CC BY
93
СОЦИОЛОГИЯ ГОРОДА
А.Г. Агафонова
РЕЛЯЦИОННЫЙ ПОДХОД В ГОРОДСКИХ ИССЛЕДОВАНИЯХ*
Статья посвящена реляционной социологии как исследовательской перспективе, позволяющей снять конфликт между структурным и дея-тельностным подходами в социологии. Рассмотрены возможности применения реляционной перспективы в городских исследованиях, состоящие в смещении фокуса внимания с субстанциональных компонентов на раскрытие текучести городских процессов. Городское пространство трактуется в рамках реляционного подхода как социально конструируемое в ходе процессов интеракции между различными локусами социальной жизни (будь то индивиды, институты, городские сообщества и т.д.). Выделены и систематизированы основные направления реляционного осмысления города: «мобильный урбанизм» (Дж. Урри), «теория эмер-джентных урбанистических ассамбляжей» (Б. Латур, К. Макфарлэйн, И. Фариас) и «реляционный реализм» (М. Эмирбайер, Х. Уайт, Э. Мише, Ч. Тилли, Т. Блокланд).
Более подробно рассмотрен подход «реляционного реализма». В ходе анализа изменяющихся культурных компонентов социального пространства города подход реляционного реализма помогает обнаруживать механизмы и культурные основания процессов городских трансформаций. В частности, мы обращаемся к реляционным механизмам воспроизводства городских неравенств. В качестве примера рассмотрено кейс-стади микрорайона американского социального жилья, проведенное датским социологом Т. Блокланд. Сегрегация не просто выступает отражением социального неравенства, но влияет на дальнейшие аспекты его закрепления и воспроизводства посредством социальных отношений. Социопро-странственная сегрегация, ментальная география, представления о различных местах городского пространства имеют реляционную основу. Мы кратко иллюстрируем данный тезис на примере нашего исследовательского кейса Канонерского острова Санкт-Петербурга.
* Текст написан в рамках подготовки научно-исследовательской работы «Между виртуализацией и материализацией: эпистемологическая реконфигурация в современной социологической теории» (ЦСИ РАНХиГС, Госзадание, 2015).
Агафонова Анна Геннадьевна — аспирантка факультета социологии Санкт-Петербургского государственного университета ([email protected]).
Agafonova Anna — PhD student, Faculty of Sociology, Saint-Petersburg State University ([email protected]).
Ключевые слова: городские исследования, парадигма сетей, мобильный урбанизм, теория эмерджентных урбанистических ассамбляжей, реляционная социология, Чарльз Тилли, социопространственная сегрегация.
Современная урбанизация становится все более масштабной. Город обладает ресурсными преимуществами занятости, комфорта, потребления и тем самым притягивает к себе новые социальные группы, внутренних и внешних мигрантов. Город превращается в арену многообразных экономических, культурных, политических практик и, соответственно, сложных взаимоотношений на региональном, местном и микроуровне. По сравнению с прошлыми столетиями города как пространственные структуры сильно изменились. Современные городские процессы, связанные с децентрализацией и разрастанием жилого пространства, возникновением новых типов профессиональной занятости, увеличением числа ролевых репертуаров и разнообразием жизненных стилей горожан, задают иную логику организации общественного и материального порядка. Именно город является центром интенсификации «сетей», «потоков», «мобильностей», которые пронизывают современный мир.
Одним из следствий интенсивных городских трансформаций, как глобального, так и локального уровня, стало изменение самого характера организации сетей человеческих взаимоотношений. Социальные связи теперь более рассеяны в географическом пространстве. Люди все также могут идентифицировать себя с городом или отдельными его районами, но локальная принадлежность становится лишь одним из возможных вариантов целого набора «рамок», которые индивид задействует в ходе повседневных социальных интеракций. Город создает более широкие возможности для выбора «социальных кругов» персональной принадлежности, выбора тех людей и групп, с кем можно разделить схожие интересы. Между тем исследования социальных групп с низким уровнем доходов демонстрируют, что малообеспеченные индивиды склонны полагаться на локальные социальные сети, чтобы «свести концы с концами» и справиться с трудностями бедности (Барсукова 2003, Штейнберг 2004; 2005). Таким образом, становящаяся более разнообразной «социальная ткань» современных городов оказывается большим преимуществом для тех, кто имеет возможность увеличивать и расширять число собственных социальных контактов, одновременно производя и более жесткие границы исключения. Устоявшиеся социо-пространственные границы переплетаются с новыми сетевыми границами, воплощаясь в современных формах внутригородского неравенства. Во-первых, существуют «закрытые сообщества» и джентрифицированные районы, во-вторых — гетто и бедные анклавы, в-третьих — разрывы и дистанция между «центром» и «периферией».
