CC BY
48
ISSN 0869-4362
Русский орнитологический журнал 2017, Том 26, Экспресс-выпуск 1451: 2177-2201
Рецензия на книгу Ю.Н.Глущенко, В.А.Нечаева и Я.А.Редькина «Птицы Приморского края: краткий фаунистический обзор» (2016)
А.А.Назаренко
Александр Александрович Назаренко. ФНЦ Биоразнообразия ДВО РАН,
Проспект 100 лет Владивостоку, 159, Владивосток, 690022, Россия. E-mail: [email protected]
Поступила в редакцию 12 мая 2017
Начну с того, что в своё время мне было предложено принять участие в написании этой книги*. К сожалению, по ряду причин я не смог принять это предложение. Очевидно, по этой причине, и по моей вине, в книге ощущается некое «белое пятно» почти в самом центре Приморского края. Это район города Арсеньева и обширное межгорное понижение с прежним названием «Среднедаубихинская межгорная депрессия». Первоначально на её месте существовали бескрайние пастбища и сенокосные луга многочисленных селений, разбросанных по её периферии. А позже, в послевоенные годы, здесь постепенно образовался уникальный аграрный ландшафт (и новая экологическая реальность!) с рисовыми полями, занявшими к середине 1980-х годов почти всю площадь депрессии, и с многочисленными разбросанными среди полей озёрами с зарослями тростника и камыша по берегам. И всё это находилось под охраной природного заказника «Тихий». Кроме того, здесь повсеместно существовали животноводческие фермы, особенно большая — у села Пухово, и птичья жизнь в те годы тут просто «била ключом», причём во все сезоны, в том числе и зимой.
Я застал здесь и начало коллапса советского сельского хозяйства (конец 1990-х): с обрезанными проводами на столбах у большого брошенного строительства (вдали от жилья) комплекса по авиаобслуживанию работ на рисовых полях. В современных автодорожных атласах на том месте стоит знак: «разв.» (Атлас... 2008, лист 33). Многие брошенные поля стали зарастать тростником и полынью, а некоторые мосты через магистральные каналы стали непроезжими.
Спустя лет десять, зимой, я посетил село Пухово. На месте огромной коровьей фермы я увидел пустое заснеженное пространство, а от высокой, построенной из кирпича водонапорной башни, которая в бинокль была видна из самых отдалённых участков рисовых полей, не осталось и следа! На прилежащей улице можно было видеть дома, судя по их облику, в прекрасном состоянии, но к ним, от сельской дороги
* Глущенко Ю.Н., Нечаев В.А., Редькин Я.А. 2016. Птицы Приморского края: краткий фаунистический обзор. М.: 1-523.
к воротам и далее к сеням, не вели тропинки, протоптанные по недавно выпавшему снегу... К сожалению, уже более 15 лет я не работаю в тех местах. Это вступление необходимо и потому, что далее мне неоднократно придётся обращаться к птицам этого района в эпоху его расцвета.
* * *
Рассматриваемая книга, по замыслу авторов (Предисловие, с. 6), адресована широкому кругу читателей: профессиональным зоологам, любителям природы, чиновникам от охраны природы и использованию природных ресурсов, учителям биологии и школьникам, преподавателям вузов и, добавим, студентам учебных заведений с биологической направленностью. Из чего должно следовать, что дидактический аспект, да и просто доходчивость, полнота, убедительность и достоверность приводимых данных, а в конечном итоге — чувство ответственности перед читателями должны, мне представляется, быть категорическим императивом для авторов этой книги. Кстати, вклад авторов специально не оговорён, но, судя в целом, по стилю книги, главный вклад принадлежит первому автору. Лишь для третьего автора сделано исключение: сфера его ответственности — вопросы систематики и номенклатуры птиц (с. 24-25).
Знакомство с текстом книги оставляет по крайней мере неоднозначное впечатление. Её «оригинальность» обращает на себя внимание уже с первых страниц. Так, раздел первый «Краткий обзор авифауни-стических исследований» (с.7-25). Большую часть этой главы занимает таблица 1 «Списки птиц Приморского края», составленные разными авторами в период с 1870 по 2010 год (с.8-22). Начинаются они списками Н.М.Пржевальского (1870), К.А.Воробьёва (1954), а завершаются публикациями Ю.Н.Глущенко и В.А.Нечаева (2004, 2010).
Какой смысл в этой громоздкой таблице, не ясно, поскольку в следующем разделе «Видовой обзор» (с. 26-436) в каждом видовом очерке приводятся данные о статусе вида и состоянии его популяции, в том числе и в контексте времени. Помимо этого, книга имеет обширное приложение в формате таблицы (с. 489-508) «Список видов и подвидов птиц Приморского края с указанием статуса их пребывания».
Впрочем, один смысл в этой таблице всё-таки был обнаружен: это таксономический ляпсус, возникший в литературе по вине К.А.Воробьёва (1954, с. 13). Это то место в его книге, где помещён список птиц из книги Н.М.Пржевальского (1870) с оригинальной для того времени номенклатурой и дано её исправление — в соответствии с современной (для середины XX века). Читаем: «124. Muscícapa cinereo-alba Temm. et Schl(e)g.» ... и её номенклатурный аналог, по этому автору: «Cyanoptila cyanomelana Temm.» (!). Но это валидное имя для японской популяции ширококлювой мухоловки, с каким бы видовым и родовым именем оно
ни ассоциировалось. Таким образом, Н.М.Пржевальский нашёл в Уссурийском крае ширококлювую мухоловку (что и не удивительно), а не синюю, и в упомянутую выше таблицу под номерами 389 и 392 в графе 3 должно внести изменения. Но это ещё не всё: на странице 340 обсуждаемой книги под номером 407, Ширококлювая мухоловка, Замечание по систематике, фигурирует и её раса M. d. cinereo-alba Temminck et Schlegel, 1847. Воистину: одна голова не ведает, что творит другая.
Собственно историческая часть этого раздела также вызывает недоумение. В ней почему-то в контексте основополагающей идеи авторов книги (выявление, пополнение и ревизии списка видов птиц, как таковых, данного региона с учётом допущенных ошибок, пропусков, и современных таксономических трактовок — с. 7), рассматриваются вклады Н.М.Пржевальского (1870), но с разбором его ошибочных данных; Л.М.Шульпина — его публикации 1927-1936 годов, хотя составлением фаунистического списка птиц этого района этот орнитолог никогда не занимался; и К.А.Воробьёва (1954), опять-таки с разбором его ошибок и пропусков. Но при этом ни слова (имеется лишь одно формальное упоминание) о действительно первой фундаментальной сводке для востока России: «Орнитологическая фауна Восточной Сибири», изданной на французском языке в трудах Российской Академии наук (Taсzanow-ski 1891-1893). Кстати, этот двухтомник имеется в нашей лаборатории. Туда вошли обширные многолетние сборы бывших польских ссыльных из юго-западной и западной (озеро Ханка) частей современного Приморского края. Наследием того времени является типовая местность многих коллекций и таксонов животных: Sidemi (Сидеми), — имения семьи Янковских, одного из этих ссыльных, оставшегося жить в России и обосновавшегося в устье одноимённой реки на берегу Амурского залива. Ныне это ничем (кроме прошлого) не примечательный посёлок Безверхово (Атлас... 2008, Лист 4).
Современный этап «наиболее активного выявления новых видов птиц» в этой книге почему-то ограничен последними тридцатью годами, а имена наиболее активных «вкладчиков», ранжированных в алфавитном порядке (!), занимают две строки на странице 23. И ничего более! Боюсь, что для современного контингента читателей их имена мало о чём говорят, хотя в прикнижной библиографии их публикации представлены с почти исчерпывающей полнотой.
Например, они не будут знать, что некто М.А.Омелько начал свою профессиональную карьеру ещё будучи препаратором у К.А.Воробьёва (!), а затем, в течении многих десятилетий работая в местном краеведческом музее, посвятил себя изучению преимущественно прибрежно-морских птиц в сезоны их миграций — на так называемых «миграционных остановках» на потрясающих отмелях в устье реки Шмидтовка (это северная часть Амурского залива). Поскольку в те годы ещё не
возникла необходимость в понятии «краснокнижные виды», его данные отражали ещё естественное состояние популяций мигрантов. И он оставил после себя не только свои публикации, но и детей, которые все пошли в науку, и его внук И.М.Тиунов — кандидат наук и перспективный сотрудник нашей лаборатории.
