CC BY
47
РЕЦЕНЗИИ
Рецензия на книгу А.Ф. Старцева «Ороки - орочёны, а не уйльта! К проблеме этногенеза ороков Сахалина»1
Название рецензируемой книги, как и отчасти её содержание, по причине заключённой в них экспрессии вызывают ассоциации со стихотворением В. Маяковского «Скрипка и немножко нервно». В самом деле, трудно было ожидать от исследования по этнонимии и этногенезу ороков — мы будем по умолчанию придерживаться энциклопедического наименования — такого переплетения сложнейших проблем этногенеза и этнической истории этого небольшого (даже среди малочисленных коренных этносов Дальнего Востока) народа. Прежде всего читатель обратит внимание на целое созвездие имён исследователей, поскольку автором тщательно проработаны историография и история вопроса об ороках как этносе и о соседствующих с ним народах. Другие проблемы, освещаемые в книге, — тождественность названий ольча, ульча, ульта, уйль-та, вопрос об источниках вариантов или гетерогенных названий ороков, соотношение автоэтнонимов и аллоэтнонимов ороков и других народов Нижнего Амура и Сахалина, типы мотивированности и производящие основы названий этносов Восточной Сибири и Дальнего Востока, генезис и преференции современных официальных именований малочисленных народов в условиях возможности выбора или смены имени и, наконец, традиционная в исследованиях по этногенезу и этнической истории проблематика сходств в материальной культуре ороков с народами Нижнего Амура и Сахалина, а также эвенами, которые, по мнению автора, сыграли заметную роль в этногенезе ороков.
Всего книга содержит 11 глав. Первые четыре — «Исторические сведения об ороках Сахалина (вторая половина XIX — первая четверть XX в.)», «Отражение проблемы этногенеза ороков Сахалина в трудах советских и постсоветских исследователей», «Противоречия в трудах Л.И. Шрен-ка и Л.Я. Штернберга», «Слепая вера в непогрешимость кумиров науки чревата последствиями» — посвящены истории и историографии вопроса об этногенезе ороков и происхождении названий ольча, ульча, ульта, уйльта, а также этнониму орочён как одному из самоназваний ороков. Следующие четыре главы — «Этнические причины миграций населения Охотского побережья, Приамурья и Приморья в XVII в.», «Территория обитания предков ороков и время их переселения на Сахалин», «Охотские орочёны в системе этногенеза и этнической истории народов Приамурья, Приморья и Сахалина», «Этнографические параллели в материальной
1 Старцев А.Ф. Ороки — орочёны, а не уйльта! К проблеме этногенеза ороков Сахалина. Владивосток: Дальнаука, 2015. 163 с.
культуре охотских эвенов, ороков Сахалина, орочей и удэгейцев бассейна Амура» — содержат всесторонний анализ этнополитической ситуации, приведшей к формированию предков ороков, а также выводы о причинах и предполагаемом времени переселения их с материка на Сахалин. Далее главы «Распространение понятия орочёны-оленеводы у тунгусо-маньчжурских этносов Сибири и Дальнего Востока» и «Этнонимы ороков Сахалина и их этимология в отечественной этнографической литературе» рассказывают об истории этнонима орочён у тунгусоязычных народов Сибири и Дальнего Востока и демонстрируют поиски объяснений происхождения орокских этнонимов. В последней главе «Вместо заключения» подводятся итоги рассмотрения проблематики этногенеза и этнической истории ороков в отечественной научной литературе.
А.Ф. Старцев так кратко формулирует свои основные выводы: «Автор предполагает, что предками ороков являются местные жители, которые в виде этнографической группы находились в составе мангунов — населения Нижнего Амура» (с. 5—6). Далее он пишет: «Для решения всех этих проблем необходим комплексный подход специалистов разных направлений — этнографов, филологов, географов, историков и др. Кроме этого, специалистам необходимо решить, какое использовать самоназвание ороков — орочёны или ульта, уильта или уйльта — и можно ли последние этнонимы склонять по падежам?» (с. 10). Нужно заметить, что частично вопросы о нормативном названии этноса оказались в поле зрения коллег А.Ф. Старцева, которые как раз и предложили пару орок (мужчина) — ульта (женщина) вместо непонятно откуда взявшегося ороканка, рекомендованного Р.А. Агеевой2.
