CC BY
44
262
Талое М. Воспоминания. Стихи. Переводы/ Сост. и комм. М. А. Таловой, Т.М. Таловой, А.Д. Чулковой. М.; Париж: МИК; Альбатрос, 2005. - 248 с.
С конца 1980-х гг., времени перестроечного открытия собственной истории заново, на нашего читателя обрушился настоящий шквал литературы, утоляя книжный голод, копившийся десятилетиями и казавшийся поначалу неутолимым. В этом шквале новых и давно забытых изданий историческая литература с самого начала заняла лидирующее место. Именно тогда началось возвращение неведомых или же давно забытых исторических имен. Переписка, дневники и воспоминания участников Белого движения, деятелей эмиграции и многих из тех, кто погиб в гсды сталинизма, очень быстро нашли своего читателя. Эти издания с момента своего «возвращения» в Россию буквально приковали к себе внимание читающей публики, искавшей ответа на главный вопрос тех дней: «Как такое могло случиться с нами?» Впрочем, очень скоро социально-экономические катаклизмы времени реформ поставили перед читателем совершенно иные вопросы, и острота исторических изысканий уступила место куда более прозаичным заботам выживания в новых рыночных реалиях.
По сему выход в свет каждого такого издания - событие для истинных ценителей. Книга воспоминаний, стихов и переводов Марка Талова - одно из них. Она смогла появиться в московском издательстве «МИК» с участием парижского издательства «Альбатрос», принадлежащего знаменитому коллекционеру Вгнэ Герра, лишь благодаря усилиям вдовы и дочери мастера. Имя переводчика и поэта Марка Талова хорошо известно литераторам. Но историки практически не знакомы с его воспоминаниями. В своем роде они уникальны, хотя и представляют собой лишь хронологически выстро енные фрагменты и зарисовки. И тем не менее после прочтения возникает ощущение, знакомое любому исследователю: будто вдруг, нечаянно, открылся давно ушедший, но реальный мир, полный людских страстей, радостей и горестей. Воспоминания Марка Талова дают нам редчайшую возможность заглянуть в мир, уже, казалось, безнадежно погребенный под грудой грандиозных событий и потряс ений, на которые оказался так богат ушедший от нас XX в.
Это был мир, в котором отъезд из России в Европу еще не был эмиграцией. Это было время, когда в Париж запросто мог уехать сотрудник провинциальной газеты, сын оде ссюго столяра, то лью для того, чтобы «не отказаться от чувства собственного достоинства». Только
тогда можно было, не зная ни слою по-французски и не имея ни франка в кармане, стать своим в мире парижской богемы и прожить 10 лет в столице художников и поэтов, терзаемым любовью и голодом. Автор одной из статей писал о Марке Т алове в 1922 г.: «Он сущий поэт, именно русский поэт в изгнании, и как таковому ему лишь с трудомудается утолить свой голод... Он молод, вокруг него волнуется жизнь, полная изобилия и роскоши. Он блуждает по улицам в поисках новых ощущений. Всеми своими чувствами поэт поглощает впечатления, накапливает их и с любовью превращает в прекрасные стихи». Марк Талов не просто прожил 10 лет в Париже, он достиг невозможного: стал «одним из самых многообещающих звезд французской богемы», его портреты рисовали Амедео Модильяни, Эмиль Бернар и Хаим Сутин, его друзьями были Илья Эренбург и Константина Бальмонт В сюих воспоминаниях Талов точно и очень ярко рисует быт и нравы парижской богемы, атмосферу Парижа первых дней мироюй войны. Историк этой эпохи найдет в его записях мельчайшие, но неоценимые штрихи пси-хологических портретов Федора Сологуба, Владимира Антонова-Овсеенко, Алексея Толстого и многих других самых разных людей - поэтов, художников, политиков.
Но, достигнув вершины, о которой мечтали тысячи его современников, Талов неожиданно оставляет все и возвращается в Россию. Советский период жизни Марка Талова - последующие 46 лет - стали абсолютной противоположностью парижскому периоду. Для историка воспоминания поэта об этом времени особенно ценны, ибо дают возможность увидеть жизнь человека, который выжил в круговерти сталинских репрессий, несмотря на близость с В.А. Антоновым-Овсеенко и О.Э. Мандельштамом, несмотря на то, что подготовленные Таловым переводы французской поэзии готовил к изданию Л.Б. Каменев. Многие из близких по эту людей были аре стованы, но он уцелел самым не-постижимым образом. Впоследствии Талов сам раскрыл рецепт своего спасения: «Собеседники удивлялись, как я с моей биографией уцелел, не был репрессирован. Отв ечал им: «Я никуда не совался, жил затворником, старался больше сидеть дома, да и при том я ведь был беспартийным»». Единственная организация, в которую он смог вступить, оказался Союз писателей, благодаря чему Талов не умер с голода в военной Москве. Но его жене это помочь уже не смогло - она умерла от последствий голода в начале 1944 г. Впрочем, за членство в Союзе писателей тоже пришлось платить: время от времени Талова вызывали, «чтобы в очередной раз спросить: «Зачем уехал? Зачем вернулся?»»
Кратки, но содержательны и образны записи Марка Талова о военной Москве, покрытой, как «траурным платьем», облаком пепла от сжигаемых документов в октябре 1941 г, о же сто кой борьбе за выживание среди голода и холода, об изнурительной работе в годы войны. Почти фотографически четки и содержательны эпизоды встреч поэта с Мариной Цветаевой, Анной Ахматовой и Надеждой Булгаковой. Подробны, наполнены глубокой признательностью и теплотой описаны отношения с последним близким другом - Ильей Эренбургом.
За все 46 лет советского периода жизни Марк Владимирович смог напечатать сдно-единственное стихотворение. Не смотря на в севозмож-ные ходатайства И. Эренбурга, Н. Асеева и Арс.Тарковского, поэзия Талова так и осталась, по утверждениям редакторов советских издательств, «несовременной», чуждой социалистическому реализму. В издательстве «Советский писатель» ему рекомендовали писать стихи о Ленине и классовой борьбе французского пролетариата, требовали заменить «непонятные» слова. Талов возражал: «У вас уже есть сто одинаковых поэтов, зачем же вам сто первый?!». Но редактора оставались неумолимыми. В итоге поэт стал переводчиком. Благодаря ему были изданы прекрасные переводы французских, английских, итальянских, испанских и португальских поэтов. Главным трудом его жизни, занявшим 17 лет, стали переводы в единого французского поэта XIX в. Стефана Малларме, ныне признанные классическими.
В последних записях Марк Талов подводит итог своей парадоксальной и жестокой судьбы: «Когда я покидал пределы Франции, я был там уже признан поэтом, даже стал этаким мэтром... С возвращением же в Советский Союз, уже в 1922 - 1923 года из-за разных взглядов на литературное творчество... я получил такой удар, что вынужден был стать «советским служащим», чтобы не умереть с голоду... и уже не мыслил когда-нибудь вернуться в ряды литераторов». Как это уже не раз случалось в нашей истории, стихи поэта были опубликованы лишь по еле его смерти. Теперь читатель может познакомиться и с воспоминаниями Марка Владимировича Талова, русского по эта, в судьбу которого так жестоко вмешался минувший век.
АЛ. Киличенкое, К.В. Львов
