Рецепция образа К. Н. Батюшкова в лирике XX века Текст научной статьи по специальности «Языкознание и литературоведение»

Филология

Вестник Нижегородского университета им. Н.И. Лобачевского, 2014, № 2 (2), с. 268-271

УДК 82.091:821.161.1.06

РЕЦЕПЦИЯ ОБРАЗА К. Н. БАТЮШКОВА В ЛИРИКЕ XX ВЕКА © 2014 г. М.Г. Пономарева

Ярославский государственный педагогический университет им. К. Д. Ушинского

mgstepanova@mail. т

Поступила в редакцию 14.05.2014

Рассматривается рецепция образа К.Н. Батюшкова в поэзии XX века. Материалом исследования стали те произведения, в которых предметом рефлексии стали прежде всего имя поэта и биографические реалии. Показано, что центральным в осмыслении личности и творчества К. Н. Батюшкова поэтами XX века становится мотив безумия.

Ключевые слова: К.Н. Батюшков, рецепция, лирика XX века, мотив безумия, биографические мотивы.

За К. Н. Батюшковым закрепилась слава по-эта-элегика, создающего в своих произведениях на удивление пластичный образ условного, воображаемого мира, в котором эклектично соединены реалии русской действительности, образы оссианической и античной поэзии. С лёгкой руки А. С. Пушкина, неоднократно обращавшегося к Батюшкову в дружеских посланиях, в восприятии многих современников и поэтов последующих эпох он является баловнем судьбы, «парнасским счастливым ленивцем» [1, с. 54] и наставником великого русского поэта. Для многих поэтов XIX века поэзия Батюшкова - образец вкуса. Поэты XX в. в большей степени актуализируют эклектичность образов своего предшественника, для этого порой разрушая единство элегической интонации.

Всего в XIX-XX вв., по данным Н.Н. Фару-тиной, было создано 57 стихотворений об этом поэте (из них только 20 - в XIX в.) [2, с. 271-277]. Подбор текстов осуществлялся по наличию именного или биографического рефлексива. Вполне естественно, что в этот перечень не попали стихотворения, содержащие реминисценции, пусть даже очень явные, на творчество Батюшкова. Среди выделенных исследовательницей можно указать имена О. Мандельштама, Б. Ахмадулиной, Д. Самойлова, С. Маркова, В. Шагинова, Г. Ай-ги, Ю. Кублановского, А. Кушнера, А. Город-ницкого. А. Ткачева и др. Стоит добавить к этому списку имена Л. Лосева, О. Чухонцева, Б. Рыжего и К. Васильева. Для анализа нами было отобрано 16 произведений, в состав которых вошли все выявленные тексты поэтов общероссийского масштаба и избранные вологодских авторов, которые суммируют комплекс идей и образов в других стихотворениях их земляков.

Собранные вместе, эти тексты не дают полного представления о характере влияния лирики Батюшкова на поэтов XX в., так как не учитывается полностью цитатный пласт. Но тем не менее они образуют некую целостность, что позволяет поставить вопрос о существовании прежде всего биографического «батюшковского текста» в поэзии XX века, ядром этого культурного мифа о поэте становится факт его безумия. Образы Вологды, Прилук, Хантоново возникают практически во всех отобранных текстах поэтов XX в. В целом, батюшковский текст в поэзии XX в. можно определить словами Ю. Кублановского: «Гейлесбергский герой, италийский младенец под прилуцким снежком» [3, с. 251].

В анализируемых нами текстах можно выделить 3 комплекса мотивов: мотивы, отсылающие к творчеству Батюшкова, - 9 раз (в том числе упоминания о том, что Батюшков был учителем Пушкина - 3 раза); биографические мотивы, отсылающие к факту участия поэта в войне - 5 раз; мотив безумия - 23 раза (16+7). К третьей группе нами отнесены и все мотивы, связанные с образом Вологды и ее окрестностей, на том основании, что в 7 текстах, в которых они присутствуют, обязательно звучит и мотив безумия.

Знакомый образ «любимца муз» появляется и в стихотворении Сергея Маркова: «Печальный Батюшков — во мгле / В земле своих Прилук... / О, сколько было на земле / Свиданий и разлук»! [4, с. 155] Однако даже органичный для поэзии элегика XIX века образ виноградной лозы переосмысляется: «Вся жизнь - как чёрный виноград / На сломанной лозе!» [4, с. 155]. Возникает сложный, отсылающий к самым разным контекстам образ: например, в фольклоре

чёрный цвет - признак интенсивности пережитого чувства, которое влечёт за собой страдание. «Сломанная» «чёрная лоза» - образ, не поддающийся однозначной интерпретации, но таящий в себе трагический потенциал. Близкий по смыслу к традиции XIX в. комплекс мотивов есть и в стихотворении А. Кушнера, где произведения поэта «внимательно прочёл курчавый ученик с блестящими глазами» [5, с. 297].

