для себя новое место в региональной подсистеме международных отношений на Ближнем Востоке, отличное от того места, которое принадлежало Советскому Союзу. С этой целью развивались двухсторонние отношения с Израилем, предпринимались усилия по выстраиванию диалога с теми арабскими государствами, которые находились вне круга близких партнеров СССР. При этом в начале 1990-х годов ослабли отношения с прежними союзниками Советского Союза в регионе. Во многом это произошло по не зависящим от России причинам. Например, Ливия и Ирак подвергались международным санкциям, что отражалось на характере их международных связей.
Поскольку особых успехов в деле расширения круга ближневосточных партнеров российская дипломатия не добилась, то с начала XXI в. ее усилия были направлены на реанимацию связей, оставшихся с советских времен. К концу десятилетия старые связи, прежде всего в сферах военно-технического и энергетического сотрудничества, были восстановлены. Основными партнерами России на Ближнем Востоке, как и в советские времена, стали Алжир, Ливия, Сирия. Правда, из этого списка выпал Ирак, где после свержения в результате внешнего вмешательства режима С. Хусейна многие совместные российско-иракские проекты были либо заморожены, либо отменены.
События «арабской весны» первоначально не затрагивали напрямую интересов России в регионе. С Тунисом тесных отношений никогда не было, а в Египте еще со времен Советского Союза позиции отечественной внешней политики были сильно ослаблены. Наличие же серьезных геополитических и геоэкономических интересов в Ливии обусловило противоречивое отношение российского руководства к политическим потрясениям в этой североафриканской стране. Одна сторона политических событий -официальная на тот момент ливийская власть, другая сторона -
оппозиция, с которой, возможно, придется устанавливать контакты в будущем. Россия, в отличие от западных стран, не оказывала прямой помощи противникам режима М. Каддафи, поэтому после победы оппозиции большинство российских проектов в Ливии оказалось под вопросом.
Пример Ирака, а затем и Ливии, несомненно, оказал влияние на отношение руководства России к событиям в Сирии. В этой стране, бывшей долгие годы партнером СССР, а затем и РФ на Ближнем Востоке, российская дипломатия однозначно поддержала существующую власть, одновременно предпринимая попытки стать посредником в урегулировании внутриполитического конфликта. Однако независимо от того, как завершится внутриполитическое противостояние в Сирии, трансформация существующего там режима неизбежна.
Политический ландшафт Ближнего Востока за один год радикально изменился. Когда-то Советский Союз сумел закрепиться в Ближневосточном регионе благодаря появлению там радикальных антизападных режимов «социалистической ориентации». Сегодня последние из этих режимов сходят с политической сцены. Независимо от того, как будут развиваться внутриполитические процессы в арабских странах, международная ситуация на Ближнем Востоке будет иной, чем в недавнем прошлом. Следовательно, внешняя политика России в данном регионе будет формироваться в качественно иных условиях.
Литература
1. Гарр Т.Р. Почему люди бунтуют. - СПб.: Изд-во «Питер», 2005. (Gurr T.R. Why Men Rebel. SPb., 2005.)
2. Доган М. Легитимность режимов и кризис доверия // Социологические исследования. - 1994. - № 6. (Dogan M. Legitimacy of Regimes and Crisis of Trust // Sociological Studies. 1994. N 6.)
3. Мирский Г. Арабский мир: Надоело, не верим, не боимся // Международные процессы. - 2011. - Январь-апрель. - Т. 9. - № 1 (25). (Mirskiy G. The Arab World: No More Fear, No More Lies // International Trends. Vol. 9. N 1 (25). January-April 2011.)
4. Подцероб А. Восстания арабов в XXI веке: Что дальше? // Международная жизнь. - 2011. - № 10. (Podtserob A. The XXI Century Arab Uprisings: What Comes Next? // International Affairs. 2011. N 10.)
5. Политическое цунами. Анализ событий в Северной Африке и на Ближнем Востоке. - M., 2011. (Political Tsunami. Analysis of Events in the Northern Africa and the Middle East. - M., 2011.)
6. Системный мониторинг глобальных и региональных рисков. «Арабская весна» 2011 года / Отв. ред. А.В. Коротаев, Ю.В. Зенькова, А.С. Холунов. - М., Изд-во ЛКИ, 2012. (Systemic Monitoring of Global and Regional Risks. «Arab Spring» of 2011 / Ed. by A.V. Korotaev, Y.V. Zenkova, A.S. Kholunov. - M., LKI, 2012.)
7. События в Северной Африке и на Ближнем Востоке: Причины и следствия // «Мировая экономика и международные отношения». - 2011. - № 7. (Events in Northern Africa and Middle East: Causes and Consequences // World Economics and International Relations. 2011. N 7.)
8. Сорокин П.А. Социология революции. - М., 2005. (Sorokin P. The Sociology of Revolution. - M., 2005.)
9. Фитуни Л. «Арабская весна»: Трансформация политических парадигм в контексте международных отношений // «Мировая экономика и международные отношения». - 2012. - № 1. (Fituni L. «Arab Spring»: Transformation of Political Paradigm in Context of International Relations // World Economics and International Relations. - 2012. N 1.)
10. Davies J.C. Toward a theory of revolution // American Sociological Review. -1962. - Vol. 10.
11. Tilly Ch. From Mobilization to Revolution. Reading. MA Addison-Wesley, 1998.
«Политэкс», СПб., 2013 г., т. 9, № 1, с. 144-159.