Они также не будут знать, что Н.М.Литвиненко (1935-2001), которая вообще в этом списке не значится, Ю.В.Шибаев и Ю.Н.Назаров (1938-1998) являются пионерами исследований фауны, экологии и динамики популяций морских колониальных птиц на островах в заливе Петра Великого, в том числе на тех из них, что в последующем вошли в состав Дальневосточного биосферного морского заповедника. А Назаров, кроме того, ещё в течение многих лет занимался птицами Владивостока и его обширных окрестностей. Наконец, они не будут знать, что А.А.Назаренко является первооткрывателем (в чисто фаунистиче-ском контексте) птиц природных «экологических островов» Приморского края и более северных районов. Это, прежде всего, авифауны «островных» высокогорий Сихотэ-Алиня — вершин, которые в настоящее время почти недоступны для систематических исследований. Кроме того, это и антропогенно обусловленные «экологические острова» во многих районах, возникновение которых спровоцировало расселительные процессы в популяциях целого ряда видов птиц определённой экологической специфики. И уж точно они не будут знать, что С.В.Елсуков, учёный-подвижник, выпускник Дальневосточного университета, собравший уникальную орнитологическую коллекцию на приморском северо-востоке края (которая, кстати, всегда была открыта для изучения), ныне пенсионер, тяжело болен и нуждается в средствах для лечения, а его уникальная коллекция никому не нужна, и его письмо, адресованное мэру Москвы, не принесло никаких надежд.
Всё это потому, что авторы книги «забыли» упомянуть об одном очень важном событии советского прошлого: экспансии академической науки в восточные районы страны, пришедшей на пятидесятые годы прошлого столетия. Возникали новые институты и рабочие вакансии, Владивостокский пединститут быстро превратился в Дальневосточный университет, а Уссурийский педтехникум — в институт. Так впервые на Дальнем Востоке и Приморском крае сложились местные профессиональные контингенты орнитологов: Лаборатория орнитологии в Биолого-почвенном институте ДВНЦ/ДВО РАН; группа профессора Ю.Н.Назарова в Дальневосточном университете (его бывшие студенты работают во многих местах — у нас в лаборатории, в заповедниках); наконец, группа профессора Ю.Н.Глущенко в Уссурийском педагогическом институте. Орнитологические исследования приобрели систематический характер и чёткую тематическую направленность. Об этом, кстати, неоднократно писалось.
Продолжаются и традиционные «визиты» с запада, и, например, публикации К.Е.Михайлова и его соавторов в книге цитируются не менее, если не более часто, чем работы местных орнитологов.
Основную часть книги (с. 26-436) занимает «Видовой обзор», содержащий информацию разного объёма и тематической направленности о 520 видах птиц, когда-либо обнаруженных или отмеченных на территории Приморского края. Из них примерно для 250 видов установлено гнездование — в настоящее время, либо в прошлом.
Систематика, принятая в книге, содержит в себе элементы и традиционности, и эклектики. Так, в одних таксономических группах, например, у овсянок, принимается узкая трактовка таксономической категории рода, у других — пеночек и синиц — такого нет. В целом сложилось впечатление, что авторы сознательно обошли современные «радикальные» системы класса Aves, такие, например, как в 4-м издании птиц мира «Ховарда и Мура» (Dickinson, Remsen 2013; Dickinson, Christidis 2014). Любопытно, что в прикнижной библиографии эти работы указаны (с. 483). Учитывая достаточно узкий региональный охват (Приморский край), все недавние (есть публикации) либо текущие случаи (обсуждаются впервые в этой книге) ограничены таксономической категорией подвида. К сожалению, в значительном числе случаев третий автор представляет (декларирует) свою позицию, без обсуждения иных точек зрения. И тем самым даёт повод для комментариев.
Что касается содержательной части (и стиля изложения) собственно материала, представленного в данном разделе, то, к сожалению, в немалом числе случаев он даёт повод для критики либо иных комментариев. Для подобных видов указываются страницы, порядковый номер в списке и их русское название.
С. 74; 65. Огарь. Читаем: «В окрестностях г. Арсеньева огаря добывали из группы, включающей 3 особи, в последних числах октября 1951 г. (Назаренко, 1971а)». В моей статье в этом месте (с. 18) нет ни слова о подобном факте, поскольку его просто не было. Зато на следующей, 19-й странице, в очерке о красноголовом нырке Aythya ferina этот факт изложен: «было добыто два экземпляра из группы в три особи». Возвращаясь к первому виду, и смысл следующей фразы тоже искажён: речь в действительности идёт об одной особи, которая наблюдалась на небольшом озерке в устье той речки в указанные сроки. Я её несколько раз навещал.
С. 75-76; 68. Кряква. С. 76-78. 69. Чёрная кряква. Комментарий о состоянии их популяций и их взаимоотношениях в прошлом и в настоящее время в Приморском крае: Наиболее корректная информация об ареалах этих видов на юге Приморья в прошлом имеется у Л.М. Шуль-пина (1936, с. 163-164) и К.А.Воробьёва (1954, с. 48-49). По моим, ещё доуниверситетским наблюдениям, у города Арсеньева кряква летом
стала наблюдаться в черте рисовых полей с конца 1950-х годов (Наза-ренко 1959, с. 77). Южнее, в районе заповедника «Кедровая Падь», ещё в 1960-е годы она значилась только как пролётная (Назаренко 1971а; Панов 1973). Численность местной популяции у города Арсеньева продолжала нарастать, и к середине 1980-х годов оба вида там стали вполне обычными. Поскольку среда обитания у этих видов в том районе была идентичной: это пространство рисовых полей, сенокосных лугов, участков кочкарниковых болот и прочих «неудобий», я попутно наблюдал и за ними. Я не припомню случаев агрессивных территориальных демонстраций, но птицы, очевидно, хорошо различали друг друга и всегда держались обособленно. Например, когда группами прилетали на кормёжку на один и тот же рисовый чек: группа уток одного вида опускалась в одном месте, другого вида — в другом. Кстати, и те, и другие появляются в местах гнездования уже парами.
Однако гибридизация между этими видами доказана, и в книге обзору гибридных экземпляров посвящён целый абзац (с. 77-78). Среди гибридных особей явно преобладают самцы. Естественно, крайне важно знать условия, при которых это может происходить. Подобной «форс-мажорной» ситуацией, по моему мнению, может служить демонстрация «гонок преследования», когда за «загулявшей» самкой (видимо, по причине поздней утраты кладки — ко времени, когда селезни перестают навещать своих самок и объединяются в группы) «увивается» несколько, до трёх, селезней. Эти полёты совершаются на значительной высоте, но происходят над одним и тем же местом, и в бинокль птиц можно хорошо рассмотреть в разных ракурсах. Я не припомню случая, когда бы участники этой демонстрации были бы не конспецифичны. И, тем не менее, эта демонстрация, с её кратковременным контактом самцов и самки, и с её, видимо, напряжённым сексуальным контекстом, и может служить механизмом случайной межвидовой гибридизации.
В заключение этих двух очерков на странице 78 приведён перечень публикаций на русском и английском о молекулярно-генетических механизмах гибридизации у этих видов. Но не более того. Я не буду за авторов этой книги делать их работу, а только отмечу, что у птиц гете-рогаметным полом (одна половая хромосома женская, другая мужская) являются самки, и в соответствии с так называемым «Правилом Холдейна» гибридные самки должны обладать пониженной фертиль-ностью, либо быть стерильными. Видимо, этот механизм и работает в данном случае, поскольку в этих популяциях, обитающих в идентичной среде, не происходит накопления особей с промежуточными признаками.
С. 100; 105. Тетеревятник. К таксономическому комментарию: Из южного Приморья, истоков реки Уссури, в Зоологическом музее Московского университета имеется полная кладка из 5 яиц тетеревятника:
Q-2192 от 31 мая 1965, коллектор А.Назаренко. Комментарий В.Е. Флинта, для которого в своё время она была собрана: «Я никогда не видел таких мелких яиц у тетеревятника» (in litt.). Если взять всю группу дневных хищных птиц, обитающих на Японских островах и на прилежащем материке, то ни у одного из таких видов формально изолированные популяции таксономически не различаются. Исходя из этого, и того, что отмечено выше, популяция тетеревятника из южного Приморья должна иметь имя A. g. fujiyamae (Swann et Hartert, 1923), (см.: Nazarenko et al. 2016, p. 127). Эта публикация указана в прик-нижной библиографии данной работы на с. 486.
