CC BY
44
Лисенкова И.М. ©
Кандидат филологических наук, доцент кафедры русского языка, литературы и методики их преподавания, филиал ФГБОУ ВПО «Кубанский государственный университет» в г.
Славянске-на-Кубани
РЕПРЕЗЕНТАЦИЯ ЭМОЦИИ «СТРАХ» В РОМАНЕ Г.ЩЕРБАКОВОЙ «ЖЕНЩИНЫ
В ИГРЕ БЕЗ ПРАВИЛ»
Аннотация
В статье исследуются способы вербализации эмоции «страх» в художественном тексте, прослеживается роль эмотивной лексики в формировании эмоциональной сферы образа персонажа, продемонстрированы пути анализа эмотивного пространства художественного текста.
Ключевые слова: эмоция «страх», художественный текст, женская литература, категориальная сема
Keywords: emotion «fear», a fiction text, women's literature, meaning of category
Коммуникативно-функциональная парадигма, пришедшая во второй половине ХХ века на смену системно-структурной, в качестве доминирующего обозначила антропоцентрический подход, предполагающий рассмотрение языка сквозь призму человеческого фактора.
В природе человека тесно переплетены рациональное и эмоциональное начала, поэтому способы языковой объективации эмоций становятся предметом изучения ученых-лингвистов. В языковедении получает развитие новое научное направление - лингвистика эмоций.
Художественный текст как стилизованный репродуцент реальной жизни людей заключает в себе не только информацию о действительности, а сложный мир чувств, настроений, стремлений человека. Эмоциональное содержание - непременный компонент семантической структуры текста.
В становлении смысла текста и личностных смыслов у его автора, читателей и персонажей важную роль играет эмоциональная доминанта.
Художественные коммуниканты воспроизводят весь потенциал эмотивного кода языка, а через них эмоции, которые, в отличие от языковых (материальных) знаков, являются скрытыми сущностями, опредмечиваемыми в этих знаках и в физиологических симптомах, и с помощью языковых знаков транслируются за пределы художественной литературы.
Для раскрытия души человека, его внутреннего мира важным представляется изучение функционирования эмотивной лексики в условиях художественной речи как основного средства изображения внутренних переживаний как образа персонажа, так и образа автора.
Художественная литература отражает и интерпретирует эмоциональную жизнь человека. Эмоциональное мышление языковой личности как психофизиологическая и психолингвистическая категория - еще одно доказательство огромной роли эмоций в ее жизнедеятельности.
Роман Г. Щербаковой «Женщины в игре без правил» отличает многообразие эмотивных смыслов, объясняемое принадлежностью произведения к так называемому «женскому письму» - явлению, по словам С. Василенко, не похожему «ни на что». «Уникальный мир женщины, мир ее чувств, ощущений, ее миросозерцание, ее объяснение мироустройства, вылившиеся на бумагу, уже само по себе рождало новое направление, называвшееся просто и емко: женская литература» [цит. по 6].
©Лисенкова И.М., 2013 г.
Доминирующей в структуре эмотивного пространства романа Г. Щербаковой является эмоция «страх». Это и неудивительно, потому что в центре повествования - судьба трех поколений женщин: бабушки, дочери, внучки. А «вся жизнь женщины - это напряженность и страх» [7, 12].
Репрезентантами эмоции выступают как прямые номинации - лексема страх и ее производные - всего 15 словоупотреблений, так и синонимы: ужас - 11 словоупотреблений; паника - 3; испуг - 1, кошмар - 1, жуть - 3. Репрезентантом эмоции выступают и эмотивные глаголы, в частности глагол бояться - 16 словоупотреблений.
В «Словаре русского языка» под ред. А. П. Евгеньевой глагол бояться имеет следующую дефиницию: «Испытывать боязнь, страх // Опасаться чего-либо, беспокоиться, тревожиться»» [5, 110]. В таком значении данная лексема реализует категориальную сему -«процесс эмоционального переживания», является глаголом состояния, обозначающим протекание отрицательной, импульсивной, длительной, средней по интенсивности и направленной на косвенный объект эмоции, и относится к субъекту, выраженному конкретным и одушевленным именем существительным: «Возвращалась Елена поздно. Возле дома стала бояться»; «Мишка не выходил из дома, потому что боялся ее встретить. Боялся, что не узнает,.. .но пуще пущего он боялся смещения времен..., боялся воскрешения уже мертвого» [8, 268].