Начнём с бесспорных достоинств книги. Они однозначно представлены информативным обзором истории изучения орокского этноса, данным в главах 1—3, а также исследованием миграций народов Приамурья, предшествовавших этногенезу ороков (гл. 5), скрупулёзным исследованием материковой прародины ороков (гл. 6), анализом севернотунгусских, прежде всего эвенских, параллелей в культуре ороков (гл. 8), что является весьма новым в этнографическом изучении народов Нижнего Амура и Западного Приохотья, и, возможно, несколько субъективными, но достаточно свежими по подходам и содержанию трактовками этнонима орочён и его этнического и культурного содержания (гл. 7 и 9). Глава 11, посвящённая этимологии различных названий ороков, очень хороша по тщательности проработки литературы вопроса и, несмотря на отдельные несогласия рецензента с автором, очень полезна, т.к. определённо «закроет» многие версии и трактовки, оказавшие влияние на размышления А.Ф. Старцева и способные запутать других исследователей.
Однако как раз в этом материале есть возможность ещё раз его осмыслить, отделить научную архаику и неизбежный политес перед именами
2 Решетов А.М., Бурыкин А.А. <Рец. на кн.> Агеева Р.А. Какого мы роду-племени? Этнолингвистический словарь-справочник. М., 2000 // Этнографическое обозрение. 2002. № 1. С. 168—172.
классиков этнографии и основоположников изучения языков народов Амура и Сахалина и представителями смежных наук (прежде всего — лингвистами) от того, что указывает на нерешённость проблем этнонимов, связанных с орокским этносом, и определяет поиски более приемлемых решений.
Приведём две цитаты из обсуждаемой книги: «Л.Я. Штернберг... выдвинул идею, что орокские названия ольча и ульча появились из слова, которым ороки называли своих оленей. „Олень, — писал Штернберг, — на языке ороков звучит аля, уля, а отсюда ольча, ульча". Эти орокские названия, по мнению учёного, соответствуют тунгусскому понятию орочон — „олене-воды"3» (с. 7); «Если считать, что название ульча представляет собой новое написание слова ольча, как это отмечали В.К. Арсеньев и А.Н. Липский4, то можно глубоко ошибиться, так как слово ульча связывается с рекой (уль)5, а этимология слова ольча выводится из слова „рыба" (оль)6» (с. 25).
Название оленя у ороков — ула7 (статья улта «орок»). Как явствует из фундаментального свода тунгусо-маньчжурской лексики, оно не имеет параллелей в других тунгусо-маньчжурских языках, кроме орочско-го ула «олень домашний» и маньчжурского улха «скот»8. Следовательно, при данной этимологии ула могло, причём с малой вероятностью, быть самоназванием ороков, но никак не их наименованием, данным соседями, у которых такого слова нет. Это название оленя имеет разительную параллель в древнетюркском и!ау «вьючное животное, верховой конь»9, которая, однако, может указывать на древность слова или на его заимствование в эпоху тунгусо-тюркских контактов, несравненно более отдалённую от нас, чем этногенез ороков. Но против этимологии Л.Я. Штернберга есть ряд современных возражений, основанных на корректности этимологического анализа. Во-первых, конечный гласный а в названии оленя не должен был отпадать при образовании производных. Во-вторых, что такое -ча и закономерное для орокского языка -та в этнонимах, как будто бы образованных от данного названия животного, — непонятно, и этого не объяснили даже лингвисты, этимологизирующие названия жителей Амура (см. гл. 10). В-третьих, возникает вопрос — уже к автору как создателю оригинальной теории о гетерогенности форм ольча и ульча, — почему при
3 Штернберг Л.Я. Гиляки, орочи, гольды, негидальцы, айны. Хабаровск: Дальгиз, 1933. С. 396.
4 Арсеньев В.К. Этнологические проблемы на востоке Сибири // Собр. соч. в 6 т. Владивосток: Тихоокеанское издание «Рубеж», 2012. Т. 3. С. 562; Липский А.Н. Краткий обзор маньчжуро-тунгусских племён бассейна Амура // Первый туземный съезд Д.В.О. (протоколы съезда с вводной статьёй А. Липского). Хабаровск, 1925. С. XLIII.
5 Липский А.Н. Краткий обзор маньчжуро-тунгусских племён бассейна Амура // Первый туземный съезд Д.В.О. (протоколы съезда с вводной статьёй А. Липского). Хабаровск, 1925. С. XLV.