Однако наряду с уже привычным для нас по отношению к Батюшкову перифразом «гуляка с волшебной тростью» (О. Мандельштам), который привнёс в поэзию «шум стихотворства и колокол братства и гармонический проливень слёз» [6, с. 110], в одном из стихотворений А. Ткачева он назван «российским отчаянным воином» [7].

Намного чаще - практически в каждом тексте о поэте XIX века - неожиданно начинают звучать нотки «провинциального текста». Лирический герой В.А. Шагинова в стихотворении «Батюшков у окна» задаётся вопросом: «При чем здесь Батюшков / И северная глушь?» [8, с. 75] В Вологду поэт был перевезён ещё в 1833 г., где и оставался до самой смерти. До этого его безрезультатно пытались лечить в психиатрической лечебнице, расположенной в средневековом замке Зонненштейн в Саксонии. К этому факту отсылает эпиграф к стихотворению известного чувашского поэта Г. Айги «Дом поэта в Вологде», взятый из П. Вяземского [9, с. 103].

Образ Вологды неизменно вызывает в поэтической памяти лириков XX века образы зимней глуши, правда, весьма неоднородный. В стихотворении Льва Лосева зимние реалии включены в один контекст с античными героями [10]. Зима воспринимается поэтом скорее всего как элемент национального колорита, в результате чего и возникает сложный образ, в котором воедино слились члены оппозиции «русский» (родной) -«итальянский» (античный) («в русских хлопьях Психеи и Хлои» [10]).

Совсем по-иному звучит монолог лирического героя, произнесённый от имени Батюшкова, в стихотворении Шагинова: «В заснеженной глуши? / Что сделал я, / Потворствуя гордыне? / Зачем себя в глуши похоронил / И сжёг мосты?» [8, с. 76]. Перед нами как будто монолог мятущегося, гордого байронического героя, для которого «заснеженная глушь» - образ, синонимичный низменному, отвергающему поэта миру (определение «заснеженный» лишь усиливает семантику слова «глушь»).

Образ Вологодской земли связан с мотивом безумия. «И обернулся скит домом умалишённых» [3, с. 250], - пишет Ю. Кублановский. Но

в дальнем контексте у него же возникает образ «пятящейся души» - возвращающейся к истокам, идущей спиной вперёд (спиной к миру) и не могущей отказаться от творческой активности: «Ибо у русских одна дорога: / к дому - что курицам на насест... / Неотменяемо крепостное право / слова над пятящейся душой» [3, с. 251]. Пребывание душевнобольного поэта в Вологде оборачивается необратимым возвращением человека (русского человека) на родину (безвозвратно утраченную, как Молога или Шексна - реки, утраченные при создании водохранилищ) - мысль, значимая для поэта, вынужденного долгое время жить на «чужбине», -и объясняется оно не безумием, а внутренней глубоко осознанной потребностью. Зову родины - «словно земля зазывает снова Батюшкова: Константин! Константин!» [3, с. 251] - нельзя противостоять, даже если ты поэт - «ибо наша словесная вязь неотмирна и сама по себе» [3, с. 249]. Трагедия поэта - это трагедия человека, вынужденного выбирать между надмирным творческим даром и родиной - выбор невозможный и оборачивающийся безумием.

В стихотворении же К. Васильева лейтмо-тивным, поддержанным анафорой, становится образ «холодной Вологды» [11, с. 25-26]. «В холодной Вологде» поэт ощущает себя стеснённо, так как, с одной стороны, он чувствует «шептанье» «адриатическо-балтийского ветерка», а с другой - «Италия во мгле», «мёртвые снега», здесь не греет даже огонь. Только поэтический дар, атрибутом которого становится и безумие, может быть спасительным: «... и горе от ума совсем-совсем не горе, / когда ты, человек, не вовсе без ума» [11, с. 26]. Так появляется отсылка к знаменитой комедии Грибоедова и возникает сначала одна ассоциативная пара: пара «безумцев» - Батюшков и Чацкий, а потом вторая: фамусовская Москва и «холодная Вологда» (не случайно в финале она названа «тюрьмой»). Не согласен с таким пониманием жизни Батюшкова его земляк Алексей Ткачев, считающий, что «здесь был он свободен душой...», «мир тесен на просторе» [7].

