CC BY
84
Новый филологический вестник. 2018. №1(44). --
А.А. Пархаева (Челябинск)
РЕПРЕЗЕНТАЦИЯ АНТИНОМИЙ И ИДЕОЛОГЕМ 1920-Х ГГ. В ЦИКЛЕ А. ЯКОВЛЕВА «СКАЗКИ МОЕЙ ЖИЗНИ»
Аннотация. В статье в системе жанрово-стилевого анализа рассматривается художественный мир прозаического цикла А. Яковлева «Сказки моей жизни», определяется его роль в контексте литературного и исторического наследия 1920-х гг. Выявляются композиционные, художественные и стилистические особенности, составляющие специфику творческого метода автора и конструирующие особый мирообраз, а также анализируется роль бинарных оппозиций как существенного циклообразующего фактора сборника. Исследуются роль сказочной семантики и общая тенденция к апологии массового сознания - основы существования «нового человека» в изменяющихся условиях. Обозначается стремление зафиксировать знаковые историко-литературные парадигмы и повседневные практики эпохи сквозь призму метафизики образного строя писателя.
Ключевые слова: цикл; литературная сказка; сказочная семантика; архаичные жанры; художественный мир; новый человек; идеология; действительность.
A.A. Parkhaeva (Chelyabinsk)
The Representation of Antinomies and Ideologemes of the 1920s in the Cycle of A. Yakovlev "The Fairy Tales of My Life"
Abstract. In the article in the system of genre and stylistic analysis an artistic world of a prosaic cycle of A. Yakovlev "The fairy tales of my life" is considered, its role in the context of literary and historical legacy of the 1920s is defined. Compositional, artistic and stylistic peculiarities that form the specificity of a creative method of the author and constructing a peculiar image of the world are revealed and the role of binary oppositions as a substantial factor forming the cycle of the collection is analyzed as well. The role of fairy tale semantics and a common tendency to the apology of mass consciousness - the basics of the existence of "a new man" in changing conditions - is investigated. The aspiration to fixate significant historical and literary paradigms and everyday practice of the epoch through the prism of the metaphysics of the imagery of the writer is denoted.
Key words: сycle; literary fairy tale; fairy tale semantics; archaic genres; artistic world; a new man; ideology; reality.
Поэтика произведения А.С. Яковлева «Сказки моей жизни» включена в контекст новой советской прозы 1920-х годов, ориентированной на сближение действительности и сказочной семантики. Творчество Александра Яковлева как представителя писательского круга «второго ряда» на сегодняшний день может характеризоваться как малоизученное, тем не менее, Яковлев - один из характерных бытописателей своего времени, чье творчество репрезентирует ключевые тенденции малой прозы этого периода:
именно стремление запечатлеть время и эпоху в движении определяют природу творческой манеры автора.
А.С. Яковлев (1886-1953) - журналист и прозаик, чье творческое наследие включает в себя несколько сборников повестей, очерков и рассказов. По свидетельствам современников, повесть «Октябрь» стала первым откликом на революционные события 1917 г. Однако известность писателю принесла повесть «Повольники», метафорический строй которой, по выражению Н.Л. Лейдермана, являл «коллективный образ народа и отображение столкновения социальных групп внутри самого народа» [Лей-дерман 1998, 354]. Имманентная сила народной жизни, ее природа, проистекающая из архаических представлений о добре и зле, о способах гармонизации мира, стали для прозы А. Яковлева внутренним объединяющим началом и главным материалом для переосмысления. Логика сказочного мира в его произведениях рождается из впечатлений, полученных еще в раннем детстве, когда со сказкой будущего писателя познакомила бабушка, о чем известно из его автобиографии: «Бабушкины сказки, ее рассказы, ее яркий красочный язык прошли со мной через всю мою жизнь» [Яковлев 1986, 4]. Характеристика реальности рождается из самой жизни: разочаровавшийся в религии, революции, художник заключил единственно верный для себя выход - поверить в безграничную силу человеческих возможностей. В 1928 г. писатель принимает участие в спасении итальянской экспедиции Нобиле на ледоколе «Малыгин», а в 1929 совершает перелет из Москвы в Ташкент. Итог путешествий - книги очерков и основа для автобиографического компонента произведения «Сказки моей жизни».
