CC BY
68
3. Фуко М. История безумия в классическую эпоху. - СПб.: Университетская книга, 1997. - 576 с.
2018.02.002. МЕЛЬНИК СВ. РЕЛИГИЯ, НАСИЛИЕ И РЕЛИГИОЗНЫЙ ЭКСТРЕМИЗМ: АКТУАЛЬНЫЕ НАПРАВЛЕНИЯ ИССЛЕДОВАНИЙ. (На материалах базы диссертацийproquest.) (Обзор).
Ключевые слова: религия; экстремизм; религиозный экстремизм; насилие; ислам; христианство; католицизм; власть; психика; психология религии; ИГИЛ; эксклюзивизм; терроризм; межрелигиозный диалог; миротворчество; мученик; сакральная жертва; религиозная политика; безопасность; Индия; Ирак; Пакистан; Нигерия; Африка; Таджикистан; США; Саудовская Аравия; Р. Панникар; М. Фуко.
Религиозный фактор играет существенную роль в жизни современных обществ по всему миру, в том числе в России. Констатируя ошибочность выдвигаемого многими видными мыслителями XIX-XX вв. тезиса о якобы неизбежном вырождении религии в условиях модернизации обществ и научно-технического прогресса, ряд исследователей характеризуют современный мир как «постсе-кулярный». Одним из главных вызовов для человечества в XXI в., о необходимости объединения усилий всего мирового сообщества для ответа на который часто говорят политические и религиозные деятели, является распространение экстремизма и терроризма под религиозными лозунгами. В обзоре рассматриваются англоязычные диссертации по тематике религиозного экстремизма, соотношения религии и насилия, защищенные в 2016-2017 гг. (на основании базы данных «ProQuest Dissertations & Theses»), которые позволяют познакомиться с актуальными направлениями исследований в этой области.
Следует отметить, что ряд экспертов и религиозных деятелей говорят о неправомерности употребления таких терминов, как «религиозный экстремизм» или «исламский терроризм», как явления, которое в своей сущности противоречит религиозным ценностям. Например, официальные представители религиозных общин России в своих публичных выступлениях стремятся избегать подобных терминов, на употребление которых в некотором смысле наложено табу, заменяя их такими понятиями, как «псевдорелигиозный экстремизм», «экстремизм под религиозными лозунгами» или «экс-
тремистская идеология, использующая религиозную риторику». Хотя в научной литературе вопрос о соотношении религии и насилия остается дискуссионным1, рассматриваемые ниже работы свидетельствуют о том, что термины, указывающие на непосредственную связь религии и экстремизма, являются широко распространенными в западной академической литературе, при этом подавляющее большинство работ осмысливают тему «исламского экстремизма и терроризма».
Значительное число диссертаций посвящены рассмотрению проявлений религиозного экстремизма в конкретных странах, при этом в рамках таких исследований, на основании анализа эмпирического материала, осмысливаются различные концептуальные вопросы. Так, в работе К. Шарма (10) описывается конфликт между мусульманами-суннитами и шиитами в Северной Индии, при этом анализируются такие темы, как влияние политических условий и их изменений на способность религиозных элит к мобилизации экстремизма, соотношение между экстремистскими мировоззренческими установками и экстремистской деятельностью (автор предлагает свою модель (10, р. 39-70)), эффективность миротворческой проповеди представителей религиозной элиты и клириков на молодежь, придерживающуюся экстремистских взглядов. При анализе последнего пункта автор приходит к интересным и несколько неожиданным результатам. Прослушивание молодыми людьми аудиозаписей, в которых религиозные деятели говорят о важности укрепления мира и осуждают радикализм, привело к снижению уровня экстремизма у суннитов (которые в данном регионе Индии находятся в привилегированном положении) и повышению уровня экстремистских настроений у шиитов (которые на протяжении долгого времени подвергались преследованию со стороны суннитов). То есть одни и те же образовательно-просветительские занятия, направленные на развитие терпимости, имеют разный эффект для разных религиозных групп в зависимости от их статуса и того, являлись ли они ранее жертвами или инициаторами насилия. В связи с этим К. Шарма говорит о «логике виктимиза-
1 См. реф. Мельника С.В.: Эпплби С. Религиозное насилие: Сила, слабость и патология // Социальные и гуманитарные науки: Отечественная и зарубежная литература: Сер. 3, Философия: РЖ / РАН. ИНИОН. - М., 2015. - № 1. - С. 117124.