В ходе изучения реструктуризации социокультурного пространства Канонерского острова Санкт-Петербурга* мы столкнулись с воспроизводством со-
* Исследование было проведено в 2012—2015 гг. В ходе изучения различных аспектов трансформации данного места были проведены серии полуформализованных интервью с жителями острова (N=13), формализованных интервью со служащими муниципалитета (N=3), полуформализованных интервью с представите-
циопространственных границ в форме символической и материальной изолированности данного места городского пространства. Данный локус, выступая частью общегородского пространства и находясь в близкой транспортной доступности от центра города, продолжает символически вытесняться на городскую периферию. У части его обитателей сохраняется ощущение обособленности и локальной территориальной идентичности. Обнаруживается устойчивое противоречие между административным вхождением Канонерского острова в состав города после начала 1990-х годов и сложившейся ментальностью островитян. Вместе с тем постепенно формируется новый комплекс взаимоотношений между «старожилами» и новыми жителями острова, местным населением Канонерки и остальными «петербуржцами», а также представителями местного муниципалитета, администрацией Кировского района и Санкт-Петербурга. Формирующийся новый комплекс взаимоотношений различного уровня может быть рассмотрен на основе реляционного подхода, в котором социальная жизнь предстает как «ткань» интеракций между различными социальными локусами (будь то индивиды, институты, городские соседства).
В статье выделены и описаны три ключевых направления реляционного (отношенческого) подхода: «реляционный реализм», «мобильный урбанизм», «теория эмерджентных урбанистических ассамбляжей». Более подробно мы рассмотрим направление «реляционного реализма», которое выступает относительно новым для отечественной науки. Цель настоящей статьи состоит в оценке и использовании эвристического потенциала реляционного реализма в анализе городского социально-пространственного неравенства. В качестве иллюстрации взаимосвязи между пространственной и социальной сегрегацией через призму реляционного реализма мы используем отдельные выводы нашего исследовательского кейса Канонерского острова.
Реляционная перспектива
Реляционная, или отношенческая, перспектива, о которой пойдет речь в статье, развивается на базе сетевой парадигмы. Она не представляет собой некий внутренне согласованный (когерентный) комплекс теоретического знания, и редко выражается в привязке к какой-либо конкретной школе философской мысли или работам того или иного автора. Это, скорее, позиция, с которой отношения между условиями социальных трансформаций или единицами социального анализа рассматриваются как динамичные, непрерывно происходящие процессы, в противоположность статичным связям между инертными субстанциями (Tilly 2008). В рамках «отношенческой» перспективы можно выделить три ключевых подхода: «реляционный реализм», «мобильный урбанизм», «теорию урбанистических ассамбляжей».
Первое направление, которое мы условно обозначим как «реляционный реализм», представлено в работах М. Эмирбайера, Дж. Гудвина, М. Сомерс, Ч. Тил-
лями Канонерского судоремонтного завода, Балтийской таможни, Морского порта, ЖКО, градостроительного комитета и правоохранительных органов (N=6), а также формализованные телефонные интервью с жителями острова (N=401) и качественный анализ материалов из сети Интернет.
ли, Э. Мише и др. Первоначально оно возникло в качестве подхода, комплементарного (по мнению некоторых теоретиков, оппозиционного) подходу анализа социальных сетей (Social network approach, SNA). Оно также развивается на базе сетевой парадигмы, основным постулатом которой является утверждение о том, что эмпирические сети отношений лежат в основе социальных структур и конституируют их. Сетевой подход к анализу социальных процессов, набравший популярность в конце XX в., критиковался за недостаточное внимание к культурным и национальным особенностям, игнорирование ситуативных контекстов. Реляционная социология совершила культурный поворот в анализе социальных сетей, поскольку она связала структурные аспекты SNA и смысловые сети (Мальцева 2014).
В реляционном подходе, так же как и в SNA, рассматриваются связи и отношения как первичные элементы социальных структур. В то же время в его фокусе оказываются культурные компоненты социального взаимодействия. При этом индивиды, группы, объекты, институты, состоящие в этих сетях, сами находятся в процессе непрерывной трансформации. Каждое последующее взаимодействие может привнести нечто новое в ранее сложившуюся сетевую структуру, а то и полностью разрушить ее. Сторонники данного подхода рассматривают сети отношений как результат культурного производства в процессе обмена смыслами (Mutzel 2009). Со временем реляционная социология получила развитие в качестве самостоятельного от направления анализа социальных сетей подхода, основная суть которого сформулирована в «Манифесте реляционной социологии» М. Эмирбайера (Emirbayer 1997). В контексте изучения социопространственного неравенства городской среды данный подход помогает, например, объяснить процессы формирования «репутации» городских мест и прочих ментальных конструктов географического пространства.
Второе направление рассматривает город вне «города-как-территории»: описываются и анализируются потоки, мобильности, сети, пронизывающие различные локусы социальной жизни и объединяющие города в глобальные структуры. Основоположник направления Джон Урри настаивает на необходимости замены онтологического понятия «общество» термином «мобильности» как более адекватным для описания современных процессов. В контексте городских исследований данное направление можно условно обозначить как мобильный урбанизм (McCann, Ward, Cochrane 2011).