С. 104-105; 109. Зимняк. Небольшой поведенческий нюанс. Зимующие зимняки, как верно указывают авторы, для высматривания добычи предпочитают любые присады. Но при их отсутствии, в ветреную погоду, прекрасно зависают, работая крыльями, на высоте до 50 м. Но выглядят при этом более тяжеловесными, чем, например, восточные канюки, последние наблюдались летом в высокогорьях.
С. 111; 117. Беркут. Таксономический комментарий: Первые же поездки в западное Приморье, к западу от озера Ханка (1964-1965 годы, А.А.Назаренко), показали, что в этом районе, где сочетаются горные леса с выходами скал и сосняками по гребням хребтов и обширные открытые пространства, существует изолированная популяция беркута. Она была обстоятельно обследована (Аллёнов и др. 1976). Позднее гнездование беркутов было обнаружено и далее к югу. Где к северу от этого района обитает популяция собственно kamtschatica, остаётся неизвестным. По крайней мере, за два летних сезона работы в Баджаль-ском горном районе в 1978-1979 годах, это к северу от долины Амура, я ни разу не наблюдал этот вид. А к югу, уже на севере Корейского полуострова, существует популяция, однозначно относимая к japonica (Na-zarenko et al. 2016, p. 124). В настоящее время собирается материал для молекулярно-генетической верификации этой таксономической дилеммы (С.Г.Сурмач).
С. 145; 152. Фазанохвостая якана. В конце августа 2009 года в Академгородке, проходя по дороге в институт мимо известного пруда, окружённого деревьями, я услышал громкие и резкие звуки, издаваемые какой-то птицей. Через пару секунд я увидел и саму птицу, которая, набирая высоту, мелькала сквозь листву деревьев, а затем появилась и на открытом месте. Это было что-то фантастическое: крупная, почти с сороку и с таким же длинным чёрным хвостом, тонкий конец которого как бы изгибался книзу и с длинными и узкими белыми крыльями с чёрными концами (как у серого чибиса). Птица сделала два круга над этим местом, и я успел хорошо разглядеть её в карманный бинокль, а затем, не переставая издавать свою позывку, повернула к северу, пролетев метрах в 50 мимо нашего института. В лаборатории никто из нас
ничего не смог придумать, и лишь дома, покопавшись в литературе, я понял, что это была якана в брачном наряде. Что и указано в нашей книге (Nazarenko вЬ а1. 2016, р. 102-103), которую цитируют авторы, «упростив» детали.
С. 164; 182. Круглоносый плавунчик. Цитируем авторов: «... а на лагуне крайнего юга Приморья зарегистрировали в последних числах июля 1960 г.» (Назаренко 1971а). А в оригинале написано: «В последних числах июля 1960 г. одиночная птица была замечена плавающей на больших лужах, оставшихся на дороге после дождей. По мере того, как её вспугивали, она перелетала от одной лужи к другой, опускаясь прямо в их центре» (Назаренко 1971а, с. 23). Это была просёлочная дорога близ моря и в окрестностях заповедника «Кедровая Падь». Никакие лагуны здесь не значатся. (Но, действительно, можно и спутать, потому, как и «лужа», и «лагуна» начинаются с одной и той же буквы).
С. 173; 202. Японский бекас. Впервые в гнездовой сезон в бассейне верховьев Большой Уссурки (Имана), а конкретно, в бассейне Красной Речки, этот вид был отмечен в 1984 году. Эта местность тогда представляла собой горные пирогенные и сенокосные луга с берёзовыми и лиственничными перелесками. Через плоский перевал в сторону Даль-негорска вела просёлочная дорога. Иными словами, это был типичный антропогенный ландшафт. Птицы на тяге наблюдались неоднократно, имеется и коллекционный экземпляр от начала июля. Эта птица сидела, издавая один из вариантов её вокализации, на обгоревшем обломке ствола лиственницы среди луга на очень крутом склоне, и я, ища источник звуков в бинокль, увидел её сверху, со стороны спины. На миг я даже подумал, что это бурундук. Эта местность обследовалась мною и ранее: в середине июня 1966 и 1967 годов. Здесь было обнаружено самое южное, на востоке Азии, гнездовое поселение белошапоч-ной овсянки (Назаренко 1971в), но японский бекас точно отсутствовал. В 1984 году было всё наоборот: никаких признаков былого поселения белошапочной овсянки!
С. 181-182; 215. Восточная тиркушка. К описанному обилию встреченных птиц мне хочется добавить лишь небольшой штрих: об их некоторых повадках и облике. В свободном прямолинейном полёте их хвост шиловиден, и только на крутых виражах, во время охоты, он на мгновение раскрывается, и тогда видно, что он вильчатый. Я наблюдал птиц на рисовых полях у города Арсеньева в середине августа, в период мощного лёта каких-то стрекоз. Кстати, к своей добыче они подлетают сзади и снизу, и, резко вытянув шею, хватают её. Те, которых я наблюдал, охотились на высоте 50-150 м. На лету птицы постоянно издают сухо звучащую «хрюкающую» позывку. Я дважды видел в разные годы, что птицы легко уходили от чеглоков, пытавшихся атаковывать их «на горизонтали».
С. 208. «—» Большая ястребиная кукушка. Присутствие этого вида в книге в подобном антураже: имеется видовое название, но нет его порядкового номера, меня несколько озадачило. Это что: мне не доверяют или всего лишь недодоверяют? Поскольку у меня имеется свидетель, моя жена и коллега М.В., которую я уже в течение многих лет, по воскресеньям, препровождаю в институтский виварий, находящийся на окраине и Академгорродка, и лесопарка. В августе, в период душной жары, комфортнее всего идти туда по лесной дорожке, но находиться там в это время одинокой женщине — не комфортно. Короче, я склоняюсь ко второй версии. Поскольку текст, посвящённый этому наблюдению, в книге искажён, далее я попытаюсь представить то, что было на самом деле. Чтобы сократить дорогу в институт, мы ходим «дворами». Проходя мимо многоэтажного дома уже близ лесопарка, я увидел, что у его стены лежит какая-то птица, похожая на обыкновенного перепелятника. Когда я подошёл к ней, я понял, что это совсем другая птица. Это была ширококрылая кукушка, но какая-то странная. У неё была очень большая, тяжёлая (она свешивалась) голова, большие и широкие у основания крылья (мы их расправили) и крошечные, ярко жёлтые пальчики ног. Низ тела был белый и крапчатый. Видимо, ночью она разбилась о северную стену дома и упала на проезжую часть рядом с ним. Утром одна из машин переехала её по хвосту и, частично, брюшку, выдавив часть кишечника наружу. Видимо, её просто отбросили с проезжей части в сторону дома. К обеду трупное окоченение уже прошло, но никакого разложения ещё не было, по ней лишь только начали ползать мухи. Из-за крошечных пальчиков птицы на меня нашло какое-то затмение, и мы оставили её у дома, так как спешили в виварий. А на обратном пути её уже не было. На другой день, в институте, когда по моей просьбе Виталий Андреевич принёс тушку местного вида, я осознал всю глубину своего заблуждения. По полевому определителю птиц Восточной Азии (Brazil 2009, plate 113, p. 255) я определил, что это была самка Hierococcyx sparverioides (Vigors, 1832). Это событие произошло в воскресенье 3 августа 2014.
С. 223-224; 281. Бородатая неясыть. Поскольку об этом виде в книге написано очень скупо, я полагаю уместным дать этот поведенческий этюд. 13-21 июля 1987. Лагерь «Ключ Ветвистый», Киловские Гари, междуречье бассейнов рек Единки и Бикина. Мой лагерь: палатка и всё необходимое, располагался у борта неширокой открытой (лужайки и невысокий кустарник) долины ручья с покатыми склонами, за пределами которой начинались разновозрастные лиственничные редколесья. 19 июля в полдень, было безветренно и жарко. Когда я собирался уже обедать, я вдруг заметил, что в моём направлении с противоположной стороны долинки летит крупная сова. Я замер, но осторожно протянул руку к биноклю. Она пролетела мимо и села на невы-
сокую полувысохшую лиственницу в 15 м от палатки. У неё были жёлтые глаза. Она некоторое время посидела неподвижно, не обращая внимания на меня, затем опустила вниз голову, побыла некоторое время в этой позе, затем соскользнула с ветки почти вертикально вниз в подлесок, побыла там тоже некоторое время, затем взлетела на прежнее место, но уже с полёвкой в лапе, посидела немного так, а затем, переложив полёвку в клюв, соскользнула с этой ветки и, сделав всего лишь несколько взмахов крыльями, спланировала поперёк долины сначала по нисходящей, а затем по восходящей траектории и скрылась за деревьями по ту сторону долинки. Сразу же с той стороны стали доноситься звуки, напоминающие мне отдалённое стрекотание сорок. Очевидно, это были птенцы.