В диссертации М. А. Зиминой выделены три типа сюжетов с безумцами: «безумие по общественному мнению; безумие по медицинскому заключению, внутри которого дифференцируются подтипы безумия страсти и безумия гения; тип иронии безумия, в котором различаются подтипы пародии и страшных рассказов» [12]. Безумие Батюшкова осмысляется поэтами во всех предложенных направлениях, но дополняется и ещё одним важным акцентом - творческий дар торжествует в их произведениях над безумием.

270

М.Г. Пономарева

Самым необычным по комплексу мотивов стало стихотворение А. Городницкого, в котором появляется почти пародийный образ просто сумасшедшего поэта. Оно завершается неожиданным сближением двух эпох: «И сидеть часами тихо. / Подойти боясь к окну. / И скончаться вдруг от тифа, / Как в Гражданскую войну» [13].

Безумие поэта показывается Марковым на фоне балладных образов, воздействие которых лишь усиливается «протяжным, постоянным звоном колоколов Прилук» [4, с. 156]. Герой, как будто находясь на границе двух миров, вслушивается в явные лишь ему образы иного мира (отсюда и «чудится»). Заявленная цепочка балладных образов (луна - могила - крест -конь) не встречается ни в одном из произведений самого Батюшкова. Находясь «на дне безумья», когда «разум скрыт», поэт как будто продолжает развиваться как творец. Однако этот «пророческий голос» непонятен даже самому поэту.

В стихотворении Б. Ахмадулиной мотив «игры с зарёй», «овражного постоя», поэтической тоски связывает воедино образы поэзии Батюшкова и Пушкина: «Белей своих одежд вы стали, донна Анна. / И Батюшков один не знает, кто вошёл» [14, с. 344-345]. «Тень Батюшкова» - своеобразный эталон чистоты и возвышенности поэтического дара: «Сословье пошляков, для суесловья трапез / содвинувшее лбы, как Батюшков бы снёс?» [14, с. 344]. Эта тень является и Пушкину, и самой поэтессе. И если Городницкий однозначно называет поэта безумным («словно Батюшков безумный, появившийся в Москве» [13, с. 8]), при этом уподобляет его юродивому: «Объявлять при всем народе. / Не страшась уже, как встарь, / Что убийца Нессельроде, / Что преступник - государь» [13, с. 8], - то у Маркова безумие подобно сну, тайным думам и мучениям, но тоже сродни пророческому дару: «Он знал давно: Торквато Тасс / Был с ним судьбою схож!» [4, с. 155].

Таким образом, поэтов XX века интересует последний этап жизни поэта. Безумный лирик, доживающий свои дни вдали от друзей, от столиц, от суеты литературной жизни, -всего, чем он когда-то дорожил, т. е. существенно изменяется код культурной коммуникации «батюшковского текста». Поэт, отказывающийся от творчества, всё равно воспринимается ими как потенциальный, но молчащий носитель божественного дара, что позволяет чётко противопоставить два этапа его

жизни: в прошлом - «Опыты в Стихах и Прозе, оба тома» [10], в настоящем - «безумие спячки» [10] (Л. Лосев). Образ «безумного», тоскующего в провинции поэта встраивается поэтами XX века в контекст своего творчества, своего мировосприятия, чем и можно объяснить множество приводимых им ассоциаций, которые образуют сложный калейдоскопический образ, вбирающий в себя, как в призму, целые пучки смыслов.

Список литературы

1. Пушкин А. С. К Б<атюшк>ову («Философ резвый и пиит...») // Пушкин А. С. Полное собрание сочинений: В 20 т. Т. 1. Лицейские стихотворения 1813-1817. СПб.: Наука, 1999. С. 54-55.

2. Фарутина Н. Н. Константин Николаевич Батюшков (1787-1855): Библиографический указатель произведений поэта и литературы о его жизни и творчестве // Константин Батюшков: Эпоха. Поэзия. Судьба: в 2 кн. Кн. 1. Исследования и материалы. Вологда: Кн. наследие, 2008. С. 163-280.

3. Кублановский Ю.М. Чужбинное: книга стихотворений. М.: Моск. рабочий, 1993. 287 с.

4. Марков С. Н. Горячий ветер: стихотворения. Алма-Ата: Жазушы, 1987. 256 с.

5. Кушнер А.С. Избранное. М.: Время, 2005. 720 с.

6. Мандельштам О.Э. Собр. соч.: Стихотворения. М.: Республика, 1992. 576 с.

7. Ткачев А. Батюшков в Хантоново [Электронный ресурс] Режим доступа: ЬИр://^^^. stihi.ru/2012/04/27/4106 (дата обращения 20.04.2014).