6 Золотарёв А.М. Родовой строй и религия ульчей. Хабаровск: Дальгиз, 1939. С. 35.
7 Сравнительный словарь тунгусо-маньчжурских языков: материалы к этимологическому языку. Л.: Наука, 1977. Т. 2. С. 263.
8 Там же.
9 Древнетюркский словарь. Л., 1969. С. 608.
наличии ольча как отдельного этнонима не встречается форма **ольта, которую мы вправе были бы ожидать. Не случайно А.Ф. Старцев пишет: «К сожалению, в наши дни уже невозможно выяснить у самого Штернберга, почему ороки перед чужими людьми в одном случае называли себя ольча, а в другом — ульча» (с. 25).
Этимологии форм ольча и ульча, данные А.М. Золотарёвым и А.Н. Лип-ским, вызывают ещё больший скептицизм и заслуживают ещё более жёсткой критики, чем размышления Л.Я. Штернберга, — тем более что они оказали заметное воздействие на последующие разыскания и едва не завели их в тупик. Мы не имеем в тунгусо-маньчжурских языках корня слова «река» в форме уль (ср. уд. ули «вода», ороч. ули «река большая», ма. ула «река»10, ульч. ула «яма» (ледяная), скорее всего относится к статье ула- «намочить»и, где не хватает как раз ульчских данных), гласный в этом корне не отпадает, значит, образование от него формы ульча невозможно — элемент -ча опять же остаётся без объяснения. Нет в тунгусо-маньчжурских языках и корня слова «рыба» в свободной форме ол- (ср.: эвенк. олло, олдо, эвен. олра, олла, олда, нег. оло «рыба» при ороч. окто, уд. олоно, ульч. холто(н), орок., нан. холто «рыба отварная» (нан. кур.-урм. оло «рыба» — эвенкийское заимствование))12. Здесь главное препятствие — то, что в языках Приамурья корень со значением «рыба» представлен в виде хол— более древней формы, чем севернотунгус-ская ол-. Разумеется, этноним ольча не выводим ни из арманской формы ол'чи (ещё никто не называл соседей «рыбой»), ни из основы производного глагола олти- «есть рыбу», не имеющей суффиксов.
К досаде, ошибочные заключения А.Н. Липского до недавнего времени умножались в литературе по проблеме этнонимов Дальнего Востока. А.Ф. Старцев пишет: «Ю.А. Сем, как и Т.И. Петрова, обоснованно считал, что „этимологию слова ульта надо искать в тех языках, где этот термин употребляется для обозначения ороков — эвенкийском, негидальском и в других тунгусских языках"13. Скрупулёзно рассматривая проблему этногенеза ороков, он пришёл к выводу, что все высказывания предыдущих исследователей, за исключением А.Н. Липского, в вопросе этимологии названий ульча несостоятельны. По его мнению, название этих двух народов связывается с понятием „вода" — ули, ул + аффикс чан, что означает „речные люди", „поречане"»14 (с. 121 — 122). Несмотря на то, что
10 Сравнительный словарь тунгусо-маньчжурских языков: материалы к этимологическому языку. Л.: Наука, 1977. Т. 2. С. 260.
11 Там же. С. 257—258.
12 Там же. С. 140.
13 Сем Ю.А. Проблема происхождения ороков Сахалина // Общие закономерности и особенности исторического развития народов советского Дальнего Востока (с древнейших времён до наших дней). Владивосток: ДВФ им. В.Л. Комарова СО АН СССР, 1965. С. 81.
14 Сем Ю.А., Сем Л.И., Сем Т.Ю. Материалы по традиционной культуре, фольклору и языку ороков. Диалектический орокско-русский словарь: этнографические исследования // Труды ИИАЭ ДВО РАН. Владивосток: Дальнаука, 2011. Т. 14. С. 8.
данное построение поддержано лингвистами, его нельзя принять и можно оценивать только как дань традиции: суффикс -ча не оформляет названия жителей местности.