С. 225; 282. Большой козодой. При констатации позднего пролёта этого вида в Приморском крае (в октябре), авторы почему-то не сочли нужным отметить один важный экологический нюанс: в это время, когда уже случаются ночные заморозки, происходит хороший лёт совок и бражников (Назаренко 1971а, с. 28; Nazarenko et al. 2016, p. 76-77).
С. 225; 283. Иглохвостый стриж. Гнездовая биология этого вида изучалась рядом авторов, что и отмечено в книге. К сожалению, в тексте в этот перечень не попала крайне интересная статья С.Г.Сурмача «Биология размножения и поведение иглохвостого стрижа Chaetura caudacutus», опубликованная в Русском орнитологическом журнале (Том 3. Вып. 2/3, с. 221-226). Однако в прикнижной библиографии на с. 476 эта работа приводится.
С. 237-238; 296. Рыжебрюхий дятел. Этот вид — единственный из настоящих дятлов, кто является дальним мигрантом. Другая загадка — очень скудные данные о его осеннем отлёте. Пока имеется лишь одно свидетельство для наших пределов: две птицы, летевшие рядом, примерно в 10 м друг от друга, были замечены из окна девятиэтажного дома в конце августа 2005 года, ближе к обеду, когда они огибали этот дом сверху. Бросилось в глаза, что хотя полёт у них был типичным для дятлов — волнистым, он казался более лёгким, чем, например, полёт большого пёстрого или белоспинного дятлов — птиц, сходных с ним и по размерам. На Корейском полуострове пока имеются лишь две встречи от 6 сентября 1933 и 14 сентября 2005 (подробности см.: Nazarenko et al. 2016, p. 139-140). Возможно, что осенью рыжебрюхие дятлы летят больше внутри материка, огибая Бохайский залив с севера.
С. 244-245; 302. Береговушка. В книге достаточно детально указаны места в целом локального и непостоянного гнездования этого вида в данном регионе. Видимо, наиболее устойчивые поселения приурочены к морскому побережью на северо-востоке края. Единственным объяснением этого парадокса является режим климата региона: регулярные катастрофические наводнения во второй половине августа, когда
избыточные воды заливают все долины рек. Бассейн реки Раздольной представляет лучшее тому свидетельство. Во время наводнений и норы, и вторые кладки и выводки оказывались под водой.
С. 245-246; 303. Деревенская ласточка, или касатка. Большое, до сотни особей, сообщество молодых касаток (крайние рулевые ещё не достигли нормальной длины) наблюдалось 3-5 августа 1989 у озера Большое Казённое с обширными тростниковыми зарослями по берегам. Это территория рисовых полей близ города Арсеньева. Возможно, они там и ночевали, а отдыхали точно. Замечательно, что у всех птиц, которых удалось рассмотреть в бинокль, низ был кремовым, ни одна белобрюхая особь не была увидена. Интересно также, что в этом сообществе в небольшом числе были замечены береговушки и даурские ласточки, причём и те и другие явно данного года рождения (Наза-ренко, Дневник №3, «Арсеньев, 1988-1989, с. 140-141). Возникает соблазн отнести этих касаток к подвиду saturata Ridgway, 1883, современное состояние популяции которого на северо-востоке Азии, да и сама его природа остаются не ясными (Назаренко и др. 2016; Лобков, Герасимов 2016).
С. 272-273; 338. Шелковистый скворец. Статус пребывания этого вида с пока не выясненным статусом определён как «редкий гнездящийся и зимующий вид» (!?) (с. 272). Причём впервые в наших пределах одиночная самка наблюдалась с 20 апреля по 5 мая 2011 на одном из островов Дальневосточного морского заповедника (данные И.О.Ка-тина). И было несколько случаев явных залётов. А пока имеется единственный факт «успешного гнездования пары в скворечнике в июле 2016 г. в пос. Хасан», подтверждённый группой из 6 специалистов (с. 273). Давайте не будем вводить в заблуждение читателей и выдавать желаемое за действительное, поскольку этот факт имеет отношение только к попытке гнездования одной пары (с не подтверждённым финалом), а пара - это даже не поселение, не говоря уже о популяции.
С. 292-293; 363. Альпийская завирушка. Таксономический комментарий: По размерам и пропорциям, биомеханике движений, в том числе полёта, вокализации и, наконец, по аберрантным сексуальным отношениям и специфике экологической среды этот, как и очень близкий к нему вид гималайская завирушка, часто рассматриваются в рамках самостоятельного рода Laiscopus Gloger, 1841, тип по монотипии Stur-nus collaris Scopoli (Ripley, 1982, p. 489). Для меня (Назаренко 1971а, с. 41; 1979, с. 10-11) это было всегда очевидным. Забавно, что авторы, очевидно, не заметили эти мои наблюдения за повадками взрослых птиц и слётков в период гнездования, хотя сама статья в прикнижной библиографии приведена (с. 464).
С. 297; 370. Малая пестрогрудка. Безусловно, во второй половине предшествующего и в начале текущего столетия произошла колониза-
ция этим видом горных районов Уссурийского края. Междуречье Би-кина и Единки в этом процессе занимает особое место: здесь впервые, в 1976 году, вид был обнаружен явно гнездящимся (Назаренко 1990а), а в последующие годы в западной части этого района работала группа К.Е.Михайлова (Михайлов 1997, 2013; Михайлов и др. 1998), и птицы были обнаружены во многих местах.
При оценке характера среды обитания этого вида в целом в данном регионе (Уссурийский край), а это мозаика «лес — не лес», совершенно очевидно, что эта мозаика создана хозяйственной деятельностью человека: обширные массивы вырубленных таёжных лесов, где вдоль бывших лесовозных дорог по долинам водотоков образовывались ленточные опушки, которые и заселялись пестрогрудками. И локальные пожары, спровоцированные людьми, дающие тот же эффект. В междуречье Бикина и Единки (река бассейна Японского моря) ситуация, видимо, иная. Это — обширная платообразная территория с высотами 12001300 м. н.у.м. Я работал в её центрально-восточной части, в бассейне речки Килоу (бассейн верхнего Бикина), урочище «Киловские Гари», в середине июля — начале августа 1976 года и во второй половине июля 1987 года. Облик местности — мозаика живых и мёртвых лиственничных лесов и все стадии трансформации их в древесно-кустарниковые мелколесья и луга. Это труднодоступная и совершенно пустынная территория, и имеются абсолютно безупречные свидетельства того, что экологический облик её определяется летними сухими грозами. Здесь обитает определённый контингент птиц, от вездесущего черноголового чекана, обыкновенной кукушки, дубровника (по крайней мере, в те годы), типичного пирогенного вида — белошапочной овсянки, рыжей овсянки, пятнистого сверчка и ряда других. Нашлось место и для малой пестрогрудки (Назаренко 1990а; Михайлов и др. 1998).
С. 304; 377. Пятнистый сверчок. «Островной» характер ареала и специфика местообитания этого вида в южном Приморье (заболоченные лиственничники и кочкарниковые болота с кустарниками на месте вырубленных придолинных ельников) были впервые показаны мною (Назаренко 1971в, с. 176). В статье упоминается и Ларченково болото на Майхе-Даубихинском плато, и долина Красной Речки в бассейне верхнего Имана (Большой Уссурки). «Дипоясный» характер ареала этого вида на северо-востоке края, на примере бассейна Единки и упомянутого выше платообразного междуречья между этой рекой и Бикином также впервые был показан мною (Назаренко 1990а, с. 110).
(Я сочувствую авторам книги: уже столько сделано! Но есть нечто, назовём это профессиональной этикой, и «первопроходцев» надо знать. Даже если они сделали меньше, чем их последователи).
У этого вида имеются ещё два интригующих нюанса. Первый — это так называемая «ценопопуляция открытых равнин» (Волковская-Кур-
дюкова 2004). Подобные птицы, по пению и визуально, и ранее отмечались на обширных сенокосах в долине реки Раздольной с начала июля - мои наблюдения близ села с таким же названием во времена сельхозработ. Для начала необходимо строго показать, гнездятся ли они там вообще. Второй — это октябрьские встречи птиц на крайнем юге Приморья на травяных болотах, когда вся трава уже побурела, а по утрам на ней может быть даже лёгкий иней. В своё время я добыл два подобных экземпляра (находятся в Зоологическом институте РАН), у них перья крыльев и хвоста были в норме, а всё оперение туловища находилось в линьке. Позже у нас на Станции кольцевания показано, что это один из вариантов «миграционной остановки» (stopover) для завершения линьки у данного вида (Valchuk, Leliukhina 2011).