В рамках направления «мобильного урбанизма» мобильность как социальное явление важна не только сама по себе, но и потому, что она изменяет окружающий мир и пространство. Мобильность рассматривается не в единственном ключе, современный мир порождает т.н. «множественные мобильности»: в движении находятся не только люди, но и объекты, идеи, информация, отходы, опасности и многое другое (Урри 2012). В городских исследованиях этот подход находит отражение в работах, где изучается влияние транспортных потоков (автомобильных, железнодорожных и авиа), телекоммуникационных технологий и человеческих перемещений на реорганизацию пространств отдельно взятых городов, а также на связность/разобщенность различных стран и регионов. Культурный географ Джейн М. Джейкобс особенно подчеркивает направление исследований, в котором анализируется мобильность идей город-
ской экономики, политики, креативных городских стратегий, городского дизайна (Jacobs 2012).
Наконец, третье, наиболее радикальное, направление выражено в работах сторонников акторно-сетевой теории Б. Латура, Дж. Ло, К. Макфарлэйна, делающих акцент на комплексности и роли материальных объектов в социальном мире. Применительно к городу его можно назвать теорией эмерджентных урбанистических ассамбляжей. Под «ассамбляжем» понимается имманентный эффект объединения разнородных элементов (людей, организаций, инструментов, объектов, технологий, текстов, организмов, других городов) (Latour 2005). Такие ассамбляжи не бывают фиксированными и стабильными, они всегда находятся в процессе производства и трансформации. Также подразумевается, что материальные объекты имеют равный потенциал воздействия на окружающую среду наряду с индивидуальными акторами: например, опасный вирус и политик в ассамбляже могут иметь схожее влияние.
В пользу релевантности «ассамбляжного мышления» о городах выступают И. Фариас и Т. Бендер в книге «Городские ассамбляжи» (Farias, Bender 2011). В работе рассматривается, как акторно-сетевая перспектива может влиять на типы вопросов, которые задаются по отношению к городу, изучаемым объектам и окружающей обстановке. И. Фариас, например, видит город «как открытую строительную площадку», которая «неустанно пересобирается на конкретных участках городской практики» (Ibid.: 2). Город предстает как связанные сети (человеческие, инфраструктурные, архитектурные или гибридные). Эти сети, считает Т. Бендер, «объединяются в ассамбляжи, например в соседство, или толпу на городском фестивале, или финансовый центр, как Уолл Стрит в Нью-Йорке» (Ibid.: 316).
Каждый из перечисленных подходов обладает определенным эвристическим и инструментальным потенциалом в анализе процессов городских трансформаций. Подход мобильного урбанизма, в отличие от двух других, уделяет больше внимания крупномасштабным процессам, нежели локальным ситуациям и индивидуальным агентам. В направлении мобильного урбанизма преобладают количественные методы описания, в то время как сторонники теории урбанистических ассамбляжей и реляционного реализма зачастую прибегают к качественным методам и данным, позволяющим изучать отношения, интерпретации и практики. Однако если в подходе реляционного реализма аналитик решает, что и кто имеет значение для анализа, то в ассамбляжной теории приветствуется открытый интерпретативный подход к сбору данных (Mutzel 2009). Плотное описание само по себе рассматривается как объяснение и, более того, как основа и потенциал для интервенции и изменений. В мобильной социологии и реляционном реализме, напротив, преобладают каузальные типы объяснений.
В статье мы уделим более детальное внимание лишь одному из трех описанных подходов — подходу реляционного реализма. На наш взгляд, этот подход обладает определенным эвристическим потенциалом. В контексте городских исследований он позволяет раскрыть связь между пространственной и социальной сегрегацией, продемонстрировать, как работают процессы включения
и исключения и как (вос)производится неравенство в городской среде. Реляционный реализм позволяет проводить исследования различного уровня: на микроуровне (например, семейные взаимоотношения), на мезоуровне (внутренние и внешние отношения организаций или социальных движений), на макроуровне (глобальные макроструктуры). Образцами теоретических и методологических разработок реляционного реализма, совмещающих структурные, культурные (содержательные) и контекстуальные аспекты социальных взаимодействий, служат теория социального действия Харрисона Уайта (White H.C. 2008), анализ социальных движений Эн Мише (Mische 2003), интегрированная теория анализа политических и исторических процессов Чарльза Тилли (Tilly 1998 (a); 1998 (b); 2008; 2005; 2000).
Реляционный реализм в анализе социально-пространственной сегрегации
Посредством культурных определений пространство обретает важные смысловые свойства, которые способны оказывать влияние на характер дальнейших отношений людей с географическим, жилым, культурным пространством и друг с другом. Районы проживания иммигрантов, например, зачастую топографически обозначены в городах (напр., Чайнатаун, Маленькая Италия) и демонстрируют то, как отношения создают возможности для членов определенных категорий, одновременно очерчивая границы исключения для других.