Обращение к поэтике «Сказок моей жизни» уточняет представление о литературном процессе 1920-х гг., о поэтике жанра сказки, о специфике циклизации малых эпических форм. «Сказки моей жизни» - одно из ключевых произведений А. Яковлева - впервые становится объектом комплексного научного исследования. Аналитическая модель может рассматриваться как репрезентативный образец при анализе подобных художественных форм.
Сказка в период 20-х гг. XX в. - многокомпонентное художественное единство, которое воспринимается читателем как некая универсальная целостность: включаясь в общий контекст, мозаичные, но не разрозненные компоненты произведения образуют общую художественную модель, основанную, как правило, на единстве концептуальной содержательности (тем, идей, мотивов, авторской позиции) и формальных способов выражения. Таким образом, предположительно, «Сказки моей жизни» представляют собой цикл.
Тенденция циклизации в силу своей продуктивности очень подробно и разнообразно осмысляется в современном литературоведении. Сложившаяся в литературоведении методологическая база позволяет рассмотреть явление с разных сторон. Так, например, М.Н. Дарвин [Дарвин 1983] предлагает разграничить циклы по критерию «первичных» (авторских) и «вторичных» (неавторских). В числе работ, рассматривающих организацию
художественной системы поэтических текстов, следует отметить монографию И.В. Фоменко [Фоменко 1992], посвященную циклообразующим связям в контексте лирических произведений. Развивая идеи М.Н. Дарвина и И.В. Фоменко, к проблемам организации цикла обращается и Е.Ю. Афонина [Афонина 2005], в работе которой получает развитие идея о ключевой особенности цикла - полицентричности. Автор рассматривает две доминирующие модели: «система систем» с отсутствием в цикле сквозных персонажей и цикл с «плавающей» иерархией персонажей. При анализе представленного в статье произведения мы будем опираться и на теоретические подходы, предложенные С.В. Нестеровой: автор делает акцент на «анализе внутренней структуры цикла и на принципах формирования единого текста из ряда самостоятельных рассказов» [Нестерова 2012, 6].
Опираясь на существующие методологические принципы, описанные в работах представленных исследователей, проанализируем произведение А. Яковлева с точки зрения возможности воплощения в нем циклической модели сказки.
Цикл А. Яковлева «Сказки моей жизни» следует отнести к произведениям литературы, ориентированной на детскую и юношескую читательскую аудиторию. На это указывает ряд факторов. Главный герой выбирает ретроспекцию как прием и обращает читателя к периоду своего детства: «Длинные-длинные вечера были по зимам тогда, в моем далеком детстве» [Яковлев 1931, 3]. Перед нами возникает попытка взглянуть на события прошлого через детское восприятие, увидеть вещь и ее означаемые в первый раз, с позиций феноменологического «наивного контакта» с миром. Кроме того, подобное обращение к воспоминанию, зафиксированному глазами ребенка, сопровождается прямым апеллированием к жанру волшебной сказки с ее изначальной дидактичностью. Ключевые моменты повседневности 1920-х гг. транслируются уже сквозь призму сознания взрослого человека, выступающего в роли демиурга, наставника, носителя морали. Нравственная философия народа оказывается той основой, на которой А. Яковлев строит мир своего произведения, открывая механизм создания самой сказки: «И вот мы видели голубую прекрасную реку. Кто-нибудь видел до нас такую же реку и принес рассказ о ней людям и тем создал сказку» [Яковлев 1931, 96].