С. 312; 385. Пеночка-таловка. К таксономическому комментарию: Какое бы имя ни получила популяция юга материкового Дальнего Востока, судя по полному пению явно местных птиц (конец июня — начало июля), населения Сихотэ-Алиня, Баджальского хребта и, далее к северу, Ям-Алиня принадлежит к единой популяции. Очевидно, контакт, если таковой вообще имеется, с номинативной популяцией происходит ещё далее к северу. Две специфические экологические черты этой популяции: а) крайне низкая плотность гнездования: с одного места, с точки выше верхней границы леса, не удавалось слышать более 3 птиц, поющих одновременно; б) птицы способны образовывать явно вторичные поселения на зарастающих гарях существенно ниже верхней границы леса. Такие поселения были отмечены у подножья горы Водораздельная в 1976 и 1983 годах. Более того, подобное поселение было обнаружено в 1967 году в долине Красной Речки у «плоского» междуречья с рекой Рудной. Местность представляла собой светлые берёзовые перелески по ягодникам (съедобная жимолость), чередующихся с лугами и отдельными куртинами лиственниц. Замечательно, что при визите в это место в конце июня 1984 года это поселение продолжало существовать.
С. 319; 390. Пеночка-зарничка. Изолированные и локальные гнездовые поселения этого вида — это характерный элемент его популяци-онной экологии повсеместно от Восточной Сибири (имеется зарубежный обзор) и до восточной окраины Азии. Всегда это вторичные сообщества, вызванные пожарами и рубками коренных лиственничных лесов. Например, в Ям-Алине, это крайний северо-восток Амурской области, где я работал в 1981-1983 годах и где лиственничные леса в силу их отдалённости хорошо сохранились, этот вид ещё более локален, чем в Сихотэ-Алине. Там единственными местами гнездования являются авлаи — обезлесенные участки многолетнего летнего выпаса домашних северных оленей. А собственно участки гнездования — это высококоч-карниковые рыхлые ивовые заросли с небольшой примесью угнетён-
ных тополей близ водотоков. Ещё далее к северу, на юге Магаданской области, существует многочисленная популяция, повсеместно связанная с горными и долинными лиственничниками и их разнообразными пирогенными производными (Андреев и др. 2006, с. 205). Замечательно, что то же самое имеет место в южном Забайкалье, в Хэнтэй-Чи-койском нагорье: птицы повсеместно населяют и хорошо сохранившиеся старые лиственничники по долинам рек, и их разнообразные нарушенные сообщества и по долинам, и на прилежащих склонах (Назаренко 1978, с. 41), а в небольшом числе они наблюдались даже на участках, где лиственница образует верхнюю границу леса на высоте примерно 1800 м н.у.м.
С. 321-322; 391. Корольковая пеночка. В книге во вводной части к видовому очерку (с. 321) авторы совершенно уместно коснулись интересного феномена: расширения «экологической ниши» у этого вида за счёт гнездования в более разнообразных лесных сообществах. Здесь важен и временной аспект. Данный комментарий, прежде всего, коснётся оценки времени начала гнездования в южных и низкогорных чернопихтово-широколиственных лесах и в столь же низкогорных сосняках. В первом случае, из хроники экспедиционных поездок К.А.Воробьёва в 1945-1949 годах (с. 25-26 его книги) следует, что он явно не работал в собственно «чернопихтарниках» заповедника «Кедровая Падь», но должен был работать в таких же лесах (других там нет) в 1945 и 1946 годах в Супутинском, ныне Уссурийском заповеднике. Однако в тексте видового очерка в его книге (с. 222-223) нет ни слова о гнездовании этого вида в данном районе. И здесь для меня начинается двойная загадка. Во-первых, в публикации А.И.Иванова (1952), который работал в этом заповеднике в 1940 году, указывается, что корольковая пеночка является обычным в хвойно-широколиственных (черно-пихтово-широколиственных) лесах. Во-вторых, возможно, К.А.Воробьёв в начале своих работ в Приморье просто не знал полевые признаки этого вида: действительно, корольковую пеночку легко услышать, можно даже увидеть в бинокль, но добыть её с земли, когда она поёт сидя на вершине высокой пихты, ели либо кедра, принципиально невозможно. Но почему при этом статья А.И.Иванова (1952) в тексте видового очерка совершенно не упоминается, хотя на эту работу имеется ссылка во вводной части книги (с. 21) и все свои наблюдения над этим видом, в том числе ссылки на добытые экземпляры, К.А.Воробьёв делает исключительно по результатам своих экскурсий в горных елово-пихто-вых лесах? Короче, я узнал, что корольковая пеночка многочисленна на гнездовье в заповеднике «Кедровая Падь» только в конце мая 1960 года — в первый «гнездовой сезон» моей профессиональной карьеры.
Теперь о гнездовании этого вида в сосняках. Сосновые леса, а в настоящее время их изолированные массивы и фрагменты сосредоточе-
ны лишь в двух районах Приморского края: на крайнем западе, к западу от озера Ханка, в бассейне реки Комиссаровки и, к юго-востоку, в центральном Приморье, в обширном междуречье реки Илистой, бассейн Ханки, и реки Арсеньевки, бассейн реки Уссури (Урусов 1999). И там, и там это среднегорная местность с вершинами до 600-700 м над уровнем моря, и сосновые леса растут в пределах 300-600 м н.у.м., отдавая предпочтение гребням хребтов и склонам южной экспозиции (Урусов 1999). Естественно, сосновые леса не могли не привлечь внимания орнитологов, и в середине мая 1963 года в течение трёх дней я обследовал эти леса во втором массиве вдоль автотрассы Владивосток— Дальнегорск в окрестностях села Орловка, где базировался. Корольковая пеночка ни разу не была отмечена, даже просто по пению, в том числе на склонах близ гребней местных небольших хребтов высотой около 400 м н.у.м. Следующие два года были специально посвящены изучению орнитофауны района среднего и верхнего течения реки Комиссаровки (бывшей Синтухе), включая и птиц, обитающих в сосновых лесах, в том числе у их верхних пределов в данном районе — вершин Барабашихи (600 м) и Бурнистой (540 м). С нулевым успехом в отношении корольковой пеночки. Замечательно то, что в этом же районе, собственно в истоках этой реки, расположено высокое всхолмлённое плато с максимальным уровнем 963 м н.у.м. (гора Кедровая), где существует островной массив так называемых кедрово-ельников — переходных лесов между этими двумя лесными формациями. Я работал там в конце мая и июне 1965 года и обнаружил, что там существует сообщество, идентичное таковому кедрово-широколиственных лесов, включая и корольковую пеночку. По прямой расстояние между этим плато и упомянутыми вершинами с сосняками составляет 13 км!
В середине мая 1986 года Приморье посетили Б.Н.Вепринцев и В.В.Леонович. Одной из основных их задач было записать голос черноголового поползня Sitta vШosa. Естественно, я у них был за проводника, и дорогой к месту, где тогда только и гнездился этот вид — это лиственничник в урочище «Мута» в истоках реки Уссури — мы сделали остановку на ночь абсолютно в том же месте, где я работал в 1963 году (см выше). Утром 28 мая после завтрака мы в течение 2 ч экскурсиро-вали по соснякам и дубнякам с сосной, и я обнаружил, что там повсюду поют корольковые пеночки. Успешно завершив поездку в места обитания черноголового поползня, мы совершили молниеносный бросок на запад и разбили лагерь на берегу реки Комиссаровки близ села Ба-рабаш-Левада. Утром 2 июня мы с Владимиром Владимировичем совершили долгую экскурсию по тамошним горам, в том числе поднялись на вершину горы Барабашиха. Там было абсолютно всё, что и в 1964 и 1965 годах, за исключением одного: на этой вершине пели корольковые пеночки.
Таким образом, у нас имеются, видимо, более строгие временные критерии начала освоения этим видом сосновых лесов в Уссурийском крае, сравнительно со временем начала освоения южных чернопихтово-широколиственных лесов. Но, безусловно, этот западный иммигрант на восточной окраине Азии появился в данном регионе как экологический элемент сообщества таёжных елово-пихтовых лесов (Назаренко 1982).