ции» (victimization logic), указывая, что неравенство в социальном и политическом положении религиозных групп и предшествующий негативный опыт оказывают существенное влияние на восприятие и эффективность антиэкстремистской пропаганды.
М.Л. Кохистани (4) исследует феномен экстремизма в Пакистане и Ираке в контексте внешнеполитической и военной деятельности США в этих странах. Автор отмечает, что проблема войны с терроризмом сегодня рассматривается в неразрывной связи с темой ислама. Вместе с тем М.Л. Кохистани выступает в поддержку позиции М. Юргенсмайера (Mark Juergensmeyer), изложенной им в своей знаменитой книге «Террор в уме Бога: Глобальный рост религиозного насилия» (Terror in the Mind of God: The Global Rise of Religious Violence), согласно которой религия сама по себе обычно не ведет к насилию. Когда же религия смешивается с политическими, социальными и идеологическими факторами, насилие может появляться из-за социальных интересов различных групп, личной гордости или деятельности движений, выступающих за политические перемены. В связи с этим война с террором, считает автор, должна рассматриваться как очень сложная, многоплановая проблема, требующая принятия во внимание множества различных взаимосвязанных обстоятельств, исторического, социокультурного и политического контекста разных стран.
Администрации Буша и Обамы вели преимущественно военную кампанию против радикальных исламистских группировок по всему миру, которых Государственный департамент США назвал «иностранными террористическими организациями». Деятельность подобных прибегающих к насилию групп (violent groups), по мнению автора, лучше всего обозначить не как террористическую, а как "политически мотивированные инсургенты" (insurgency) с использованием террористической тактики». Терроризм используется для того, чтобы вызывать определенный психологический отклик у населения и дестабилизировать социальную обстановку, в то время как мятежи представляют собой попытки организовать диверсионную деятельность, в том числе с использованием насилия, для захвата, ниспровержения или борьбы с властью, осуществляющей в данный момент политический контроль над тем или иным регионом.
США же продолжают обозначать такие радикальные группы понятиями «террористические организации» и «религиозно моти-
вированные террористы», а борьбу с ними осуществлять посредством авианалетов дистанционно управляемых беспилотных летательных аппаратов и бомбардировщиков, при этом руководство Соединенных Штатов отказывается от широкого введения полевых войск. Однако отсутствие на территории Пакистана и Ирака боевых частей, отмечает М.Л. Кохистани, обусловливает минимальное и неэффективное присутствие других правительственных органов США, которые призваны противодействовать политическим, социальным и идеологическим основам, которые подпитывают деятельность прибегающих к насилию групп.
Автор утверждает, что без понимания и признания того факта, что экстремистские организации, как правило, локальны и процветают именно в неуправляемых социальных пространствах, использование Соединенными Штатами авиаударов еще более радикализирует население и способствует распространению экстремистской религиозной идеологии. В связи с этим противодействие пакистанскому Талибану и ИГИЛ (запрещена в РФ) с использованием преимущественно военных средств является, по убеждению автора, неэффективной стратегией и может приводить к ухудшению ситуации. Проблема экстремизма, заключает М.Л. Кохистани, является трудноразрешимой, она требует сложного и разностороннего набора решений, стремления к стабильности в долгосрочной перспективе и использования всех доступных средств.
А. Мохаммад (6) отмечает, что теракты 11 сентября 2001 г. и особенно нападения, совершенные Аль-Каидой в столице Саудовской Аравии Эр-Рияде в 2003 г., заставили власти и исламских деятелей Королевства обратить пристальное внимание на проблему экстремизма. В диссертации исследуется влияние Аль-Каиды на рост радикальных настроений в Саудовской Аравии, а также анализируется деятельность Центра Мохаммеда бен Найфа («Mohammed bin Naif Centre for Counselling, Rehabilitation and Care»), созданного властями Саудовской Аравии в качестве инструмента «мягкой силы» для предотвращения роста радикальных настроений и профилактики экстремизма в обществе. Автор исследует в историческом контексте истоки религиозных и политических различий в Саудовской Аравии, причины и формы проявления экстремизма в современном Королевстве, влияние разных теоретических подходов к интерпретации религии и способов государственного управ-
ления на рост радикальных настроений. Особое внимание уделяется рассмотрению основанных на опыте деятельности Центра Мо-хаммеда бен Найфа политических и религиозных стратегий и практик противодействия экстремизму, для чего автор, в частности, анализирует многочисленные интервью с сотрудниками Центра. По мнению А. Мохаммада, проведенное им исследование позволяет внести большой вклад в понимание причин и возможных путей решения проблемы исламского экстремизма и радикализма.