Существующие подходы к изучению социально-пространственной сегрегации можно, на наш взгляд, условно разделить на два ключевых направления. В первом направлении предпочтение отдается изучению того, как постулируется связь между местом проживания и типом жилья и системой социальной стратификации (Вендина 2005; Бессонова 1993; Корнев 2005). Городское пространство рассматривается как формируемое под воздействием «внешних» сил: рыночных механизмов, государственной жилищной политики (Строкова 2008). Во втором направлении внимание уделяется анализу повседневных практик освоения городского пространства индивидуальными акторами: подразумевается, что повседневные практики и индивидуальные предпочтения выступают факторами структурирования городской среды (Hannerz 1974; Линч 1982; Тру-щенко 1994). Оба направления развиваются независимо друг от друга, так как сконцентрированы на анализе различных уровней социальной реальности. Между тем повседневные практики обособления различных групп в городском пространстве и реализуемая государственная политика, различные режимы власти (Гельман, Рыженков 2010), выталкивающие более бедные слои населения на периферию, взаимозависимы и, соответственно, служат основой для преодоления параллелизма и интеграции обоих направлений.
Реляционные социологи утверждают, что социальные феномены не могут быть поняты и объяснены с позиции индивидуальных предпочтений и интересов (ментализм) или путем изучения социальных структур и систем. Реляционный реализм стремится показать, что так называемые социальные структуры, общества или институты суть отношения между социальными субъектами, а не абстрактные показатели и индикаторы. Представления о городском пространстве (ментальная география) также конструируются реляционно: в процессе взаимодействия с пространством, с объектами в данном пространстве, с други-
ми людьми. Ключевой вопрос реляционного анализа состоит в том, как взаимодействие людей друг с другом и с пространством непреднамеренно влияет на закрепление и воспроизводство социопространственной сегрегации.
Согласно реляционному реализму практики «создания мест» (англ. «place-making») могут быть описаны в качестве метафоры непрерывный разговор: люди основываются на предыдущих коммуникативных трансакциях со схожими собеседниками, импровизируют в рамках границ, заданных общим пониманием ситуации, транслируют характер своих отношений через разговор и преобразовывают это отношение. Нарративная история места сообщает текущее понимание социального пространства. Оно влияет на отношения по поводу пространства, которые затем выражаются в конструировании новых историй. Например, пишет Ч. Тилли, соседи могут выстроить шаткую систему доверия на основе общих традиций и разделяемых историй взаимоотношений друг с другом, делить имущество и общее пространство, при этом подвергая себя рискам и опасности в контексте созданной системы доверия. В то же время они могут начать действовать жестоко, когда новички, которых они не могут легко интегрировать в свои сети, угрожают занять часть территории. В процессе «разговора», члены двух групп разрабатывают убедительные истории о коварстве друг друга и полной несовместимости (Tilly 1998: 87).
Понятия трансакций и механизмов выступают центральными компонентами в подходе реляционного реализма. Трансакции, социальные действия и коммуникация конституируют социальные структуры. Исторический социолог Чарльз Тилли отмечает, что социальные отношения необходимо рассматривать как трансакции. Именно из серий трансакций мы делаем вывод о наличии отношения между сторонами: дружбы, соперничества, альянсов или чего-то еще (Tilly 2005). Внимание к механизмам функционирования социальных отношений также необходимо для понимания того, как формируются и поддерживаются социопространственные границы, т.е. каковы закономерности воспроизводства городского неравенства.
Реляционные механизмы (вос)производства городских неравенств
Реляционные механизмы понимаются как стратегии и практики социальных акторов, воспроизводящиеся на протяжении длительного времени и влияющие на формирование устойчивых констелляций групповых представлений, которые затем выступают предпосылкой для дальнейших действий (Tilly 2005). Чарльз Тилли выделяет ряд механизмов, которые могут быть успешно применены в качестве аналитических категорий для описания любых форм неравенства, в том числе социопространственного, которое сохраняется в течение длительного времени: эксплуатация, накопление возможностей, эмуляция и адаптация.
Первые два механизма, эксплуатация и накопление возможностей, вызывают неравенство, когда акторы инкорпорируют бинарные категории и, таким образом, производят границы. Механизм эксплуатации реализуется в ситуациях, когда группы индивидов, обладающие большей властью, распоряжаются ресурсами, приносящими им значимые преимущества за счет координации усилий «аутсайдеров», которых они отстраняют от получения выгод в полном
размере. Механизм накопления возможностей реализуется, когда члены категориально объединенной сети приобретают доступ к ресурсам, которые являются ценными, возобновляемыми, подлежат монополизации, поддерживаются за счет активности в сетях и улучшаются за счет образа действия в сетях. Перечисленные механизмы параллельны друг другу, но люди, у которых недостаточно власти, могут задействовать второй механизм, в том случае если это поддерживается, или, наоборот, игнорируется «власть имущими». Зачастую обе стороны получают комплементарные, хотя и неравные, преимущества от совместного исключения друг друга из сетей.
Следующие два механизма, эмуляция и адаптация, «цементируют» существующие практики и способствуют постепенному закреплению категориального неравенства. Механизм эмуляции заключается в копировании установленных организационных моделей и/или переносе существующих социальных отношений из одного социального окружения в другое. Механизм адаптации выражается в выработке повседневных практик, таких как взаимопомощь, политическое влияние, получение информации на базе категориально неравных структур: структур, различающихся по критерию пола, расы, национальности, класса, принадлежности к какой-либо общине и т.п.