Актуальными для всего произведения становятся три жанровые модели: сказка, автобиографический очерк и рассказ. Можно предположить, что сказочное начало лишь формирует фундамент сюжетного построения всего цикла, тогда как автобиографический компонент позволяет найти контакт между исторической реальностью и архаическими представлениями, сформировавшими народное сознание. По той же причине авторская жанровая номинация обозначена как «рассказы». Используя эвристический потенциал жанра рассказа, А. Яковлев привносит в него и элементы городского просторечия (появляются многочисленные междометия, частицы, свойственные деревенской лексике: «аж», «ишь-ты», «ежели» присказки героев-стариков: «премудрость», «что делается» и т.д.), что по-
зволяет максимально приблизить читателя к осознанию написанного как исключительно реального, действительного: «Вечерами бабы, сидя на лавочках, тоже обсуждали этот телефон: "Исхитряются все. А для чего, спрашивается? Жили без телефона и прожили бы. <.. .> Из конца в конец голос слыхать будет. Премудрость!" А мужики говорили о телефоне и недоверчиво и вместе с восхищением» [Яковлев 1931, 39]. Интонация сказовости, на наш взгляд, становится общим объединяющим элементом в жанровой контаминации произведения. В дальнейшем, когда мир художественного пространства всего цикла сужается до конкретизации разделения сказки на старую и новую в соответствии с внутренним идеологическим ресурсом текста, именно элемент сказа в интонационно-речевой организации героев скрепляет реальный и волшебные компоненты на уровне не только сюжета, но и композиционного построения текста каждой главы, рождая симбиотические отношения двух систем.
Авторский прозаический цикл, по наблюдению Е.Ю. Афониной, представляет собой «систему особым образом организованных относительно друг друга элементов. <.> Единство структуры обеспечивается связями на уровне сюжета, композиции, системы персонажей, повествования» [Афонина 2005, 8]. В этой связи важно рассмотреть все структурные элементы цикла. Внутренние противоречия, формирующие структурно-семантические особенности цикла, выявляются и с позиции потребности автора в самой структуре такого повествования, которое нивелирует категорию Хаоса и выстраивает из него упорядоченную систему, воспроизводящую себя в рамках текста. Такая потребность происходит и от определенной культурной системы, емко выраженной Марком Липовецким: «Русская культура всегда содержит в себе как минимум две непримиримые друг к другу парадигмы и потому всегда заряжена конфликтом, чревата взрывом, столкновением скрытого и явного, внешнего и внутреннего» [Липовецкий 2008, 48]. Именно скрытое и явное, привычное и революционное стремится примирить Яковлев в сознании читателя, совмещая в произведении сказочный и автобиографический, почти документальный компоненты. Такое диалектическое единство сказки и реальности создает контекст сопричастности каждого общему событию. Авторский замысел становится понятен по мере развития ключевого сюжетообразующего компонента, в роли которого выступает представление о новом мире как об усовершенствованном человеком «рае на земле». Минимальные достижения и блага цивилизации предстают сказочными волшебными дарами, о которых в детстве, слушая бабушкины сказки, герой мог только мечтать: «Старинная сказка так просто пришла в мою жизнь. Вот на моих глазах - от дымной избы к комнате с электрическим светом, центральным отоплением, водопроводом, лифтом. Тем, кто привык, трудно поверить, что все это сказка былых времен» [Яковлев 1931, 90].