Э.Дж. Лемон (5) исследует опыт Таджикистана в борьбе с исламским экстремизмом. В диссертации рассматриваются взаимоотношения политической власти с исламом в период СССР и государственно-религиозные отношения в современном Таджикистане. Автор приходит к выводу, что регулирование религиозной жизни в Таджикистане основано на жесткой форме секуляризма, в соответствии с которой считается, что религия является для власти безопасной, только если она находится под пристальным вниманием и контролем государства. Для описания формы и характера противодействия экстремизму в Таджикистане и на постсоветском пространстве в целом Э.Дж. Лемон предлагает использовать понятие «транснациональное авторитарное управление безопасностью» («transnational authoritarian security governance»), в котором подчеркивается, что деятельность по преодолению радикализма осуществляется поверх государственных границ. Так, указывает автор, власти Таджикистана с 2002 г. использовали свой аппарат безопасности за пределами территориальных границ государства не менее чем 49 раз, «запугивая, похищая и контролируя своих граждан».
Э.Дж. Лемон рассматривает феномен транснационального авторитарного управления безопасностью и осмысливает его соотношение с категорией власти в контексте взглядов М. Фуко. Управление «исламским экстремизмом» в Таджикистане включает в себя не просто репрессивную суверенную власть, но и формирование послушных светских институтов посредством дисциплинарной власти и биовласти. В соответствии с позицией М. Фуко, согласно которой там, где есть сила, всегда есть сопротивление, люди, подвергающиеся управлению и контролю со стороны государства, оказывают противодействие. Однако, считает автор, это сопротивление является скорее кратковременным и антигегемо-
ничным (anti-hegemonic), а не трансформирующим и контргегемо-ничным (counterhegemonic).
Диссертация С. Садикьи (9) посвящена анализу методов государственного контроля исламской общины и правоприменительной практики по отношению к подозревающимся в терроризме мусульманам в США. Автор отмечает, что в Америке для ликвидации террористического насилия имеют место исключения из правовых норм, «создание "суда в суде" и "тюрьмы в тюрьме"», когда не соблюдаются обычные юридические процедуры по отношению к мусульманским иммигрантам и американским гражданам-мусульманам, обвиняемым в терроризме. Наблюдая за федеральными судебными процессами, связанными с терроризмом, изучая тюремные письма и проводя беседы с семьями обвиняемых, активистами, адвокатами и правозащитниками, С. Садикья пришел к выводу, что «террористические преследования» носят дискриминационных характер и зачастую нарушают права человека. Хотя распространено мнение, что превентивные «террористические» судебные преследования необходимы для прекращения насилия, автор считает, что основное внимание органов государственной безопасности направлено на искоренение религиозных идей и практик, которые противоречат светскому определению приемлемой (acceptable) религии.
Диссертация М.А. Ахиабы (1) посвящена анализу мировоззренческих оснований конфликта между христианами и мусульманами в Нигерии. По мнению автора, не отрицая важности экономического, этнического и политического аспектов межрелигиозной вражды, одним из значимых факторов конфликта нужно признать присущие христианству эксклюзивистский характер учения (представление о том, что полнота истины и спасение возможны только в христианстве) и доктрина суперсессионизма (экклезиологическая концепция, согласно которой Церковь заменила собой Израиль как избранный народ и все обетования, адресованные в Библии евреям, после заключения Нового Завета переносятся на христиан как на «истинный Израиль»). М.А. Ахиаба считает, что именно представления христиан о собственном превосходстве и исключительности, которые сочетаются со стремлением мусульман противостоять западному культурному империализму, могут служить тригеррами для применения насилия со стороны исламских экстремистских групп и способствовать формированию фундаменталистских сект.
Кроме этого, полагает автор, эксклюзивистский характер христианской доктрины противоречит развитию таких качеств, как сострадание, любовь к ближним и дальним, гостеприимство (hospitality), а потому препятствует развитию конструктивного межрелигиозного диалога с мусульманами.
