CC BY
96
УДК 467
РЕПРЕЗЕНТАЦИЯ БИОМОРФНОГО КУЛЬТУРНОГО КОДА В СРАВНИТЕЛЬНЫХ ОБОРОТАХ В ПОЭЗИИ АРСЕНИЯ ТАРКОВСКОГО
Н.В. Трошина, С.К. Фёдорова
В статье представлен анализ одной из наиболее выразительных синтаксических доминант поэзии Арсения Тарковского - сравнительного оборота. Показано, как в контексте биоморфного культурного кода раскрываются образные основания сравнений с эталонами «насекомое», «животное», «птица», «рыба» и «растение».
Ключевые слова: сравнительный оборот, сравнение, биоморфный культурный код, поэзия.
Компаративная семантика в поэзии Арсения Тарковского ярко представлена посредством единиц синтаксического уровня. При этом наиболее частотной и разнообразной в структурном, семантическом, образно-изобразительном планах единицей оказывается сравнительный оборот в составе простого предложения. Под сравнительным оборотом понимается «полупредикативная синтаксическая единица, вводящая в предложение словоформы с семантикой сравнения при помощи сравнительных союзов-частиц» [1, с. 453].
В целом сравнение как лингвистическая единица обладает своими особыми конструктивными признаками, отличающими ее от других языковых явлений. В идеальном, полном варианте сравнение представляет собой трехчленную структуру, включающую в себя объект, эталон и основание сравнения.
Под эталоном сравнения понимается обозначение предмета, явления, действия, с которым и осуществляется сопоставление. Это часть сравнительной конструкции является наиболее творческим, индивидуальным элементом данной структуры. Именно эталоны сравнения в стихотворениях Тарковского позволяют раскрыть центральные категории мироощущения поэта, сложное и причудливое взаимодействие символов поэтического мира. Они являются средством актуализации культурных кодов, которые отражают способ мышления людей и определяют содержание и формы языковых репрезентаций.
Н.Ф. Алефиренко определяет культурный код как «систему означивания, то есть сформированную стереотипами этнокультурного сознания конфигуративную совокупность знаков и механизмов их применения с целью осуществления двух взаимосвязанных процессов: а) образования и структурирования довербальных смыслов и б) их вербализации в ходе обработки, преобразования, хранения и передачи внегенетической информации в рамках определённой коммуникативно-прагматической парадигмы» [2, с. 61-62]. Образная основа компаративных конструкций в поэзии Арсения Тарковского опирается на различные культурные коды (антропоморфный, биоморфный, фе-тишный, анимический, мифологический, темпоральный, пространственный, квантитативный).
Рассмотрим эталоны сравнительных оборотов в поэтических текстах Арсения Тарковского в аспекте биоморфного культурного кода, который связан с репрезентацией образов животного и растительного мира. Объектами сравнения в таких конструкциях выступают образы человека, животных, растений, звёзд. Такое взаимное «пересечение» эталонов и объектов сравнения объясняется особенностями поэтического пространства Тарковского, где всё связано «порукой круговой» («Дума»): и звезды, и земля, и растения, и животные, и птицы, и человек ...
Среди всех сравнений с эталонами, репрезентирующими биоморфный культурный код, особо частотны в поэтическом мире Арсения Тарковского энтомологические сравнения. По словам М.Н. Эпштейна, «образы насекомых особенно близки поэзии Тарковского - это как бы предельно малые молекулы живого, загадочный шифр природы...» [3, с. 264]. Значимыми для метатекста поэта оказываются мифологемы бабочки и кузнечика / цикады / сверчка.
Образ бабочки в поэзии А. Тарковского выступает в качестве знака категории «небесное». Не случайно в сравнительных оборотах с эталоном «бабочка» в качестве объекта сравнения выступают звёзды и созвездие Орион: А я любил изорванную в клочья, /Исхлестанную ветром темноту / И звезды, брезжущие на лету / Над мокрыми сентябрьскими садами, / Как бабочки с незрячими глазами .(«Ветер»); Я терпелив, я подождать могу, /Пока взойдёт за жертвенным Тельцом /Немыслимое чудо Ориона, / Как бабочка безумная, с купелью / В своих скрипучих проволочных лапках, / Где были крещены Земля и Солнце («Телец, Орион, Большой пес»). В том, что созвездие Орион немного похоже на бабочку, легко убедиться, взглянув на южное небо. Но для Тарковского это не просто внешнее сходство, оно глубоко символично. Бабочка - «книжечка чудес», «сама и тень и свет» - олицетворяет бесконечность жизненного движения, тайну мироздания. Даже имя её нельзя выразить «земными» словами: А имя бабочки - рисунок, /Нельзя произнести его... («Бабочка в госпитальном саду»). Принадлежность бабочки к мировому универсуму сближает этот образ с образом звезды, которая принадлежит космосу. И не случайно бабочка наделена слепотой и безумием. Слепота в контексте поэзии Тарковского - это не просто отсутствие зрения, это обладание «внутренним» взором, это дар прорицания, предвидения. Концептуально значим для метатекста Тарковского и мотив безумия,
Языкознание
353
которое, скорее, следует трактовать в духе теории Платона: «Величайшие для нас блага возникают из неистовства (mania), правда, когда оно уделяется нам как божий дар...» [4, с. 179]. Безумие в таком смысле - это способность души освободиться из плена разума. Безумный, чья душа вознеслась над ограниченностью разума, способен овладеть знанием, недоступным остальным людям (примечательно, что среди трех видов безумия Платон выделяет и безумие пророческое).