8. Посвящение Батюшкову: сб. стихов. Череповец: Порт-Апрель, 2005. 95 с.

9. Айги Г. Стихотворения. Комментированное издание. М.: ОАО Изд-во «Радуга», 2008. 424 с.

10. Лосев Л. Батюшков [Электронный ресурс] Режим доступа: http://www.booksite.ru/batyushkov/ verse8.htm (дата обращения 20.04.2014).

11. Васильев К. Из рабочих тетрадей // Голоса русской провинции. Вып. 6. Ярославль: Изд-во ЯГПУ, 2012. С. 25-36.

12. Зимина М. А. Дискурс безумия в исторической динамике русской литературы от романтизма к реализму [Электронный ресурс]: Автореф. дис. ... канд. филол. наук. Барнаул, 2007. Режим доступа: http://www.dissercat.com/content/diskurs-bezumiya-v-istoricheskoi-dinamike-russkoi-literatшy-ot-romantizma-k-realizmu (дата обращения 20.04.2014).

13. Городницкий А. М. Полночное солнце. М.: Сов. писатель, 1990. 112 с.

14. Ахмадулина Б.А. Полн. собр. соч. в одном томе. М.: Изд-во АЛЬФА-КНИГА, 2012. 1214 с.

RECEPTION OF THE IMAGE OF K. N. BATYUSHKOV IN LYRICS OF THE XXth CENTURY

М. G. Ponomareva

In the article reception of an image of K. N. Batyushkov in XXth century poetry is considered. Material of research were those works in which avtorefleksiv there were first of all a name of the poet and biographical realities. In this article is shown that central motif of reception K. N. Batyushkov's identity and creativity by poets of the XXth century there is the motif of madness.

Keywords: K.N. Batyushkov, reception, лирика ХХ века, motif of madness, biographical motifs.

References

1. Pushkin A. S. K B<atyushk>ovu («Filosof rezvyj i piit...») // Pushkin A. S. Polnoe sobranie sochinenij: V 20 t. T. 1. Licejskie stixotvorernya 1813-1817. SPb.: Nauka, 1999. S. 54-55.

2. Farutina N. N. Konstantin Nikolaevich Ba-tyushkov (1787-1855): Bibliograficheskij ukazatel' pro-izvedenij poe'ta i literatury o ego zhizni i tvorchestve // Konstantin Batyushkov: E'poxa. Poe'ziya. Sud'ba: v 2 kn. Kn. 1. Issledovaniya i materialy. Vologda: Kn. nasledie, 2008. S. 163-280.

3. Kublanovskij Yu.M. Chuzhbinnoe: kniga stixot-vorenij. M.: Mosk. rabochij, 1993. 287 s.

4. Markov S. N. Goryachij veter: stixotvoreniya. Alma-Ata: Zhazushy, 1987. 256 s.

5. Kushner A.S. Izbrannoe. M.: Vremya, 2005. 720 s.

6. Mandel'shtam O.E'. Sobr. soch.: Stixotvoreniya. M.: Respublika, 1992. 576 s.

7. Tkachev A. Batyushkov v Xantonovo [E'lektron-nyj resurs] Rezhim dostupa: http://www.stihi.ru/ 2012/04/27/4106 (data obrashheniya 20.04.2014).

8. Posvyashhenie Batyushkovu: sb. stixov. Cherepo-vec: Port-Aprel', 2005. 95 s.

9. Ajgi G. Stixotvoreniya. Kommentirovannoe iz-danie. M.: OAO Izd-vo «Raduga», 2008. 424 s.

10. Losev L. Batyushkov [E'lektronnyj resurs] Rezhim dostupa: http://www.booksite.ru/batyushkov/ verse8.htm (data obrashheniya 20.04.2014).

11. Vasil'ev K. Iz rabochix tetradej // Golosa russkoj provincii. Vyp. 6. Yaroslavl': Izd-vo YaGPU, 2012. S. 25-36.

12. Zimina M. A. Diskurs bezumiya v istoricheskoj dinamike russkoj literatury ot romantizma k realizmu [E'lektronnyj resurs]: Avtoref. dis. ... kand. filol. nauk. Barnaul, 2007. Rezhim dostupa: http://www. dissercat.com/content/diskurs-bezumiya-v-istoricheskoi-dinamike-russkoi-literatury-ot-romantizma-k-realizmu (data obrashheniya 20.04.2014).

13. Gorodnickij A. M. Polnochnoe solnce. M.: Sov. pisatel', 1990. 112 s.

14. Axmadulina B.A. Poln. sobr. soch. v odnom tome. M.: Izd-vo AL"FA-KNIGA, 2012. 1214 s.