А.Ф. Старцев не принял для интересующих его этнонимов ни этимологии А.Н. Липского, ни этимологии А.М. Золотарёва. Он пишет: «Существующие названия ольча, ульча и уильта, ставшие этническими именами субэтнических групп ороков Сахалина, относятся к топонимам Приамурья и Охотского побережья, о чём будет сказано в других разделах книги» (с. 20). Однако рассмотренные нами объяснения, возводящие ольча и ульча к разным основам, как бы утвердили исследователя в мысли, что эти формы имеют разное происхождение и образованы от разных основ. Тут уместно было бы задаться вопросом, если эти формы образованы от разных основ, то почему они не встречаются вместе ни в одном языке, кроме орокского? Объяснение этого парадокса мы дадим ниже, пока же нам придётся обратиться к лингвистическим данным об этнонимах и близких к ним формах названий орокского этноса.
Документация на эти формы такова: эвенк. (Сахалин): улта — «орок-мужчина», ултамни — «орокская женщина»; улча (Урмийский диалект): ульча — «мужчина», улчамцу — «ульчанка» («женщина-ульча»); нег.: олча (низовские и материалы П. Шмидта) — «ульча»; олчан (низовские) — «удэ»; ороч.: ула — «олень» (домашний); ульч.: улча — «орок»; орок.: у]лта~ул'та [*ул'ча| — «орок» (самоназвание), ула — «олень» (домашний); маньчж.: ул -ха, улха узима «скот» (вообще), «животное» (домашнее)15, улта — «орок».
Некоторые комментарии: эвенкийские формы улта и ултамни являются исконными для эвенкийского языка, но улча и улчамцу, служащие у урмийских эвенков названиями ульчей, явно заимствованы из языков ульчско-нанайского типа, скорее всего — из языка типа ульчского же (в нанайском ожидалось бы олча, в орокском — улта), на это однозначно указывает форма названия женщин с южнотунгусским суффиксом -мцу вместо севернотунгусского -мни. Негидальская форма с начальным о- хотя и зафиксирована рано, но точна16.
Процитируем опять автора: «А.В. Смоляк обоснованно заявляет, что в их (ороков — А.Б.) составе обнаруживаются ульчи, орочи, удэгейцы, нанайцы и другие народы Приамурья и Охотского побережья»17 (с. 28). Теперь нам становится ясно, откуда именно происходит каждая конкретная форма: олча — негидальцы в составе ороков, улча — ульчи в составе ороков, улта — самоназвание ороков на орокском языке, уйлта — какая-то позднейшая форма, которую А.Ф. Старцев рассматривает отдельно от
15 Сравнительный словарь тунгусо-маньчжурских языков: материалы к этимологическому языку. Л.: Наука, 1977. Т. 2. С. 262—263.
16 См. Цинциус, 1982, с. 257 (олча, ульча).
17 Смоляк А.В. О взаимных культурных влияниях народов Сахалина и некоторых проблемах этногенеза // Этногенез и этническая история народов Севера. М.: Наука, 1975. С. 63—68; Таксами Ч.М. Тунгусские народы на Сахалине // Страны и народы Востока: Страны и народы бассейна Тихого океана. М.: Наука, 1968. Вып. VI. С. 35.
трёх других. Странно, что у негидальцев не оказывается отдельного названия для ороков, хотя они являются одними из самых близких их соседей, а эвенки для обозначения ороков заимствовали их самоназвание.
Это позволяет свести вместе и возводить к одному названию формы олча, улча, улта и с большой вероятностью уйльта (если последняя вообще не является обратным японским заимствованием), как и принято в отечественной традиции. Однако соотношение форм нам ничего не говорит об этимологии данного наименования нескольких этносов как научного термина и о его происхождении.