Постоянное взаимодействие и столкновение бинарных оппозиций старое/новое, живое/мертвое, детское/взрослое рождает и коллизии восприятия, при которых один и тот же объект может интерпретироваться по-
разному. Сравним восприятие фонографа и граммофона детским взглядом: «В каком-то тумане, полный удивления, уходил я с этого вечера. Какая-то тайна открылась передо мной» [Яковлев 1931, 33]. И тот же предмет, но сквозь призму взрослого осмысления: «Я представил наш путь, что мы пролетели, почти три тысячи километров от Москвы, сотни километров песков кругом, - и вот поют Нежданова, Собинов и говорит сам Ленин» [Яковлев 1931, 34]. Во втором примере с высоким патетическим потенциалом возникает категория романтизации и мифологизации главных маркеров действительности. Одна из таких особенностей отмечена исследователем Н.Л. Лейдерманом как «пафос обожествления Ленина» [Лейдер-ман 1998, 117]. Постреволюционный канон восприятия событий 1917 г. уже сакрализировал фигуру Ленина, однако окончательное утверждение революции как силы, руководимой «новым миссией», происходит после смерти В. Ленина в 1924 г. Символизация образа лидера, безусловно, содержала в себе библейские коннотации - на место Бога приходит фигура вождя, хозяина всего универсума. У А. Яковлева Ленин - это прежде всего голос, который способен на расстоянии служить идеологическим центром нового мира. Символика голоса определяет и саму эпоху, которая, по замечанию Г. Завгородней, именно в 20-е гг. XX в. дает народным массам возможность говорить: «... в начале 1920-х годов эпоха обрела голос - заговорила. Иными словами, особую важность приобретает звучащее слово - сказанное, выкрикнутое, пропетое. Причем слово это принадлежит не интеллигенту-эстету, а человеку из народа, уверенно вышедшему на авансцену эпохи» [Завгородняя 2010, 247]. Мотив слышимой речи представляет собой устойчивый авторский прием, воспроизводимый несколько раз на протяжении всего цикла.
Если рассматривать взаимоотношение антиномий старого и нового порядка, мироустройства, то можно заметить, что в произведении они обозначены как «Новая сказка» и «Старая сказка». Концепция - «Новая сказка» сформирована в тексте с позиций внедрения в жизнь человека коренных технологических прорывов (акцент делается на появлении электричества, развитии авиапромышленности, судоходства, железнодорожного сообщения), с помощью которых устанавливается связь с внешним миром. Конструкция «Старая сказка» обращена к архаике и выступает лишь предпосылкой к основному повествованию. Аспекты двух диалектических систем старого и нового составляют систему образов, связанных с трансляцией определенной идеологии. Первую, архаичную, систему воплощает в себе образ родной герою бабушки-сказительницы, вторую, цивилизационную, отражают наставники, которые обучают крестьян и горожан обращаться с новыми достижениями техники и промышленности. Во второй плоскости такими наставниками выступают школьные учителя, инженеры, летчики, капитаны. Главной характеристикой во взаимодействии систем становится некий дискурсивный разлом, обозначающий неприятие старыми новых порядков.
Однако циклическая организация данного произведения проявляет
себя не только на уровне аккумуляции признаков внутренней движущей силы цикла, но и в контексте жанровой организации текста. Существенное значение в определении жанровой природы цикла А. Яковлева имеет понимание идеи некоего метажанра, вышедшего на первый план в 1920-х гг. Такой жанровой конструкцией становится так называемая «поэма в прозе» - обозначение, выдвинутое Н.Л. Лейдерманом. Ссылаясь на работу Н.В. Драгомирецкой, исследователь отмечает: «Суть этого принципа - в сюжетно-композиционном сцеплении трех образов-концептов: образа исторического события, образа народа (нации, общества, локальной общины) и образ героя. <.> В стилистике "поэм в прозе" господствуют две тенденции - сказовость и та, которую называют орнаментальностью. В "поэмах в прозе" сказ играет роль стилевой доминанты - это голос народа, за сказовой речью стоит ощущение исконного, корневого, устойчивого, может быть, и застоялого мировидения» [Лейдерман 1998, 341352]. Именно приметы данного метажанра воплощаются в поэтике цикла «Сказки моей жизни». Произведение наделено специфическими ритми-ко-интонационными характеристиками, ставящими его на грань прозы и стиха («солнце не заходило над нами», «только долго был слышен звонкий стук молотка», «теплый ветер сдул с сердца усталость»). Возникает некое субъективно выраженное начало, свойственное поэтическому тексту. Роль исторического события в тексте выполняют реальные факты действительности (изобретение новой машины, спасательная экспедиция на ледоколе и т.д.), народ и масса предстает единым организмом, является полноправным творцом исторического процесса и самостоятельным действующим лицом. В связи с этим одной из важнейших характеристик всего художественного пространства текста становится концепт единства. Обозначенная идея проявляется как на уровне сюжетной организации, так и на уровне композиционной органики текста. В рамках архитектоники произведения концепция единства выражена в наличии ряда общих мотивов и в организации хронотопа. С позиции сюжетной организации момент единения толпы перед открывшимся новым знанием также формирует поддерживающую составляющую данной концепции. Толпа замирает перед невиданной силой. В ином случае массы, напротив, встречают новое явление как невиданное откровение и готовятся к контакту с ним. Таким образом, объединение и рационализация чуда через сознание человека становятся ключевыми движущими силами, направленными на преодоление архаической семантики и построение новой реальности на фундаменте прежней.