Датский социолог Т. Блокланд (Blokland 2008) наглядно демонстрирует эвристический потенциал реляционного подхода на примере результатов кейс-стади микрорайона социального жилья («гетто») в Нью-Хейвене (Коннектикут, США). В статье описывается ситуация публичного собрания, участниками которого являются жители микрорайона, местные власти и представители полиции. Само собрание рассматривается как специфический процесс «создания места» (place-making), в ходе которого раскрываются различные аспекты взаимодействия участников по поводу локального пространства. Автор статьи демонстрирует, что через сам процесс коммуникативного конструирования места люди способны создавать, поддерживать и трансформировать отношения друг с другом (Ibid.: 32). Основываясь на данных исследования, автор демонстрирует реляционное функционирование стигмы (Ibid.). Стигматизация определяется Блокланд как специфический процесс создания места. В частности, она показывает, что наличие стигмы по отношению к обитателям социального жилья изменяет «процессы обмена» между сторонами взаимодействия (представителями местных властей, полиции и жителями), становясь элементом «стратегий взаимодействия как маркируемых, так и маркирующих» (Ibid.: 34). Инкорпорирование стигмы жителями «гетто» приводит к тому, что они демонстрируют пассивность и «уход» от активного взаимодействия на собрании, избегая идентификации с местным «сообществом». Подобные поведенческие практики раскрывают сущность механизма эмуляции: копирования установленных моделей поведения, характерных для позиций представителей различных категориальных структур. Классовая, расовая и пространственная дистанция, таким образом, усиливается посредством механизма эмуляции, что приводит к воспроизводству организационных моделей социальной эксплуатации и закреплению социопространственного неравенства.
Таким образом, сегрегация не просто выступает специфической организацией пространства, которая является результатом социальных отношений, она
сама влияет на дальнейшее формирование социальных связей. Социальные отношения производятся «в» и «через» организацию пространства (Лефевр 2002). С такой позиции сегрегация предстает не просто как результат реляционных процессов, но как реляционный концепт сама по себе.
Связь между социальной и пространственной сегрегацией может быть раскрыта через более пристальное внимание к формированию и воспроизводству социальных отношений в контексте городской повседневности. Ментальная география, наши взаимоотношения с различными городскими пространствами, чувство «привязанности» или «чуждости» места также имеют реляционную основу. В качестве иллюстрации данного тезиса мы рассмотрим некоторые аспекты локальных взаимоотношений жителей с пространством и друг с другом на примере нашего исследовательского кейса Канонерского острова Санкт-Петербурга.
Кейс Канонерского острова Санкт-Петербурга через призму реляционного подхода
Прежде чем обратиться к выделенным нами типологиям взаимоотношений жителей с локальным пространством и друг с другом, необходимо обозначить специфику Канонерского острова. Она обусловлена особенностями его исторического развития: вплоть до постройки тоннеля в 1983 г. остров был фактически «отрезан» от остального города, добраться до него можно было лишь водным путем. На острове действовал контрольно-пропускной режим ввиду близости Морского порта. Обособленный режим обитания на острове способствовал формированию сообщества канонерцев, объединенных схожими условиями жизни, проблемами и вопросами. Население Канонерского острова было сформировано преимущественно работниками Канонерского судоремонтного завода и Морского порта, многие из которых приезжали в Санкт-Петербург «по лимиту» из других регионов России. Согласно результатам телефонного опроса жителей Канонерского острова, проведенного летом 2013 г.*, сегодня структура населения Канонерского острова представлена людьми схожего социального положения: 42 % опрошенных оценивают свой доход ниже среднего, еще 17 % — как низкий.
Сегодня остров занимает низкую ресурсную позицию в иерархии городского пространства и ассоциируется с малым количеством «пространственных прибылей», способных принести выгоду владельцам недвижимости на острове. Недостаточная благоустроенность микрорайона, слабо развитая инфраструктура, старый жилищный фонд составляют ключевые проблемы острова. Социально-пространственная сегрегация, постепенное вытеснение острова на городскую периферию, поддерживается за счет неравенства экономических возможностей в контексте города, вытеснением менее обеспеченных слоев на окраину.
На локальном уровне неравенство проявляется гораздо отчетливее. Жители инкорпорируют негативный образ и низкий статус микрорайона в свое вос-
* Телефонный опрос был проведен при поддержке Ресурсного центра «Центра социологических и Интернет-исследований» СПбГУ летом 2013 г. Итоговая выборка составила 401 человек (генеральная совокупность около 4000—5000 жителей).
приятие того, что представляет собой их место проживания. Это выражается в частой демонстрации недовольства, ощущении, что они «брошены на произвол судьбы», наряду с неверием в возможность позитивного сценария развития микрорайона, недоверием к местным властям. Многие старожилы острова оказались в положении структурной зависимости: они зависят от структур экономических возможностей, которые ограничивают шансы их переезда и улучшения жизненных условий. Аналогично переезд новых жителей на остров определяется низкой рыночной стоимостью жилья на острове. В условиях структурной зависимости у жителей формируются различные отношения с локальным пространством и с сообществом, воспроизводящиеся через различные поведенческие паттерны.