Для «освобождения эксклюзивистской христиологии от ее стремлений к тотальности» автор предлагает использовать космо-теандрическую концепцию испанского богослова, католического священника Р. Паниккара (1918-2010), в соответствии с которой Бог (божественное), люди и природа (космос) связаны «симфонией симбиоза», той нерасторжимой взаимосвязью, в которой они и не идентичны друг другу и в то же время не отделены друг от друга. По мнению М.А. Ахиаба, космотеандрический подход с его представлениями об «индивидуальности, несводимости (irreducibility) и взаимодействии» различных элементов реальности является непременным условием межрелигиозного мира в условиях плюрализма. Космотеандризм утверждает, что каждая сущность является не только лишь частью, но и образом Целого, при этом ни один индивидуум не может исчерпать все подходы к реальности и претендовать на обладание глобальной точкой обзора. Применительно к проблематике межрелигиозного диалога космотеандризм утверждает, что «не существует "единственной религии", которую можно навязать "многим", и в то же время нет "многих" религий, которые могут быть сведены к "одной"». Основываясь на взглядах Р. Паниккара, автор разрабатывает «альтернативную диалогическую пневматологию милосердия и доброжелательности», которая необходима для гармоничного сосуществования христиан и мусульман. М.А. Ахиаба приходит к выводу, что концепция «диалогического диалога» Р. Паниккара, которая опирается на космотеан-дрическое видение реальности, является эффективным подходом для формулирования как теоретических, так и герменевтических принципов, необходимых для «решения проблемы христианского эксклюзивизма».
В работе Дж. Мойба (7) на примере ситуации в африканском государстве Сьерра-Леоне рассматривается важный аспект проблемы соотношения религия и насилия, заключающийся в том, что религия может выступать действенным инструментом укрепления мира и согласия. Автор отмечает, что в исследованиях по теме на-
силия и религии, особенно на африканском континенте, роль религии в миротворчестве часто игнорировалась. В диссертации исследуется большой вклад религиозных лидеров и религиозных общин, в первую очередь христиан, в миротворческий процесс во время и после гражданской войны в Сьерра-Леоне с 1991 по 2002 г. Дж. Мойба рассматривает практические миротворческие и благотворительные инициативы христианских и межконфессиональных организаций, в частности деятельность Комиссии по установлению правды и примирению (Truth and Reconciliation Commission Sierra Leone) и Специального суда Сьерра-Леоне (Spécial Court for Sierra Leone), и проводит их осмысление в контексте различных теорий соотношения религии и насилия, в том числе «столкновения цивилизаций», и форм религиозной дипломатии.
Диссертация М. Цебаллоса (2) посвящена осмыслению роли насилия в формировании религиозных и политических сообществ в Северной Америке XVI в. и Иберии на основании анализа исламских и христианских мистических текстов того времени. Ученые в средневековой и ранней современной Иберии утверждали, что христианские мистики и суфии разработали и предложили концепцию «сожительства» («convivencia», сосуществование между мусульманами, евреями и христианами) благодаря тому, что приоритетом для них была «внутренняя вера», т.е. совершенствование личности человека, а не «внешние» религиозные практики и право. Анализируя работы членов наиболее влиятельных мистических организаций в Иберии и Марокко XVI в. - католического монашеского ордена кармелитов (Discalced Carmelite) и исламских суфиев (Jazüliyya Sufi Way), - автор показывает, что христианские и мусульманские мистики хранили историческую память о межрелигиозных конфликтах и использовали воспоминания об актах насилия, в том числе в их символическом истолковании, для преобразования общества. М. Цебаллос приходит к выводу, что концепция «convivencia» основана на философии либерализма, а потому может служить укреплению идеи светского государства как единого пространства, в котором представители разных религий могут мирно сосуществовать.