Обращение к авторским жанровым номинациям позволяет рассмотреть в рамках одного метажанра «поэма в прозе» индивидуальные авторские методы достижения художественной цели. Заявленная в заглавии позиция «Сказки моей жизни» дополняется авторской жанровой маркировкой «Рассказы». Перед нами не текст литературной сказки в ее привычном понимании, но особая жанровая разновидность, природа которой представляет собой совмещение рассказа и сказки в одном контексте. Возникает некий синтетический жанр. Опираясь на рассказ, как на жанр реалисти-
ческой прозы, Яковлев подчеркивает достоверность событий, свидетелем которых он стал. Однако обращение к жанру волшебной сказки привносит в эту реалистическую модель категорию чудесного и сакрального знания.
Сказочный прием обнаруживает себя и на внутритекстовом уровне. Множественные повторы, цитаты, апеллирующие к сказкам, сказочные формулы, встречающиеся в тексте, передают наглядно-образную картину происходящего как некоего волшебного акта, творимого, тем не менее, человеческими силами: «Электричество много раз тушили и зажигали снова. Это было чудесное, невиданное зрелище. Как перо Жар-птицы: "Развернул Иван тряпицу, в тряпице что-то блеснуло, и вдруг весь двор ярко осветился...". Так я впервые увидел это чудо. <.> Перо волшебной жар-птицы теперь у меня на столе» [Яковлев 1931, 29]. Человек сам воплощает сказку и формирует новое пространство вокруг себя.
Выстраивая свой цикл в единую художественную систему, Яковлев формирует представление о категории завоевания окружающего мира человеком, как о сущности и потребности прогресса. В связи с этим обозначена и особая пространственно-временная организация всего сборника. Ощущение сказочности происходящего достигается за счет формирования двухмерного пространства: мира живых и образа мертвого царства. Локализацией жизненной энергии становится существование человека в условиях массы, коллектива. Отправляясь в какое-либо место, герой никогда не остается один, рядом с ним всегда есть товарищи, которые в определенной ситуации помогают ему действовать. Апология массы заключает в себе окончательное идейное единение с окружающим миром. Противовесом миру всеобщей поддержки и единения выступает мертвое, безжизненное место, разделяющееся на три локуса: небо, заросли темного леса и пространство арктических льдов. Третье герой с товарищами преодолевает на ледоколе «Малыгин», что вновь рождает параллели с автобиографией А. Яковлева, участвовавшего в экспедициях по спасению экипажа дирижабля «Италия». Север - непреодолимая, ирреальная сила, с которой, по мысли рассказчика, может справиться только советский ледокол («Только у нас, в СССР, были ледоколы, которые могли проходить по морям и океанам, покрытым льдами»). Ономатология ледокола «Малыгин» формирует представление о нем, как об антропоморфном существе, способном преодолевать границу пространства и времени. В ходе повествования образ «Малыгина» становится практически автономным и уподобляется фольклорному образу волшебного богатыря («маленький корабль оказался сказочным богатырем»). Героической мифологизации корабля способствовала и историческая действительность. В 1915 г. судно было куплено у Великобритании и получило новое имя «Соловей Будимирович» в честь былинного богатыря. Таким образом, преодолевающий, казалось бы, непроходимые препятствия ледокол ассоциируется с фольклорным героем, способным совершать сверхчеловеческие действия.