Мы выделяем два компонента отношений: 1) связь с местом; 2) связь с локальным сообществом. Связь с локальным сообществом может быть раскрыта через персональный уровень привязанности и идентификации с местом, вовлеченность в локальные социальные сети, прошлый опыт отношений и представления о будущем, а также через оценку места проживания. Мы выделили несколько типов отношений с сообществом и с местом, которые сегодня демонстрируют жители острова. Это «идеальные» типы, или аналитические категории, которые были разработаны с целью понимания контекста взаимодействия жителей с пространством и друг с другом и могут быть впоследствии дополнены и расширены. Информанты могут иметь более одной связи с местом, кроме того, отношения изменяются с течением времени.
Типы отношений с локальным пространством и с сообществом:
1. Локальная укорененность, вовлеченность в сообщество. Связь с местом: эмоциональная привязанность (историческая, семейная связь, ощущение принадлежности к месту). Информанты демонстрируют привязанность к месту, поскольку родились здесь и/или живут долгое время. Такие отношения характеризуются сильной идентификацией с местом, оно выступает неотъемлемой частью персональной истории. Включают эмоциональную, физическую, нарративную («мифы» о месте, личные истории) составляющую. Информанты активно включены в локальные сети взаимопомощи и обмена. Демонстрируют преимущественно позитивное отношение к месту и планируют продолжать там жить.
Алексей (25 л., живет на острове с рождения. Дата интервью: 02.08.14): Честно, мне трудно представить, что я буду жить где-то в городе. Что выходишь на улицу — шум машин, шум, что-то еще... какие-то люди странные, прохожие... Пфф. Вообще, даже трудно представить, я боюсь представить это. Потому что здесь как-то по-родному все, как сказать, каждый подвал знаешь. Каждый проход.
2. Отчуждение от пространства и сообщества. Связь с местом: зависимость. Такая связь сформирована недостаточностью возможностей, зависимостью от другого человека, работы или экономических шансов. Отношения зависимости могут быть чисто физическими, например когда они продиктованы необходимостью проживать рядом с работой, заботиться о больном родственнике, или связаны с переездом к жене/мужу. Люди, демонстрирующие зависимое отношение с местом, могут сделать осознанный выбор переехать, однако вовсе не выбор будет выступать определяющим фактором, но совокупность экономиче-
ских возможностей и жизненных условий. Существует желание уехать, но отсутствуют возможности. Слабая идентификация с местом проживания, избегание связей с локальным сообществом.
Татьяна (ок. 60 лет, переехала на остров в начале 80-х. Дата интервью: 19.03.14): Я со всеми прекратила все общения. Потому что мне надоело: приходят, жалуются, так плохо, этак плохо.
3. Индифферентное отношение: «дом» ни здесь, ни там. Связь с местом: рациональная. Такая связь сформирована набором желательных признаков и предпочтений. Ключевой характеристикой таких отношений выступает осознанный выбор, базирующийся на комбинации материальных возможностей и желаемых признаков. Такая связь больше когнитивная и физическая, нежели эмоциональная. Фактором поиска нового места проживания выступает неудовлетворенность старым местом (жилищными условиями, инфраструктурой, соседями, т.д.) Слабая локальная идентичность, слабая включенность в сообщество.
Евгений (50 лет, проживал на острове с 2006 по 2014 г. Дата интервью: 03.08.14): Я приехал с гарнизона, поскольку я военный. Поэтому я вообще бы не сказал, что у меня были сильные впечатления от Канонерского острова. <...> Канонерский остров — это просто для меня было место проживания.
4. Идеологическое отношение. Связь с местом: рациональная. Основано на осознаваемых ценностях и представлениях о том, как необходимо относиться к пространству и строить взаимоотношения с окружающими. Идентификация с местом слабая, вовлеченность в локальные социальные сети средняя. Взаимодействие с соседями строится по принципу взаимной пользы и с целью совместного действия.
Александр (ок. 50 лет, переехал на остров 10 лет назад. Дата интервью: 14.11.14): Светлана хорошая женщина, общительная. Познакомились только потому, что удивились оба, а почему у нас в парадной нет двери, а может, нам что-нибудь сделать. Решили — и сделали. Она проходила, получила несколько раз неудовольствие со стороны жильцов. Вместо того чтобы люди отблагодарили и ценили как бы внимание, участие человека, инициативу его. У нас же еще, к сожалению, пока все стараются занять барскую позицию. Это удобно, это приятно, но непродуктивно, мне кажется.
Описанные типы связей с локальным местом и сообществом, разумеется, не являются исчерпывающими. Однако они демонстрируют возможные вариативные комбинации отношений информантов с пространством и другими жителями. В совокупности они приводят к различным поведенческим практикам, нацеленным либо на вступление в контакт, использование локальных связей как источника ресурсов (информации, взаимопомощи, защищенности), либо на избегание локальных связей (как нежелательных, обязывающих) и конструирование границ.