В работе А. Л. Нерии (8) анализируются психологические аспекты склонности людей к терроризму в контексте категорий нарциссизма и «завышенных религиозных претензий» (religious
overclaiming). В рамках психологического исследования, в котором участвовали христиане и мусульмане, респондентов спрашивали, насколько близко они знакомы с религиозными концепциями своей веры, одни из которых были аутентичными (т.е. взятыми из Библии и Корана соответственно), а другие - ложными (правдоподобно звучащими, но выдуманными). Указанный опрос показал связь между «завышенными религиозными притязаниями» (religious overclaiming) (т.е. утверждениями людей о знакомстве с «ложными» религиозными концепциями) и общинным нарциссизмом (communal narcissism), а также с готовностью поддержать терроризм. Основываясь на указанном исследовании, автор ставит своими задачами расширение и конкретизацию его результатов посредством анализа соотношения различных видов нарциссизма -«грандиозного» (агентского), уязвимого (vulnerable), общинного и коллективного - с «завышенными религиозными притязаниями», а также определение корреляции наличия этих психологических качеств со склонностью человека к насилию или апатией.
А. Л. Нерия отмечает, что грандиозный (агентский), коллективный и общинный нарциссизм связаны с «завышенными религиозными претензиями», т.е. низким уровнем способности различать истинные и ложные религиозные концепции. При этом грандиозный (агентский) нарциссизм не влиял на поддержку насилия, тогда как между общественным и коллективным видами нарциссизма такая связь была установлена. Коллективный нарциссизм имеет прямую связь с поддержкой насилия, тогда как отношения между общинным нарциссизмом и поддержкой насилия были полностью опосредованы внутренней и внешней религиозностью. Еще один интересный вывод исследования заключается в том, что низкий уровень религиозной грамотности и «завышенные религиозные притязания» по отношению не к своей религии позволяют предсказать высокий уровень склонности человека к поддержке насилия.
В работе Б. А. Смит (11) также проводится анализ факторов, влияющих на склонность людей к религиозному экстремизму с психологической точки зрения. Такие террористические организации, как Аль-Каида и ИГИЛ, в своих обращениях, как правило, тиражируемых в Интернете в форме видеороликов, для вербовки в свои ряды используют нарратив «Мы против них», пытаясь убедить людей в том, что их группа (мусульмане) подвергается нападению.
В диссертации исследуется влияние религиозного прайминга. Прай-минг - психологическая практика «преднастройки» сознания, процесс внедрения в ситуацию различных образов, за счет которых в сознании становится активным определенный информационный контекст; религиозный прайминг (religious priming) предполагает использование религиозных символов, понятий, атрибутики) и моральную аргументацию (moral reasoning) готовности поддержать (или совершать) акты насилия против других людей. Данные, полученные автором на обширном эмпирическом материале, свидетельствуют о том, что низкий уровень морального обоснования (поощрение приверженности группе, а не зависимость от высоких моральных ценностей) и религиозного прайминга приводит к более высокой степени активизма, радикализма и экстремизма, а также согласия с экстремистской пропагандой. Б.А. Смит предлагает свою модель измерения экстремистских установок, в том числе в контексте категорий социального вигилантизма (social vigilantism) и степени, в которой люди воспринимают религию как социальную силу.
Работа К.А. Фордаль (3) исследует проблемы религии, насилия и экстремизма в контексте категории жертвы. В последние десятилетия, указывает автор, тема мучеников, в первую очередь из-за террористов-смертников, привлекает большое внимание СМИ. Феномен отдающей свою жизнь жертвы часто воспринимается как чуждый для западного образа жизни и представляющий для него угрозу, при этом он рассматривается в рамках парадигмы глобального конфликта, связанного с религией. В научной трактовке мученичества преобладает «методологический индивидуализм», в соответствии с которым мученики рассматриваются как отдельные субъекты, которые «поглощены своими зловещими тактическими расчетами».
Описывая социологическую теорию мученичества, К.А. Фор-даль отмечает, что хотя большая часть исследовательской литературы посвящена рассмотрению внутренних мотивов, которыми руководствуется совершающий жертву индивид, по его мнению, мученичество представляет собой «социально конструируемое» явление, имеющее место в условиях оспариваемой власти. После смерти жертвы сообщество чтит память погибшего, используя особый язык, который предполагает, во-первых, указание на те высо-
кие блага, за которые умер мученик, и, во-вторых, осуждение того насилия, которое вынудило человека принести себя в жертву. Представленная теория мученичества, рассматривающая сущность жертвы и как стимул для солидарности, и как механизм, провоцирующий социальный антагонизм, позволяет показать, как смерть человека использовалась в борьбе за власть в разных политических и религиозных контекстах. К. А. Фордаль проводит обширный исторический анализ феномена мученичества, в том числе в контексте различных форм власти и процессов секуляризации с современную эпоху. Рассматриваются мученичество христиан в первые века нашей эры, в Средневековье (особое внимание уделяется фигурам Жанны д'Арк и Томаса Бекета), в Новое время и в современный период. Заключительная глава работы целиком посвящена убийству террористами французского католического священника Жака Амеля в июле 2016 г. Диссертация, указывает автор, представляет собой первое комплексное сравнительно-историческое исследование феномена мученичества в западной цивилизации.
