CC BY
96
Философия немецкого идеализма
УДК 1(430) (091)"17"
ББК 87.3 (4Гем)5
Д. Н. Разеев
Решение Кантом антиномии телеологической способности суждения *
В статье на основании критической реконструкции антиномии способности суждения, анализу которой посвящена вторая часть «Критики способности суждения» И. Канта, демонстрируется, что предложенное им ее решение имеет важное философско-методологическое значение для разъяснения процесса научного познания.
Ключевые слова: трансцендентальная философия, критика способности суждения, телеология, эвристический принцип познания.
Вопросу о применимости трансцендентального аргумента Канта не только в теоретической и практической областях философии, но также и в той сфере, которая, с точки зрения позднего Канта, могла рассматриваться в качестве действительного перехода между природой и свободой, не так часто уделяется внимание в отечественной историко-философской науке. Между тем телеологические взгляды Канта представляют значительный интерес как в историко-научном, так и в философско-методологическом смыслах, поэтому в зарубежной исследовательской литературе этот вопрос не раз становился предметом обстоятельного рассмотрения [2-4].
Трансцендентальный аргумент Канта в «Критике способности суждения» означал, что суждения о целесообразности (телеологические суждения) основаны не на объективном устройстве предметов, о которых выносятся такие суждения, а укоренены в самой нашей способности суждения (в терминологии Канта они суть не определяющие, а так называемые рефлектирующие суждения). Вместе с тем, несмотря на свое субъективное происхождение, телеологические суждения играют важную регулятивную функцию, т. е. предписывают субъекту то, как ему следует выстраивать свои суждения о природе; в этом смысле косвенным образом они вносят определенный эпистемологический вклад в процесс нашего познания природы.
Кант неоднократно подчеркивает, что телеологическая способность суждения не имеет права преступать за пределы обозначенной регулятивной компетенции. Свидетельства такого превышения телеологической способностью суждения своих полномочий мы находим в так называемой антиномии способности суждения, обстоятельному
* Статья написана при поддержке РГНФ (проект № 09-03-00441 а).
разъяснению которой посвящен второй раздел «Критики телеологической способности суждения» (второй части «Критики способности суждения»). Разберем детально то, в чем заключается, по Канту, эта антиномия, какое ее решение было предложено мыслителем из Кенигсберга, а также к каким философско-научным следствиям это решение приводит.
При рефлексии о познании природы способность суждения может следовать двум различным максимам, которые Кант формулирует следующим образом: «Первая ее максима - это положение: всякое создание материальных вещей и их форм надлежит рассматривать как возможное только на основании механических законов. Вторая максима -противоположное положение: некоторые продукты материальной природы нельзя рассматривать как возможные только на основании механических законов (суждение о них требует совершенно другого закона каузальности, а именно закона конечных причин)» [1, с. 260]. Кант обращает внимание на одно существенное обстоятельство. Когда согласно первой максиме способности суждения предписывается судить о продуктах природы как устроенных по механическим законам, то тем самым вовсе не отрицается факт того, что сами продукты природы могут быть устроены и каким-либо иным образом; речь идет лишь о нашем способе суждения (рефлексии) о продуктах природы, в противном случае (т. е. если не следовать максиме рассмотрения природы как существующей по механическим законам) познание природы вряд ли вообще будет возможным. Вместе с тем следование первой максиме не исключает того, что в определенных случаях и при определенных обстоятельствах мы можем руководствоваться и второй максимой, а именно принципом рефлексии о продуктах природы как конечных причин (а не просто механизмов). При этом происходит это таким образом, что, следуя второй максиме, мы, с одной стороны, не устраняем первой максимы, а с другой - не сводим вторую максиму к первой. Кант проясняет свою мысль, замечая, что вышеуказанные максимы не ограничивают друг друга, но существуют как бы в разных плоскостях. Дело в том, что речь об ограничении механистического принципа объяснения природы имела бы смысл только в том случае, если бы мы были в состоянии доказать, что природа устроена не только по механическим законам, но и по законам иного рода. Однако, по Канту, именно этого-то мы и не в состоянии сделать. Мы не можем привести никакого веского доказательства в пользу того, что природа (в частности, органическая) устроена не по механическим законам, поскольку частные законы природы даются нам только через опыт, т. е. случайным образом, а значит, мы не можем при их обсуждении изначально знать тот принцип, согласно которому природа дана нам во всем разнообразии ее эмпирических проявлений. Таким образом, телеологический принцип возникает не оттого, что мы, доказав несостоятельность механистического принципа по отношению к органическим продуктам природы, водружаем первый на место второго. Следовательно, под так называемой телеологической максимой следует понимать не жесткую альтернативу механистическому объяснению природы, а своего рода дополнительное, вспомогательное средство, используемое нами при обсуждении природного законодательства.