Превалирующими типами отношений с местом у наших информантов выступают отношения эмоциональной привязанности и зависимости. Однако отношения эмоциональной привязанности не всегда подразумевают положительную эмоциональную связь с местом и локальным сообществом. Транс-
формация пространства острова в последние два десятилетия, изменение характера вовлеченности островитян в локальную трудовую и экономическую жизнь (массовые увольнения в период перестройки с Канонерского судоремонтного завода, где работала большая часть жителей) повлияли на изменение отношения старожилов к месту проживания, возникновению у многих отчужденности от локального сообщества, появлению желания переехать. Наряду с этим развитые соседские взаимоотношения поддержки и взаимопомощи помогают жителям справляться с повседневными трудностями и самостоятельно решать проблемы.
«Сильные» соседские связи как адаптивный механизм
Жители острова до сих пор поддерживают достаточно тесные локальные связи взаимопомощи и поддержки, которые помогают им справляться с повседневными трудностями и самостоятельно решать локальные проблемы. Новые жители, переезжающие на остров, могут не поддерживать тесных отношений с соседями, но регулярно сталкиваться с ними в близлежащих магазинах, на остановке общественного транспорта, по пути на работу и т.д. Для многих именно социальный капитал в форме развитых соседских связей рассматривается в качестве основного преимущества проживания на острове.
Через локальные сети жители обмениваются важной информацией (напр., о возможностях трудоустройства), помогают / получают помощь с лекарствами, детскими вещами, по дому. Возникающие конфликты они также склонны решать самостоятельно. Особенно показателен в этой связи рассказ бывшего участкового, работавшего на Канонерском острове в период с 2012 по 2013 г.: Тут в двух разных концах острова все все друг про друга знают. Бывало, я уже знал, зачем человек придет ко мне завтра до того, как он придет. Люди заходили, рассказывали. Мой телефон был, ну, не у всех, конечно, но у доброй половины жителей острова был. С другой стороны, они как-то все в своем кругу, с правоохранительными органами так официально не хотели делиться. То есть они решали там, все по-своему. Все равно решали, в общем-то. На широкий круг не выносили. Такие, себе на уме (М., ок. 40л., бывший участковый МО «Морские ворота»).
Выработка повседневных практик, таких как взаимопомощь и получение информации на базе соседских связей, раскрывает функционирование механизма адаптации (Tilly 2005). Проживание среди группы схожего социального положения, знание друг друга в лицо, а также наличие развитой сети соседских знакомств создают ощущение комфорта и безопасности, «деревни в городе».
Вместе с тем эмоциональная привязанность и развитые соседские отношения, аналогичные тем, что мы можем наблюдать на острове, могут «блокировать» активность для поиска новых возможностей, выхода за привычный круг знакомых и друзей: многие, в том числе молодое поколение, учатся, работают, проводят свободное время вблизи острова.
Таким образом, несмотря на постепенное физическое и административное вхождение Канонерского острова в общегородское пространство после 1983 г., символическая изолированность данного места и его населения сохраняется. Местные жители больше не представляют собой сплоченное локальное сообщество, которым они были несколько десятилетий назад, хотя часть жителей
продолжают описывать остров как «деревню в городе». Трансформация отношений жителей с пространством и друг с другом тесно связана с «включением» острова в общегородскую структуру и изменением состава населения (новые жители демонстрируют новое отношение). Старожилы острова оказались в положении структурной зависимости: они зависят от структур экономических возможностей, ограничивающих шансы их переезда и улучшения жизненных условий. Их отношение к пространству острова трансформировалось: остров советского времени (благоустроенный, чистый, привлекательный для жизни) дискурсивно противопоставляется острову сегодняшнему (неблагоустроенному, грязному, малопривлекательному). При этом сохранившиеся между островитянами развитые соседские связи выступают в качестве адаптивного механизма, позволяющего приспосабливаться к новым условиям и самостоятельно решать локальные проблемы. Наряду с этим часть жителей демонстрирует «уход» и избегание локальных связей как обязывающих, «тянущих вниз», что проявляется в отчужденности от локального пространства и сообщества.
Новые жители, как правило, демонстрируют индифферентное, рациональное отношение к пространству и локальному сообществу, рассматривая Канонерский остров лишь как место проживания (не хуже и не лучше, чем любое другое). Их выбор в пользу жилья на острове обусловлен экономическими причинами, а вовсе не символической привлекательностью данного места городского пространства.
Реляционная перспектива в городских исследованиях
Реляционная перспектива вмещает в себя довольно разнообразные подходы в социальных науках, получившие наиболее активное развитие в последние два десятилетия. Необходимость разработки направления реляционного мышления продиктована изменением представлений о самом устройстве окружающего мира: мы можем говорить лишь об относительной устойчивости категорий и явлений социальной реальности, поскольку они находятся в процессе непрерывной трансформации. Поиск соответствующего языка описания и ин-терпретативной рамки, которые могли бы помочь в анализе процессуальности разнообразных сторон общественной жизни, становится задачей современных социальных наук. В статье мы выделили и вкратце описали три ключевых направления реляционной перспективы («реляционный реализм», «мобильный урбанизм», «теорию эмерджентных урбанистических ассамбляжей»), которые, на наш взгляд, помогают справиться с данной задачей.