Образ кузнечика / цикады / сверчка в поэтическом мире Арсения Тарковского полифункционален, но неизменным остается одно - его устойчивая связь с поэтологической проблематикой, он эмблематически представляет художника или творчество в целом. Для поэзии Тарковского характерно символико-аллегорическое сближение образов насекомого и поэта на основе богоизбранности творческого дара, пророческого предназначения, и нередко образ кузнечика / цикады / сверчка выступает коррелятом образа поэта: Знаю только, что песнями я, как цикада, богат («Сверчок»). Лирический герой Тарковского ощущает неразрывное единство с этими существами, кропотливо созидающими нечто, размерами и значением превосходящее их самих. Сам поэт признается: Если правду сказать, Я по крови домашний сверчок... («Сверчок).
Голос обитателей травы, их язык - с одной стороны, безыскусный, полный искренней простоты, с другой стороны, загадочный, чарующий - в контексте поэзии Тарковского максимально приближен к высокому голосу творца (поэта, художника, музыканта): Он хотел, чтоб линии и пятна, Как кузнечики в июльском звоне, Говорили слитно и понятно... («Пауль Клее»). Песня кузнечика по отношению к художественному сознанию - это своего рода метафора здания поэзии, создаваемого на глазах читателя.
Единичны в поэтическом мире Тарковского другие энтомологические сравнения. Например, с эталоном «муравей»: Слесаря, портные, прачки /По шоссе, как муравьи, / Катят каторжные тачки, / Волокут узлы свои («Лазурный луч»). Образ муравья, как известно, - один из устойчивых образов в литературе. И сравнение с муравьями, казалось бы, должно актуализировать такие признаки человека-деятеля, как «трудолюбие», «готовность к выполнению тяжелой работы». Однако в контексте стихотворения, где вся Европа бежит от Страшного суда (сбылось пророчество Герберта Уэллса: ...марсиане / Воют на краю Земли, / И лазурный луч в тумане / Их треножники зажгли.), это сравнение позволяет создать картину общего напряженного движения (наподобие того, которое можно наблюдать в муравейнике-колонии или на особом «муравьином пути», в который и превращается шоссе), когда единичность растворяется во множественности. Создается картина огромного людского потока, где каждый одержим лишь одной идеей - надеждой на спасение (и не только себя, но и своего имущества, которому человек подчинен, как каторжник).
Ещё одно энтомологическое сравнение, использованное поэтом, - сравнение с комаром (в одном ряду с анималистическим сравнением с мышью): Недавно изобретена машинка: /Приставят к человеку и глядишь - / Ушная мочка, малая морщинка, / Ухмылка, крылышко ноздри, / горбинка, - Пищит, как бы комарик или мышь: /- Иван! /- Семен! /- Василий! («Имена»). Сравнение голоса человека с тихим, чуть слышным писком комара (и мыши) подчеркивает идею поэта о неразрывности имени и личности. Человек, лишенный собственного имени, теряет свою уникальность, своё лицо, свой голос.
Анималистические сравнения органически входят в поэтический стиль Тарковского. Так, образ зверя для поэта - символ свободолюбия, непокорности, Именно таким должен быть человек, обладающий творческой энергией. И потому эталон сравнения «зверь» используется в тех сравнительных оборотах, в которых объектом сравнения выступает поэт, его душа: Бросали дети мне объедки, Искусство жалкое ценя, И в яму, как на зверя в клетке, Смотрели сверху на меня («Пушкинские эпиграфы»); Но - жертва всех сражений, / - Как зверь, ощерившись, пошла добру помочь / Душа, глотая смерть, / - мой беззащитный гений («Дума»).
В некоторых сравнительных конструкциях в качестве эталонов сравнения представлены названия конкретных животных, что позволяет поэту наделить объект сравнения теми уникальными чертами, которые свойственны эталону сравнения. И призраки диких олив, /На камни рога положив, / Застыли, как стадо оленей («Оливы»). - сравнение олив с оленями актуализирует признак «благородство», создает образ царственного достоинства природы. В океане по колена, / Белый и большой, как бык, / У причала роет пену, / Накренясь, «трансатлантик» («Лазурный луч»). - творение рук человеческих наделяется свойствами быка: его мощью, агрессивностью. В контексте стихотворения это сравнение, с одной стороны, усиливает гнетущее впечатление от общей картины хаоса, в который погрузилась Европа. Но, с другой стороны, именно мощь, величие «Трансатлантика»-быка вселяют надежду на спасение: А еще одно мгновенье - /И от Страшного суда, /Как надежда на спасенье, / Он отвалит навсегда.