В произведении часто используются глаголы, имеющие категориальную сему «процесс, являющийся следствием эмоционального переживания», то есть автор художественного текста, «называя чувства и одновременно показывая их проявления, совмещает в одном контексте «изображение» и «описание» эмоций» [1, 87], что позволяет подчеркнуть глубину чувств, ярче охарактеризовать переживания. Как отмечают ученые, часто в качестве такого глагола выступает лексема плакать. В тексте романа показана высокая степень проявления последствий переживаний, происходящих в эмоциональной сфере одного из центральных женских персонажей, с описаний внутреннего и внешнего состояний которого Г.Щербакова и начинает свой роман, - Елены. Интенсивность переживаемых эмоций репрезентируется не глаголом плакать, являющимся стилистически нейтральным в системе языка, а его синонимом - эмотивным глаголом рыдать, лексическим повтором существительного слезы, глагольно-именным сочетанием зубы стучали: «Зубы стучали о чашку <...>; Зубы стучали по ней, как тот самый звонящий колокол, который всегда звонит по тебе<...>. Елена ревела так, как не ревела никогда. <...> Слезы же... слезы.... Они шли своим соленым путем [8, 206].
В зависимости от своей интенсивности страх может переживаться как неуверенность, полная незащищенность, предчувствие. Появляется ощущение опасности и надвигающегося несчастья, недостаточной надежности. Подтверждением этому служат начальные строки романа, где говорится о стремлении Елены начать новую жизнь, которая, по мнению Елены, может начаться с переездом на новую квартиру, с «поворота ключа»: «Елена босиком ходила по доставшейся ей в обмене квартире и думала другое: если она сейчас же, сию минуту не полюбит ее, как родную, то потом этого уже и не случится. Любовь бывает или сразу, или никогда», но «любовь к квартире из пейзажа за окном не вырастала» [8, 202]. «Исследования» квартиры, проведенные Еленой, привели ее к ужасающему выводу -квартира «насквозь» пропитана несчастливым числом 13. Героиню охватывает паника, к ней приходит осознание, что у таких, как она «поворот ключа» не в состоянии что-либо изменить в жизни, возникает ощущение предопределенности судьбы: «Елена почувствовала, как ее охватывает паника, как ее отбрасывает назад - к слезам, неустройству, неуверенности, слабости, в которых она жила последние годы. Она ведь придумала: въедет в квартиру, повернет ключ и - пойдет новая, уже совсем хорошая жизнь. Потом, правда, она поняла, что не та она женщина: у таких, как она, битых и ломанных судьбой, поворот ключа не может решить все сразу и навсегда. И она дала поблажку себе - все будет не сразу, она будет разнашивать новую судьбу, не спеша, постепенно... Она полюбит эту квартиру, хорошая квартира. Замечательная. Лес в окне. Мост через овраг.А получилось...
Тринадцать, кругом тринадцать...» [8, 202-203]. Она не могла отделаться от ощущения предопределенности собственной судьбы» [8,206].
Степень проявления состояния паники усиливается синтагматическими отношениями: отбрасывает назад; охватывает паника, употреблением приставки от- в значениях: «направить вокруг или во все, на все стороны чего-либо действие, названное мотивирующим словом [2, 304] ; «удалить (или удалиться) на некоторое расстояние, а также отделить от чего-либо с помощью действия, названного мотивирующим словом» [2, 347].
Вербализация эмоции «паника» манифестируется на синтаксическом уровне сложноподчиненными предложениями с семантикой антирезультата:
«Захотелось бежать - бежать некуда. Захотелось плакать, но исчезли слезы. Захотелось позвонить, но телефон ... сменщики унесли с собой» [8, 203].
Предвосхищение опасности, предопределенность судьбы формируют эмоцию тревожности, которую психологи рассматривают как условный страх и говорят о необходимости различать два аспекта: 1) ситуативную тревожность, то есть тревожность, связанную с ситуацией, опасной для жизни; 2) устойчивую или индивидуальную тревогу, становящуюся навязчивой, постоянным свойством индивида, и формирующей невротическую личность [4, 326].