Подход реляционного реализма, наиболее подробно рассмотренный в статье, позволяет обратить более пристальное внимание на трансформацию характера и форм социальных отношений, выступающих основой формирования и (вос)производства новых социальных порядков в контексте интенсивной урбанизации. Внимание к реляционным механизмам позволяет упорядочить наше понимание происходящих трансформаций и проследить существующие закономерности социальных процессов.
Рассмотренное направление относительно ново для отечественных наук, тем более оно никогда не использовалось в контексте анализа городских процессов. В статье мы стремились осветить одну из возможных сторон примене-
ния похода, в частности рассмотреть эвристический потенциал реляционной социологии в анализе социопространственного неравенства. В контексте городских исследований реляционная социология позволяет раскрыть взаимосвязь между пространственной и социальной сегрегацией, продемонстрировать, как работают процессы включения и исключения и как (вос)производится неравенство в городской среде. Данный подход предлагает рассмотреть производство пространства как текучий процесс, а не как фиксированное представление.
Литература
Барсукова С.Ю. Сетевая взаимопомощь российских домохозяйств: теория и практика экономики дара // Мир России. 2003. № 12 (2). С. 81—122.
Бессонова О.Э. Жилье: рынок и раздача. Новосибирск: Наука, 1993.
Вендина О. Мигранты в Москве: грозит ли российской столице этническая сегрегация? М.: Центр миграционных исследований Институт географии РАН, 2005.
Гельман В.Я., Рыженков С.И. Локальные режимы, городское управление и «вертикаль власти» в современной России // Политическая экспертиза: ПОЛИТЭКС. 2010. № 6 (4). С. 130-151.
Корнев Н.Р. Жилищная стратификация в центре Санкт-Петербурга // Социологические исследования. 2005. № 6. С. 77-85.
Лефевр А. Производство пространства // Социологическое обозрение. 2002. № 2 (3). С. 27-29.
Линч К. Образ города. М.: Стройиздат, 1982.
Мальцева Д.В. Реляционная социология: новый этап в развитии анализа социальных сетей или самостоятельное направление? // Мониторинг общественного мнения. 2014. № 4 (122). С. 3-14.
Строкова Е.Л. Социально-пространственная сегрегация города: проблемы определения и исследования // Городской альманах. 2008. № 3. С. 237-246.
Трущенко О.Е. Престижный адрес: социально-пространственная сегрегация в Москве // Социологический журнал. 1994. № 4. С. 120-126.
Урри Дж. Мобильности / пер. с англ. А.В. Лазарева. М.: Праксис, 2012.
Штейнберг И. Сельская «прибедненность», бедность и нищета в социальных сетях межсемейных обменов // Индекс. 2005. URL: http://index.org.ru/journal/21/ shberg21.html (дата обращения: 10.09.2015).
Штейнберг И. Психология неэквивалентных обменов в сетях социальной поддержки городских и сельских семей // Вестник общественного мнения: Данные. Анализ. Дискуссии. 2004. № 6 (74). С. 52-57.
Blokland T. "You got to remember you live in public housing": place-making in an American housing project, Housing, theory and society, 2008, 25(1), pp. 31-46.
Emirbayer M. Manifesto for a relational sociology, The American Journal of Sociology, 1997, 103(2), pp. 281-317.
Hannerz U. Soulside, Washington D.C. in the 1960-s: Black Ghetto Culture and Community, in: The Sociology of Community: A Selection of Readings, ed. by C. Bell, H. Newby. N.Y.: Frank Cass and Company Limited, 1974, pp. 149-174.
Jacobs M.J. Urban geographies I: still thinking cities relationally. Progress in Human Geography, 2012, 36(3), pp. 412-422.
Latour B. Reassembling the Social: An Introduction to Actor-Network-Theory. N.Y.: Oxford University Press, 2005.
McCann E., Ward K., Cochrane A. Globalization and Community: Mobile Urbanism: Cities and Policymaking in the Global Age. University of Minnesota Press, 2011.
Mische A. Cross-Talk in Movements: Rethinking the Culture-Network Link, in: Social Movements and Networks: Relational Approaches to Collective Action, ed. by M. Diani and D. McAdam. Oxford University Press, 2003, pp. 258- 280.
Muetzel S. Networks as Culturally Constituted Processes. A Comparison of Relational Sociology and Actor-network Theory, Current Sociology, 2009, 57(6), pp. 871—887.
Tilly C. Contentious conversation, Social research, 1998, 53(3), pp. 491—510.
Tilly C. Durable inequality. Berkeley: University of California Press, 1998.
Tilly C. Explaining social processes. Boulder: Paradigm Publishers, 2008.
Tilly C. Identities, boundaries, and social ties. Boulder: Paradigm Publishers, 2005.
Tilly C. How do relations store histories?, Annual Review of Sociology, 2000, 26, pp. 721-723.
White H.C. Identities and control: how social formations emerge. Princeton, N.J.: Princeton University Press, 2008.