А.Ф. Старцев в своих рассуждениях и анализе мнений предшественников (хотя бы в аспекте принимать / не принимать) всё приготовил для решения невероятно сложной проблемы происхождения интересующих нас форм улча (соответственно и русск. ульча) и улта (русск. ульта). Говоря о форме уйльта, он отмечает: «По этому поводу В.Д. Косарев писал: „Чего мне не мог объяснить никто — это появление кажущегося лишним звука [й] в названии, происходящем от „уля/ула"... Ведь у большинства соседних народов Севера самоназвания переводятся как „человек", „люди", „народ", а этнонимы по занятиям или культурным особенностям обычно даются другими племенами"»18 (с. 59). Первая ремарка В.Л. Косарева говорит о том, что он был склонен принять этимологию Л.Я. Штернберга со всеми её «аля-уля». Вторая реплика этого автора даёт нам ключ к почти полуторавековой загадке названия нескольких этносов, которое только у самого позднего по формированию народа превратилось в самоназвание — ульча ~ ульта. По нашему убеждению, которое согласуется с мыслями В.Д. Косарева и цитирующего его с явным сочувствием автора обсуждаемой книги, форма улча как самая архаичная из известных нам (негидальский язык изменён в сравнении с эвенкийским, орокский — вовсе новейший из южной ветви тунгусских языков) происходит от маньчжурского урсэ — «народ, люди, общество, толпа»19, параллели для которого в других тунгусо-маньчжурских языках составителями словаря не указаны. Однако в документации на этноним улта, уже явно не связанный с оленями и прочим скотом (ма. улха), маньчжурские данные отсутствуют. Примеры на переходы р ~ л в ульч-ском и нанайском языках, не всегда поддающиеся упорядочению в системы, и ч ~ с в ульчском, нанайском и маньчжурском языках не являются редкостью, тем более, что в наших примерах речь будет идти не об исторических корреспонденциях, а о заимствовании маньчжурского слова тунгусскими языками — при заимствованиях строгие соответствия вообще не выдерживаются.
18 Косарев В.Д. Ороки (ульта) в этногенетике тунгусоязычных народов Приамурья: задача со многими неизвестными. Культурное наследие народов Дальнего Востока России Сахалинской области. Уйльта. Эвенки. Южно-Сахалинск: Сахалинский гос. обл. краевед. музей, 2009. С. 19.
19 Сравнительный словарь тунгусо-маньчжурских языков: материалы к этимологическому языку. Л.: Наука, 1977. Т. 2. С. 286.
Попытки верифицировать реконструкцию *урча для данного слова хотя бы для приамурского ареала показали, что сочетание согласных -рч-для тунгусо-маньчжурских языков встречается в единичных примерах и его рефлексы прослеживаются плохо. Редкий пример: эвенк. арча— «встретить», нег. атчалди— «встретиться» (-лди— показатель совместности — А.Б.), ороч. ачали — «встретить», уд. асали— «встречать», ульч. ачан — «встречать», орок. атали — «встретиться», нан. ача(н)— «компания», ма. ача- — «встречаться», ачан — «сбор. сходка, съезд, собра-ние»20. В нём отмечается переход ч > т, характерный для орокского языка.
Самое любопытное, хотя оно и не имеет отношения к нашему сюжету, — что маньчжурское ачан — «сбор, сходка, съезд, собрание» точно соответствует социониму ачаны, которое было зафиксировано документами Ерофея Хабарова 1648 г., но не встречается в документах В. Пояркова 1846 г.21 У двух отрядов, спускавшихся по Амуру, были разные толмачи, которые принимали соционимы за этнонимы, и по этой причине названия народов, живших в то время на Амуре, не были зафиксированы. Становится ясно, что если дючеры — это просто маньчжурские караулы по берегам Амура22, то ачаны — большое скопление народа, «сбор, сходка, съезд, собрание». Понятно, что искать «Ачанский городок», руководствуясь сходством этого названия с какими-то приамурскими топонимами и тем более этнонимами, бесперспективно.
Мы пока не знаем, как именно маньчжуры называли жителей берегов Амура ниже устья Уссури, но если к ним относилось именование ур су («народ»), то оно могло дать наименование соседей улча, олча, и, наконец, это слово стало самоназвание ороков — улта.
Сам А.Ф. Старцев предлагает новое решение проблем происхождения названий орокского этноса. Он пишет: «.за редким исключением родовые названия или этнонимы тех или иных этносов возникают из топонимов, оронимов, ойконимов или гидронимов. Общеизвестно, что в Приамурье и Приморье этнические названия связываются только с топонимами. Исходя из этого, можно предположить, что и этноним ульта тоже связан с каким-нибудь названием той или иной территории, где ранее обитали предки ороков Сахалина» (с. 128). Избранное автором направление поисков этимологии этнонимов, особенно если речь идёт о «родовых» названиях, соотносимых с названиями территориальных групп и мотивированных названием местности, которые в свою очередь восходят к географическим апеллятивам, следует охарактеризовать как верное. Что касается самого характера топонимов, которые считаются производящими основами этнонимов, и тем более интерпретации этнонимов как дериватов от топонимов, здесь имеется множество нюансов, которые должны учитываться в объяснении самих топонимов и тем более этнонимов.