Однако почему телеологическая максима вообще возможна? Кант признает, что фактически мы находимся в ситуации, когда имеющегося у нас знания частных законов природы оказывается недостаточно для объяснения органических продуктов природы только лишь по механическим законам. Отсюда у нас возникает предположение о том, что в основе деятельности природы заложена не только механистическая каузальность, но и каузальность иного вида - согласно целям. Вместе с тем целевая каузальность не может быть нами доказана. Поэтому и использование такой каузальности при объяснении природы должно быть ограничено. Соответственно, целевая каузальность может использоваться в качестве принципа объяснения только нашей рефлектирующей способностью суждения, поскольку в этом случае она будет иметь исключительно регулятивное значение и не будет смешиваться с механистической каузальностью, которая в свою очередь обладает объективной значимостью. Тщательный разбор Кантом этого обстоятельства приводит его к выводу о том, что вышеуказанная антиномия между физическим (механическим) и телеологическим (техническим) способами объяснения природы оказывается исключительно видимостью, возникающей вследствие того, что основоположение, предназначенное только для рефлектирующей способности суждения, неправомерным образом используется и для определяющей способности суждения. Больше того, Кант утверждает, что в известном смысле вышеуказанное применение максимы рефлектирующей способности суждения оказывается необходимым, если мы вообще хотим исследовать природу, наблюдать за ней систематически. По крайней мере, что касается органических продуктов природы, - заявляет сначала Кант, но затем сразу же поправляет себя, добавляя, что мы не в состоянии не применять такую максиму в качестве путеводной нити к изучению природы в целом, пусть она объективно и не необходима для ее (природы) изучения. Максиму рефлектирующей способности суждения можно обозначить телеологической максимой.
Кант обстоятельно разъясняет статус телеологической максимы и подчеркивает значимость понятия целесообразности природы для познания последней. Если бы, утверждает он, наш рассудок не был устроен так, как он устроен, т. е. по принципу перехода от общего к особенному, а способность суждения не могла бы находить целесообразность в отношении особенного, а также подводить особенное под уже данное общее в определяющих суждениях, то мы бы вообще не находили никакого различия между механизмом природы и техникой природы (ее целевой связью). Иными словами, само устройство наших познавательных способностей в определенном смысле наделяет понятие целесообразности всеобщей субъективной значимостью. В этом положении содержится важный вывод Канта, состоящий в том, что понятие целесообразности природы производно, по сути, от конституции наших же познавательных способностей. Вместе с тем было бы в корне неверным считать это понятие полностью произвольным; его следует признать необходимым, хотя с одним важным ограничением, а именно: необходимым не в объективном смысле, а в субъективном (более точно, в субъективно-всеобщем).
Получается, что вследствие особого устройства наших познавательных способностей мы не можем не рассматривать некоторые продукты природы в их возможности как порожденные преднамеренным образом, т. е. в качестве целей. Хотя их причина не только не дана нам, но мы даже не можем требовать, чтобы эта особая причина вообще существовала. Понимая, насколько непонятной может показаться эта мысль (а ее впоследствии, действительно, неоднократно критиковали интерпретаторы философа [3, с. 147]), Кант пытается последовательно обосновать свою точку зрения.
Природа, взятая в ее фактической целостности, не может быть до конца объяснена только с помощью законов, задаваемых рассудком (по крайней мере, человеческим рассудком, который, по Канту, дискурсивен). Однако находимые естествоиспытателем благодаря опыту связи и закономерности в природе оказываются в итоге согласованными с законодательством рассудка. Это обстоятельство вынуждает нас предположить, что трансцендентальное законодательство рассудка и раскрываемое благодаря опыту эмпирическое законодательство природы находятся в некотором согласовании. С одной стороны, это согласование не удается обнаружить в самой природе (т. е. оно не конститутивно значимо, раз оно не касается самих объектов познания), а с другой - не получается познавать природу без предположения о таком согласовании (т. е. оно значимо регулятивно, поскольку касается субъекта познания). Следовательно, согласование привносится не кем иным, как самим познающим природу субъектом, но не на произвольных основаниях, а на вполне законных. Эти законные основания - особое устройство самой познающей субъективности. Ее и пытается прояснить Кант. Субъект, познающий природу не дискурсивным, а интуитивным рассудком, вовсе не нуждался бы в описанном выше согласовании, поскольку постигал бы любой факт природы не как случайное особенное, а