Образ некой могучей силы становится стержневым компонентом, формирующим структуру цикла. Силы природы, согласно сказочной поэтике,
приобретают символический характер и находятся в постоянном контакте с героями. Патетика героического и сверхчеловеческого акцентуализиру-ется тремя природными явлениями: солнечной энергией, ветром и водой. Характерно, что главным источником света в пространстве произведения является солнце - символ непрекращающейся жизни. Солнце постоянно доступно видению героев, его роль буквально проговаривается во всех главах, действие которых происходит на подчеркнуто безжизненных пространствах Севера или густого леса. Небесное светило - главный спутник героев и сосредоточение жизненной силы, о чем свидетельствует устойчивые рефрены, имеющие поэтическое значение: «солнце не заходило над нами», «высоко в небе стояло солнце». Возникает мотив благосклонности светила поступкам героев. Функция солнца выходит на первый план: оно - помощник, друг, проводник в новый утопический мир, где человек сможет повелевать всем пространством, покорить стихии природы. Главный герой неслучайно указывает на эту особенность, подчеркивая, что солнце сопровождает всех, кто идет покорять крайний Север, дремучий лес или непредсказуемую стихию неба. Поэтический компонент и обращение к солярной символике соотносится здесь с природой метажанра «поэма в прозе» и подчеркивает «согласие» сил природы с поступками человека, природа здесь покровительствует той или иной миссии. Такое явление действительности, как белые ночи, поэтизируется и обращается в метафорическую конструкцию с приметами условности. Если солнце выступает союзником человека, то вода воплощается в образе неведомой хтониче-ской силы - океана.
Иной функцией в пространстве наделяется ветер. В контексте произведения эта стихия принимает амбивалентные свойства, поэтому либо оказывается помощником человека, либо олицетворяет препятствие на пути к цели. В первом случае воздух маркируется атрибутами света и тепла; пространство становится белым, а ветер - теплым. Чаще всего данный акцент служит прямой аналогией прогресса и концепта «светлого будущего». В пространстве борьбы с арктическими силами ветер постоянно обозначается эпитетами «холодный» и «сильный», что акцентирует значимость преодоления человеком этой стихии в последующем.
Покорение человеком воздушного пространства становится и объединяющим элементом для микроцикла «Ковер-самолет». Сборник рассказов о полетах предстает одновременно и самостоятельным комплексом текстов, и связанным с последующими рассказами общего цикла. Здесь также обнаруживается концепт двоемирия, строящийся на противоборстве небесного и земного начал. Символика неба и полета основывается на метафоре прогресса и силе человеческого разума. Земное вступает в антиномичные отношения с высоким, идеальным и выражается в архаичном бытописании глухих деревень. Именно в рамках этого микроцикла находит свое место глава под названием «Старая и Новая сказка», где волшебная сказка и новая советская действительность находят общее поле и объединяются, тем самым знаменуя примирение архаики и прогресса.