20 Сравнительный словарь тунгусо-маньчжурских языков: материалы к этимологическому языку. Л.: Наука, 1975. Т. 1. С. 52—53.
21 Бурыкин А.А. Имена собственные как исторический источник. СПб, 2013. С. 418.
22 Там же. С. 415.
Сама идея, согласно которой формы ольча и ульча ~ ульта восходят к названиям с основой ол и ул, могла и не вызывать возражений. Однако при этом формы с основной ол и ул должны были бы принадлежать одному языку и, будучи этнонимами, иметь распространение в нескольких языках. Как мы уже говорили, такого не наблюдается, и это аргумент в пользу гомогенности данных форм.
Особая тема в книге А.Ф. Старцева — этноним орочён, как он сам записывает это этническое наименование. Один из краеугольных камней концепции исследователя — то, что данное название унаследовано оро-ками от их этнических предков — оленеводов-эвенов. Да, эвены Охотского побережья имеют самоназвание орача / мн. ч. орачил — «оленные» (оно невыводимо из орапчи — «богатый оленями», на чём настаивают сами эвены) и до сих пор называют себя орочоны, но только по-русски, а не по-эвенски. Более того, у эвенов Северо-Эвенского района Магаданской области есть патронимия Мангруни, которая могла быть основана выходцами с юга, из района Амурского лимана. У нас есть достоверные свидетельства того, что в первой половине XVIII в. именно эвены, т.е. носители эвенского языка, жили где-то вблизи Удского острога: Я.И. Линденау, записывавший шаманские камлания и собиравший материал по «тунгусам», вместе с эвенкийскими словами и образцами эвенкийских текстов записал камлание шамана-эвена23, текст которого по особенностям грамматики совпадает с современным эвенском языком, но разительно отличается от эвенкийского. Этнографические материалы, подобранные А.Ф. Старцевым (гл. 7—8), в общем, поддерживают его предположения. То, что в орокском нет следов влияния эвенского, не показательно и не является контраргументом для построений автора: орокский язык имеет южнотунгусскую основу и по фонетике, грамматике и лексике сходен с ульчским и нанайским, как и следовало ожидать. В нём заметны нивхские заимствования, но известно, что как раз нивхский язык был языком межэтнического общения на Сахалине. Сложность восприятия идей автора относительно топонимического образования этнонимов олча, улча, улта, уйльта заключается в том, что, во-первых, в тунгусо-маньчжурских языках находится масса сходно звучащих с данными этнонимами апеллятивов, и, во-вторых, топонимика и гидронимика низовьев Амура и огромного района к Северу от Амурского лимана не являются тунгусскими по происхождению. Они оставлены какими-то носителями чукотско-камчатских языков, близких к известным нам диалектам корякского. Известны факты расхождений в трактовке отдельных названий между корякскими этимологиями топонимов и «народными» толкованиями этих же топонимов на основе эвенского. Вот примеры объяснения топонимов, сходных с ол- и ул-: Ола в Магаданской области — коряк. улвэв — «привал, остановка, от-
23 Бурыкин А.А. Тунгусские шаманские заклинания XVIII века в записях Я.И. Линденау // Системные исследования взаимосвязи древних культур Сибири и Северной Америки. СПб, 1997. Вып. 5. С. 123—146.
дых»24; Улья, река южнее Охотска, — коряк. вылгилвээм — «Берёзовая»25, Ульбея, река севернее Охотска, — коряк. вулвывээм — «Поперечная»26. Для субстратной топонимии выстраивается правило — сходно звучащие топонимы не обязательно гомогенны в отношении языка-источника.
Этноним орочён представляет собой такую же загадку, как и этноним ульча — ульта, с той лишь разницей, что имеет мотивировку и связан с тунгусским названием домашнего оленя: эвенк. и др. орон, эвен. оран. А.Ф. Старцев отмечает, что Г.М. Василевич (показательно, что это мнение принадлежит одному из крупнейших специалистов по тунгусскому оленеводству! — А.Б.) связывала данное название с названием местности Оро. В своём словаре Г.М. Василевич даёт слово орочён как самоназвание за-байкальско-амурских оленных эвенков (с. 327), при этом суффикс -чен (не - чан/-чэн/-чон, как можно было бы ожидать) оформляет имена деятеля (в т.ч. орочён — «оленевод») и названия жителей27.