как необходимое особенное. «Дело в том, - пишет Кант, подтверждая свою мысль, - что наш рассудок обладает таким свойством, что в своем познании, например, причины какого-либо продукта, он должен идти от аналитически общего (от понятий) к особенному (к данному эмпирическому созерцанию); при этом он ничего не определяет в многообразии особенного, а должен ждать этого определения для способности суждения от подведения эмпирического созерцания (если предмет - продукт природы) под понятие. Однако мы ведь можем мыслить и такой рассудок, который, поскольку он не дискурсивен, подобно нашему, а интуитивен, следует от синтетически общего (от созерцания целого как такового) к особенному, то есть от целого к частям; следовательно, такой рассудок и его представление о целом, в котором, для того чтобы сделать определенную форму целого возможной, не должна содержаться случайность связи частей, что необходимо нашему рассудку, вынужденному следовать от частей в качестве оснований, мыслимых как общие, к различным подлежащим подведению под них возможным формам как следствиям. По свойствам нашего рассудка реальное целое природы следует рассматривать только как действие сходящихся движущих сил частей. Следовательно, если мы хотим представить себе возможность целого не как зависящую от частей, что
свойственно нашему дискурсивному рассудку, а в соответствии с интуитивным (прообразным) рассудком, хотим представить возможность частей (по их свойствам и связи) как зависящую от целого, то сообразно той же особенности нашего рассудка это не может произойти так, чтобы в целом содержалось основание возможности связи частей (ибо в дискурсивном познании это было бы противоречием), а только так, чтобы в представлении о целом содержалось основание возможности его формы и относящейся к этому связи частей. Но так как целое было бы тогда действием (продуктом), представление о котором рассматривается как причина его возможности, а продукт причины, определяющее основание которой есть лишь представление о ее действии, называется целью, то из этого следует, что лишь вследствие особого свойства нашего рассудка мы представляем себе возможность продуктов природы не в соответствии с каузальностью естественных законов материи, а по каузальности другого рода - только по каузальности целей и конечных причин - и что этот принцип относится не к возможности самих подобных вещей (даже рассматриваемых как феномены) по этому способу возникновения, а только к суждению о них, доступному нашему рассудку» [1, с. 281-282]. Это длинное рассуждение Канта может рассматриваться как однозначное решение антиномии рефлектирующей способности суждения. Оно только на первый взгляд выглядит сложным. С учетом подготовленного Кантом инструментария оно может быть понято совершенно определенно. Здесь Кант не только разъясняет, откуда у нас возникает вышеуказанная антиномия, но и демонстрирует, что она оказывается лишь видимостью, которой можно, соответственно, рационально управлять. С одной стороны, согласно устройству наших познавательных способностей (прежде всего, дискурсивному устройству нашего рассудка), природа может мыслиться нами только аналитически, т. е. как зависящее от своих частей целое. Больше того, поскольку по мере опыта природа дается нам только в своих частях, то мы никогда не можем постигнуть ее в понятии как реальное целое. Соответственно, если в познании природы мы будем
руководствоваться только аналитическим понятием природы, то мы никогда (в силу устройства нашей субъективности) не постигнем ее реального понятия. С другой стороны, раскрывая по мере опыта природу в ее отдельных частях, мы можем предположить (опять же в силу устройства наших познавательных способностей), что каждая раскрывающаяся нам по мере опыта часть природы есть часть ее как целого, а значит,
предположить синтетическое понятие природы как целого. Хотя в этом случае при познании природы, рассуждает Кант, мы будем
руководствоваться уже не самими частями природы, дающимися нам по мере опыта, а неким понятием природы как синтетического целого.
То есть устройство нашей познающей субъективности таково, что, во-первых, непосредственно (в созерцании) усмотреть природу как синтетическое целое мы не в состоянии, во-вторых, понятие о природе как синтетическом целом не может быть аналитическим понятием нашего рассудка, и, самое существенное, в-третьих, мы можем, тем не менее, ухватывать это понятие в форме такого представления (о природе), которое будет причиной ее (природы) возможности, т. е. такого понятия о природе,
которое будет выступать причиной ее возникновения. А это и есть искомая Кантом целевая каузальность. Разрешение антиномии способности суждения, собственно, в том и состоит, что, с одной стороны, руководствуясь аналитическим понятием о природе, мы не можем продвинуться в постижении природы как реального целого, а с другой стороны, руководствуясь синтетическим понятием о природе, мы не можем не мыслить это понятие как цель.