С. 322-323; 392. Бурая пеночка. В настоящее время этот вид в пределах водосбора Сихотэ-Алиня обладает чёткой дипоясной структурой ареала, причём с высокогорной «островной» популяцией в целом нет проблем (Назаренко 1971в,д; Михайлов 1997). Кустарниковая субаль-пика — это первичная среда для всей группы «бурых пеночек», в том числе для популяции robustus из северо-восточной периферии Тибета, исходной для популяции fuscatus (Назаренко 1979б).
Но по долинной «западной» (Михайлов, Коблик 2013) популяции комментарии необходимы, поскольку пространственно-временные параметры этой популяции не совсем ясны, а ясно лишь одно: к её возникновению причастна хозяйственная деятельность человека. Наиболее ранние свидетельства наличия подобных поселений относятся в 1926 году, когда Г.Х.Иогансен (1927, с. 24) обнаружил этот вид в качестве обычного в июне месяце в долине реки Одарки у сёл Буссевка, Татьяновка и Одаровка, что восточнее города Спасска, уже в полосе предгорий Сихотэ-Алиня. (А не по берегам реки Илистая/Лефу, как указано в книге, с. 323). В целом же ситуация с гнездованием этого вида в центральном Приморье в 1930-1960-е годы была однозначно решена на основе данных Г.Х.Иогансена (1927) и моими многолетними наблюдениями у города Арсеньева (Назаренко 1971в, с. 175). Странно, что у К.А.Воробьёва (1954, с. 222), где этому виду посвящено всего восемь (!) строк, публикация Г.Х.Иогансена вообще не упоминается (но она присутствует в прикнижной библиографии, с. 355), а сообщается только, что автор нашёл это вид на гнездовании на Нижнем Амуре. Любопытно, что в более позднее время и севернее — в низовьях Имана Е.П.Спангенберг (1940, 1965) вообще не обнаружил этот вид, хотя много там работал. По-видимому, процесс расселения этой долинной популяции к югу, уже строго показанный, в том числе в данной книге, не носил равномерного во времени характера.
Может показаться странным, что при повсеместном наличии подходящей среды «восточная» долинная популяция бурой пеночки не образовалась. В действительности же она существует, но, видимо, из-за крайне холодной и дождливой погоды в полосе побережья в мае-июне, демографические процессы в ней сильно замедлены. В последнее десятилетие я обнаружил гнездовые поселения птиц не только в окрестностях, но и в черте города Советская Гавань. Более того, изолирован-
ное поселение существует в межгорной депрессии в центральном Си-хотэ-Алине у окраин посёлка Высокогорный.
С. 334; 403. Восточная малая мухоловка. Южная периферия гнездового ареала у этого вида на востоке Азии, как показывают наблюдения, видимо, очень широка и неустойчива во времени. Очевидно, по этой причине любые конкретные данные представляют важность для её характеристики. Но почему-то с моими данными (Назаренко 1990а, с. 111) авторы поступили с точностью до наоборот: привели наименее важный факт: наблюдение уже самостоятельной молодой птицы от 14 июля 1986 (возможно, уже на стадии откочёвки к югу) и опустив целый абзац о гнездовом поселении, возникшем в этой же местности в середине июня 1989 года, с описанием среды обитания, территориального поведения самцов, манеры петь (сидя на вершине самой высокой лиственницы, высоко задрав голову), словесной характеристики песни, наконец, упоминании о добытом территориальном самце от 16 июня. И это при том, что информация в публикациях других авторов также не блещет полнотой.
С. 338-340; 406. Пестрогрудая мухоловка. Этому виду в книге по числу ошибочных либо неряшливо представленных «данных» особенно не повезло. Начну с конца очерка (с. 340): «Детали гнездовой биологии в условиях Приморского края не выяснены». Это утверждение, по меньшей мере, странно, поскольку в прикнижной библиографии (с. 464) такая публикация имеется, кратко цитирую: «Назаренко 1971. К распространению и биологии пестрогрудой мухоловки - Muscicapa griseisticta (Swinh.) в южном Приморье...стр. 180-187», где большая часть статьи посвящена именно гнездовой биологии, включая первоописание гнёзд и кладок, а также описанию способов охоты на насекомых, которые, по ряду деталей, отличны, например, от таковых у сибирской мухоловки. Кроме того, в этой статье приведён критический обзор всех случаев наблюдений птиц в поле, либо коллекционных экземпляров, поскольку в литературе в то время имела место путаница между этими видами.
Кроме того, в книге содержится утверждение (с. 339), что этот вид населяет. «Борисовское плато (Назаренко 1988) и обнаружен на гнездовании в заповеднике «Кедровая Падь» (Нейфельдт 1971)». В первом случае цитируется моя статья о черноголовом поползне (!), а 5 сезонов работ на этом плато, охвативших интервал в 30 лет (Назаренко 2014), показал, что этот вид отсутствует на гнездовании в тамошних лиственничниках. Во втором случае речь идёт о загадочном гнездовании какой-то мухоловки в июне 1966 года в долине речки Кедровки в изре-женном чернопихтарнике. Этот случай комментируется мной в другом месте (Назаренко 1971а, с. 35). Что это было, так и осталось загадкой, поскольку в коллекцию было взято только пустое гнездо, оставленное птенцами после их вылета (письменное сообщение И.А. Нейфельдт), а
и в предшествующие, и в последующие годы в данном месте, и вообще в заповеднике, пестрогрудые мухоловки не пытались гнездиться.
Очевидно, авторам книги просто не пришло в голову «грузиться» такими «мелочами», как внимательное сопоставление данных у разных авторов по одному и тому же объекту либо предмету исследований).
С. 358; 428. Оливковый дрозд. Цитирую: «В гнездовой период его встречали у верхней границы леса, в куртинах кедрового стланика (Назаренко, 1979)». Опять очередной случай, когда из полноценной информации с указанием места, времени и обстоятельств вырван лишь один контекст. А все эти сведения необходимы, поскольку южная периферия гнездового ареала в Сихотэ-Алине у этого вида остаётся неизвестной. В моей статье речь идёт о верхнем поясе горы Водораздельной, междуречье бассейнов Бикина и Единки, где у верхней границы леса в конце июля - начале августа 1976 года наблюдались выводки взрослых и молодых птиц. Поскольку их, особенно молодых, добыть не удалось, в статье указан важный диагностический признак: отсутствие белых пятен на крайних рулевых. Это важно, потому что в ельниках на этой горе обитает и бледный дрозд, на хвосте которого эти белые пятна очень хорошо заметны.
С. 381; 449. Тиссовая синица. Группа из трёх особей, выявленная мною благодаря неизвестной мне вокализации, а затем и рассмотренных в бинокль, была обнаружена не в окрестностях Владивостока, как указано в книге, а в черте города близ академического лесопарка по дороге в институт. Что и указано в цитируемой авторами публикации (Nazarenko et al. 2016, p. 176).
С. 381; 450. Князёк. В «послеворобьёвскую эпоху» впервые для Приморского края гнездование этого вида было строго доказано для окрестностей города Арсеньева. Это приречные леса, где было обнаружено гнездо с птенцами, наблюдались молодые птицы, а также птица, выдалбливающая дупло (в трухлявой древесине), и было замечено, что это поселение неустойчиво во времени. Всё это — по наблюдениям в 1952-1962 годах (Назаренко 1971в, с. 173). Эта статья указана в прик-нижной библиографии (с. 464) и цитируется по поводу других видов в соответствующих местах текста. (Действительно, так много птиц и орнитологов, что за всеми не уследишь!).
С. 393-396, 462. Китайская зеленушка. Этому видовому очерку предпослан огромный, почти на две страницы петитом (!), таксономический комментарий с рассмотрением таксонов по двум параметрам: размерным и окрасочным. Вместе с тем, когда я впервые обнаружил островную популяцию на материке в долине нижнего течения реки Единки в 1986-1989 годах (Назаренко 1990а, с. 111-112), птицы, прежде всего, привлекли моё внимание своей вокализацией, звучащей несколько отлично от материковой формы. Это касается всех вариантов вокали-
зации: основной позывки «трр-трр-трр», тревожной позывки слабой степени мотивации — «рюмение», причём его слышишь много чаще, чем это можно услышать у материковых птиц. Тревожная позывка сильной мотивации (опасность для гнезда с птенцами) — это высокий тонкий писк, почти как у чижа. А песня может длиться без пауз в течение нескольких минут. Имеются отличия и в локализации гнёзд (консультация с В.А.Нечаевым). И, конечно, насыщенная голубовато-зелёная окраска самцов. Но для окончательного таксономического вердикта посредством триады: морфология — поведение/вокализация — анализ ДНК, последней как раз и не хватает.