Встречаются в стихотворениях Тарковского и орнитологические сравнения. Некоторые из них имеют в своей основе мифологический и фольклорный мотивы превращения человека / человеческой души в птицу: Почему, скажи, сестрица, / Не из райского ковша, / А из нашего напиться / Захотела ты, душа? / Человеческое тело /Ненадежное жилье, / Ты влетела слишком смело / В сердце темное мое. / Тело может истомиться, /Яду невзначай глотнуть, /И потянешься, как птица, / От меня в обратный путь («Пушкинские эпиграфы»). Образ души-птицы позволяет актуализировать такой
признак объекта сравнения (души поэта), как «свободная».
Другие сравнения с эталоном «птица» отражают уникальность авторского восприятия мира. Они имеют в основе своей зрительно воспринимаемый образ: Как золотая птичка, /Дрожит огонь впотьмах... («Т.О.-Т.»). Или отражают слуховое восприятие: Сценической чуши магический ток / Находит, как свист соловьиный... («Балет»). - балетное действие обладает свойством завораживать, подчинять себе сознание, как пение соловья. Иногда сравнения строятся на ассоциациях: А любовь на фотопленке / Душу держит за рукав, / У забвения, как птица, / По зерну крадет - и что ж? («Фотография»). - как птица осторожно, с опаской, крадет зерно, так и любовь украдкой выхватывает из памяти счастливые моменты прошлой жизни.
Единично в стихотворениях Тарковского сравнение ихтиологического характера: И как ребенок «мама» говорит, / И мечется, и требует покрова, / Так и душа в мешок своих обид / Швыряет, как плотву, живое слово: / За жабры - хвать! и рифмами двоит («Рифма»). В образной системе поэта слово подобно рыбе, трепещущей в его руках.
Особое место среди сравнительных конструкций в лирике Арсения Тарковского занимают сравнения с эталонами, представляющими образы растительного мира. Деревья, цветы, травы в его поэтическом мире становятся воплощением особой категории мироощущения - «земного» (в противоположность «небесному»). Земля и представители флоры неразрывно связаны между собой, это единый организм. Такое единство проявляется и в сравнительных оборотах, где и объект, и эталон сравнения принадлежат одной категории «земного»: Но этой горькой, как полынь, земли / Она уже стопами не касалась («Ветер»); А небо ежится и держит клен, как розу, - Пусть жжет еще сильней! - почти у самых глаз («Игнатьевский лес»).
Особое место в поэтическом мире Тарковского занимает образ дерева. В «архитектуре ночи», своеобразной модели мира, созданной автором, дерево становится центральной точкой, мировой вертикалью: Рабочий ангел купол повернул, / Вращающийся на древесных кронах («Телец, Орион, Большой пес»). Все составляющие «пространства дерева» - листва, ветви, ствол, корни - у поэта становятся мерилом всего сущего. Это отражено и в сравнительных конструкциях: Всё, что сбыться могло, Мне, как лист пятипалый, Прямо в руки легло, Только этого мало («Вот и лето прошло. »).
Сам человек, по мнению поэта, находится в ближайшем родстве с деревьями и травами, они единокровно связаны. Такое духовное и физическое единство подчеркивают и сравнения: О эти руки с пальцами, как лозы, Открытые и влажные глаза...(«После войны»); И марля, как древесная кора, На теле затвердела... («Полевой госпиталь»). Действительно, в поэзии Тарковского человек и дерево изоморфны, лирический субъект сам мыслится как «древесное образование» [5].
Рассмотренные образные основания сравнительных оборотов в поэтических текстах Арсения Тарковского в аспекте биоморфного культурного кода позволяют выявить некоторые особенности его поэтического мира, в котором преломление архетипных образов, символов через индивидуальное художественное мышление поэта создает уникальные «ментальные модели» сравнения.
This article deals with the analysis of one of the most expressive syntactic constructions in the poetry of Arseniy Tarkov-sky- comparative locutions. It is shown how figurai bases of comparison with models «insect», «animal», «bird», «fish» and «plant» are revealed in the context of anthropomorphous cultural code.
The key words: comparative locution, comparison, biomorphous cultural code, poetry, Arseniy Tarkovsky.
Список литературы:
1. Бабайцева, В.В. Система членов предложения в современном русском языке. М.:ФЛИНТА: Наука, 2011. 496 с.
2. Алефиренко Н. Ф. Поэтическая энергия слова. Синергетика языка, сознания и культуры. М.: Academia, 2002. 392 с.
3. Эпштейн М.Н. «Природа, мир, тайник вселенной». Система пейзажных образов в русской поэзии. М.: Высшая школа, 1990. 304 с.
4. Платон. Федр, 244 а / Пер. А.И. Егунова // Сочинения. В 3 т. М.: Мысль, 1970. Т. 2.
5. Мансков С.А. Древесный код поэзии А. Тарковского // Филологический анализ. Вып. III. Барнаул, 1999. С. 86-95.
Об авторах
Трошина Н. В.- кандидат филологических наук, доцент Брянского государственного университета имени академика И. Г. Петровского.
Федорова С. К.- преподаватель Рязанского государственного медицинского университета имени академика И.П. Павлова, Министерства здравоохранения и социального развития Российской Федерации.