Кант настаивает на том, что объяснить природу как целое для нашего (человеческого) рассудка не представляется возможным только благодаря принципу механистической каузальности (как продукт механического сложения всех ее частей), поэтому, учитывая устройство наших познавательных способностей, мы сами для себя (т. е. в целях расширения познания) устанавливаем априорное понятие целесообразности природы, ее целевой каузальности (как продукт некоторого преднамеренного представления). В этой связи Кант данное им решение антиномии способности суждения предлагает возвести в своего рода эпистемологический компромисс в познании природы, согласно которому «мы судили бы в ней о том, что необходимо как предмет чувств, по механическим законам, а согласованность и единство частных законов и соответствующих им форм, которые мы при действии механических законов должны считать случайностью, рассматривали бы в ней как предметы разума (и природы в целом как системы) по телеологическим законам и таким образом судили бы о природе по двоякого рода принципам, без того, чтобы механическое объяснение исключало телеологическое, будто они противоречат друг другу» [1, с. 283]. Таким образом, решение антиномии способности суждения неизбежно ведет, по Канту, к особой познавательной установке ученого, который в своем исследовании природы позволяет сосуществовать двум казалось бы противоречащим друг другу принципам объяснения - механистическому и телеологическому. Все, что составляет природу как предмет чувств во всех ее частных законах, нам надлежит объяснять по механистическому принципу, а природу как согласованную в единое целое систему всех частных законов следует объяснять по телеологическому принципу, учитывая при этом, что сам телеологический принцип объяснения природы ограничен лишь регулятивным значением (есть только максима), а не конститутивным.
Разъясняя эпистемологическую установку ученого, Кант делает одно важное дополнение, различие между объяснением и описанием природы: «Установление целей природы по ее продуктам в той мере, в какой они составляют систему по телеологическим понятиям, относится, собственно говоря, к описанию природы, следующему особой руководящей нити; в этом описании разум совершает, правда, прекрасное, поучительное и практически в ряде отношений целесообразное дело, но не дает никакого объяснения возникновению и внутренней возможности этих форм, что в первую очередь интересует теоретическое естествознание» [1, с. 291]. В этом фрагменте Кант использует выражение «описание природы» (ЫаШгЬезсИге^ипд) как собственное место для телеологических суждений. Тем самым становится более понятна роль телеологии в естествознании. Телеологию можно отнести к описательному естествознанию. Однако при
этом важно учитывать, что речь идет об описании, выстроенном, разумеется, не определяющей способностью суждения, а рефлектирующей. Иными словами, телеология не может принадлежать теоретической, или доктринальной, части естествознания, поскольку она не только не выстраивает, но вообще не касается объяснительной части естествознания (т. е. теоретического естествознания). Статус описательного естествознания не проясняется самим Кантом. Однако очевидно, что решающим достижением Канта по сравнению с традиционным пониманием телеологии было то, что он впервые сумел раскрыть и обосновать именно философско-научное (и в частности, методологическое) значение телеологии для наук о природе.
Концептуализируем те выводы, которые следуют из реконструкции антиномии телеологической способности суждения и предложенного Кантом ее разрешения. Трансцендентальный аргумент, предложенный Кантом применительно к телеологии, приводит его к революционному по сравнению с традиционными телеологическими концепциями выводу о том, что ее положения имеют значимость не для самих объектов познания, а только лишь для познающего субъекта. Следовательно, телеологические принципы должны иметь не конститутивное, а только регулятивное значение. Превышение телеологической способностью суждения своих полномочий ведет к так называемой антиномии способности суждения. Соответственно, корень антиномии способности суждения заложен, по Канту, именно в телеологической способности суждения. Суть самой антиномии Кант усматривает в применении телеологической способностью суждения помимо свойственной ей рефлектирующей функции еще и функции определяющей, относящейся к определяющей способности суждения. В результате такого смещения функций в философии и науке выстраиваются догматические телеологические системы, претендующие на объяснение природы по принципу целевой каузальности. Кант считает их несостоятельными. Однако их несостоятельность не означает того, что телеологическая способность суждения вообще не имеет права применяться в науке в силу заключенного в ней внутреннего противоречия. Кант оставляет за телеологической способностью суждения право на эпистемологическую значимость, подчеркивая, что для этого требуется продемонстрировать, что антиномия способности суждения может быть решена. Им предлагается следующее решение антиномии: поскольку в одной и той же системе невозможно полагать в основу объяснения природы разные основополагающие принципы, то для непосредственного объяснения природы телеологический принцип в силу его укорененности в рефлектирующей, а не определяющей способности суждения не может быть применим. Однако он может выступать вспомогательным принципом (телеологической максимой) при описании процесса познания природы, который включает в себя уже не только познаваемый объект, но и познающий субъект. Тем самым Кант придает действительно важное эпистемологическое значение телеологической способности суждения, однако четко ограничивает ее потенциал для непосредственного процесса познания природы.
Список литературы
1. Кант И. Критика способности суждения. - М., 1994.
2. Lehmann G. Kants Nachlasswerk und die Kritik der Urteilskraft. - Berlin, 1939.
3. McLaughlin P. Kants Kritik der teleologischen Urteilskraft. - Bonn, 1989.
4. Ungerer E. Die Teleologie Kants und ihre Bedeutung fQr die Logik der Biologie. - Berlin, 1922.