С. 408; 475. Обыкновенный снегирь P. p. cassini Baird, 1869; с. 408410; 476. Дальневосточный снегирь P. griseiventris Lafresnaye, 1841. Таксономический комментарий: Как указано в начале статьи, все таксономические комментарии в книге (автор Я.А.Редькин) носят категорический характер: автор просто высказывает, либо обосновывает свою точку зрения, не называя иные мнения и их авторов. Однако для рода снегирей Pyrrhula я вынужден сделать исключение, поскольку в своё время (Назаренко 1971а, с. 46-48, текст петитом!) я волею случая оказался «первым ревизующим» этой группы в нашей стране, поправив К. Фоуса (Voous 1949, p. 59), который первым выделил группу дальневосточных снегирей в самостоятельный вид P. griseiventris, но включив в него и серого снегиря. Всё это, с моей поправкой и деталями в распространении таксонов, появилось у Л.С.Степаняна (1978, с. 315-316), естественно, без упоминания первоисточника. У меня остаётся ощущение, что третий автор вообще не знаком с этой частью моей статьи, поскольку в ней указывается, что я работал и с коллекциями Зоологического института РАН и Зоологического музея Московского университета (с. 47-48). В частности, экземпляр самца № 40957 (ЗИН), крыло 89 мм, добытый в октябре под Хабаровском, по размерам и окраске является как бы промежуточным между cassini и rosacea.
Между прочим, у этих популяций имеются два признака, отличающие их от всех прочих pyrrhula s. str.: «красный» цвет самцов у них с очень чётким малиновым оттенком, а на крайних рулевых — белые пятна, наиболее крупные у cassini и сильно варьирующие по размерам, вплоть до отсутствия, у rosacea (и cinerea). Так что интрогрессия генов между этими популяциями, видимо, имеет (либо имела) место, что и привело к такому необычному сочетанию окрасочных признаков у популяции cassini.
О номенклатуре материковой популяции.
Учитывая очень значительный размах индивидуальной изменчивости в окраске низа у самцов (рис. 1 и 2), принцип типового экземпляра к этой популяции не приложим: типовой экземпляр exorientis Por-tenko, 1960, № 28370 (ЗИН) с очень насыщенной окраской низа, пред-
ставляет просто крайний вариант индивидуальной изменчивости особей этой популяции. В коллекциях имеются летние экземпляры из этого же района с существенно более светлым низом: №№ 28369, 28373 (ЗИН), И-14123 (МГУ).
--(Ussurilayid)
14
Рис. 1. Случайная выборка снегирей из гнездовой популяции Сихотэ-Алиня, южный фрагмент ареала. Коллектор А.А.Назаренко. Фото М.В.Павленко.
Я предлагаю Ярославу Андреевичу Редькину в качестве номенклатурного компромисса переописать эту популяцию с использованием в качестве nomen nudum имени variabilis.
С. 411-413; 478. Малый черноголовый дубонос. Характеристике современного и недавнего состояния популяции этого вида в Приморском крае (с. 411-412) следовало бы предпослать нашу статью: «Взлёт и падение популяции малого черноголового дубоноса (Eophana migratoria) в Уссурийском крае на протяжении XX столетия: обращение к
коллегам» (Назаренко, Вальчук, Сурмач 2001). А не заниматься малоубедительными противопоставлениями, что больше навредило малым черноголовым дубоносам: хищничество со стороны многократно возросшей популяции сороки или же отлов птиц с коммерческими целями в юго-восточном Китае.
Рис. 2. Случайная выборка снегирей из гнездовой популяции Ям-Алиня, северо-восток Амурской области, северный фрагмент ареала. Коллектор А.А.Назаренко. Фото М.В.Павленко.
С. 430-432; 499. Седоголовая овсянка. Так сложилось, что я оказался первым (1964-1965, а затем 1985, 1986, 1999 и 2010 годы), кто посетил территорий приграничной полосы на крайнем западе Приморского края. Это бассейн верховьев Комиссаровки, близкие и дальние окрестности посёлка Пограничный, приграничная часть бассейна реки Раздольной. И сразу же обратил внимание, что вездесущая седоголовая овсянка здесь имеет совершенно ничтожную плотность популяции. Скорее всего, её потеснила красноухая овсянка, «ландшафтный вид» данного района, обитающая повсеместно от редколесий высоко на крутых склонах и до древесно-кустарниковых приречных зарослей. Странно, что первые авторы, много работавшие в этом же районе, не сочли нужным это отметить.
В заключение несколько замечаний более общего характера.
Разделы видовых очерков, посвящённые сезонным перемещениям популяций птиц, по моему мнению, сильно перегружены повторами и самоцитированием. Нужно прямо отметить, что этот аспект биологии птиц - хронология миграций и больших сезонных инвазий - в целом достаточно хорошо изучены и по поводу первых не было необходимости в такой «плотной» словесной нагрузке. А вот о больших инвазиях в книге написано плохо. Например, ни слова о мощной инвазии всех видов снегирей, а также щуров осенью 2013 года. Даже корейские наблюдатели птиц об этой инвазии писали (и, кстати, путались в систематике снегирей).
У меня осталось впечатление, что авторы книги скорее декларируют, чем осознают ту реальность, что и мы, и региональное биоразнообразие существуем в меняющемся мире, и это началось даже не вчера. В результате, авторы все прошлые данные указывают с использованием глаголов настоящего времени.
Один конкретный случай — сибирская пестрогрудка (с. 298). В книге со ссылкой на Г.С.Кисленко (1969) сообщается о гнездовании вида у села Венюково, что на юге Хабаровского края у границы с Приморским. Надо сказать, что эти данные с самого начала были достаточно неопределёнными. Поскольку это моя группа, я специально посетил это место 16-18 июня 2001. Были обследованы, в том числе при вечерних и утренних сумерках, все подходящие места с проигрыванием записи видовой песни. Результат был нулевой! То же самое имело место с гнездовым поселением белошапочной овсянки в верховьях бассейна Большой Уссурки (Имана). Обнаруженное в 1967-1968 годах поселение (Назаренко 1971в, с. 177) при повторном обследовании этой местности в начале июля 1984 года дало отрицательный результат.
В итоге я вынужден констатировать, что авторы книги явно одержимы «синдромом birdwatcher^»: всяческим умножением числа видов для этого региона. К сожалению, современная реальность такова, что
отслеживание «утрат» в региональном биоразнообразии не менее, если не более, актуально (Nazarenko et al. 2016). И совсем не просто! Но последний аспект в книге представлен как-то вяло.
И одно чисто техническое замечание. Книга имеет очень обширную библиографию (с. 437-488), насчитывающую 1095 названий, 150 из них на иностранных (европейских) языках. Но осталось впечатление, что в текстовой части она оказалась не полностью востребованной.
В целом, если судить по содержанию видовых очерков — большому числу ошибок и «неряшливости» и, прежде всего, игнорированию важных «деталей», я не могу это назвать иначе, чем следование авторами так называемому «принципу экономии мышления». Что это так, любой проницательный читатель может убедиться сам: эта книга явно не перегружена «излишними сущностями». В итоге и птицам Приморского края, и читателям не очень повезло с этой книгой. Но, с другой стороны, с учётом пожеланий о переводе её на английский язык (Глущенко 2016, с. 8), самим авторам явно повезло: они уже имеют очень внимательного и, главное, бесплатного редактора.
Я признателен Марине Владимировне Павленко за помощь в информационном поиске и Татьяне Владимировне Гамовой, взявшей на себя труд по техническому оформлению рукописи.
Литератур а
Аллёнов Б.В., Николаев И.Г., Юдаков А.Г. 1976. Гнездование беркута в Приморском
крае // Охрана природы на Дальнем Востоке. Владивосток: 184-189. Андреев А.В., Докучаев Н.Е., Кречмар А.В., Чернявский Ф.Б. 2006. Наземные позвоночные Северо-Востока России. Магадан: 1-315. Атлас 2008. Приморский край, атлас автомобильных дорог. «ООО «Паритет»: 1-119. Волковская-Курдюкова Е.А. (2004) 2015. Материалы по новым и малоизученным видам птиц Ханкайского заповедника // Рус. орнитол. журн. 24 (1175): 2822-2825. Воробьёв К. А. 1954. Птицы Уссурийского края. М.: 1-359.