Елена постоянно пребывает в состоянии рефлексии по поводу своего «жуткого» замужества («замужа»), в котором «несколько лет по маковку сидела, как в дерьме» [8, 2003], развода, обмена квартир. В результате «от всей этой жизни шла паршой, чесалась, шелушилась». Свидетельством того, что развод и обмен становятся доминирующими, влияющими на душевный мир Елены, является их персонификация. Как отмечает И. Г. Заяц, при исследовании эмоций необходимо обращать внимание на метафорическую сочетаемость его репрезентантов. По мнению ученого, выступая в роли субъекта, эмоция может персонифицироваться, то есть предстать (выступить) как живое существо. Так подчеркивается власть явлений чувственной сферы, эмоций над человеком, который позволяет им быть его хозяевами, приказывать ему и распоряжаться им по своему усмотрению [5]: «Монстр по имени «развод и раздел» сжирал не просто любовь, какя уж там любовь, сжирал всю ее жизнь. Каждый день она просыпалась с ощущением исчезающей жизни» [8, 2003]. «Монстр» способствовал развитию таких свойств личности персонажа, как неуверенность, беспокойство, неудачливость, приведших к нервному расстройству и превративших Елену в «странную женщину с сошедшими с рельс эмоциями» (такую характеристику Елене дал Борис Иванович Кулачев). «Эмоциональная сдвинутость» персонажа вербализуется эмотивной лексикой с семантическим компонентом 'безумие': «бесится, сходит с ума»; «была на взводе»; «чуть умом не тронулась»; «свороченным умом»; «схожу с ума»; «похоже на съезжающую со стропил крышу»; «нашел паморок», «сошла с ума»; «Какая-то палата номер шесть!»; «поняла, что спятит от раздвоенности своих мыслей и чувств»; отупела от мыслей», «сидит, отупев от мыслей»); «морок ее накрыл»; «ненормальная бомжиха» (из реплики Алки, дочери Елены); «перепсиховала за последний год», умом сдвинуться».
В построении эмоционального высказывания наблюдаем приемы параллелизма, парцелляции, обращения: «Что ж ты так себя ведешь, мироздание? Примитивной тетке с пористым носом-рубильником ты дало более чем, а остальным пожлобилось? Или это у тебя весы счастья такие, как у нашей буфетчицы: всем показывают полкило, хотя и трехсот грамм не набегает? Что тебе дала эта, с рубильником? Какую взятку? Хоть спроси прямо. Но неловко же некрасивому напоминать о его некрасоте. В этом случае пописать в вазу лучше. Гуманнее.
Так они - ей. Ты секси, ты секси. Это значит - попочка, грудь, талия и шейка высокая, длинным серьгам болтаться раздолье. Опять же... У «рубильника» шеи нет воще. И цыганистые клипсы, которые ей надо было выкинуть сразу, лежат у нее на плечах, как погоны генерала, а ей хоть бы что...
Зато ты - секси. Еж твою двадцать! Как ни странно, этот мини-гнев дал-таки результат. Он рассмешил. И Елена стала вспоминать разные отдельские глупости, в которых она отходила от семейной беды» [8,203].
Как отмечают исследователи, наиболее глубокой и важной причиной страха является одиночество. Так, Боулби, перефразируя Шекспира, писал: «Одиночество, так же, как размышление, превращает нас в трусов» [цит. по 4, 316].
Эмотивный смысл «одиночество» как один из составляющих эмоциональную сферу Елены, дочери Марии Петровны, дается автором через зрительное восприятие мужского персонажа, Бориса Ивановича Кулачева, влюбленного в Марию Петровну и приехавшего познакомиться с её дочерью: «Женщина, потерянная мужчиной, который унес с собой все, оставив ей несоразмерно одинокое одиночество» [8, 236]. Вербализация эмоции словосочетанием одинокое одиночество, являющимся в системе языка тавтологическим, оправдано коммуникативными установками автора - передать глубину охватившего Елену чувства, от которого она «сошла с рельс». Кроме того, одиночество усиливается словосочетанием потерянная мужчиной, кратким прилагательным несоразмерно. Непомерность одиночества, тоска и боль от его присутствия, беспомощность, бессилие подтверждаются следующим фрагментом: «Куда-то ушли и гнев, и ненависть, осталась болючая одинокая слабость» [8, 228].