Фокусируя внимание на развитии летательных аппаратов, способных преодолевать большие расстояния, автор фиксирует все более уникальные представления о сущности полета и идее времени. Постепенно формируется провозглашение победы над временем. Время, благодаря путешествию на самолете, переходит в новое состояние: «Через переднее окно и через плечо Копылова я вижу часы. Стрелки движутся медленно-медленно, а мы летим с безумной быстротой» [Яковлев 1931, 68]. Возникает некая обобщенность пространства-времени, свойственная сказочным текстам. Данную особенность, характерную для бытования времени в волшебной сказке, отмечает М.Н. Липовецкий, ссылаясь на работу В.А. Бахтиной: «Время в сказке <...> остается все-таки неопределенным, зыбким. Иногда событие совершается как бы в безвременье: оно может тянуться неопределенно долго, но может совершаться тотчас, "за одну ночь", "в ту же минуту" и т.д.» [Липовецкий 1992, 79].
Линия времени в цикле двойственна. С одной стороны, это движение от прошлого к будущему и от архаики к прогрессу. Данную систему подчеркивает и заглавие «Сказки моей жизни», сама семантика которого предполагает повествование длинною в жизнь, протяженность времени. С другой стороны, это и одновременный отказ от линейности и обращение к цикличной стороне категории времени. Неслучайно в связи с такой организацией возникает и наличие повторяющихся образов (человек и машина, дети и старики, крестьяне и горожане), топонимов (Северный полюс, деревня, глухой лес) и мотивов (странствие из одного мира в другой, примирение архаики и прогресса, абсолютизация человека). Основную роль в выявлении времени как цикличной категории играет метод коллажа в организации текстового пространства в рамках цикла. Повествование постоянно переходит из одной точки в другую, прерывается, затем снова возвращается к исходной позиции, но уже на ином уровне. Примером такого поступательного циклического движения служит нахождение повествователя одновременно в трех позициях: в детстве, в недалеком прошлом и в современной ему реальности. Каждый рассказ может транслироваться как сквозь видение ребенка в воспоминаниях взрослого, так и с абсолютной позиции взрослого. Выстраивая повествование, А. Яковлев подчеркивает, что все события уже новой советской истории транслируются исключительно через призму зрелого сознания героя, тогда как предпосылки к этим событиям, существовавшие, но не реализованные в дореволюционный период, преподносятся как некое чудо, которое обязательно уже случилось или произойдет в будущем.
Нельзя не заметить и еще одну важную структурно-семантическую модель сюжетной организации текста. В системе персонажей цикла и в интерпретации будущего как светлой и великой категории первостепенное значение приобретает феноменология детства. Дети становятся главными свидетелями истории, что подчеркивается и изначальной ориентацией самого произведения на детскую и юношескую аудитории. Ребенок в рамках художественного пространства данного текста всегда выступает
выразителем явной или скрытой идеи. Он первым заглядывает в будущее и в момент открытия нового знания, контакта с новым предметом оказывается «над остальными»: «Одна женщина сказала мне: "Мальчик, ты бы залез на дерево да посмотрел - не идет ли". Я выбрал дуб повыше и залез» [Яковлев 1931, 8]. Провозглашается бесстрашие нового поколения перед прогрессом и осторожное отношение к нему со стороны стариков. Однако конфликт двух поколений предстает в произведении минимизированным, что соответствовало как объединительному потенциалу сказочного жанра, так и идеологической установке, связанной с поисками общих смыслов, способствующих консолидации общества, стиранию обострившихся конфликтов, а также предупреждению возможных противоречий. Рассказчик и герой цикла воспринимает сказочный мир как особое вместилище опыта предшествующих поколений, мудрости мысли, особых знаний о жизни. На этом основании он и строит повествование каждой главы, в которой «старое» встраивается в фундамент идеологической доктрины «нового».
Анализ произведения как структурно-семантического целого, позволяет прийти к выводу о том, что оно может быть отнесено к циклическим единствам. Цикл А. Яковлева «Сказки моей жизни» строится на антиномиях, характерных для периода переоценки ценностей и создания новой «модели жизни». Апология массы и прогресса становится основной стилевой и содержательной доминантой всего сборника. Попытка примирить две существующие системы взглядов: «старую» и «новую» отображается у Яковлева желанием сохранить в настоящем лучшее из прошлого: душевность, искренность, неприкрытость чувства - те качества, которые олицетворяет собой бабушка героя. Такой подход оправдывал себя и идеологически, поскольку период 20-х гг. XX в. представлял собой сложный процесс строительства не только нового государства, но и нового пространства, в том числе и мировоззренческого.