Глущенко Ю.Н. 2016. Темпы пополнения авифаунистического списка Приморского края в начале XXI столетия // Животный и растительный мир Дальнего Востока 28: 6-9. Глущенко Ю.Н., Нечаев В.А. 2004. Таксономическое богатство птиц // Биоразнообразие
Дальневосточного экорегионального комплекса. Владивосток: 207-231. Глущенко Ю.Н., Нечаев В.А., Глущенко В.П. 2010. Птицы Приморского края: фауна, размещение, проблемы охраны, библиография (справочное издание) // Дальневост. орнитол. журн. 1: 3-150. Глущенко Ю.Н., Нечаев В.А., Редькин Я.А. 2016. Птицы Приморского края: краткий фаунистический обзор. М.: 1-523. Иванов А.И. 1952. Летняя орнитофауна Супутинского заповедника // Тр. Зоол. Ин-та Ан СССР 9, 4: 1081-1099.
Иогансен Г.Х. 1927. Материалы по орнитофауне Южно-Уссурийского края // Uragus 4, 3: 19-29.
Кисленко Г. С. 1969. Птицы некоторых ландшафтов нижнего течения Уссури // Учён.
зап. Моск. обл. пед. ин-та им. Н.К.Крупской 224: 49-74. Лобков Е.Г., Герасимов Ю.Н. 2016. Гнездо смешанной пары деревенских ласточек Hirundo rustica tytleri и H. r. gutturalis на Камчатке // Рус. орнитол. журн. 25 (1371): 4619-4624.
Михайлов К.Е. 1997. Закономерности высотно-биотопического распределения птиц в высокогорье Сихотэ-Алиня // Бюл. МОИП. Отд. биол. 102, 6: 20-27.
Михайлов К.Е. 2013. Замечание к распространению сибирской Tribura tacsanowskia и малой T. (thoracicus) davidi пестрогрудок в Северном Приморье // Рус. орнитол. журн. 22 (930): 2862-2864.
Михайлов К.Е., Коблик Е.А. 2013. Характер распространения птиц в таёжно-лесной области севера Уссурийского края (бассейны рек Бикин и Хор) на рубеже XX и XXI столетий (1990—2001 годы) // Рус. орнитол. журн. 22 (885): 1477-1487.
Михайлов К.Е., Шибнев Ю.Б., Коблик Е.А. 1998. Гнездящиеся птицы бассейна Бикина (аннотированный список видов) // Рус. орнитол. журн. 7 (46): 3-19.
Назаренко А.А. 1959. Птицы поймы среднего течения реки Даубихе. Дипломная работа. Томск: 1-125 (рукопись).
Назаренко А.А. 1971а. Краткий обзор птиц заповедника «Кедровая падь» // Орнитологические исследования на юге Дальнего Востока. Владивосток: 12-51.
Назаренко А.А. 1971б. О распространении некоторых птиц в Южном Приморье // Орнитологические исследования на юге Дальнего Востока. Владивосток:172-179.
Назаренко А.А. 1971в. Летняя орнитофауна высокогорного пояса Южного Сихотэ-Алиня // Экология и фауна птиц юга Дальнего Востока. Владивосток: 99-126.
Назаренко А.А. (1978) 2016. К орнитофауне Хэнтэй-Чикойского нагорья, южное Забайкалье // Рус. орнитол. журн. 25 (1352): 3957-3973.
Назаренко А.А. 1979а. О птицах высокогорий Сихотэ-Алиня // Биология птиц юга Дальнего Востока СССР. Владивосток: 3-15.
Назаренко А.А. (1979б) 2016. К истории орнитофауны субальпийского ландшафта гор Сибири и Дальнего Востока // Рус. орнитол. журн. 25 (1383): 5005-5019.
Назаренко А.А. 1982. О фаунистических циклах (вымирание — расселение — вымирание...). На примере дендрофильной орнитофауны Восточной Палеарктики // Журн. общей биол. 43, 6: 823-835.
Назаренко А.А. 1990. К орнитофауне Северо-Восточного Приморья // Экология и распространение птиц юга Дальнего Востока. Владивосток: 106-114.
Назаренко А.А. 2014. Новое о гнездящихся птицах юго-западного Приморья: неопубликованные материалы прежних лет об орнитофауне Шуфанского (Борисовского) плато // Рус. орнитол. журн. 23 (2051): 2953-2972.
Назаренко А.А., Вальчук О.П., Сурмач С.Г. (2001) 2006. Взлёт и падение популяции малого черноголового дубоноса Eophona migratoria в Уссурийском крае на протяжении XX столетия // Рус. орнитол. журн. 15 (316): 379-387.
Назаренко А.А., Павленко М.В., Крюков А.П. 2016. Интрогрессия генов популяции Hirundo rustica tytleri в популяцию H. r. gutturalis на юго-западе Уссурийского края (на примере Владивостока): отголоски былых и текущих историко-биогеографиче-ских событий // Рус. орнитол. журн. 25 (1249): 523-536.
Панов Е.Н. 1973. Птицы Южного Приморья (фауна, биология, поведение). Новосибирск: 1-376.
Пржевальский Н.М. 1870. Путешествие в Уссурийском крае в 1867-1869 гг. СПб.: 1-298.
Спангенберг Е.П. 1940. Наблюдения над распространением и биологией птиц в низовьях реки Имана // Тр. Моск. зоопарка 1: 77-136.
Спангенберг Е.П. (1964) 2014. Птицы бассейна реки Имана // Рус. орнитол. журн. 23 (1065): 3383-3473.
Степанян Л.С. 1975. Состав и распределение птиц фауны СССР. Воробьинообразные. Passeriformes. М.: 1-390.
Урусов В.М. 1999. Сосны и сосняки Дальнего Востока. Владивосток: 1-385.
Шульпин Л.М. 1936. Промысловые, охотничьи, и хищные птицы Приморья. Владивосток: 1-436.
Brazil M.A. 2009. Birds of East Asia. China, Taiwan, Korea, Japan and Russia. London: 1528.
Dickinson E.C., Remsen J.V., Jr. (eds.) 2013. The Howard and Moore complete checklist of
the birds of the World. 4th Edition. Eastbourne, 1: 1-461. Dickinson EC., Christidis L. (eds.) 2014. The Howard and Moore complete checklist of the
birds of the World. 4th Edition. Eastbourne, 2: 1-752. Nazarenko A.A., Gamova T.V., Nechaev V.A., Surmach S.G., Kurdyukov A.B. 2016. Handbook of the Birds of Southwest Ussuriland: Current Taxonomy, Species status and Population Trends. Incheon: 1-256. Ripley S.D. II. 1982. A Synopsis of the Birds of India and Pakistan, together with those of
Nepal, Bhutan, Bangladesh and Sri Lanka. Bombay: I-XX, 1-652. Taczanowski L. 1891-1893. Faune ornitologique de la Siberie orientale // Memoirs Acad. des
Sci. de St. Petersbourg. I-XXXIX, 1-1278. Valchuk O., Leliukhina E. 2011. Interruption of autumn migration for moult in a Palearctic passerines: the Lanceolated Grasshopper warbler (Locustella lanceolata) case // 8th Conf. European Ornithol. Union. Riga: 16-17. Voous K. H. 1949. Distributional history of Eurasian Bullfinches, genus Pyrrhula // Condor 51, 2: 52-81.
Ю ^
ISSN 0869-4362
Русский орнитологический журнал 2017, Том 26, Экспресс-выпуск 1451: 2201-2202
Первое нахождение обыкновенной горлицы Streptopelia turtur arenicola на Западном Алтае
Б.В.Щербаков
Борис Васильевич Щербаков. КГКП «Восточно-Казахстанский Областной архитектурно-этнографический и природно-ландшафтный музей-заповедник», улица Головкова 29, Усть-Каменогорск, Восточно-Казахстанская область, 070024, Казахстан
Поступила в редакцию 12 мая 2017
В первой половине ХХ века обыкновенная горлица Streptopelia turtur в Западном Алтае на гнездовье отсутствовала (Сушкин 1938). Ближайшие её нахождения были известны в Калбинском хребте в левобережной части Иртыша (Долгушин 1962).
В предгорьях Западного Алтая её впервые обнаружили на гнездовье в низовьях реки Убы у села Убинское, где 9 и 10 июля 1973 на одном из островов, поросших ивами и тополем Populus nigra, наблюдалась пара, в которой самец токовал. Здесь же 18-21 июня 1974 наблюдались уже две пары этих горлиц. Утром на восходе и вечером перед заходом солнца самцы, облетая гнездовый участок, совершали токовые полёты. Токование ещё трёх самцов отмечено 8 июля 1975 в тополевой пойме Убы в 5 км севернее села Убинское.
Таким образом, появление обыкновенной горлицы в правобережной части Иртыша свидетельствует о пульсирующем расширении её