Список литературы
1. Ahiaba M.A. Christian supersessionism and the dilemma of dialogue in Jos Nigeria: Exploring Panikkar's dialogical dialogue as a paradigm for interreligious dialogue: PhD diss. - Ann Arbor: Duquesne univ., 2016. - 356 p.
2. Ceballos M. Communal boundaries and mystical violence in the Western Mediterranean: PhD diss. - Ann Arbor: Emory univ., 2016. - 283 p.
3. Fordahl C.A. The sacred and the sovereign: A historical sociology of martyrdom: PhD diss. - Ann Arbor: State univ. of New York at Stony Brook, 2017. - 422 p.
4. Kohistany M.L. Allah, ambivalence, and death from above: A perpetual cycle of violence in Pakistan and Iraq: PhD diss. - Ann Arbor: Georgetown univ., 2016. -107 p.
5. Lemon E.J. Governing Islam and security in Tajikistan and beyond: the emergence of transnational authoritarian security governance: PhD diss. - Ann Arbor: Univ. of Exeter (United Kingdom), 2016. - 309 p.
6. Mohammad A. Counter-terrorism in Saudi Arabia: Narratives, practices and challenges: PhD diss. - Ann Arbor: Univ. of Kent at Canterbury (UK), 2016. -360 p.
7. Moiba J. Religion and peacemaking in Sierra Leone: PhD diss. - Ann Arbor: Univ. of Wales Trinity Saint David (UK), 2016. - 338 p.
8. Neria A.L. Are Narcissists more likely to support terrorism? Exploring the relationships between claiming fake religious knowledge and support for violence,
peace, and apathy: PhD diss. - Ann Arbor: The Univ. of Texas at El Paso, 2017. -202 p.
9. Sadequee S. Accusing muslims of terrorism: Islam, secularism, and religious violence in the United States: PhD diss. - Ann Arbor: Michigan State univ., 2017. -282 p.
10. Sharma K. Elite Persuasion and religious extremism: A study among Sunni and Shia Muslims in Northern India: PhD diss. - Ann Arbor: Columbia univ., 2017. - 179 p.
11. Smith B.A. Religious priming and moral reasoning as a manipulation for supporting violence: PhD diss. - Ann Arbor: The Univ. of Texas at El Paso, 2016. - 106 p.
2018.02.003. ЛЕТОВ О.В. РОССИЯ И ЗАПАД: ОБЩНОСТЬ И РАЗЛИЧИЯ. (Обзор).
Ключевые слова: моральные и культурные ценности; интересы; философия истории; евразийство; славянофильство; идея общего культурного пространства; национальная идентичность; культурное иное.
И. Семененко отмечает, что в постсоветское время в России особую актуальность приобретает проблема национальной идентичности как источник построения нации. Все другие темы, такие, как политико-территориальное единство, были поглощены «русским вопросом». «Этот вопрос имеет свои религиозные, культурные и лингвистические аспекты» (3, с. 306). Проблема национальной идентичности касается не только властной элиты, но и русской культурной традиции, потребностей общества в интенсивном пути развития.
Такое многонациональное государство, как Россия, нуждается не только в экономической, но и в социальной модернизации. Цель подобной модернизации - консолидировать нацию как политическое сообщество, в рамках которого граждане разделяют общие фундаментальные ценности. Одним из первых шагов в этом направлении было изъятие из российских паспортов графы «национальность». Согласно российской Конституции 1993 г., страна представляет собой «многонациональную общность», и этот термин имеет неоднозначное толкование как в политических, так и в академических кругах. Отсутствует консенсус в толковании таких понятий, как «национальность» и «этническая общность», «национальное государство» и «национальные республики» (официально -«национальные территориальные образования Российской Федера-