ЛИТЕРАТУРА
1. Афонина Е.Ю. Поэтика авторского прозаического цикла: дис. ... к. филол. н.: 10.01.08. Тверь, 2005.
2. Дарвин М.Н. Проблема цикла в изучении лирики. Кемерово, 1983.
3. Завгородняя Г.Ю. Стиль и стилизация в русской классической прозе. М., 2010.
4. Лейдерман Н.Л. Русская литература XX века 1917-1920-е годы. М., 1998.
5. Липовецкий М.Н. Паралогии. Трансформация (пост) модернистского дискурса в русской культуре 1920-2000-х годов. М., 2008.
6. Липовецкий М.Н. Поэтика литературной сказки (на материале русской литературы 1920-1980-х годов). Екатеринбург, 1992.
7. Нестерова С.В. Циклическое текстопостроение в малой эпической прозе: дис. ... к. филол. н.: 10.01.08. Тверь, 2012.
8. Фоменко И.В. Лирический цикл: становление жанра, поэтика. Тверь, 1992.
9. Яковлев А.С. Сказки моей жизни. Рассказы. М., 1931.
10. Яковлев А.С. Человек и пустыня: роман и рассказы. М., 1986.
REFERENCES (Monographs)
1. Darvin M.N. Problema tsikla v izuchenii liriki [The Cycle Problem in the Study of Lyrics]. Kemerovo, 1983. (In Russian).
2. Fomenko I.V. Liricheskiy tsikl: stanovlenie zhanra, poetika [Lyrical Cycle: Genre Formation, Poetics]. Tver, 1992. (In Russian).
3. Leyderman N.L. Russkaya literatura XX veka 1917-1920-e gody [Russian Literature of the 20th Century, 1917-1920]. Moscow, 1998. (In Russian).
4. Lipovetskiy M.N. Paralogii. Transformatsiya (post) modernistskogo diskursa v russkoy kul 'ture 1920-2000-kh godov [Paralogies. The Transformation of Postmodernist Discourse in Russian Culture of the 1920s - the 2000s]. Moscow, 2008. (In Russian).
5. Lipovetskiy M.N. Poetika literaturnoy skazki (na materiale russkoy literatury 1920-1980-kh godov) [The Poetics of Literary Fairy Tale (Based on the Material of Russian Literature of the 1920s - the 1980s)]. Yekaterinburg, 1992. (In Russian)
6. Zavgorodnyaya G.Yu. Stil'i stilizatsiya v russkoy klassicheskoyproze [Style and Stylization in Russian Classical Prose]. Moscow, 2010. (In Russian).
(Thesis and Thesis Abstracts)
7. Afonina E.Yu. Poetika avtorskogo prozaicheskogo tsikla [Poetics of the Author's Prose Cycle]. PhD Thesis Abstract. Tver, 2005. (In Russian).
8. Nesterova S.V. Tsiklicheskoe tekstopostroenie v maloy epicheskoy proze [Cyclic Text Construction in a Small Epic Prose]. PhD Thesis Abstract. Tver, 2012. (In Russian).
Пархаева Анна Александровна, Южно-Уральский государственный университета (Национальный исследовательский университет).
Аспирант кафедры филологии. Сфера научных интересов: советская литература 1920-х годов, русская литературная сказка, цикловедение.
E-mail: [email protected]
Parkhaeva Anna, South Ural State University (National Research University).
Postgraduate student at the department of Philology. Research interests: Soviet literature of the 1920s, Russian literary fairy tale, theory of cycle.
E-mail: [email protected]