Итак, наименования олча — улча, служащие аллоэтнонимами для тун-гусо-язычных народов Амура, только для ороков являются самоназванием ульта ~ уйльта. Название орочон не самоназвание (по крайней мере, не первое самоназвание) оленеводов, живущих на широте Амурского лимана, а также к северу и к югу от него, — и оно становится ещё одним самоназванием ороков. В чём дело? Похоже, мы опять встречаемся с ал-лоэтнонимом, но уже не для оседлых или полуоседлых жителей берегов Амура и его притоков, а для оленеводов. В связи с этим обращает на себя внимание маньчжурское орончо — «оленевод» и название одной из народностей (эвенки Китая)28.
Похоже, что маньчжуры, заимствовав самоназвание ближайших к ним оленеводов, распространили его на всех оленеводов окрестностей Амура. Ороки как гетерогенный этнос унаследовали от своих этнических прародителей оба наименования, которые не являлись самоназванием этих групп, — и улта, и орочён. Превращение аллоэтнонимов в самоназвания-автоэтнонимы не редкость, такова история этнонима калмыки, который является тюркским по происхождению.
Итак, в том, что касается этногенеза ороков, взгляды автора оказываются достаточно правдоподобными и неплохо защищёнными собственно этнографическими артефактами материальной культуры и исторической этнографии народов Амура и сопредельных территорий, если включать ретроспективу истории ареалов расселения этносов. Что же касается этимологизации этнических названий ороков и их соседей, от которых ороки получили свои самоназвания, при этом из пяти на начало XXI в. осталось
24 Бурыкин А.А. Имена собственные как исторический источник. СПб, 2013. С. 338.
25 Там же. С. 350.
26 Там же. С. 350.
27 Василевич Г.М. Эвенкийско-русский словарь. М., 1958. С. 757.
28 Сравнительный словарь тунгусо-маньчжурских языков: материалы к этимологическому языку. Л.: Наука, 1977. Т. 2. С. 25.
два — уйльта и орочён, — то данный вопрос оказался, во-первых, исключительно сложным, во-вторых, ненадёжным по результатам, в-третьих, не имеющим прямого отношения к этногенезу ороков и косвенно затрагивающим их этническую историю.
Напомним: более 250 лет название коряков связывалось с чукотско-корякским названием оленя к'орангы, при этом многих смущало то, что в названии коряков корень слова «олень» имеет чукотскую форму с согласным р, которого в диалектах оленных коряков нет и не может быть. Морфологический анализ, направленный на непротиворечивое объяснение целого слова, указал на возможность его происхождения от чукотской формы ак'оракы — «безоленный, не имеющий оленей», а анализ первых фиксаций этнонима коряки в продолжение всего XVII в. выявил, что самые ранние употребления этого названия с огромной вероятностью относятся к приморским чукчам (иначе для коряков пришлось бы допускать невозможные миграции от Камчатки до Чаунской губы), затем оно было приспособлено к приморским корякам Пенжинской губы, и только на рубеже XVII—XVШ вв. в источниках появляется словосочетание олен-ные коряки29.
Подведём итоги. В части историографии этнографического изучения ороков и в этнографических и географических компонентах этногенеза и ранней этнической истории ороков книга А.Ф. Старцева, бесспорно, является заметным шагом вперёд по сравнению с тем массивом литературы предшествующих десятилетий, который был проработан автором. Что касается самоназваний и названий ороков у других народов Нижнего Амура и Сахалина, то несомненная заслуга учёного заключена в обзоре имеющихся названий и самоназваний орокского этноса вместе с опытами их этимологического толкования, а также намеченном новом оригинальном решении проблемы, недостатком которого оказалось только то, что ему нашлась альтернатива, неожиданно пришедшая из неосвещённой области исследования — того, как маньчжуры называли жителей берегов Амура и Сахалина.
Работа А.Ф. Старцева, безусловно, должна занять своё место среди трудов дальневосточных учёных-этнографов по проблемам истории и культуры народов Дальнего Востока. Хочется надеяться, что её с интересом прочитают и сами представители коренных этносов бассейна Амура и Сахалина.
А.А. Бурыкин, доктор филологических наук, доктор исторических наук, ведущий научный сотрудник Института лингвистических исследований РАН, Санкт-Петербург
29 Бурыкин А.А. Имена собственные как исторический источник. СПб, 2013. С. 433-435.