Эмотив «одиночество», являющийся доминантным и в эмоциональной сфере Марии Петровны, репрезентируется словом одиночество и родственным ему словом одна. Ощущение одиночества усиливается употреблением слова полным, словом категории состояния оглушительно, а также словосочетаниями: обратно кидаться в реку; никуда не выйти: «Мария Петровна переходила свою реку одна, вброд и босиком. Когда оказалась на другом берегу с порезанными подошвами, то ощущение одиночества было оглушительно полным, что в пору было обратно в реку кидаться, чтобы из нее уже никуда не выйти» [8, 219].
Внешнее проявление чувства отчаяния, испытываемого персонажем, ощущение безысходности и стремление выдержать тяжесть одиночества вербализуется словосочетаниями сцепила зубы и глаголом стерпела: «...но Мария Петровна сцепила зубы и стерпела» [8, 219 ].
Номинант «одиночество» актуализируется и в речи Алки, дочери Елены, употреблением отрицательного местоимения никому и отрицательной частицы не: « Никому она не нужна», приставкой - от -: «Алка просто шкурой почувствовала собственную отъединенность от матери и бабушки и кинулась вперед, и врезалась между ними. Они приняли ее, обняли, /.../ просто ушла в партизаны мысль об объединенности» [8, 240]. Антонимичная приставка - об- вносит значение «единения» (с родней) , а, следовательно, «отрицание чувства одиночества», но «уход»» мысли об этом объединении «в партизаны» возвращает прежнее чувство одиночества. Алка переживает страх, что одиночество передано ей по наследству, так как «бабушка, /.../ проживя в одиноком самолюбии всю жизнь, и Елену так воспитала, теперь эти две неудачницы начнут мостить и ей, Алке, путь.... Есть такой закон - закон переходящей судьбы» [8, 246]. Одиночество внучки замечает и бабушка: Алка «в это лето оказалась одинокой, - ни «сырых сапог», ни других мальчиков, никаких девочек» [8, 272]. В данном фрагменте эмотив «одиночество» акцентируется повторением отрицательной частицы ни, отрицательным местоимением никаких.
Одиночество - не только состояние, присущее женским персонажам романа. Одинок и Павел Веснин, «вечный командированный», потерявший в автомобильной катастрофе дочь. Языковыми средствами репрезентации номинанта «одиночество» являются корневой повтор волк, словосочетание одинокий волк: «у него вид одинокого волка»; «хватаешь, как волкодав»; « похожий на одинокого волка человек» [8,307].
Таким образом, эмоция «страх», являющаяся одной из основных составляющих эмоциональных сфер персонажей романа Г. Щербаковой, эксплицирована как
интенсивностью ее протекания, так и указанием на причины ее возникновения, видами проявления в эмоциональной сфере персонажей. Семантический анализ эмотивной лексики, извлеченной из текста, свидетельствует о богатстве эмоций, с помощью которых воплощаются сложные психологические портреты персонажей, формируется политональная эмотивная семантика.
Литература
1. Гак, В. Г. Эмоции и оценки в структуре высказывания и текста // Вестник Московского университета. Серия 9. Филология. - 1997. - № 3. - С. 84 - 93.
2. Ефремова, Т. Ф. толковый словарь словообразовательных единиц русского языка. - М.: Русский язык, 1996. - 638 с.
3. Заяц, И. Г. Особенности вербализации эмоционального концепта «горе» в средневерхненемецкий период // Электронный научный журнал «ИССЛЕДОВАНО В РОССИИ» 959. - Режим доступа: http://zhumal.ape.relam.ru/articles/2006/101.pd
4. Изард, К. Эмоции человека. - М.: Изд - во Моск. ун-та, 1980. - 440 с.
5. Словарь русского языка. В 4-х т. / Под ред. А.П. Евгеньевой. - М.: Русский язык, 1999. - 2990 с.
6. Фатеева Н. А. Современная русская "женская" проза: способы самоидентификации женщины-как-автора [Электронный ресурс]. - Режим доступа: http://www.owl.ru/avangard/sovremennayarus.html
7. Шеховцова Н. Галина Щербакова: «Я живу в больной стране» // Дочки-матери. - 1999. - №6. - С.12.
8. Щербакова, Г. Женщины в игре без правил // Русская проза конца ХХ века: Хрестоматия для студ. высш. учеб. заведений / Сост. и вступ. ст. С.И. Тиминой. - СПб.: Филологический факультет Санкт-Петербургского государственного университета; М.: Издательский центр «Академия», 2002. - 600с. - С. 202 - 317.
